Развод. Бессердечная овечка

23

Ладони Юры на моём теле ощущаются горячими ожогами, как и его губы. В комнате душно. Или это я никак не могу вдохнуть.

Хватаю ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег.

А внутри всё леденеет. Промерзает до глубины души.

На глаза от обиды наворачиваются слёзы. Не то, чтобы Юра раньше носил меня на руках, но и такой грубости никогда себе не позволял.

Муж уверенно жмёт на привычные точки. Задирает блузку, не тратя время на то, чтобы расстегнуть её. Сжимает рукой холмик груди. Добавляет к этому быструю ласку языком.

А другая рука уже ныряет в джинсы. Пробирается под ремень и сразу в трусики. Прижимается. Давит. Растирает.

Нагло и уверенно. Без лишней нежности.

Вот только тело реагирует не возбуждением. Я ведь не механизм, запрограммированный выдавать нужную реакцию.

Мне неприятно и страшно.

Сжимаюсь, горло схватывает сильным спазмом. Хочу ещё раз потребовать, чтобы Юра остановился, но выходит только жалкий хрип. Паника бьёт в висках глухими ударами.

Неужели Юра обидит меня ещё и таким образом? Неужели он такой?

Муж дёргает пряжку ремня на моих джинсах, но она не поддаётся. Ему нужно две руки. Тогда он отпускает мои запястья и снова хватается за пряжку.

Закрываю лицо ладонями. Запястья саднит от жёсткой хватки. Наверно, останутся синяки.

Пальцы мокнут от слёз. Поцарапанную щетиной кожу щёк щиплет.

Юра застывает надо мной. Прекращает дёргать ремень. Слышу в тишине свои рваные вдохи и всхлипы.

Муж снова хватает меня за запястья. Отдирает от лица мои руки. Вдавливает их в покрывало по сторонам от моей головы.

Встречаюсь с его безумным взглядом. Диким и отчаянным.

- Почему? – спрашивает он. Едва не кричит мне в лицо. – Почему ты не хочешь? Что, мужик, с которым ты живёшь, удовлетворяет тебя лучше? В этом всё дело?

- Дело вообще не в этом, - шепчу я сквозь всхлипы, - какой же ты… оставь меня в покое, Юра! Я не хочу тебя! Не вернусь к тебе ни за что!

Юра перекатывается в сторону. Освобождает меня от своего тела. И я, наконец, вдыхаю воздух полной грудью.

- А как же дети? – спрашивает муж.

Оборачиваюсь на него. Смотрю с ненавистью.

- Да, Юра, как же наши дети? – слёзы застилают глаза, и я смаргиваю их, чтобы видеть лицо мужа. – Почему ты забил на них? Почему превратил нашу семью в руины? Плевать, как ты относишься ко мне, но как ты можешь так поступать с ними?

- Я надеялся, что это заставит тебя вернуться… - признаётся Юра. – Кира, я хочу отмотать всё назад!

Молчу. Ничего не отвечаю какое-то время. Слова Юры причиняют дикую боль. Как тот фарш, в который он меня превратил, можно провернуть назад? Как?!

- Я не смогу с тобой жить, просто не смогу, - гипнотизирую старую пыльную лампу на потолке, - мне противно…

Юра отшатывается, как от пощёчины. Почти падает с постели на пол.

Встаёт, запинаясь ногой о ножку кровати.

Мои слова сбили с него спесь. Ударили по самолюбию. Мне плевать. Это правда. Я не смогла бы заставить себя вернуться к нему даже ради детей.

Да и что бы они увидели в таком случае? Униженную мать, об которую отец вытирает ноги? С чьим мнением не считается? Нет, им не нужен такой пример перед глазами.

Юра уже стоит у двери. Держится рукой за ручку.

- Насчёт раздела имущества… - вижу, что, говоря об этом, Юра наступает себе на горло. Он выдавливает слова из себя силой: - Я помню про деньги, которые ты дала мне, продав свою квартиру. Тебе не нужно судиться за них со мной. Я верну тебе всё, и даже больше. Но тебе придётся подождать, извини. Фирма попала на крупную неустойку. Я сейчас больше должен, чем имею. Я напишу тебе расписку, если ты не против. Отдать смогу через год… Если делить имущество через суд, то ты просто получишь половину моего долга…

Я не успеваю ничего ответить. Юра уходит, хлопнув дверью. Слышу грохот от закрывшейся двери в коридоре ещё до того, как успеваю встать с кровати.

