Разрушенные (ЛП)

Он повернулся ко мне лицом.

— Сколько, черт побери, Зел?

Напрягая каждый мускул в своем теле, я высказала смертный приговор Клары.

— Несколько месяцев.

— Бл*дь! — Фокс отвернулся и ударил в стену так сильно, что его кулак исчез в картине. — И ты не рассказала мне? Ты не думала, что я, черт побери, должен знать? Ради всего святого! Я влюблен в эту девочку! Ты позволила мне по уши влюбиться, зная, что я потеряю то единственное, что исцеляет меня. Она ключик к моему гребному исцелению, и ты говоришь мне, что она умрет.

— Заткнись! — я закричала на него, почти задушив Клару в своих руках. — Достаточно!

Фокс проигнорировал меня. Стукнув в грудь, он закричал в мучении:

— Ты дала мне все, и я по-глупому решил, что это будущее. Гребаная семья. У меня было к чему стремиться. Что-то, за что бороться. Я бы сделал все для нее!

Он двинулся ко мне, предвестник смерти и разрушения.

Я была готова к его гневу. «Убей меня. Тогда мне не придется увидеть, как она умирает».

Он посмотрел на меня, выглядя таким сильным и непобедимым. Затем что-то треснуло внутри него. Он превратился из сломленного, мертвенно-бледного мужчины в бесчувственную, бездумную машину. Он охотно отдал себя безжалостному условному рефлексу своего прошлого, выключая эмоции, за которые так упорно боролся.

Легкость, с которой он превращался обратно, ужасала меня.

— Не уходи. Не сдавайся. Ты любишь ее. Не отказывайся от нее, когда она так сильно нуждается в тебе. — Не отказывайся от меня.

Фокс холодно рассмеялся.

— Ты думаешь, я отказываюсь от нее? Черт побери, я защищаю ее. Ты вырвала мое гребаное сердце. Как я должен доверять себе, чувствуя себя таким одиноким и пустым? Все повторяется как с Василием. Все, кого я люблю, умирают!

— Мамочка?

Мое сердце упало у моих ног, и я опустила взгляд, чтобы увидеть, как слабая Клара моргает в замешательстве.

— Почему твои руки на моих ушах?

Я рассмеялась через внезапный натиск слез.

— Просто так, милая. — Я убрала ладони и сжала пальцы вокруг тепла, что осталось после прикосновения к ней. Она выглядела изнуренной, бледной и слишком маленькой. Ее губы не теряли синий оттенок, и она ощущалась как хрупкая, бестелесная, будто ее душа уже начала путешествие, чтобы уйти.

Я замерла. Нет.

— Когда я вырасту, я хочу сестру. Я хочу одевать ее, играть с ней и рассказывать ей о лошадях.

Я не могла дышать, в моем горле застрял комок.

Карие глаза Клары взметнулись к Фоксу.

— Ты подрался?

Фокс немедленно сел на корточки, вытянув руку, чтобы взять ее крошечную.

— Нет, Клара.

Она втянула хриплый, неполный вдох. Еще один кашель атаковал ее маленькое тельце.

— Хорошо. Я не хочу, чтобы ты дрался. — Ее глаза снова закрылись, и мы замерли. Я надеялась, что она уснула, но ее маленькие губы приоткрылись, и темный оттенок синего вернулся.

Мое сердце разрывало само себя: вена за веной, артерия за артерией, когда мое тело закололо от плохого предчувствия. Она никогда не выглядела словно призрак, словно тень, словно...

«Ты не можешь забрать ее. Еще нет. Еще нет!» — я кричала в своей голове, желая, чтобы я могла столкнуться лицом к лицу с силой, которая забирала ее. Мне нужно больше времени. Я не готова.

Ее глазки вновь открылись.

— Мамочка?

Мучительный стон покинул мои губы, прежде чем я прочистила горло и заставила ужас уйти. Та часть меня, не связанная с землей — духовная часть — знала, что доктора снова неправильно определили продолжительность жизни моей дочери.

Не было больше месяцев. Не было больше дней.

— Когда я вырасту, я хочу быть как ты, мамочка. Ты мой самый лучший друг во веки веков.

Я не могла объяснить сокрушительный, изнурительный вес, что поселился в моей груди. Ужас прошел холодком по моей спине, и в глазах защипало.

— Да, милая. — Я поцеловала ее в лоб, угрожая пролить слезы на ее увядающее тело.

— Как ты думаешь, Роану понравится моя звездочка? Я не могу забрать ее с собой.

Ах, черт.

Нет. Нет. Нет.

Я прижала ее ближе, раскачиваясь, задыхаясь от безжалостных слез. В этот момент я ненавидела все. Каждого доктора. Каждую надежду. Я ненавидела жизнь.

— Ты сможешь отдать ее ему, когда хорошо отдохнешь ночью, Клара. Не волнуйся об этом сейчас. — Я снова поцеловала ее, вдыхая ее яблочный запах в свои легкие.

— Когда я вырасту, я буду заботиться о тебе, мамочка. Так же, как ты заботишься обо мне.

Ее глаза внезапно открылись шире, смотря таинственно, с совсем не детским умом. Она смотрела прямо на Роана, как будто видела больше, чем просто мужчину со шрамами, а сломленного мальчика из его истории.

Большой приступ кашля почти вырвал ее из моих рук. Когда он прошел, она ахнула:

— Не ругайся с ним, мамочка, хорошо? А ты можешь забрать мою звезду.

Роан прочистил горло, от его тела исходила печаль. Он стиснул челюсть, пока его глаза были пустыми, скрывая то, от чего он, возможно, страдает. Шрам на его щеке выделялся, серебряно-красный напротив бледности лица.

— Хорошо, малышка. — Его большая рука двинулась вперед и опустилась ей на голову.

Клара улыбнулась, и ее глаза уставились на Роана, прежде чем перешли ко мне. Что-то промелькнуло между нами — что-то более взрослое и таинственное, не характерное для девочки восьми лет. Я видела вечность в ее взгляде, и это разбивало меня на кусочки так же как гарантировало утешение. Она правда была звездой. Никогда не гаснущей звездой.

— Я люблю тебя, Клара. Очень-очень сильно, — прошептала я, целуя ее в лоб.

Она вздохнула.

— Я устала. Сейчас я собираюсь поспать. — Клара пошевелилась в моих руках, когда еще один приступ кашля украл ее последний поток воздуха.

— Когда я вырасту, я никогда не буду грустной, одинокой или голодной. И я постараюсь убедиться, что никто не страдает этим.

Я никогда не держала ничего такого драгоценного, как моя дочь, когда ее душа покидала и оставляла позади тело, в котором была. Что-то глубоко во мне почувствовало тот самый момент, когда она ушла, и я захотела последовать за ней.

Моя собственная душа плакала и разрывала себя в пух и прах от мысли, что я больше никогда не услышу ее хихиканье или не увижу ее улыбку. Не будет больше разговоров о взрослении и планировании будущего, которое едва началось.

Казалось, будто свеча потухла. Снежинка растаяла. Бабочка упала на землю. Так много прекрасных вещей, и все гибнут и перестают существовать в одном катастрофическом беззвучном моменте.

Я не кричала. Не проклинала. Больше было не с чем бороться.

Все было кончено.

Моя дочь была мертва, а Фокс не повел и мускулом. Его тяжелая рука оставалась на ее голове, пальцы играли с прядью ее волос.

Тихие слезы текли по моим щекам. Я не переставала раскачиваться, удерживая последнее тепло тела моей дочери.

— Мамочка, ты будешь грустить, если я уйду? — воспоминание пришло из ниоткуда, и я свернулась комочком в душе от боли.

— Да, милая. Я буду очень грустить. Но ты знаешь, как сделать так, чтобы я не грустила?

Ее лобик нахмурился.

— Как?

Я сгребла ее в объятия и пощекотала ее животик.

— Никогда не покидать меня.

Я проследила каждую ее черточку, от лица в форме сердечка и полных щечек, до темных ресниц и голубых губ.

— Ты покинула меня, — прошептала я. — Это заставило меня грустить.

Фокс издал мучительный звук в своей груди и быстро встал. Шатаясь, он посмотрел на меня, как будто был готов упасть в обморок.

— Этого не могло случиться. Не могло.

Все его тело дрожало, руки сжимались и разжимались, глаза были расширенными и дикими. Он выглядел полностью разрушенным.

Ему нужно было утешение. Ему нужно было отпустить свое горе. Ему нужно было найти исцеление не только из-за смерти Клары, но и из-за своего прошлого. Но у меня не было сил, чтобы утешить его. У меня ничего не осталось, чтобы отдать.

Фокс посмотрел на Клару последний раз, и каждая унция человечности, каждый всплеск цвета, что Клара вызывала в нем, превратились в серый и черный.

— Это чертовски несправедливо. Это не должно было случиться. Не так скоро. Не так!

Его ярость обрушивалась на меня тяжелым вихрем, и я ничего не могла сделать. Мне нужно было оставаться в небольшом коконе безмятежности, где я могла попрощаться со своей прекрасной дочерью. Сгорбившись над телом Клары, я закрылась от его слов. Я открыла ворота для своего горя и позволила себе быть поглощенной слезами.

— Я не хочу, чтобы ты грустила, мамочка. Потому я никогда-никогда не покину тебя.

Воспоминание принесло цунами слез, и я потеряла всякий смысл в жизни, пытаясь преследовать свою дочь в подземном мире. В моих ушах звенело от воя Фокса, и каждая хорошая и небезнадежная частичка в нем умерла.

Больше нечего было сказать. Я не могла ничего изменить.

Оказалось, что я не могла спасти ни одного из них.

— Я не могу сделать это. Я не могу, — закричал Фокс с яростью. Он ушел в вихре мрака и греха, оставив меня собирать обломки моей полностью разбитой жизни.

Я думал, что мое самое мрачное время было тогда, когда я убил своего брата. У них заняло несколько месяцев, чтобы сломить меня. Час за часом я выдерживал пытки, чтобы продлить жизнь моего брата.

Но в конце концов я сделал то, что они сказали — не для того, чтобы доказать свою хладнокровность и послушание, а потому что смерть была лучшим выходом для него. Отмороженный, страдающий пневмонией, он превратился из живого умного мальчика в мешок грохочущих костей.

Я избавил его от страданий, надеясь, что кто-нибудь сделает то же самое для меня.

Но я бы пережил этот день снова и снова, чтобы избежать смерти Клары.

Она украла мое желание жить.

Она украла мою человечность.

Я больше не хотел бороться.

Я хотел превратиться в призрака и забыть.

Обо всем.

Я нуждался в том, чтобы причинить кому-нибудь боль.

Я нуждался в том, чтобы причинили боль мне.

Я нуждался в сладком спасении агонии.

Я нуждался в гребаной смерти.

В чем угодно. Я принял бы все что угодно, чтобы избавиться от повторяющегося ужаса в моей голове.

Она умерла.

Все кончено.

Она, черт побери, не исцелила меня. Она разрушила меня. Она взяла каждую хорошую часть, оставшуюся внутри, и забрала ее, когда испустила последний вздох.

Я не мог смотреть, как Зел разваливается на части, обнимая свою дочь. Я бы не смог выдержать невыносимую агонию, которую испытал бы, если бы попытался ее утешить.

Бл*дь, этот условный рефлекс!

Каждая часть меня гудела от неразберихи. Я хотел драться. Но также я хотел обнимать Хейзел и вытирать ее слезы. Я хотел убивать. Но также я хотел сгрести тело Клары в охапку и разделить свою жизнь с ней. Я хотел чуда. Я хотел, черт побери, быть свободным, чтобы я мог быть здесь ради женщины, которую любил.

«Но ты машина. Любовь и прикосновения не разрешаются». Они никогда, черт побери, не будут разрешены.

Так же сильно, как я хотел упасть на колени и обернуть руки вокруг двух самых важных людей в моей жизни, я не мог. Одно прикосновение, и я убью. Мой разум не был достаточно сильным, чтобы преодолеть мое внушение. И это разрывало меня на кусочки, забирало всю мою надежду, и я стремительно падал во тьму.

Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь.

Гнев сжал мои мышцы, пока я не задрожал от потребности убивать. Я был рядом со смертью — это напоминало о моем прошлом и моей истинной личности.

Я схватился за голову. Я отказывался регрессировать. Я отказывался снова превращаться в Призрака.

— Моя овечка! — голос Клары возник у меня в голове, заставляя меня выть от моего большого горя. Она ушла. Она оставила меня. Она забрала весь мой прогресс, все мое счастье с собой.

Я был никем без нее. Никем.

Я пропустил стадию печали и погрузился прямо в ярость. Моя жизнь была гребаной шуткой. Наполненной несправедливостью и каждой лживой деталью. Снова и снова судьба играла со мной — предоставляя мне проблеск надежды, перед тем как разрушить все и оставить меня в отчаянии.

Я не мог перестать думать о Кларе. О ее потере сознания. Ее хрипах. Сладком невинном вкусе, когда я заставлял кислород вернуться в ее увядающие легкие.

Она разрушила мое сердце, смотря на меня с ужасом в глазах, умоляя помочь ей.

— Пожалуйста, Роан. — Голубые глаза Василия встретились с моими, наполненные слезами и страхом. — Мне так холодно, брат.

Воспоминание разрушилось, когда в моих ушах эхом отдавался звук того, как Клара кашляет и задыхается.

Она была яркостью в моей жизни, которой не хватало. Она плеснула в меня желтым и оранжевым, она превратила мою черную душу в переполох радуги. А сейчас ее свет ушел, снова оставив меня в темноте.

— Вот и все, агент Фокс. Ты знаешь, кто ты. Больше не борись с нами.

Хейзел.

После всего, что она дала мне, я не мог вернуться. Я не был достаточно сильным, чтобы пройти через шторм печали — я не мог быть там для нее.

Все, над чем я так упорно трудился, больше не имело значения. Какой был смысл, когда все хорошее, что было в моей жизни, ушло? Не имело значения, как сильно я пытался, я не мог исцелить болезнь или вернуть близкого человека к жизни.

Я не мог изменить прошлое, так же как не мог изменить будущее. Оно было выбито на камне, обрушено на мои кости, и я был обернут цепями, которые только начал сбрасывать.

