Рука в руке

10

Утреннее солнце заполняло комнату. Руис вошел, и Рафаэль проснулась. На нем были джинсы и белая рубашка. Он стоял против солнца, и, глядя на его стройную сильную фигуру, девушка счастливо улыбнулась. Руис был молод и прекрасен, как ангел.

— Уже поздно, Рафаэль, — сказал он.

— Где ты был?

— Я гулял…

Она встала и надела пеньюар. В дверь постучали. Пришел Себастьян и другой слуга Руиса. Они немного смутились, увидев здесь Рафаэль.

— Можно поставить чемоданы? — спросил Себастьян. Руис кивнул.

Кажется, они хотели сказать что-то еще. Руис задал Себастьяну вопрос по-испански. Рафаэль подумала, что они обсуждают жеребьевку, так как накануне Пабло рассказывал ей об особенностях выбора быка перед корридой. Руис внимательно выслушал Себастьяна. Девушка почувствовала возникшее во время этого разговора напряжение и поспешила скрыться в ванной. Когда она вышла, Руиса уже не было.

Она выбрала красное платье для сегодняшнего вечера. Если все пройдет хорошо, они проведут ночь в Сент-Мари. Рафаэль одевалась тщательно — сегодня она должна была быть неотразимой. Снова постучал и зашел Себастьян. Он принес еще два чемодана и стал раскладывать на кровати костюмы, шпаги и шляпы тореадора. Он делал это так, будто Рафаэль не было в комнате. Затем он достал небольшую деревянную дощечку, на которой что-то было изображено. Девушка посмотрела: Пресвятая Дева Мария. Она вздрогнула и со страхом подняла глаза на Себастьяна. Затем пробормотала слова извинения и вышла из комнаты. Ужас сковал Рафаэль. Она остановилась в коридоре, тяжело дыша. Она ненавидела Севилью. Не понимая, откуда возник этот страх, девушка изо всех сил пыталась с ним справиться.

Пабло позвонил Руису и вызвал его в гостиницу, где находился приехавший накануне Виржиль. Пабло хотел ускорить их встречу, зная, что только ради этого отец появился в Севилье. Руис зашел в ресторан, увидел отца и брата сидящими за столиком и решительно подошел к ним. На столе были пиво и креветки. Опустив голову, Руис молча подошел к отцу. Виржиль не предложил ему сесть, и возникло неловкое молчание. Он обратился к Пабло:

— Это ты его пригласил? У меня нет желания с ним разговаривать.

Руис взглянул на Пабло, тот молча приподнял плечи.

— Хотя бы пожмите друг другу руки, — предложил он.

Виржиль холодно посмотрел на Руиса, тот ответил ему тем же.

— Иди убивай своих быков, а потом мы с тобой поговорим серьезно.

— Почему? — спросил Руис с хладнокровным спокойствием, и это задело Виржиля.

— Позже, сын, — твердо повторил он.

— Это так ужасно?

Руис вызывающе смотрел на отца. Виржиль побледнел.

— Сам решай.

Тореадор вопросительно посмотрел на отца, и тот решился.

— Хорошо, — сказал он. — Если ты будешь продолжать встречаться с этой девушкой, я не желаю видеть тебя на пороге моего дома.

— Почему?

Руис сохранял хладнокровие.

— Для меня она — девушка Жослина.

— Но она не принадлежит ему!

В голосе Руиса было столько гнева, что Пабло невольно взял его за руку.

— Ты не прав. — Голос Виржиля был тверд.

Ему хотелось пробить панцирь самообладания, которым оградил себя Руис.

— Вы думаете, что сможете выращивать быков с Мигелем? Вы хотите забыть о моем существовании только потому, что я отнял подружку у вашего друга? Этим я нанес вам личную обиду? Я не сделал ничего такого, что заставило бы вас краснеть. Я давно вырос и сам отвечаю за свои поступки. Я никогда не приеду к вам, если вы этого хотите и если так хочет моя мать.

