Разрушенная любовь

Глава 6

Джеймерсон

— Джеймерсон, ты понимаешь, о чем я говорю?

Мой взгляд блуждал по комнате, воздушные шары и открытки украшали пространство веселыми цветами и нежными пожеланиями. Они мало что значили для меня. Я понимала, что люди просто не знают, что еще делать или как выразить свое сочувствие и добрую волю. Дело в том, что они ничего не могли сделать или сказать.

— Джей-Джей? Ты слушаешь доктора? — мама схватила меня за руку, привлекая мое внимание к себе.

Я повернула голову обратно к доктору Уильямсу, беспокойно ерзая. Морфин отпускал, и острые боли пронзали мое тело. Меня тошнило, а всепоглощающая усталость тянула меня со всех сторон.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как отец сказал мне правду. С тех пор они снизили дозу лекарства и держали меня в сознании в течение более длительного времени. Морфин притупил мои эмоции и физическую боль настолько, что я могла выдержать бодрствование. Теперь же, трезвое сознание оставило место для того, чтобы образ Колтона всплыл в моем мозгу. Боль была такой жестокой и мучительной, что я не могла дышать.

Медикаментозный сон был единственным облегчением, но стоило мне открыть глаза, как его лицо снова появлялось, и агония возвращалась ко мне с новой силой. Мои мысли метались между потерей Колтона и моими ногами. Медсестры каждый день пытались заставить их двигаться, но ничего не происходило.

Сегодня я впервые почувствовала покалывание в правой ступне. Мама побежала за моим лечащим врачом, которая осмотрела ногу и сделала рентген.

— Отек спинного мозга уменьшается. Это хороший знак. Нет никаких физических препятствий для того, чтобы снова начать ходить, — проинструктировала она.

— Отличные новости, доктор, — сказал папа с другой стороны кровати. Сегодня здесь были и мама, и папа, так как сестра находилась в детском саду до часу.

Это были отличные новости. Но я, казалось, онемела к хорошему, словно меня удерживало под водой все плохое.

— Думаю, скоро ты начнешь чувствовать ноги.

Я уставилась на свои руки, лежащие на коленях. Медсестры убрали трубки для подачи воздуха и пищи. Осталась только та, которая поддерживала водный баланс, и еще на пару дней — капельница с морфином.

— Я понимаю, что ты прошла через многое… больше, чем кто-либо из нас может выдержать, — доктор Уильямс прочистила горло. — Но мне нужно, чтобы ты сосредоточилась на своем выздоровлении. Разум ‒ это мощная штука. Он может помешать тебе добиться прогресса. Физически или эмоционально.

— Вы имеете в виду, не думать о моем погибшем парне, верно? — слова сорвались с моих губ прежде, чем я осознала это.

— Нет. Конечно, нет.

— Джеймерсон! Доктор не это имела в виду, — мама нахмурилась, больше смущенная тем, что я возразила врачу.

Это было именно то, чего они хотели. Чтобы я забыла, что никогда больше не увижу его, не почувствую его губ, не услышу его смеха. Папа рассказал, что через несколько недель после аварии, пока я была в коме, они провели его похороны, и он был похоронен на семейном участке семьи Харрисов. Колтон как-то говорил мне, что ненавидит, что у его семьи уже есть участок на кладбище. Это его пугало. Он также ненавидел мысль о том, чтобы быть погребенным под землей. Заключенным. Он бы презирал то, что его там похоронили. Еще одна вещь, которую я должна забыть. Ярость, которую я никогда раньше не испытывала, взорвалась в моей груди. Раскаленные осколки разлетались на куски, рвались на части, пока все, что я видела, было красным, пугающим. Я закусила губу, пытаясь подавить нахлынувшие эмоции.

— Ты понимаешь, Джеймерсон? — доктор сжала свой планшет, склонив голову набок.

Я кивнула, не доверяя себе говорить.

Она приняла мой ответ и взглянула на моих родителей.

— Мистер и миссис Холлоуэй, я хотела бы поговорить с вами о том, чтобы найти для Джеймерсон кого-то, с кем можно поговорить, — она жестом пригласила их следовать за ней в коридор.

— Мы скоро вернемся, детка, — папа провел рукой по моей голове и поцеловал в макушку. Мама обняла меня, заставив вздрогнуть от боли. Затем они оба последовали за доктором.

