Аннотация


И новым чемпионом в тяжелом весе становится...


Этих слов Зевс Кинкейд ждал с тех самых пор, как впервые надел пару боксёрских перчаток. Он только не думал, что услышит их, когда случится несчастье, которое изменит навсегда его взгляд на спорт.


Камерон Рид училась на втором курсе Джулиярда, когда ее возлюбленный, Зевс Кинкейд бросил ее. Через пару месяцев, Кам осознала, что никогда не исполнит свою мечту - стать балериной на сцене Нью-Йорского театра балета.


Сейчас когда она работает танцовщицей в клубе на Манхэттене, Кам сталкивается с мужчиной, которого однажды любила. И теперь ее очередь уйти от него.


После того, как Зевс пять лет прожил без Кам, он не готов ее вновь потерять. Но когда на следующее утро он стоит на ее пороге, все идёт далеко не так, как он планировал...



+18 (в книге присутствует нецензурная лексика и сцены сексуального характера)


Перевод книги подготовлен специально для группы Stage Dive & Planet books.


Любое копирование и размещение перевода запрещено.


Автор: Саманта Тоул


Название: Руины. Книга первая.


Серия: Боги

Переводчик: Ленчик Lisi4ka Кулажко


Редактор: Катерина К(пр-5гл), Lil@Mania


Обложка: Дарья Сергеевна


Вычитка: Lisi4ka, Алина Семенова


Пролог



Арена переполнена. Тысячи людей пришли посмотреть этот бой.


Посмотреть мой бой.


Я именно там, где хотел быть. Этап в моей карьере, к которому стремился.


Все, что мне приходилось делать, терпеть, чем пришлось пожертвовать, привело меня к этому моменту.


Готовый к выходу, я жду в раздевалке со своей командой. Телевизионные камеры рядом, приготовившись следовать за мной на ринг.


Это большие съемки. Мой менеджер, Марсель Дюран, любит из всего делать шоу.


Мне лично насрать на все это.


Просто хочу бороться.


Это все, что знаю. Все, в чем я хорош.


Мне двадцать пять лет, и я непобедим. Олимпийский чемпион. Чемпион мира в супертяжелом весе по версии Международной боксерской федерации (IBF) и Всемирного боксерского совета (WBC).


Но мой соперник, Кейден «Канадский дьявол» Скотт, имеет титул Всемирной боксерской организации (WBO), и я хочу его.


Это даст мне три титула.


И я всегда получаю то, что желаю.


Затем после этого боя собираюсь претендовать на два других титула: Всемирная боксерская ассоциация (WBA) и Международная боксерская организация (IBO), принадлежащие этому ублюдку – Роману Димитрову.


Я возьму их, и у меня будут все пять. Объединю дивизион.


Стану абсолютным чемпионом (прим. переводчика: На сегодняшний день в профессиональном боксе имеются четыре основных чемпионских титула и множество второстепенных. Мир профессионального бокса признает настоящими чемпионами только тех боксеров, которые являются обладателями основных четырех титулов-поясов. Сегодня получают признание всего четыре пояса: IBF, WBA, WBO и WBC. Боксер, завоевавший хотя бы три пояса из четырех, также будет считаться абсолютным чемпионом мира и войдет в историю профессионального бокса).


Сказал бы, что это сделало бы меня богом, но я уже им стал.


Зевс «Бог» Кинкейд.


Я был рожден для этого.


И каждая гребаная вещь, какую я потерял и которой пришлось пожертвовать, чтобы оказаться здесь, будет того стоить.


Наступила тишина. Мое сердце бьется все сильнее и быстрее.


Я поднимаюсь на ноги.


Камеры двигаются передо мной. Не фокусируюсь на них. Не могу. Я уже в своих мыслях.


Выйти на ринг. Бороться. Победить.


Все то, о чем я способен думать.


Подпрыгиваю на пятках. На взводе. Безжалостный. Наполненный накопившейся энергией, которую собираюсь выплеснуть на эту канадскую физиономию.


Треск микрофона эхом отражается по пространству стадиона.


Затем самый узнаваемый голос в мире бокса начинает говорить:


— Леди и джентльмены, прошу всех встать на ноги и поприветствовать вашего чемпиона… Зевс… Бог… Кинкейд!


Мягкое фортепианное вступление «Lose Yourself» Эминема начинает звучать по всему стадиону.


Я всегда выхожу под эту песню.


Потому что в ней то, что я делаю, когда дерусь. Забываюсь. Я забываю обо всем и обо всех. Забываю о своих сожалениях, ошибках.


Я забываю ее.


Начинается ритм, и это мой сигнал. Я начинаю идти. Из раздевалки. В холл, направляясь к туннелю.


Впереди белый занавес, готовый раскрыть меня.


Я не сбиваюсь с ритма, поскольку шторы оттягивают две девушки с ринга, одетые в тогу (прим. переводчика: верхняя одежда граждан в Древнем Риме).


Туннель выстроен греческими колонами. Марсель, блять, обожает обыгрывать «божественную» тему.


Я взбегаю по ступенькам на арену.


Крики оглушающие.


Люди. Свет. Стробоскопы. Пиротехника.


Ничего не слышу и не замечаю.


Я вижу только одно.


Ринг. И человека, который ждет меня на нем.


Вся моя сущность напряженна, непреклонна, сосредоточенна, когда иду к рингу в окружении своей команды.


Беглый взгляд туда, где, как я знаю, сидит моя семья — мои братья Арес и Ло и моя сестра Мисси. Потом поднимаюсь по ступенькам. Проскальзываю между канатами.


Время пришло.


Мои глаза встречаются со Скоттом, стоящим по ту сторону ринга.


Он выглядит сильным. Голодным.


Но я сильнее, более ненасытный.


Два раунда, сукин сын, — и с тобой будет покончено.


Моя музыка стихает, и диктор снова начинает говорить:


— И вот тот момент, которого мы все так долго ждали. Наши бойцы на ринге, и они готовы. В синем углу, ростом шесть футов и четыре дюйма и весом в двести сорок фунтов, действующий чемпион мира по версии Всемирной боксерской организации в супертяжелом весе… «Канадский дьявол»… Кейден Скотт!


Звучит несколько приветствий, по большей части освистывание от толпы. Не потому что Скотт задница. Насколько мне известно, он порядочный парень. Но он — канадец, и сегодня вечером мы в моей стране.


И, конечно же, я лучший.


— И в красном углу, ростом в шесть футов и пять дюймов и весом в двести пятьдесят фунтов, действующий чемпион мира в супертяжелом весе по версии Международной боксерской федерации и Всемирного боксерского совета. Двадцать боев нокаутом, ни единого поражения, ваш местный чемпион… «Бог»… Зевс Кинкейд!


Толпа ревет. Поднимаю руки вверх, как будто уже победил. Потому что, по моему мнению, я уже это сделал.


И он продолжает:


— Для тысячи присутствующих и миллионов людей, которые наблюдают за нами из дома, леди и джентльмены, из Бордуолк Холл в Атлантик-Сити… приго-о-о-т-о-о-о-в-тесь… кк-к… бо-ю-ю-ю!


Толпа ликует.


И я готов драться.


Подхожу к своей команде. Мой халат снят.


Сажусь на табуретку.


— Ты это сделаешь, Зевс. — Мой тренер, Майк, стоит передо мной, его руки на моих плечах, лицо возле моего. — Ты сможешь прикончить этого ублюдка. Он хорош. Но ты лучше. Три раунда — потолок, и он твой.


— Два, — выкрикиваю перед тем, как поместить свою капу в рот.


Поднимаюсь на ноги. Направляюсь к центру ринга. Моя команда идет следом.


Рефери стоит между мной и Скоттом.


Я фокусируюсь на Скотте. После нескольких часов, проведенных за просмотром видеозаписей его предыдущих боев, смотрю на слабые места, о которых уже успел узнать.


Перелом скулы год назад. Легкое рассечение над правым глазом. Четырежды сломанный нос.


Рефери начинает говорить:


— Мы прошлись по правилам в раздевалках. Я хочу, чтобы вы помнили о них на протяжении всего боя. Защищайтесь все время. Вы должны повиноваться всему, что я говорю. Удачи вам двоим. Прикоснитесь перчатками. Возвращайтесь в свои углы.


Мы ударяемся перчатками. Разворачиваюсь и иду в свой угол.


Майк у меня на ухе с последними инструкциями.


— Не входи быстро. Заставь его прийти к тебе. Отступай, когда он раскачивается. Сделай его попытки тщетными. Это его Ахиллесова пята. Скотту не хватает терпения.


Звонит колокол, и вхожу, кулаки вверх.


Мы боремся. Дольше, чем я ожидал. Крепкий сукин сын.


Девять раундов позади. Я почти уверен, что мой нос сломан, и Скотт не сдается.


Я уже дважды его вырубал, но упрямый ублюдок каждый раз встает.


Не беспокоюсь. Просто готовлюсь к тому, чтобы сейчас все закончить.


Раунд десятый.


Прижимаю Скотта к канатам. Удар за ударом. И снова удар. Рефери разводит нас. Колокол. Сукин сын в своем углу заглатывает воду. Это признак того, что он устал. Его глаз заливает кровью.


Раунд одиннадцать.


Я получил его. Теперь он мой. Пылающий, иду туда. Вазелин, покрывающий рассечение ублюдка, не останавливает кровь. Это прямо там, в его глазах. Вижу, как он теряет фокус, и тогда я наношу удар. Апперкот. Скотт падает. И я знаю, что это конец.


Рефери здесь, склоняется над ним. Он пытается встать. Не может.


Судья машет рукой, останавливая бой.


И я победил.


Моя команда заполняет ринг. Майк обнимает меня. Затем Арес, Ло и Мисси оказываются тут, сжимают в объятиях и говорят, как они гордятся мной.


Но одного голоса не хватает.


Всегда не хватает одного голоса.


Ее голоса.


Мои глаза делают то, что они всегда проделывают после каждого боя. Они ищут ее. Словно какая-то часть моего мозга даже сейчас думает, будто она окажется здесь.


Зачем ей быть тут? Ты бросил ее. Ее нет здесь из-за тебя.


Затем камеры передо мной. Интервью после боя. И естественно, Марсель уже рядом для этого. Он всегда тут из-за камер.


Я благодарю свою семью. Благодарю Скотта за бой. Марсель берет заботу на себя, рассказывая о собственной персоне — его любимая тема.


Беспорядок, происходящий позади, привлекает мое внимание. Я смотрю через плечо. Вижу людей, столпившихся вокруг Скотта. Он все еще на полу.


Что происходит?


Я отхожу. Направляюсь к Скотту.


Марсель останавливает меня.


— Куда, по-твоему, ты идешь? — выпаливает он сквозь сжатые зубы.


— Скотт все еще в отключке, — мотаю головой в направлении места, где он все еще лежит.


— И что? — отвечает Марсель.


Я слышу, что позвали врача. Снова начинаю двигаться.


Менеджер тащит меня обратно к камерам.


— Он в порядке. Оставь его.


Я получаю вопросы от интервьюера. Отвечаю, наполовину отвлеченный. Марсель начинает рассказывать о бое. Я оборачиваюсь посмотреть на Скотта. Врач здесь, склонился над ним, светит фонариком в его глаза.


— Зевс, — Марсель рявкает на меня.


На этот раз я его игнорирую. Отстраняюсь, снова быстро пробираюсь к Скотту, поскольку знаю, что это неправильно. Он не должен был так долго находиться внизу. Что-то сильно скручивает мои внутренности.


Я проталкиваюсь мимо людей, толпящихся вокруг Скотта. Почти достигаю его, когда слышу слова, которые станут преследовать меня всю оставшуюся жизнь.


— Он перестал дышать. Нам нужна скорая. Быстро.


Глава 1


Это чувство… когда музыка качает, басы стучат по полу под ногами, вибрацией поднимаются по телу… ничто не сравнится с этим.


Во всяком случае, для меня.


Танцы всегда были моей страстью. Я люблю это. И чертовски хороша в этом.


Я обучалась балету и уличным танцам. Но бросила уличные, будучи еще подростком, потому что балет всегда оставался моей мечтой. Он был всем для меня.


Я училась в Джулиярде на полной стипендии, стремилась попасть в Нью-Йорк Сити балет. Все изменилось на втором году обучения.


Точнее, две розовые линии на тесте поменяли все. И мое будущее изменило свое направление к чему-то другому.


И даже сейчас, здесь, на этом подиуме, на котором трясу своей задницей каждый вечер пятницы и субботы, знаю, что приняла верное решение. И нет, прежде чем вы спросите, я не стриптизерша. Танцовщица go-go в данном высококлассном клубе на Манхэттене.


Конечно, это не та сцена, на какой мечтала оказаться, когда росла. Но жизнь подкидывает тебе крученые мячи, и приходится справляться с ними.


И мой маленький крученый мяч зовут Джиджи. Я люблю ее больше, чем когда-нибудь могла себе представить. Она лучшее решение из когда-либо принятых мною.


Ладно, на самом деле она незапланированная.


Я принимала таблетки, но встречалась с ее отцом в течение четырех лет.


Он был моим возлюбленным с детства. Абсолютная любовь всей моей жизни. Я думала, что мы состаримся вместе.


Очевидно, из этого ничего не вышло.


Бросил меня. По телефону.


Да, на то время он был в Англии, а я здесь, в Нью-Йорке. Но слышать по телефону, что любовь всей твоей жизни изменила тебе, — не самый лучший период, через какой мне пришлось пройти. А потом через несколько месяцев выяснить, что оказалась беременна его ребенком. И услышать, как он говорит, будто не хочет иметь ничего общего ни с одним из нас. Хотя на самом деле даже не сказал мне лично. Поручил своему менеджеру, самому огромному мудиле, Марселю Дюрану, передать это и предложить отступные деньги, от которых я отказалась, конечно же. Так что да, можно сказать, тот поступок заставил меня немного разочароваться в нем.


Но я должна быть благодарна за одну вещь — за его донорство спермы, потому что это подарило мне Джиджи. И она — лучшее, что когда-либо случалось со мной.


Текущая песня «Stay» Зедда и Алессии Кара подходит к концу, и затем из динамиков вырывается «Dirrty» Кристины Агилеры. Толпа сходит с ума. И это отбрасывает меня на пятнадцать лет назад к девятилетней девочке, стоящей перед телевизором, смотрящей клип по MTV, которая пытается выучить танцевальные движения под песню. И рядом, присоединившись ко мне, стоит моя тетя Элли.


У тети Элли совершенно отсутствует чувство ритма. Отличный коп. Ужасная танцовщица.


Воспоминания вызывают у меня улыбку, пока я покачиваюсь в такт, изо всех сил стараясь выполнить танец, который помнит мое тело. Даже сейчас, после стольких лет.


