Завтрашний день у капитана Решетникова был определен на обустройство бытовых и личных дел. Затем они с инженером собирались отправиться на один из близлежащих железнодорожных узлов по какой-то своей таинственной надобности. Поэтому Решетников с Машей уговорились с утра пораньше идти на Листвянку кататься на коньках. Не по-мартовски ярко светило солнце, заметно потеплело, и снег уже не валил хлопьями над лесом, где все громче раздавалась оживленная птичья разноголосица. Даже вороны каркали совсем по-весеннему. А уж синицы так рьяно пробовали свои хрустальные горлышки, что, казалось, над берегами кто-то рассыпает звонкую канитель.
Ботинки Петра Викентьевича, любезно одолженные Решетникову для катания, слегка жали капитану. Зато коньки оказались великолепны: остро отточенные, без единой зазубринки; их лезвия плавно катили по ледовой глади, так что капитан нет-нет да и притормаживал. Зато Маша чувствовала себя на льду Листвянки в родной стихии!
Она то плыла медленно и плавно точно лебедушка по озеру, то совершала кружение, а то принималась крутить пируэты, от которых у Решетникова буквально дух захватывало.
— Да вы просто Снегурочка! — кричал он с другого берега, любуясь стройной и ладной фигуркой в коротком и легком беличьем полушубке, специально выдубленном для ледовых забав.
Маша смеялась в ответ и, разогнавшись, стремглав катила к кавалеру. Тот подхватывал ее за руку, и далее они уже устремлялись по льду вместе, не встречая на пути препятствий, кроме разве что понятного стеснения и непривычки к партнеру.
Решетников был старательным, но не слишком ловким фигуристом. Несколько раз он терял равновесие, принимался эквилибрировать, и лишь Машина рука возвращала ему опору на скользкой замерзшей реке. Наконец, и ее усилия не помогли — после очередного па капитана развернуло, подхватило ветром, и он, неловко растопырив руки и смеясь над собственной неуклюжестью, покатил прямо в сугроб.
Там его путь и завершился. Решетников качнулся, вдобавок неловко подвернул ногу и ткнулся носом прямо в снег. Покуда он вставал и отряхивался, украдкой потирая ушибленную спину и филейную часть тела, девушка уже докатила до маленького заливчика, мыском врезающегося в берег, поросший высокими рыжими соснами.
— Ой! — радостно вскрикнула Маша и всплеснула руками. — Рогдай!
Ответом ей было приглушенное низкое рычание.
Капитан мгновенно обернулся и замер.
Напротив девушки в снегу стояла огромная собака. Размеры, экстерьер и пушистая шкура выдавали в нем кобеля кавказской породы, известной своим свирепым нравом. Таких собак охотно использовали горские пастухи в качестве волкодавов: стальные шипастые ошейники надежно защищали горло, толстые шкуры с длинной шерстью нелегко прокусить даже мощным волчьим челюстям. Кавказские овчарки были незаменимыми помощниками пастухов и отличными сторожами овечьих стад.
Знал Решетников о собаках кавказской породы и еще кое-что, вовсе нехорошее, оттого со всех ног бросился к девушке на помощь. Да вот беда: коньки почему-то отказывались везти его прямо, видать, сказались редкие катания капитана с барышнями на городских прудах. А Маша, напротив, не испытывала перед грозным зверем ни малейшего страха!
— Рогдаюшка! — ласково позвала она пса. — Ты что же это, не узнаешь меня? Это же я, Маша!
Пес в ответ угрожающе оскалился, приподняв верхнюю губу и демонстрируя огромные желтые клыки.
— Ну не сердись, — примирительно сказала девушка. — Бросили тебя хозяева, да? Знаю, знаю, пушистик!
И она бесстрашно шагнула к собаке.
— Стойте! — закричал Решетников. — Ради Бога, ни шагу больше!
На разъезжающих ногах он неуклюже покатил к Маше. А девушка изумленно обернулась к нему, словно требуя ответа: что это, мол, еще за новости?!
Пес тем временем яростно ощетинился и переступил на снегу сильными, крепкими лапами. Рядом изо льда торчали камни с острыми краями, изглоданными ветром. Собака оскалилась.