— Кто такой Призрак, агент Фокс? — мой куратор стоял надо мной, меряя шагами мою комнату.

Я стиснул зубы. Я не хотел отвечать.

Он ударил меня, зарычав.

— Отвечай мне. Кто такой Призрак? Какая у него единственная цель?

Съежившись внутри, я ответил:

— Убивать.

— Убивать кого?

— Кого угодно, кого клиент захочет убить.

— И это делает тебя?

— Убийцей.

Мой куратор хлопнул руками передо мной.

— Верно, агент Фокс. Ты высококвалифицированный, узконаправленный убийца. Твоя жизнь — наша. Твоя единственная задача выполнять приказы от правительства, индивидуальные заказы от достаточно богатых людей, которые в состоянии оплатить эту услугу. Ты безжалостный. Ты беспощадный. Мы сделали тебя таким. Ты Призрак.

Условный рефлекс, от которого я так упорно бежал, вернулся. Я как будто скользнул в поношенную одежду, которая была все еще теплая с того момента, как я сбросил ее. Я ненавидел то, как легко было вернуться. Как моя борьба не имела значения. Они были правы. Они, черт побери, владели мной. Всегда. Всегда будут.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Сильное желание убивать вернулось с удвоенной силой. Я ничего не мог сделать, чтобы предотвратить это. То, что я увидел, как умирала Клара, напомнило мне о цели. Моей единственной цели.

Мне нужно драться.

Мне нужна кровь.

Мне нужно убить.

Мне нужна жертва. Если я не убью и не приму наследие, я взорвусь на миллион частей, превратившись в дождь из крови и костей.

— Ты думал, что свободен?

Я посмотрел на стену в сырой яме, в которой провел последние два дня. Я пытался убежать как гребаная девчонка, но они поймали меня. Как, впрочем, и каждый раз.

— Ты знаешь, что отсюда нет выхода, Фокс. Чем раньше ты примешь это, тем легче будет твоя жизнь. — Он подкинул снег, валяющийся вокруг ямы, в результате чего тот опустился на мое замерзающее тело. — Скажи, что повинуешься и сможешь вернуться внутрь.

Мысль о тепле и еде почти сломила меня, но я был глупым, упрямым десятилеткой и не сдался.

Я повернулся спиной и не поднимал голову, когда он уходил.

Это была первая ночь, когда я провел острой палкой по своей руке, пытаясь найти свободу от невозможности своей жизни.

Воспоминание закончилось, и я задрожал.

Я не мог быть рядом с Хейзел. Я не мог держать себя под контролем. Она уже потеряла свою дочь, и я не хотел украсть ее жизнь.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Мой контроль ушел. Я был машиной. Призраком. Было глупо пытаться изменить свой жизненный путь. Мне нужно было очиститься. Мне нужна была боль. Мучение. Я не мог жить в теле, пока моя душа разрывала себя на кусочки.

Бросившись вниз по лестнице на этаж «Обсидиана», я искал тех, кто пришел пораньше.

«Ты не найдешь искупление здесь».

Мой разум метнулся в неизвестность, вскармливая меня альтернативами, о которых я не думал.

«Возвращайся. Ты принял, кто ты. Возвращайся. Поезжай домой».

Мои руки сжались от мысли вернуться в Матушку Россию. Вернуться в место, где моя жизнь была разрушена. Я отрекусь от всего: отвернусь от Зел, признаю, что не могу быть исцелен. Никогда. Все, за что я так упорно боролся, было гребаной шуткой.

У Призрака не было семьи. Призрак не чувствовал боли.

Так почему мне так чертовски больно?

Мое зрение заволокло туманом. Я не мог ничего делать. Ненавидя себя за слабость, сгорая от стыда из-за своих потребностей, я вытащил ручку из кармана и вонзил себе в ладонь.

Боль окатила меня волной тепла, за которой последовал укол высвобождения. Это гарантировало небольшой проблеск рациональности в хаотичном шторме замешательства.

Я знал, что должен сделать.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Зел владела мной больше, чем кто-либо, и я не выживу без нее. Клара ушла. Хейзел, была всем, что у меня осталось. Я хранил от нее секреты. Так много гребаных секретов.

Я не был достоин ее. Я не был безопасен.

Но я мог изменить все это.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Мое сердце умерло в груди от мысли предать ее. Она будет нуждаться во мне. Она заслужила плечо, чтобы поплакать, и другого человека, чтобы разделить бремя горя. Но я не мог. Еще не мог. Не мог, пока я существовал на грани Призрака и здравомыслия. Я не мог обнять ее. Не мог утешить ее боль.

В момент, когда опущу свои щиты, я сверну ей шею.

Я не мог дать Зел то, что ей нужно. Я не был цельным.

А я хотел, черт побери, заслужить ее.

Мой гнев обратился наружу, фокусируясь на кураторах, что испортили мне жизнь.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Условный рефлекс, что пульсировал в моем мозгу, был прав. Мне нужно убить. И сейчас у меня была жертва. Я покончил с тем, чтобы быть изгоем. Я покончил с тем, чтобы быть ненормальным.

Я думал, что Клара была моим исцелением.

Я ошибался.

Гребаное исцеление все время было внутри меня. Я держал в себе ключик, чтобы излечить себя, вернувшись в свое прошлое и уничтожить их.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

— К черту это. — Я опустил все свои стены. Я приветствовал безжалостность условного рефлекса с распростертыми объятиями. Я улыбнулся льду, что заполнил мои конечности, и наполнил голову туманом. Я позволил своим мускулам вспомнить то, на что я был запрограммирован.

Я превратился в Призрака.

И потерял себя.

Матушка Россия.

Ежовые рукавицы прошлого, от которых я не мог сбежать. Холод, пустота и возвращение к пристанищу моих мучений.

Я только смутно помнил, как попал сюда. Я выкупил все билеты в первом классе, чтобы быть уверенным, что никто не коснется меня. Я запер себя в извращенной личности убийцы и никто, даже стюардессы, не подходили ко мне.

В момент, когда приземлился, я украл внедорожник, чтобы рассекать по снежной пустыне. Я никому не сказал: «Прощай». Просто исчез.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Условный рефлекс пульсировал все сильнее и сильнее, признавая свое место. Я вернулся к своим кураторам, и моя выучка была в гребаном восторге, чтобы принять машину, которой я был.

У меня не было никаких вещей кроме денег, паспорта и моих воспоминаний, но это было все, в чем я нуждался. Ведомство украло меня, когда у меня не было ничего, и я вернулся ни с чем.

И затем я заставлю их заплатить.

Снова и снова.

Я был готов пуститься во все тяжкие и танцевать в крови. Лед вернулся в мои вены, бушуя как сибирская зима. Я принял то, кем я по-настоящему был, кем они заставили меня стать.

— Ты не плохой человек. Я люблю тебя, поэтому ты не можешь быть плохим человеком, иначе, как бы я любила тебя. — Голос Клары доносился до меня с сибирским ветром.

Я потряс головой, когда свежая, парализующая волна горя угрожала затмить ярость. Я не мог позволить себе скорбеть. Еще нет. Не когда мне нужно было так много сделать.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Сделав глубокий вдох, я сознательно вытолкнул Клару из своих мыслей.

Я стоял на территории Ведомства, спрятанный за деревьями. Надо мной гремел гром, за которым следовали молнии, освещая все вспышками белого.

Мурашки поползли под моим черным одеянием. Дом. Ад. Мое место превращения из ребенка в убийцу.

Снег бушевал как ледяные слезы, сверкая в глухую ночь, опадая мокрыми каплями дождя на землю и скрывая множество грехов. Россия была такой, как я ее помнил — холодная, безжалостная, непригодная для жилья.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Австралия, Хейзел, Клара — все это казалось сном. Я чувствовал себя так, будто никогда не покидал этот ужасный пустырь, и все внутри меня говорило бежать.

Под пульсацией условного рефлекса, я хотел лишь бежать, бежать как можно дальше и не оглядываться. Я не хотел быть здесь. Я хотел быть, черт побери, свободен от всего этого.

Мои мышцы напряглись. «Ты будешь свободен. Убьешь их всех. Заставишь их отдать тебе свободу, забрав их гребаные жизни».

Выпрямив спину, игнорируя вой ветра и кусачий мороз, я готовился к битве. Сегодня я выйду победителем. Заберу то, что было моим.

— Ты всегда был слабаком, Фокс. Надо выбить это сострадание из тебя.

Воспоминание пришло из ниоткуда, когда я уставился на горгулий, украшающих здание, так похожее на то, что я возвел дома.

— Ты больше ничей. Ты сирота, бродяга, неизвестный. Теперь мы твоя семья, твое убежище, твои хозяева. Никогда не забывай это.

Ряды окон, за которыми в клетках содержались новые и старые завербованные, светились в темноте. Мое сердце забилось сильнее от мысли, что они разрушили еще больше жизней, пока меня не было.

— Время работать, Фокс.

Я перевернулся, стиснув зубы из-за сломанной лучевой кости в левой руке. Я не мог вспомнить ничего.

Мой куратор рассмеялся.

— Пытаешься вспомнить, за что какой-то хрен поплатился прошлой ночью? Ты не вспомнишь, агент Фокс. Мы запрограммировали тебя забыть. Мы зомбировали тебя, у тебя кратковременная амнезия по завершению миссии. Таким образом, ты не сможешь подвергнуть риску нас или себя, если тебя поймают. Ты не сможешь лгать, если не помнишь.

Я обернул руки вокруг своей головы, пытаясь выжать воспоминания из своих мыслей. Я не мог идти на войну со сниженным вниманием. Мне нужно было оставаться с ясной головой и быть полностью Призраком.

Внезапное изображение Клары поглотило меня, почти поставив на колени. Ее невинный запах, ее умные глаза — все ушло.

— Роан, не ругайся с моей мамочкой. Она нуждается в тебе.

Мой желудок зарычал, перекликаясь с моим сердцем. Я был гребаном ублюдком, потому что покинул ее. Оставил ее, Хейзел, когда она так во мне нуждалась.

Я не мог дышать от мысли, что больше никогда не увижу Клару. Я никогда опять не смогу побороть стремление убить такую невинность, пока так же не полюблю ее больше жизни.

Хейзел заменила свою дочь, взяв меня в заложники. Ее слезы, ее горе заставляли сжиматься мое сердце, в то время как навязчивый звук ее страданий танцевал по ветру. Я ненавидел, что не был достаточно сильным мужчиной.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Моргнув, я отбросил их обеих из своих мыслей. Им не место здесь. Ничего другого не существовало кроме машины, которой я был, и кровопролития, которым я собирался заняться.

Сжав руки вместе, я сделал шаг из линии деревьев. Выставленный напоказ в очищенном от снега земляном рву вокруг дома, я забыл обо всем, кроме своей миссии. Я перестал быть Роаном. Я перестал быть человеком с разбитым сердцем из-за смерти маленькой девочки. Я перестал ненавидеть себя за то, что не был там для ее матери.

Для этой миссии я был безымянным.

Я был Кармой. Я был Судьбой.

Я побежал.

Мне преградили путь задняя дверь из железа, которую я помогал устанавливать и замок, что я сам создал. Обрывки одежды валялись на снегу, и следы крови уходили вдаль туда, где волки разодрали новобранцев, что не подошли.

Я почти ослеп на психологическом уровне, чтобы избежать еще большего ужаса, но остальные отключились. Ничего не могло дотянуться до них. Даже угроза смерти.

Подняв камень рядом с дверью, я со всей силы разбил петли. Я бы никогда не смог сломать замок, но петли были старыми и изношенными. Дерево раскололось и застонало, смешиваясь с воем ветра.

К тому времени, как дверь скрипнула, открывшись, мои руки были в крови, и я бесконтрольно дрожал от холода.

Я ворвался в место, из которого всегда пытался вырваться. Было темно, поздно и никого не было поблизости. Двигаясь, минуя ловушки и пытаясь избежать датчиков сигнализации, я направился глубже в Ад.

Я проник так дерзко и высокомерно, как они никогда даже не предполагали, что кто-то из своих придет покончить с ними. Они были настолько уверены в себе, полагая, что их человеческое оружие подчинено и верно им до конца.

Они ошибались.

Никто не хотел быть здесь.

Никто не хотел служить в чистилище.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Моей первой остановкой была оружейная. Ряды ножей, лезвий и другого оснащения лежали так же, как два года назад. Наковальня была той же самой. Вонь пота и металла та же самая. Но что-то было другим. Мастерство не такое тонкое, линии не такие прямые. Кузница была единственным местом, где я находил капельку мира.

«Я хочу тебя, Фокс. Я хочу прикасаться к тебе», — голос Хейзел звенел у меня в ушах, заставляя мое сердце сжиматься. Я так чертовски сильно хотел, чтобы она прикасалась ко мне, чтобы не сталкивалась с этим дерьмом внутри моей головы.

Гребаные ублюдки должны умереть. Это мой единственный шанс освободить себя навсегда. Моя последняя надежда на исцеление. Мой последний шанс на счастье с женщиной, которую я отчаянно хочу обнимать и защищать.

Я стоял над кучей оружия, укрощая свое учащенное сердцебиение. Я хотел причинять боль. После всего я стал гребаным Призраком.

Я собрал лезвия полумесяцы, пистолеты с глушителями и молоток, который я так часто использовал, чтобы работать по металлу.

Это было все, в чем я нуждался.

Мое дыхание успокоилось, мои мышцы сгруппировались в предвкушении, и крадучись как демон, которым был, я пошел дальше по коридору. Никаких эмоций. Никакой человечности. Я стал льдом.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Глухая ночь принадлежала мне, и я пробрался в первую спальню, смешиваясь с темнотой. Я не знал, кто создал сообщество Призраков, или кто покупал наши услуги. Некоторые миссии заключались в убийстве политиков, некоторые в убийстве звезд кино. Не было разницы кого убивать, если у них были деньги, они могли купить нас. Мы были пушками напрокат, и настало время сжечь гребаное место до основания.

Первый мужчина, над которым я стоял, не был значительным. Я не был его приспешником. Он был привлекательным, хорошо сложенным, и спал как гребаный ангел. Но он был безжалостным диктатором, как и остальные — пользовался чужой болью и страданиями.

