Глава 20

Мия проснулась и увидела Джеймса, упирающегося в неё плечом и обнимающим её.

— Эй, Соня, — шепчет он. — Ужин готов.

Мия вытянула руки над головой, услышав небольшой треск и шипение огня. Во сне она играла в снежки с Джеймсом. Маленькая тень показалась между ними, хихикая. Это был их ребёнок.

— Я видела ребёнка во сне, — сказала Мия слабым голосом. — Я не удивлюсь, если моё подсознание знает, на кого он будет похож.

— Какой он был во сне? — спросил Джеймс, помогая ей встать на ноги. Он вёл её по коридору, мимо кухни, в небольшую столовую. Стол был великолепный, из тёмного дерева, ему явно не менее ста лет.

— Ребёнок? — она поморгала, воспоминания вдруг улетучились. — Не помню. Зато я точно помню, что мы были счастливы.

Джеймс наполнил её тарелку лингвини в сопровождении салата, и подал бокал игристого виноградного сока. Себе же он налил красное вино. Он поднёс свой бокал к её бокалу. Его лицо было расслабленным, на нём виднелась более пушистая борода, нежели та, которую он обычно носил в офисе. Ей нравилась его неопрятность; она покоряла её и так соответствовала дикой природе.

— Спасибо, что сегодня ты здесь со мной, — сказал Джеймс, чокаясь своим стаканом с её. — Я не знал, насколько важно для меня показать тебе мою жизнь и моё прошлое.

— Для меня это тоже много значит, — ответила Мия. Она отхлебнула пенящийся виноградный сок, а затем перешла к лингвини, живот болел от голода.

— Ты самая голодная женщина, которую я когда-либо встречал, — пошутил Джеймс.

Мия одарила его пронзительным взглядом, поднимая умело ухоженные брови в сторону Джеймса.

— Нет, нет, я не говорю, что это плохо! Я думаю, это очень сексуально, что ты так хорошо ешь, — сказал Джеймс. — Может быть, это связано с биологией. Я хочу, чтобы малыш был здоров, и хочу кормить тебя.

Мия на мгновение замерла. Она почувствовала, как в ней просыпаются вопросы. Она знала, что разговор должен начаться.

Слова вырвались быстро:

— Почему ты провёл большую часть своего детства в канадской глуши, Джеймс? Я знаю, что ты не канадец. Я прочитала в интернете, что твои родители из Чикаго.

Джеймс склонил голову:

— Я не могу поверить, что они получили так много информации обо мне, — засмеялся он.

— Просто Чикаго был указан как место твоего рождения. Остальное я уже додумала.

— Я должен был этого ожидать от столь замечательного журналиста, — подмигнул Джеймс. Но вскоре его лицо вытянулось. Он знал, она ждала его ответа. — Ну, я родился в Чикаго, на юге. Мои родители были очень бедны, когда я был молод, пока мой отец не срубил крупную сумму денег на фондовой бирже и не купил угольную шахту здесь, в горах. После этого они очень сильно поссорились с матерью. И большинство своего времени он проводил здесь. Он не был семейным человеком. Они развелись, когда мне было четыре или пять. Я мало что знал о причинах развода.

Мия нахмурилась, задумавшись о том, каково было ему жить в таком хаосе. Наверное, каждый из нас когда-то пережил трагедию, похоронив её где-то глубоко и пронося через всю свою жизнь.

— В любом случае. Поскольку мой отец получил так много денег, а прибыль от шахты продолжала расти, он купил это место, всего в нескольких километрах. Согласен, этот особняк не такой уж и дорогой, как оригинальный классический, за исключением канадской глуши. Какой-то английский герцог построил его, может быть, сто пятьдесят лет назад, а после, когда его потомки не захотели здесь жить, мой отец выкупил его. Он стал одержим этим… почти как отшельник. Он превратил его в нечто невероятное. Интерьер и дизайн фигурировали в архитектурных журналах по всему миру.

— Но ты остался в Чикаго? — спрашивает Мия. Её сердце бешено билось.