В следующий миг Решетников достиг берега. Без лишних церемоний он ухватил девушку за руку и силой дернул на себя. Мгновение — и Маша очутилась в его объятиях.
— Ах!!
Капитан обнял ее одною рукой за талию, другою же принялся торопливо шарить у себя за пазухой.
— Чер-р-рт…
— Что вы себе позволяете?! Ой… Да как вы сме…
Маша изо всех сил забилась в объятиях Решетникова, силясь вырваться. Капитан же, наконец, выпростал руку из складок шинели, и Маша с ужасом увидела в ней пистолет. Он мерно покачивался в руке Решетникова. Капитан целил собаке прямо в лоб!
— Вы что? Это же Рогдай! Собака Юрьевых…
— Да очнитесь же, Мария Петровна! — с силою встряхнул ее капитан. — Вы что, не видите?
Маша покосилась на злобно рычащего пса и обомлела. Рогдай яростно грыз верхушку камня, так что только клыки скрипели и сыпалась леденелая крошка.
— Ты что, песик? — оторопела девушка. — Это же… невкусно! Зубки сломаешь…
Пес лишь мрачно покосился на Машу, после чего ухватил зубами валявшуюся рядом толстую ветку с облупившейся корой и вновь сноровисто заработал зубами.
— Да он… ест ее! — приглядевшись, ахнула Маша.
— Именно, — кивнул Решетников, к которому уже возвратилось прежнее хладнокровие. — Они всегда так делают.
— Кто — они? — недоумевающе проговорила девушка, не в силах оторвать взгляда от огромной собаки. Распаляясь все больше, волкодав измочалил толстый сук и теперь злобно глядел на двух людей, застывших у кромки льда.
Капитан тем временем быстро огляделся, и его лицо изобразило искреннее огорчение.
— Эх жаль, нигде проруби нет. Это было бы последним испытанием.
— Я… не понимаю, — пролепетала Маша.
— Видит бог, милая Мария Петровна, угодили мы с вами в историю, — процедил сквозь зубы Решетников. — Ваш знакомец — бешеный.
— Рогдай? — ахнула девушка.
— Да, — коротко бросил Решетников, понемногу оттесняя плечом свою спутницу от берега в глубь катка. — Молчите и не делайте резких движений.
— Ага, — потерянно кивнула Маша.
И надо же беде случиться, как любят писать классики!
В следующий миг изящная ножка девушки вдруг поехала в сторону. Маша поскользнулась, чего с нею прежде на льду никогда не случалось, — не иначе, от страха перед бешеным псом! — и в испуге вскрикнула.
Рогдай мгновенно вскинул исполинскую башку, повел ею и с глухим рычанием двинулся на капитана.
— Бежим, — прошептала девушка. — На коньках можно успеть укатить.
— Ни в коем случае. Отходите, только медленно. И ни в коем случае не поворачивайтесь к нему спиной, — одними губами проговорил Решетников, по-прежнему держа собаку на мушке. — Если бежать, он сразу кинется на нас. Лед его не остановит. Когтей собаки не втягивают, потому и не скользят.
Он кинул быстрый взгляд на лед и сокрушенно покачал головой.
— Лишь бы он до ног не добрался. Обувка у нас с вами такая — вмиг прогрызет. А тогда быть беде.
Пес словно услышал капитана. В два прыжка он выскочил на реку и оскалился. Теперь и Маша, бочком-бочком ретируясь в глубь ледяного катка, увидела, как с клыков Рогдая серыми мыльными ошметками сваливается пузырящаяся пена. А это был самый верный признак бешенства.
Маша подумала, что капитан сейчас заговорит с собакой, стараясь успокоить ее миролюбивым тоном, ласковой интонацией. Но капитан, похоже, знал, что бешеного пса не задобрить и не остановить иначе, чем силой. Похоже, он неплохо разбирался в собаках.
Несколько мгновений зверь и человек стояли друг против друга. За зверем были инстинкты, кровожадный нрав хищника и страшная болезнь, бушевавшая сейчас в его крови. За капитаном — разум и воля человека, а главное — беззащитная юная девушка.