Я сидела в комнате с розово-желтыми шариками и цветами, выглядя такой же милой девочкой, какой всегда была. Внутри я кричала и рыдала от агонии и ярости, желая разорвать каждую красивую открытку пополам, разбить вазы об стену и растоптать каждый шарик.

Внутри меня все было разрушено.

И наполнялось темнотой.

— Давай, Джейм. Еще пару шагов, — подбадривала меня медсестра Шелли. За эту неделю чувствительность в ногах вернулась. Вместе с болью.

Медсестры начали заниматься со мной каждый день, наращивая мышцы и гибкость. Агония захлестывала мои чувства, и меня даже несколько раз рвало, когда боль становилась невыносимой. Мышцы вдоль спины были постоянно напряжены, прожигая каждый нерв, словно его скручивали в огне. Все тело горело. Ныло. И сводило судорогой. К концу второй недели я снова встала на ноги. Едва. Но это все равно было быстрее, чем ожидала мой лечащий врач.

Костяшки моих пальцев побелели, когда я вцепилась в спинку инвалидного кресла. Договор был такой: я должна дойти до фонтанчика в конце коридора, выпить воды, а потом медсестра отвезет меня обратно. Истощение, боль и усилия, необходимые для того, чтобы пройти по коридору, угнетали. Еще совсем недавно я могла бы сделать сальто назад и даже не запыхаться.

Но я шла. И была жива.

— Еще немного.

— Шелли, ты это уже говорила несколько шагов назад, — прорычала я сквозь стиснутые зубы. Пот струйкой стекал по моей щеке. Обе мои ноги и руки дрожали от напряжения.

— И я буду повторять это до тех пор, пока ты не доберешься до фонтанчика с водой.

Я пристально посмотрела на нее.

Она улыбнулась, наслаждаясь тем, что мучает меня. Мне нравилась Шелли. Она была дерзкой и честной. Она не приукрашивала вещи, что было освежающе, но в тоже время она была заботливой, не становясь при этом навязчивой. Мои родители балансировали на грани удушения своим постоянным присутствием, чрезмерным энтузиазмом и приторно вдохновляющими призывами выздороветь.

Иногда мой отец превращался в тренера, готовящего меня к большому матчу, а мама изо всех сил старалась притвориться, что все в порядке, перебарщивая с позитивным мышлением. Она хотела нарисовать мне картину совершенства, словно настоящий маркетолог.

Я полностью понимала их мотивы, но просто хотела, чтобы все были честными, говорили, что они на самом деле чувствуют. В моей семье мы друг друга дразнили и любили, но так много оставалось невысказанным. Раньше это меня не беспокоило. Может быть, я раньше просто не замечала, как много мы скрывали.

— Держу пари, ты хочешь пить, — поддразнила Шелли, идя задом перед инвалидным креслом. Ее яркие медицинские штаны резали мне глаза. — Прохладная, освежающая вода прекрасно прошла бы по твоему пересохшему горлу.

— Вообще-то, я бы предпочла, чтобы фонтанчик был наполнен морфином, — проворчала я.

Она нахмурилась.

— Ты же знаешь, что тебя постепенно отучают от него. Не хотелось бы, чтобы ты ко всему прочему стала зависимой¹.

— Ты заставляешь меня захотеть стать зависимой.

— Ого, кто-то сегодня дерзкий, — ее бровь изогнулась вверх. Когда она это сказала, то я поняла, что дело не только в сегодняшнем дне. Именно так я себя чувствовала и думала большую часть времени.

Я протащила инвалидное кресло еще пару футов шагами зомби. Может, я и не была мертва, но и живой себя не чувствовала.

— Хорошо, на этот раз действительно осталось всего несколько шагов, — она постучала по фонтанчику.

Мои зубы застучали друг о друга, а шея сзади промокла. Халат на моей коже казался скорее тяжелой шерстяной курткой, чем хлопковым.

— Ваша награда, мисс Холлоуэй, — театрально указала Шелли на фонтанчик, словно ведущая игрового шоу.

— Ух ты, и все это для меня? — я, шаркая, подошла к крану и сделала глоток прохладной воды.

