13

Самое важное в разводе — это то, что последует за ним.

Эрве Базен. «Мадам Икс»

Я добросовестно передала все это Рокси. Оправившись после первой беседы с юристом, она начала понимать, что дело о разводе надо обсудить с собственным адвокатом. Мы принялись за поиски такого адвоката, который знал бы французские законы и был бы доброжелательно настроен к американцам. После длительных консультаций среди здешних соотечественников выбор пал на мэтра Бертрама, франко-американца, представителя калифорнийской фирмы «Бигс, Ригби, Денби, Фокс». Его контора размещалась в великолепном hôtel particulier[45] в Восьмом округе. Рокси отправилась к нему. Мэтр Бертрам выслушал ее самым внимательным образом. Вид у него был серьезный. Рокси не сумела объяснить толком, чего она хочет.

— Я потому вас спрашиваю, что у вас есть выбор — либо предъявить мужу обвинение в неверности, может быть, жестокости, либо пойти на полюбовный развод. «Невиновность сторон» — так, по-моему, это называется в Штатах. Поверьте, я не собираюсь никого осуждать. Передо мной стоит другая задача.

— Я не хочу неприятностей, не хочу ссор, — сказала Рокси, чувствуя, как к глазам подступают слезы. — Я даже развода не хочу. Я против развода.

— Значит, на разводе настаивает…

— Мой муж. Это его идея. Он хочет вторично вступить в брак.

— Подождите, пока он не осознает финансовые последствия развода, — заявил мэтр Бертрам. — По опыту знаю, что люди часто меняют свое мнение. Если же бракоразводный процесс состоится, то для благоприятного исхода дела вам придется предъявить ему обвинение — таково требование закона. Вы должны доказать вину вашего мужа, а он — либо признать ее, либо не участвовать в судоговорении. Если вы вступали в брак в обычном порядке, предполагающем общую собственность супругов, то возникнет вопрос и о разделе имущества.

— О, нам нечего делить, — заверила его Рокси. — У нас только квартира да хозяйственные мелочи.

— Имущество, которое нельзя разделить, подлежит распродаже. Как вы думаете, ваш муж будет оспаривать ваши права? И как насчет фамилии — хотите ее сохранить?

— Мою девичью фамилию?

— Нет, по мужу. Мадам де Персан. Обычно женщине возвращается nom de jeune fille[46]. Это одно из обязательных условий.

— Да, но мои дети?..

— Разумеется, Персаны.

— Хочу носить ту же фамилию, что и мои дети! — горячо заявила Рокси.

Мэтр Бертрам был очарован ее красотой, ее женственным отчаянием, ее твердой решимостью в отношении детей. Он подумал, что эта скотина Шарль-Анри, должно быть, просто спятил.


Семьи, семейные привязанности. Роджер, мой родной брат, является партнером (в его-то возрасте!) в «Барни, Гиген, Брайер и Уокер», сан-францисской адвокатской конторе, специализирующейся на недвижимости и налогах. Он женат на Джейн, психиатре-юнгианце, и у них есть сын Фриц, хороший шестилетний мальчишка — наперекор закону о детях, родившихся от представителей психиатрии.

Помимо своей адвокатской практики и бегания трусцой, Роджер принимает активное участие в движении за запрет огнестрельного оружия. Он начал заниматься этим после того, как некий псих вошел в дом номер 101 по улице Калифорнии в Сан-Франциско, где помещался его офис, и застрелил четырнадцать человек — адвокатов и их клиентов. Это произошло всего двумя этажами ниже. Больше всего его удивило то, что люди, узнавшие о кровавой расправе, сначала были потрясены, но затем, перебирая, как это обычно бывает, космические причины трагедии такого масштаба, вдруг с удовлетворением делают открытие: «Да, но это же были крючкотворы».

— Причем говорят это таким тоном, как сказали бы: «В конце концов, это были только собаки», — жаловался Роджер. Он никогда не считал, что принадлежит к какой-то нежелательной социальной прослойке, и был уязвлен до глубины души. — Я знал, что адвокатов не любят, но чтобы так…

Лично я сказала бы, что, помимо запрета на оружие, ему стоит попытаться через коллегию адвокатов воздействовать на общественное мнение, а может быть, даже присмотреться к профессиональной этике своих коллег. Но это не пришло ему в голову.

