Разоблаченная

И это моя прихоть, мое решение в последнюю минуту вернуть себе право сделать то, что я захочу. Выбрать самой и при этом стереть свой позор и унижение, которое я чувствовала.

И я чувствую его напряжение, ощущаю, как он пульсирует между моими губами. Решение приходит мгновенно, я отрываюсь от него и опускаюсь на корточки на мокрый мрамор, и душ нам обоим кажется теплым. Он кончает, толстая белая струя спермы яростно вырывается из него, брызгая на мое запрокинутое лицо. Я чувствую ее на своем рту, губах, подбородке. Мой рот открыт, поэтому она попадает на мой язык, соленая и мускусная, капает на мою щеку, стекает по моему подбородку. Я смотрю на него, моргая сквозь брызги и струи воды, и я вижу, что шокировала его.

Встаю снова на колени, зажимаю его член между грудями и принимаю еще один выброс спермы своими губами, пожирая его взглядом, чувствуя себя сильной и соблазнительной. Я сделала это для себя, а не для Логана. Как «да пошел ты» Калебу и всему, что он сделал со мной, я это не выбирала. Это не то, что я хотела бы регулярно, но мне это нужно в данный момент. Я забираю обратно свое «я». Заявляю право собственности на свою сексуальность.

Беру член Логана в рот, обхватываю его обеими руками и накачиваю его губами и руками до тех пор, пока он не начинает стонать и рычать, его колени подкашиваются и он горбится. А я продолжаю до тех пор, пока он мягко не отрывает меня и поднимает на ноги. Находит мочалку и отжимает ее. Обнимает меня за талию, поворачивает боком, поднимает мое лицо вверх и смывает свое семя, целует меня.

− Не ожидал, − бормочет он.

− Знаю. Сама не ожидала. Но мне хотелось... уничтожить это клеймо и все те чувства, которые оно во мне вызывало.

− Мне бы не хотелось, чтобы ты когда-либо познала это чувство...

Я выключаю воду, когда она начинает остывать, и перерываю его.

− Логан. Я сделала то, что хотела сделать. Для себя. Позволила тебе. − Я набираюсь смелости, чтобы точно сказать то, что имею в виду, его же терминами, − позволила тебе трахать мои сиськи... это было для тебя. Когда ты кончил мне на лицо, это было для меня. Не потому, что я получила какое-то извращенное сексуальное удовлетворение от этого, а... ты понимаешь, что произошло. Я говорила тебе. Я сделал это для себя. Забрала обратно свое «я».

Он помогает мне выбраться из душа, берет одно полотенце и укутывает меня в него, второе берет себе. Мы вытираемся, и когда он оборачивает полотенце вокруг бедер, я поворачиваюсь к нему.

− Логан? Мне интересно, что ты чувствовал? О чем думал? − Я не накидываю полотенце, когда высохла. Мне нравится ощущать его взгляд на своем теле.

Он выдыхает.

− Ты бы могла вообще ничего не делать, и все равно это было бы невероятно. Но... это было горячо. Не буду лгать. Видеть тебя, наблюдать, смотреть, как ты берешь меня в рот и между своими большими красивыми сиськами... это было так горячо, как в аду. Клянусь Богом, я никогда не забуду этого, пока живу. Этот образ, на который я мог бы дрочить вечно, будет преследовать меня в мыслях, пока я не умру. Когда кончал тебе на лицо... было не так. Это не то, что я действительно хотел сделать раньше. Просто не совсем мое. И я никогда не хотел даже пробовать, но у меня все получилось... я думал, что это попахивает деградацией для меня. И что эта тема скорее для порно, когда сперма на лице. Я никогда не видел в этом эротизма. Секс для меня должен быть удивительным, взаимным, обоюдным удовлетворением. И в наших с тобой отношениях − так, у нас просто есть... просто... между нами есть эта невероятная, чертовски удивительная химия, когда мы вместе.

Он снова говорит про нас. Боже, я люблю его.

Он ведь настоящий? Или я все-таки сплю? Быть может все это всего лишь лихорадочный сон?

− И часто ты мастурбируешь? − спрашиваю я.

Логан качает головой.

− Бывает.

− Кого представляешь? Будь честным.

Он идет в спальню, а я иду за ним. Мы одеваемся, и он говорит, натягивая на себя трусы и джинсы.

− До встречи с тобой, я пару раз ходил налево. Ничего серьезного. Не на один раз, конечно, но... что-то среднее между, я думаю. Ненадолго. Но... между этими моментами, да, я периодически передергивал.

− А с тех, пор как ты встретил меня? − Даже и не знаю, что я хочу услышать в ответ.

Он надевает футболку, слегка агрессивную, черную с белым черепом посередине, нижняя челюсть которого исчезает в корнях деревьев. На черепе сидит ворона, из него вырастает красная роза, а надпись «Пуля для моей возлюбленной» принтом сверху. Я смотрю на это с отвращением, и он ловит мое выражение лица.

− Нет? Это слишком, ха? Ладно. − Он открывает ящик комода полный футболок и перебирает их, выбирает одну и переодевается. На этой изображен мужик с длинными волосами с банданой, закрывающей рот и нос, и арбалетом за плечом, и над всем этим надпись красными буквами «Ходячие мертвецы».

− Так лучше?

Я киваю.

− Да, большое спасибо! Предыдущая была... отвратительна.

Смеется.

− Дааа, футболки с эмблемами рок-групп немного грубоваты, наверно.

− Ты не ответил на мой вопрос, − напоминаю я.

− Ты действительно хочешь знать ответ? − Он ждет, пока я натяну платье и соберу волосы в хвост.

− О, да.

Он откидывается на край кровати.

− Ну во-первых, у меня никого не было с тех пор, как я встретил тебя. Я надеюсь, что это очевидно. А если нет, то поверь, это так. Я попытался с женщиной, которая не работает в нашей компании со дня нашей встречи на этом аукционе. И… − он вздыхает, смотрит на меня, и отводит глаза. − Каждый день, иногда даже чаще, чем раз в день, думая о тебе, я дрочу. После нашей первой встречи это была только... ты. Тот поцелуй в ванной. Я никогда не возбуждался так сильно от простого невинного поцелуя. И ты была чертовски сексуальной, это меня мучило. Я представлял тебя в этой самой комнате, мысленно снимал с тебя то платье... черт, это немного смущает. Я снова чувствую себя подростком, говоря обо всем этом.

− Хватит смущаться Логан. Расскажи мне еще.

Он тяжело сглатывает, потирает переносицу.

− А потом, после того случая в коридоре, мы ведь тогда почти… да, я много думал об этом. Я думал только о... о том, как вхожу в тебя. Я представляю, черт возьми, насколько ты узкая. Насколько ты мягкая. Я чувствовал себя виноватым за это. За эту грязь. Я думал... думал что каким-то образом оскорбляю тебя, дроча на мысли о тебе. Но я не мог ничего с этим поделать. Я попытался придумать что-то еще, но ничто... не заводило меня. Не так, как ты. Я даже попробовал под порно пару раз, хотя я вообще не большой ценитель этого жанра, но мне просто показалось это... глупым. Пустым. И это даже близко не так эротично, как ты, в моем коридоре. То, как ты уронила это полотенце, практически умоляя, чтобы я оценил, как ты прекрасна на самом деле.

− Не практически, Логан. Я и так умоляла тебя.

− Но я не смог. − Он смотрит на меня. − Я надеюсь, ты поняла.

Я киваю.

− Поняла. И понимаю. Мне не легче, но я понимаю, о чем ты.