Я прижал одну руку к его рту.

Его глаза расширились, в них отражалось замешательство.

Он съежился, и его рука поднялась, чтобы коснуться меня.

Это было мгновенно. Причинить боль в ответ, если причиняют боль мне.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Я подчинился команде впервые за два чертовых года.

С точностью и эмоцией, которую можно описать как спокойствие, я провел острым лезвием по хрящу и сухожилиям его горла.

Мгновенно, теплая, с запахом меди кровь, полилась из его тела. Его глаза расширились еще больше, рот щелкнул под моей ладонью, и он начал метаться в агонии.

Его сердце ускоренно застучало, предчувствуя скорую кончину, и смрад, исходящий от его внутренностей, стал решающей песней на пути от жизни к поджидающей его смерти.

Я оставил его и вернулся к охоте. Охоте на дьявола. Он был первым, но определенно не последним. Я полностью отдал себя сладости убийства. Я ушел с головой в свою задачу, и все остальное перестало существовать. Время размылось, кровь пролилась, и люди умирали как гребаные мухи.

Комната за комнатой я входил и быстро расправлялся с ними. Пятерых пистолетом с глушителями. Шестерых ножами. Двоих молотком. Четверых голыми руками.

Ночь принадлежала смерти, и я был палачом.

Восемнадцатый куратор умер перед рассветом. Его последний крик прекратился, когда я закрыл ему рот рукой, и стоял прямо, разминая плечи.

Условный рефлекс пульсировал у меня в голове, и я едва мог чувствовать свои конечности. Мое тело стало орудием бойни, и я не фокусировался на брызгах крови или других человеческих частичках, покрывающих мою одежду.

Я шел дальше по коридору и точно знал, что не найду своего куратора в этом крыле. Он всегда спал один в противоположной стороне. Он был следующим в очереди на смерть. Он был моим последним трофеем.

Я наслаждался предвкушением и рыскал по жилищу, страдая от смеси воспоминаний об «Обсидиане» и этом месте. Каждый замок на двери был таким же, длина коридора такая же. Я продолжал ждать, что появится Оскар или Клара подбежит ко мне.

— Ты не плохой человек.

Клара была не права. Я был представителем худшего типа людей — я был убийцей.

Вместо того чтобы мчаться заканчивать миссию, я остановился посмотреть на клетки. Я не мог позволить им умереть за закрытыми дверями, когда я покончу с последним куратором. Я отправился в сердце дома, где располагались приборы сигналов тревоги и панель блокировки клеток.

Я вонзил лезвие в главный пульт и разорвал остальные соединения.

Мгновенно сработала сигнализация, крича предупреждением, нарушая тишину рассвета.

Помчавшись обратно наверх, я прошел мимо детей, подростков, взрослых, что выбегали из своих клеток. Новобранцы и агенты, все на разных стадиях подготовки, смотрели с недоумением и небольшой искрой надежды в глазах.

Те, кто знали меня, кивали в тихом уважении, сбегая вниз по лестнице в морозную пустыню. Были те, кого уговаривали другие, чтобы уйти.

Заняло несколько минут, прежде чем все Ведомство стало пустым склепом.

И еще одна минута, пока человек, которого я хотел увидеть, нашел меня. Я не слышал его приближения, но почувствовал его.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

Волосы у меня на затылке встали дыбом, когда я повернулся лицом к лицу к своему возмездию. Мой куратор стоял позади меня, руки на бедрах, его идеальное лицо выглядело как у безупречной скульптуры. Он был красивым блондином, но под его идеальностью таилась чернота души.

Мое сердце застучало, посылая страх по моей крови. Условный рефлекс вспыхнул и моментально сник, когда столкнулся с человеком, который был для меня царем.

— Неужели это агент Фокс. Я вижу, ты снова не подчинился приказам и не выполнил свою последнюю задачу. — Он наклонил голову. — Ты больше не слепой. Интересно.

Я ничего не сказал, сжав губы, проглотил свой ужас и стоял на своем.

Этот мужчина причинил мне боли больше, чем кто-либо, и условный рефлекс хрустел в моем позвоночнике, приказывая мне поклониться ему, унижаться ради прощения.

— Я люблю тебя, поэтому ты не можешь быть плохим человеком. — Приятный голос Клары прорвался через туман в моей голове, давая мне что-то, за что уцепиться. Я не позволю ему выиграть. Не в этот раз.

Он внезапно рассмеялся.

— Как ты проделал этот трюк? Должен сказать очень изобретательно.

Я сжал свои руки вокруг охотничьего ножа.

— Никакого трюка. Вы извратили мой разум настолько сильно, что мой мозг решил, что он больше не хочет такого подарка, как зрение. Вы свели многих из нас с ума тем, что заставляли нас делать.

Щелкнув языком, он покачал головой.

— Всегда такой драматичный. — Он сделал несколько шагов вперед, сокращая расстояние между нами. Вытянув руку, он зарычал:

— Отдай мне нож, агент Фокс. Немедленно вернись в свою клетку. Наказание обязательно последует после этого гнусного предательства.

Мои ноги дрожали от принуждения подчиниться. Я сделал шаг назад, не в состоянии игнорировать условный рефлекс, заставляющий меня направиться в мою старую клетку. Это заволокло мой разум, взяло мое тело в заложники. Это было как борьба с кукольным мастером, который держал четыре мои конечности.

Закрыв глаза, я подумал об «Обсидиане» и человеке, которым я стал. Я внушал страх в сердца других, стал больше, чем просто агентом. Этот человек не боялся этого блондинистого мудака.

Я не боялся.

Я заставил свои ноги двигаться, одну за другой.

— Подчинись мне, Фокс. Уступи.

Я застонал, мой желудок сжался, когда тошнота накатила на меня. Подчинись. Подчинись. Подчинись. Снова условный рефлекс согнул мое тело, заставив меня стонать. Я принадлежал ему, и это больно — чертовски больно, — не подчиняться.

Сжав зубы, ненавидя белый смог, что заволок мое зрение, я сделал вперед еще один шаг.

— Не в этот раз.

С каждым движением мое сердце переставало биться в ужасе и билось в каком-то другом ритме. Том, что жаждало крови. Жестокость пробегалась по моим венам, и мои руки налились новым притоком жизненной силы. Он мог бить и пытать меня, но в конечном счете он делал меня сильнее. Сильнее настолько, чтобы противостоять ему. Сильнее настолько, чтобы покончить с ним.

— Я, черт побери, предупреждал тебя, агент. Сделаешь еще один шаг, и я убью тебя на месте.

Условный рефлекс обрушился на меня как стая волков, разрывая мое тело на куски. Подчинись. Подчинись. Подчинись.

Я остался крепко стоять на ногах в одном положении. Борись. Сражайся. Выиграй.

Затем я сделал еще один шаг.

Мой куратор обнажил зубы, в его глазах плескался гнев.

— Еще один гребаный шаг, и я отдам тебя на съедение медведям.

Только шаг между нами. Мы были одного роста, наши тела — зеркальное отражение друг друга. Однако в отличие прошлого, я больше не был его рабом.

Он был моим.

Я напал на него.

Схватив его за шею, я сжал ее со всей силы, что осталась во мне.

— У тебя больше нет права говорить мне, что делать. У тебя никогда не было этого права. Ты гребаный дьявол, потому что заставил меня разрушить мою семью, и настало время тебе вернуться в ад.

С холодными глазами он взбрыкнул, и горячая волна боли взорвалась внизу в моем боку.

— Я не буду тем, кто умрет сегодня.

Я отпустил его, и он отпрянул назад. Перегруппировавшись, поменяв положение тела, низко пригнувшись, он обнажил нож, который все еще был красным от моей крови.

— У тебя нет шанса против меня. Я подчиню тебя. Сдайся и умри как предатель, которым ты являешься.

Я фыркнул:

— Никогда. — Двинувшись вперед, я отбросил свое оружие и набросился на него. Мы перекатывались и боролись, рыча и кряхтя. Он дважды ударил своим ножом, отчего тепло разливалось на моем боку. Я не чувствовал боль. Я не признавал ничего, кроме объекта убийства.

— Жаль, что у тебя больше нет семьи, Фокс. Мы бы заставили их заплатить за твое неподчинение. — Он ударил меня в челюсть, когда мы перекатывались. Он одержал верх и ударил меня скулой об пол. Шепча в мое ухо, сказал: — Ты всегда был маленькой сучкой, Фокс. Может, я должен трахнуть тебя и напомнить тебе твое место.

Он шлепнул меня по заднице, и мой разум натянулся до предела.

Я потерял контроль.

Я ненавидел этого человека. Ненавидел. Чертовски ненавидел.

«Убей. Разорви. Заставь истекать кровью. Уничтожь».

В момент, когда встал выбор между забрать жизнь и мучить душу свободную от мертвого тела, я переключился из человека в машину. Я не хотел убивать его быстро. Я хотел заставить его заплатить. Заплатить за все, что он сделал мне, моим близким и бесчисленному количеству других жертв.

Он, черт побери, заплатит за свое беззаконие, и затем будет гореть в аду.

Мой разум отключился.

И я погряз в беспощадной мести.

Я наблюдал за ней.

С моего места в тени я наблюдал за женщиной, которую хотел больше, чем что-либо в жизни.

Я не хотел преследовать ее. Следовать за ней втайне и быть свидетелем ее личного горя, но не мог подойти к ней. Раз за разом я пытался передвигать ногами и подойти к ней, но я не доверял себе. Я хотел стереть ее слезы и поддержать ее. Хотел раскачивать и утешать ее, но хоть я и нашел надежду, но не нашел исцеление.

Моя челюсть была стиснута, а сердце забилось быстрее. Злость и раздражение были заменены льдистостью условного рефлекса. После того как закончил со своим куратором и с резней три дня назад, я принял душ, переоделся и перевязал раны. Я сел на самолет и вернулся с мороза на солнце, надеясь, что все было кончено.

Как бы я не пытался вспомнить ту ночь, возвращались лишь фрагменты. Я не мог вспомнить деталей того, что случилось. Я помнил, как перешагивал через части тела и широко открыл дверь, чтобы местные мусорщики могли убрать тот беспорядок. Я помнил красные каскады крови, которые стекали по мне и смывались вместе с водой. Какая-то часть моей, но больше всего моего куратора. Я помнил запах страха от человека, который жестоко обращался со мной большую часть жизни. Я помнил его крики и блаженное облегчение, которое испытал, когда повиновение моего прошлого медленно развязало свой узел вокруг меня.

Мой условный рефлекс ослаб в момент, когда он умер. Это было похоже на то, будто приказы в моей голове превратились из метели в мелкий падающий снег, предоставляя временную передышку от агонии льда.

Я хотел радоваться своей новообретенной свободе, но оплакивал, потому что вместо того, чтобы быть полностью свободным, я был свободен частично. Личность Призрака не ушла полностью. И я горевал из-за всего, что потеряю из-за этого.

Я никогда не стану нормальным. Я никогда не смогу полностью расслабиться и спокойно спать рядом с Хейзел. Я всегда буду контролировать свои мысли и действия.

Я был чертовски истощен, и в ближайшем будущем не было никакой передышки.

Прячась за солнцезащитными очками в кафе через дорогу, я наблюдал, как Хейзел и Клу исчезли в секонд-хенде. Я ненавидел терять ее из своей зоны видимости.

Три ночи и два дня я следовал за ней. Я спал снаружи ее квартиры в своей машине. У меня было бесчисленное количество разговоров с ней в моей голове. Я представлял, как подхожу к ней и извиняюсь. Но каждый сценарий не был хорош, и моя уверенность покидала меня.

Как я мог извиниться за свой уход, когда ее дочь умерла? Как я мог просить прощения за то, что я человек, который никогда не сможет поддержать ее?

Поэтому я оставался в тени и наблюдал, как протекает ее жизнь. Она едва покидала квартиру, и это давало мне уйму времени, чтобы разобраться в том, как кое-что сделать — не для Хейзел, а для Клары.

Я использовал ее любовь к лошадям, как вдохновение для ее последнего упокоения, и я позвонил одному человеку, который я знал, выполнит мой план безупречно.

Когда Клу ответила на звонок, я почти сломался и попросил поговорить с Зел, чтобы прошептать соболезнования и сказать, как себя чувствую, но остался сфокусированным на плане. Клу приняла мое предложение, она вытащила Зел из дома, чтобы подготовиться.

С быстро бьющимся сердцем, я перешел через улицу. Войдя в секонд-хенд, я убедился, что Хейзел не видит меня, и нырнул за стеллажи, переполненные разными безделушками. Мой нос сразу же заполнили пыль и запах старых вещей.

Клу и Зел были в конце магазина. Я двинулся ближе, оставаясь скрытым, чтобы мог слышать, что они говорили.

— Как насчет этой, Хейзел? — Клу подняла ярко-розовую пластмассовую пони с прозрачными крыльями.

Хейзел мягко улыбнулась.

— Да. Она всегда хотела Пегаса.

Клу рассмеялась и вытянула руку, чтобы обнять ее.

— Это правда.

Они цеплялись друг за друга.

Мое сердце сжалось от ревности. Я проклинал несправедливость — испорченный разум, с которым я жил. Это я должен был поддерживать ее и делиться историями о маленькой девочке, которая ушла слишком рано, но также я был благодарен, что Клу была с ней.

Две женщины разделились, прежде чем начали рыться в ведре полном игрушек. Блестящие пони, ярко-голубые пони и пони цвета радуги — все это было вытащено и помещено в корзину.

— Ты знаешь, я уверена, что сейчас она наблюдает за нами и смеется.

Зел подняла голову, ее кожа потускнела от горя.

— Что ты имеешь в виду?

Клу улыбнулась.

— Ну, сейчас у нее, вероятно, есть настоящий пегас и единорог. И она будет смеяться, думая, как много мы упустили. Какие глупые эти пластиковые штуки. — Она щелкнула по хвосту одной из светящихся в темноте лошадей.

Зел опустила взгляд на желтую пони в ее руках.

— Мне нравится думать, что она окружена всем, что любит. — Она шмыгнула носом, на ее лице появилась улыбка со слезами. — Я знаю, у меня было время подготовиться к ее уходу. Доктора говорили мне, чего ожидать и через какие стадии горя я пройду, но ничего не может подготовить к этому.