Конец фразы был сказан особенно горячо. Виржиль помрачнел.

— Как ты смеешь говорить о матери? Сегодня ее мучит не только страх за твою жизнь, но и стыд!

Руис был готов ринуться в драку. Пабло остановил его.

— Успокойтесь! — вмешался он. — Ничего страшного не произошло. Отец, оставьте его. — И добавил шепотом: — Прошу вас…

Руис оттолкнул державшую его руку Пабло.

— Я могу уйти? — спросил он.

Вместо ответа Виржиль залпом выпил свою кружку пива.

— Вы придете смотреть корриду?

Виржиль посмотрел Руису в глаза. Они были так похожи на глаза Марии, что его сердце сжалось.

— Да, я пойду смотреть бой… Объяснения будут после.

Виржиль выглядел очень уставшим. Руис качнулся к нему, но тут же передумал, развернулся и ушел.

— Зачем вы так с ним? — спросил Пабло. — Вы ведь оба сойдете с ума!

— Да, — вздохнул Виржиль, глядя в пол.

— Вам будет не хватать его! Я имею в виду и хозяйство, и многочисленные контракты, на которых он зарабатывает много денег. Он может убивать по сто пятьдесят быков в год — empresas[28] будут только довольны! Зачем вы расстроили его перед корридой? Ведь вы же знаете, Руис только и думает, как бы не умереть от страха до начала боя. Он молод и жаждет победы.

— Пабло! Не рассказывай мне сейчас, как я должен был поступить! Я не настолько стар, чтобы выслушивать тебя. Эх, Руис!

Собственно говоря, в этой поездке, как и в продолжении ссоры, не было никакого смысла — Виржиль лишь заново почувствовал гнев и был готов окончательно разорвать отношения с Руисом.

Но в гостинице он встретил знакомых и понемногу успокоился. К тому же Руис так похож на свою мать, что сложно обижаться на него. Однако необходимо было держать дистанцию и не унизиться. Ладно, объяснения будут потом. Но что-то уже дрогнуло в душе отца. Что будет через несколько часов на аренах Маэстранцы? Сможет ли он тогда злиться на своего сына? Руис и бык Миура! Останется только страх и восхищение, ожидание победы или поражения Руиса. Пабло знал это так же хорошо, как и Виржиль. Тореадор на арене подобен богу. Здесь нет места обидам. Если Виржиль хотел снова поссориться с Руисом, надо было делать это раньше, пока тот еще не надел свой костюм и не взял шпагу. А то и сразу уезжать из Севильи. Виржиль заказал еще пива.

— Ты любишь Руиса, правда? Я тоже. Но почему он так поступил? Жослин больше никогда не ступит на порог моего дома. Теперь вилла Васкесов для него означает измену, боль. Мой глупый сын уничтожил сорок лет дружбы!

— Он очень любит Рафаэль, — тихо сказал Пабло.

— Я знаю. Я это понял недавно.

Пабло улыбнулся и продолжил:

— Вы приехали посмотреть на быков Миура, правда? Вам интересно, как Руис будет вести себя с ними во время сражения.

— Да…

Виржиль залпом выпил пиво.

— Не запрещайте ему приезжать к вам, — настойчиво сказал Пабло.

В ответе Виржиля слышалась покорность:

— Да-да, говори мне то, что я хочу слышать. Я всегда могу сослаться на то, что это ты меня уговорил. Ты позавтракаешь со мной?

— Да. Но что касается корриды…

— Я должен встретиться там с друзьями. У меня хорошее место. Думаю, брат дал тебе задание следить за этой девочкой? Умно! Ладно, неважно. Я голоден.

Они вышли на улицу, где уже стояла страшная жара, сели в машину Пабло и включили кондиционер. Виржиль отправился завтракать в ресторан «Сан-Франциско».