− Это было самозащитой. Я чувствовал, что влюбляюсь в тебя, и не мог позволить себе привязаться к тебе так быстро, не зная, как это повлияет на отношения между тобой и Калебом. − Логан опустил голову и как будто разговаривает со своими ботинками. − Даже сейчас меня преследует этот... страх. Страх того, что ты снова вернешься к нему.

− Логан... − мне хочется успокоить его, но он перебивает меня.

− Я влюбляюсь не быстро, Изабель. Но когда это случается, то сильно и быстро. − Он встает, подходит ко мне, обнимая за бедра. − Уже нет пути назад. Да и не нужно, даже если б было можно. Для меня это так. Я не... я не вижу, чтобы кто-то когда-либо смог бы соответствовать тебе. Так что просто имей это в виду, хорошо? Делай, что должна. Я никогда не буду держать тебя, если наши пути разойдутся. Но просто − просто не делай это легкомысленно, ладно? − Логан хорошо выговаривает слова, без заминок и колебаний. То, что он делает сейчас, складывается в картину, которая заставляет меня заливаться слезами. Он воин, человек, который видел смерть, спасал от нее и сам едва избежал ее. Человек, который сидел в тюрьме и вышел из нее еще лучшим. Человек, которого предали, но он все еще может найти в себе смелость показать всю свою душу мне, он может позволить себе быть уязвимым.

Зная то, что знаю я, понимание того, что я совершала поступки, которые могли бы отвратить от меня, и не раз... какое мужество необходимо, чтобы сказать мне это все? Просто непостижимо.

− Мой Путь − это ты, Логан.

− Я в этом уверен, и черт, я надеюсь на это. И, верь мне, Изабель, я не упущу ни одного мгновения. Даже тогда, когда мы будем трахаться уже тысячи лет.

Положив ладонь на мои влажные волосы на затылке, он тянул мою голову за них до тех пор, пока я не наклонилась к нему.

Целует меня снова и снова. Целует и целует.

И я понимаю, что любовь − это болезненная эмоция. Она разрывает стенки, возведенные вокруг моего сердца. Требует честности от меня. Мужества. Уязвимости. Смирения. Это не тривиальное, вычурное, легкое бульварное чтиво, где герой и его леди смогут вместе уехать на закат. Дама тоже должна быть воином, готовой встретить тьму вместе с ним, она должна быть достаточно смелой, чтобы противостоять демонам и драконам рядом со своим героем, если она, конечно, хочет увидеть восход солнца, не говоря уже о закате.

ГЛАВА 14

Сердце трепещет в горле, в одной руке я держу свои густые черные волосы, в другой − ножницы. Я моргаю и выдыхаю, уставившись на себя в зеркало парикмахера и на отражение Логана там же. Он стоит позади меня, руки в карманах, просто смотрит. Его подруга, Мэй, стилист, которой и принадлежит весь этот салон красоты, держит мою голову в своих маленьких нежных ручках. Держит меня крепко. Успокаивающе. Проводит проворными пальцами по моей голове сквозь волосы.

Думаю, она все понимает, хотя я ничего ей не рассказала ни о себе, ни о своей жизни. Я сказала ей только то, что мне нужно радикально изменить свою внешность, и, встретившись со мной взглядом, она долго смотрит на меня с пониманием, а потом просто улыбается. Сажает меня в свое кресло, проводит пальцами по моим волосам, расправляет, взбивает, резко оттягивает их назад, чтобы оценить форму моего лица, подворачивает концы, чтобы получить приблизительное представление о том, как я могла бы выглядеть с более короткими волосами.

А потом протягивает мне свои ножницы.

− Первый локон ты должна отрезать сама, − говорит Мэй.

Несмотря на то что несколько часов назад я была готова побрить голову наголо, сейчас, с волосами в руках и ножницами наготове, чтобы их остричь, я начинаю сомневаться. Я медлю.

Логан ничего не говорит. Просто смотрит.

Мэй забирает у меня ножницы. Подходит и встает передо мной. Она низенькая и миниатюрная, волосы выкрашены в лавандовый цвет, сбоку выбриты, но оставлены длинными сверху, скручены и откинуты назад. Она свободно говорит по-английски, но с ярко выраженным азиатским акцентом.

− Это твой выбор. Ты можешь сделать это, или не делать, здесь только ты можешь принять решение. Но я думаю, что ты хочешь решиться на подобный шаг. Мы передадим волосы в «Locks of Love». − Ее пальцы почти навязчиво пробегают по моим волосам вновь. − Ты делаешь первый срез, а я делаю тебя красивой. Делаю тебя еще красивее. Ты уже красива.

Она снова протягивает мне ножницы, поднимает мои волосы, закрученные между ее пальцами толстым жгутом, с небольшим промежутком между ее двумя руками.

− Режь между моими ладонями.

Я выдыхаю. Раскрываю ножницы и закрываю... щелк-щелк... а потом, прежде чем успеваю передумать, я широко открываю ножницы и режу между ладонями Мэй. Я чувствую, как тяжесть покидает основание моей шеи. Голове становится легче и светлее. Мэй отнимает у меня ножницы и поворачивается так, чтобы встать передо мной, не давая мне увидеть себя в зеркале. Я качаю головой, и это странное ощущение. Никакой густой гривы волос, падающей мне на спину, никаких длинных прядей, заправленных за ухо, лежащих на плечах. Ничего нет. Я хочу плакать, а еще смеяться. Я не уверена, что больше.

− Дай мне посмотреть, − говорю я.

Мэй только качает головой.

− Только когда я закончу. Закрой глаза. − Я закрываю. Она разворачивает меня и похлопывает по плечу. − Хорошо, теперь открывай, но не подглядывай.

Она застегивает черную накидку на моей шее, и ее пальцы пробегают по моим волосам несколько раз. О боже. Это коротко. Совсем коротко. Там осталось так мало волос, чтобы ее пальцы едва проходят сквозь них.

И она начинает стричь. Щелк... щелк-щелк... щелк-щелк. Я чувствую, как локоны ложатся на пол и черную накидку, на плечи и колени. Немного тут, немного там. Волосы становятся все короче и короче. Ее ножницы такие быстрые, безошибочные, они не сомневаются. Как будто она определенно знает и представляет, что нужно воплотить в реальности. Как художник уверен в мазках кистью. Я гляжу на Логана, сидящего спокойно в центре опустевшего салона. Колени расставлены, руки скрещены на широкой груди, внимательный взгляд сосредоточен на мне и Мэй. И лицо совершенно каменное, отчего я начинаю нервничать. О чем он думает? Ему нравится? Не нравится?

А мне понравится?

Не представляю. Хотя ощущения мне нравятся. Не тяжело, легко, свободно. Такой, какой я хочу быть, такой, к которой я стремлюсь.

Кажется, стрижка продолжается целую вечность, но она отходит и жестом показывает, чтобы я встала.

− Идем, идем. Почти готово. Помоем, уложим − и все увидишь.

Она ведет меня к раковине с выемкой буквой U спереди, усаживает в отклоняющееся кресло и укладывает меня туда, шеей прямо в выемку. Теплая вода, сильные руки. Она не просто моет мне голову, она массирует кожу головы, и крепкие пальцы разминают кожу и затылок, снимая напряжение, расслабляя. Добавляет шампунь на подрезанные волосы. Смывает его. Вытирает насухо.