Клу перестала копаться в игрушках и перевела все свое внимание на Зел.

— Я продолжаю думать, что она где-то рядом. Я вижу кончики ее волос, исчезающие за углом здания, или слышу ее голос на ветру. — В глазах Зел стояли слезы, и мое сердце разбилось. — Я продолжаю надеяться, что она придет домой из школы или оставит следы от мыльных пузырей на полу. — Она потерла середину своей груди, когда ее голос стал слабым, наполненным печалью. — Я так чертовски сильно скучаю по ней, что это больно. Больно в моей голове, глазах, спине, в душе. Не имеет значения, что я знаю, что она в лучшем месте. И даже не становится легче от понимания того, что ей больше не больно.

Ее глаза встретились с глазами Клу, в них плескалась боль.

— Я не-не знаю, как двигаться дальше. — Она икнула, когда поток слез полился по щекам. — Это так чертовски тяжело. Так несправедливо остаться одной.

Клу быстро оказалась ближе и сгребла ее в крепкие объятия.

— Зел, все в порядке. — Она гладила ее волосы, раскачивая ее так же, как делала Зел, когда Клара умерла. Клу начала тихо плакать. И хоть она и плакала, она не переставала быть сильной ради своей подруги. — Ты должна дать себе разрешение.

— Разрешение? — Зел отстранилась, смахивая слезы с щек.

Клу кивнула.

— Причина, по которой тебе больно, — потому что ты цепляешься за прошлое. Ты не готова столкнуться лицом к лицу с будущим без нее. И это нормально. Это нормально скучать по ней, Зелли. Ты будешь скучать по ней каждый гребаный день, но ты также не можешь забыть о том, чтобы жить.

Она покачала головой.

— Клара бы не захотела, чтобы ты убивалась горем, и я тоже не хочу. Мы обе знали, что это случится. Тебе просто нужно найти признание и радоваться тем изменениям, что произошли в ее жизни, чем топить себя, желая другого исхода.

Зел моргнула, втянув воздух.

— Как ты справляешься? Ты такая сильная. Ты позволяешь мне так много на тебя опираться.

Клу отстранилась, потерев руку Зел.

— У меня есть Бен, когда становится слишком невыносимо. Он изумительный. И даже хотя в моем сердце всегда будет дыра в том месте, где была Клара, я не могу возмущаться или кричать на жизнь за то, что забрала ее. Она научила меня многому. Черт, она даже научила многому этого придурка из «Обсидиана». Что-то такое восхитительное, как Клара, не может длиться долго. Ты должна принять это, иначе никогда не будешь счастлива снова.

Зел засопела, и гнев заполнил ее глаза, замещая печаль.

— Я не могу поверить, что он ушел. Он оставил меня плакать над моей умершей дочерью и даже не мог заставить себя остаться. — Зел сжала желтую лошадь в руках. — Клара, может, и умерла в тот день, но он доказал мне, что я не могу ни на кого полагаться. Я выживала сама по себе и была глупой, что впустила его. Он дал мне надежду. Он заставил меня положиться на него. Он сделал ее смерть в десять раз сложнее, потому что я думала, что смогу разделить ее с ним. Найти комфорт вместе. Но он оказался мягкотелым трусом.

Клу закусила губу.

— Не обвиняй, пока не узнаешь всю историю, Зел. У него могла быть уважительная причина.

Зел холодно рассмеялась.

— Конечно, у него уважительная причина. К нему нельзя прикасаться. И я не могу обвинять его. Но это не значит, что я смогу простить его. Я покончила с этим. Мне нужно попрощаться с Кларой и найти новое начало.

Я больше не мог слушать. Я попятился, чувствуя, будто мои вены открыты и из них льется кровь. Она содрала с меня кожу, оставив мое сердце биться незащищенным.

Она никогда не сможет простить меня.

— Ты не плохой человек. Я люблю тебя, поэтому ты не можешь быть плохим человеком.

Я заработал любовь восьмилетней девочки, но не смог заработать любовь женщины, за которую я, черт побери, был готов умереть.

Не имело значения, что я делал, никогда не будет достаточно исправить прошлое и дать ей то, в чем она так нуждалась: мужчину, который мог поддерживать ее и бороться в битвах от ее имени. Я был борцом. Убийцей и наемником. Я мог быть так много кем для нее. Мне просто нужно разобраться, как быть остальным.

— Перестань ругаться с моей мамочкой. Я не хочу этого.

Я поклялся жизнью Клары, что найду способ быть всем, в чем Зел нуждалась. Каждое прикосновение по-прежнему было мучительным. Объятие было почти мистической мечтой. Но это было возможно, потому что я не остановлюсь, пока не сделаю ее своей навсегда.

Я сделал все, что мог, чтобы «исправить» себя, но отказался встречаться лицом к лицу с реальностью. Промывка мозгов, которую они сделали, была слишком глубоко внутри меня. Слишком встроена в мою психику, чтобы отпустить меня. Но у меня появилось больше силы. Силы над самим собой. Силы над своими мыслями. Это было начало.

Я найду способ.

Я буду, черт побери, любить Хейзел, разделю с ней будущее и буду с ней всегда.

Фокс умер в ту ночь резни в России.

Роан возродился.

Зел хотела нового начала.

И я точно знал, что сделать, чтобы воплотить ее мечты в реальность.

Я думала, что в моем сердце есть место, чтобы любить двоих человек. Чтобы разделить мою жизнь с другим. Думала, что смогу полюбить другого ребенка, чтобы заменить того, которого потеряла.

Я думала, что Роан изменится, что Клара покажет ему способ, как быть человеком. Думала, что даже если случится трагедия, я смогу справиться.

Я так много о чем думала, и все в конечном итоге оказалось ерундой.

Это превратило мое сердце в неживое и небьющееся. Это превратило его в свинец, бетон и камень, обрекая никогда не любить другого или даже больше нормально не биться.

Часть меня умерла в тот день.

Я бы хотела умереть в тот день.

Но я не могла.

Поэтому я держалась.

Одна.

Похороны состоялись на большом участке земли недалеко от Сиднея. Я не знала, чья это была собственность. Я знала только то, что повсюду были лошади. Пейнтхорсы, пегие лошади, английские чистокровные, арабские. Их длинные носы и бархатные мягкие уши так сжимали мое сердце, что я не могла дышать. Клара бы полюбила их. Она бы обняла каждую лошадь, спала бы в открытом поле и умоляла бы никогда не уходить.

Это было идеально место.

Боже, я скучаю по тебе. Обжигающие слезы никогда не покидали мои глаза.

Дождь, что был постоянным спутником, прекратился, когда мы прибыли. Как будто весь траур был поставлен на паузу, чтобы восхвалить жизнь того, кого забрали такой молодой.

Всю неделю я существовала как в тумане. Я не хотела ворошить мучительные воспоминания того, как Оскар нашел меня, когда я все еще держала Клару, или о катафалке, что приехал забрать ее. Мне не нравилось вспоминать ту боль и слезы, когда я рассказывала Клу, что наше маленькое трио разрушено. Я боялась, что Клу снова начнет резать себя, чтобы найти освобождение, но я не учла утешительное присутствие Бена.

Клу была такой удивительно сильной. Она поддерживала меня, пока я распадалась на части. Она плакала и смеялась со мной. Она держала меня в здравом уме. И это все было потому, что Бен был ее опорой, питал ее силой, давал ей безопасность, в которой она нуждалась.

Бен делал для Клу то, что Фокс должен был делать для меня. У меня не было никого, чтобы спрятать себя или плакать, или спать на его руках. Я буду всегда любить Клу как сестру и не смогу жить без нее, но я нуждалась... в нем. Я нуждалась в его силе, в его борьбе. Я нуждалась в его злости и даже в его нездоровой склонности быть безумцем. Вместо этого он оставил меня в одиночестве и только доказал, какой он придурок.

Бен сохранял меня живой прошлую неделю. Он поддерживал нас, когда мы практически теряли сознание от слез. Он прижимал нас крепче и давал опору, за которую можно было зацепиться, в то время как горе угрожало смыть нас прочь из этого мира.

Он кормил нас, когда мы забывали есть, и начал нашу терапию на ранней стадии. Вместо того чтобы позволить нам утопать в печали, он находил все рисунки, что когда-либо рисовала Клара, все ее фотографии, каждую поделку, что она делала в школе, и заставлял нас с Клу рассказывать ему истории о моей дочери.

Он напоминал нам, что она не уйдет так долго, пока она есть в наших мыслях, и мы должны помнить только хорошее. Мы должны продолжать жить ради нее.

Через несколько дней после смерти Клары, Клу получила телефонный звонок, который вернул ее к жизни. Она превратилась из вялой в вихрь продуктивности и направила все свои силы на организацию самых идеальных похорон, которые любая маленькая девочка могла бы хотеть.

Я смотрела на свою некровную сестру. Ветер трепал ее прямые волосы, и слезы блестели в ее глазах. Она кивнула, чувствуя ту же самую связь, ту же самую потребность напомнить себе, что мы были здесь друг для друга.

— Спасибо тебе, — прошептала я. — За это. За все.

— Не благодари меня. Есть кое-кто еще, кого ты тоже должна поблагодарить.

Я оглянулась через плечо на Бена. Он выглядел по-царски элегантно в черном костюме, черной рубашке и с обязательным значком «Моя маленькая пони» на сердце. Похороны были в честь Клары, а «Моя маленькая пони» ей очень нравилось.

Мое сердце забилось сильнее, угрожая мне потерей сознания.

Я не могу сделать это.

Я сильнее обхватила себя руками, сжимая черное траурное платье, которое было на мне, и держа разбитые кусочки своего сердца.

Не плачь.

Я выплакала столько слез за прошлую неделю, что должна была сморщиться в шелуху из-за такого количества потерянной жидкости. Но не имело значения, сколько я кричала и проклинала, я не чувствовала себя лучше. Слезы уходили, но моя печаль нет. Она сидела гнойником в моей душе, смешиваясь с одиночеством и медленно нарастающей ненавистью к мужчине, который оставил меня, когда я нуждалась в нем больше всего на свете.

После всего, что я пожертвовала для него. После всего, что я отдала ему, он даже не мог заставить себя появиться на похоронах Клары. Я потеряла не только свою дочь навсегда, но и его тоже. Я никогда не прощу его за то, что он оставил меня лицом к лицу с этим.

Я ни разу не подумала о ребенке внутри меня. Я ни разу не повернулась к Бену и Клу, чтобы рассказать им новости. Я хотела забыть. Я хотела не быть беременной. Хотела, чтобы жизнь остановилась и, черт побери, оставила меня в покое. Ничего не существовало, кроме смерти моей дочери.

— Не грусти, мамочка. Я не хочу, чтобы ты грустила.

Солнце внезапно показалось через серые облака, как огромный прожектор. Яркий луч упал на красивую лошадь с красным мехом и розовой гривой и хвостом. Рыже-чалая лошадь.

Мое сердце ухнуло в желудок, когда я подумала о маленьком рыжем мальчике, который потерял всю семью и наблюдал, как я теряю свою. Куда он ушел? Что, черт побери, он делает?

Что могло быть важнее, чем быть здесь, чтобы попрощаться?

Больше лучей солнца пробивалось сквозь облака, превращая покатый луг в сверкающие зеленые овальные участки, обдуваемые легким ветерком. Лошади сверкали как драгоценные камни, и я знала, что это подходящее место для Клары. Никакое другое не подошло бы.

Я не знала, как Клу смогла заполучить такое идеальное место. Я не побеспокоилась спросить ее об этом. Если бы Клу не помогла мне с организацией, я бы продолжала превращаться в мумию, лежа на кровати Клары и смотря в потолок.

— Пойдем, Зелли. Время начинать. — Она обняла меня за талию. Я послала ей грустную улыбку и позволила повести меня к маленькому полукругу из людей, одетых в черное.

У всех были аксессуары «Моя маленькая пони», и на земле стояли разноцветные пони, вокруг которых были разложены цветы. Некоторые — единороги, какие-то с крыльями, а какие-то блестящие и светящиеся в темноте.

Мы с Клу обошли все магазины игрушек и поддержанных товаров, чтобы найти так много игрушек «Моя маленькая пони», как это возможно. Их было так много, что я понятия не имела, что буду делать с ними после.

Преподобный начал говорить, и я отключилась. Игнорируя небольшую группу детей из школы Клары и нескольких учителей, что пришли попрощаться, я уставилась на лошадей. Такие мощные, но изящные. Такие сильные, но нежные.

Они гипнотизировали меня, пока преподобный бубнил свою речь. Мне не нужно было знать, какой чудесной была Клара. Я жила этим.

— Я устала. Сейчас я буду спать.

Наконец преподобный закончил, и меня атаковало множество рук. Я закрылась, фокусируясь только на животных, которых моя дочь любила больше, чем что-либо в мире. Я не могла вынести то, что люди прикасались ко мне и утешали меня.

Как только последний незнакомец обнял меня, и воздух заполнился тихими ожиданиями, я запаниковала.

Я не готова. Я не могу сделать это.

Я не готова!

Преподобный подошел ко мне, и я сделала шаг назад, покачав головой. Он нежно взял меня за руки и вложил, расписанную вручную, урну в мои руки.

Она была холодной и безжизненной, и моя маска рухнула. Одинокая слеза стекала по моей щеке, так как я понимала, что никогда снова не буду обнимать Клару. Никогда не увижу ее улыбку, не услышу ее смех и не увижу, как она вырастет.

— Не злись на него, мамочка. Он нуждается в тебе.

Печаль превратилась в агрессию. Он. Он сделал это. Мужчина, который так отчаянно любил мою дочь, он заставил часы тикать быстрее — он забрал ее быстрее, чем я хотела.

Мой разум пытался сказать мне, что это благо. Что она ушла прежде, чем прошла через госпитали и безжалостных врачей. Сейчас она была свободна. Но мать во мне не видела в этом ничего хорошего. Не имело значения, что она была в лучшем месте. Для меня имело значение только то, что она была мертва.

И Фокс сбежал.