Наслаждаясь освежающей жидкостью, я услышала позади себя грохот и обернулась, чтобы взглянуть через плечо.

— Да пошел ты! — прогремел из комнаты глубокий голос, проносящийся по коридору мимо меня. — Можешь взять свое инвалидное кресло и засунуть его себе в задницу.

Страх сковал мое тело. Я выпрямилась, глядя в открытый дверной проем. Мои глаза остановились на нем, сидящем на краю больничной койки.

Его лицо. Его голос. Перед глазами все поплыло, когда горе сдавило мне горло.

— Воу! — Шелли схватила меня, прежде чем я упала. Это движение привлекло внимание кричавшего. Его голова дернулась вверх, и знакомые голубые глаза встретились с моими. Шелли поставила инвалидное кресло рядом со мной, но мой взгляд не отрывался от него.

Боль пронзила все мое тело, когда я рухнула в инвалидное кресло. Это было похоже на то, как будто я вижу привидение. Но я знала, что это не так.

Хантер.

Шелли развернула кресло, направляя меня обратно в мою комнату, и покатила вперед. Взгляд Хантера не отрывался от меня, и он вскочил на ноги, сжимая рукой поручень кровати. Он выглядел худее, чем я помнила, — бледный, уставший и хрупкий. Эти слова никогда не приходили на ум, когда звучало его имя: Хантер Харрис.

Его высокий, здоровенный медбрат бросился к нему.

— Что ты делаешь? Ты еще не можешь полноценно ходить, чувак. Лишь маленькими шагами.

Шелли провезла кресло мимо дверного проема, скрыв меня из виду. Я неотрывно смотрела на дверь, пока его пронзительный взгляд не исчез. Увидеть этого парня было все равно, что пережить пытку — словно кто-то вырвал мне легкие плоскогубцами. Колтон мертв. Я никогда больше не увижу любимого. Но каждый день мне предстоит видеть лицо Хантера — мучительное напоминание о моей утрате.

«Почему не Хантер?» — кричал голос в моей душе. Правда, скрытая в этой искаженной мысли, заставила меня содрогнуться. Но гнев на него и на себя за то, что я вообще могла так подумать, взял верх.

В течение следующих нескольких дней мы с Шелли часто совершали одно и то же путешествие. После той встречи дверь Хантера всегда была закрыта, словно он знал, что я буду проходить мимо, и не хотел меня видеть. Но сегодня она была открыта, а свет выключен.

— Где он? — спросила я.

— Кто, детка? — спросила Шелли и проследила за моим взглядом в его пустую комнату. — О, у него сегодня еще одна операция. Он был в гораздо худшем состоянии, чем ты.

Я тяжело сглотнула. Ужас заставил меня остановится, внутри возникло внезапное чувство того, что меня бросили. Меня поразила вспышка страха, что Хантер оставит меня совсем одну. Нравилось нам это или нет, мы были связаны.

— С ним все будет в порядке?

— Я надеюсь на это. Вы, ребята, молоды и уже через многое прошли, — Шелли вздохнула. — Он такой же боец, как и ты. Я верю, что он справится.

Она похлопала по инвалидному креслу, предлагая отвезти меня обратно.

— Садись, детка.

— Нет, — я замотала головой в ответ на ее жест. — Я хочу пройтись.

Сделав несколько шагов по коридору, я, побежденная и тяжело дыша, снова рухнула в инвалидное кресло.

Шелли покатила меня вперед.

— Ты не замечаешь невероятной силы, которая находится внутри тебя. Надеюсь, когда-нибудь ты ее увидишь.

Я поджала губы, подавляя подступившую к горлу желчь. Это был уже второй раз за день, когда я шла по коридору, и мое тело сообщало мне, что хватит. Я могла бы поклясться, что коридор стал длиннее, а расстояние до фонтанчика увеличилось.

На этот раз я была одна, без Шелли и инвалидного кресла. Мама наконец-то ушла на ночь, вернее, ее выгнали медсестры. Тихое больничное крыло перешло в “ночной” режим. Дежурили всего несколько медсестер, которые занимались экстренными случаями или особо настойчивыми любителями жать на кнопку вызова. Мое путешествие осталось бы незамеченным, если бы они не прошли мимо и не увидели меня. С моей скоростью, этот поход не сулил ничего хорошего.