Вокруг шумели посетители. У Виржиля не было сил. Иногда он поднимал глаза и смотрел в окно, в который раз спрашивая себя, что он здесь делает. Было три часа дня. До корриды оставалось совсем немного времени.

У Жослина были самые приятные воспоминания о Севилье, где он частенько бывал с Виржилем, Пабло, Мигелем и двенадцатилетним Руисом — его второй семьей. Жослин очень любил их тогда. Пабло еще не был женат, а Мария еще любила корриду. Это было давно.

Жослин заказал себе вина. Место в тени стоило дорого. Люди вокруг говорили о каком-то «французе», который сейчас будет выступать.

Руиса сложно было назвать французом, учитывая его андалузские корни, но это было простительно в городе, полном туристов. Толстый мужчина, который курил сигарету, посоветовал не называть Руиса Доминике Васкеса «французом». Он сказал, что испанские тореадоры покраснеют от стыда, если узнают об этом. Несмотря на невежество публики в Севилье, Васкесу и тут удалось завоевать всеобщее почтение. Стоит признаться, что этот юный тореадор обладал харизмой, которую чувствовали даже самые бестолковые зрители.

Жослин постарался не прислушиваться к разговорам вокруг. В какой гостинице они останавливались десять лет назад? Название давно стерлось из памяти. Перед его мысленным взором снова предстал огромный автомобиль Виржиля и совсем юный Пабло. Мигель уже тогда не любил корриду и всем об этом рассказывал, а Руис был всегда около быков и тореадоров. Мария все время смеялась. Тогда она была очень красивой, стройной. И строгой матерью. Руис не был на нее похож, а его детские глаза только теперь превратились в глаза незнакомца, нагло укравшего у Жослина Рафаэль.

Жослин закурил. Он нервничал. Как найти Рафаэль в Севилье? Ответ был очевиден. Конечно же, в пять часов на арене Маэстранцы. Интересно, придет она смотреть на корриду? Несмотря на ненависть, которую он испытывал к Руису, Жослин постепенно проникался атмосферой праздника в Севилье. Он любил корриду. Во всяком случае, только здесь он мог встретить Рафаэль и Руиса. Что они делают сейчас? Он воображал всевозможные варианты. Снова драться с Руисом было бы ужасно, тем более что это не поможет ему вернуть девушку. Существовал ли вообще какой-то способ это сделать? Может, поговорить с Руисом до корриды один на один? Но для этого сначала надо его найти. Скорее всего, на арене, где он будет самой желанной персоной в этот день. А как отыскать Рафаэль? В Ниме она была в белом… Но вряд ли она путешествовала всю неделю в одной одежде. Прошла целая вечность… Жослин не мог ни с кем поделиться мыслями, которые постоянно мучили его. «Эх, Виржиль, почему ты был мне как старший брат все это время? Мне сложно поверить, что Руис — твой сын. На самом деле я жду тебя…» Но Рафаэль! Он не мог потерять ее… Он не желал соревноваться с Руисом, он хотел его просто уничтожить. Жослин понял, что любит Рафаэль с неистовым желанием обладать ею. Какое безумие! Мысль о том, что Рафаэль искренне полюбила этого высокомерного юношу, не давала Жослину покоя. Он знал, что выглядит смешно, но смирился с этим.

«Виржиль, почему мы всегда смеялись над девушками, которые вешались на шею тореадорам?» Жослин заказал кофе и взглянул на часы. Постепенно посетители уходили. Ему тоже скоро пора. Нужно было завершить дело, ради которого он приехал в Севилью. Первой мыслью было купить перочинный нож, который мог бы сойти за сувенир из Испании, но на самом деле был его оружием. …Против кого?