— Да. Моя мать воспитывала меня в детстве, и я не хотел оставлять её одну. Я должен был приходить домой из школы вовремя, плюс-минус пять минут, она волновалась. Такой матерью она была. Но более того, она была одинока. Она любила отца, а он бросил её и уехал, когда появилось достаточно денег. Я был слишком молод, чтобы понять это. Я думал, нам будет лучше вдвоём. Но ей, конечно, было очень тяжело. Я читал это в её глазах. Они поженились, будучи молодыми, ей только исполнилось 25, как и тебе сейчас, когда мне уже было 5 лет, — сказал Джеймс, жестикулируя.

— Я не могу представить себе это. Бросить своего ребёнка и уйти. — Мия вздрогнула, приобняв свой живот.

— Я не уверен, что всё было именно так, — продолжил Джеймс, — но мне кажется, именно стресс из-за одиночества и забота обо мне в конечном итоге привели к её проблемам со здоровьем. Впервые я заметил их, когда мне было восемь или девять. Она всегда кашляла. Иногда становилось очень плохо, но каждый раз она поправлялась. Она всегда покупала простенькие лекарства без рецепта — всегда универсальные — и на следующий день улыбалась мне своей солнечной улыбкой, как ни в чём не бывало. — Джеймс покачал головой. Боль видна была в его глазах.

— Так продолжалось пока мне не исполнилось одиннадцать. Я помню тот день, когда она забрала меня из школы, её глаза налились слезами. Она схватила меня за плечи и притянула к себе, обнимая меня крепко-крепко. Я помню, она сделала это в присутствии моих друзей, и моё лицо стало свекольно-красным; я был так смущён.

Мия издала тихий смешок, зная, что эта история могла бы быстро превратиться в трагедию; она была в нескольких шагах от слёз.

— Мама сказала мне, что у неё выявили рак лёгких. Ей сообщили, что осталось шесть месяцев. Просила меня не волноваться, ведь ей до этого было намного хуже, но она справилась. — Джеймс сложил руки на столе и напряг пальцы, он явно переживал.

Мия протянула ладонь через стол и положила её на его руку.

— Визиты в больницу были тяжёлыми. Я оставался у друзей, пока она проходила химиотерапию, и сидел у её кровати вечерами, делая домашние задания, или пытаясь их делать. В основном, мы просто шутили друг с другом. Мы могли общаться часами. Мне было только двенадцать, но я могу сказать, что она была удивлена моим умом. Я был многословен, как и она. В течение последних недель своей жизни она постоянно говорила мне, как гордиться мной.

Вокруг них, в воздухе чувствовалось напряжение. Мия закрыла глаза:

— Она умерла.

— Да. Как доктор и говорил. У меня не было последнего разговора с ней, как это бывает в кино — когда ты хотел сказать всё и сказал. Я был в школе, когда она умирала, писал тест. У меня 92 %, что, вероятно, не удовлетворило бы маму, она бы сказала мне заниматься лучше, — он тяжело сглотнул. — Мне жаль, что я так эмоционален. Я никогда не рассказывал никому эту историю.

— Это большое горе, я понимаю, — ответила Мия шёпотом. Она позволила повиснуть минуте молчания, прежде чем снова продолжила задавать вопросы. Она не могла и предположить, что его прошлое было такой ужасной трагедией. — Твой отец пришёл на похороны?

Джеймс покачал головой:

— Нет. Он просто отправил билет на самолёт, зная, что теперь должен заботиться обо мне. Он даже записки мне не написал, сообщая, что сожалеет. Для него моя мать была чужой. Она была не нужна ему, и он не нуждался в памяти о ней.

— И затем ты переехал сюда?

— Именно. Моя комната, кстати, располагалась на этом этаже. Двенадцатилетний мальчик со своей собственной кухней. Общаться с отцом мне особо не хотелось, мы редко контактировали. Но я рос в одиночестве и часто убегал в деревню, где и встретил Майка и несколько других ребят. Они стали моей семьёй здесь. Моим спасательным кругом. Я скучал по Чикаго, но знал, что, если я вернусь, матери всё равно там не будет, и всё изменится. Моя жизнь была перевёрнута вверх ногами.