− Отлично, обратно в кресло. − Она выдавливает немного пены на ладони, несколько раз потирает руки, затем наносит мусс на волосы. − Через какое-то время ты запомнишь, что теперь тебе нужно совсем немного средства. Шампунь, кондиционер, мусс − всего чуть-чуть. Раньше было много волос − много средства. Поначалу ты будешь использовать слишком много. Просто посмейся, каждая подстригшаяся коротко так делает. Когда-то у меня тоже были длинные волосы как у тебя, − показывает она на свою голову. − Это чтобы позлить отца. Я уже несколько месяцев наношу слишком много шампуня. Так и не запомнила.

Она включает фен, проводит пальцами по моим волосам, направляя их вперед, приглаживая на висках. Мне становится щекотно − на лбу, макушке, бровях.

Чтобы помыть, высушить и уложить мои волосы, ей потребовалось около четверти часа. Ощущения волшебные. Раньше мне требовалось пятнадцать минут, чтобы намылить всю голову, еще пятнадцать, чтобы смыть шампунь. И еще примерно двенадцать часов после мытья волосы оставались влажными. Иногда и весь день, и даже больше.

А сейчас она моет, сушит и укладывает в течение пятнадцати минут. Никаких часов расчесывания.

Это делает меня легкомысленной.

− Да, очень хорошо. − Мэй кладет руки мне на плечи, немного сжимает их и наклоняется к моему уху. − Готова?

Нервно выдыхаю.

− Я думаю, что да. − Выпрямляю спину. − Да, я готова.

Закрываю глаза, и Мэй разворачивает кресло.

− Хорошо, − говорит Мэй, − теперь смотри.

Я открываю глаза и выдыхаю со звуком, похожим на свист. Коротко и беспорядочно. Отлично. Под мальчика. Начес на глаза, длинные узкие V-образные баки возле ушей. Стрижка подчеркивает мои экзотические черты лица, заставляет и так большие темные глаза выглядеть еще больше, выделяет мои высокие, острые скулы, лицо в форме сердца, и полные притягательные губы.

− Можно я сделаю тебе макияж? − спрашивает Мэй.

− Уверена? − Пожимаю плечами. − Я обычно почти не крашусь.

− Немного. Тебе много и не нужно.

Она открывает ящик у тумбочки и достает свою косметичку, выкладывает коробочки и карандаши, кисточки и тюбики в уголок тумбочки.

Снова разворачивает меня от зеркала, наносит кистью румяна мне на щеки, подводит глаза, растушевывает тени на веки, помаду на губах. Я почти не крашусь. Всегда. Мне все время говорили, что это не нужно, что моя естественная красота лучше всего, без приукрашивания.

Закончив, Мэй разворачивает меня, и я снова лишаюсь дара речи и не дышу. Глаза просто огромные, естественная оливковая форма и темные радужки подчеркнуты и выделены. Мои глаза... теперь гипнотизируют. Скулы кажутся предельно острыми, губы еще полнее и краснее. Общий эффект неуловимый, но яркий. Загадочная и непредсказуемая я. Страстная. Чувственная.

− Боже, Мэй. − Я вот-вот расплачусь. − Я похожа... даже не знаю... Это даже не я больше.

− Все хорошо? Ты плачешь, но я не понимаю, хорошие это слезы или нет.

− Нет, это прекрасно. Мне нравится. Идеально. Я не могу поверить, что сейчас смотрю на себя.

Я поворачиваю голову туда-сюда. Изучаю себя с разных сторон. По правде говоря, я действительно даже не узнаю себя. Я выгляжу резкой, современной, сексуальной, экзотической. Нет ничего даже отдаленно намекающего на аристократическую красоту Старого Света, на которую я когда-то была похожа. Раньше была. Мне нравится беспорядочность этого образа. Ветер может развеять и взбить его, но это не испортит мой внешний вид. Я могла бы взъерошить стрижку руками, но это не сделало бы ее хуже. И я пробую, провожу пальцами по волосам, удивляясь тому, как нехватка густоты скользит между моими пальцами. Я сдвигаю все волосы в одну сторону, откидывая их влево, и мой взгляд слегка меняется. Направо, и то же самое, небольшое изменение в моем образе. Начесываю вперед снова и взбиваю прическу.

− Видишь? Ты все поняла. − Мэй улыбается мне. − Меняй ее. Играй с ней. Ты можешь вернуть стрижке форму. Это тоже будет выглядеть круто, очень драматично, совсем по-другому. Именно это заставит тебя выглядеть красивой, новой. Все еще женственно, не склочно, просто резко и нервно. По-другому. − Она расстегивает накидку и стягивает ее с меня, а мои остриженные волосы падают на пол у моих ног.

Я встаю и наклоняюсь к ней, сжимая ее в объятиях. Мэй сначала застывает, явно чувствуя себя не в своей тарелке, а потом неловко обнимает меня в ответ.

Она отталкивает меня через несколько секунд.

− Время для объятий вышло.

− Прости. Я только хотела... поблагодарить тебя, Мэй. Большое тебе спасибо. Мне очень нравится.

− Я очень рада. − Она смотрит на Логана. − Друзья Логана – и мои друзья. Приходи в любое время. Поболтаем девочками, напьемся вина и посплетничаем о глупых мужиках.

− Я не против.

− Отлично. Приходи в пятницу вечером. Я закрываюсь в семь, и мы отлично проведем время вместе. − Она собирает косметику и смотрит на меня. − У тебя есть своя косметика?

Качаю головой.

− Нет, я уже говорила тебе, что не крашусь. Так, немного подвожу глаза, помада, и на этом все. Ничего такого яркого. − Я не сказала, что у меня вообще ничего нет, а тем более таких легкомысленных вещей, как косметика.

− Макияж тебе хорошо подходит. Делает более таинственной. Даже немного пугающей, мне кажется. − Мэй достает пластиковый пакет из ящика тумбочки и укладывает в него косметику. − Это тебе. У меня есть еще. Ты должна попрактиковаться. Приходи в пятницу − я научу тебя, если хочешь.

− Спасибо, Мэй. Я...

Она провожает нас к двери, размахивая руками, как будто отгоняет кур, и отмахивается от моих благодарностей.

− Все, иди. Иди уже. У меня скоро другой клиент, и нужно прибраться.

И вот мы уже на улице, идем под полуденным солнцем к внедорожнику Логана. И когда мы уже в салоне авто и притормаживаем на светофоре, я поворачиваюсь к нему.

− Итак. Что ты скажешь, Логан?

Он долго и упорно смотрит на меня.

− Это невероятная трансформация, Изабель. Ты просто совершенна. Чтобы ты ни делала с собой, ты всегда будешь выглядеть только ошеломляюще. Но этот образ? Он идеально подходит тебе. Как сказала Мэй, он делает тебя еще более загадочной, чем ты есть.

− Как ты познакомился с Мэй? − спросила я.

− О. Хм. Ну, я нанял ее, чтобы она занялась программированием для меня. На самом деле она еще и безумно талантливый компьютерный программист, одна из лучших, кого я когда-либо встречал. Поэтому она работала на меня, программировала наш веб-сайт и отлаживала некоторые из наших систем в качестве внештатного подрядчика. Но потом, когда все было выполнено, мы остались друзьями.

− Всего лишь друзьями?

Он смотрит на меня.

− Ревнуешь?

Краснею.

− Может быть немного. Это не обычная эмоция для меня. Я не знаю, как себя вести в этой ситуации.

Он смеется.

− Мы пошли на свидание один раз. Я решил поцеловать ее в конце свидания, из-за чего мы оба были смущены... и поняли, что между нами ничего нет. С тех пор мы просто друзья.− Бросает взгляд на меня. − Кстати, ревновать совершенно естественно и нормально. Просто будь честна с собой и со мной.

