Роза и меч

17

Каролина укрылась в «Серебряном месяце» во Фрежюсе, чтобы переждать, пока преследователи не потеряют ее след. Насколько она была права в своей осторожности, подтверждали вести, которые мадам Клер ежедневно приносила из города. Со смехом она рассказывала об арестах во французских портах. Ни одна женщина, вступающая со светловолосым мальчиком на борт корабля, не была уверена, что ее тут же не оттащат в ближайший полицейский участок. Каролина предвидела это. Неожиданной была атмосфера секретности, в которой разыскивался императорский сын. Газеты молчали. Нигде не появилось ни строчки. Но что беспокоило Каролину больше всего, так это то письмо, которое нашли у монсеньора Нери. Там было всего лишь несколько таинственных фраз, адресованных настоятелю монастыря святого Марка во Флоренции. Они звучали так: «Не беспокойтесь. Ничто нас не выдаст. Нашел неожиданную помощь. Ждите нас через три недели…»

Сколько раз Каролина ни перечитывала их, ничего не могла понять. Какая связь существовала между настоятелем и Нери? Кто помогал ему и в чем? Ее предчувствие, что Нери вел двойную игру, стало быть, не обмануло ее, и это письмо наводило на какой-то след. Но куда он приведет?

Восемь дней Каролина провела вместе с принцем в укрытии. Потом она решила изменить свой план и сесть на корабль не во Фрежюсе. Она поедет сухопутной дорогой и поплывет на Эльбу из итальянского порта. Рано утром, на рассвете, третьего сентября они отправились в путь. Мадам и девушки приготовили им две большие коробки для пикника, наполнив всевозможными вкусными припасами: холодное жареное мясо, паштетики, разные салаты, белый хлеб, засахаренные фрукты и другие сладости, вино и самодельный лимонад, все по вкусу принца. Они баловали его как маленькое божество, и он принимал это с естественной грацией божества.

Ближе к вечеру семнадцатого сентября они добрались до маленькой тосканской гавани Пьомбино. В последние часы Каролине казалось, что в Пьомбино ее придется нести на корабль на носилках. После четырнадцати дней езды по разбитым дорогам, после четырнадцати ночей в жестких, плохих постелях у нее было ощущение, что она кукла, которая сейчас развалится. Но когда она увидела, наконец, мачты кораблей, она забыла усталость и все свои боли. Бату остановился по ее приказу у гостиницы «Эльба» Пока слуга заносил багаж в дом, а Бату заботился о выдохшихся лошадях, показался хозяин. Он лебезил перед Каролиной, говорил о двух парадных комнатах, которые еще свободны, трепал принца за щеку и хотел тут же вести их в дом. Однако Каролина отказалась. После долгого путешествия она упивалась свежим воздухом, веявшим с моря. Она взяла принца за руку.

– Мы еще прогуляемся в порт, – сказала она.

– Но, мадам, последний корабль на Эльбу ушел полчаса назад.

Принц вырвался и побежал вперед. Она медленно побрела вслед за ним. Солнце садилось прямо в море. Каролина подняла мальчика на парапет набережной, и они молча смотрели на закат. У Каролины было ощущение, что за эти три недели, которые они провели вместе, сын Наполеона стал и ее ребенком. Она очень привязалась к мальчику с той самой минуты, когда она впервые увидела его – с пистолетом, крепко сжатым двумя ручонками. Потом были восемь дней в доме мадам Клер – веселое, радостное время, и долгая утомительная поездка в карете, во время которой он большей частью спал на ее руках.

Солнце утонуло в море. Она сняла ребенка с парапета, но он покачал головой:

– Пожалуйста, я хочу еще сегодня попасть на Эльбу.

– Ты же слышал, последний корабль ушел… – Она осеклась.

Хозяин! Откуда он мог знать, что она, совершенно посторонняя ему женщина, собиралась покидать Пьомбино на корабле? И что ее целью была Эльба? Ужасное подозрение зародилось в ней, на миг перехватило дыхание.

– Что с тобой? – спросил мальчик.

Она взяла себя в руки.

– Да нет, ничего. Пошли. Ночь пройдет быстро. – Однако страх остался комком в горле, страх, что в последний момент может что-то произойти.

