Роковое пари

Глава 21. Бонни: если я не готова, я подготовлюсь

— Бабушка! — едва не плача, бросаюсь я к ней.

Она нежно мне улыбается, перед тем как я заключаю её в свои объятия.

— Ну-ну, Бонни, всё хорошо, — гладит она меня по спине. — Я в порядке.

— Ты нас жутко напугала, — шмыгаю я носом, отстраняясь.

Не передать словами, как я рада, что с ней всё нормально.

— Мне жаль, что так вышло. Просто я не ожидала, что твоя мать... Хотя почему нет? С её образом жизни... Впрочем, это дело десятое. Где твой брат? Он остался с ней?

— Ронни всё знал и не сказал нам.

— Неужели? — удивляется бабушка.

— Да. Если бы не он... — вновь злюсь я.

— Постой, детка, — хмурится она. — Ты винишь своего брата в том, что со мной случилось?

— Он и сам признаёт свою вину, и ему стыдно, что очень хорошо.

— О, милая... Ронни здесь совершенно не причём. Я не хочу этого признавать, но у меня возраст такой. Меня могло лишить чувств что угодно! Даже весть от том, что у тебя, моей маленькой девочки, появился молодой человек. Понимаешь?

Я хватаюсь за колечко и кусаю губы. Бабушка это замечает:

— Что такое? Бонни, ты действительно с кем-то встречаешься?

— Ты только, пожалуйста, не волнуйся! — обхватываю я её пальцы своими. — Дилан — хороший! И он мне очень-очень нравится! Он сейчас здесь — примчался меня поддержать... Видишь? Я ему так же дорога, как он мне.

— О, милая, — коротко касается она ладонью мней щеки. — А что Ро? У него тоже кто-то есть?

— Есть, — признаю я, опустив глаза.

— Бог мой! Почему я ничего не знаю? Ладно, Ронни — мы с ним никогда не откровенничали, но ты... Совсем не хотелось поделиться со мной новостями?

— Тогда я не была уверена, что эти отношения к приведут к чему-то хорошему, — честно говорю я.

— А сейчас уверена?

— Да, — улыбаюсь я. — Теперь между нами всё правильно.

— Только теперь? — сужает она глаза.

— Это долгая история, ба, — отмахиваюсь я, не желая вспоминать о споре. Сейчас есть вопросы куда важнее, чем причина начала наших с Диланом отношений. — Что нам... Что нам делать с мамой, бабушка?

— Ты... — настораживается она. — Беспокоишься о ребёнке, милая?

— Очень! — сильнее сжимаю я её пальцы. — Она не бросила наркотики, не наблюдается у врача и совсем себя не бережёт! Я не могу спокойно жить, зная, что никто не позаботится о ней и о её ребёнке...

— Очевидно, именно поэтому Ронни ничего тебе не рассказал, — строжится бабушка. — Даже не вздумай, Бонни, перебраться к ней, слышишь меня?!

— Но как же...

— Бонни! Твоя мать загубила жизнь себе, и я не позволю ей сделать тоже самое с твоей жизнью! Её ребёнок — не твоя проблема, ясно?

А чья? Он же мой брат или сестра!

Но сейчас я решаю не настаивать на этом, потому что не хочу ещё сильнее волновать бабушку. И потом, я ещё не совсем освоилась с новой действительностью, и уж тем более не знаю, как поступать.

Но я что-нибудь решу. Обязательно. Просто мне нужно немного времени.

— Ронни здесь, мы вместе привезли тебя в больницу. Позвать его? — предлагаю я.

— Разумеется, позови, — всё ещё сердится бабушка. — Должна же я ему объяснить, что он ни в чём не виноват, раз этого не сделала его сестра.

Я поджимаю губы и, кивнув, иду вон из палаты, но на пороге замираю от оклика бабушки:

— Бонни, я желаю тебе счастья, ты же понимаешь?

— Понимаю.

— Езжай домой, отдохни, ладно?

— Хорошо.

Я нахожу брата у стены недалеко от палаты бабушки. Он сидит прямо на полу, опустив голову. Дилана я вижу на сидении, дальше по коридору. Киваю ему и подхожу к Ронни, трогая его за плечо:

— Бабушка хочет тебя видеть.

— Правда? — поднимает он голову.

— Она тебя не винит, в отличии от меня-злюки, — хмыкаю я.

Ронни поднимается на ноги, делает шаг мимо меня, но останавливается:

— Бо, на счёт матери... Мы что-нибудь придумаем. Вместе, ладно?

— Я не уверена, что мы сможем договориться, — отвечаю я честно. — Иди, она тебя ждёт. Вы с ней, наконец-то, на одной стороне.

— О чём ты? — не понимает брат.

— Неважно. Дилан отвезёт меня домой.

— Ладно, — не хотя соглашается Ро. — Там и поговорим чуть позже.

Я киваю и направляюсь к Дилану. Он поднимается с сидения и вглядывается в моё лицо. Его вечные спокойствие и серьёзность сейчас для меня, как глоток прохладной воды, успокаивающей разгорячённое сознание.

— Мама сказала, что твою бабушку оставят здесь до утра. Хочешь, чтобы я отвёз тебя домой?

— Хочу. Но только не домой.

Дилан ещё мгновение всматривается в мои глаза, а затем, кивнув, берёт меня за руку. Мы молча спускаемся на первый этаж, выходим из здания больницы на свежий ночной воздух, а затем добираемся до парковки. Дилан привычно ждёт, пока я застегну на своей голове шлем и усядусь на байк позади него, а затем приводит его в движение.

Я прижимаюсь к его спине и закрываю глаза.