Я потею. Танцуя на протяжении долгого времени. Скоро придет Ким, чтобы перенять эстафету. Мы всегда меняемся, делая интервалы от двадцати до тридцати минут.


Я готова к перерыву, так что смогу подзарядиться.


Убираю завитки волос с лица рукой. Мои длинные каштановые волосы заплетены в высокий хвост. У меня от природы прямые волосы, но от чрезмерной обработки они повреждены и без спецсредств и выпрямителей пушатся — вот откуда высокий хвост и выбившиеся пряди.


Чувствую, как рука оборачивается вокруг моей лодыжки, хватаясь за нее. Подобное не редкость для людей, особенно для мужчин, пытающихся стать немного дружелюбней. Они считают, раз я здесь танцую, то имеют право трогать меня.


Я смотрю вниз, вижу костюм и голову с блондинистыми волосами, уложенными в этот только-что-из-постели стиль. Хотя мы все знаем, что он потратил на нее часы, доводя до совершенства.


Встречаю его взгляд. В блеске глаз явный признак чрезмерного употребления алкоголя. Ну, это и бутылка пива, которую он держит в руке, запрещено на танцполе.


Я поднимаю взор вверх, сканирую территорию в поисках службы безопасности, чтобы предупредить, только не нахожу ни одного из них. Устремляю взгляд на бар, но он заполнен клиентами. Не могу поймать никого из барменов и установить с ним зрительный контакт.


Мать твою. Похоже, мне придется разобраться с ситуацией самой.


Сохраняя доброжелательное выражение лица, я приседаю на корточки, оказавшись на уровне глаз с распускающим руки пьяницей. На самом деле, с близкого расстояния он ничего так. Тем не менее это все еще не дает ему права трогать меня.


Стучу по его руке.


— Никаких прикосновений, — любезно говорю.


— О, прости. — Он убирает руку с моей лодыжки.


Видите? Разве это не было легко? Охрана и вовсе не понадобилась.


— Без проблем. — Улыбаюсь.


Почувствовав великодушие к парню, спрашиваю его:


— Тебе что-то нужно?


Он возвращает мне улыбку — ну, скорее, это похоже на ухмылку, — а потом говорит:


— Да. Ты, голая в моей постели, детка.


Фу-у-у. И мое хорошее отношение к нему испаряется.


Сопротивляюсь желанию закатить глаза.


Если бы мне давали по доллару каждый раз, когда я слышала такую фразу или близкую к ней, то прямо сейчас лежала на шезлонге на заднем дворе своего особняка в Беверли-Хиллз, загорая целый день напролет у бассейна олимпийского размера с двойником Джейсона Момоа, массажирующем мои ноги между подачей маргариты и обслуживанием меня, подмигивая.


— Да ну, этого не случится, приятель, — смеюсь я.


Собираюсь подняться, но он хватает меня за запястье, удерживая на месте. У него крепкая хватка, и хотя я окружена сотнями людей, все еще чувствую мгновенную искру паники, но пытаюсь справиться с ней.


Одна хорошая вещь, которую сделал бывший, помимо того, что подарил мне Джиджи, — научил меня защищаться. Положительная сторона, когда встречаешься четыре года с боксером.


Я смотрю парню прямо в глаза.


— Отпусти мою руку.


— О, детка, не нужно быть такой. Я лишь стараюсь быть дружелюбным. — Он сжимает пальцы вокруг моего запястья.


— Я думаю, тебе нужно вернуться в школу и узнать значение этого слова. Последнее предупреждение для тебя. Следующее не будет таким приятным.


— На твоем месте я бы послушал ее.


Распускающий руки засранец отпускает мое запястье и поворачивается лицом к голосу, который только что вызвал озноб по моей спине. И нехорошую разновидность озноба.


Мой взгляд прорезает пространство над головой распускающего руки придурка, и впервые за пять лет я смотрю прямо в глаза Зевсу Кинкейду.


Лживому ублюдку и бессердечному сукину сыну, бросившему меня и своего нерожденного ребенка.


Ах, гребаный ад, нет.


Из-за шока, когда вижу его спустя столько лет, имя вырывается из моих легких.


— Зевс.


— Привет, Голубка. — Такой знакомый глубокий голос, произносящий прозвище, какое он дал мне много лет тому назад, вызывает тысячу воспоминаний. Хороших и плохих.


Я любила то, как он называл меня Голубкой.


Сейчас ненавижу это.


Он прозвал меня так с момента нашей первой встречи. Сказал, я похожа на голубку. Красивая и хрупкая. С моим воинственным нравом, скрытым внутри.


И по прошествии времени Зевс говорил, будто я являюсь миром в хаосе, из которого состоит его жизнь. Я была его голубкой.


И верила ему.


Пока он не решил, что больше не нужна голубка, не лишил меня крыльев и не оставил умирать.


Но я не погибла и вернула себе свои крылья.


Так что пошел на хер, Зевс.


— Эй… Я знаю тебя. — Распускающий руки засранец пялится на Зевса, указывая в его сторону пальцем.


Этого ублюдка никак нельзя назвать маленьким. Вероятнее всего, он где-то пять футов и одиннадцать дюймов, но Зевс оказался больше. На полфута выше, если быть точной. Шесть футов и пять дюймов, состоящих из твердых мышц.


Поэтому он и является чемпионом мира в супертяжелом весе. Это и его Божий дар причинять людям боль. Большую часть времени ему даже не приходится бить людей, чтобы сделать им больно.


Я живое тому доказательство.


— Да, я знаю тебя. Ты же Зевс Кинкейд, верно? Святое дерьмо! Это ты! Я, черт возьми, не могу в это поверить! Зевс, мать твою, Кинкейд. Чувак, ты потрясающий! Я выиграл две тысячи на твоем последнем бое. Ей, можно сделать фото? Мои приятели не поверят в это!


Отрывая взгляд от Зевса, я не жду, чтобы услышать его ответ. Использую это как возможность убраться к чертям отсюда.


Без промедления поднимаюсь, чтобы встать, и сбегаю по ступенькам с подиума. Спешно пробираюсь сквозь толпу, направляясь прямо в комнату для персонала.


Мое сердце колотится, голова кружится, ноги не в состоянии двигаться достаточно быстро, чтоб вытащить меня оттуда и подальше от Зевса.


Не могу поверить, что он здесь.


Я примерно в десяти шагах от служебной двери, почти на свободе, когда рука обвивается вокруг моего бицепса, останавливая.


Даже не нужно оборачиваться, чтобы узнать, кто это.


Поворачиваюсь лицом к Зевсу, наклоняю голову назад, для того чтобы посмотреть ему в лицо. Во мне пять футов и девять дюймов. Пять футов и одиннадцать дюймов, если я на каблуках. Довольно высокая для женщины, но Зевс всегда заставлял меня чувствовать себя маленькой.


Раньше мне нравилось это чувство.


Теперь же я его ненавижу.


— Что ты тут делаешь?


Что я здесь делаю? И это все? Это все, что он может мне сказать после пяти лет молчания? Не «у нас девочка или мальчик»? Или «как поживает мой ребенок»?


Господи, как же я его ненавижу.


Смотрю на него, задаваясь вопросом, каким образом вообще могла любить этого мужчину.


Зевс всегда был красивым — в том факте никогда не возникало никаких сомнений. В начале карьеры пресса окрестила его «Красавчиком бокса». Помню, насколько сильно он ненавидел это прозвище. Сейчас же они называют его «Богом».


Я же называю его Дьяволом.


Но он уже не такой красивый мальчик, каким виделся тогда.


Теперь он мужественно красивый. Даже со слишком-много-раз сломанным носом и шрамом, который рассекает его бровь. Я помню бой, в котором получил шрам. Это случилось из-за меня. У него до сих пор есть фирменная щетина на щеках, какая, как я знаю, более мягкая на ощупь, чем кажется. И его темные волосы, которые он всегда сбривал, теперь стильно подстрижены: по-прежнему короткие по бокам, но длиннее сверху.


И его глаза… Они были первыми, что я заметила в нем. Если бы мне пришлось определить им цвет, я назвала лазурный. Самый голубой из голубых. Глаза с глубинами океана. Ты смотришь в них, и они ничего не дают, кроме как заставляют тебя чувствовать все.


Может, физически он и является ошеломляющим, но внутри него совершенно другая история.


Подходит ближе. Его запах омывает меня — такой близкий, но все же чужой. Он поменял свой бальзам после бритья. Всегда пользовался «Барберри Тач». Это был мой любимый аромат. Я всегда покупала его ему.


Предполагаю, избавился от всего, что оказалось связано со мной.


Включая его ребенка.


Что-то похожее на нож вонзается мне в сердце.


— Голубка, я задал тебе вопрос. Что ты здесь делаешь? — Хватка на моей руке усиливается, брови сходятся вместе в отчаянии.


Я вижу намек на гнев в его глазах. И это возвращает меня к жизни.


У него хватает наглости требовать ответа после того, что он сделал?


К черту. Это.


Мне хочется плюнуть в него в отвращении. Но не стану. Я сохраню свое достоинство, в отличие от нашего последнего разговора пять лет назад.


Наполняю свои глаза презрением, которое испытываю к нему, многолетней ненавистью и гневом, говорю:


— Не называй меня так. Меня зовут Кам. И что, по-твоему, здесь делаю? Я работаю, мудак.


Вырываю руку из его хватки и спешу к двери комнаты для персонала. Набираю код на клавиатуре, отпирающий дверь. Бросаюсь сквозь нее, позволяя закрыться под звук его голоса, зовущего меня по имени.


Глава 2


Руки до сих пор трясутся. Я поворачиваю ключ зажигания, и моя Toyota оживает. Песня Холзи «Eyes Closed» кровоточит из стерео. Выезжаю со стоянки для персонала клуба и отправляюсь в часовой путь домой в Порт Вашингтон — в домик, который делю с Джиджи и тетей Элли. Технически я все еще живу в нем, так как он принадлежит тете Элли.


Она переехала в Порт Вашингтон с Кони-Айленда, когда ее повысили до детектива и дали должность в участке, где сейчас трудится. Тетя Элли могла бы ездить на работу, но это казалось бессмысленным, поскольку я больше не жила дома. В то время я училась в Джулиярде и находилась в Нью-Йорк.


Но когда оказалась беременной и одинокой, то проживание с тетей Элли было единственным вариантом. И, честно говоря, я рада, что мне не придется возвращаться на Кони-Айленд. Там не осталось ничего, но сохранились воспоминания о Зевсе и наших отношениях. Кроме того, не хотела рисковать и столкнуться там с его семьей.


Так что Порт Вашингтон стал моим новым стартом. И жизнь моя складывалась довольно хорошо… ну, до недавнего времени, то есть.


Я раньше ушла с работы. Нужно было убраться отсюда. Поэтому сказала своему боссу, что заболела и мне надо домой.


Не могла рисковать, вернувшись в зал, и снова столкнуться с Зевсом.


Видеть его после стольких лет… это сбило меня с ног.


И тот факт, что он пытался поговорить со мной… Я просто не понимаю его.


Все эти годы он предельно ясно показывал: не хочет иметь ничего общего ни с Джиджи, ни со мной. Так почему же сейчас пришел ко мне и пытался поговорить?


Я просто рада, поскольку больше не придется с ним видеться снова. Собираюсь уволиться с работы. Он, вероятно, не покажется вновь в клубе, но я не хочу рисковать. Мои эмоции не выдержат этого.


Я чувствую… Понятия не имею, что я чувствую. Злость. Боль. Злость. Разочарование. Я упоминала о злости?


Просто найду другую работу, в другом клубе. В любом случае это не главный источник моего дохода. У меня есть еще дневная занятость — администратором в полицейском участке.


Я устроилась на работу в клубе, чтобы иметь возможность продолжать танцевать. Деньги, которые зарабатываю здесь, идут на сберегательный счет для Джиджи. Так что, когда станет старше, я смогу платить за колледж или танцевальную школу, что бы она ни выбрала. У нее танцевальный огонек, как у ее мамы. И я знаю, что предвзята, но Джиджи хороша.


Поэтому мое увольнение не будет концом света.


Увидеть снова Зевса — станет.


Всю дорогу домой провожу во внутренних спорах с самой собой.


Часть меня считает, я должна была сказать больше Зевсу сегодня вечером. Обязана была сказать ему все то, что жаждала пять лет назад, но так и не получила шанса. Умная же сторона меня знает: я поступила правильно, уйдя, не оглядываясь назад. Но… я не знаю.


Только уверена, что хочу вернуться домой и обнять свою дочь.


Прошло не так много времени с тех пор, как я проехала знак «Добро пожаловать в Порт Вашингтон», когда красно-синие огни замигали в моем зеркале заднего вида.


Нажав на сигнал поворота, я замедлила машину и остановилась на обочине.


— Если это один из тех парней, который валяет дурака, я буду в ярости, — бормочу про себя.


Я действительно могла бы обойтись без этого сегодня ночью.


Посмотрела назад и в темноте увидела, как офицер выходит из своей машины и идет к моей.


Я определенно не превышала скорость. Точно это знаю. Но если сделаю что-то не так, поверьте, быть племянницей детектива Рид не гарантирует мне билета на свободу. Не то чтобы я пыталась проверить эту теорию.


Ладно, возможно, один или два раза. Но подобное никогда не срабатывало.


Опускаю окно и жду, когда увижу, кто это. Я знакома со всеми полицейскими в городе. Прожила здесь приблизительно пять лет, но работа в участке и тетя в отряде означают, что я должна знать всех копов.


— Ты рано возвращаешься домой. Все в порядке?


Я узнаю голос, и это вызывает улыбку на моих губах. Что-то, о чем не думала, может случиться сегодня ночью.


Рич Хастингс — парень, с которым я встречаюсь. Ну, может быть, «встречаюсь» — не совсем подходящее слово. Мы тусуемся… вместе в постели. Иногда и в его душе. Или на его кухонном столе. В любом случае вы получили представление.


Я не ищу отношений, впрочем, Рич тоже.


После того, как обожглась с Зевсом, впустить Хастингса в свою жизнь и жизнь Джиджи — не то, чего я хочу.


Джиджи думает, что Рич — просто парень, с каким мама работает. Так и есть. А также мы случайно раздеваемся вместе.


То, что происходит у нас с Ричем, срабатывает. Мы на одной волне. Секс, никаких обязательств. Между нами хорошая химия. Великолепный секс. Он милый парень. Заставляет меня смеяться. Нам весело вместе.


Поднимаю свое лицо к нему.


— Да, я в порядке. Просто немного устала, поэтому ушла пораньше.


Он наклоняется и кладет предплечья на дверь моей машины, и я смотрю в его прекрасное лицо.