Себастьян застегивал taleguilla[29], стоя на коленях перед Руисом. Он всегда это делал. Его роль одевать и снаряжать Руиса перед корридой уже вошла в традицию, которую они суеверно поддерживали. Постепенно комната заполнялась людьми: сначала пришел Пабло, затем — друзья матадора. Рафаэль сидела возле окна и не сводила глаз с улицы. Иногда Руис перебрасывался несколькими фразами с Себастьяном. Тореадор выглядел смешно и неправдоподобно в своем одеянии посреди комнаты, полной разбросанных коробок. Пабло разговаривал с прислугой. Руис посмотрел на себя в зеркало, скорчил гримасу и попросил Себастьяна поправить ему воротник. Рафаэль иногда посматривала на них, стараясь справиться с пустотой, которую чувствовала в этот момент. Ей все было чуждо. Себастьян никак не мог застегнуть костюм Руиса. Пабло пошутил по этому поводу, и Руис улыбнулся в ответ. Шторы были приспущены, и девушка не узнавала в этом стройном, изысканном молодом тореадоре своего возлюбленного. Чтобы справиться с волнением, она представила, что он проходит древний ритуал.

Рафаэль не понимала, о чем говорят братья. Она не слушала их, погруженная в свои мысли. Руис нервно рассматривал шпаги, в задумчивости выбирая себе оружие для боя. Девушка хотела незаметно выйти. Она потихоньку начала передвигаться к противоположному окну. Казалось, Руис был увлечен своим отражением в зеркале. Рафаэль почти достигла двери, но ее путь преградили два тореадора — молодой парень в зеленом костюме и пожилой мужчина в желтом. Их наряд показался ей смешным. Рафаэль опустила голову, делая вид, что не видит их. Ей надо было идти.

Внезапно в комнате наступила гробовая тишина, все замерли. Похоже, Руис начал молиться перед боем. Девушка почувствовала себя лишней в этой полутемной комнате, где разбросаны костюмы и аксессуары для корриды, а люди занимаются непонятными ей вещами. Она больше не переживет подобного дня! На что же она шла ради любви к Руису!

Напряженный момент прошел. Комната опять заполнилась разговорами. Рафаэль продолжала свой путь к двери. Она догадывалась, что стесняет Руиса. Зачем она в комнате, где он готовится к корриде? Пабло и другие тореадоры, заходившие сюда, удивленно смотрели на нее, будто ей было тут не место. Может, это суеверие? Женщина лишает матадора удачи перед боем? Молодой Эмилио, помощник Руиса, периодически сверлил ее взглядом. Только Руис хладнокровно продолжал одеваться — его не заботило мнение окружающих. Почему? Она так хотела, чтобы он не изменял своим традициям, не испытывал судьбу! Рафаэль решительно направилась к двери, но голос Руиса остановил ее:

— Отведешь Пабло, хорошо?

Не дожидаясь, пока девушка подойдет к нему, Руис передал ей ключи от комнаты через брата. Как он узнал, что Рафаэль собралась уходить? Казалось, он был занят собой. Может, это вышло случайно? Она хотела, чтобы Руис хоть ненадолго забыл о ней. Она стала рассматривать серебряный брелок в виде быка. Тореадор спросил брата, который час. Его голос был полон тревоги. Ответ никому не был интересен, все и так знали, что пришло время.

— Скажи, с кем сегодня встречается отец? — спросил Руис у Пабло.

— С Марком и Хосе.

— Хорошо… Одолжишь нам свою машину? Себастьян поведет.

Руис резко развернулся и направился к двери. Рафаэль с восхищением смотрела на него: она не понимала, как можно так быстро собраться перед боем с быком Миура!

Руис сидел на заднем сиденье между двумя пикадорами. Когда они приехали, арена Маэстранцы уже кишела народом. Все готовились к предстоящему сражению. Рафаэль ни на шаг не отходила от Пабло. Руис был занят своими делами и стал для девушки почти чужим. Рядом с ограждением стояли лошади, и Рафаэль удивилась, что один глаз у них перевязан лентой, — интересно, зачем? Девушке было жарко в новом платье, которое все промокло от пота. Руис был очень бледен и мрачен, как и большинство тореадоров. Рафаэль попыталась сосчитать людей, но никто не стоял на месте. Пабло показывал ей костюмы и шпаги, говорил их названия, которые девушка не запоминала. Руис был одет в бело-золотой костюм. Шум продвигающейся по ступенькам толпы оглушал, она с тревогой вглядывалась в лицо Руиса.