Стоя под солнцем, обнимая урну с прахом моей дочери, я пыталась плакать. Я хотела, чтобы слезы лились на поле, как до этого дождь. Я хотела вывернуть душу, чтобы выпустить каждое ужасное событие, что произошло.

Но ничего не случилось. Я просто существовала в аду.

И изображение нового ребенка наполнило мой разум. Вместо маленькой девочки, я видела мальчика. Невинного младенца, который никогда не узнает свою сестру. Это изображение было мне как ножом по сердцу. Я не хотела его. Я не хотела любить кого-то больше, чем саму жизнь, и чтобы у меня был риск потерять его так же, как Клару.

Во мне не было силы. Моя жизнь превратилась в перемотку и воспроизведение, оставив меня снова в начале, с бесконечной болью, без будущего, и с ребенком, растущим внутри меня.

Лошадь взмахнула хвостом и понеслась вперед. Взрыв жизни откинул мою тревогу о будущем, и я ушла в себя. Я не была готова, но настало время попрощаться.

Закрыв глаза, я прошептала:

— Я бы хотела, чтобы ты не покидала меня. Я бы хотела, чтобы ты все еще была здесь. Я не могу жить дальше без тебя. Я не могу жить без тебя рядом. Как я должна двигаться дальше. Клара? Как я должна выжить?

Нарастающие эмоции обрушились на мою голову, пока я не поняла, что сейчас взорвусь. Открыв глаза, я погладила урну, проследив пальцем звездочки на глянцевом фарфоре.

— Я никогда не забуду твой идеальный смех или улыбающееся лицо. Я никогда не перестану любить твои глупые шутки или твои теплые объятия. Я всегда буду здесь для тебя, хоть ты и ушла. Пока мы не встретимся снова, пока моя жизнь не подойдет к концу.

Клу встала сбоку от меня, вернув меня в настоящее. Я посмотрела назад. Только Бен стоял как караул. Остальные люди ушли. Как я могла стоять здесь, обнимая последние останки своей дочери?

— Не грусти, мамочка. Мне не нравится, когда ты грустишь.

— Пришло время отпустить ее, Зелли. — Клу положила руку поверх моей. — Мы можем сделать это вместе.

Низкой стон сформировался в моей груди, но я позволила Клу разжать мои руки и поделилась с ней весом урны. Я хотела остановить ее. Я хотела лечь на землю и застыть как камень, свернувшись вокруг праха Клары, но Клу не оставила мне выбора.

Ее глаза встретились с моими, сверкая слезами.

— Она будет счастлива с лошадьми, Зел. Не заставляй ее оставаться в таком маленьком темном месте. — Она шмыгала носом, когда свежая волна слез стекала по ее красивому лицу. — Время пришло.

Потребовались все мои усилия, чтобы не сломаться. Чтобы не вырвать у нее сосуд, не запрыгнуть на лошадь и умчаться отсюда. Убежать от той реальности. Притвориться, что это неправда.

Положив руку на нижнюю часть урны, а другую, прижав сверху, я ждала, что Клу сделает то же самое. Она наклонилась и поцеловала меня в щеку, прежде чем кивнула.

Мое сердце перестало биться, когда вместе мы перевернули урну.

Серое облако падало как сахарная пудра, и мое сердце начало колотиться как сумасшедшее. Порыв ветра захватил мелкий прах, взметнув его вверх в изящном танце. Я прикусила губу, когда Клара приняла форму ветра и взлетела к лошадям. Ветерок пролетел между ног пегой лошади с белой гривой, прежде чем закрутился спиралью вверх в мини-торнадо и рассеялся во всех направлениях.

Клу сделала дрожащий вдох, и мы сжали друг друга, обе чувствуя больше благоговение, чем грусть. Благоговение, потому что на одну миллисекунду, я клялась, что слышала смех Клары.

— Ты слишком драгоценная для этого мира. Ты отправишься туда, где намного лучше, чем здесь.

Мое сердце сжалось бесконечной любовью за душу, которую я увижу снова только тогда, когда настанет мое время присоединиться к ней.

— Она будет счастлива здесь, — сказала Клу.

Я повернула свое лицо к солнцу, позволяя теплу растопить мое холодное и пораженное горем сердце. Лошадь заржала, и я нашла небольшую капельку умиротворения.

В первый раз с тех пор как она умерла на моих руках, боль больше так не давила на меня. Я могла дышать немного легче. Я могла справиться с жизнью, зная, что ее тело могло уйти, но ее доброта, справедливость и идеальная маленькая невинность всегда будет со мной.

— Я знаю, что будет.

Я не знала, как долго мы стояли там, но в конце концов солнце вернулось за облака, и холодный ветерок снова немного покусывал меня через платье.

Вместе, мы с Клу развернулись, чтобы пойти к машине.

Бен сгреб нас в объятия, когда мы подошли к нему. Его мужественный запах Олд-спайс причинял боль моему сердцу, когда я думала о другом мужчине. Мужчине, который не появился, чтобы попрощаться.

Как он мог? У меня оставалась надежда, что он появится. Что он отпихнет в сторону свои неправильности и проблемы и придет, чтобы отдать дань уважения жизни Клары.

Он никогда не был нормальным, и я влюбилась в преступника.

Бен поцеловал меня в щеку, прошептав:

— Он здесь. Он был здесь все время.

Я замерла, глядя в его темные глаза. Мое тело заискрилось, пульсируя энергией от недели застойности.

— Где?

Он склонил голову в сторону небольшого холма справа. Конечно, черное неровное пятно сломало идеальность зеленой широкой травы.

Мои руки сжались в кулаки, и я захотела рвануть к холму и ударить его. Я хотела, чтобы он тоже чувствовал боль. Нож, спрятанный в моих волосах, мог найти другой дом, попав в его безжизненное сердце.

Я стиснула зубы.

— Я не хочу его видеть.

Клу покачала головой.

— Вам нужно поговорить.

— Здесь не о чем разговаривать.

— Ты должна выслушать его, Зел.

Я нахмурилась, рассердившись на нее.

— Почему ты внезапно оказалась на его стороне? Если я расскажу тебе, что он сделал...

— Может, я должна сказать тебе, что он сделал. — Клу схватила мою руку. — Зел, он был тем, кто нашел это место. Он был тем, кто позвонил мне и сказал, что заплатит за всю организацию, включая эксклюзивное использование этого поля.

Мое сердце перестало биться. Замешательство заставило меня почувствовать тошноту. Он вмешался. Он помогал с ее похоронами, и все без моего ведома. Я не могла понять, как чувствовала себя из-за этого.

— Что? Почему?

Она вздохнула.

— Я думала, что это очевидно. Он любит тебя.

Мои глаза расширились, когда резко шок ударил в мое сердце. Резкое сдавливание в груди, вспышка осознания напомнила мне, что я не могла жить с призраком моей дочери. Я не могла жить в мире слез и печали. Я принадлежала настоящему, и меня снова и снова убивало то, что нужно уйти от Клары и двигаться дальше без нее.

— Он нуждается в тебе, мамочка. Не злись.

Я покачала головой.

— Это невозможно. — Он не знал значения любви. Как мог человек, к которому даже нельзя было прикасаться, понять значение безоговорочной любви? Он любил Клару. Я ненавидела, что сама себе противоречила. Он был способным, и под всеми проблемами был добрым и милым, и стремился угодить.

Дерьмо.

Огонь наполнил мое тело, заставляя меня выпускать пар от гнева за все, что я не могла изменить.

Клу нахмурилась, ее щеки покраснели.

— Ну, если ты точно знаешь это, ты должна попрощаться. Закончить все правильно. Иначе это будет преследовать тебя. И, по крайней мере, ты должна ему благодарность.

Бен схватил Клу, оттаскивая ее от меня.

— Нет причин расстраиваться, моя маленькая китаянка. Я знаю, что тебе больно, но ты не можешь заставить Зел быть с кем-то только потому, что ты не хочешь, чтобы она была одна.

Мои глаза метнулись к Бену. Он послал мне небольшую улыбку. Я не знала, как реагировать. Я была рада, что он поддерживал меня, но мне не нравилось, что он видел мою слабость и необходимость в ком-то, чтобы «спасти» меня. Они думали, что я сделаю что-то глупое, после ухода Клары?

Я хотела закричать: «Я не могу делать ничего безрассудного. Я не могу потерять свою жизнь в печали, потому что я, черт побери, беременна».

Но я не могла. Я не хотела концентрироваться на этом изменении в своей жизни. Мои мысли принадлежали Кларе. Это было предательством думать и строить планы без нее. Я не могла делать это. Я не могла быть такой бессердечной и так быстро забыть ее.

Сжав губ в тонкую линию, я посмотрела Бену через плечо и вздрогнула.

Черное пятно на холме встало прямо и направилось к нам. Я проклинала бабочек в своем животе. Я пригрозила вырезать свое полное страсти сердце. Я не должна была любить того, кто убежал, когда был мне так сильно нужен. Я не могла мириться с его действиями. Я не буду жить с мужчиной, к которому нельзя прикасаться. Ему нужна серьезная помощь, и я не буду той женщиной, что исцелит его. Я не была достаточно сильной.

Клу и Бен отошли, оставив меня незащищенную в ожидании прихода Фокса.

— Не грусти, мамочка. Я не люблю, когда ты грустишь.

Я хотела, чтобы голос Клары прекратился. Она звучала так мудро. Толкая меня к решению, которое я не была готова принять. Я хотела грустить. Я хотела плакать. Я хотела вернуть ее к жизни, чтобы я могла притвориться, что жизнь идеальная и не коварная.

Он остановился в шаге от меня, серо-белые глаза такие же холодные как метель.

— Я должен был прийти. Я должен был попрощаться с ней.

Я стояла молча, не доверяя себе, что смогу говорить, не крича и не плача.

Он сделал шаг вперед.

— Зел, мне так невероятно жаль. Я не могу выразить, как сильно я хочу отмотать время назад. — Он выглядел как черная скала, изредка содрогающаяся от горя. — Я знаю, что ты не простишь меня, но мне нужно было увидеть тебя. Поговорить с тобой и объяснить.

Я изучала его. На его лице были следы от синяков, подбородок слегка припухший. Он был на еще одном бою — искал выход из этого ада. Его черный пиджак и брюки поглотили яркость дня. Он всегда выражал предпочтение черному, и теперь я знала почему. Он олицетворял смерть. Все к чему он прикасался, разрушалось.

Я вздрогнула, опустив взгляд. Я не могла смотреть на него.

— Он нуждается в тебе. Не злись.

Даже сейчас Клара сводила меня с ума.

Фокс шагнул вперед.

— Пожалуйста. Я знаю, как сложно довериться мне. Позволь мне объяснить.

Злость взорвалась во мне.

— Объяснить? Объяснить? — мое разбитое сердце собралось по кусочкам у меня в груди, сбросив меланхолию и искрясь раздражением и яростью. — Как насчет того, что я объясню? Ты. Оставил. Меня. Ты убежал, когда я больше всего в тебе нуждалась. — Я махнула рукой, желая ударить его. — Ты говорил, что мы нужны тебе, ты обещал работать, чтобы нас заслужить — все это была херня. Ты никогда не изменишься. Ты смотрел, как моя маленькая дочка умирает — та же самая девочка, которая ты наделся, исцелит тебя, — и ты убежал, потому что для тебя ничего не осталось.

Вся серость и печаль во мне внезапно взорвались золотыми искрами. Я толкнула его, уткнувшись пальцем ему в грудь.

— Что ты хочешь, чтобы я сказала, Фокс? Что мне жаль, что тебе больно? Что мне жаль, что ты влюбился в нее, а она так скоро ушла? — я выбросила руки вверх. — Ты хочешь, чтобы я простила тебя за то, что оставил меня разбитую и одинокую в твоем офисе? Хочешь узнать, как меня чуть не сломало то, что я должна была плакать в руках Оскара или Бена, но не в твоих? Как насчет того, что не имеет значения, что ты обещаешь, ты всегда разрушаешь свои обещания! Ты никогда не сможешь дать мне то, в чем я нуждаюсь. Ты никогда не будешь в состоянии поддержать меня или даже спать рядом со мной.

Злость и безумие внутри меня внезапно утихли как ураган, который внезапно рассеялся в воздухе. Я тяжело вздохнула.

— Я не знаю, чего ты хочешь от меня, Фокс. И честно говоря, мне плевать.

— Не ругайся с ним, мамочка. Ему больно. Так же, как и тебе.

Я ненавидела, что голос Клары стал моей совестью. Я ненавидела то, что она говорила правду. И ненавидела то, что не имело значения, что я говорила или делала, я не могла игнорировать ее. Я никогда не смогу игнорировать свою дочь.

Изображение маленького мальчика снова вернулось, и я знала, что должна рассказать Фоксу о нем. Он заслуживал знать. Я не могла забрать от него еще одного члена семьи — я не была такой коварной. Он мог разрушить меня, но я не буду отвечать за его дальнейшее разрушение. Ему не нужна моя помощь в этом.

Фокс провел рукой по бронзовым волосам, глядя на холм, где я развеяла останки Клары.

— Черт, это все так неправильно. Я ненавижу себя за все, что сделал тебе. — Его челюсть сжалась, и влага блестела в глазах. — Если бы ты знала, как сильно я ненавижу себя. Как сильно хочу пожертвовать своей жизнью, чтобы ты никогда не чувствовала такую боль.

Его большое тело дрожало, стальные мышцы на плечах перекатывались, его жалкий вид превратил мою ярость в задумчивую тоску. Клара была права. Он страдал. Сильно.

Он был один — справлялся со смертью Клары без чьей-либо поддержки. Он сделал, один Бог знает что, чтобы найти хоть какое-то подобие мира, и я больше не могла злиться. Я не могла ненавидеть его за грехи, которые он вызвал, потому что в конечном итоге, он не был за это ответственен.

Прощение.

Это было как лекарство — согревающее и успокаивающее меня. Превратившее мою злость в неохотное принятие. Я знала, что если он потянется обнять меня, я прощу его. Если он сможет обернуть свои руки вокруг меня и даст мне убежище, чтобы поплакать, я прощу его за все.

Объятие дало бы мне надежду.

Объятие показало бы мне молчаливое обещание.