− Это просто ново для меня. Я никогда... мне никогда не приходило в голову ревновать, пока я не увидела Калеба с кем-то еще. Он сделал это нарочно. Он был зол на меня... это длинная история. В общем, он был зол на меня, поэтому он подстроил так, что я увидела, как он целует другую девушку на улице под окнами моей квартиры. Я имею в виду мою старую квартиру. − Я стараюсь не вспоминать этого. Не хочу, чтобы эти воспоминания вытеснили мое новое чувство себя. − Что касается конкретно этой тактики, она была эффективной. Но это был первый раз, когда я помню свою ревность. Я думала, что он был... Не знаю. Не моим, потому что у нас с Калебом все было не так. Просто... мне никогда не приходило в голову, что в его жизни будут другие женщины. И это были не очень хорошие ощущения.

− Я так не думаю. − И это все, что Логан говорит на эту тему. Понимаю, он умен. Ничего хорошего не могло быть сказано, такого он мнения о Калебе. Я знаю, как он себя чувствует и почему, и в тот момент не было смысла это обсуждать.

Дорога милями ложится под колеса, мелькает за окном. Радио молчит, тяжелая тишина. И я не знаю, куда мы едем.

− Чего тебе хочется сейчас, Изабель? − спрашивает меня Логан, нарушая тишину.

− Мне интересно узнать, куда ты едешь.

Он качает головой.

− Нет, я не это имею в виду. Прямо сейчас я везу нас на ужин в один замечательный средиземноморский ресторан, лучший из всех, которые я знаю в Бруклине. Я имел в виду твою жизнь. Тебя. Что ты хочешь? Как ты будешь жить?

Разом меня покидает оптимизм.

− Я не знаю, Логан.

− Я спрашиваю только потому, что к этому времени я изучил тебя достаточно хорошо, и знаю, что ты будешь довольна только, если проделаешь свой собственный путь. − Он протягивает руку и берет мою ладонь, бросает на меня быстрый взгляд. − Ты можешь остаться со мной. Я поддержу тебя. Все, что у меня есть, твое. Если это то, что ты хочешь, тебе никогда не придется работать ни дня в этой жизни. Я не так безумно богат, как Калеб, но я неплохо справляюсь. Ты никогда не будешь ни в чем нуждаться. Я имею в виду, что буду рад тебе, и что у нас с тобой не будет срока давности отношений. Но я чувствую, что тебе нужно твое собственное пространство. Твое собственное дело. Так вот я спрашиваю. Чего ты хочешь для себя?

И он прав. Положись я на него − и снова буду чувствовать себя во власти другого. Даже будь это ненамеренно, даже если бы он старался изо всех сил, чтобы убедить меня в обратном, это чувство бы грызло меня изнутри.

Так чего я хочу?

Я понятия не имею. На что я способна? В чем хороша?

Очень долго я сижу, размышляя. И могу сделать лишь один печальный вывод.

− Я делала только одно. Я знаю только, как быть мадам Икс, но больше не могу быть ею. Но что еще я могу делать? − Я почти плачу, слезы душат меня, но я сдерживаю их.

− А что, если ты больше не будешь мадам Икс, но все равно будешь предлагать ту же самую основную услугу, просто... самостоятельно? Для себя. Не как мадам Икс, а как Изабель де ла Вега?

Я дышу, глубоко вдыхаю и медленно выдыхаю, осторожно.

− Я... Я не знаю. Смогу ли я? Не знаю. Что я буду делать? Что я делала раньше? − Я исследую шов на кожаной обивке сидения. − Честно говоря, я немного сомневаюсь в нужности услуг, которые я раньше предоставляла.

− Видишь ли, я не согласен. Мне кажется, у тебя был очень ценный сервис. Когда имеешь дело с богачами вроде твоих бывших клиентов, забота часто остается в стороне. Для большинства из них самым важным является облик богача. Так что... ты оказывалась с избалованными детишками, которые не воспринимают реальность, не ценят ни труд, ни деньги, они не имеют представления ни о себе, ни о приличиях, ни о морали, ни о чем. И я думаю, твоя истинная ценность в том, что ты показываешь им ориентиры. С тобой они осознают, что мир не крутится вокруг них. Этого не было, нет, и никогда не будет.

Он останавливается у бордюра, и я не знаю, где мы, но около ресторана есть парк. Не выбирается наружу, разворачивается на сиденье и заглядывает мне в глаза.

− Мне кажется, ты можешь открыть собственный бизнес с той же самой идеей, но на несколько пунктов лучше. Может, у тебя получится сколотить чертово состояние, и ты сделаешь миру одолжение, выбивая дерьмо из избалованных ослов.

И я соглашаюсь с этим.

− Ты действительно так думаешь?

Он кивает.

− Действительно. Только дело в том, что ты будешь устраивать это дело на собственных условиях. Без псевдонима. Только ты. Будешь делать то же, что и раньше, встречаться с клиентами, оценивать их и предлагать план помощи или как ты его там назовешь. Научишь их манерам. Самым обычным. Заставишь их обслуживать столы. Заниматься благотворительностью, вроде столовой для нищих. Все, что ты посчитаешь нужным, чтобы вызвать в них изменения.

− Как я буду искать клиентов? Я... даже не знаю с чего начать.

Он улыбается и сжимает мою руку.

− Я могу помочь. Я занимаюсь чем-то вроде того, знаешь ли. Я мог бы даже одолжить тебе сумму для стартового капитала.

− Мне нужно подумать.

Он соглашается.

− Конечно. Это огромный шаг.

Я выбрасываю эти мысли из головы, когда мы выходим из машины и садимся, чтобы трапезничать. Еда превосходна, конечно же. Я разрешаю ему заказать еду за меня, и поэтому не знаю, как называются все эти блюда. Лишь знаю, что везде много чеснока, есть рис, оливки и ягненок, курица и хлеб с хрустящей корочкой. Еда пряная и сытная, но не тяжелая. Пока мы едим, Логан снова поднимает тему о моем собственном бизнесе.

− Одно я могу сказать точно, что ты не будешь работать из дома. Тебе нужно разделить дом и работу. Если ты не программист или типа того, тебе нужно собственное место, где ты − это только ты. Особенно учитывая твой вид бизнеса. Нельзя, чтобы твои клиенты шастали по твоей гостиной. Это лишь способствует фамильярности, а тебе стоит оставаться в стороне. Неприкосновенной. Вышестоящей. Атмосфера все равно будет неформальной, комфортной, но дело будет отдельно от твоей личной жизни. − Он проглатывает несколько вилок риса, затем накалывает зеленую оливку и размахивает вилкой. − Мне кажется... мне кажется...

Он съедает оливку, и я замечаю, что чем больше он говорит об этом, тем грандиознее планы. То, как он радуется этой идее, покоряет, восхищает, вдохновляет. Это заразно.

− Вот что я думаю. Ты купишь таунхаус вроде моего, и мы его переделаем под твои нужды. Сделаем приемную, низкий удобный кожаный диван, маленькая кухонька и бар, эркер, выступающий из фасада. А еще сделаем отдельный вход для личного пользования, сделаем твое личное пространство, включая верхний и нижний этаж. Возможно, спальня будет в стиле лофт. Открытое пространство, понимаешь? Дверь в твой мир должна быть очень надежной, может быть, даже с биометрическим замком. Отпечаток большого пальца или вроде того.

Я прерываю его речь.

