Развод. Горькая правда

21. Забери!

Уже два часа я успокаиваю Нину. Она удивительно быстро проходит все стадии принятия неизбежного.

Пройдено отрицание, когда она доказывала, что всё не так плохо, а мне пришлось звонить Сергею, чтобы он подтвердил цифрами реальное положение дел.

Потом она кричала, что мы её в гроб загоним, и билась в припадке.

Затем долго торговалась со мной, доказывая, что продать нашу с Глебом ипотечную квартиру будет намного целесообразней.

Наконец, она успокоилась, легла на диван и приготовилась умирать.

Я поняла, что стадия принятия уже близко.

Все это время я была рядом с ней, мужественно терпела её истерику и даже пузырек с корвалолом не дрожал, выдавая моё бешенство.

Тумблер отрицательных эмоций у меня снова поставлен в положении «выкл». Моя беременность всё ещё служит надежным гормональным укрытием от ревности, обиды и гнева. Окутывает меня, как ватой, и не дает больно ударится об острые углы, которые расставляет жизнь.

Когда-нибудь мой панцирь не выдержит внутреннего давления и разлетится на кусочки. И тогда я выпущу свою обиду, и Глеба с его мамашей смоет волнами моей ненависти. Они смогут оценить масштаб моей злости в полной мере. Не знаю как, но им не сойдёт с рук то, как они поступили со мной и с маленьким мальчиком.

Но не сейчас. Сражаться с инвалидом я не буду, противников нужно выбирать под стать себе.

И я сделаю всё, чтобы Глеб встал на ноги. Чтобы он наладил дела своей безмозглой мамы, позаботился о брошенном им сыне. А потом я пну его сама — так, чтобы он не поднялся!

Саша все это время жмется ко мне и отказывается сидеть в своей комнате. Как я не уговариваю его побыть с Хагги, которому страшно и одиноко в чужом доме, он настойчиво возвращается ко мне. Наверное, считает, что поддержка мне нужнее, чем щенку.

— Викуся, — Нина подаёт голос и делает слабое движение рукой, — скажи мальчику, пусть поменяет полотенце.

Саша молча бросается к ней, снимает с её лба теплую тряпку и летит в ванную. Хочет помочь. Через секунду слышен грохот. Наверное, второпях уронил многочисленные Нинины пузырьки.

— О господи, да сколько можно! — Стонет свекровь. Она протягивает руку, и я вкладываю туда стаканчик с заготовленными каплями. — Забери его, умоляю!

— А вы, как можно скорее, продаёте дом, переезжаете в жилье попроще, а на вырученные деньги спасаете собственного сына… — бесстрастным голосом откликаюсь я.

— У меня нет выбора, ты выкручиваешь мне руки. — Нина одним глотком осушает стакан и откинувшись на подушку, издает жалобный стон. — И собаку эту забери. И стакан тоже…

— …И обговариваете с Сергеем возможность продажи бизнеса. Не исключаю, что Глеб сможет вытащить вас из ямы, — забираю стакан из протянутой руки, — но как быстро это произойдёт, зависит только от вас.

Нина, всхлипнув, щупает свой лоб.

— Кажется, у меня жар… А у Глеба аллергия на шерсть.

— Я в курсе, — воинственно скрещиваю руки на груди. Кажется, понимаю, к чему она клонит.

— Когда его выпишут, собаки в вашей квартире быть не должно. Он не сможет дышать с ней одним воздухом.

Пытаясь сдержать хохот, я хрюкаю. Но, не выдержав, утыкаюсь лицом в ладони и сотрясаюсь от слабых всхлипов. Нина перестает отрешенно созерцать потолок и с удивлением приподнимается на локтях. Смотрит на меня в ужасе — не поймет, смеюсь я или рыдаю.

Отняв руки от лица смотрю на неё с усмешкой.

— А вы не хотите узнать, какого мне будет дышать одним воздухом с вашим сыном? Кстати, я готова завести еще десять собак и парочку бенгальских тигров, имею право.

— Но после выписки Глебушке нужен будет покой… — тщательно подведённые брови свекрови возмущенно ползут вверх.

Удивленно развожу руками:

— Ну, Нина Михайловна, после продажи дома у вас останется достаточно денег, чтобы купить подходящее жилье, где вам с вашим сыном будет комфортно. Уютная хрущевка на окраине, думаю, вас вполне устроит.

Свекровь уже открывает рот, чтобы съязвить что-то колкое, но в комнату влетает Саша с полотенцем в руках, и она укладывается на подушки с оскорбленным видом.

С полотенца бежит вода, оставляя на полу мокрую дорожку. Саша виновато косится на Нину и шепчет мне:

— Я немного там уронил, но уже всё собрал.

Нина демонстративно сжимает виски пальцами и издаёт такой мучительный стон, будто её тянут на дыбе.

Выжимаю полотенце прямо на ковер и плюхаю ей на голову:

— Ничего, Алекс. Главное, что собрал. Бабушка — сильная женщина, она со всем справится. Правда, Нина Михайловна?

Полуприкрытая полотенцем голова вяло кивает.

— Забери его, я все сделаю…

Кладу руку на темную макушку. Саша вздрагивает и вновь прижимается к моей ноге, которая сейчас кажется ему самым надежным укрытием в безумном мире, где живут странные взрослые.

Поднимает голову, и я вижу в его карих глазах надежду. И страх, что я сейчас развернусь и уйду, оставив его здесь. Одного.

— Алекс, собирайся, — говорю ему с лёгкой улыбкой. — Поедешь со мной.

— А Хагги?

— И Хагги обязательно возьмём, ему у меня понравится. В подвал мы его не вернем, обещаю!

Мальчишка молча обнимает меня и утыкается головой в живот. Громко вздыхает от облегчения, и я чувствую, как намокает блузка от его слёз — молчаливых и тёплых.

У меня щиплет глаза, с трудом сдерживаюсь, чтобы не зареветь в голос. Навзрыд и отчаянно, как могут позволить себе маленькие дети. Чтобы выпустить обиду. Не за себя, за двух детей — брошенного темноглазого мальчика и еще не родившуюся девочку. Брата с сестрой.

Замечаю, как слабо всхлипнув, отворачивается к спинке дивана Нина. Видимо осознав, наконец, что её налаженная богемная жизнь уже не будет прежней.

У каждого свои границы горя, только мои намного шире, чем у Саши. Но мучает нас обоих предательство и ложь. А вот Нину расстраивает потеря привычного комфорта. Интересно, что больше всего опечалит Глеба?

— Пойдём собираться, малыш, — мягко глажу Сашу по спине. — Нам по дороге нужно будет к твоему папе заехать.

— К папе? — поднимает на меня заплаканные глаза. Столько надежды и радости в его голосе, что я, боясь, что сейчас взвою белугой, крепко зажимаю переносицу. Делаю глубокий вдох и, улыбаясь, сообщаю.

— Да. Твоему папе сейчас нужны положительные эмоции. А в ближайшее время больше мы ничего другого ему дать и не сможем. Уверена, он будет рад видеть нас с тобой вместе.