Хозяин ждал ее под дверью. Каролина смотрела на него теперь другими глазами, на этого верткого человечка неопределенного возраста. Он опять увивался вокруг нее. Они вошли в дом, в пустой холл, в котором стояли лишь пара плетеных стульев и жалкие пальмы в деревянных кадках. Каролина беспокойно огляделась. И куда только задевался Бату?

– Если желаете, я прикажу затопить в ваших комнатах, – сказал хозяин – Номера десять и одиннадцать на втором этаже, с видом на море.

Если бы тут был Бату! Перед ребенком она стеснялась показать свой страх. Хозяин взял со стола подсвечник. Он повел их вверх по лестнице, на второй этаж, пошел впереди по узкому темному коридору. Перед одной из дверей остановился.

– Вот мы и пришли, – он поднял подсвечник.

Каролина хотела взяться за ручку, но дверь почти бесшумно отворилась изнутри. Из темноты навстречу шагнул мужчина. На его плечи была небрежно накинута сутана священника. Лоренцо Нери изобразил поклон. В его глазах сверкнула торжествующая усмешка.

– Входите же, графиня де ля Ромм-Аллери ведь это ваше настоящее имя. Я с большим нетерпением ожидаю вас.

Каролина от ужаса лишилась дара речи. Немного успокоившись, она схватила ребенка за руку и хотела бежать. Но тут открылись все двери в коридоре, из них высыпали мужчины, вырвали ребенка и окружили ее. Мальчик громко кричал, звал Каролину на помощь, но напрасно Каролина пыталась пробить мужскую стену. Она и шагу не смогла сделать. Ее грубо схватили за плечи и оттолкнули.

– Смотрите-ка! Дикая голубка, опять хочет упорхнуть… – Хриплый голос, ломаный французский.

Каролина уставилась на мужчину. Борода изменила его, но она узнала это толстое лицо оливкового цвета с жесткими узкими глазами и шрамом от виска до рта. Никакого сомнения, перед ней стоял Махмуд, надсмотрщик за гребцами на корсарском судне. Значит, он все-таки спасся тогда? Махмуд сжал ее запястье железной хваткой, так что от боли она опустилась на колени.

– Вот так-то, моя голубка. Ты еще будешь молить о пощаде.

– Отпусти ее! – Это был Нери. Монсеньор взял Каролину за руку. – Пойдемте! – Закрыв за собой дверь, он остановился перед ней. – Похоже, вы не так страстно ожидали нашей встречи, как я. – Лоренцо Нери подошел к накрытому белой скатертью столу, на котором стояли холодный ужин, хрустальный графин с вином, два прибора и высокие четырехсвечовые фарфоровые канделябры. – Как видите, я подготовил маленький праздник, потому что вы оказали мне огромную услугу, графиня.

Каролине с огромным трудом удалось скрыть свое удивление. Она оказала ему услугу?

– Что с ребенком? Вы не имеете права мучить его.

– Ребенок? Не беспокойтесь. Он вернется к своей матери. Я сам отвезу его туда. Вместе с вами, если вы будете разумны, – свет свечей делал его лицо еще более блеклым, чем обычно. – Кстати, должен сделать вам комплимент. Ваш план был умен. Вы даже меня одурачили на какое-то время. Я бы не смог похитить принца надежнее.

– Изволите смеяться?

Нери помедлил, но искушение насладиться своим триумфом было сильнее, чем его осторожность.

– Вы избавили меня от чрезвычайно трудного и опасного участка работы. И при этом отвели от меня все подозрения. Мы могли бы изъять вас из вашего укрытия во Фрежюсе. Но Пьомбино подходил нашим планам лучше. Лишь поэтому мы позволили вам добраться сюда. Мы все время следили за вами…

«Наши планы»? Что это были за планы? Какую роль играл в них ребенок? И какую он, Лоренцо Нери? Кто он, духовное лицо? Или политик? А его сутана – лишь маскировка?

Каролине опять вспомнилось письмо. Странное, адресованное настоятелю монастыря святого Марка во Флоренции. Инстинктивно она почуяла тогда опасность. И все же попалась в ловушку.

Нери подошел к накрытому столу и сделал приглашающий жест рукой.