Но просить его обнять меня, было как просить луну. Это было невозможно, и он не мог быть тем, в ком я нуждалась. Порочный круг был завершен. Настало время поделиться новостями, которые я никому не рассказывала, и уйти. Если он захочет быть частью жизни ребенка, я не буду препятствовать ему. Но я больше не могла делиться ничем своим с Роаном Фоксом. Я не выдержу еще больше горя.

Выпрямив спину, я сказала:

— Фокс, я…

Фокс двинулся вперед, и я почувствовала его аромат дыма и металла. Еще он пах солью — слезами и печалью. Мое сердце сжалось в маленький шарик от мысли, что он скорбит в одиночестве.

Его глаза вспыхнули.

— Перестань называть меня так, черт побери, — зарычал он. — Как много раз мне нужно сказать тебе, чтобы ты называла меня Роан? Клара так делала. Она понимала, почему мне нужно, чтобы ко мне так обращались. — Он запустил свои руки в волосы, выглядя уставшим и изнуренным. — Черт побери, Зел. Фокс ушел. Он мертв. Я убил его три ночи назад, когда пытался изменить свое прошлое. Я больше никогда не хочу слышать, как ты называешь это имя снова.

Злость снова вернулась. Он проигнорировал мою сердечную исповедь и сфокусировался на том, что было нужно ему. Эгоистичный ублюдок.

— Чего ты хочешь? Что насчет того, что хочу я? — я резко засмеялась. — Ты оставил меня, когда я больше всего в тебе нуждалась. Ты. Сбежал. Ты не можешь прикасаться, не можешь любить, ты даже не можешь быть здесь для меня. Почему я должна помнить о том, что не нужно называть тебя Фоксом, когда у меня нет намерения, видеть тебя снова?

Он внезапно перешел в движение. Его огромные руки на моих плечах порождали ощущение власти на моей коже, прямо как в тот момент, когда мы впервые прикоснулись друг к другу. Место прикосновения трещало, горело — ощущение со свистом проносилось через мою нервную систему, оставляя меня запертой в его хватке.

Я втянула воздух, мое тело гудело от таких разных ощущений. Мой шокированный взгляд встретился с его, ледяным и преследуемым призраками. Его кожа была мертвенно-бледной, а скулы составляли яркий контраст. Он выглядел так, как будто не спал несколько дней. Но под бледностью призрака он сиял связью. Он тоже это чувствовал. Горел так же, как и я.

— Чувствуешь это? Это судьба. Нам предназначено быть вместе. Пожалуйста, Зел. Ты не знаешь? Ты не знаешь, как я, черт побери, сильно забочусь о тебе? Как сильно скучаю по тебе? Я не убежал — я ушел, чтобы найти искупление. И я могу касаться. Я прикасаюсь к тебе. — Он сделал вдох, наклонившись ближе, отправляя еще большую дозу ярости по моей крови. — Я здесь. Для тебя. Навсегда, если ты примешь меня. Только, пожалуйста, прости меня.

— Он не плохой человек. Я люблю его, поэтому он не плохой.

Мои колени подогнулись, и мысли вылетели из головы. Я повела плечами под его хваткой, желая, чтобы он отошел. Я не могла справиться с тем, что он вызывал во мне. Я не могла поддаться этому еще раз. Он не был безопасным. Для моего спокойствия или моего рассудка.

— Как ты можешь говорить это? Ты правда считаешь, что я могу вернуться к тебе? Даже если я прощу тебя за побег, это не меняет факта, что ты не можешь дать мне то, в чем я нуждаюсь. Ты опасен для всех, кто подходит к тебе близко. Взрослого, ребенка, младенца — если они прикоснуться к тебе неправильно, ты убьешь их.

Я не могла сказать ему. Я не могла позволить ему быть рядом с его ребенком, так как я никогда не смогу доверять ему. Мое сердце билось о мои ребра в ужасе. «Я ношу твоего ребенка, но не могу сказать тебе, потому что не доверяю, что ты не убьешь его».

Его лицо исказилось, потемнев от гнева.

— Я не могу жить без тебя, dobycha.

Мои глаза распахнулись шире.

— Не называй меня так. Я не твоя добыча. Я, черт побери, с тобой на равных и… — Я не знала, что еще сказать. Я повела плечами и пробормотала: — Даже если бы я захотела, — провела рукой по лицу, мне было так тяжело, я устала. — Ты разрушил меня Фокс, и сейчас я хочу, чтобы ты отпустил меня.

Как любовь могла быть такой неправильной?

Как могло это все быть зря?

Снова подняв голову, я закрылась в себе. Мне нужно было уйти от него, чтобы я могла вернуться к оплакиванию Клары.

— Оставь меня в покое, пожалуйста. Я не хочу обсуждать это. Сегодня день не для нас. Он для Клары. И у тебя нет уважения к ее памяти, раз ты заставляешь меня ругаться с тобой.

Фокс обнажил зубы, его руки сильнее вцепились в мои плечи. Я задрожала, когда еще одна волна напряжения и энергии зажгли меня изнутри.

— Уважения? Ты думаешь, что у меня нет уважения? У меня так много уважения к тебе, что это пугает меня. У тебя есть власть надо мной, о которой ты даже не знаешь. И сегодня идеальный день, чтобы положить конец недоразумениям, потому что Клара не хотела бы, чтобы мы ругались. Она бы хотела, чтобы мы были счастливы.

— Не смей использовать Клару против меня! — яростные слезы навернулись на моих глазах. Я не могла поверить в эту наглость.

Он покачал головой. Его большие пальцы потирали мои плечи, каждое прикосновение было как маленькая бомба, разрывающая мое сердце, так как напоминало мне, что он был слишком уникальным и особенным, чтобы разрушать.

Фокс прижал свое лицо к моему, не оставляя мне выбора, кроме как смотреть в душевную боль глубоко внутри него.

— Я никогда не буду в состоянии описать, как сильно я любил твою дочь, и как сильно она исцелила меня. Я никогда не буду в состоянии показать глубину моей ненависти к себе за то, что оставил тебя, когда ты нуждалась во мне больше всего. У меня никогда не будет достаточно слов, чтобы умолять тебя простить меня и быть достойным прощения. Но я нуждаюсь в тебе, Хейзел. Я думал, что могу уйти и отпустить тебя, но не могу. Я так чертовски сильно нуждаюсь в тебе. Ты заставляешь меня чувствовать себя живым. Ты заставляешь мое гребаное сердце биться как в первый раз, и я не собираюсь отказываться от этого. Не важно, как ты борешься со мной, я не остановлюсь. Каждый день я буду пытаться снова и снова. Каждый час я буду прикасаться к тебе, просто, чтобы доказать, что я хочу быть всем, в чем ты нуждаешься и заслуживаешь. Ты никогда не освободишься от меня, потому что я не могу провести и дня без тебя в моей гребаной жизни.

Я хотела.

Я желала.

Я хотела схватиться за него и позволить унести меня.

«Он убьет твоего нерожденного ребенка. Он убежал, когда Клара умерла. Ты не можешь сделать это».

Все мое тело вибрировало, я не могла контролировать себя. Запутавшись, я прошипела:

— Ты использовал нас. Ты купил меня и влюбился в Клару, но это все, только чтобы исцелить себя. Это все было для тебя. Черт побери, для тебя. Только ты, ты, ты. Все твои разговоры, что никогда не отпустишь меня. Все твои обещания, что ты можешь быть достойным. Это все еще о тебе! Что насчет меня и Клары — о том, что было нужно нам? Я отдала тебе все, включая мою дочь, и что это сделало со мной?

Я вырвалась из его хватки и ткнула пальцем ему в лицо.

— Я расскажу тебе, что это сделало со мной. Это показало мне, что мне лучше быть самой по себе. У тебя нет выбора в этом вопросе. Я не позволю тебе прикасаться ко мне или преследовать меня, или надеяться на второй шанс. Все кончено!

Образ маленького мальчика снова возник передо мной. Я чувствовала нутром, что вынашиваю сына. Его сына. Сына, которого я буду растить одна. Сына, которого он не будет знать, потому что он слишком непостоянный, слишком трахнутый на голову, чтобы доверять ему.

— С тобой не безопасно. Я больше не собираюсь подвергать себя риску. Я покончила с этим, Фокс. Ты должен забыть меня.

Я ненавидела каждое слово, половина меня верила в них, другая хотела вымыть мой рот. Я ткала ложь как в прошлом, смешивая с правдой, так как пока не знала, чего хочу больше.

— Не ругайся, мамочка. Я не хочу, чтобы ты грустила.

Я почти сломалась пополам, когда мое сердце разрывало себя на куски.

— Черт, Хейзел, — Фокс сделал нервный вдох, проведя трясущимися руками по волосам. — Пожалуйста, позволь мне показать тебе. Я изменился. Позволь мне рассказать, где я был. Я никогда не обижу тебя снова. Просто, пожалуйста, не уходи и не дай мне потерять тебя. Я не выживу. А я пережил слишком много, чтобы позволить тебе отказаться от меня. Я, черт побери, не позволю тебе!

Мое сердце хотело поверить ему. Я хотела быть способной простить и доверять ему, но я была пустой. Он израсходовал все мои ресурсы. Спор иссушил меня. Все что я хотела — найти безопасное место и плакать, пока не усну. Ничего не осталось. Я не могла вернуться к старому образу жизни и продолжать надеяться, что смогу быть с ним без риска. Я не хотела жить в страхе, когда прикасаюсь к нему, или заниматься сексом связанной.

«Я беременна».

Я должна была думать о хрупкой жизни внутри меня, не только о его потребностях и о своих. Я должна быть сильной.

Выпрямив спину, я сказала:

— У тебя нет выбора. Ты потерял меня в тот момент, когда ушел.

Тяжело сглотнув, я посмотрела на него. Он выглядел так, будто ушел на войну и не вернулся назад. Со своими бронзовыми волосами и телом со шрамами, что говорили сами за себя, он был слишком сломлен, чтобы исправиться. Я не могла провести оставшуюся жизнь, пытаясь собрать его кусочки вместе и никогда не закончить полную картину.

Безграничная скорбь сдавила меня.

«Перестань бороться. Прости его».

Фокс потерял налет бойца, позволив мне в первый раз увидеть себя настоящего. Под шрамами и злостью он был напуган, потерян и одинок. Мое сердце снова разбилось.

— Зел, пожалуйста. Скажи мне, как я могу исправить это.

Я больше не могла делать это. Он был как черная дыра, всасывающая мою энергию, пока я раскачивалась на ветру.

«Боже, Клара. Я так сильно по тебе скучаю. Ты нужна мне здесь. Мне нужно чтобы ты исправила беспорядок, который я наделала».

— Исправить это? Как ты можешь исправить это? Ты некромант и можешь вернуть мою дочь? Ты можешь собрать мое разбитое сердце? Ты можешь остановить этот ужасный беспорядок внутри меня?

Он повесил голову, стиснув зубы. Обернул свои мускулистые руки вокруг себя, крепко сжимая.

Мои пальцы хотели прикоснуться к нему, стереть одинокую слезу, что катилась по его лицу. Он выглядел таким разбитым. Дрожа от мучения, живя с болью. Мы были двумя половинками расколовшегося круга. Микроскопические кусочки, что не могли выжить друг без друга. А я не выживу, если отдам все ему. Судьба снова нас поимеет.

Настало время закончить это раз и навсегда.

Трясущимися руками, я убрала в сторону свои длинные волосы и расстегнула ожерелье вокруг своей шеи. Звездочка Клары висела рядом с моей, звеня вместе, с тех пор как в морге мне отдали ее вещи.

— Как ты думаешь, Роану понравится моя звездочка? Я не могу забрать ее с собой.

Я втянула воздух, борясь со слезами. Она хотела, чтобы она была у Фокса. Я должна исполнить ее желание.

Положив серебро на свою ладонь, я вытянула руку.

— Вот. Она хотела, чтобы это было у тебя.

Глаза Фокса опустились на ожерелье и дикий, мучительный шум вырвался из его груди. Что-то взорвалось внутри него, и он бросился ко мне. Огромные руки обхватили мое тело, крепко меня сжимая.

Жизнь закончилась.

Затем снова началась.

Шум прекратился.

Затем снова начался.

Тепло замерзло.

Затем окутало снова.

Печаль исчезла.

Затем поселилась снова.

Я перестала быть Хейзел Хантер, когда его вторая рука прижала меня к нему. Я стала женщиной, которая обожает мужчину, который так глубоко разрушен, что никогда не будет идеален.

Каждая искра, которая существовала между нами, поджарила мой мозг, запустила мое сердце и захватила все мои чувства. Я вдохнула дым и металл. Прижалась к его мускулам и теплому телу. Я была его.

Его.

Его.

Только его.

Я была живой, желанной, обожаемой. Я поверила в его обещания. Он больше никогда не убежит. Он будет сражаться рядом со мной и всегда любить меня.

Я сломалась.

Слезы, которые скатывались по щекам, в одно мгновение превратились в водопад душевной скорби. Я стояла немая и, замерев в его руках, когда Клара заполнила мои мысли.

— Я не хочу, чтобы ты грустила. Я не люблю, когда ты грустишь.

Ветер поднялся вокруг нас, я клянусь, что слышала ее шепот:

— Я рада, что ты больше не ругаешься. Не ругайся, мамочка. Спаси его.

— Обними меня в ответ, — пробормотал Фокс, прижимаясь в поцелуе к моему уху. Его губы отправили покалывание и любовь прямо в мое сердце. Это было неправильно чувствовать такое глубокое чувство любви в день похорон моей дочери. Приличие и горе пытались остановить меня от того, чтобы окунуться в будущее, где я могу узнать, каково это быть счастливой.

Фокс сжал меня сильнее, поцелуями снимая соленые слезы, текущие по моему лицу.

— Обними меня, черт побери. Мне нужно, чтобы ты прикасалась ко мне. Мне нужно показать тебе, что я могу быть тем, кого ты заслуживаешь. Мне нужно знать, что я все не разрушил.

— Он нуждается в тебе, мамочка.

С Кларой в моих мыслях я подняла руки и обвила ими его спину. В момент, когда я коснулась его, он напрягся.