— Ты не пытался стать ближе к отцу? — спросила Мия.

Джеймс пожал плечами:

— Я видел его, может быть, несколько раз в неделю. Когда мне исполнилось тринадцать лет, он закончил с дизайном интерьера этого места и хотел заняться чем-нибудь другим. Так он начал проводить всё больше времени в шахте. Он приходил домой вонючий и в саже, и я ненавидел находиться рядом с ним, когда он говорил о моей матери. Я знал, что он был моим единственным родственником, и поэтому я жил здесь. Возможно, в противном случае я бы сбежал. Обнаружил бы где-нибудь новую жизнь.

Мия посмотрела на свою тарелку, фильтруя слова:

— Как такое вообще может быть? — Она отодвинула свою тарелку вперёд, в сторону свечи. — Не думаю, что смогу дальше есть, — прошептала она. — Может быть, я доем потом?

— Я тоже больше не голоден, — пробормотал Джеймс. — Давай прогуляемся по снегу? Там есть тропинка вдоль деревьев. Ещё не совсем темно, рядом с Аляской всегда темнеет позже. Наклон земной оси и всё такое.

Мия кивнула, поднимаясь на ноги. Девушке было тяжело, всё тело болело, она была сыта его рассказами. Джеймс держал её за руку, пока они спускались по ступенькам и выходили через боковую дверь в снег. Они были плотно прижаты друг к другу, а Мия выглядывала из своего шарфа:

— Но никто больше не живёт здесь, — начала она, как бы спрашивая. — Что случилось с этим местом после того, как ты пошёл в колледж?

— Ты не собираешься дать мне забыть эту историю, не так ли? — подтрунил Джеймс.

— Мы уже по колено в море, — ответила Мия. Вечернее солнце над ними поблёскивало на снегу, вечнозеленые растения сверкали. Было похоже на последние мгновения праздничной вечеринки. Нашла ностальгия.

— Хорошо. До переезда в Портленд, как ты, наверное, знаешь, я поступил в университет Вашингтона. Мне нравилось в Штатах. Я чувствовал себя там как дома. И поскольку с отцом у нас не было тёплых отношений, меня не тянуло обратно в Канаду. Наши отношения становились всё более натянутыми. И потом — тебе это понравится — отец пригласил меня к себе в одну декабрьскую ночь, девять лет назад, спросив меня, не хотел бы я приехать домой на Рождество.

Мия нахмурилась. Она чувствовала что-то зловещее в его словах.

— У меня действительно не было планов, и я был не против того, чтобы приехать сюда, — сказал Джеймс, пожимая плечами. — Я хотел увидеть друзей детства, свою спальню, этот живописный вид гор. Я признался сам себе, что пропустил всё это, и, возможно, пропустил хорошего старика. Мне был 21 год, а я и не собирался искать все ответы на вопросы. Поэтому я позволил ему купить мне билет, и полетел.

— На собственном самолёте?

— Нет, тогда у меня ещё была не такая обеспеченная жизнь, — рассмеялся Джеймс, удивляясь. — Я прибыл в канун Рождества и проснулся здесь на следующее утро, в сам праздник. У отца был повар, который приготовил грандиозный завтрак для нас. Мы вместе сидели в пижамах, двое мужчин, и разговаривали — у нас состоялся такой разговор, которого никогда не было за всю нашу жизнь. Он рассказал мне, как впервые влюбился в мою мать, — продолжил Джеймс. — Он встретил её в книжном магазине в Чикаго и не смог отпустить просто так, ничего не сказав. Мне было больно слышать это и тяжело вспоминать её. Я смотрел на ситуацию сквозь розовые очки. Я спросил его, как он мог разбить ей сердце, на что он ответил, что жизнь усложнилась. Он выглядел ужасно в момент, когда говорил об этом, как будто был в нескольких шагах от смерти. Я спросил, жалеет ли он о произошедшем, и, к моему удивлению, он сказал «да». Он сказал, что какая-то часть его хотела остаться в Чикаго с матерью, но, оставшись, он был бы несчастен. Я помню, как стукнул по столу, требуя ответа, как мог он знать это на 100 %. «Ты не должен был уходить, — я начал кричать на него. — Мы могли бы быть настоящей семьёй. Ты мог бы дать ей столь необходимую ей поддержку. Она всегда была больна, отец. Она всегда была так одинока. Это всё из-за тебя». Что-то в этом роде.