– Вы преследовали меня до Пьомбино, чтобы поужинать со мной? – Каролина пыталась выиграть время.

Она все еще надеялась на Бату. Он исчез с того самого момента, как они вошли в гостиницу. Может, отправился за подмогой?

Она поймала взгляд Нери, наполовину настороженный, наполовину злорадный.

– Если вы беспокоитесь о вашем слуге… Так он поблизости от вас, как ему и полагается. – Он подошел к двери, которая вела в соседнюю комнату, и отворил ее.

Каролина заглянула в полумрак и не сразу различила безжизненно распростертое на полу тело. Бату! Нери оттянул се от двери и снова запер ее.

– Ваш слуга был настолько неумен, что оказал сопротивление. Надеюсь, вы сообразительнее его.

Он взял хрустальный графин и налил себе бокал красного вина. Его голос опять принял медоточивую интонацию.

– Я должен сделать вам предложение. Вы умны, смелы и хладнокровны. Качества, которые мы ценим. И к тому же принц полюбил вас. Он будет вас слушаться. – Нери повертел бокал в руках. – Это уникальное предложение.

Каролина была не в состоянии ни соображать, ни чувствовать, и она знала лишь одно: она у него в руках. На веки вечные.

– Что бы мне пришлось делать? – спросила она.

– Не спешите. Прежде чем я отвечу на ваши вопросы, я сам задам вам несколько. – Нери в упор посмотрел на нее. – По чьему приказу вы действовали? Я бы на вашем месте сказал правду – как доказательство вашей искренности. Итак, кто скрывается за всем этим? Наполеон? – Он прошелся по комнате, скрестив руки за спиной, в ожидании ее ответа. Половицы скрипели под его ногами. Он остановился перед ней. – Ну?

– Наполеон? – Она надеялась, что достаточно убедительно изобразила удивление. – Как вам пришло это в голову?

Нери не спускал с нее глаз.

– Это лежит на поверхности – разве нет? Четырехлетний малыш – будущий повелитель Франции. Тот, кто имеет власть над ребенком, будет иметь власть и над Францией.

Сознание, что ничто на свете не заставит ее сказать правду, наполнило Каролину ощущением триумфа.

– Вы идете по неверному следу, – произнесла она. – Император не имеет к этому никакого отношения.

Глаза Нери сузились.

– Молчание бывает зачастую лучше, чем ложь, но в вашем случае одинаково худо и то, и другое. Существуют средства заставить людей говорить – не слишком приятные, но действенные, – в его чертах появилось что-то сатанинское. – Однако я все еще верю в ваш ум…

В коридоре раздались голоса. Донесся крик. Крик ребенка, тут же задушенный, словно кто-то силой заткнул ему рот. Этого звука было достаточно, чтобы Каролина забыла об осторожности, о самообладании. Она бросилась к двери и распахнула ее. Мужчины были настолько огорошены, что даже не сразу среагировали. Она услышала голос Нери, но была уже на лестнице. Она стремительно летела по ступенькам, но все было напрасно – они были быстрее. Вот они уже настигли ее, схватили за плечи, за руки, за ноги. В тот же момент на нее упало что-то грубое. Она отчаянно барахталась, но жесткая ткань мешка, который ей накинули на голову, туго охватила рот, нос, чьи-то руки сдавили шею. Кровь бешено застучала в ушах… Мужские голоса доносились откуда-то издалека, странно нереальные. Прежде чем потерять сознание, в голове ее промелькнула лишь одна мысль, жгучая и исступленная: я хочу жить, я хочу жить!..

Жить!.. Жить!.. Она не знала, она ли это кричала. Она вообще больше ничего не знала. Каждый вдох причинял ей боль. Вдох? Она дышала. Она жила. Каролина открыла глаза и тут же снова закрыла их. Казалось, что помещение качается, дурнота подступала к горлу. Она попробовала дышать медленнее и вспомнить, где она. Руками нащупала вокруг себя грубую материю. На ней была рубаха из сурового полотна с длинными рукавами, жесткая ткань в кровь стерла ее шею. Ноги были босы. Все тело болело, в голове была глухая пустота. Она вновь попыталась открыть глаза. Помещение постепенно обретало очертания: узкое зарешеченное оконце высоко под потолком, через которое едва проникал свет, блестящие от сырости стены из больших тесаных камней, серый каменный пол, высокая тяжелая дверь с решеткой.