− Логан. Звучит, конечно, чудесно, только... − Я не сдерживаю пораженческий выдох. − У меня нет ни цента за душой. У меня даже нет собственной одежды. Ничего. Где я возьму деньги на покупку таунхауса на Манхэттене, да к тому же капитал на открытие бизнеса?

От отмахивается от моих возражений вилкой.

− Сказал же, я тебе помогу. Дам тебе ссуду на бизнес.

− Я не возьму твоих денег, Логан. Это только...

Он кладет вилку с серьезным взглядом.

− Я не сказал «подарю», Изабель. Я сказал «дам ссуду». Поручу своему банкиру подготовить документы для тебя. Я знаю, что ты не возьмешь у меня деньги, и предлагаю тебе не это. Я не буду получать ничего с твоего бизнеса, только буду надеяться, что ты принесешь прибыль, и мои деньги отобьются. Меня не интересуют проценты, так что условия будут очень лояльными, низкие платежи, будет легко выплатить. Это тебе в помощь. Для начала.

− Но почему, Логан?

Он гримасничает. Грустный, нежный, любящий и растерянный одновременно.

− Потому что всем иногда нужна помощь. И еще потому, что я люблю тебя. Я хочу помочь тебе. И я бы просто дал тебе эти чертовы деньги, если бы знал, что ты возьмешь их. У меня есть больше, чем я когда-либо смогу потратить, даже отдавая их на благотворительность. Я хочу видеть, как ты преуспеваешь. Я бы хотел... − Он вздыхает и откидывается на спинку стула. − Но есть и эгоистичная мотивация. Если ты добьешься успеха, и будешь работать на себя, у тебя будет больше шансов быть счастливой. А если ты будешь счастлива, это значит, что между нами все получится намного лучше.

Не могу не улыбнуться.

− И что, даже твои эгоистичные порывы сконцентрированы на моем счастье?

Усмехается.

− Ну, да. Я имею в виду, подумай об этом. Ведь если ты счастлива, ты можешь сосредоточиться на мне. Если ты счастлива, мои шансы на то, что ты будешь оставаться голой в моей постели на целые выходные, намного выше. И после прошлой ночи и сегодняшнего утра, Изабель, дорогая, у меня есть планы держать тебя голой и потной до тех пор, пока ты позволишь мне.

− Мне нравятся эти планы.

Его взгляд горит.

− Мы могли бы купить маленький дом на Карибах, неделями оставаться нагими на пляже.

Я закрываю глаза и мечтаю. Представляю, что я успешна. Зарабатываю свои кровные деньги на собственном бизнесе. Логан мой, весь мой. И больше никого нет. Представляю, что нахожусь где-то на пляже. С ним. Лежу голая на одеяле в песке, над нами палящее солнце. Его губы на мне. Я извиваюсь, и желание вспыхивает во мне при этой мысли.

− Ты же представляешь себе это? − он наклоняется через стол и шепчет мне на ухо. − Мы с тобой голые на пляже?

− Да, − выдыхаю я.

− Представляй себе это, детка. Держи эту картинку в голове. Мы сделаем ее реальностью.

А потом возникают несколько минут тишины, пока мы доедаем нашу еду. Мой разум переносит меня в прошлое, обратно в спальню, к нам. К нему, спящему на диване. К блокноту. К каракулям в нем.

− Логан? − Я должна знать. И обязана спросить.

Он поднимает глаза, и его брови ползут вверх.

− Хм?

− Кто такой Яков Каспарек?

Он замер.

− Ты видела, да.

− Да. Я видела. Что значит эта запись, Логан?

Он медленно жует, проглатывается, дышит.

− Я тут раскопал кое-что. Мне удалось увидеть твой выписной лист из больницы. На твоей выписке стоит подпись Яков Каспарек.

− Не Калеб Индиго?

Логан качает головой.

− Нет. Яков Каспарек. − Пожимает плечами. − Я искал его, но ничего не нашел. Ни одной зацепки. Так что я ничего не знаю, кроме того, что он тот, кто забирал тебя из больницы. Его звали Якоб Каспарек, а не Калеб Индиго.

Я пытаюсь проглотить комок в горле. Пытаюсь ровно дышать.

− Я нисколько в тебе не сомневаюсь, но... ты уверен?

− На все сто процентов. Прости меня, я знаю... это вероятно не принесет тебе облегчения.

− Я просто... Я помню тот день, когда он забирал меня. Я помню, как он подписывал выписку. Я... я не видела подпись, но... просто в этом нет смысла. Я не знаю. Не знаю.

Моя голова кружится. Все вращается. Ноет. Нет смысла ни в чем. Ничего не складывается. Нет правды.

Я чувствую приближение панической атаки, она уже кипит под моей кожей, сжимает мое горло и мой разум. Я должна подавить ее. Подумать о чем-то другом. Не уходить в нее, не сейчас. Не здесь.

− Ты говорил, что занимаешься благотворительностью? − спрашиваю я, просто чтобы сменить тему.

Он пожимает плечами, понимая, к чему я веду.

− Ага. То есть, мой бизнес стоит... ну, много. Тридцать миллионов, когда я последний раз проверял. Я расширился, убедился, что мои люди сколотили собственное состояние, потому что они выполняют львиную часть работы. Но даже если я оставляю себе тридцать процентов прибыли компании, получится девять миллионов в год, около того. А я ведь живу один, понимаешь? Что делать холостяку с девятью миллионами долларов в год? Я живу просто. У меня один дом, и большую часть времени я живу на Манхэттене. Несколько раз езжу отдыхать. Но мне нравится работать, потому я много работаю. Так что я не трачу много. У меня только одна машина, потому что вождение в Нью-Йорке та еще задачка и нет смысла держать множество хороших машин. По крайней мере, это не для меня. − Он машет рукой. − Так что я много отдаю на благотворительность.

− Например?

Очевидно, ему неудобно говорить об этом.

− Одна организация много делает для ветеранов боевых действий, которые возвращаются из Ирака и Афганистана. Терапия, дома, дерьмо вроде того. Некоммерческая организация, которую основали мы с парочкой парней из Блэкуотер. Они много делают восхитительного для парней с ПТСР[1], нестандартные решения, не просто сидение в комнате и жевание своих эмоций. Солдаты ненавидят такое. Мы ненавидим говорить о том, что мы делали. Мы просто хотим оставить все позади и не видеть кошмаров, понимаешь? Так что основное лечение ПТСР − не просто разговоры. Иппотерапия, канистерапия. Искусство, музыка, спорт. Такие вот штуковины. Еще образовательный фонд. Он направляет деньги, минуя все превратности бюрократии прямо в спальные районы, которые нуждаются, в школы Нью-Йорка и по всей стране.

Они постоянно развиваются, проникают в новые районы с каждой проверкой. Без тестирования, без бреда, без политических схем сверху. Просто хрустящие бумажки поступают в школы, чтобы дети могли учиться.

Он открывается, когда рассказывает, его глаза и лицо выражают страсть.

− Этот я особенно люблю. Когда я был мальчишкой, мое обучение не было важным для меня. Гораздо больше меня интересовал кайф и приключения с парнями. Но даже если бы все было наоборот, там где я жил, я бы все равно немного получил. А Сан-Диего намного лучше, чем где-либо еще в Лос-Анджелесе, а тем более где-то в Квинс, понимаешь? Просто не хватает денег на все школы, чтобы обеспечить всех и всем.

− Это великолепно, Логан, − отвечаю я.

Он закатывает глаза.