— Особенность быков Миура, — рассказывал журналист неподалеку, — в том, что они неиред- сказуемы. Один из них может потерять всякий интерес к бою в самом его начале, а движения другого так сложно предугадать, что некоторые тореро сами сдаются. Но публика все понимает и поддерживает интригу…

— Да уж, этих быков Миура стоит побояться! Они очень смелые. Это серьезные соперники, вот увидите…

— Непобедимый и дерзкий соперник — именно этого и хочет Руис, — сказала девушка…

В ее фразе прозвучала горечь и презрение к корриде.

— Ну конечно! — Пабло будто не заметил ее тона.

— Он рассказывал мне о своих неудачных боях в Бильбао…

Пабло удивленно вскинул брови:

— Он вам об этом говорил? Это хорошо, значит, он взрослеет. Да, это было давно, и все об этом давно уже забыли.

— То есть быки не всегда хотят драться? Недостаточно просто выйти на арену? А как же Миура?

— Эти быки почти всегда готовы сражаться, — ответил Пабло. — Конечно, есть и исключения. В Бильбао Руис ушел с арены, зеленый от злости. Бык не хотел драться. Руис очень расстроился. Он не ожидал такого унижения. Но кто знает, может, однажды и ему придется покинуть арену?

Пабло нетерпеливо посмотрел на часы и сказал:

— Вам понравятся Миура! Это очень необычные быки.

Вдалеке снова появился Руис.

— Сегодня особенно удачный день, — продолжал Пабло. — Все собрались: отец, журналисты, лучшие быки, и Руис в хорошей форме.

Рафаэль не понравилась эта последняя фраза. Ог волнения ее голос прозвучал довольно жестко:

— Вы завидуете брату?

— Да! — искренне воскликнул Пабло. — Я бы с радостью оказался на его месте. Но я не могу. Если бы я был там, я не смог бы стать таким, как Руис. Это место только для него. И я бесконечно ему завидую.

Руис отправился в капеллу для встречи с другими матадорами, и Пабло объяснил Рафаэль, что это традиция — собираться перед боем. Заметив, что девушка побледнела, он попытался успокоить ее:

— Пойдемте сядем поближе. Сейчас начнется самое интересное…

Рафаэль взяла его за руку и тревожно спросила:

— Пабло, что будет, если кого-то ранят?

Он с ужасом взглянул на нее и поспешил ответить:

— Что вы, даже не думайте об этом! На арене есть хирурги и скорая помощь… Пойдемте, Рафаэль. Вы ничего не можете сделать для Руиса сейчас. Он больше всего на свете жаждал сражения с быками Миура. Здесь нет для нас места. Идемте вниз.

Некоторое время Рафаэль медлила, но затем послушалась Пабло и пошла за ним, словно в полусне. Усевшись на новом месте, девушка осмотрелась. Арены Маэстранцы были очень красивыми: овальная форма, аркады, пламенные переливы кобальта на солнце…

— Я хочу, чтобы это поскорей закончилось, — сказала она Пабло слабым голосом.

Он долго искал глазами Руиса и наконец нашел его у самого входа на арену. На минуту он почувствовал, что действительно завидует брату. Пабло так хотел сделать для него больше, чем освободить на время от этой девушки, которая сидит рядом и ничего не смыслит в корриде. Этот бой был очень важен для его младшего брата, и он надеялся, что быки оправдают себя. Пабло не сомневался в Руисе. Заиграла музыка, и представление началось.

— Удачи тебе, Руис, — прошептал Пабло.