Дуло пистолета покачнулось, и в ту же секунду разъяренный пес прыгнул.
Маша увидела, как из дула с громким треском вылетело пламя, потом еще и еще раз.
Первая пуля не остановила пса. Уже в воздухе Рогдая настигла вторая, а третья свалила на лед. Могучие клыки клацнули всего в нескольких вершках от носка капитанского ботинка. Еще бы чуть-чуть, и ему пришлось бы объясняться с инженером Апраксиным относительно сохранности одолженной обуви. И это была бы еще самая малая из бед!
Решетников выждал пару минут, после чего осторожно тронул ногой шею поверженного зверя. Тот не шелохнулся.
— Готов, — удовлетворенно произнес офицер и только теперь спрятал пистолет. — Можете глянуть, Мария Петровна.
Маша со страхом и сожалением смотрела из-за его спины на убитого волкодава. А ведь когда-то она кормила Рогдая из рук и безбоязненно расчесывала его густую жесткую шерсть!
— Вы сказали, это собака ваших соседей?
— Да, — кивнула девушка, все еще не в силах оторвать глаз от осевшей туши. — Раньше он жил в усадьбе баронессы. Но потом его куда-то увезли, и с тех пор я Рогдая не видела. А тут вдруг… объявился…
— Судя по возрасту, ему давно уже полагалось умереть, — задумчиво сказал капитан. И, видя недоумение своей спутницы, пояснил:
— Кавказские овчарки сравнительно легко поддаются дрессировке. Но с годами все навыки обучения у них понемногу исчезают, они могут совершенно одичать. Поэтому по истечении определенного возраста хозяева стремятся от них избавиться.
— Убить? — В глазах девушки стояли слезы. Как будто бы этот пес не собирался разорвать ее на части всего две минуты назад!
— Да, — ответил Решетников. — Вот его и увезли из имения. Наверное, в лесу собирались пристрелить.
Маша вспомнила верного слугу баронессы Багрия, готового бежать со всех ног по первому зову своей хозяйки, несмотря на свой угрюмый и нелюдимый нрав. Что ж, такому бирюку собаку убить — раз плюнуть!
— Да, видимо, рука не поднялась. Или сорвался с привязи да сбежал по дороге, — предположил Решетников, осторожно отряхивая девушку от снежной пыли. — А потом принялся бродяжничать и подхватил где-то заразу.
Он бросил последний взгляд на убитого пса и предложил своей спутнице руку.
— Пойдемте, Мария Петровна. Думаю, на этом наше нынешнее катание закончено. Нужно сказать дворовым, чтобы непременно сожгли тело, да поскорее — бешенство чрезвычайно опасно и для людей. Да чтоб молчали об этом прискорбном случае как рыбы… Не хватало еще, чтобы ваши родители узнали, Мария Петровна. Обещайте их не расстраивать, ладно?
Они переобулись, подхватили коньки и зашагали по утоптанной тропинке, уже начинавшей подтаивать из-за яркого солнца. Дорогою Решетников рассказывал о собаках и бешенстве, а Маша слушала, чувствуя его крепкую, надежную руку и понемногу приходя в себя после пережитого волнения.
— Первый признак такой болезни — когда пес отказывается от еды, — говорил Решетников. — Затем появляется агрессия, еще одна форма проявления бешенства. В таком состоянии, Мария Петровна, обезумевший пес начинает пробовать на вкус даже несъедобные предметы — камни, бумагу, мусор. Помните, как он грыз гранит на бережку? А палку?
Маша поежилась и кивнула, после чего еще крепче ухватилась за руку Владимира Михайловича.
— И наконец, его охватывает тяга к бродяжничеству, и он начинает искать, на кого бы наброситься, — продолжал тот, словно бы не чувствуя пальчиков своей спутницы.
А солнце пригревало, светило им вслед, и Маша рассеянно слушала, одновременно — и с гораздо большим интересом! — разглядывая тени — капитана и свою.
Оба силуэта были сейчас так близки друг к другу и удивительно гармонично смотрелись рядом.