Я замерла, борясь с надеждой и страхом внутри меня. Он сказал, что у меня была власть над ним: он мог сломать мой позвоночник и забрать мою жизнь, но в этот момент мне было бы плевать. Его руки были афродизиаком, пьянящим обещанием, что могло заставить меня с легкостью пожертвовать своей жизнью.

Тело Фокса задрожало вокруг моего, оно ощущалось как натянутая струна, готовая лопнуть.

— Обними меня крепче. Я могу вытерпеть это, — прошептал он. Он звучал удушающе, запыхавшись.

Когда я не подчинилась, он вцепился в меня сильнее.

— Сделай это, Зел.

Думая о Кларе, и как сильно я желала, чтобы это были ее объятия, я обернула свои руки крепче, связывая его как заключенного, которого заковывают цепями вокруг талии. Если он убьет меня, по крайней мере, я буду с ней раньше, чем планировала. Я могла перестать бороться за все, что хотела, и просто отдохнуть.

Фокс задрожал, напрягся, дернулся, но он сдержал свое обещание и не причинил мне боль. Его бицепсы дергались возле моих рук, когда он притянул меня ближе, как будто мог скрепить нас вместе.

Мой разум затопила наша связь, мое тело искрилось везде, где он прикасался. Теперь я знала, как это ощущается, когда прикасаешься к своей идеальной, недостающей половинке.

Фокс уткнулся носом в мою шею, его горячее дыхание ласкало меня.

— Мне жаль, что меня не было там. Я ушел, потому что это было единственным выходом. Ты не была в безопасности со мной, я не мог дать тебе будущего. Я хотел заслужить тебя, Зел, и больше никогда не подвергать тебя риску. Я знаю, что никогда не заслужу тебя, но позволь мне служить тебе всю жизнь. Позволь провести каждый день, пытаясь быть лучше, чтобы в однажды ты смогла полюбить меня.

Мои ноги угрожали подогнуться, когда слабость заполнила меня. Слабость из-за того, что он предложил. Слабость из-за то, что нужна ему.

«Я люблю его, и это волнует меня».

С помощью последних резервов сил, я пыталась остановить неизбежное.

— Ты должен был помочь мне спасти ее. Ты должен был спасти меня. — Я тяжело втянула воздух, расходуя кислород, когда горе еще раз овладело мной. — Ты-ты, — мой голос сломался, и мое сердце снова умерло. — Ты должен был спасти нас обеих, тем не менее, ты не спас. Она умерла, Роан. Она-она-она уш… — я не смогла закончить, так как огромное рыдание вырвалось из моих легких.

Неделю я плакала, но не могла найти комфорт в слезах. Я не могла найти утешение или покой, чтобы исцелиться.

Но сейчас нашла.

Это ощущалось исцеляюще и очищающе.

Волна за волной.

И я отпустила.

Мое сердце разбилось, и мои стены рухнули. Я позволила себе освободиться и залить слезами его черную рубашку.

Фокс держал меня, давая мне за что цепляться. Он гладил мои волосы и целовал щеки, и придавал мне силу, просто обнимая меня.

Он дал мне то, в чем я так долго нуждалась. Он развеял все мои сомнения, что он не мог дать мне то, чего я желала, и доказал, что любовь может изменить любого — независимо от того, насколько разрушенного.

— Все в порядке. Все в порядке. Я с тобой, — бормотал он. Он укачивал меня, пока мои ноги не подкосились, затем схватил меня в свои сильные руки.

Я едва заметила, что сменила положение из вертикального в горизонтальное, когда мой разум оплакивал все, что я потеряла. Фокс прижимал меня ближе, как я хотела и мечтала. Его сердцебиение было глухим и громким под моим ухом, давай мне якорь спасения, чтобы сосредоточиться.

— Не грусти, мамочка, я не хочу, чтобы ты грустила.

— Я здесь, и я не уйду. Тебе больше не нужно бороться одной, Зел. — Его голос грохотал в его груди, посылая ударные волны через мое тело.

Мои глаза наполнились огнем. Боль сжигала, ранила и разрывала, когда я все плакала и плакала. Вечность освобождения, что он предоставил, превратила меня из женщины в лужицу слез. Знание того, что моя битва была поделена пополам, что все взлеты и падения теперь будут разделены, отправило сквозь меня еще одну печаль.

Если бы я встретила его раньше. Если бы доктора обнаружили болезнь Клары раньше. Если бы... если бы.

— Я дам тебе все, Зел. Все, что у меня есть. — Он целовал мой подбородок, висок, мою щеку. Он поклонялся мне поцелуями. — Пожалуйста. Не заставляй меня умолять. Я не смогу сделать это. Я не могу быть вдали от тебя. Я не могу. Я так чертовски сильно нуждаюсь в тебе.

Моя спина изнывала от боли, каждая часть меня болела. Я была полностью разрушена.

Приподняв мой подбородок, Фокс прижал свои губы к моим, сцеловывая мои соленые слезы. Он пробормотал у моего рта:

— Ты моя, и я отказываюсь жить без тебя. — Он заставил меня проглотить каждое сожаление, каждую печаль, что жила в нем. — Ты моя, Хейзел Хантер. Я заберу тебя домой, чтобы исцелить.

— Он нуждается в тебе, мамочка. Иди с ним. Не грусти.

Все мое тело гудело от мощной смеси замешательства, злости и голода. Голода по нему. Голода по тому, что он обещал.

Он не ждал моего ответа. Его язык вторгся в мой рот, не оставляя мне выбора, кроме как поцеловать его в ответ. Он брал и давал, вытаскивая упирающееся желание из моей крови, пока оно не запульсировало в моем лоне. Он вернул меня к жизни, хотя я хотела продолжать утопать в своих слезах. Я была не готова столкнуться лицом к лицу с жизнью без Клары. Я не была готова попрощаться. Я не была готова принять мир, который он предлагал, или ребенка, растущего внутри меня.

«Я не готова».

— Пожалуйста, — прошептал он. Его дыхание щекотало мою щеку, и мое предательское тело запульсирвало. Он помог мне заглушить боль от потери Клары. Он дал мне нечто, чтобы сфокусироваться.

Прости его. Прими его.

Я отстранилась.

Его глаза остекленели, а веки отяжелели. Его тело было обернуто вокруг меня, как будто он мог защитить меня от всех трагических событий. Почти каждая часть меня прикасалась к каждой части его. Как это было возможно?

Успокоив слезы, я спросила:

— Как ты выдерживаешь такую близость?

Он покачал головой.

— Я расскажу тебе, если ты поедешь домой со мной.

Я хотела сказать «нет». Я заслуживала жить в несчастье. Я не заслуживала еще одного шанса на счастье. Почему родитель переживает своего ребенка?

Но испытания в моей жизни научили меня тому, что ничего не длится вечно, и все лучшие события в нашей жизни мимолетны, поэтому следует наслаждаться ими, прежде чем они уйдут. Клара была слишком ценной, слишком идеальной, чтобы жить долго. Мне было предоставлено чудо, и оно ушло прежде, чем я была готова.

— Не грусти. Я не люблю, когда ты грустишь.

Я посмотрела через плечо Фокса на лошадей на поле. Они трясли своими гривами и рыли землю, приветствуя мою дочь и предоставляя ей бессмертие.

— Ладно, Клара. Ладно.

Клара научила меня ценным вещам, за которые стоило бороться. И призы в самом конце требовали платы, которая иногда казалась слишком высокой.

— Ладно, — прошептала я.

Фокс выглядел так, будто солнце наконец нашло свой путь в его душу.

— Ладно?

Я кивнула.

— Ладно. Я поеду домой с тобой. Ради Клары. Ради нас.

Это был мужчина, в которого я была влюблена.

Отец моего нерожденного ребенка.

Мужчина, от которого я не откажусь.

Оказалось, что Клу и Бен знали мое решение еще до меня. Они ушли, оставив меня в затруднительном положении и взбешенной из-за вопиющего пренебрежения к моему выбору. Клу не знала, на что был способен Фокс. Я сомневалась, что если бы они знали его, то так стремились бы бросить меня с человеком с таким запутанным прошлым.

Я сердито смотрела на невинный взгляд Фокса, когда он нес меня к своему Порше. Я не сомневалась, что он сделал что-то с Клу и Беном, чтобы не оставить сомнений в моей безопасности.

Затем мое сердце расплавилось от мысли, что он обеспечил такое удивительное место, чтобы Клара нашла покой. Он думал о ней, даже когда ушел.

— Спасибо тебе, — сказала я, когда Фокс так нежно расположил меня в дорогой машине и пристегнул ремнем. Меня захватил приятный запах шоколада от его волос, в моем желудке запорхали бабочки от того, каким внимательным и заботливым он был.

— За что? — он выпрямился, серые облака обрамляли его одетое в черное тело.

— За это. — Я кивнула на поле и лошадей. — За то, что позаботился обо всем. Подарил ей кусочек себя.

Он повел плечами и хмыкнул. Избегая моего взгляда, он сказал:

— Я хотел воплотить ее мечты в жизнь. Я подумал, что если она будет здесь, она в конечном итоге станет частью лошадей, эволюционирует в... большее. Станет тем, кем больше всего хотела.

В моем горле застрял комок, и я опустила глаза. Кто был этот мужчина? Этот поврежденный, со шрамами, загадочный мужчина? Мне нравилась мысль, что Клара изменится — будет всегда счастливой. Мне нравились причины, почему он выбрал это место.

Я не отводила взгляда от Фокса, когда он спереди обошел машину и забрался на водительское сиденье. Он двигался с тяжелым покровом печали вокруг его плеч — приглушенным и мрачным.

Двигатель взревел, затем издал гул, когда он повернул ключ. Он посмотрел на меня.

— Готова?

Никогда.

Паника вернулась и потребовалась вся моя сила воли, чтобы остаться в машине.

Комок застрял в моем горле, но я кивнула.

— Настолько готова, насколько могу быть.

Лицо Фокса исказила гримаса, и он поставил машину на передачу.

Мы не сказали ни слова, когда он ехал по грязной дороге. С каждым метром мое сердце задыхалось все больше и больше. Я оставляла ее позади!

Черт, это было сложно. Очень сложно.

В конце поля Фокс вышел и открыл ворота. Его спина согнулась, когда он тащил заграждение по грязи. Вернувшись в машину, он поехал, закрыв большие ворота позади нас, и свернул налево на шоссе.

Слезы образовались в моих глазах, когда солнце снова показалось из-за облаков, освещая холм позади нас. Я не хотела уезжать. Никогда не хотела думать, что Клара останется одна в поле без убежища. Я должна была построить палатку, гробницу, что-то, чтобы обеспечить ее безопасность.

Она ни в чем не нуждается. Она ушла.

Слезы снова нахлынули. Так же, как это убивало меня — я должна была помнить, что она была выше физических потребностей. Она была свободна.

Фокс улыбался мне, но мы не проронили ни слова. Оба слишком чувствительные, нам было слишком больно осознавать, что маленькая душа, что свела нас вместе, больше не с нами.

Когда мы мчались в цивилизацию, я сжала свои руки и пыталась свести нервозность до минимума. С каждым километром я глубже и глубже погружалась в свое сиденье. Я не хотела возвращаться в «Обсидиан». Я не думала, что смогу ходить по дому, где Клара испустила свой последний вдох. Я больше и шагу не хотела делать в это место.

Напряжение в машине нарастало, и моя кожа была гиперчувствительной к его прикосновениям. После того как я посмотрела в лицо смерти, мне нужно было напоминание о жизни. Мне нужно было поверить, что Клу была права и что существовала такая штука как реинкарнация или лучшая жизнь. Мне было необходимо, чтобы Фокс напомнил мне, что я не могу сдаться.

Фокс замедлился на светофоре. Его рука исчезла в его кармане и вытащила ожерелье Клары со звездочкой.

Я сделала глубокий вдох. Мое сердце забилось сильнее, когда он благоговейно застегнул его вокруг шеи. Он погладил серебро, на его лице отражалась любовь и печаль.

Я посмотрела в сторону, не в состоянии вынести острые стрелы печали, что вонзились мне в душу. Боль от ее смерти была поделена — вторая половина досталась мужчине, который знал ее такой короткий срок. Мужчине, которого я все еще по-настоящему не знала.

Загорелся зеленый, и Фокс тяжело вздохнул. Поставив машину на передачу, он мчался по дороге и пригороду, который я не знала.

Километр за километром мы проводили в тишине. Либо слишком озабоченные смертью Клары, чтобы рисковать говорить, либо выяснять, исчерпан ли наш спор в достаточной мере, чтобы переходить к чему-то новому.

Он выглядел таким странным, таким сильным, когда носил серебряную цепочку. До этого момента, единственные украшения, которые он носил, были шрамы и татуировки, но глубоко в своем сердце я знала, что он никогда не снимет это. Каждый раз, когда я буду смотреть, как он носит ожерелье, это будет напоминать мне о ней. Я буду помнить ее. Так как это и должно быть.

— Куда ты ездил? — спросила я, когда мы ехали дальше по дороге через город.

Он посмотрел на меня, костяшки его пальцев побелели вокруг руля.

— Мне нужно было покончить с одним делом.

Из-за холода моя спина покрылась мурашками.

— Ты был на еще одной битве.

— Почему ты так думаешь?

Я пожала плечами. Я не могла объяснить изменения в нем, когда он дрался — легкость или освобождение от демонов, которыми он страдал. Да, в этот раз, казалось, что ему было легче — он был более стабильнее, чем когда-либо.

— Ты кажешься другим. — Он был... нежнее. Его серо-белые глаза не были населены призраками, как будто он решил оставить свое прошлое позади.

— Ты знаешь, почему я дрался? Ты можешь представить потребность найти выход от внутренней боли? — он быстро на меня посмотрел, прежде чем снова сфокусировался на дороге.

— Да. Я могу понять это.

— Ты понимаешь, когда я говорю, что бой для меня — это лекарство? Но эта боль мое спасение. Я наношу себе повреждения, потому что не могу найти другой способ освободить темноту внутри меня.

Он потянулся и взял мою правую руку, сильно сжимая.