Уже пробило шесть часов. Тень легла на песок перед ареной, но было по-прежнему очень жарко. В голове у Руиса все еще слышались крики толпы, которая приветствовала его. Ему повезло с Югадором, его первым быком. Готовясь долго и тщательно, Руис мастерски и эффектно лишил животное жизни. Он смотрел быку в глаза, его руки и ноги были неподвижны. Он продемонстрировал эффектный набор классических движений истинного маэстро, данных ему от природы. К слову, он был неотразим, его жесты были на редкость элегантны. В конце матадор нанес прямой и однозначно последний удар. Бык проиграл, и жители Севильи кричали от радости. Он отрезал ухо — первый поверженный бык с фермы Миура стал его настоящим триумфом.

Ухо являлось большой наградой, особенно в Севилье, и для Миура, и для тореадора, сражавшегося не на своей территории. Теперь Руис должен победить двух других матадоров, он должен стать легендой Испании. Он хочет быть первым и знает, что это может произойти уже сегодня. Он обладает не только безупречной техникой, но и особыми знаниями в искусстве ведения боя. Он не показал даже следа страха, выступая со вторым быком по кличке Бунтарь. Тот весил пятьсот двадцать фунтов. Он появился, словно гром среди ясного неба, и плавно прошествовал в сторону арены. Рельефность мышц быка впечатляла. Руис должен был признать, что от подобного зрелища захватывает дух.

Рафаэль дрожала и пыталась смотреть на зрителей, а не на быка. Но глаза отказывались подчиняться и каждый раз неумолимо останавливались на Руисе. Ей хотелось умереть сразу. Она клялась, что это последний раз, когда он выходит на арену. Судя по тому, как реагировали зрители, Рафаэль поняла, что Руис завладел вниманием Бунтаря.

Жослин был там, в середине толпы. Он не сел поближе, чтобы увидеть Руиса; он ненавидит его! Но и не может удержаться от роскошного зрелища, которое представляет собой враг. Кроме того, сейчас для него Руис — всего лишь матадор. Он не смотрит на Рафаэль, сидящую среди женщин. Он забыл, зачем приехал в Испанию. Он даже забыл, кто он.

У Виржиля перехватывало дыхание в те моменты, когда бык Миура подходил слишком близко, но Руис не хотел сдавать свои позиции и рога случайным движением цепляли его. Сейчас Виржиль любил своего сына больше, чем себя. Все ссоры были забыты, Руис выступал в честь своего отца.

Руис знал, как искусно вести бой, у кого и когда вызывать симпатию. Обычно он делал это с некоторой долей самодовольства. Но сегодня у него на лице не было хвастовства и фальши. В начале представления он поднялся на трибуну и сказал несколько слов по-испански хриплым от нервного напряжения голосом. Виржиль был глубоко тронут поступком Руиса. По рядам, где он сидел, пробежал ропот восхищения. На арене не было шума. Руису не пришлось вызывать быка. Он стоял словно статуя перед разъяренным животным. Руис делал выпады с такой скоростью и точностью, что даже самые искушенные в подобных зрелищах поклонники не могли оторвать от него глаз.

Бунтарь не уступал Руису, и это всегда было мечтой матадора: встретиться с быком, который бы никогда не уставал сражаться, и чтобы их бой длился до заката солнца.

Медленные удары Руис наносил особенно чувственно. Тореадор повернул голову к зрителям, чтобы они смогли увидеть его лицо в лучах заходящего солнца. Бунтарь беспомощной горой лежал на вспаханном копытами песке цвета охры. Руис легко и элегантно скрестил руки. Пальцы его коснулись кончика бычьего рога. Этот жест был восхитителен. Лицо тореадора сияло от удовольствия. И Севилья с трудом верила, что это наконец произошло. После минутной тишины толпа взорвалась криком: «О-ле!». Они кричали в один голос, все для него — тореадора, стоящего в центре арены. Он выиграл ярко и эффектно. Зверь был побежден.