Каждые два-три месяца Джейн и Роджер летят в Санта-Барбару провести уик-энд с Марджив и Честером. Сами они останавливаются в отеле «Мирамар», а Фрица подкидывают деду с бабкой. Представьте себе обсаженную пальмами улицу, вдоль которой стоят невысокие саманные дома с бурыми черепичными крышами, грохот океанского прибоя, перекрывающий городские шумы, хриплые крики чаек, запах цветов, соли и масла, на котором жарят тортильи. Санта-Барбара красивее, чем Майами в штате Огайо, и более внушительна, чем ее заносчивый, застланный туманом и бензиновыми выхлопами сосед Лос-Анджелес. Городу нравится считать себя хранителем традиций благоразумия и честных состояний, которые воплощаются в старинных, нередко бесподобных по своей красоте особняках испанского стиля за толстыми саманными стенами и причудливыми чугунными оградами. Значительную часть населения составляют мексиканцы, которых не часто увидишь в сериале «Санта-Барбара».

Когда папа с Роджером и мной переехал сюда — это было, когда он женился на Марджив, с которой познакомился во время пешего путешествия, организованного клубом «Сьерра» (почти так же, как позже Рокси познакомилась с Шарлем-Анри), — так вот, когда мы переехали сюда, Санта-Барбара казалась мне верхом человеческих мечтаний. Очарование тропиков, покачивающиеся на ветру пальмы, старинная испанская архитектура, словно несущая в себе отзвуки прошлого величия и причастности к истории и культуре (художественный музей, комитет по защите природы, симфонический оркестр, и всего два часа езды до зала Дороти Чэндлер в Лос-Анджелесе, где играют пьесы и дают оперные спектакли заезжие труппы). Даже нефтяные платформы по вечерам манили, как далекие таинственные острова. Я полюбила влажный солоноватый ветер, и благопристойность городка была близка моему среднезападному сердцу. В то же время меня тянуло к темнокожим служанкам и садовникам, собирающимся у автобусных остановок, к мальчикам и «травке» в школе. Мне даже понравилось, как здесь в обязательном порядке исправляют неправильный прикус, что в Огайо делается сравнительно редко. Парадоксально, но факт: я была диковата во многих отношениях, а моя новая сводная сестра Роксана, всю жизнь прожившая в Санта-Барбаре, была образцом среднезападной барышни — благоразумной, трудолюбивой и благопристойной.


Нет ничего проще, как вообразить семейный обед дома, в Калифорнии. Разговор будет вертеться вокруг работы Роджера, работы Честера и, конечно, вокруг Рокси.

Мой отец, коренной житель Среднего Запада, цепляется за отжившие калифорнийские обычаи. Он до сих пор любит жарить мясо на вертеле, хотя здесь уже этого не делают, так как боятся рака желудка. Говорят, он поражает тех, кто готовит пищу на открытом огне, сжигая древесный уголь. Калифорнийцы вообще мало едят мяса. Плотоядность французов поначалу меня просто поразила.

— Жалко, что у Рокси так складывается, — вздыхает Джейн. Ее интерес к ссорам и примирениям в семье вызывает некоторое подозрение, потому что слегка окрашен самодовольством. — Неужели во Франции нет хороших психологов?

— Он говорит, что безнадежно влюбился в кого-то, — говорит Марджив. — Разводиться хочет. — В ее голосе звучит насмешливая нотка, как если бы она сказала «он верит в Бога» или «ходит в церковь».

— Я думала, что во Франции развод запрещен, — замечает Роджер.

— Это в Ирландии запрещен, — поясняет Честер.

— М-м… И как долго тянется эта процедура?

— Не знаю, — говорит Честер. — Наверное, около года. Когда должен появиться ребенок?

— Не раньше декабря, — отвечает Марджив.

— Теперь у нее в придачу еще и Изабелла на руках. Да, У Рокси забот — полна коробочка. — Роджер всегда симпатизировал своей сводной сестре, а меня совсем не понимает.

— И все-таки хорошо, что Изабелла там. Хоть какая-то моральная поддержка Рокси, — вступается за меня Марджив. (Здесь я словно воочию вижу, как остальные охают и закатывают глаза.)

— Рокси нужно как следует проконсультироваться. И чтобы адвокат был американец, во Франции есть такие. Я наведу справки.