— Я долгое время наносил себе повреждения. Это наполняло меня стыдом, но, несмотря на то, что я так сильно хотел остановиться, я не мог. Я не могу пообещать, что смогу отказаться от этого полностью, но с этого момента, я буду пытаться и найду другой способ. — Он улыбнулся. — Клара помогла и с этим тоже.

— Как? — я едва шептала, слишком увлеченная тем, чтобы узнать больше того, что скрывалось под его маской.

— Потому что ее смерть обеспечила меня неограниченной болью. Мне только нужно подумать о ней, и желание калечить себя исчезает.

Я не знала, как ответить. Я ненавидела мысль, что он использует память о Кларе, чтобы избежать желания ранить себя. Он загрязнял память о ней, используя для таких эгоистичных целей? Но с другой стороны, я была рада, что она продолжала помогать, даже из могилы.

— Не ругайся. Он нуждается в тебе.

Мелодичный голос Клары приходил и уходил. Я спросила:

— Ты ходил туда не просто, чтобы драться, не так ли? — в нем произошла какое-то изменение. Появилось напряжение и едва найденный покой.

— Нет. Мне нужно было увидеть кое-кого. Попрощаться с прошлым, в котором я никогда не хотел жить. — Фокс сжал мои пальцы еще раз, прежде чем положил руку на руль. — Я возвращался в Россию.

Мое сердце забилось сильнее, когда разум наполнился изображениями снега и льда.

— Я убил людей, которые сделали меня таким. Я решил перестать полагаться на других, чтобы исправиться, и найти исцеление самостоятельно.

Он сделал то, на что я надеялась все это время? Что-то сломалось и покинуло его разум? Во мне пылала надежда, отгоняя черное облако печали в этот прекрасный момент.

— Вот почему ты можешь обнимать меня? К тебе можно прикасаться? — я игнорировала голос, который говорил мне, что он был напряжен и вибрировал энергией, когда я обнимала его в ответ. — Ты свободен?

Его плечи поникли, он грустно улыбнулся.

— Не свободен, но уже лучше.

Я ненавидела отчаяние в его глазах. Он выглядел виноватым, как будто сделал что-то неправильное, вернувшись ко мне лишь незначительно «исправившись». Он не мог быть далек от истины. Тот факт, что он пытался исцелиться, значил очень многое.

— Могу я прикоснуться к тебе?

Его глаза вперились в мои. Он стиснул челюсть, но кивнул.

Очень осторожно я положила ладонь на его левое накачанное бедро.

— Я так горжусь тобой. Знаю, что это звучит странно, но ты взял на себя контроль и должен праздновать свой прогресс, а не ненавидеть то, что исцелен не полностью.

Его глаза вспыхнули, когда он наклонился, чтобы прижаться в нежном поцелуе к моим губам.

— Я клянусь, что проживу тысячу лет и так и не смогу заслужить тебя. — Отстранившись, он повернул на подъездную дорожку к воротам дома на открытой местности Наррабеена. Окрестности впечатляли современной архитектурой, все было новым и сверкающим, и прямо через дорогу от пляжа.

Я моргнула, когда он нажал на пультик, и ворота открылись. Дом был двухэтажный белый и стеклянный. Океан разбивался позади нас, звуча как приглушенный гром, приглашая нас. Огромные двойные двери гаража открылись, предоставляя нам тень и огромный бетонный дом для Порше Фокса.

— Гд…-где мы? — «Нортерн бичес» был на противоположной стороне города от «Обсидиана». Я потеряла все ориентиры, пока мы ехали по городу.

«Он владеет и этим тоже?»

Я бросила взгляд на человека, с которым согласилась вернуться домой. Как много я по-настоящему знала о нем?

Ничего.

Я не знала его любимые блюда или вредные привычки, и даже день рождения. Я не знала, была ли у него аллергия на что-то или сколькими активами он владел. Я отдала ему свою жизнь, потому что он доказал, что может так неудержимо любить.

«И я ношу его ребенка».

— Видишь, мамочка. Он нуждается в тебе. Ему нужен кто-то, чтобы любить.

Голос Клары снова заставил меня задыхаться. Она прочно обосновалась в моей голове, и я не хотела, чтобы она уходила. Даже если я сама говорила себе то, что мне нужно было услышать.

— Невероятно.

Фокс улыбнулся, остановившись в гараже.

— Это место очень отличается от «Обсидиана». Я больше не хочу видеть ни одну горгулью.

Я кивнула, полностью благодарная, что мне не нужно будет заходить туда, где умерла Клара. В этом месте не было никакого предвестника беды. Оно выглядело гостеприимным, чистым. Новое начало.

Выключив зажигание, Фокс сказал:

— Мы дома.

Я замерла на месте, когда меня наполнила радуга эмоций: счастье, душевная боль, надежда — все, омраченное горем. Клара никогда не увидит это. Никогда не узнает об огромном влиянии, которое оказала на этого мужчину.

Повернувшись к нему лицом, я прошептала:

— Я не понимаю.

Фокс подарил мне полуулыбку и выбрался из машины. Обойдя вокруг капота, он открыл мне дверь и помог выбраться.

— Есть много всего, чего ты не поймешь, пока я не найду в себе силы рассказать тебе. То, чем я поделился в своем подвале, не сравнится с запутанной историей, но с этого момента все, что тебе нужно знать — я купил это место два дня назад. В тот же момент, когда я нашел кусок земли для Клары, я нашел идеальный дом для нас. Я не могу вернуться в клуб. Мне нужно убежать от жестокости — постараться исправить себя раз и навсегда.

Он сделал так много — все тайно, пока я плакала в оцепенении.

— Что ты сделал с «Обсидианом»?

Он улыбнулся.

— Я продал его Оскару. Все равно он почти управлял им. Я продал его ему по минимальной цене. — Он рассмеялся. — Давай просто скажу, мы заключили сделку.

Мои глаза расширились на веселость, так странно исходящую от Фокса.

— Какую сделку?

Живость впервые мелькнула в его глазах.

— Я заставил его дать мне десять долларов и клятву, что он никогда не заговорит со мной об этом или снова упомянет имя Обсидиан Фокс, тогда клуб останется ему.

Я была в замешательстве. Как он мог сделать это? Насколько он был богат? Мои глаза сощурились, пытаясь расшифровать загадку передо мной.

— Просто скажи, кто ты?

Он пожал плечами.

— Ты хочешь длинную историю или короткую?

О боже. Я не знала, боюсь ли я или взволнованна, что раскрою еще один скелет в его шкафу.

— Пока что короткую.

— Я богат. Благодаря наследству. — Его подбородок дернулся — единственный признак того, что это была больная для него тема. — Я могу позаботиться о тебе. Я хочу позаботиться о тебе.

Я сглотнула.

Фокс вытянул руку и притянул меня ближе. Его рука обернулась вокруг моей талии, вынуждая мои руки опуститься на его грудь, чтобы удержать равновесие. Каждая часть меня замерла, мои пальцы зудели, чтобы схватиться за нож в моей заколке, просто на всякий случай.

Его ноздри раздулись, и лицо помрачнело, но он не отпугнул меня. Опустив голову, он прижался лбом к моему,

— Ты спросила меня, кто я. Меня зовут Роан Аверин. Забудь, что ты знала мужчину по имени Фокс. Он не был человеком. Он был продуктом прошлого, которое я ненавидел. Я никогда не думал, что снова буду в состоянии использовать свое полное имя, но я хочу этого. Я хочу новое начало. С тобой.

Мое сердце раскололось, и на нем выросли крылья.

— Роан Аверин. — Имя сладко звучало на моем языке. Совершенно отличаясь от Обсидиана Фокса. — Мне оно нравится.

Он фыркнул, его тело напряглось, когда я провела кончиками пальцев вверх от его груди к горлу.

— Могу я? — пробормотала я, осознавая, что каждый мускул напрягся в его груди.

Он сжал глаза, кивнув.

Медленно, я провела пальцами по его гладкой челюсти и обхватила его щеки. Он дрожал в моих руках. Стоя на цыпочках, я коснулась легкими поцелуями его губ. Он нахмурил лоб, его зубы стиснуты.

Невинный поцелуй напомнил мне, как нежен он был с Кларой, и я боролась с тем, чтобы оставаться в этом мгновение, где не мешало горе.

Я опустила руки и отстранилась от его хватки.

— Будет легче. Ты увидишь. Я помогу тебе.

Я говорила о тоске по Кларе или об условном рефлексе?

Он кивнул.

— Я знаю. Пока ты есть у меня, я могу становиться лучше. Только, пожалуйста, помни, что надо называть меня Роан. Это поможет.

Я знала, что это будет тяжело перестать называть его Фокс. Это было имя мужчины, в которого я влюбилась. Но я видела, что это важно для него. Фокс умер после того, что бы он там ни делал в России, и мне нужно было подчиниться его желанию, чтобы оставить прошлое там, где ему было самое место.

Мои глаза опустились на звездочку в ямочке между ключиц у основания горла.

— Она всегда могла видеть, кем ты был. Она настолько лучше, чем я. Всегда видела лучшее в людях. Такая доверчивая. Слишком доверчивая. — Я остановилась, когда в моем горле образовался ком, и мое сердце болезненно забилось.

Глаза Фокса заблестели.

— Ты была такой же. Я узнал то, что мне нужно в тебе, в ту секунду, когда увидел. Я не знал, что это было, но украсть твой нож и заставить пойти со мной было, черт побери, лучшим, что я сделал в своей жизни.

Я мягко рассмеялась, задрожав, когда он схватил мой подбородок.

— Ты никогда не потеряешь ее, Зел. Мы никогда не перестанем говорить о ней, или сохранять ее живой в наших мыслях.

Отстранившись, он засунул руку в карман и вытащил сложенный листок бумаги. Протянув его мне, он сказал:

— Видишь, как много я оставил в прошлом, чтобы начать новое. Это принадлежит тебе.

Я взяла, нахмурившись. Открыла, написанное от руки, соглашение между Обсидианом Фоксом и Хейзел Хантер. Мой сердце ухнуло в желудок, и я посмотрела на него.

Роан пробормотал:

— Разорви его. Этого мужчины больше не существует.

Он просил меня порвать его прошлое. Уйти от всего плохого, что случалось, и принять будущее вместе.

Трясущимися руками я подчинилась. Звук рвущейся бумаги эхом отразился от стен гаража.

Роан подошел взять меня за руку, но я отстранилась.

— Подожди.

Я прикусила губу, когда потянулась в карман платья и вытащила вещь, которую ужасно боялась. Вещь, что я украла у Фокса в день, когда ударила его по голове небольшой статуэткой волка с его серванта. Голубая таблетка, завернутая в бумагу.

Я не знала, что это было, но знала, что это яд. Я также понимала, что у Фокса были моменты слабости, когда он мог сделать что-то необратимое.

Я украла это, чтобы предотвратить то, что он сделает что-то безрассудно глупое.

— Вот. Это принадлежит тебе.

Схватив ее, он развернул таблетку для самоубийства. Его лицо помрачнело, глаза сощурились.

— Откуда, черт побери, у тебя это? — злость исказили черты его лица. — Ты знаешь, как это опасно? Какого хрена ты думала... — затем паника заменила его страх, его пальцы впились в мой локоть. — Ты не собиралась... пожалуйста, скажи мне, что ты не думала принять ее. Ради всего святого, Зел. Что ты собиралась делать?

Я дернулась назад, мой горячий нрав проснулся от его ошибочного заключения.

— Ты думаешь, что я слаба достаточно, чтобы убить себя? Как ты мог подумать такое? Я потеряла свою дочь, но не потеряла свой разум!

— Тогда почему ты хранила это? — Роан сжал кулаки.

— Потому что я не хотела твоей смерти. Я ненавидела мысль, что ты не можешь вынести жизни и скоро совершишь самое большое предательство — убив себя. Я украла это у тебя, когда не хотела твоей смерти!

Он сделал шаг вперед, оттеснив меня.

— Это все еще не объясняет, что это делало в твоем гребаном кармане.

Я выплюнула прямо ему в лицо:

— С тех пор как я забрала ее, я была напугана. Я не знала, что делать. — Облегчение, что пришло с тем, что я больше не несу ответственность за такую опасную вещь, утихомирило мою злость. — Я держала ее приклеенной под кроватью, чтобы никто не мог найти ее по ошибке. Она преследовала меня, и я больше не хотела нести ответственность за нее. Я хотела, чтобы ты уничтожил ее.

Не сказав ни слова, Роан схватил меня за руку и потащил к двери, ведущей в дом. Он звякнул связкой ключей, пытаясь найти нужный, не отпуская мою руку. В мгновение, когда он открыл дверь, он потащил меня по коридору в ванную, что выглядела, как затемненный зал кинотеатра.

Ванная была безупречно чистой. Бирюзовые мягкие полотенца со сверкающими серебряными держателями были так не похожи на черную обстановку «Обсидиана».

— Не могу поверить, что ты ходила с ней в своем кармане. — Подняв крышку унитаза, он бросил бумажку и таблетку вниз. Смыв ее, он гневно отрезал: — Все. Ушло. Сейчас Фокс на самом деле мертв, и настало твое гребаное время познакомиться с Роаном.

Я завизжала, когда он подхватил меня и понес по широкой белой лестнице на второй этаж. Я почти ничего не видела, так как он быстро шел, но все, что замечала, было белым. Ни одного сантиметра черного.

Ударив дверь ногой, он зашел внутрь и дал мне всего одну секунду, чтобы оглядеться вокруг.

Белая огромная кровать, покрытая белыми шелковыми подушками, которые выглядели как чистые облака. Огромное пространство окна приветствовало песчаные дюны и море внутри. Пол был белым, прикроватные тумбочки и небольшая зона отдыха — белыми.

Все на что я смотрела было белым, белым, белым.

И затем все, что видела, было черным, когда Роан бросил меня на кровать и мягко прижался ко мне сверху. Я застонала, когда тепло его тела душило меня, и на один радостный момент я отпустила свое горе и думала только о нем. Этот мужчина перевернул мой мир вверх дном, задом наперед, наизнанку.

Его руки опустились на маленькие перламутровые пуговки на моем платье и начали возиться с изящными петельками. Его дыхание участилось, и он зарычал в раздражении. Его прикосновения вывели меня из тумана горя, заставив вцепиться в жизнь.