Сейчас все мужчины хотели быть Руисом. В одно мгновение его возжелали все женщины на площади. Мужчина и воин — вот образ, вызывающий ликование людей. Человек лицом к лицу с животным… И если тореадор борется со смертью, то сегодня победа была на его стороне.

Все без исключения зрители на трибунах — новички, любопытные, мудрые, сумасшедшие и буйные — не могли сдержать восхищения, увидев, как легко Руис сумел победить смерть в облике Бунтаря. Имя Руиса Доминике Васкеса было увековечено в сердцах его поклонников. Он медленно пересек арену. Он любил этого быка за то, что тот позволил ему победить.

Затем тореадор вернулся со шпагой в руке, намереваясь поставить последнюю точку в этом восхитительном зрелище. Он примерился. Между лопатками — вот верное место для удара. Но внезапно что-то привлекло внимание Бунтаря, он резко повернул голову, и неожиданно его рог достиг тела Руиса. Шпага отлетела в сторону. Толпа взвыла от отчаяния. Руис упал на грудь, затем поднялся и снова упал. Над ним нависли смертельные рога. Костюм Руиса уже весь был в крови. Он увидел морду быка совсем близко и выставил руки вперед для защиты. Руис закричал от ярости, ужаса и боли, его лицо исказилось. Сбежались люди, вокруг черного монстра тут же были развернуты красные полотнища.

Рафаэль вскочила, но она не могла кричать — ужас сдавил ей горло. Она видела агонию Руиса, видела его, лежащего на спине под быком в луже крови. Кровь окрасила песок арены. Она видела, что пришедшие на помощь Руису начали волноваться — они были не в силах совладать с быком Миура, а тот не хотел отпускать свою добычу. Жослин сидел, как и все зрители, замерев от неожиданности и страха. Конечно, раньше он хотел этого, но теперь желание мести куда-то ушло. Разыгравшаяся трагедия вышла за пределы представлений Жослина о жестокости.

Виржиль остро почувствовал, как бык ударил рогом его сына. Его охватил ужас, он стал задыхаться. Бунтарь внимательно смотрел на противника; Руис попытался повернуться на бок. Из него потоками лилась кровь. Он чувствовал ее вкус во рту. Юноша сделал неопределенное движение, пытаясь встать. Он не знал, в каком состоянии находится, он хотел противостоять быку, перестать бояться и больше не чувствовать боли. Он желал уйти хотя бы от острых копыт животного. Но бык не оставлял матадора. Руис почувствовал удар в плечо и откинулся на спину. Ужасная морда быка все еще нависала над ним. Эта мощь раздавит, убьет его. Руис знал это.

Бойня, казалось, продолжалась бесконечно долго. Все тореадоры сбежались в центр арены. Они ослепляли быка накидками. Себастьян кричал и размахивал своей перед мордой быка, который даже не смотрел на него. Нужно остановить это убийство, или наступит конец. Кто-то набросил накидку животному на голову; Бунтарь пришел в ярость и погнался наконец за другими мужчинами. Себастьян упал на колени возле Руиса, искалеченного до неузнаваемости, лежащего на спине и истекающего кровью в ужасных страданиях. Руис хотел что-то сказать, но десятки рук подняли его и понесли в лазарет.

— Тореро! Тореро! — был слышен крик пятнадцати тысяч зрителей, вышедших наконец из оцепенения.

Рафаэль вскочила и, держась за Пабло и спотыкаясь, побежала вместе с людьми.

— Тореро! Тореро! — Крики толпы вокруг нее были похожи на скорбный вопль. Рафаэль продолжала бежать. Пабло плакал. Внезапно он останавился.

— Вы?.. — только и смог выдавить он.

Перед ними стоял Жослин.

— Позаботьтесь о ней, Жослин, — тут же нашелся Пабло. — Я должен ехать с отцом в больницу. Ей нельзя туда, позаботьтесь о ней.