− Да нет. Я просто жертвую деньги. Они у меня уже, черт возьми, из ушей лезут, а благотворительность позволяет использовать их, просто чтобы они не лежали мертвым грузом. И, кроме того, это налоговый вычет.

− Какие еще есть?

− Их много всяких разных. Помогаю трудным подросткам, потому что я был одним из них, женским приютам, фондам для голодающих, клиникам по лечению наркомании.

− Не преуменьшай смысл того, что ты делаешь, Логан. Все это имеет смысл.

Он улыбается.

− Знаю. Поэтому я и занимаюсь этим. «Warrior’s Welcome», тот что для солдат... Туда обращаются каждый год. Берем целую толпу уволенных солдат, морских котиков, безопасников, везем их на ферму под Нью-Йорком и занимаем всякой веселой возней. Поездки, пейнтбол, турнир по баскетболу. Самое главное в этом собрании − Кострище Чуши. Делаем такой огромный костер, открываем кегу и травим военные байки. Территория без осуждений, понимаешь? В этом весь смысл. Мы не говорим о семье и друзьях, потому что они этого не понимают. Не умеют. Когда тебя окружает толпа парней, которые, черт побери, были там, все по-другому. Некоторые не хотят говорить, да они и не обязаны. Просто послушать истории других, узнать, что есть люди, которые точно знают, через что прошли и другие, это вызывает реакцию гораздо лучше чего-либо еще.

− Ты никогда не перестанешь поражать и удивлять меня, Логан. − Я касаюсь ладонью его щеки. − Каждый раз, когда я думаю, что узнала тебя, ты преподносишь мне что-то новое.

Он качает головой и мягко смеется.

− Да, я настоящая загадка.

− Это точно. Ты успешный бизнесмен, но ты поднялся из бедности и из неблагополучного детства. Ты состоял в банде. Ты видел, как убивают твоего лучшего друга. И был на войне. Был в тюрьме. И все равно, несмотря на все это, ты успешен и хорошо приспособлен. − Я откидываю прядь его волос кокетливым движением. − И ты самый сексуальный мужчина, которого я когда-либо встречала.

− Детка, ты вызовешь у меня комплекс, − говорит Логан.

Мы на улице, стоим на тротуаре возле его внедорожника. Впервые в жизни все чувствуется... нормальным. У меня есть надежда. Я чувствую, что я как новый человек, становлюсь какой-то цельной.

Мое сердце наполнено.

Я люблю Логана. Он любит меня.

Мой мир расцветает новыми возможностями.

И тут у меня стынет кровь.

Сначала я вижу Томаса. Высокий, пугающий, у него кожа черная как ночь, а зубы белые, как клавиши пианино. В его руках что-то длинное, тонкое и темное, не пистолет, а какая-то палка. Дубинка. Я не знаю, откуда появился Томас. Его не было, нигде не видно, а потом в один миг, и бах, вот он. И у меня нет времени даже просто открыть рот.

Рука Томаса отсвечивает в ярком золотом свете раннего вечера. Слышен глухой стук, и дубинка соприкасается с головой Логана, прямо за ухом, именно там. Точно. Отработанный удар. Я вижу, как Логан падает, блеск мгновенно исчезает из его глаз.

Я набираю в легкие воздух, для того чтобы закричать, но ладонь закрывает мой рот. Лен. Я выкручиваюсь, пинаюсь.

− Ты думала, я не найду тебя? − это не Лен говорит мне в ухо.

Твой голос.

Я чувствую, как слезы отчаяния наполняют мои глаза и давят на веки. Нет. О нет. Только не это. Только не ты. Не надо снова. Не сейчас.

Я чувствую движение, осязаю дуновение ветерка от твоих шагов позади меня и потом передо мной. Вот ты где. Прекрасный красавец. Спокоен и собран. Хладнокровен. Я чувствую твой одеколон. Черный костюм, малиновая рубашка, верхняя пуговица расстегнута, ты без галстука. У тебя пистолет в руке. Плоский, черный, маленький для твоей большой ладони.

Ты смотришь на меня. Не улыбаешься.

− Я думал, что смогу отпустить тебя, − говоришь мне. У тебя такое выражение лица... почти грустное. Опечаленное. Ты смотришь на Лена чуть позади и надо мной. − Я ошибался.

Я чувствую, как что-то острое касается моей шеи. Игла. Она колет, и что-то ледяное пронзает меня.

Тьма восстает из теней у моих ног. Тянется ко мне.

Я борюсь с ней.

Он направляет пистолет на Логана.

Нет!

Нет! Я кричу, но из меня вырывается лишь слабый всхлип.

И я наблюдаю в замедленном действии, как твой палец напрягается на металлическом полумесяце спускового крючка.

НЕТ!

Мне хочется кричать и плакать, но я не могу. Могу лишь раствориться и исчезнуть во тьме.

Я не вижу случившегося. Лишь слышу звук ВЫСТРЕЛА!

А после лишь неопределенность.

Холод, мрак и пустота.

[1] ПТСР − посттравматическое стрессовое расстройство.

ГЛАВА 15

Сознание ускользает от меня. Я ищу его. Я пробираюсь сквозь тьму, барахтаюсь в беззвучной и бесчувственной тишине. Сознание близко. Медленно скольжу к нему, будто вот-вот проснусь. И снова окажусь там, где есть возможность узнать себя, но нет шанса по-настоящему выполнять высшие функции.

Я борюсь. Но это все равно, что быть завернутым в кокон; в этой битве мне не победить. Я сдаюсь.

***

Мои волосы намотаны на кулак. Голова откинута назад. Притворный стон боли, хоть и ожидаемый, когда твои волосы больно тянет чья-то пятерня.

Я стою на кровати на четвереньках в темноте. Тишину нарушают только мои вздохи и низкие мужские стоны позади меня.

Это больно. Слишком большой, слишком сильно. Слишком жестко, слишком грубо.

Кажется, что я стою здесь на коленях уже целую вечность. Принимаю в себя толчки, которые наказывают и возбуждают. Я мокрая.

Я хочу, чтобы это прекратилось.

Но мне не разрешается говорить. Нельзя издавать ни звука, только стоны. Я знаю правила игры. И знаю, каково будет наказание, если я их нарушу.

Я хочу кончить. Но дыхание с запахом виски вновь обжигает мою шею, и оргазм кажется недосягаемым.

Шлепок по ягодице.

− Назови мое имя.

Это грубое невнятное рычание − приказ.

− Калеб... − говорю я шепотом.

Снова шлепок, по другой ягодице.

− Скажи еще раз.

− Калеб.

− Громче.

Шлепает меня еще сильнее.

Боль пронзает меня насквозь. Это не игривые сексуальные шлепки. Такие удары предназначены для того, чтобы наказать за ошибку и причинить страдания.

По крайней мере, эта боль отвлекает меня от неприятных ощущений.

− Калеб! − говорю я громко.

− Сейчас ты кончишь.

Несмотря на исходящий от него запах алкоголя, слова звучат ясно и отчетливо, а не невнятно.

Я не могу кончить, но не смею этого сказать. Притвориться, как со стонами тоже не получится. Я уже уяснила, что очень плоха в симуляции оргазмов. Как всегда наступаю на одни и те же грабли.

− Кончай, Икс. Кончай сильно.

− Я...

Теперь сверху. Он все еще позади меня, толчки продолжаются, не слабеют. Пальцы сжимают мою талию и бедра. И я сначала слышу только шипение и ничего больше.

Рука, сжимающая мои волосы в кулаке, сильно дергает назад. Задирая голову так, что я вижу потолок. Запах виски достает везде, окутывает мое лицо, и я слышу:

− Кончай для меня, Икс.