Однако моя решимость заставила меня преодолеть боль, и наконец, неуверенными шагами, я добралась до цели. Дверь была открыта, а тусклый свет ночника очерчивал фигуру, лежащую в кровати. Хриплый звук — воздух, просачивающейся через трубку в его горле, — наполнял комнату.

Я не знала, почему потребность увидеть его пересилила боль и отсутствие сил. Мне было любопытно, но я не хотела спрашивать кого-нибудь, прошла ли его операция хорошо или все ли с ним в порядке. Мне нужно было убедиться в этом самой.

Ноги подкосились, и я опустилась на край его кровати. Чувство горя вонзилось мне в сердце. Все, что я видела, — это лохматый Колтон, спящий. Мне казалось, что в любой момент его глаза откроются, и тогда я увижу знакомую улыбку, очарованная блеском его голубых глаз. Он подскочил бы и крепко меня обнял.

Из меня вырвался всхлип, резкий, первобытный звук, разорвавший стерильную тишину комнаты. Я прикрыла рот рукой, пытаясь заглушить поток горя, грозивший меня захлестнуть. Плечи начали сотрясаться, раздираемые беззвучными рыданиями. Слезы навернулись на глаза, горячие и колючие, но им не суждено было пролиться. Вместо этого из моего горла вырвался утробный вой боли, отражавший пустоту внутри. Я согнулась пополам, судорожно обхватив живот в отчаянной попытке сдержать натиск боли.

Чья-то рука коснулась моей спины. Я резко села, оглянувшись через плечо. На меня смотрели голубые глаза Хантера, его рука соскользнула с меня, тяжело упав на бок.

— Ты проснулся, — вырвалось у меня обвинительным тоном. Мне не хотелось, чтобы он видел меня в таком состоянии.

Он открыл рот, чтобы заговорить, но тут же его снова закрыл, вместе с тем сомкнув веки. Боль исказила его лицо гримасой.

Я знала этот взгляд. Наклонившись, я нажала кнопку морфина и стала ждать.

Его лицо расслабилось, он глубоко вздохнул.

— Спасибо, — его веки дрогнули и открылись.

— Пока не стоит. У меня-то забрали морфин. Возможно, я украду твой, когда буду уходить.

Он моргнул. Слабая, едва заметная ухмылка тронула уголок его рта. Это напомнило мне Колтона, разжигая во мне огненную ненависть, и я отвела взгляд.

— Слышала, у тебя сегодня была еще одна операция, — холодно сказала я.

— Да, — хрипло произнес он, приподнимаясь на подушке. — Это не то, что обещают в буклете. Не рекомендую.

Я фыркнула.

— Пока что ничто в этом дерьмовом времяпрепровождении не совпадает с рекламным буклетом.

Сокрушительная, душераздирающая реальность того, что случилось с нами, кого мы потеряли, обрушилась на меня, словно на этот раз меня действительно придавливало машиной Колтона. Она захватила воздух, поглотив пространство между нами. Мне казалось, что я могу сломаться под ее тяжестью.

— Мне нужно идти, — ком встал у меня в горле, пока я пыталась сдержать слезы. — Я просто хотела узнать, все ли с тобой в порядке.

— Джеймерсон, — он схватил меня за руку.

— Что?

Его веки опустились, и он покачал головой.

— Ничего, — прошептал он, но его рука не покидала мою. Хантер пробормотал что-то, чего я не поняла, а затем снова уснул.

Я попыталась разжать его пальцы, но вокруг моего разбитого сердца плясала потребность в утешении. Я знала, что это мерзко и извращенно. Но на мгновение мне нужно было избавиться от вины, гнева и мучений. Я хотела вернуть Колтона. Потрясенная собственной дерзостью, я забралась к Хантеру и свернулась рядом с его теплым телом. Я протянула руку и прикоснулась к его лицу, позволяя себе поверить, что это Колтон.

— Я тоже тебя люблю, — прошептала я, произнося слова, которые я так и не сказала ему в день аварии. И уже никогда не скажу. Моя рука скользнула по его лицу. Парень рядом со мной вздохнул, его тело расслабилось, прижавшись ко мне.

В каком-то смысле это было то прощание, в котором мне отказали.