Рафаэль посмотрела на Жослина. Ничто не могло удивить ее сегодня. Она упала ему на плечо и заплакала, как если бы они потерпели кораблекрушение.

Виржиль смотрел на сына, стоя за стеклом операционной. Хирурги вынуждены были подождать, пока он отпустит его руку. Руис прерывисто стонал. Его лицо было белым, словно его никогда не касалось солнце. Глаза полузакрыты, щеки в крови, которая текла изо рта и носа. Он получил серьезное повреждение легких. Виржилю хотелось умереть вместе с ним. Пабло обнял отца. Он тоже хотел быть на месте своего брата. Он из всех сил сжал руками виски, чтобы не закричать.

В середине арены около десятка тореадоров решали судьбу быка. Бунтарь. Его надо было убить. Он стал слишком опасен. Один из матадоров, Доминик, взял меч. Убить его немедленно. Остальные молчали… Останки быка унесли с арены в полной тишине. Пятна крови забросали песком.

Жослин пытался убедить Рафаэль уехать. Он старался успокоить и приласкать ее, но она только рыдала. Руис умирал. Все ее существо восставало против этой мысли, но она не могла избавиться от нее. Рафаэль была в шоке. Жослин также в какой-то степени был шокирован. Да, он хотел смерти Руиса и хорошо помнил свою угрозу, высказанную несколькими днями ранее: «Если бык не раздавит тебя…», — ну вот, собственно, это произошло. И произошло на глазах у Жослина. Он не мог не думать о Виржиле.

В коридоре лазарета толпились люди. Женщины плакали. Севилья потеряла своего бога. На подмостках арены была неразбериха. Жослин отвел Рафаэль в сторону, но дальше идти она отказалась. Проехала машина скорой помощи. Двое мотоциклистов гражданской гвардии о чем-то оживленно беседовали.

Жослин продолжал успокаивать девушку. Он хотел избавиться от стоящего перед ним образа Руиса, лежащего под могучим телом быка Миура, хотел снова возненавидеть Руиса. Он желал увести Рафаэль прежде, чем Виржиль выйдет из лазарета, чтобы они не встретились. Его мучили противоречия, он был переполнен отвращением и болью.

От горя и слез глаза Рафаэль опухли, макияж тек по щекам. Он наклонился к ней и прошептал, что им нужно уезжать, что хоть живым, хоть мертвым Руис не останется в Севилье, и только Васкесы могут помочь ему сейчас. Жослин уводил ее все дальше от толпы и места драмы. Его удивило, что она вдруг перестала сопротивляться и вообще реагировать; он крепче сжал ее руку и повел за собой.

Рафаэль ничего не видела сквозь слезы. Позади арены виднелся силуэт соборов Святой Богородицы и Святой Вероники, которые так и не защитили Руиса. Но разве может Бог защитить глупцов от самих себя? Рафаэль заняла у Руиса две недели его жизни. Три недели назад, сидя в гостиной Жослина и рассеянно листая книги о корриде, она улыбалась. Для нее тогда еще не существовало Руиса Доминике Васкеса. Пятнадцать дней безумия изменили ее жизнь и мир вокруг.

Руис… То, чего он хотел, произошло: он стал легендой.

— Руис!

Это первое слово, которое Рафаэль произнесла с тех пор, как рог Бунтаря вошел в тело тореадора. Бык восстал? Она забыла моменты счастья рядом с Руисом. Теперь перед глазами девушки была только картина смертельного боя. Она не могла себе представить будущее без цветов Испании, без ее слепящего солнца, без острой опасности и темноглазого героя, давшего обет вечной любви. Будущее стало для нее невыносимым. Мысль о Руисе терзала ее сердце. Рафаэль все время плакала, пока шла под руку с Жослином. Она была не в силах взглянуть в лицо реальности. Солнце скрылось за горизонтом, и в Севилье заканчивался еще один день. Праздничный день. Роковой для Руиса день…