Развод. Горькая правда

12. Это слишком много

Нехорошее предчувствие обжигает внутри кипятком.

Просто так свекровь не позвонит — значит, что-то случилось.

— Виктория, ну как? — ко мне бросается Илья Сергеевич, но я лишь машу рукой. Мол, потом…

Отхожу к окну и прижимаю трубку к уху.

— Да, Нина Михайловна… — сердце колотится где-то в горле, первая мысль — что-то случилось с Алексом.

— Вика-а-а-а, — слышу безучастный голос, — за что ты так со мной, девочка? Я всегда была к тебе добра… И сколько раз говорить тебе, просто Нина…

Свободной рукой с облегчением облокачиваюсь на подоконник, но я бы с большим удовольствием сейчас свела пальцы этой руки на горле этой манерной истерички.

Врач стоит недалеко, и мне неудобно орать при постороннем человеке. Иначе, боюсь, не сдержалась бы.

Прикрываю веки и, делая глубокий вдох, интересуюсь:

— Что случилось, Нина?

— Этот мальчик, Алекс… Он абсолютно, слышишь меня? Абсолютно не социализирован. Может быть у него ЗПР или как это называется?

— Нина, что случилось? — чуть громче и чуть тверже.

— Он… Он не идёт на контакт. Он вообще умеет говорить?

— Умеет.

— И не хочет переодеваться, я ему уже нашла такие милые брючки… От маленького Глеба остались. Он у меня всегда был очень модным ребенком.

О Господи! Возвожу глаза к чисто побеленному больничному потолку. Глазоньки мои, где же вы были?

Я ведь знала, с какой семьёй связалась — что я им не ровня, что я совсем другая… Но влюбилась без памяти. С юношеским максимализмом считала, что любовь уничтожит любые преграды.

Как Глеб мог вырасти мужчиной — честным, принципиальным и верным, когда его воспитывала Нина? Ведь все было очевидно!

По иронии судьбы, сначала я очаровалась Ниной. Её аристократизм и изысканные манеры сразили меня наповал. Тогда, восемь лет назад, девчонкой-второкурсницей, я пришла на кастинг с подругой, которая хотела стать моделью. Пришла случайно, за компанию. Я не собиралась становиться лицом модного дома, я мечтала открыть свой ресторан. Или, хотя бы, кофейню.

Но Нина устроила организаторам скандал, потому что ей не нужны картонные девицы, и сразу выхватила меня из толпы кандидаток. Сказала, что у меня подходящий взгляд — честный и открытый.

«Ты должна верить, что ты — счастливица, потому что носишь NinaOrlova. Тогда и другие в это поверят», — сказала она тогда, подняв мое лицо за подбородок и разглядывая внимательно фас и профиль, как породистую лошадь.

И я верила!

Боже мой, как я верила им тогда!

Коллекция для девушек разлетелась, как горячие пирожки. Нина давала интервью и рассказывала, как обогрела несчастную провинциальную Золушку.

А ещё через полгода все таблоиды обсуждали свадьбу Золушки с наследником известного модного дома.

Мои сияющие от счастья глаза принесли Нине ещё большую известность, всенародное восхищение ее большим сердцем и, конечно, прибыль.

Других инфоповодов я не давала.

Не считая беременности, в честь которой и была устроена злосчастная вечеринка…

— Викуся, ты не слышишь меня? — Ледяной тон свекрови возвращает меня к действительности. — Что мне делать с ним? Он своей уродливой игрушкой разбил чашку. Из мейсенского фарфора, между прочим. Набор теперь неполный, а он стоит бешеных денег.

— Нина Михайловна, у вас вообще-то сын в больнице, — стараюсь говорить так, чтобы ей стало не жалко — на это она вряд ли способна, но, хотя бы страшно. — И, кстати, о деньгах. Глебу необходима реабилитация — отдельная палата, уход, препараты, процедуры. Нужны деньги. Много… Боюсь, что очень много!

— Викуся, — слышу растерянность в голосе. Нина всегда теряется, когда не может давить на собеседника, — я ничего не понимаю в финансах, этим Глеб занимался.

— Переведите сейчас, сколько есть. — Жестко чеканю я. И добавляю для устрашения. — Каждый просроченный день может стоить жизни вашему сыну.

— Викуся, для Глебушки всё отдам, ты же знаешь. — Причитает Нина. — Только забери у меня это чудовище. У меня давление скачет, я не могу работать…

Чётко улавливаю жалостливые нотки в её голосе, но меня уже этим не проймешь. Любовь к Глебу, которая отблеском падала и на его мать, больше не служит ей защитой. И, если будет нужно, я лично отволоку этот долбанный неполный мейсенский сервиз на барахолку. Но получу у неё деньги на восстановление прямо сейчас.

Девочки с честным и открытым взглядом… Девочки, которая верила, больше нет!

— Вообще-то, он ваш внук! — Рявкаю в трубку. — И, если Глеб останется инвалидом, вы будете тащить не только мальчика, но и парализованного мужика. Неужели не понятно?

Нина несколько секунд молчит, собираясь с мыслями. Наконец, решается разыграть последнюю партию на шахматной доске своих манипуляций.

— А… Викуся, — медовым голоском вещает она, — как хорошо, что у Глеба есть ты, ему так с тобой повезло! Ты же просто святая…

— Нет, — ухмыляюсь. — Вы ошибаетесь! Я не святая. И у Глеба меня больше нет. Не сомневайтесь, я подам на развод.

— Но…

— Последствия возможного приступа жадности вам придётся расхлебывать самостоятельно.

Я кладу трубку и начинаю загибать пальцы, считая до десяти.

Мне интересно, сколько времени пройдёт, прежде, чем Нина сообразит, что ей выгоднее — вложиться в сына сейчас или подождать. Она явно боится, что инвестиции окажутся бесполезными. Но хочется верить, что материнский инстинкт тоже сыграет роль.

— Все в порядке? — Илья Сергеевич, дожидавшийся окончания разговора, подходит ко мне.

— Да, более или менее, спасибо. Три…

— Что, простите?

— Все хорошо. Глеб начнёт лечиться, деньги я найду. Пять…

— Да, платная палата и сиделка, потребуются через пару дней. Лекарства уже сегодня.

— Семь…

Мне приходит СМС о пополнении счета. С удивлением смотрю на экран, где высвечивается вполне приличная сумма. Оказывается, моя неприязнь к Нине тает пропорционально количеству нулей.

— Этого ведь хватит, правда? — С надеждой показываю доктору сообщение.

— Да, вполне. Думаю, пару недель — месяц вы можете ни о чем не беспокоиться.

— То есть как? Всего две недели?

— Может быть и месяц, я сейчас не готов давать прогнозы. Посмотрим, как Орлов будет переносить терапию. Платная палата потребуется ему уже завтра.

— Подождите… — потираю виски руками. — Это слишком много.

Последние дни я будто во сне. Не могу поверить в реальность происходящего. А самое ужасное, что, похоже, этот кошмар не собирается меня отпускать.