Она попробовала выпрямиться, но тут же снова упала на соломенную подстилку. Как давно она здесь? День? Месяц? Год? Время ничего больше не значило. Ее память, ее воля были так же парализованы, как ее тело, у которого, казалось, осталось одно желание: спать… Однако та искорка сознания, которая еще жила в ней, противилась этому. Отчаянно пыталась она выстроить в один разумный ряд клочки воспоминаний. Пьомбино. Гостиница в гавани. Нери. Ребенок, которого отняли у нее. Бату. Мужчины на лестнице. Потом все обрывалось. Куда ее привезли? Опять вспомнилось письмо. Монастырь святого Марка во Флоренции? Ее рука, вяло свисавшая с низкого ложа, нащупала кувшин и стакан, стоявшие на полу. Опершись на локоть, она налила себе чего-то в стакан. Молочно-белая жидкость имела тяжелый сладковатый запах. Она отпила глоток, и дурнота, мучившая ее, усилилась. Все в ней судорожно сжалось. Она упала на ложе и почувствовала, как все ее тело вдруг покрылось потом.

Яд! Эта мысль будто разорвала туманное оцепенение, державшее ее в своих тисках. Ее хотели окончательно заставить замолчать? Или это было средство принудить ее говорить? Это оно парализовывало ее, словно свинцом наливало руки и ноги, помрачало память, сковывало волю? Она должна бороться, сопротивляться если она махнет на себя рукой, это верный конец. Но она была чересчур слаба. Мысли путались в ее голове, и она вновь погрузилась в безвольное полузабытье.

Когда она очнулась, было темно. Она вся дрожала от холода. Зубы отбивали дробь. Каролина натянула на плечи жесткое колючее покрывало. Давление в голове стало меньше, и свинцовая тяжесть в теле тоже немного ослабла. Организм начал сопротивляться. Видимо, ее разбудили шаги. Они гулким эхом отзывались в коридоре и остановились перед ее дверью. В свете фонаря она увидела сквозь решетки фигуры двух монахинь. Они разговаривали шепотом, но слов не было слышно. Загремели ключи, щелкнул замок, и дверь открылась. Каролина опустила веки и притворилась спящей. Ее сердце громко стучало.

– Разве она не похожа на ангела с ее длинными красивыми волосами? – произнес один голос.

Каролина почувствовала, как чья-то рука ласково погладила ее по голове.

– Да, уже неземная, – насмешливо ответил второй голос.

С тихим стоном, словно очнувшись от глубокого сна, Каролина открыла глаза и безучастно посмотрела вокруг.

– Где я? – сонно спросила она заплетающимся языком.

– Где тебе и положено быть! – Старшая из монахинь с хриплым, низким голосом с безжалостным любопытством разглядывала Каролину слегка выпученными глазами. – Ты была очень больна, но мы уж поставим тебя снова на ноги. Давай, выпей это. Это пойдет тебе на пользу, – подсунув руку Каролине под спину, она поднесла к ее губам стакан.

Каролина покачала головой.

– Я не хочу пить.

Монахиня положила руку ей на лоб.

– У тебя еще есть жар, – сказала она.

Вторая монахиня, стоявшая в тени в конце ее ложа, подошла ближе. Со странной улыбкой она сняла грубое покрывало, расстегнула на груди суровую полотняную рубаху. Вдвоем они посадили Каролину и стащили рубаху через голову. Потом та, что помоложе, начала обтирать ей тело губкой, смоченной в спирте. Старшая вытирала насухо полотенцем. Приятное чувство свежести охватило Каролину. Монахини натянули на нее свежую рубашку. Когда старшая на секунду отвернулась, младшая как бы ненароком погладила ее грудь. Растерянная Каролина легла обратно на свое ложе.

– Я сестра Верена, – сообщила молодая монахиня с мягкой, мелодичной интонацией. – Я принесу попозже еду.

– На, возьми вещи, – голос старшей звучал раздраженно.

Она швырнула Каролине старую рубашку и пошла к двери. Обе вышли из кельи. Щелкнул замок, и шаги удалились.