Пальцы быстро и точно двигаются по нужным местечкам моей киски и молнии пронзают меня внезапно, горячо. И, слава богу, мне не нужно притворяться. Удовольствие кажется всего лишь скучной рутиной, по сравнению с жаждой освобождения.

Но я не чувствую свободы. Даже когда давление сзади ослабевает, и сдвигается к краю кровати. Я остаюсь на коленях, восстанавливая дыхание. Кожа на голове саднит.

Но я еще не кончила. Крепкая рука сжимает меня за запястье и сильно дергает. Грубо протаскивает меня по матрасу и стягивает на пол, усаживая на колени. Пальцы зарываются в волосы и приподнимают подбородок, приближая мое лицо к восставшему члену. Напряженному, не получившему еще разрядки.

− Сделай так, чтобы я кончил.

И я выполняю приказ. Руками, губами. Это продолжается долгое время. Я устала. Вымотана. У меня ломит челюсть. Предплечья болят от продолжительных колебаний вверх и вниз. И когда, наконец, он кончает, это получается не так бурно, как обычно.

Мне позволено забраться на мою постель. Я сворачиваюсь клубком на матрасе в самом центре, и одеяло укрывает меня.

Про себя я отмечаю, что шаги не слышу, чувствую его присутствие рядом. Стоит. Смотрит на меня.

Я позволяю своему телу расслабиться. Гашу дыхание. Приоткрываю рот. Долгие минуты притворяюсь спящей, я чувствую запах виски, слышу дыхание. И я уже почти не симулирую сон, я действительно близка к тому, чтобы уснуть.

− Изабель, − шепчет он тихо, так, что почти не слышно. − Моя любимая Изабель.

Печаль. Сожаление. Тоска. Страдание. Шепот наполнен всем этим.

Кто такая Изабель?

Губы касаются моего виска. Мягко, так тихо, это могло быть всего лишь колебанием воздуха, плодом моего воображения.

− Все должно было быть по-другому.

Что по-другому?

− Мне так жаль. Этого не должно было случиться.

И я отдаю эту победу, чтобы не провалиться в сон. Я борюсь с ним. Он кажется таким реальным, но похожим на сон. И я в бреду от истощения. Но еще соображаю. Я сплю, и это все сон. Конечно это так. Точно.

Человек, которого я познала год назад, не может так говорить, не способен на такие эмоции. Это просто сон.

Всего лишь сон.

Просто сон.

***

− Просыпайся, Икс. − Я слышу знакомый голос.

Моргаю. Открываю глаза и испытываю всю прелесть дезориентации. Я проснулась? Или я все еще сплю?

Где я? Когда я здесь оказалась?

Я в своей комнате. Плотные шторы висят на своем месте. Слух успокаивают шумные звуки прибоя. Моя кровать. Дверь в спальню приоткрыта, и в щель пробивается свет. Я могу рассмотреть часть своей гостиной. Диван. Кресло Людовика XIV, кофейный столик с антикварной картой.

Что происходит?

Может, это просто сон?

Я близка к тому, чтобы расплакаться. Нет. Нет. Логан не мог мне просто присниться. Это все было в реальности. Он более чем реален. Это не было сном.

Ничего не было.

Или было?

У меня еще всплывают в памяти фрагменты произошедшего, ты в моей комнате, боль, опустошение, онемение. Похожая на сон фантазия о Калебе, испытывающем настоящие эмоции к той, чье имя Изабель.

Изабель.

Я поднимаюсь. Ты сидишь на краю моей постели и, когда я приподнимаюсь, встаешь. Властный, холодный, далекий. Светло-коричневый костюм, темно-голубая расстегнутая у ворота рубашка. Ты застегиваешь пиджак на среднюю пуговицу.

− Пора вставать, Икс. У тебя клиент через тридцать минут. Я приготовил тебе завтрак.

− Что... хм. Какого черта? Калеб? Что я здесь делаю? В чем дело?

Ход за тобой.

− Что ты подразумеваешь под вопросом, что происходит? У тебя клиент. Трэвис Митчелл, сын Майкла Митчелла, генерального директора «Медицинской Корпорации Митчелл».

Я трясу головой. Болит. Воспоминания убегают, рассыпаются вместе с фрагментами сна.

Это все было не по-настоящему? Логан. Его загородный дом на тихой улице. Какао. Я обнаженная в постели с Логаном, смакующая каждое прикосновение, каждый поцелуй. Я помню каждый момент. Я детально могу описать каждый его шрам, любую татуировку.

− Нет. − Я хриплю, я охрипла. − Нет. Калеб, прекрати.

− Прекратить что? − и мне кажется, ты сконфужен.

− Черт, прекрати морочить мне голову. Это не сработает. − Я опускаю ноги с кровати и поднимаюсь. Я обнажена.

− Быстро в душ, Икс. − Шаг в мою сторону. − Сейчас же.

Я отступаю.

− Стоп. Просто остановись.

Я провожу руками по волосам, и меня начинает потряхивать. Они короткие.

Мэй.

Логан. О боже, Логан.

− Ты застрелил его! − Я бросаюсь вперед и бью кулаком по твоей скуле так сильно, насколько могу, полная внезапной яростью. − Ты, сука, выстрелил в него! – И, взмахивая другой рукой, припечатываю кулак в челюсть.

Ты растерян, ошеломлен, но потом легко ловишь меня за запястья, останавливая. И через мгновение это уже я сопротивляюсь. Но ты слишком сильный. Рычишь и откидываешь меня в сторону.

Приземляюсь на пол между кроватью и стеной и как в тумане вижу, как ты падаешь на колени прямо перед моим лицом. Цепляешь меня за подбородок и мертвой хваткой зажимаешь челюсть.

− Ты... принадлежишь... мне. − Твой голос похож на ядовитое шипение гадюки. − Ты − моя. Ты − Мадам Икс, и ты − моя.

Я лягаюсь, застав тебя врасплох, попадаю в грудь и откидываю назад. Даже вскакиваю на ноги. Но опять он ловит меня у угла кровати.

− Да пошел ты, Калеб! – плюю я. − Пошел... ты. Меня зовут Изабель Мария де Ла Вега Наварро. И я не Мадам Икс, я не твоя собственность. Не принадлежу тебе. И никогда не буду принадлежать тебе снова.

Снова падаешь в то же место у стены, там, где находился до того, как я тебя пнула, будто сам хотел там лежать.

− Ты − моя. И всегда будешь моей. Ты была моей с тех пор, как тебе исполнилось шестнадцать.

− Что? Что все это значит? − и я думаю о том, о чем говорил мне Логан.

− Я думал, у тебя уже есть ответы на эти вопросы. Мне показалось, что твой драгоценный Логан знает все.

− Не язви, Калеб. − Я ищу глазами любой способ прикрыться так, чтобы не задеть тебя, но ты находишься между мной и шкафом.

В конечном итоге я решаю сдернуть с кровати простынь и оборачиваю вокруг себя, драпируя конец, который остался позади как шлейф свадебного платья. И через некоторое время ты встаешь. С холодным и жестким выражением лица.

− Ты все еще можешь позавтракать.

Ты покидаешь мою спальню, не оглядываясь.

Я иду следом. Все так, как было. Моя книга. Пустой камин, ни телевизора, ни радио, ни компьютера. Моя библиотека, шкаф с моими антикварными книгами и подписанными первыми изданиями. Картины «Портрет мадам Икс», «Звездная ночь». Уголок для завтрака.