Рич горяч. Не такой, как Зевс. Не думаю, что вообще кто-то существует. Зевс совершенно на другом уровне, нежели все остальные мужчины. Ненавижу это.


Но Рич привлекателен в этом полностью-американском-стиле. Абсолютная противоположность Зевсу. Блондинистые волосы. Зеленые глаза. Шесть футов и два дюйма. Играл в баскетбол в колледже. Спортивный… горячий. И он носит униформу, так что… вы понимаете, обжигающе.


Глаза Рича опускаются и расширяются по мере того, как ему открывается обзор на мой костюм, виднеющийся из-под распахнутого пальто.


Я пытаюсь подавить смех. Мужчины так примитивны.


Не сменила свою клубную одежду на повседневную, что делаю обычно перед возвращением домой. Из-за Зевса я очень торопилась уйти. Мой рабочий наряд состоит из белых высоких go-go-ботинок, ярко-розового топа на завязках и соответствующих горячих шортиков. Костюмы, которые мы носим в клубе, оставляют не очень много места воображению.


— Милый наряд, — произносит Рич. Его расширенные глаза сначала путешествуют по моим губам, а потом к глазам. — Почему я не видел его раньше?


— Потому что ты никогда не был в клубе.


— Ах. Моя ошибка. Одну я должен исправить немедленно.


Смеюсь, но в действительности не чувствую веселья, и я точно знаю почему.


Зевс.


Гребаный Зевс.


— Ты уверена, что в порядке?


Рич берет мое лицо в руки, и я благодарна за то тепло, какое они приносят.


Я наполнена столькими разными эмоциями с того момента, как увидела Зевса, большинство из которых оказались плохими, что почувствовала холод внутри. Я не понимала, насколько ледяной стала, пока Рич не прикоснулся ко мне руками.


Порой самые простые прикосновения могут заставить вас почувствовать себя лучше. Ну, возможно, и не лучше. Не думаю, что в ближайшее время вообще буду в порядке. Не после сегодняшнего столкновения с Зевсом.


— Уверенна.


Рич легко прикасается большим пальцем к моим губам.


— Давненько я тебя не видел, — нежно говорит он.


— Знаю. Я была занята подготовительной программой перед школой с Джиджи, и работой, и жизнью…


— Как Джиджи справляется с подготовкой?


— Ты же знаешь Джиджи. — Я широко улыбаюсь, когда думаю о своей малышке. — Ее ничто не волнует. Она уверенна в себе, как опытный исполнитель.


— Интересно, откуда это в ней взялось. — Он улыбается.


— Не имею понятия. — Невинно хлопаю ресницами.


Рич гогочет, а потом наклоняется, нежно целуя меня в губы.


Это нежно. Это мило.


Он не Зевс.


— Я скучал по тебе, — шепчет.


— Ты имеешь в виду, скучал по тому, чтобы быть внутри меня.


Он улыбается около моего рта.


— Можно сказать и так. Когда я смогу увидеть тебя в следующий раз?


— Как тебе вечер среды? Я попрошу тетю Элли присмотреть за Джиджи.


— Среда звучит так далеко, но я возьму ее. — Он отодвигается назад. — Похоже, мне предстоит провести еще немного времени с Рози Палм и ее пятью сестрами. — Улыбается, размахивая передо мной своей ладонью, а я хихикаю.


— Ты симпатичный парень, Рич. Я уверена, что у тебя нет отбоя от женщин.


Не знаю, зачем вообще сказала это.


За все то время, что мы спим вместе, я никогда не просила Рича об эксклюзивности. Это было бы несправедливо, когда так мало времени способна уделить ему. Но я и никогда прежде не спрашивала его о других женщинах.


Почему же интересуюсь сейчас?


Я знаю, почему.


Зевс.


Измена, послужившая расставанию с засранцем, выбила меня из колеи.


Брови Рича лезут на лоб, и он вновь упирается руками в мое окно.


— Ты говоришь, что хочешь, чтобы я спал с другими женщинами?


Я задумалась об этом. И не сказала бы, будто мысль о нем с другой женщиной заставляет меня ревновать, но это также и не вынуждает меня чувствовать себя хорошо.


Качаю головой, и он улыбается.


— Должен ли я спросить о других парнях?


Это смешит меня.


— У меня едва ли хватает времени на себя, так что… нет, тебе не нужно спрашивать о других парнях.


За исключением одного — того, которого увидела сегодня вечером.


Рич не знает, кто отец Джиджи. Лишь несколько человек. И так оно и останется.


— Я должен пригласить тебя на свидание.


Это меня удивляет. Да что это сегодня с мужчинами и их дерьмом, какое шокирует меня?


— Нет, не должен.


Моя улыбка натянута, и он кивает в понимании.


Рич отталкивается от моей машины и выпрямляется.


— Надень это в среду. — Его взгляд падает на мой наряд.


— Только если ты наденешь это. — Я указываю головой на его униформу.


— Договорились. — Он отходит от машины. — Увидимся в среду, Кам.


— Увидимся. О, и, Рич, приготовь и наручники тоже. — Одариваю его сексуальной улыбкой.


— Слушаюсь, мэм. — Подмигивает и приподнимает в мою сторону воображаемую шляпу.


Я направляю машину от обочины с улыбкой на лице. Затем проклятое радио решает сыграть песню Рианны «Umbrella», и улыбка соскальзывает с моего лица, когда катапультируюсь на девять лет назад.


3 глава


Девять лет назад.



— Простите.


Я чувствую стук по плечу и оглядываюсь, чтобы увидеть группу из трех девушек, стоящих позади меня в очереди на колесо обозрения.


По виду вроде мои ровесницы. И они такие милые и симпатичные в том элегантном образе, в каком никогда не буду. Я слишком высокая для своего возраста, у меня длинные руки и ноги. Идеально для балета. Но не так уж идеально для подростка, который отчаянно хочет нравиться.


Желая завести новых друзей в этом месте, куда только недавно переехала, улыбаюсь и произношу:


— Привет. Все в порядке?


Одна из них, какая, как я полагаю, является лидером группы, делает шаг вперед, немного приблизившись ко мне.


— Ты идешь на колесо одна?


Мои щеки пылают. Поскольку иду на аттракцион в одиночку. Не потому что я полная неудачница, а потому что мы недавно переехали на Кони-Айленд из Балтимора. Моя тетя Элли — офицер полиции. Ей предложили повышение, и это привело нас сюда. Я прожила в Балтиморе всю свою жизнь, поэтому привыкание после него займет немного времени. Хорошо, привыкание займет много времени. Но тетя Элли многое сделала для меня, воспитывая после смерти мамы. На тот момент мне было три годика. Так что, когда рассказала о повышении, я сказала ей соглашаться на переезд.


Она сейчас на работе. Поэтому я решила выйти и исследовать свой новый дом, вместо того чтобы сидеть в четырех стенах, проверяя Facebook на предмет того, чем занимаются мои друзья в Балтиморе.


Естественно, пришла на знаменитую ярмарку. И я большой любитель колеса обозрений. Вот почему стою в очереди на него.


— Да. Я новенькая в городе. Никого здесь не знаю, — говорю девушке в качестве объяснения и отчасти в надежде, что пригласит меня присоединиться к ним.


Она не приглашает.


— Ну, ты ведь понимаешь, кабинка может вместить до четырех человек. И ты займешь одну только лишь для себя. Это довольно эгоистично с твоей стороны.


Вау. Ладно.


— Я не пытаюсь быть эгоистичной. Просто хочу прокатиться на колесе обозрения. Ты намекаешь… Может, мне стоит поехать с вами, ребята, чтобы заполнить кабинку?


Она разражается смехом. Потом осматривает меня сверху донизу.


— Я так не думаю. Мы не тусуемся с неудачниками. Верно, девочки? — Подталкивает локтем своих сообщниц, и они смеются вместе с ней.


Мое лицо горит от унижения. Я должна проговорить: «Тогда пошла ты. Тебе придется подождать дольше, чтобы попасть на колесо обозрения, потому что на нем еду я». Или даже показать им фак.


Но не делаю ничего из того, о чем подумала.


Вместо этого покидаю очередь под звуки смеха и песнопений «Неудачник». Глаза жалят слезы.


Что, черт возьми, со мной не так? Нужно было сказать этим сучкам все, что я о них думаю.


Обернув свои руки вокруг себя, я продолжаю уходить. Глубоко всасываю воздух, не давая эмоциям просочиться из глаз.


Я Рид, и мы не потерпим дерьма ни от кого.


Или это то, что всегда говорит тетя Элли.


Если честно, мне никогда раньше не приходилось сталкиваться с чем-то подобным. У меня были отличные друзья в Балтиморе. А сейчас нет ни одного.


Просто уверена: эти девочки окажутся в той же старшей школе, в которую я пойду в понедельник.


Останавливаюсь возле магазина напротив игровых автоматов, не зная, что с собой делать. Звуки смеха, музыки и пинг-понга танцуют в воздухе, заставляя почувствовать себя еще более одинокой.


Мне стоит отправиться домой.


Ну, вернуться в новое здание, какое теперь придется называть домом.


По крайней мере, в морозилке меня ожидает коробка вишневого мороженного Cherry Garcia.


Когда поворачиваюсь, намереваясь уйти, внимание привлекает мужской смех. И я оглядываюсь, чтобы увидеть нескольких парней, стоящих вокруг одного из боксерских аттракционов — ну, вы знаете, такого, где бьете по боксерской груше, чтобы достигнуть рекордной отметки.


Подошла очередь парня из той компании. Что-то в нем притянуло, несмотря на то, что повернут ко мне спиной.


Он большой. Высокий. Широкие плечи, очертания которых видны под синей джинсовой курткой. Мои глаза опускаются ниже. Белая футболка выглядывает снизу из-под куртки. Черные джинсы на ногах. Классная задница. Она хорошо вписывается в его джинсы.


Хорошо вписывается в его джинсы? Слава богу, я не произношу такую чушь вслух.


Взгляд поднимается наверх. Я не вижу его волос, так как на нем бейсболка.


Готова поспорить, он симпатичный.


Есть что-то в том, как он двигает своим телом, когда готовится ударить по боксерской груше. Что-то, кричащее о его уверенности. Словно знает, что симпатичный.


Боже, только послушайте меня. Я еще даже не видела лица парня, но уже повесила на него ярлык «горячий».


Он сильно бьет по груше. Слышу, как его кулак соприкасается с кожаным покрытием мешка. И все остальные люди по пути сюда тоже. Груша ударяется о внутреннюю часть машины, а на циферблате загораются цифры.


Лучший результат.


Вау.


Его друзья смеются и бьют по руке в манере парней, но он, кажется, просто пожимает в ответ на это плечами.


Вдруг без предупреждения поворачивает голову и смотрит прямо на меня, поймав за разглядыванием.


Черт.


Отвожу взгляд, разворачиваясь к витрине магазина. Использую свои длинные волосы, чтобы скрыть лицо, пытаясь сделать вид, будто не смотрела, когда он ясно понимает, что смотрела.


Я такая неудачница.


Лицо достигает адского уровня жара от смущения, как только меня ловят глазеющей, а также по причине собственной правоты. Святой Иисус на горячем крекере, этот парень великолепен. Прекрасный. Быстрого взгляда на его лицо более чем достаточно, чтобы укрепиться во мнении: он очень высоко разместился в рейтинге секс-богов. И определенно старше меня. Я бы сказала, намного старше. Полагаю, около двадцати лет.


Да, знаю, что я зануда.


А еще выгляжу как полная идиотка, стоящая тут и пялящаяся в витрину закрытого магазина. Но не осмеливаюсь повернуться на случай, если Секс-Бог по-прежнему здесь.


Больше не слышу парня и его друзей, но это не значит, что их там нет.


Я смотрю на отражение в витрине магазина, пытаясь разглядеть, вдруг он и его приятели все еще рядом, но ничего не вижу.


Ладно, значит, мне просто придется собраться с духом.


Повернуться и обычным шагом удалиться прочь, словно я совсем не пялилась на красавчика.


Один… два… три…


И они ушли.


Не знаю, радоваться или расстраиваться, что, вероятнее всего, никогда больше не увижу Секс-Бога.


Я смотрю на боксерский аттракцион, где недавно был парень, и у меня внезапно возникает желание попробовать, прежде чем отправлюсь домой. Не потому что Секс-Бог прикасался к нему. Не до такой уж степени я неудачница. Просто никогда раньше не пробовала, и интересно, хороша ли я.


Захожу в игровую комнату и останавливаюсь у аттракциона.


Пятьдесят центов.


Я копаюсь в кармане своих узких джинсов и достаю несколько монет.


Бросаю их в отверстие, и автомат загорается. Боксерская груша опускается.


Сжимаю кулак — готово.


Это не может быть так сложно, верно?


Я отвожу руку назад и бью.


Очевидно, это трудно.


Потому что я даже не забила грушу обратно, чтобы определить силу удара. Она лишь слегка раскачивается, но остается на месте.


Ну что же, это неловко.


Оглядываюсь вокруг посмотреть, видел ли кто-нибудь, но никто не обращает на меня внимания.


Хорошо. Попробуй снова, Кам. У тебя получится.


На этот раз я готовлюсь немного больше.


Встряхиваю плечи, расслабляясь. Принимаю стойку: раздвигаю ноги и слегка сгибаю их в коленях. Затем отвожу руку назад и бью по груше.


Ура! У меня получилось!


Но… о… это самый низкий результат, который можно получить?


М-да, это я.


Верно. Я собираюсь повторить.


И на сей раз намерена выбить все дерьмо из этой боксерской груши. Я не проиграю.


Достаю еще пятьдесят центов из кармана и бросаю их в отверстие. Боксерская груша опускается.


— Ты тратишь свои деньги впустую.


— Чт… — Поворачиваюсь на голос и… святое дерьмо.


Это Секс-Бог. Он стоит прямо здесь. Смотрит на меня.


Иисус. Его глаза. Голубые. Как самые голубые из голубых. Как я-хочу-утонуть-в-них-и-никогда-не-возвращаться-на-поверхность голубые.


— Твоя стойка совершенно неверная, — говорит мне. — Тебе никогда не удастся хорошенько замахнуться и ударить по груше, стоя так. — Он кивает на мои ноги.


Я смотрю сверху на них. Для меня они выглядят вполне нормально.


— Что не так с моими ногами? — спрашиваю я.


Посмеивается, и слышу эхо этих слов в своей голове. Мне приходится сдержать стон смущения.


— Ну, с ними все в порядке. — Он пожимает плечами. — Это великолепные ноги. Лучшие, что я видел, на самом деле. Но то, как ты стоишь, это неправильно. Твои бедра в таком положении не могут поворачиваться, а это значит, в твоем ударе нет размаха. Нет размаха — нет удара.


Великолепные ноги.