Сестра Верена пододвинула шероховатый деревянный столик, на котором стоял поднос с едой, к ложу Каролины.

– Давай, ты должна теперь есть.

Каролина посмотрела на кушанья. Пузатая чашка с мясным бульоном, в котором плавали маленькие золотистые кнели из мозгов; в море благоухающего розмарином томатного соуса – кусок лазании, посыпанный пармезанским сыром и завитками сливочного масла; в стеклянной вазочке – вишневый компот. Охотнее всего она тут же набросилась бы на еду, но Каролина поборола это желание. А вдруг в еду что-то подмешано?

– Я не голодна, – вяло сказала она. – Ты можешь мне сказать, где я?

– Я бы с радостью тебе это сказала, но я должна молчать, – монахиня опустилась на край ложа Каролины.

– Я во Флоренции? Пожалуйста, скажи мне только это! – Каролина посмотрела в ее лицо с правильным овалом, нежной белой кожей и меланхолическими глазами.

– Не во Флоренции, – прошептала та, – но неподалеку от нее. – Она порылась в глубоких карманах своей широкой черной рясы. – Смотри, что я тебе принесла. – Она вытащила гребень и с теплотой оглядела Каролину. – У тебя такие красивые волосы. Можно я их расчешу?

Ее темные глаза ласкали взглядом Каролину, ее волосы, лицо, тело. Этот взгляд внушал Каролине беспокойство. Из глубин памяти всплыла детская сказка, в которой принцессу погрузили отравленным гребнем в сон, подобный смерти. Монахиня начала расчесывать ее. Медленно, нежно шла она гребешком по ее тяжелой иссиня-черной копне волос, приглаживая их рукой.

– Я свои начала снова отращивать, – произнесла она вкрадчивым голосом. – Тайком, никто не знает об этом. Они у меня уже опять до плеч, – она вдруг прижалась губами к уху Каролины. – Если хочешь, я их тебе покажу, – она обняла Каролину, и та вдруг почувствовала теплые, мягкие губы на своей шее.

Она отпрянула, кровь прилила ей к голове; она почувствовала отвращение.

– Я зайду за тобой, – прошептала Верена, – во время полунощной.

Последний удар колокола, созывавший монахинь к полунощной службе, давно отзвучал. Через щель в окне в келью пробивалась узкая полоска лунного света. В коридоре было тихо, но через сводчатый потолок Каролине показалось, что она слышит шаги. Может, монахиня забыла о ней? Она опять почувствовала, как кровь горячей волной прилила ей к лицу. Она слыхала, что существуют женщины, ненавидящие мужчин и ищущие любви других женщин. Женщины, которые от пресыщенности хотят попробовать «чего-нибудь другого». Ей пришла в голову безумная мысль найти в странном расположении к ней сестры Верены возможность вырваться живой из этого подземелья. Она жила, и все в ней хотело жить дальше, восставало против угасания в этом склепе.

Со времени бегства из Розамбу судьба закрутила ее в диком вихре. Она мечтала о счастливой, беззаботной жизни в Париже, о любви… Неужели она должна найти здесь жалкий конец, и никто даже не узнает об этом?

Шорох у двери заставил ее вздрогнуть. Сестра Верена проскользнула внутрь. Она протянула ей монашескую рясу.

– Это для тебя. Ты будешь забавно в ней вы глядеть. – Она помогла Каролине натянуть рясу.

Потом схватила ее за руку. По темному коридору и множеству крутых лестниц они поднялись наверх. Издалека доносились звуки органа, бормотание молящихся голосов становилось то громче, то тише. Наконец монахиня остановилась перед какой-то дверью и отомкнула ее ключом, висевшим на темной ленточке.

Они оказались в вытянутом помещении со скошенными, выбеленными стенами. Пахло бельем. На подставке висели свежевыглаженные монашеские чепцы и брыжи. На печи в глубине комнаты стояли в ряд утюги. Глубокое удобное кресло перед печкой было обтянуто тканью с цветочным узором. Туда и увлекла монахиня Каролину, усадила ее и устроилась рядом. С улыбкой она сняла свой чепец. Длинные шелковистые волосы упали ей на плечи. Ее лицо казалось теперь еще уже, мерцающие темные глаза еще больше. Она взяла руку Каролины и в испуге тут же выпустила ее. Обе, затаив дыхание, прислушались. И снова услышали голоса, близко-близко, словно кто-то находился в комнате. Монахиня вздохнула с облегчением. Приложив палец к губам, она сделала Каролине знак молчать и бесшумно подкралась к камину. Каролина последовала за ней. Через вентиляционный ствол они услышала женский голос, хриплый и низкий.