Простая белая фарфоровая тарелка, половинка грейпфрута, греческий йогурт со вкусом ванили, кружка чая «Эрл Грей», привезенного из Англии, один квадратный тост из органического пшеничного хлеба с тонким слоем сливочного масла. Я смотрю на еду, и мой желудок урчит. Я хочу яичницу-болтунью с сыром, бельгийскую вафлю со взбитыми сливками и клубникой, утопающей в обработанном сиропе, хрустящий коричневый бекон, белый тост, густо намазанный желе.

Я игнорирую завтрак, который ты мне сделал. Кладу четыре куска хлеба в тостер. Нахожу контейнер с яйцами и нераспечатанный прямоугольник дублинского сыра чеддер. Я принялась готовить яичницу-болтунью, но не уверена, что знаю, как ее приготовить. И все же я готовлю.

Разбиваю четыре яйца в миску и взбиваю их, в то время как греется сковорода.

И меня пронзают воспоминания.

***

Мама стоит у стойки с белой миской в одной руке и вилкой в другой, взбивая яйца плавными круговыми движениями. Музыка наполняет кухню из маленького радиоприемника на стойке возле плиты, гитара и мужчина, поющий по-испански. Мамины бедра покачиваются в такт ритму. Утро выдалось ясное. Биение волн. Я сижу за столом, провожу ногтем большого пальца по трещине в старом дереве и смотрю, как мама взбивает яйца. Жду свою любимую часть: булькающая жидкость шипит, когда она наливает ее в сковороду.

Издалека слышны крики чаек и гремит пароходный гудок.

Мама улыбается мне, накладывает на тарелку сырный омлет, а потом целует меня в висок. Ее глаза лучатся.

− Coma, mi amor. (с исп. «Кушай, любимая моя») − ее голос звучит музыкой.

***

Воспоминания настолько четкие, что я чувствую запах яиц, ее духов, морской соли, слышу крики чаек и гудки лодок. Слезы скатываются по моей щеке, и я прячу их, наклоняясь над миской, когда заканчиваю взбивать яйца. Я выливаю взбитые яйца на сковороду, и от булькающего шипения воспоминания проносятся сквозь меня, заставляя чувствовать, что приготовление этих яиц каким-то образом связывает меня с моей матерью. Простая, но мощная связь.

Я отрезаю щедрый ломоть сыра и тщательно взбиваю яйца, вспоминая о своей маме, омлете и завтраках у моря.

Тост готов, и я густо намазываю масло на кусочки поджаренного хлеба. Когда яичница готова, я кладу ее на тарелку, кладу на нее тосты, беру со стола еще дымящуюся кружку чая и несу завтрак на диван. Я тщательно слежу за тем, чтобы простыня оставалась подоткнутой, прикрывая меня.

Смотришь на меня из кухни, сверлишь взглядом. Но я игнорирую тебя и продолжаю есть свой завтрак.

И пока я ем, вспоминаю записку, что я видела рядом с ноутбуком Логана.

Я справляюсь с едой, отставляю тарелку на кофейный столик и откидываюсь на спинку дивана, потягивая чай.

− Калеб?

Ты идешь ко мне. Усаживаешься в свое кресло Людовика XIV, укладываешь ногу на ногу, стуча кончиками пальцев по подлокотнику.

− Да, Икс?

Ты пытаешься разозлить меня, но это не работает.

− Кто такой Якоб Каспарек?

Бледнеешь, зрачки расширяются, сжимаешь губы в тонкую линию.

− Где... где ты услышала это имя?

− Кто такой Якоб Каспарек? − повторяю я.

Очень нерешительно.

− Никто. Я никогда не слышал о нем.

Я смотрю поверх края своей чашки.

− Лжец.

− Икс...

− Говори мне правду, Калеб. − Я горда даже тем, как звучит мой голос.

− Я говорю тебе...

− Все это ложь, ублюдок. Ты ничего мне не говоришь, кроме этой долбанной лжи! − Я наклоняюсь вперед и ору: − ГОВОРИ МНЕ ПРАВДУ!

Мне кажется, ты потрясен от моих криков и брызжущей ярости.

Я чувствую дикость. Неистовство.

− Только скажи мне эту чертову правду. Расскажи, что случилось со мной. Говори, кто я. Говори, сколько времени я провела в коме. Рассказывай, в каком году произошла эта авария. Опуская тему ограбления, ведь его не было. Говори мне... только... только не молчи, твою мать, разговаривай со мной, Калеб! − Я с рыданиями произношу последнюю фразу. − Мне нужно знать! Почему ты считаешь меня своей собственностью? Почему не отпускаешь? Где Логан?

Смотришь на свои ноги.

− Ты сейчас сидишь и требуешь от меня ответов. Но я тебе ничего не должен. Ничего! − и движешься в сторону двери.

Я швыряю в тебя чайную чашку через комнату. Осколки фарфора разлетаются по всей комнате мелкими кусочками, ударяясь об дверной косяк рядом с твоим лицом, ты останавливаешься и разворачиваешься.

− Ты в своем уме? Ты же могла попасть в меня!

− Я и целилась в тебя, мудак, ты гребаный ублюдок. − Прижимая простынь к груди, я встаю позади тебя. − Кто... нахрен... такой этот Якоб Каспарек? Знаешь почему, Калеб? Потому что это он забирал меня с госпиталя, он, а не Калеб Индиго.

Ты горбишься, опускаешь плечи.

− Хорошо. Я скажу. − Смотришь на меня. − Но ты должна одеться.

− Я никуда не пойду. Начинай рассказывать. − Боюсь, что как только покину комнату, ты выйдешь за дверь, запрешь ее, и я опять останусь в заточении.

И мне кажется, ты понимаешь меня лучше, чем я сама. Ты исчезаешь в моей комнате, вернее, в моей бывшей комнате, − и возвращаешься с моим нижним бельем, бюстгальтером по размеру, платьем и туфлями. Вручаешь все это мне и ждешь.

Я смотрю на него.

− Отвернись, я не буду переодеваться перед тобой.

Ты всего лишь моргаешь и смотришь на меня.

− Ты сейчас серьезно? После всего, что между нами было...

− Ты имел в виду, после всего, что ты сделал для меня? Да. Серьезно. Я − не твоя. И ты не будешь больше смотреть, как я одеваюсь, никогда.

Вздыхаешь, как будто протестуя против нелепости ситуации, ты отворачиваешься от меня. Я быстро одеваюсь, ненавидя неудобное, тесное белье и скромное, форменное платье. Я игнорирую высокие каблуки. Поднимаю подол платья к лифу и разрываю его по центру на дюйм или два, для того чтобы увеличить ширину тесной юбки, делая разрез еще выше. А потом берусь за рукав на одной стороне и отрываю его. Тонкий шов легко расходится, оставляет мою руку голой. Делаю то же самое и с другой стороной. Я улыбаюсь. Так намного лучше.

Он поворачивается.

− Какого черта ты вытворяешь? Это было платье за десять тысяч долларов, сшитое под заказ для тебя.

− Мне все равно, Калеб. Я больше не буду носить твою одежду. И я больше не буду выглядеть так, как ты того хочешь.

− И твои волосы...

− Не тебе решать.

Вздыхаешь.

− Хорошо. − Садишься снова в кресло Людовика XIV. Закидываешь ногу на ногу. − Что ты хочешь знать?

− Кто такой Якоб Каспарек?

Тишина. Ты смотришь сквозь меня. Твой взгляд смягчается и направлен вдаль.

− Я.