Запускаю трясущиеся пальцы в волосы. Юра думает о деньгах. Очевидно, он не хочет считать себя должным мне.

Может, я дурочка. Может, оторвана от реальности. Но меня больше всего интересуют дети. Никакой суд не поможет нам их поделить. Никто, кроме нас, не позаботится об их благополучии.

Это важно в первую очередь!

Отпускаю Ксюшу и Тимура домой с болью в сердце. Что их там ждёт? Упрёки от любовницы отца?

Каждый вечер, засыпая в обнимку с Катюшей, я плачу, думая о трёх детях, которых перед сном вряд ли кто-то сегодня прижмёт к себе или поцелует. Особенно переживаю за Филиппа. Он ещё слишком мал, чтобы обходиться без материнского тепла. Он чувствует себя брошенным и преданным мной.

Меня на части разрывает каждую ночь от этих мыслей. Наизнанку выворачивает. Бывают минуты, когда я даже готова вернуться к мужу. Лишь бы прижать к груди всех четверых детей разом. Лишь бы иметь возможность заботиться о них, как раньше.

Эти мысли быстро проходят, потому что за ними следует тошнота. Так моё тело реагирует на мужа. Он очень для этого постарался.

Адвокат присылает мне сообщение с датой, назначенной судом для нашего развода. Так скоро? Ах да, у нас же нет общих детей…

Ещё звонят из опеки. Сотрудница сообщает мне, что приходила домой к детям. Они открыли ей, и никого из взрослых с ними не было.

- Дом в плачевном состоянии, - сухо сообщает женщина, - кругом грязь, готовой еды нет, чистой одежды тоже. Скажу вам честно, я готовлюсь забрать детей оттуда. Мне нужно, чтобы вы были на связи. И хорошо бы иметь весомые доказательства того, что их отец не справляется. Если вы станете свидетелем жестокого обращения с ними или узнаете, что их оставили в опасности без присмотра, вызовите нас. Нужно зафиксировать всё документально, тогда можно будет изъять детей.

Мне не нравится такой исход. Я не хочу, чтобы Юра был отцом, который не справился. Не хочу получать детей таким способом. Но сотрудница опеки права, их безопасность важнее всего.

С того дня, когда муж приходил «говорить» со мной к Сергею, прошло уже две недели.

Ксюша с Тимуром не приходили ко мне уже несколько дней. И на звонки не отвечали. Тревожусь об этом. Неужели Юра забрал у них телефоны? Или придумал ещё что-то, чтобы заставить их не общаться со мной.

Когда вечером кормлю Катю на кухне ужином, у меня звонит телефон.

На экране высвечивается номер воспитательницы из группы Филиппа. С нехорошим предчувствием принимаю вызов.

- Добрый вечер, Кира Аркадьевна, скажите, вы вообще планируете сегодня забирать ребёнка из детского сада? Группа закончила работу полчаса назад, а за Филиппом так никто до сих пор и не приехал!

- А вы звонили отцу Филиппа? – спрашиваю растерянно.

- У меня в телефоне вбит ваш номер, – раздражённо отвечает воспитатель, - мне всю вашу семью теперь нужно обзванивать, чтобы домой уйти? Что мне делать с Филиппом? Не хотелось бы вызывать полицию…

- Нет-нет, не нужно полиции, я сейчас его заберу!

Заканчиваю разговор с воспитательницей и звоню Юре. Грызёт мысль о том, что стоило бы позвонить в опеку. Но я не могу себя заставить. Я до последнего хочу верить в то, что Юра справится. Ему не плевать на детей, я знаю.

С каждым может случиться такой прокол. Много кого забывали вовремя забрать из садика. Кто-то кого-то недопонял. Или случилось что-то непредвиденное…

От мыслей, что что-то могло случиться, сжимается сердце. И Юра, как назло, трубку не берёт.

Но это ведь не тот самый случай, когда дети в опасности? Ведь не тот?

Хватаю в охапку Катю и еду забирать Филиппа. Здесь не очень далеко.

Воспитательница сидит на скамейке возле крыльца в закрытый детский сад. Филипп развлекает себя тем, что прыгает по ступенькам.

Морщусь, заметив, что на сыне «дежурная» шапочка. Это значит, что в детский сад его привели сегодня без головного убора. А гулять без кепки или шапки почему-то в садике запрещено. На всякий случай в группе есть вот эта «дежурная» шапка.