– Не волнуйтесь, монсеньор, она скоро заговорит.

В ответ раздался смех мужской смех:

– Я знаю, Мадра, ваше искусство все хвалят но мы уже узнали то, что хотели знать употребите теперь свое искусство на то, чтобы заставить ее замолчать навсегда.

Каролине казалось, что она проваливается в бездонную пропасть. Слова, произнесенные Лоренцо Нери, были ее смертным приговором сквозь трубу она услышала хриплый голос старшей монахини:

– Вы можете положиться на меня, монсеньор, Графиня найдет успокоение.

– Я знаю ваше мягкое сердце, Мадра. Но в этом случае все должно произойти быстро. Я хочу уехать из Флоренции совершенно спокойным. В Вене меня ожидает достаточно других забот.

– Когда прозвонят к следующей полунощной, графиня уже… – она замешкалась, подыскивая нужное слово, – покинет нас.

– Хорошо. И помните – полное молчание.

Голоса затихли. Хлопнула дверь.

– Пойдем скорей, тебе надо вернуться в твою келью, – сестра Верена взяла Каролину за руку.

Но Каролина в ужасе отшатнулась от нее. Она была уверена, что сестра Верена – тоже всего лишь орудие в руках Нери а это ночное рандеву в гладильной дьявольская пытка, чтобы сломить ее:

– Что с тобой? Ты не доверяешь мне больше?

– Кому я вообще могу доверять? – произнесла Каролина, обращаясь скорей к себе самой.

Монахиня решительно потянула ее. Каролина безвольно подчинилась. Они снова прошли тот же путь по коридорам и лестницам. Сестра Верена замкнула за ней высокую решетчатую дверь.

– Я должна идти, – прошептала она, – но я приду снова. Верь мне! И не ешь, не пей ничего – только то, что я тебе дам!

Каролина посмотрела на нее непонимающим взглядом. Она все еще была в оцепенении, в голове не было ни одной мысли. Монахиня скользнула по коридору, волоча по каменным плитам тяжелую рясу. Лишь теперь, оставшись одна, в тиши Каролина осознала свое положение. Надежды больше не было никакой. Она погибнет в этом застенке. Ее взгляд беспорядочно скользнул по келье. Окно! На мгновение страх перешел в отчаянное мужество. Она придвинула лежанку плотно к стене, поставила на нее маленький деревянный столик. Прижавшись к сырым, грубо отесанным каменным плитам стены, она с трудом достала до решетки и, схватившись за нее, подтянулась на руках. Она была чересчур слаба, чтобы долго висеть так, но в слабом свете она успела увидеть силуэты Флоренции. Темные купола и башни прорезали ясное ночное небо. Это зрелище лишь усилило в ней чувство бессилия, неволи. Нет, надежды больше не было. Каролину охватила паника. Она подскочила к зарешеченной двери. Как безумная затрясла железные проржавевшие прутья и закричала По подземным сводам жутко прокатилось эхо ее криков. Но, похоже, никто не слышал ее.

В конце концов, в полном изнеможении она упала на соломенное ложе и натянула на себя жесткое покрывало. Смертельно усталая, она, тем не менее, всеми силами противилась сну. Один раз ей показалось, что она слышит чьи-то шаги. Сердце забилось сильнее. Она знала, что дошла до того, чтобы заклинать любого человека, вымаливать себе жизнь. Она была готова сказать все, что от нее хотели только бы жить!

Она ждала, затаив дыхание, не решаясь шелохнуться. Шаги стихли, зато теперь появились другие звуки, голоса, стук, стоны. Повсюду вокруг нее в полу, в потолке, в стенах. В мучительном зыбком состоянии между бодрствованием и сном, в котором она насильственно удерживала себя, она прошла через все круги смертельного страха. И лишь когда в келью проник блеклый свет наступающего утра, се освободил от страха глубокий свинцовый сон…