Неважно куда он меня везёт, главное, что он рядом. Особенно теперь, когда я больше не корю себя за спор, от которого отказалась. Жаль только, что с решением одной проблемы, появились новые...

Мама-мама...

Ну как же так?

Ты была так молода, когда появились мы с Ро, не справилась с той ответственностью, что на тебя свалилась вместе с нами... Особенно тогда, когда нас всех оставил папа. И вот теперь жизнь дала тебе ещё один шанс. Но ты его игнорируешь, слабовольно уступая вредной привычке, которая однажды может тебя убить.

Как она этого не понимает?!

Как можно собственноручно губить жизнь внутри себя?

Этот малыш... Он ведь ни в чём не виноват, а страдает уже в утробе матери!

Я обязана это исправить, кто бы и что бы мне не говорил.

Дилан привозит меня к себе домой. Включает ночник, усаживает на мягкий диван в гостиной и, вернувшись с кухни, протягивает кружку с горячим шоколадом. Я благодарно ему улыбаюсь, пока он садится рядом.

— Сэм обожает горячий шоколад, когда его что-то беспокоит.

— Ты считаешь, что меня что-то беспокоит? — спрашиваю я.

— Да. И дело не только в том, что случилось с твоей бабушкой. Поделишься?

Я ставлю кружку на низкий столик и, пожав под себя ноги, обнимаю маленькую подушку, что лежала между мной и Диланом. Смотрю на старинные часы, что висят над проходом.

— Моя мама беременна. И срок уже очень большой.

— И ты переживаешь о ребёнке?

Я перевожу взгляд на лицо Дилана. Он не выглядит поражённым.

— Ты не удивлён...

— Ванда, мама Сэма, — усмехается он. — Она считает своим долгом передать мне все сплетни трейлерного парка, пока я занимаюсь с братом. Так что, да, я знал о твоей маме.

— Похоже, только мы с бабушкой об этом не знали, — вздыхаю я.

— Львёнок, — тоже вздыхает Дилан. — Ты невероятно добрая и заботливая. Чистая душой. И мне кажется, я знаю о чём ты думаешь. Поэтому тебе необходимо знать, что от тебя мало что зависит. Ты должна понимать, что тебе будет не легко.

— Что ты имеешь ввиду?

— Ребёнок твоей мамы с большей вероятностью родится не здоровым. Не бери на себя такую ответственность, если не готова. Понимаешь?

— Не... не здоровым?..

— Как Сэм, например, — кивает Дилан. — Ванда до его рождения тоже сидела на наркотиках.

— Боже...

Я об этом даже не думала!

— Такой ребёнок требует особого внимания, Львёнок. И вряд ли его будет оказывать ему твоя мама. А тебе самой только семнадцать. Откажешься от школы и колледжа ради него? Но тогда встанет финансовая сторона вопроса. Пойти работать ты не сможешь, и государственную помощь оформить не получится, потому что ты не его мать. А его матери помогать не станут.

— И... — тереблю я колечко, не понимая к чему он ведёт. — Что... что ты предлагаешь?

— Ничего.

— Но ты...

— Бонни, я лишь хочу, чтобы ты не решала что-либо с горяча. Думай о последствиях.

— То есть, — откладываю я подушку и поднимаюсь на ноги. — То есть мне нужно забыть о том, что у меня скоро появится на свет брат или сестра? Ты мне это предлагаешь?

— Ещё раз: я ничего тебе не предлагаю. Но считаю, что будет лучше, если о ребёнке позаботится государство. Лучше для тебя и твоего будущего. Лучше для него.

— Отдать его приёмной семье?! — недоумеваю я. — Той, которой деньги от ребёнка важнее самого ребёнка? Я проходила через это, и никому не пожелаю подобного! Уж лучше с плохой матерью, но родной. Чужие люди никогда не станут заботиться о тебе больше, чем родные.

— Ты жила в приёмной семье? — интересуется Дилан ровно.

Я теряюсь:

— Нет, но мама говорила...

— Понятно.

Дилан поднимается с дивана, подходит ко мне и притягивает к себе за поясницу. Смотрит пристально и серьёзно. И я вдруг понимаю, что веду себя глупо, потому что он сказал мне всё это не с целью причинить боль или напугать. Он просто хочет, чтобы я не теряла рассудок, поддавшись эмоциям.

— Прости, Дилан, — шепчу я.

— Тебе не за что извинятся, Львёнок. Страх — это самое действенное оружие в руках манипуляторов. Я прошёл через это со отцом. Твоя мать просто запугивала вас с братом, чтобы добиться своей цели, вот и всё.

— Да, ты, наверное, прав.

— Я привязан к Сэму настолько, насколько умею быть привязанным, и делаю всё от себя зависящее, чтобы он был счастлив. Но если бы Ванда не старалась, как она старается сейчас, я предпочёл бы, чтобы он жил в морально здоровой семье. И не променял бы своё будущее на заботу о нём.

Мне вдруг становится так страшно, что я начинаю дрожать, но понять причину этого страха не получается. Поэтому я сосредотачиваюсь на другом:

— Ты говоришь правильные вещи, но они звучат немного цинично.

— Потому что я — циник, — серьёзно кивает Дилан, отчего мне становится ещё страшней. — Но ты другая. Поэтому тебе нужно было услышать мнение кого-то, вроде меня, чтобы принять взвешенное решение и ни о чём потом не жалеть, понимаешь?

Я киваю и выбираюсь из его рук:

— Можно воспользоваться туалетом?

— Конечно.

В горле собирается горький ком, на грудь давит неприятное чувство, глаза слезятся.

Мне необходимо побыть одной.

Кажется, единственное, что я поняла из разговора с Диланом — это то, что он и правда не умеет любить. А это значит, что он никогда не полюбит меня...