Лучшие, что он видел.


Честно говоря, после этого я больше ничего не слышу.


— Прости, что?


Он снова усмехается.


— Тебе нужно двигать ногами. Встань вот так. — Показывает мне свою стойку.


— Хорошо. — Переставляю ноги, чтобы повторить то, как он стоит.


— Правильно, — говорит. — А теперь тебе нужно немного отвести бедра назад. Вот так.


Следую его указаниям и разворачиваю свои бедра.


— Затем скрути руку в кулак, большой палец снаружи. Отведи руку назад и позволь бедрам провернуться. Пока ты размахиваешься, вложи всю свою массу тела в этот удар.


Я делаю, как он говорит. Замахиваюсь, а потом вкладываю весь вес тела в руку. Вместе со всеми эмоциями, вызванными переездом из Балтимора, моими друзьями и теми подлыми девчонками, которых встретила ранее.


Ударяю по этому мешку со всей силы, какая во мне есть. Чувствую момент соприкосновения кулака с кожей. Получился хороший удар.


Груша прячется назад, и цифры начинают расти.


Средний удар!


Да!


— Я сделала это! — Взволнованная, подпрыгиваю на цыпочках.


— Ты сделала. — Его губы изгибаются в полуулыбке. Самая сексуальная улыбка, которую я когда-либо видела.


И растекаюсь лужицей у его ног.


Заправляю волосы за ухо.


— Спасибо, — произношу я.


— Пустяки. — Он пожимает плечами.


— Откуда ты знаешь о боксе? — спрашиваю у него.


— Я боксер.


— Типа настоящий боксер?


Убейте меня. Убейте меня прямо сейчас.


Он снова улыбается.


— Да, типа настоящий боксер. Ну, я, конечно, не профи. Дилетант в данный момент. Я не смогу стать профи, не получив свою боксерскую лицензию, и ее не могу получить, пока мне не исполнится восемнадцать.


— Тебе еще нет восемнадцати?


— Семнадцать.


— Вау. Ты выглядишь намного старше.


Он смеется.


— Я часто это слышу.


— Значит, ты выпускник?


— Нет, предпоследний курс. Мой день рождения в сентябре.


— Ах, августовский ребенок здесь.


— Ты тоже из предпоследнего курса?


— Неа. Второкурсница. Мне пятнадцать, — добавляю, как будто необходимо подчеркнуть этот факт.


Так держать, Кам. Оттолкни его своим возрастом.


Не то чтобы я его притягивала… Но неважно.


Он молчит достаточно долго. Я ощущаю укол разочарования в груди, что кажется просто безумием, так как только познакомилась с парнем.


— Итак… У нас разница всего лишь в один учебный год, но ты почти на два года старше меня. Ладно, на год и одиннадцать месяцев старше. Это странно, если задуматься.


Иисусе, Кам. Хватит болтать. Почему бы также не сообщить ему о твоем законном опекуне, работающем в полиции Нью-Йорка, и положить конец всем надеждам на то, что у вас могло бы что-то получиться?


— Ты выглядишь старше, — говорит он. — Без обид.


— Ничего страшного. Я тоже часто слышу подобное. Думаю, это из-за моего роста. Надеюсь, не из-за лица. Не хочется иметь преждевременно состарившееся лицо.


Он хохочет. Но не чувствую, что смеется надо мной, словно думает, будто я полная дурочка. Больше похоже на то, что он считает меня забавной. В хорошем смысле этого слова.


И такие выводы делают что-то странное с моим животом.


— Тебе не нужно беспокоиться о своем лице, — произносит он и снова улыбается своей полуулыбкой.


Что-то врывается и порхает в моей груди.


Я чувствую головокружение и легкость.


Черт возьми, он симпатичный.


— Где твои друзья? — интересуюсь, паря в облаках из-за него.


— Как ты узнала, что я здесь с друзьями?


Ах. Дерьмо.


— Я, эм… Хорошо, я видела тебя раньше. Ты стоял возле этого автомата, сама была там. Но я не преследовала тебя, или что-то в этом роде. Просто видела тебя. Вот и все.


Я умираю. Иисус. Убейте меня. Живо.


Он посмеивается, низко и глубоко, и чувствую это от корней волос на моей голове до кончиков пальцев ног.

— Я тоже тебя видел, — проговаривает.


Вау.


Да… просто вау.


— Итак, что ты делаешь сейчас? — спрашивает меня.


Иди туда, куда ты собиралась идти.


— Иду домой, — говорю.


— Почему?


— Понятия не имею. — Я уверенна, что сейчас даже имени своего не смогу вспомнить.


— Тогда тебе стоит остаться.


— Зачем? — Слышу собственный вопрос.


Эта улыбка, которая превращает меня в желе, скользит по его лицу.


— Хороший вопрос. Хочешь правду?


— Всегда.


Делает шаг ближе. Его запах пряный, и что-то еще, совершенно мужское. Он овладевает мной самым лучшим образом.


— Потому что я нахожу тебя интересной. И обычно меня интересует только бокс. Но ты заинтересовала меня.


— Почему? — Очевидно, это слово теперь составляет две трети моего словарного запаса.


— Ты забавная и симпатичная. Очень симпатичная.


— И пятнадцатилетняя.


— И пятнадцатилетняя, — повторяет он.


— И моя тетя коп.


— Приятно слышать.


— Почему?


— Потому что это означает, что за тобой кто-то присматривает.


Ох.


— Я не буду заниматься с тобой сексом, если это то, чего ты ожидаешь.


Он взрывается смехом.


Фильтр, Кам. Фильтр, ради всего святого.


— Я просто думал о прогулке. Может, прокатиться на колесе обозрения. Но приятно знать, что твоя голова на месте. — Он вытирает слезы смеха со своих глаз.


— Прости, — говорю я.


— Не стоит. Ты права, когда осторожничаешь. Ты ведь меня не знаешь. — Делает паузу и снимает бейсболку с головы. Его волосы темно-каштановые. Он пропускает сквозь них свою руку. Затем надевает бейсболку обратно и фиксирует свои ярко-голубые глаза на моих. — Но хочу, чтобы ты узнала меня. И я действительно намерен узнать тебя.


Прикусываю губу и заправляю волосы за ухо.


— Хорошо, — произношу.


Он улыбается. На этот раз улыбка полноценная, показывающая его зубы. Они белые, но не идеальные. Передние слегка налегают друг на друга. Но это ему идет. Делает парня еще красивей, если такое вообще возможно.


— Я Зевс, — говорит мне.


— Как Бог?


Усмехается, и понимаю, как это прозвучало.


— Не то чтобы я считала тебя Богом, естественно, — добавляю и закатываю глаза, пытаясь выйти из ситуации с видом равнодушия. Это совершенно не работает.


— Конечно, нет. — Улыбается. — Но да, как Бога.


— Камерон. Но все зовут меня Кам.


— Кто — все?


— Моя тетя.


— Полицейский.


— И мои друзья дома, в Балтиморе. Я переехала сюда несколько дней назад.


Он кивает, как будто уже знает это.


— Ты уже была на колесе обозрения? — спрашивает.


Качаю головой, не желая признаваться, что хотела, но не смогла из-за пары злобных девчонок.


— Ну, ты не можешь посетить ярмарку и не прокатиться на колесе обозрения. Это как закон Кони-Айленда.


— Правда? — приподнимаю скептически бровь.


— Нет. — Он по-мальчишески улыбается, и я смеюсь. — Но тебе нужно прокатиться на колесе обозрения. Давай. — Протягивает мне руку.


— Эм… — Колеблюсь, и он это видит.


— Тебе не нравится колесо обозрения?


— Нет. То есть да, нравится. Просто… ну, не хочу прозвучать, как будто в детском саду. Я стояла в очереди, чтобы прокатиться на нем, и… некоторые девчонки разозлились на меня. После этого не так уж и сильно желала посетить его.


— Как они злились на тебя?


— Не могу поверить, что рассказываю тебе об этом. — В самоуничижительном жесте закатываю глаза, вздыхая.


Но он ничего не произносит. Просто ждет.


Поэтому я говорю.


— Они назвали меня неудачницей, потому что я собиралась прокатиться одна.


— И тебя волнует, что они думают?


— Да. То есть, нет. Типа того. Это глупо. Я глупая.


— Нет, все не так. Послушай, такие люди ведут себя дерьмово, поскольку сами не уверенны в себе. Им нужно попытаться сбить с толку всех остальных, чтобы смогли почувствовать себя лучше.


— Знакомо из личного опыта?


— Нет. Просто я умный. — Он улыбается, и я расплываюсь в улыбке. — Слушай, не позволяй злобным девицам отпугивать тебя от того, что хочешь сделать.


Смотрю на него. Немногие парни заставляют меня ощущать себя маленькой и сентиментальной, но он это делает.


— Ты прав, — говорю ему.


— Знаю. Я всегда прав. — Еще одна полуулыбка. — И в любом случае на сей раз ты не будешь одна. Я пойду с тобой.


Прищуриваюсь.


— Ты же не собираешься попытаться убить меня на колесе обозрения, верно?


Очередная вспышка смеха от парня.


— Этого не было в моих планах на сегодняшний вечер. Так что нет. — Его глаза сверкают и мерцают, как синее пламя.


— И ты не собираешься тискать меня?


— Неа. Я буду просто идеальным джентльменом. — Он поднимает руки, показывая мне ладони.


— Хорошо, тогда давай сделаем это. — Киваю я. — Прокатимся на колесе обозрения, то есть.


— Будет сделано, Голубка.


— Голубка? — Удивленно моргаю, глядя на него.


— Да. Голуби олицетворяют покой, потому что выглядят красиво и кажутся нежными и хрупкими. Но на самом деле они чертовски вздорные. В них больше сопротивления, чем люди думают. Прямо как в тебе.


Красивая. Он сказал, голуби красивые. Значит ли это, что он и меня считает красивой? Не беги впереди паровоза, Кам. То, что произнес подобное, не означает, будто думает, что ты красивая.


Демонстрирую ему свой позабавленный вид.


— Ух ты. Понял все это из пятиминутного разговора?


— Нет. — Он качает головой, улыбка искрится в его глазах. — Я все это понял по тому, как ты ударила по боксерской груше.


Начинает идти. Я подстроилась под его темп.


— Откуда ты так много знаешь о голубях?


Он скользит по мне взглядом.


— Я не знаю. Лишь однажды видел это в одной из программ о природе.


Из меня выскальзывает смешок, и парень ухмыляется.


Мы движемся в направлении колеса обозрения в комфортной тишине. И я размышляю про себя, как же все изменилось с тех пор, когда совсем недавно уходила от этого аттракциона.


Встаем в очередь, которая намного короче, чем раньше. И в поле зрения не попадаются злые девчонки.


Зевс настаивает на том, чтобы заплатить за меня, что действительно очень мило.


Мы подходим к кабинке. Смотрительница ярмарки держит для нас дверь открытой.


Зевс заходит первым. Он протягивает руку мне, чтобы помочь войти.


Я колеблюсь секунду, затем скольжу своей рукой в его. Знаю, это прозвучит убого и банально, но клянусь, в момент, когда моя кожа соприкоснулась с его, все как будто изменилось.


Неожиданно мир стал выглядеть намного ярче. Звуки немного громче.


Словно я проживала свою жизнь в 2D, а теперь перешла на 3D.


Сажусь рядом с Зевсом, отпуская его руку, и смотрительница закрывает дверь, безопасно фиксируя нас в середине.


Мы поднимаемся вверх, чтобы дать возможность заполнить другую кабинку. Продолжаем движение и поворачиваемся по мере того, как для полноценной поездки заполняется каждая из кабинок. Сумерки быстро превращаются в темноту.


Затем мы начинаем наше путешествие.


— Значит, ты живешь со своей тетей? — Голос Зевса звучит сквозь тьму, заставляя мои волоски на руках подняться наилучшим образом.


— Да. Моя мама умерла, когда мне было три, а отца не оказалось рядом. Так что тетя Элли взяла меня к себе. Она замечательная.


— Похоже на то. Сожалею насчет твоей мамы.


Я пожимаю плечами.


— Я не помню ее, поэтому не помню, как потеряла ее. Но я также не вспомню, будто она вообще была у меня, что более отстойно.


— Да… — его голос звучит задумчиво. — Но, может быть, это не так уж плохо — не чувствовать боли от ее потери, понимаешь.


— Да, я понимаю, о чем ты. В любом случае извини, что нагоняю печаль. — Поворачиваюсь к нему лицом.


— Ты не нагоняешь. — Он дарит мне нежную улыбку.


— Что насчет тебя? — спрашиваю я.


— Что насчет меня?


— Родители? Братья и сестры?


Он смотрит вперед.


— Папа. Мама умерла в прошлом году.


Ах.


Его мрачная задумчивость теперь имеет гораздо больший смысл.


— Черт. Извини. — Морщусь.


— Не извиняйся. — Он пожимает плечами. — Она болела на протяжении долгого времени. Рак.


— На хер рак, верно? — Все, что я могу придумать, но, должно быть, это правильная вещь, потому что парень оглядывается. Маленькая улыбка касается его губ.


— Да, на хер рак, — соглашается.


— Что с братьями и сестрами?


— Два брата. Одна сестра.


— Ух ты. Должно быть круто.


— Это не то слово, которое использовал бы я. — Усмехается.


— Я бы хотела иметь родных братьев и сестер.


— Можешь взять моих, если хочешь.


Я смеюсь.


— Если бы. Расскажи мне о них.


— Арес на два года младше меня.


— Как я.


— Да. Как ты, — повторяет он. — И близнецы Аполлон и Артемида. Им по двенадцать.


— Вы все названы в честь греческих богов, — говорю, а потом съеживаюсь. — И сегодня я явно в ударе со своими вопиющими наблюдениями.


Он смеется, и понимаю, что мне действительно нравится этот звук. Очень нравится. И я хочу продолжать слышать его, даже если за свой счет.


— Итак, есть причины для выбора таких имен? — спрашиваю. — Я знаю, что некоторые родители называют своих детей Ривер и Грас, потому что они хиппи.


— Мои родители познакомились на лекции по греческой мифологии, когда учились в колледже. Отстойная пикап-фраза моего отца заключалась в том, что если бы он и моя мама создали ребенка вместе, то должны были назвать его Зевсом. Потому что с маминой красотой и мозгами, размерами моего отца, он был бы богоподобным. Очевидно, она купилась на это, поскольку вот он я. — Расправляет руки.


— И ты?


— Что? — Разворачивается ко мне лицом.


— Богоподобный? — Потому что с того места, где я сижу, ты чертовски похож на одного из них.


Глаза Зевса долго удерживают мои.


— Нет. — Мягко говорит он. — Я истекаю кровью, как и все остальные, Голубка.