— Она с кем-нибудь встречается? — спрашивает Джейн.

— Не думаю, у нее уже седьмой месяц, — говорит Марджив.

— Я имею в виду врача, чтобы подготовить ее к родам. — По своему ремеслу Джейн, естественно, верит в способность человека к сопереживанию.

Честер выходит, чтобы принести цыплячьи грудки.

— Мы должны выработать линию поведения, — продолжает Марджив. — Даже решить философский вопрос: какова наша позиция?

— Что тут философского? И какое отношение этот вопрос имеет к нам? — осторожно спрашивает Роджер.

— Мы надеемся, что она останется с Шарлем-Анри? — Ясно, что Марджив мучает этот вопрос, иначе она не стала бы спрашивать.

Вошедший Честер слышит ее, хмурится.

— Не вижу, чем вам не угодил Шарль-Анри. Никто не спрашивает нашего мнения. У Рокси должен быть тот муж, какого она хочет. Ты просто мечтаешь, чтобы она жила в Калифорнии.

— Верно, я и сама знаю. С одной стороны, было бы здорово, если бы Рокси жила дома, и Женни, и маленькая. А с другой — так интересно, что внучки живут за десять тысяч миль от тебя и даже не говорят по-английски.

— Почему бы тебе не погостить там? Многие хотели бы, чтобы у них был такой предлог, как внуки во Франции.

— Плохо, что я мало буду видеть Женни и маленькую, когда она появится, — упорствует Марджив.

— Это еще не причина, чтобы Рокси порвала с их отцом, — говорит Честер. — Кроме того, нам, наверное, придется материально помочь им.

Марджив удивленно смотрит на мужа: он что, шутит? Но Честер вполне серьезен.

— Я и сама подумала, что нам надо оплатить адвоката, — соглашается она. — Во Франции, думаю, найдутся хорошие профессионалы. Ты кого-нибудь знаешь, Джейн?

— Все лаканианцы, сторонники парижской школы фрейдизма. — В голосе у нее сомнение.

— А вы знаете, что «Святая Урсула» Рокси может быть довольно ценной вещью? По крайней мере сейчас, когда в Гетти готовят экспозицию «Источник света: школа Латура». Собирают работы того периода, именно те, где человек или предмет освещается источником света, находящимся на самой картине. Не то что, например, у Вермера — светом из окна или источником вне холста.

— В Гетти хотят получить «Святую Урсулу»?

— На время. Изабелла могла бы привезти ее, когда вернется.

— Музей может сам оплатить упаковку и перевозку, — замечает Честер. — Да и страховку тоже.

— Почему ты говоришь «Роксина «Святая Урсула»»? — задает Роджер роковой, как окажется, вопрос.

После обеда Честер выходит во двор разобрать жаровню. В другие дни он редко берет в руки какие-либо инструменты, но эти он любит: длиннозубую вилку, тяжелые рабочие рукавицы с кожаными ладонями, металлическую щетку, которой счищает с вертела остатки цыпленка или рыбы (прежде это была говядина). Ему нравится запах угля и жира. Он думает о Рокси, приемной дочери, которая ближе ему, чем родные Изабелла и Роджер. Между ним и Рокси всегда была молчаливая приязнь. Ее подростковые закидоны были такие же, какие он знал за собой, ее спокойствие и серьезность тоже напоминали его собственные, а вот непоседливая, порывистая Изабелла приводила его в изумление, равно как и ее спортивные таланты. Роджер? Тот словно слепок с самых плохих сторон его натуры — нетерпимости и напористости. Впрочем, оба они такие, это у них от Андреа, их несчастной матери, потому что сам он — человек внимательный и спокойный.

Он тревожится за судьбу Рокси, боится, что развод раздавит ее. Развестись может кто угодно, и многие разводятся, но большинство к моменту развода уже жаждут избавиться от человека, которого они — невозможно себе представить — любили и с которым спали. Человека, чьи отталкивающие черты приводят тебя в растерянность, потому что отражают твой дурной вкус, твою незрелость или незавидную роль существа, родившегося под несчастливой звездой.

Из писем Рокси видно, что ее раздирают противоречивые побуждения, что она выбита из колеи и уязвлена до глубины души угасанием любви того, кого она любит. Честер не знает, что он может сделать для Рокси, разве что удавить мерзавца, этого лягушачьего принца.

Загрузка...