После этого я встал. Плюнул на пол в этой безупречной столовой, заполненной ёлками, и сказал ему, что она умерла, потому что он был слишком напуган, чтобы жить жизнью, наполненной любовью. И добавил, что ненавижу его за это. — потерянный на миг, он покачал головой. Мия крепко сжала его руку. — Я позвонил Майку и попросил отвезти меня в аэропорт, чтобы полететь обратно в Сиэтл. Я вернулся к своей новой жизни и пытался представить, что Рождества никогда не было. Через год, когда закончил учёбу, переехал в Портленд… И, думаю, остальное ты уже знаешь — деньги, слава… и продолжал бороться, зарабатывать, чтобы забыть всё, что случилось когда-то с моими родителями.

Джеймс, явно озабоченный, почесал в затылке свободной рукой. Мия обняла его за шею, оставив мягкий, нежный поцелуй на его щеке:

— Что случилось с твоим отцом? — спросила она, её голос едва был слышен. Внезапно реакция Джеймса на рассказ о Кристофере Парсонсе, человеке, который попытался сохранить дух Рождества живым до конца апреля, обрело смысл.

— С тех пор мы не общались, — ответил Джеймс. Он повёл её в сторону особняка, снег хрустел под ногами. Над ними уже горели звезды в сумеречном небе. — Майк, конечно, информировал меня обо всём происходящем. Это маленький городок, где все друг о друге всё знают. Но мой отец продал шахту, может быть, через два года после этого Рождества и переехал на Карибский полуостров. Я думал связаться с ним. Я даже посетил его курорт. Но, честно говоря, Мия, он знал, что я приехал. Моё имя во всех новостях. Он мог встретиться со мной в любой момент.

Мышцы и кости Мии ныли всю эту историю. Она последовала за Джеймсом наверх, в безопасное и уютное помещение. Джеймс бросил пару поленьев в огонь, заставив камин рычать, пока пламя щекотало внешние края кирпичей. Мия закуталась в тёплое одеяло и, прильнув к Джеймсу, почувствовала себя волнующе наедине с ним, продолжила слушать его рассказ. Она чувствовала, что могла увидеть Джеймса издалека, теперь, оценив корень его проблем и тревог.

— Ты так добр ко мне, — прошептала она. — Несмотря на все потрясения, которые пережил. Ты со всем справился.

— Кроме Рождества, — произнёс Джеймс шёпотом, целуя девушку в лоб. — Кроме него.

— И теперь я понимаю, почему.

После небольшой паузы Джеймс продолжил:

— Я хочу извиниться за то, что не спрашиваю тебя о твоём прошлом. Я хотел избежать темы моего прошлого так сильно, что просто пропустил вообще тему о прошлом. Но теперь я вижу, насколько важна история жизни, именно она определяет, кто мы такие. — он заправил локон Мии за ухо, мило улыбнувшись. — Пожалуйста. Расскажи мне о своём прошлом, малышка Мия. Кто мать моего ребенка? И кто скрывается под этими красивыми каштановыми волосами?

Мия не чувствовала ног. Джеймс возвалил огромный груз на свои плечи, рассказывая историю, и теперь, конечно, он просит её сделать то же самое. Открыться перед ним, поведать все секреты.

На мгновение она вспомнила себя маленькой девочкой в детском доме, отсчитывающей дни до Рождества. Директор часто забывал её имя и называя Мию Мари. Так долго, что она поняла, что она — никто.