Колесо останавливается, оставляя нас неподвижными наверху.


— Поездка, должно быть, закончилась, — размышляет Зевс, посматривая через край. — Они выпускают людей.


Я чувствую всплеск печали от того, что это почти конец. Я могла бы остаться здесь с ним навсегда.


Что-то мокрое падает на мой нос. Затем на лоб.


— Это что, дождь? — произношу я в тот момент, когда небеса разверзлись. Я имею в виду, они очень широко распахнулись. Льет как из ведра.


— Можно и так сказать. — Смеется Зевс.


— Иисус! Я промокла до нитки!


Верхний навес кабинки совершенно не защищает нас. Я слышу сквозь играющую музыку, что звучат огорченные голоса людей, находящихся на колесе.


— Ну, давайте же. Двигайтесь, мистер Колесо Обозрения, — скандирую, желая, чтобы колесо поторопилось с поездкой, и я смогла сойти с него и укрыться под чем-нибудь.


Зевс снимает куртку.


— Вот, прикрой ею голову, — предлагает он.


— Ты промокнешь.


— Я в порядке. Всего лишь немного дождя.


— Поделиться?


— Хорошо.


Он держит куртку над нашими головами, и я должна придвинуться немного ближе, чтобы мы оба поместились под укрытием.


Смотрю вверх: его лицо так близко к моему. Я даже способна разглядеть капли воды на нем. Почувствовать тепло его дыхания на моей щеке.


Каким-то образом улавливаю песню, которая в настоящее время звучит из колонок внизу на площадке.


— Не кажется ли тебе немного ироничным то, что пока идет дождь, внизу играет «Umbrella», словно вот-вот начнется Всемирный потоп?


Он сжимает свои губы самым восхитительным образом.


— Либо это, либо судьба.


— Судьба?


— Угу.


— Как так?


Он смотрит на мои губы, и это заставляет сердце биться быстрее. Пульс учащается, вынуждая адреналин бежать по венам быстрее.


Взгляд Зевса возвращается к моему.


— Понятия не имею.


Он улыбается, в глазах пляшут смешинки, и я смеюсь.


Боже, он великолепен. И не в силах перестать глядеть на него.


Мое дыхание становится поверхностным. Замечаю, что и его тоже.

Делаю вдох — мои легкие наполняются им. Этот пьянящий, пряный запах, смешанный с прохладным ароматом дождя, совершают безумные вещи со мной. Гормоны внутри меня взрываются, как ракеты.


Вода стекает по его щеке, зацепившись за верхнюю губу.


И очень хочется поймать эти капли дождя своими губами.


Я так и поступаю.


Не знаю, что на меня нашло, но, не задумываясь, наклоняюсь и прижимаю губы к его губам.


Черт. Я целую его!


И… он не целует меня в ответ.


Издаю задушевный звук в горле, когда отстраняюсь, осознавая то, что сейчас сделала.


Я поцеловала его, и он не ответил на мой поцелуй.


А теперь-то могу умереть?


Боже, я так чертовски тупа. Конечно, я не интересна ему в этом смысле. Зевс старше, и он великолепен. Парень может заполучить кого угодно.


— О господи, — стону, закрывая лицо руками. — Зевс, мне так жаль. После моей большой не-пытайся-тискать-меня лекции я сама же атаковала тебя своими губами. Я правда не знаю, почему сделала это. — Ну, вообще-то знаю. Он горячий, а я глупая. — Можем мы просто притвориться, что этого никогда не было?


— Нет.


Мое сердце замерло.


— Нет? — Опускаю руки с лица.


Укрытие из куртки в момент исчезает. Парень смотрит на меня с такой интенсивностью во взгляде, и мои пальчики ног в кроссовках сворачиваются.


— Нет. — Скользит рукой по щеке, обхватывая мое лицо. — Даже если бы хотел притвориться, что этого никогда не происходило — чего я не хочу делать, — я не смог. Потому что все выжжено в моей памяти.


— Выжжено в твоей памяти — в хорошем смысле?


— В самом лучшем.


Он улыбается, и кажется, будто падаю, или плыву, или что-то вроде того.


Дождь струится по моим губам. Зевс ловит его большим пальцем, заставляя меня дрожать.


Его глаза сосредоточены на этом зрелище, а мои внутренности в данный момент закручивает, как в водовороте.


— Ты собираешься меня поцеловать? — шепчу.


— Я хочу…


— Я слышу «но».


Его взгляд находит мой.


— Тебе пятнадцать. А мне семнадцать.


Все прекрасные ощущения во мне утихают.


— И?


Тишина простирается между нами.


Он не перестает смотреть на меня, и я не знаю, что подобное значит или что вообще ощущаю. Все, в чем уверена, — хочу быть с ним. С парнем, с каким я знакома всего лишь короткий отрезок времени. Но он заставляет меня чувствовать те вещи, которых не чувствовала раньше. И я желаю, чтобы это не прекращалось.


— И… — Уголки его губ приподнимаются, даруя мне великолепную улыбку, — мы будем двигаться медленно, Голубка.


4 глава


— Ух ты! Притормози, Джиджи.


Моя маленькая балерина пролетает мимо меня на кухню, делает прыжок с разбега, и я ловлю ее, заключая в свои объятия. Она обвивает своими крошечными ножками мою талию.


— Мама, — хмурится на меня в неодобрении. Между ее прекрасных бровей образуется эта маленькая милая складочка. — Я отлабатывала свои плыжки.


— Я знаю, чем тут занимаешься, крошка Джиджи, и это хорошо, что ты практикуешься, — щипаю ее за носик большим и указательным пальцами. — Но кухня — не место для подобного. И через тридцать минут ты отправишься на класс по балету, так что там сможешь очень много тренироваться.


— Нам нузна танцевальная студия здесь. Так я могла бы плактиковаться все влемя.


— Ладно, это было бы нечто, верно? — улыбаюсь ей.


— Мозно нам сделать такую?


Ее лицо светится, и я хихикаю.


— Нет, крошка Джиджи. Возможно, если бы мы жили в особняке, но здесь — нет. Не в доме бабушки Элли.


Она крутится у меня на руках, поворачиваясь лицом к тете Элли, которая стоит у столешницы и готовит кофе.


— Бабушка Элли, мозно мне построить здесь танцевальную студию, позалуйста?


Тетя Элли подходит и забирает ее из моих рук. Джиджи оборачивается вокруг нее, словно одеяло.


— Позалуйста, бабушка Элли. Я оцень, оцень хочу такую. — Она прикасается своими ручками к щекам тети Элли и смотрит своими глазками маленького олененка.


У нее глаза Зевса. Большие и голубые, и им трудно сказать «нет».


— Конечно, ты можешь, — тетя Элли сдается без боя.


— Ура! — визжит Джиджи, а я стону. — Бабушка Элли, ты лучше всех! — Она смачно целует ее в щеку. Потом извивается из рук тети Элли и уносится прочь из кухни.


— Хватит бегать! Не путай свои волосы или не испачкай одежду! И принеси свои туфли для балета из своей комнаты. Мы скоро уезжаем! — кричу ей вслед.


— Ты же понимаешь, что эта девчонка ни слова не услышала из того, что ты ей сказала, да? — усмехается тетя Элли.


— Ага. Потому что кто-то только что пообещал ей танцевальную студию под крышей этого дома, — пристально смотрю на нее, но она лишь снова смеется.


— Ей просто невозможно сказать «нет». Особенно когда она наряжается. Вся такая милая в своей балетной одежде. Джиджи напоминает мне тебя в ее возрасте. Думаю, придется переделать столовую в танцевальную студию.


Я заливисто смеюсь.


— Да, и мы будем есть в гостиной, удерживая свой обед на коленях. Почему у тебя такие проблемы с тем, чтобы просто сказать ей «нет»? Когда я росла, у тебя никогда не возникало трудностей с тем, чтобы отказать мне.


Тетя Элли наливает в чашку кофе и вручает мне. Я забираю ее.


— Потому что ты мой ребенок, Кам. Легче отказать своему собственному ребенку. Внукам — невозможно.


Мое сердце всегда увеличивается до жжения, когда она говорит такие вещи. И чувствуя себя более эмоциональной после событий вчерашнего вечера, я ставлю свою чашку на столешницу и обнимаю тетю.


— Я люблю тебя, — говорю ей.


Она в поцелуе прижимается к моему виску.


— И я люблю тебя, девочка.


Когда я поворачиваюсь, берет мое лицо в руки и смотрит в глаза.


— С тобой все в порядке?


Закусываю губу и качаю головой.


— Я видела Зевса прошлым вечером, — тихо произношу. — Он был в клубе.


Множество эмоций ураганом проносится в ее глазах. Гнев горит ярче всех.


— Вот почему ты рано вернулась домой вчера вечером.


— Я разбудила тебя, когда пришла?


— Я была в постели, читала. Никогда не сплю, пока не вернешься домой. Ты уже должна была знать об этом.


Прикасаюсь своей рукой к ее. Затем отхожу, беру свой кофе и делаю глоток.


— Он говорил с тобой?


Я киваю.


— Что он сказал?


— Спросил, что я здесь делаю.


Она хмурится.


— В клубе?


— Да.


— И что ты ответила?


— Сказала, что здесь работаю.


— Он спрашивал о… — тетя Элли кивает в сторону двери, через которую минуту назад выбежала Джиджи.


Тяжело вздыхаю и опускаю чашку.


— Нет.


Глаза женщины полыхают яростью, ноздри раздуваются.


— Это, мать… ядовитая… дрянная… дыра! — шепотом вырывается огонь из тети Элли.


У нас здесь зона, свободная от проклятий. У Джиджи уши, как у летучей мыши, и голосовой ящик, как у попугая. Она слышит и повторяет все. И я имею в виду абсолютно все.


— Я не была удивлена, тетя Элли. Тебе тоже не стоит удивляться. Он совершенно ясно выразил свои чувства пять лет назад.


— Я знаю, но все же… — она скрипит зубами. Челюсть в гневе сжимается.


— Это не имеет значения. Он не имеет значения.


— Нет, не имеет. Ты и Джиджи отлично справляетесь и без него, — добавляет.


— Да, — соглашаюсь. Но Джиджи не должна была справляться. Молча добавляю я.


Тетя Элли помещает хлеб в тостер.


— Можешь положить кусочек и для меня? Пойду принесу балетные туфли Джиджи и подготовлю ее к отъезду.


— Конечно.


Я останавливаюсь в проеме кухонной двери.


— Не хочешь сходить куда-нибудь поужинать сегодня вечером? — спрашиваю. — Ты, я и Джиджи. Девичник?


— Ты сегодня не работаешь в клубе?


— Нет. Думаю, мне стоит уволиться. На всякий случай… ну, ты знаешь.


Выражение ее лица смягчается.


— Знаю. И я с удовольствием поужинала бы с моими девочками. Куда планируешь отправиться?


— ДиМаджио? — предлагаю я.


— Итальянский ресторан — всегда хорошо, — улыбается она.


— Ох, и мне нужно попросить об одолжении. Не смогла бы ты присмотреть за Джиджи несколько часов в среду вечером?


— Конечно. Без проблем. Ты встречаешься с Ричем?


— Мг-м. — Мои щеки немного покраснели.


Тетя Элли знает о моем договоре с Ричем. Она не осуждает меня. Наверное, потому что видела, через что я прошла с Зевсом. Это и то, что у нее никогда в жизни не было серьезных отношений.


— Замужем за работой, — всегда говорит она.


— Я не уйду, пока она не отправится в постель.


— Кам, ты должна выбираться из дому. И не только к Ричу по зову плоти.


— Пожалуйста, никогда так больше не говори, — стону я, хлопая рукой себя по лицу.


Она смеется.


— Выйди и наслаждайся собой. Позволь Ричу пригласить тебя на ужин или напитки.


Хорошо, забираю свои слова обратно. Она никогда не вмешивалась до этого. Задаюсь вопросом, это не из-за того ли, что вчера вечером я виделась с Зевсом.


— Мы не будем этого делать, — говорю ей. — И я достаточно выхожу из дому.


Тетя Элли поворачивается, лицом к лицу со мной, и упирается своим бедром в стойку.


— Вам стоит это сделать. Ты нравишься Ричу. Очень. Я же вижу. Он всегда спрашивает меня о тебе. Он хороший парень, Кам. Сможет позаботиться о тебе.


— Ты имеешь в виду, что он не Зевс.


— Нет, не он. Тебе нужно начать жить своей жизнью, Кам.


— Я и так живу своей жизнью, — обороняюсь и скрещиваю руки.


— Вся твоя жизнь сосредоточена вокруг жизни Джиджи. И это здорово. Так и должно быть. Ты удивительная мать. Но ничего не делаешь для себя. Ты никуда не выбираешься. Не ходишь на свидания. И я знаю, это из-за него и того, что он сделал.


— Ты ведь не связала себя обязательствами с мужчиной, — обрываю тетю Элли. — У тебя никогда в жизни не было мужчины, пока я росла. И до сих пор его нет.


Она вздыхает, пропуская руку сквозь свои длинные темные волосы.


— Но это не из-за того, что кто-то сделал что-то со мной. Как только стала копом, я вышла замуж за свою работу. И когда ты появилась в моей жизни… ты нуждалась во мне. Жизнь, которая у тебя была с твоей мамой… Боже, я любила свою сестру, Кам. И я не хочу говорить плохо о твоей матери, но она не поступила правильно с тобой. Она была наркоманкой. Постоянно перевозила тебя с места на место. Впускала и выгоняла разных мужчин из своей жизни. Я пыталась помочь ей, привести ее в порядок, но она не слушала меня. Сопротивлялась мне на каждом шагу. Она слишком отдалилась от меня, чтобы я могла ей помочь. Но не ты. И, если честно, я все равно собиралась взять тебя под опеку, если бы она не умерла.


Делаю глубокий вдох.


— Ты никогда мне этого не рассказывала.


Пожимает плечами.


— Я любила тебя. И я хотела, чтобы ты оказалась в безопасности. Ты нуждалась в безопасности и стабильности, Кам. Я замужем за значком. В те дни в моей жизни существовало место только для одного человека, и этим человеком была ты.


Чувствую, как плачу. Обычно я не такая эмоциональная, но вчерашняя встреча с Зевсом действительно сбила меня с курса.


Тетя Элли подходит, встает передо мной и берет мои длинные волосы в руки, разглаживая их над плечами.


— Я просто хочу, чтобы у тебя было хоть что-то для себя, — говорит она.


— Я танцую, — мягко проговариваю.


— В клубе, который является работой. Я просто хочу, чтобы ты как-нибудь вышла, распустила волосы и повеселилась.


— Хорошо, — уступаю. — Я пойду выпить с Ричем. Счастлива?


Она победно улыбается.