- Я и так работаю в две смены, - жалуется воспитательница. – У нас в саду половина групп на карантин закрылась из-за ветрянки. И воспитатели на больничный ушли. А вы тут ещё и ночную смену мне решили организовать…

Извиняюсь за Юру и подхватываю на руки Филиппа.

Малыш сначала смотрит на меня недоверчиво, а потом пускается в слёзы. Прижимается крепко-крепко.

- Мамочка, ты за мной пришла....

По моим щекам тоже текут слёзы. Как же я соскучилась по этому сорванцу.

Звоню ещё раз Юре, но снова никто не отвечает.

- Кто привёз тебя утром в сад, дорогой? – спрашиваю у сына.

- Аля, - отвечает мне он.

Везу Филиппа к себе. В дом к этой Але точно не поеду. Если Юра накосячил и забыл про ребёнка, пусть сам за ним приезжает.

Честное слово, это последний раз, когда я делаю уже почти бывшему мужу одолжение. Последний раз, когда я его выручаю с детьми. В следующий раз обязательно сдам его в опеку. Надоело уже его халатное отношение.

Как можно было забыть об этом сладком малыше?

У Сергея в квартире Филипп не слезает с моих рук. Даже Катя не ревнует. Играет спокойно в свои игрушки, позволяя брату насытится контактом со мной. Я кормлю Фила ужином, пока он сидит у меня на коленях. Вычёсываю расчёской его спутавшиеся в колтуны волосы. Они у него красивые, как у Юры. Озорные русые кудряшки.

Пока помогаю Филиппу сходить в туалет, замечаю, что трусики у ребёнка очень грязные. И пахнут соответственно.

Злость на мужа и его любовницу поднимается в душе с новой силой. Нет, всё-таки я совершила ошибку. Нужно было звонить в службу опеки.

Руки трясутся от гнева, когда я в который раз набираю номер Юры. И опять никто не берёт трубку.

Отстирываю трусики и вешаю их на батарею в ванной. А на Филиппа натягиваю Катины чистые трусы. Хоть до дома пусть в них доедет.

Замечаю на животе сына несколько красных пятнышек.

О-о-о… что там говорила воспитательница? Ветрянка?

Филипп явно чувствует себя хорошо. Скачет по кровати, показывая сестре язык.

Снова звоню Юре. И на всякий случай Ксюше с Тимуром.

Никто не берёт трубку…

А на часах уже девять, между прочим…

Наступаю себе на горло и нахожу в истории звонков телефон Юриной любовницы. Она звонила мне один раз с требованием забрать Катю.

Но и Аля не отвечает. Её телефон вообще вне зоны доступа.

И что мне делать? Оставлять Фила на ночь здесь?

Я не против, но что-то мне слишком тревожно. Почему никто до сих пор не хватился Филиппа? Почему никто не берёт трубку?

Сдаюсь и одеваю обоих детей. Не смогу заснуть, не узнав, что у них там творится дома.

Воображение подкидывает ужасные картинки из криминальных хроник. И я, подъехав к дому, я накручиваю себя так, что от страха у меня трясутся руки.

Жму на дверной звонок. Снова и снова. И ещё один раз.

Жму долго, так что малышам рядом со мной становится скучно. Они пытаются сбежать во двор на качели, но я не отпускаю. Удерживаю их за руки возле себя.

А дверь так никто и не открывает.

Липкий страх пробирается в душу. Плохое предчувствие щекочет нервы.

Нет, я не буду поддаваться паники. С ними ничего не могло случиться…

Если через минуту мне никто не откроет, я позвоню в полицию.

Холодный ветер пробирается под куртку, заставляя дрожать.

Дёргаю на всякий случай ручку. Дверь неожиданно оказывается не заперта. Она отворяется с неприятным скрипом, и дом встречает меня давящей тишиной.

Так не должно быть. В доме, где живут дети, не бывает такой тишины.

Беру Филиппа и Катю за руки и с опаской захожу внутрь.

Включаю свет в коридоре.

Полочка для ключей закидана горой счетов от коммунальных служб. Грязные ботинки всех членов семьи стоят неровным строем возле стены в коридоре.

Меня уже просто трясёт от паники.

- Да где же они все? – спрашиваю сама себя вслух.

- Они не пласнулись утлом, - спокойно говорит Филипп. – Я пласнулся, а они нет. Тётя Аля тоже пласнулась. Она отвела меня в сад…