— Меня отдали в детский дом, как только я родилась, — наконец, заговорила Мия, её голос слегка дрожал. — Моя мать не могла позаботиться обо мне по каким-то причинам. Мне никогда не говорили, почему — была ли она подростком, или у неё не было денег, или она просто не могла найти безопасное место для того, чтобы растить меня, не знаю.

— Это было в Портленде? — спросил Джеймс.

Мия кивнула:

— Я там родилась, и с течением времени я побывала практически во всех приёмных семьях города. Я переезжала каждые пару месяцев. Много раз я даже и не начинала распаковывать вещи. Ты тоже был тут один. Ты был изолирован от любви своего отца, и после смерти матери. — она чувствовала, как слёзы ползут из её левого глаза вниз по щеке. Она прильнула к нему ближе. — Мы оба были так одиноки, так много общего в наших жизнях.

Они сидели вместе, слушая треск огня. Небольшой портрет на камине показывал молодого парня и женщину двадцатых годов, и Мия знала, даже не спрашивая, что симпатичная блондинка была матерью Джеймса. Женщина смотрела на своего сына, который держал в руках удочку, с чистым выражением любви. Мия надеялась, что смотрит на него такими же глазами.

— Рождество было единственным временем, когда я чувствовала себя хорошо, — продолжила Мия, её голос был спокойный, едва слышимый. — Каждый декабрь мы украшали детский дом гирляндами, вешали мишуру на ёлки, и я чувствовала волнение, которое, казалось, перевешивало моё одиночество. В канун Рождества я лежала, не смыкая глаз, жаждала услышать шаги Санты. Конечно, мальчик в конце концов объяснил мне, что он был не настоящим, — она усмехнулась, покачав головой. — Но это не имело значения; Рождество не в этом заключается. Для меня это был способ притвориться, лишь на мгновение, что мир был наполнен магией, а во тьме есть свет.

— Всё ведь так и было, правда? — спросил её Джеймс, вытирая слезу с глаза. — Но твоя жизнь изменилась. Тебя удочерили, в конце концов?

— Да, — сказала Мия, её разум прокручивал события того рокового дня. — Моя мать и отец появились в приюте, когда мне было 14. Мы играли в игру «Эрудит», и я показывала моего отца. Я помню этот момент так хорошо. — она издала короткий смешок, вспоминая выражение его лица. — Он не верил, что я могу быть лучше его и не держать зла. Но я доказала, что он ошибался.

— Он, должно быть, невероятно горд тобой, — сказал Джеймс.

Мия склонила голову набок, понимая, что она прятала родителей от Джеймса. Они жили в часе езды от Портленда, в деревне, и знали, конечно, из еженедельных телефонных звонков, что Мия беременна. Но они ещё не видели Джеймса:

— Я бы хотела, чтобы ты встретился с ними, — прошептала она. — Думаю, ты им понравишься.

— Конечно, я им понравлюсь, — усмехнулся Джеймс. — Я собираюсь стать частью вашей семьи.

Мия взяла его руку и положила её на живот, позволяя ему коснуться её нежной кожи. Они разделили этот момент, их глаза наполнились эмоциями.

— Я понимаю твоё прошлое, Мия, — заговорил наконец Джеймс слабым голосом. — Мне жаль, что потребовалось так много времени, но я клянусь тебе, что положу все свои силы, чтобы обеспечить нашего ребёнка, который внутри тебя чувствует и любовь, и поддержку, которой мы были лишены в детстве. Я клянусь, что буду играть в «Эрудит» и прятки, и утешать его или её всю ночь, пока малыш не перестанет плакать. Я обещаю делать всё это. И, более того, я обещаю любить тебя целиком и полностью, так как мы идём по этому пути вместе.

Мия сократила расстояние между ними и поцеловала его искренне и страстно в губы. Было далеко за полночь, они были так близки друг к другу, подпитываемые жаждой тел друг друга, тех тел, которые хранили свои секреты долгие годы; тел, которые готовы были стоять друг за друга, преодолевая все препятствия на своём жизненном пути.

Загрузка...