— Ага.


Закатываю глаза, когда раздается дверной звонок.


— Я открою, — бросаю ей.


После того как отстраняюсь от ее объятий, останавливаюсь и оглядываюсь на нее.


— Понимаю, что не называю тебя мамой, но я думаю о тебе, как о своей маме. Ты ведь знаешь это, да?


Выражение ее лица становится очень нежным.


— Я знаю.


Опять раздается дверной звонок.


— Иисус. Слишком нетерпелив? Иду! — кричу я.


Выхожу из кухни и направляюсь к входной двери, проходя мимо лестницы.


— Джиджи, ты уже взяла эти балетные туфли? Мы выезжаем через несколько минут.


— Я их сейчас достану! — Ее голос слышится очень звонко и скрипуче. Так он звучит только тогда, когда она делает то, чего не должна делать.


Останавливаюсь у подножия лестницы.


— Джиджи?


Снова звонят в дверь.


Я смотрю через плечо на дверь и кричу:


— Иду я!


Потом мой взгляд возвращается к лестнице.


— Жизель Грейс Рид, тащи сюда свою маленькую милую попочку прямо сейчас.


Она появляется наверху лестницы, выходя из-за стены.


— О, ради любви ко всему святому. Джиджи!


Я догадываюсь, что именно моя новая красная помада размазана по всему ее лицу. Она похожа на клоуна.


— О чем ты думала?


Она пожимает плечиками.


— Прости, мамочка. Но это было прямо передо мной, и это было так интересно. Мне оцень жаль.


Я щипаю себя за переносицу.


— Марш в ванную. Я открою дверь, а потом поднимусь, чтобы помочь тебе все смыть.


Она уносится прочь в ванную. Я бормочу пару слов себе под нос и направляюсь к входной двери.


Наклоняюсь и забираю почту. Затем открываю дверь и распахиваю ее. Мое сердце останавливается.


— Иисус! — Почта выпадает из моих рук и рассыпается по полу.


Его губы приподнимаются в уголках, показывая мне фирменную полуулыбку.


— Ну, я все еще откликаюсь на Зевса, но ты можешь называть меня Иисусом, если тебе так хочется.

5 глава


— Как насчет того, чтобы я назвала тебя ничтожеством и ты убрался к черту с моего крыльца? Как тебе такое?


Его руки поднимаются вверх в жесте капитуляции.


— Я просто хочу поговорить, Кам.


— Нам не о чем говорить. За исключением того, наверное, откуда, черт возьми, ты знаешь, где я живу.


— Мамочка!


Джиджи.


Черт возьми.


— Я буду через минуту, детка, — отзываюсь. В своем голосе слышу дрожь. Надеюсь, что он не смог услышать.


Быстро выхожу на крыльцо и закрываю за собой дверь.


Оглядываюсь на Зевса. Его взгляд устремлен за меня на запертую дверь. Но я узнаю такой его взгляд.


Боль.


И это только еще больше злит меня.


— Ты должен уйти, Зевс. Немедленно.


Его глаза молниеносно опускаются вниз к моим.


— Кам…


Но он умолкает, когда за моей спиной открывается дверь.


— Мамочка, я ее смыла! Самостоятельно! Видишь? Я использовала влажные салфетки, и губная помада оттерлась.


Мой взгляд скользит вниз к Джиджи. На лице все еще остались следы от помады. Но я не могу сосредоточиться на этом. Потому что ее отец стоит прямо перед ней, и она понятия не имеет о том, кто он такой.


Гнев скручивает мои внутренности.


Я чувствую себя беззащитной, и раненой, и чертовски злой.


Не понимаю, каким образом поступить. Все, что знаю, — это то, что я хочу забрать Джиджи подальше от него, чтобы он не смог причинить ей боль, какую причинил мне.


Но еще до того, как у меня появляется шанс отправить ее обратно в дом, она замечает Зевса.


— Кто ты? — делает шаг вперед, сжавшись рядом со мной, и поднимает голову вверх. Ее глаза — его глаза — вопросительно смотрят на него.


Мой живот скручивает.


— Он никто, — быстро говорю я, прежде чем Зевс успеет что-то сказать. — Всего лишь новый почтальон. Возвращайся внутрь, Джиджи. Я буду через секунду.


— У нас новый почтальон? Оу, но мне нлавился наш старый. Он рассказывал смешные шутки. Ты рассказываешь смешные шутки, новый почтальон?


Я смотрю на Зевса, который уставился на Джиджи. Его бровь изогнута. Как всегда, когда он был озадачен. Когда не мог что-то понять.


Зевс качает головой, не отрывая своих глаз от нее.


— Я не знаю ни одной шутки, ребенок. Прости.


Ребенок. Он назвал ее ребенком. Как будто даже не знает ее.


Но он действительно не знает.


Думаю, меня сейчас вырвет.


— Джиджи, детка, ты можешь зайти внутрь, пожалуйста? — произношу я.


Она игнорирует меня и продолжает.


— Хорошо, — отвечает она ему, пожимая плечами. — Научу тебя некоторым. Я их много знаю. Итак, как же вас зовут, мистер почтальон? Нашего старого почтальона звали Бэрт. Мое имя Жизель Грейс Рид. Но все называют меня Джиджи. Одно имя мне досталось от моей бабушки Элли. Ее тоже зовут Жизель, как и меня, но все зовут ее Элли. А также у меня есть второе имя, и оно у меня от другой бабушки — Грейс, но я никогда ее не видела. Мама говорит, что она на небесах.


Глаза Зевса перехватывают мой взгляд. Что-то в выражении его лица искажается.


— Джиджи, пожалуйста, зайди внутрь, детка. — На этот раз я своими руками направляю ее ко входу в дом. — Пусть бабушка Элли поможет тебе найти твои балетные туфли.


— Но, мамочка, я разговариваю с нашим новым почтальоном.


— Джиджи, — проговариваю, используя при этом суровый «мамин» голос. — Делай, что я тебе говорю.


Она так драматично вздыхает.


— Отлично. Пока, мистер почтальон, — машет ему рукой, а потом исчезает в доме.


Я закрываю дверь позади себя и поворачиваюсь к Зевсу. Выражение его лица очень напряженное. Глаза направлены на дверь. На то место, где только что стояла Джиджи. Словно он все еще смотрит на нее.


Делаю шаг ближе, блокируя ему вид, и шиплю:


— Черт возьми, тебе нужно уйти прямо сейчас. Ты, твою мать, не имеешь никакого права заявляться сюда вот так.


Его глаза молниеносно находят мои. Их взгляд неукротим, злой и сбитый с толку.


Зато я не сбита с толку. Я знаю, чего хочу. И желаю, чтобы он убрался.


— Грейс. — Его голос звучит, как гравий. Он сдерживается. — Она сказала, что ее бабушку зовут Грейс… Мою маму звали Грейс. И ее глаза, Кам… такие чертовски голубые… в точности, как мои.


— Конечно, они такие же, как и твои! — взрываюсь. — Я не могу поверить, что после всех этих лет ты думаешь, будто вправе появиться здесь и просто…


— Стоп! — Его громкий голос разносится по воздуху, пробирая меня до смерти. — Ты сказала, конечно же, ее глаза похожи на мои. — Взгляд Зевса колеблется между смятением и паникой, и это заставляет меня занервничать. — Ты хочешь сказать мне… ты говоришь… она мой ребенок?


Мой уровень гнева подскакивает с пятидесяти до сотни за одну секунду.


— Ты что, блять, сейчас прикалываешься надо мной? — кричу я.


— Похоже, что я прикалываюсь? — рычит он.


Позади меня открылась дверь.


— Достаточно. — Голос тети Элли раздается сзади. — Если тебя слышу я, тогда и Джиджи может слышать. Тебе стоит уйти, Зевс.


— Я не уйду, пока не получу ответы.


— Ты хочешь, чтобы я упекла твою задницу за решетку? Потому что, честно говоря, это доставило бы мне огромную радость после всего того, через что ты заставил Кам пройти.


— Упечь меня за решетку? — Его смех сочится неверием. — Это что, сейчас шутка такая? Кам скрывала от меня моего же ребенка, и ты вываливаешь на меня это дерьмо? Что за еб**ая шутка.


— Что я делала? — ору. — Это ты тот, кто не хотел иметь с ней ничего общего!


Зевс переводит на меня свой испепеляющий взгляд.


— Как я мог такое сказать, когда даже не знал о ее существовании?


— Прекратите. Немедленно. Вы оба. Джиджи не нужно это слышать. — Тетя Элли поворачивается ко мне. — Кам, я отвезу Джиджи на балет. А вы с Зевсом поговорите. Потому что, очевидно, вы в этом нуждаетесь.


Она дергает и открывает дверь, крича внутрь.


— Джиджи, я отвезу тебя на балет. Хватай свою сумку, и поехали.


— Иду! — Спустя несколько секунд счастливая Джиджи подходит к нам, слава богу, не зная, что именно здесь происходит.


Джиджи смотрит на меня. От того, что она замечает на моем лице, счастье тускнеет на ее собственном личике.


— Ты в порядке, мамочка?


Я убираю напряжение с лица и натягиваю улыбку.


— Да, я в порядке, малышка. Мне просто нужно поговорить с новым почтальоном, вот и все, поэтому бабушка Элли отвезет тебя на занятие.


— Он забыл почту? — хмурится Джиджи.


Я смотрю вверх на Зевса, который на меня совсем не обращает внимания. Его взгляд устремлен на Джиджи. Мои внутренности стягивает узлом.


— Да, он забыл почту. Но тебе не стоит беспокоиться. Иди и повеселись на балете. — Я наклоняюсь и приподнимаю ее подбородок рукой. Целую в кончик носа. — Я люблю тебя.


— Я люблю тебя, мамочка.


— Давай, забирайся в машину, — говорит тетя Элли, хватая ключи с крючка у двери.


— Пока, мамочка. Пока, мистер почтальон. — Джиджи машет рукой и вприпрыжку направляется в сторону авто, которое припарковано на нашей подъездной дорожке.


— С тобой все будет в порядке? — проверяет тетя Элли перед отъездом.


— Со мной все будет в порядке, — киваю я.


— Мой мобильный со мной, если понадоблюсь. — Она смотрит на Зевса. — Я вернусь через час. Если обнаружу, что ты снова расстроил ее или причинил боль каким-то образом, тогда я приду за тобой со своим дробовиком. Ты меня слышишь, Кинкейд?


Желваки Зевса нервно заходили.


— Я слышу тебя.


— Хорошо.


Тетя Элли быстро обнимает меня, а потом идет к своей машине и садится в нее.


Я наблюдаю за тем, как они с Джиджи уезжают, не желая смотреть на Зевса.


Когда все же поворачиваюсь к нему, его горящие глаза устремлены на меня.


— Она моя?


— Конечно же, она твоя! Разве до тебя не дошло после последних двух сообщений?


— О чем ты, блять, говоришь?


Я понимаю, что мы оба снова кричим, и мне совсем не хочется, чтобы соседи знали о моих делах.


— Я не собираюсь обсуждать это здесь. Заходи внутрь.


Открываю дом, стоя в стороне, пока он входит. Закрываю за нами дверь и прислоняюсь к ней.


Его внушительных размеров фигура в нашем маленьком коридоре. Зевс всегда был крупным парнем. Но глядя на него сейчас, при свете дня, вижу, что он выглядит даже больше, чем пять лет назад.


— Она моя? У меня есть дочь. Как ты могла… Иисус, Кам.


— Как я могла что?


— Господи, я понимаю, причинил тебе боль… но скрывать моего ребенка от меня? Как ты могла так поступить?


— Что? — выпрямляюсь. Такое чувство, словно мои глаза сейчас покинут свои глазницы. — Я думаю, ты немного путаешься здесь. Я не скрывала Джиджи от тебя. Ты сказал, что не хочешь иметь ничего общего ни с одной из нас!


— Я что, блять, спал, когда этот разговор состоялся? — кричит он, делая шаг ко мне.


Любого другого человека напугал бы этот выпад от него. Но не меня. Я знаю Зевса. Уверена, он никогда бы не причинил мне физического вреда. Тем не менее это не останавливает меня от внутреннего трепета.


— Тебе, черт возьми, нужно отступить назад. — Я тычу пальцем ему в грудь. — И откуда, черт возьми, мне знать, что ты делал, когда я даже не могла связаться с тобой? Я пыталась звонить на твой номер, но ты либо заблокировал мой, либо сменил свой. Даже пробовала связаться с тобой по электронной почте, просила позвонить мне, но все письма оказались недоставленными. Поэтому позвонила Марселю. Я знала, что он сможет связать меня с тобой. Он ответил на мой звонок. Сказал, будто ты не хочешь со мной разговаривать. Я объяснила, что это очень важно. Но он не слушал меня, поэтому я рассказала ему, что беременна. Затем он выслушал меня. Пообещал, что скажет тебе перезвонить мне. А остальное ты и так знаешь.


— Нет, не знаю. Я ни черта не знаю. Что в том всем остальном, Кам?


— Ты сейчас серьезно?


— Серьезно, как сердечный приступ.


— О, Боже. Иисус. Ты не знал… о Джиджи?


— Нет. Но Марсель знал, верно?


Я киваю головой, наблюдая за тем, как его лицо темнеет, словно грозовая туча.


— Он перезвонил мне. Сказал, побеседовал с тобой. Говорил, что ему очень жаль, но ты передал, будто не хочешь иметь ничего общего с ребенком — нашим ребенком. Что будешь поддерживать его финансово, но на этом все.


Его глаза закрыты, словно ему чересчур больно контролировать свои чувства.


— Марсель никогда не говорил тебе об этом, не так ли? — произношу я тихо.


— Нет.


— Иисус. Все это время… ты не знал. Я… — не в состоянии подобрать нужных слов.


Все это время считала, будто отказался от Джиджи, а он-то и понятия не имел о ее существовании.


Зевс отступает и садится на ступеньки, словно стоять ему сейчас слишком тяжело. Он закрывает лицо руками, пока глубоко вдыхает и выдыхает.


— Не могу поверить, что Марсель сделал это. Я, блять, убью его. Голыми руками. Иисус! Блять!


Я молчу. И сама пытаюсь осмыслить все это.


Я ненавидела его за то, что он оставил Джиджи, а он даже не знал о ней.


Мои собственные глаза закрываются от реальности всей ситуации. Я делаю несколько глубоких вдохов, пытаясь уравновесить себя.


Когда открываю глаза, Зевс смотрит на меня. Эмоции переливаются в его взгляде.


— Она действительно моя, — говорит он больше себе, чем мне. — Иисус, Кам, у меня есть дочь.


— Да.


— Блять. — Он снова руками закрывает лицо, и очень тяжелое дыхание покидает его тело.


— Могу я тебе предложить что-то? Кофе? Бренди? Слышала, это помогает в таком состоянии шока.


Убирает ладони от лица.


— Кофе будет замечательно.


У меня трясутся руки. Говорю Зевсу пройти в гостиную, пока я приготовлю нам кофе.


В заварнике еще есть остатки от ранее приготовленной порции. Достаю две чашки и наполняю их, оставляя его кофе чисто черным, как он любит. В свою же добавляю немного сливок, а затем аккуратно отношу напитки.


Когда я вхожу в гостиную с нашим кофе, вижу Зевса, стоящего у камина. Рамка с фотографией Джиджи у него в руках.


— Эй, вот, держи кофе, — произношу, размещая чашки на кофейном столике между нами.


Он поворачивается ко мне. Фоторамка по-прежнему в его руке.


— Не могу поверить, что она моя.


Мой позвоночник напрягается.


— Твоя. Мы можем сделать тест на отцовство, если тебе нужны доказательства.


Он фиксирует свой взгляд на мне.


— Я не это имел в виду, Кам.


Выдыхаю.


— Прости.


Сажусь на диван. Зевс подходит и размещается рядом со мной, все еще держа фотографию.


— Она красавица, — говорит он. — Она похожа на тебя.


Это тяжело — находиться здесь, настолько близко, слышать, как он говорит подобное после всех этих лет. Особенно с той болью и обидой, которая жила во мне долгие годы и которую отчасти все также чувствую.


Он не знал о Джиджи. Теперь я в курсе.


Но переспал с другой, пока еще был моим.


— Не знаю. Мне кажется, она похожа на тетю Элли.


— Ты похожа на Элли, — отвечает, высказывая свою точку зрения.


— Да, ну, зато у нее твои глаза, — говорю ему. — И твой умный рот.


Это заставляет его улыбаться.


— Она знает… обо мне? Что у нее есть папа? В смысле, все в курсе, что у них есть папа, но знает ли она, кто ее отец?


Качаю головой.


— Могу ли я… Я хочу узнать ее. Проводить с ней время. Познакомится со своей дочерью, Кам.


Мое сердце перестает биться. Представляла, что этого следовало ожидать. Но я не была готова к такому.


— Я… я не знаю, Зевс. Она живет в хорошем мире. Она счастлива. Я не хочу переворачивать вверх дном всю ее жизнь.


— Я тоже этого не желаю. Но, пожалуйста, Кам, я хочу знать свою дочь. Понимаю, в прошлом облажался… но я должен знать ее. Она моя плоть и кровь.


Отчаяние в его голосе сжимает мне горло.


— Я не знаю… — Боюсь, он причинит ей боль. Что он сможет, не оглядываясь, уйти от нее.


— Я сделаю все, что угодно, Кам. Мы сделаем это так медленно, как нужно. Но, пожалуйста, не держи меня в стороне от моей дочери.


Закрываю глаза и делаю глубокий вдох.


— Пожалуйста, голубка.


Распахиваю взгляд и смотрю на него.


— Хорошо.


Он заметно выдыхает с облегчением.


— Спасибо.


— Но ты не можешь все испортить, Зевс.


— Не испорчу.


— И мы сделаем это постепенно. Джиджи тебя не знает. Ты для нее незнакомец.


Он вздрагивает.


— Господи, прости. Я не хотела, чтобы это прозвучало так резко.


— Не извиняйся. Это не твоя вина. Ничего из этого.


— Может, и моя. Надо было сильнее надавить, чтобы Марсель разрешил мне с тобой поговорить. Или связаться с твоей семьей…


— Это не твоя вина, — утвердительно произносит. — Я отстранился от тебя. Сделал так, чтобы у тебя не было возможности выйти на связь со мной.


Моя очередь вздрагивать от боли. Но я держу ее спрятанной внутри себя.


— Я думал, что это будет к лучшему… — Его голос сходит на нет.


— Все в прошлом. Мы не можем изменить этого.


— Нет, — говорит он. Затем вздыхает и смотрит на меня. — Ну, и как мы это сделаем? Познакомим меня с моей дочерью.


Очень непривычно слышать, как он ее так называет. Но она его дочь, и он заслуживает знать ее.


— Ну, полагаю, для начала мы представим тебя, как друга, чтобы не огорчать и не сбивать ее с толку, и вы сможете потратить это время на знакомство друг с другом. Затем, когда придет время… мы скажем ей, кто ты на самом деле.


— Ее папа, — проговаривает.


— Да. Ее папа.


6 глава


— Расскажешь мне о Джиджи? — просит меня Зевс.


— Конечно. Что ты хочешь знать?


Он ставит фото на кофейный столик и наклоняет свое тело к моему.


— Все. — Он одаривает меня слабой улыбкой.


— Ладно, итак, она жутко умная. Любит танцевать, в основном балет. Но она также увлекается чечеткой и стрит-денсом. Она любит «Мой маленький Пони». Все что связано с Диснеем. Ее любимая диснеевская принцесса – Рапунцель, и она хочет выйти замуж за Флинна Райдера, когда станет старше.


Зевс усмехнулся.


— Понятия не имею кто это.


— Не волнуйся, — улыбнулась я, — Скоро узнаешь.


— Когда у нее День рождения?


— Шестого апреля.


— Какой она была в младенчестве?


— Она была замечательной. Супер милой, естественно.


— Естественно. — Он улыбнулся.


— Хочешь посмотреть фотографии?


Его взгляд стал ярким.


— Конечно, если можно.


— Ну конечно можно. Подожди минутку, я возьму их.


Я встаю на ноги и прохожу мимо Зевса. Он хватает меня за руку, и я замираю. Его большая рука полностью поглощает мою. Раньше мне нравилось чувствовать его руки, его пальцы, переплетённые с моими. Сейчас же я чувствую себя растерянной и обиженной. И миллион других вещей, которых не должна чувствовать.


— Кам, — мягко говорит он.


С высоты своего роста я смотрю на него. Его взгляд ищущий и проникновенный, когда устремлен на меня. И это жалит, как сука.


— Прости, — говорит он нежно, осторожно. — За все.


Я пожимаю плечами, словно это не имеет значение. Но это имеет значение. Потому что его извинения вскрывают старые раны, и это никак не меняет того факта, что он решил заняться сексом с другой женщиной, когда должен был любить меня. Или, может быть, в этом и была суть. Может, он уже перестал любить меня.


— Это в прошлом, — говорю ему, выскальзывая из его хватки и уходя. — Я просто возьму эти фотографии.


Я подхожу к буфету в другой части комнаты, мое сердце безумно стучит из-за бури в моей груди. Я наклоняюсь, беру детские альбомы Джиджи и возвращаюсь к Зевсу.


Передаю их ему, следя за тем, чтобы больше к нему не прикасаться.


У прикосновений Зевса всегда была способность взрывать мне мозг, и, кажется, некоторые вещи не умирают со временем.


Я сажусь на диван, но на этот раз чуточку дальше от него.


Я беру свой кофе и делаю глоток, когда Зевс открывает альбом и начинает просматривать фотографии первых минут жизни нашей дочери.


— У нее было так много волос, — говорит он.


— Как и у тебя, — говорю я, вспоминая его детские фотографии.


Он смотрит на меня, улыбаясь своей очаровательной улыбкой, и мою грудь сжимает от давным-давно скрытых эмоций.


— Сколько она весила? — спрашивает он, просматривая фотографии.


— Восемь фунтов.


Его улыбка стала шире.


— Большая девочка.


— Ей достались длинные ноги, — говорю Зевсу. — И сейчас они длиннющие.


— Это она взяла от тебя. — Он кивнул на мои покрытые джинсами ноги.


— Да, ну, ты тоже не особо маленький. — Говорю ему.


Он смеется.


Он замолкает, смотря вниз на фотографию, которую сделала тетя Эль вскоре после того, как я родила. Я держу новорожденную Джиджи на руках.


— Эль была с тобой, когда ты рожала, — говорит он, это не был вопрос.


— Да.


Он закрывает альбом и пропускает руку сквозь волосы, тяжелый вздох покидает его горло. Он опускает голову в сторону и смотрит на меня.


— Мне так жаль, чертовски жаль, что меня не было рядом тогда, Кам. Что меня не было здесь последние пять лет.


— Я не знаю, что тебе сказать, Зевс. Ты хочешь, чтобы я сказала, что все было нормально. Нет, не было нормально. Но я справилась.


— Ты, должно быть, ненавидела меня.


— Ты правда хочешь, чтобы я ответила?


Он трет ладонь о ладонь.


— Трус во мне хочет сказать «нет». Но я заслужил все, что ты хочешь сказать мне в лицо.


— Я… послушай, когда мы расстались… то, что ты сделал, да, я ненавидела тебя за это. Часть меня до сих пор ненавидит. Но это было пять лет назад…


— Кам…


— Просто… дай мне закончить, Зевс. Это в прошлом, и это уже не имеет значения. Но все эти годы полагать, что ты бросил Джиджи, что просто взял и отвернулся от нее, да, я ненавидела тебя всей душой. Но… теперь мне известна другая правда. И мне просто нужно знать, что ты именно это имеешь в виду, когда говоришь, что хочешь быть частью ее жизни.


— Я действительно хочу. — Его глаза прикипели к моим. — Я хочу знать свою дочь. Я никуда не исчезну.


— Почему ты вернулся в Нью-Йорк?


Его глаза скользнули по стене перед ним. Челюсть напряглась.


— Для боя. У меня подготовка к бою.


— Так, ты все еще боксируешь? — спросила я его.


Двенадцать месяцев назад Зевс провел важный поединок за звание чемпиона мира в супертяжелом весе против Кейдана Скотта. Зевс был фаворитом на чемпионство. В настоящее время он не побеждён – двадцать один бой, все выиграны нокаутом.


Я не смотрела тот бой. Я вообще больше не смотрю его бои. Но в тот вечер, в новостях, я увидела, что Зевс и Кейдан протянули одиннадцать раундов. Самый длинный бой Зевса.


Они оба были измотаны. Бой должны были остановить. Но как бы не так. Не сомневаюсь, что Марсель приложил к этому свои лапы.


Зевс получил преимущество в одиннадцатом раунде и сбил Кейдана с ног одним ударом апперкот.


Кейдан упал. Он поднялся, но бой был окончен, и Зевс был объявлен победителем.


Во время интервью Зевса, после боя, Кейдан снова упал на ринге.


Черепно-мозговая травма. В его мозгу образовался тромб.


Судя по тому, что я прочитала в газетах, Кейдан был в коме тридцать дней. Ему сделали несколько операций, чтобы удалить тромб. У него случился инсульт. Из последних новостей, его правая сторона была парализована и у него проблемы с речью. В настоящее время он все еще в клинике, проходит реабилитацию.


После этого боя Зевс исчез с глаз общественности на двенадцать месяцев. Не то, чтобы пресса или общественность обвиняли его в случившемся. Но я могу понять, почему он скрылся от всех.


Я слышала о том, что Зевс навещал пару раз Кейдана в больнице. Зная Зевса, я не удивлена.


Ну, Зевса, которого я знала пять лет назад. И независимо от того, что он сделал со мной, судя по его реакции на то, что он узнал, что у него есть дочь, могу предположить, что он не изменился.


После встречи с ним прошлым вечером, я погуглила, чтобы узнать, почему он здесь, почему вернулся в Нью-Йорк. У меня было предчувствие, что это бой, и я не ошиблась. У него бой с Романом Дмитриевым через двенадцать недель.


Я бы сказала, что шокирована такими новостями, но нет. Дело в том, кем является Зевс. Бокс – это все, что он знает.


— Я знаю, о чем ты думаешь, — говорит он тихо.


Я вспоминаю то, как он выглядит.


— Нет, не знаешь.


— Ты считаешь, что я ублюдок, раз дерусь после того, что случилось со Скоттом. Ты также думаешь, что я буду на тренировках, интенсивно готовиться к поединку с Дмитриевым, так что у меня не останется времени на Джиджи.


— По мимо всего прочего, я не могу поверить, что ты дерешься с ним – парень настоящий псих…


— Я могу победить его, Кам, — перебил он меня.


— И возможно потерять часть плоти в процессе.


Дмитриев укусил последнего соперника за шею, когда тот брал превосходство над ним. Он отцапал кусок плоти от парня. Дмитриев – собака.


— Он не приблизиться ко мне, — зарычал Зевс, и какого черта я вообще устроила ему допрос по этому поводу.


— Неважно, Зевс. Делай, что хочешь. Как всегда делал. Но я точно знаю, что у тебя не будет времени для Джиджи в преддверии этого боя. И я не готова вводить тебя в ее жизнь сейчас, только для того, чтобы ты исчез из нее через несколько недель.


— О чем ты говоришь?


— Я думаю стоит подождать до окончания боя. — Я смягчаю свой тон. — Тогда мы вас и познакомим.


— Нет. Я хочу знать свою дочь сейчас. Я отложу бой, если понадобиться.


Это меня удивило. Но знание того, что он готов пойти на это ради Джиджи, заставляет меня чувствовать себя немного лучше от того, что я втянула его в ее жизнь.


— Разве это не повлечет за собой свору проблем? — спрашиваю я.


— Позволь мне беспокоиться об этом. Марсель организовал этот бой. И, учитывая складывающиеся обстоятельства, ему повезет, если он все еще сможет дышать после того, как я с ним закончу.


— Ладно, значит ты отложишь бой. Но в какой-то момент он все равно должен состояться. Все равно продолжишь боксировать. Ты все еще будешь проводить непомерно много времени вдали от Джиджи во время тренировок.


— Ты хочешь. Чтобы я бросил бокс?


— Я не о чем тебя не прошу.


— Не нужно врать мне, Кам. Это на тебя не похоже.


— Как я уже сказала, я не хочу, чтобы моя дочь привязалась к тебе, а ты потом просто взял и исчез. — Я знаю, какого это иметь Зевса в своей жизни, а потом просто лишиться его, когда он исчезнет.


Взгляд, брошенный им в мою сторону пронзил меня насквозь.


— Я не исчезну из ее жизни.


— Ты и мне это обещал, — ответила я ему резко. — В аэропорту, когда впервые улетал на Олимпиаду. «Я не брошу тебя, Голубка.» — говорю я, имитируя его голос.


— Господи, Кам. Я знаю, что чертовски облажался с нами. И ненавижу это. И я не могу изменить этого. Но я могу пообещать, что не облажаюсь с Джиджи. Но ты не можешь сейчас просить меня бросить бокс. Я должен драться. У меня нет выбора.


— Конечно, нет. — Я бессмысленно усмехаюсь. — Твой банковский счет, должно быть за годы изрядно похудел из-за всех женщин, которых ты развлекал.


Господи, мне тошно. Могу только представить сколько женщин у него было после меня. Но уже через неделю после того, как он бросил меня, его сфотографировали с моделью. Они делали покупки. Я подумала, что это та, с которой он мне изменял. И я восприняла это как его послание, чтобы держаться подальше.


Его взгляд остановился на мне. Глаза широкие и злые.


— С моим счетом все нормально. Но у меня есть семья, которую нужно содержать. Оплачивать за колледж брата и сестры. И теперь я должен думать о будущем дочери. Так что нет, Кам, прямо сейчас я не могу оставить бокс. Бой с Дмитриевым принесет большие деньги. Я должен это сделать.


— И тогда все?


Он смотрит на меня и качает медленно головой.


— Я не знаю.


— Значит, ты просто хочешь войти в жизнь моей дочери и просто быть в ней, когда тебе будет удобно?


— Кам…


— Не камкай мне здесь. Я знаю, каково это, когда ты готовишься к бою. Это может занять тебя на несколько месяцев.


— Ты не справедлива.


— Нет, это ты не справедлив. Я не позволю тебе причинить боль моей дочери. Зевс.


— Она и моя дочь тоже! И я упустил четыре года ее жизни, потому что ты не очень-то и старалась связаться со мной! — так громко кричит он, что по началу это шокирует, возбуждает. Но потом это разжигает во мне гнев, словно пламя, о существовании которого я не подозревала до сих пор.

Я поднимаюсь на ноги.


— Пошел. На хер. Зевс. Это ты мне изменил. Ты переспал с другой женщиной. Ты бросил меня. Ты порвал со мной по телефону. В тебе даже было недостаточно уважения, чтобы сообщить мне об этом лично. Потом ты просто жестко игнорил меня. Даже блокировал мою электронную почту, черт возьми! Как я должна была с тобой связаться? Я даже не могла приблизиться к тебе, чтобы поговорить. Я сделала все, что смогла. Я поговорила с единственным человеком. У которого был доступ к тебе. Не моя вина, что он гребаный ублюдок. Возможно, то что я сделала не было так идеально, как сделал бы сам всемогущий Зевс, но я, блядь, сделала все что могла. И я успешно воспитывала свою дочь последние четыре года, без тебя. Ты мне не нужен. И Джиджи, черт возьми, тоже не нужен.


Я знаю, что поступаю дерьмово и говорю ужасные вещи. Но сейчас мне хочется причинить ему боль, такую же, какую он причинил мне.


— Кам. Твою мать. Прости. Я не это имел в виду… — он поднимается на ноги, в глазах паника, он тянется ко мне.


Я отхожу от него. В защитном жесте складываю руки на груди.


— Да, именно это. А теперь тебе пора уходить.


— Нет, пожалуйста, Кам. — Он проводит рукой по голове, хватая себя за волосы. — Мне не следовало этого говорить. Ты знаешь, что я не это имел в виду. Я в замешательстве. Я только что узнал, что у меня есть дочь, ради всего святого. И возможно я не соображаю сейчас здраво. Но Джиджи – она моя дочь, и я хочу быть частью ее жизни. Мне нужно быть частью ее жизни. Я клянусь и тебе и ей, что ничто и никогда не помешает моим с ней отношениям. Я никогда не причиню ей вреда.



Глава 7


Я смотрю на Зевса, колеблясь между гневом, болью и знанием того, что не имею права удерживать его в стороне от дочери. Я не такой человек. Не в моей природе причинять кому-то такую боль. И удерживание Джиджи в стороне от него – это только навредит ей, а я никогда не смогу причинить ей такого вреда.


Я расслабляюсь и выдыхаю.


— Если ты ее подведешь, Зевс… я лично убью тебя.


— Я не подведу ее. Богом клянусь. — он приближается ко мне. Настолько близко, что я чувствую его лосьон после бритья. Такой знакомый, но не знакомый на нем аромат.


— Ты поменял лосьон после бритья, — говорю я. И как только слова срываются с моего языка, я осознаю, какую глупость сморозила. Но осознание того, что он хотел стереть меня из своей жизни даже подобным образом ранит меня. Больно.


— Старый напоминал о тебе, — говорит он тихо.


Ну, охренеть, как жалит.


Я смотрю на его грудь. Не хочу, чтобы он видел сейчас эмоции в моих глазах.


— Ну, извини, что и тут помешала. Наверное, это неловко, трахать других женщин и чувствовать мой запах на себе.


— Господи, Кам. Я совсем не это имел в виду, и ты это знаешь.


— А знаю ли? — я совершаю ошибку, посмотрев ему в глаза. Я осознаю это за секунду до.


Это ощущение, словно гранату бросают в уже полыхающий огонь между нами.


Между нами взрывается притяжение.


Он смотрит на меня так же, как и годы назад, и от этого болит душа. Я чувствую миллион эмоций в этот момент. И ни одна из них не разумна и не правильна.


Это напоминает мне о давно ушедших днях. Влечение между нами никогда не было проблемой. Даже в самые первые дни знакомства, когда мы не торопились. Я всегда знала, что Зевс хочет меня.


Пока он не захотел кого-то еще.


И это словно ушат холодной воды на мою голову.


Я отступаю и вновь обнимаю себя. Мое сердце укрывается еще одной броней в груди.


— Джиджи скоро вернется домой, — говорю я, Зевсу пора уходить. — Наверное, будет лучше, если тебя не будет здесь, когда она вернется домой.


— Хорошо, — говорит он. — Но могу я увидеть ее завтра?


— Да, я поговорю с ней, когда она вернется. Дам ей знать, что завтра мы проведем время с новым другом.


Когда провожаю его до двери, интересуюсь о его семье.


— Как твой отец?


— Все еще пьянствует. — Зевс пожимает плечами, словно это не важно, но я-то знаю. — Я дважды отправлял его на реабилитацию. — говорит он мне. — Ни секунды ни прошло удачно. Он не хочет трезветь. Он забил на жизнь. Теперь он просто заливает в себя спиртное до полусмерти.


Это огорчает меня.


Бретт Кинкейд был алкоголиком с самой нашей первой встречи с Зевсом. Он не злой пьянчуга. Просто бесполезный. Он начал пить после смерти матери Зевса, Грейс. И становилось все только хуже и хуже: он уволился, стал затворником. Тогда Зевс взял на себя ответственность, заботу о своих братьях и сестре. Он бросил обучение и устроился на работу на мясоперерабатывающий комбинат. Он продолжал заниматься боксом, проводя все больше боев, чтобы заработать деньги, но каким-то образом он смог найти время и для меня.


Именно тогда, когда его пригласили на Олимпиаду, представлять Америку, его жизнь изменилась к лучшему. Но также это положило начало концу «нас». Его боксерская карьера стремительно росла вверх. А я осталось там, позади, забытая и раненная его уходом.


— Мне очень жаль это слышать, — сказала я ему. — Может, знание того, что у него есть внучка, поможет ему, — добавляю я с надеждой.


— Да, может быть. — Он не выглядит уверенным в этом.


— Как дела у Ареса? — спрашиваю я. Как только мы подходим к двери.


Он учился в колледже Пенсильвании. Был квотербэком в их футбольной команде «Львы».


Зевс улыбнулся, вероятно, это его первая настоящая улыбка с тех самых пор, как мы столкнулись прошлым вечером.


— Гиганты позвали его в свою команду. Первый состав. Он с ними уже второй год.


— Ух ты. Это потрясающе. — Я искренне радуюсь за него. Мне всегда нравился Арес. — А что на счет близнецов?


— Ло на третьем курсе в Пенсильвании. Он идет по стопам Ареса. А Мисси на третьем курсе в Дартмуте.


Ло и Мисси – ласковые прозвища данные близнецам Зевсом, Аполлон и Артемида.


— Не удивлена, что они в разных университетах. Они всегда мечтали быть независимыми друг от друга. — Смеюсь я.


— Да, — смеется Зевс. — Они определенно сейчас меньше ссорятся, когда живут раздельно.


— Это здорово, — говорю я ему, открывая дверь. — Похоже, у них у всех все хорошо. Ты, должно быть, очень гордишься ими.


— Так и есть.


Он выходит на улицу, а я стою, держась за дверь.


— Что ты скажешь им о Джиджи? — спрашиваю я.


— Правду.


— Они возненавидят меня.


— Они возненавидят Марселя. Ну, не то, что бы он им и сейчас нравился. Он вообще мало кому нравиться.


— Включая тебя.


— Ага.


— Если он такой ублюдок, почему же все эти годы ты оставался с ним?


— Потому что он организовывает лучшие бои. И он ублюдок для всех, кроме меня. Ну, — он совсем не радостно смеется, — или я так думал.


— Как ты думаешь, почему он это сделала? Почему обманул нас обоих?


Он ненадолго закрывает глаза и резко выдыхает, прежде чем уставиться на меня.


— Деньги.


— Я не понимаю.


— Я был на подъеме карьеры. Я должен был заработать ему кучу денег, которые у меня теперь есть. Он всегда видел в тебе угрозу «моему успеху», как он это называл. Он всегда стоял за моей спиной и говорил, что ты ненужный отвлекающий фактор.


Ауч.


— Ненужный. Мило.


Он поморщился.


— Извини.


— Не стоит. Наверное, это объясняет, почему…ну, неважно. Теперь это все равно не имеет никакого значения.


Он смотрит на меня. Взгляд непонимающий.


— Кам…


— Итак, он решил, что я - отвлекающий фактор, и что? Он посчитал Джиджи еще большей угрозой «твоей карьере», — вспылила я, прежде чем он успел что-то сказать, то, что я действительно не хотела слушать.


— Да. — Он пожимает плечами. — Думаю, он посчитал, что если я узнаю о ребенке, то сосредоточусь на тебе и Джиджи. А не на боксе. Что, безусловно, было правдой. Марселю не хотелось этого. Он видит бойцов, с которыми работает и продвигает. Как инвестиции. Он хотел вернуть с лихвой денег, которые вложил в меня.


— Что ты будешь делать…с Марселем?


Я смотрю, как он сжимает кулаки по бокам.


— Что-то.


— Зевс, только пожалуйста, не делай глупостей.


— Не буду, — кивает он.


Но взгляд его глаз не убеждает меня в этом.


— Кое-что еще… — говорю я.


— ты с кем-то встречаешься? — резко спрашивает он, заставляя меня распрямиться, словно меня лягнула лошадь.


— Что? Откуда, черт возьми, это взялось?


Он скрепит зубами, удерживая мой взгляд.


— Я не хочу, чтобы еще один парень встал между мной и моей дочерью, Кам.


— Никто не будет тебе мешать узнавать свою дочь, Зевс.


Он кивает.


— Так… есть ли парень?


Рич.


Я перемещаюсь с ноги на ногу и сглатываю.


— Да. Нет. Вроде того. Это не серьезно.


Почему я говорю ему, что у нас с Ричем не серьезно, я понятия не имею. Это подталкивает меня к тому, чтобы добавить. — Не то, чтобы это было твое дело.


Его челюсть напрягается. Он не способен скрыть свой гнев от меня. И я не понимаю, с чего ему злиться.


— Если он рядом с Джиджи, то это мое дело.


Ах, так вот в чем дело.


— Джиджи не знает, что мы с Ричем встречаемся. Она думает, что он просто парень, с которым я работаю.


— В клубе?


— нет. В полицейском участке. Он офицер полиции. Днем я работаю в администрации, в участке тети Эль. А в клубе я работаю только по выходным.


— Господи, Кам. Ты работаешь на двух работах?


— Джиджи всегда под пристальным присмотром, — заявляю я, защищаясь.


— Я не об этом беспокоюсь. Я говорю о том, что тебе приходиться работать на двух работах, чтобы заботиться о нашем ребенке.


— С деньгами все нормально. Работа в участке приносит достаточно прибыли, чтобы жить комфортно. Проживание с тетей Эль ликвидирует многие хлопоты. Я танцую в клубе…ну, это для себя, чтобы не забыть, что я умею двигаться. И дополнительные деньги, которые я там зарабатываю, я отлаживаю на будущее Джиджи.


— Ну, теперь тебе это не нужно. Я обеспечу Джиджи всем необходимым. Так что. Ты можешь уйти с обеих работ.


— Я не уйду с работы! — восклицаю я.


Он щуриться.


— Почему? Чтобы иметь возможность продолжать встречаться со своим тайным парнем?


Мои брови гневно хмурятся в шоке.


— Рич не мой парень. И я не собираюсь уходить с работы, чтобы ты заботился обо мне. — Засранец, молча добавляю я в конце.


— Ну, я в любом случае дам тебе денег, я забочусь о том, кто принадлежит мне.


— Я не принадлежу тебе. — Огрызаюсь я в ответ.


— Нет. Но Джиджи – да. А ты ее мать, — он делает шаг вперед.


Я делаю шаг назад и скрещиваю руки на груди.


— Неважно. Я не уйду с работы.


Он тяжело вздыхает.


— Делай, что хочешь, Кам. Просто убедись, что помощник шерифа Дик, не встанет на моем пути, и тогда у нас не будет никаких проблем.


— Помощник шерифа Дик? Господи, Зевс. Очень по-мужски. И, к твоему сведению, он не помощник.


— Патрульный? Я так и думал.


— Он офицер полиции, — огрызнулась я, — Боже, чего ты так психуешь из-за этого?


Его лицо в момент стает нейтральным, и он отходит от меня.


Терпеть не могу, когда он так просто стирает эмоции с лица. Словно их и не было. Словно это никогда не имело значение.


— Ты права. Веду себя как мудак. Этого больше не повторится. Во сколько мне быть здесь завтра?


Я опускаю руки, расслабляясь.


— В одиннадцать. Мы можем отвезти Джиджи в парк. Ей там нравиться. В этот раз я пойду с вами, может, и в следующие несколько раз. После этого я оставлю вас вдвоем. Просто пока она тебя не знает, и…


— Тебе не нужно ничего объяснять, Кам. Я рад, что ты будешь рядом.


Рад. Не совсем уверена. Как на это реагировать.


Он спускается с крыльца.


— Итак, увидимся завтра в одиннадцать.


— Да, просто…


— Просто. Что?


— Есть еще кое-что. О чем я хотела спросить.


— Ну давай, вываливай.


— Ты публичная персона. Я не хочу этого для Джиджи.


— Не волнуйся. Я буду держать ее под защитой.


— Хорошо, — я облегченно вздохнула. — Спасибо.


— Не за что. Увидимся завтра, Кам.


Он уходит вниз по дорожке.


Я смотрю ему в след и странное чувство сжимает мою грудь.


— Зевс? — зову я.


Он медленно останавливается и поворачивается ко мне.


Я иду к краю крыльца.

ТЕЛЕГРАМ

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Большая библиотека с любыми жанрами и авторами

Большая Библиотека

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги