Рябиновый костёр

Часть 5

Часть 5

Проснулся Фёдор оттого, что его кто-то толкал в плечо. Открыл глаза и увидел испуганную дочь.

— Папа, ну что ты никак не просыпаешься? Там маме плохо, она стонет и крутится на кровати как-то странно.

Он вскочил с дивана, бросился в одних трусах в комнату жены. Насколько ей «плохо», оценил сразу и, успокоив Алиску, что маме просто дурной сон приснился, отправил дочь умываться и чистить зубы.

Только после этого разбудил Лару.

— Доброе утро, — довольно потянулась Лариса. — Ты здесь… — Она окончательно проснулась и села в кровати, даже не пытаясь прикрыться. — Действительно здесь, — удивилась и обрадовалась Лара. — Я так счастлива, это была чудесная ночь, спасибо тебе за неё!

Она схватила Фёдора за руку и потянула на себя, видимо, на что-то надеясь. Фёдору пришлось присесть на край кровати, не вырываться же. Поначалу он был обескуражен, что это с Ларой, но до него быстро дошло: стоны жены, удовлетворённый взгляд, игривое настроение с утра… Федя ухмыльнулся и сухо сказал, остужая её пыл:

— Ты дочь напугала. Всё, приводи себя в порядок, а я кофе сварю.

Он почти вышел из комнаты, когда до Ларисы дошёл смысл сказанных им слов.

— Я напугала? Ты что, дверь не закрыл, и Алиса всё видела?

— Лара, Лиска меня разбудила, перепугавшись из-за твоих стонов. Решила, что ты заболела… Вставай давай, на работу опоздаешь.

— Так это был сон? — почти шёпотом произнесла Лариса разочарованно. — Как же так… Всё было так ярко, и ты перед глазами… Мне никогда не было так хорошо… — Она закусила губу. — Жаль, что это был только сон.

Фёдор покачал головой.

— Лариса, не надо вот этих вот драматических представлений, мы вместе только ради дочери и говорили об этом не раз и не два. Ты всё время твердила, что тебе не хватает свободы — теперь она у тебя есть. Вот только то, что ты называешь «свободой», я считаю блядством. Вот и весь сказ.

Фёдор старался говорить спокойно, но обида, злость и раздражение все-таки прорывались наружу.

— Я больше не хочу свободы, я тебя хочу, — пожала плечами Лара, не обращая внимания на эмоции мужа. Как и всегда, она переживала только о себе любимой. Фёдор с горькой иронией подумал, что мир потерял великолепную актрису: даже ни на что не надеясь, Лара не позволяла себе расслабляться, держала всё под контролем и была готова к любому развитию событий, но при этом выглядела так, что хотелось её защитить, спасти… Вот и Фёдор когда-то попался в эти сети, но сейчас его уже не провести.

Лара вчера постаралась, принарядилась, словно не спать собралась, а в театр. Тонкая ночнушка выгодно подчёркивала её формы и больше походила на вечернее платье. В таком наряде только соблазнять, подумал было Фёдор, и в это момент бретелька ночнушки соскользнула с плеча, оголив ещё больше и без того едва прикрытое тело. Фёдор скользнул по жене равнодушным взглядом и спросил:

— Новую грудь сделала? Что, старая шефа твоего не вставляла?

— Ревнуешь? — В её глазах мелькнула надежда.

— Нет, Лара, не ревную. И как ни странно, не ревновал никогда. Может быть, потому, что семьи у нас как таковой не было, и любви тоже — ни у меня, ни у тебя. Мы могли бы быть добрыми друзьями, наверно, а стали просто соседями. Ошибкой было вступать в брак, приняв похоть за что-то большее, только расплачиваться приходится нам обоим. Прекращай попытки затащить меня в постель. Ты не любишь меня, признайся самой себе, просто хочешь подчинить только потому, что я сопротивляюсь. Запретный плод сладок — так, товарищ психолог? И хватит об этом.

Фёдор вышел из комнаты жены, заглянул к дочери. Приготовленная Ларой с вечера форма аккуратно висела на плечиках, а собранный рюкзак стоял на стуле около письменного стола. Дождался, пока жена освободит ванную, умылся и поставил варить кашу на всех. У Лары каша получалась комочками, а у него нет. Вот так и повелось: он готовил завтрак, а она ужин. Налил кофе себе и Ларисе, какао Лиске, накрыл на стол и позвал завтракать своих девочек.

Лара попросила довезти её до работы. Фёдор согласился. Правда, выехать пришлось на пятнадцать минут раньше, потому что, чтобы довезти жену и не опоздать самому, пришлось сделать круг — Центр, где работала Лариса, находился совсем в другой стороне от дома, чем роддом. Обычно жена брала такси или шла пешком, если погода позволяла, но и в том, чтобы подвезти её, Фёдор криминала не видел.

Подъехав почти ко входу, он вышел из машины и открыл дверь со стороны Ларисы, руку подал, как всегда, и только потом увидел наблюдающего за ними мужчину с букетом цветов у входа в Центр. Заметил удивлённый взгляд Лары, брошенный на того.

— Твой новый кавалер? — спросил её тихо, наклонившись к самому уху.

— Это пациент, он вчера первый раз на сеансе был, — пояснила она, не пытаясь оправдываться.

— Пациент так пациент, — ответил Фёдор достаточно безразлично. — Интересно, с какой проблемой он к тебе пришёл? По виду можно сказать, что на жизнь ему обижаться не приходится. Ну да ладно, счастливо оставаться.

Он уже собирался развернуться в сторону машины, как Лара остановила его, коснувшись ладони, потом обвила своими руками шею и поцеловала в губы.

— Вот теперь можно и попрощаться, — произнесла она и направилась ко входу в Центр. Мужчина с букетом придержал для неё дверь и вошёл следом.

«Ничего в этой жизни не меняется», — подумал Фёдор, горько усмехнувшись, и вырулил с парковки.

На работе почти всё было как обычно: разбор полётов на планёрке, страшилки и угрозы от главного. Но удивление вызвало неожиданное назначение нового заведующего отделением патологии беременности, в котором трудился Фёдор. И удивило именно то, что тот был молод, всего тридцать семь лет. А ведь главный постоянно твердил, что на этом посту должен быть человек с большим опытом и безукоризненной репутацией и он не видит на нём никого кроме Эльвиры Игоревны.

— Федя, представь, говорят, он из самой Москвы, — поведала тихо-тихо ему на ухо Вера Николаевна, врач-ординатор из их отделения. — Я сама только сегодня утром узнала.

— Из Москвы так из Москвы, какая разница, — прошептал в ответ Фёдор. — Я сюда вообще из Африки приехал, — пошутил он, — и ничего — прижился же.

Она похлопала его по руке и произнесла многозначительно:

— Так то ты…

Фёдору стало тепло на душе от её слов. Конечно, он знал, что его уважают и даже любят сотрудники. И он вполне мог бы занять пост заведующего отделением — квалификация позволяет, а что возраст слишком молодой, так это дело поправимое. Но главный решил по-другому, и это было обидно. И вообще, смена руководства произошла слишком неожиданно. Ещё вчера они с Эльвирой Игоревной строили планы по приобретению нового оборудования, а сегодня на её месте сидит совершенно незнакомый человек. А Эльвира Игоревна исчезла внезапно, ушла, даже не попрощавшись. Странно. Нехорошо как-то.

Вернувшись в ординаторскую, Фёдор налил себе кофе и стал просматривать истории вновь поступивших женщин, потом попросил постовую сестру принести все его истории, глянул записи дежурного врача и уже было собрался на обход, как заметил, что карточки его самой тяжёлой пациентки нет. Удивился, ещё раз посмотрел в ящике стола, перебрал снова все истории, лежавшие на столе, но не найдя того, что было нужно, отправился к постовой сестре.

— Галочка, ты, случайно, историю Свиридовой не видела? — спросил он.

— Как же, я сама её нашему новому заведующему в руки отдала. Представляете, в шесть утра он уже на работе был, с ночной сменой знакомился. — Девушка виновато пожала плечами и закусила губу, всем своим видом показывая, что сделать она ничего не могла — не спорить же с начальством. — Он попросил показать истории тяжёлых, что мне оставалось…

— Понятно, спасибо.

Федя развернулся, чтобы вернуться в ординаторскую, но сестричка его остановила.

— Ночь прошла тихо, Свиридова ваша в порядке была. Ну, как обычно. А вот с утра началось: Юрий Алексеевич как историю прочитал, так к ней в палату и пошёл, не знаю, о чём беседовал, но говорил строго, тон такой, что и не возразишь. Потом, правда, давление ей сбивали, капали, успокоительное вкололи, да вы сами увидите, в истории всё записано. А он велел её к операции готовить. Сейчас анестезиолог придёт беседовать.

— Какой ещё операции? И почему новоявленный заведующий принимает решения в отношении чужой пациентки единолично? Никакой операции не будет. Рано, ребёнок не готов. Я против.

Сестра глубоко вдохнула и шумно выдохнула.

— Фёдор Сергеевич, я дождусь анестезиолога и уйду домой, смену я сдала, только из-за него задержалась. А вы тут сами как-нибудь.

— Хорошо, Галя. Я понял, — сказал Фёдор холодно. — Попросите анестезиолога зайти ко мне до того, как он встретится с пациенткой.

Фёдор заглянул в вип-палату, но Свиридова спала под действием препаратов. Что ей наговорил новый заведующий, Фёдор догадывался, сам бы пришёл в ужас, столкнувшись с таким букетом патологий. Но, с другой стороны, это его пациентка, он вёл её беременность не один месяц, и вот так, даже не поставив его в известность, перечеркнуть столько труда, терпения и мук он не позволит. Ещё две недели — и ребёнок будет жизнеспособен. Осталось всего две недели. Возникла мысль обратиться за помощью к главному. Фёдор попытался дозвониться до приёмной, но трубку никто не брал. Из отделения тоже уходить не хотелось. Пока будет искать главного, новый начальник успеет прооперировать женщину, и они потеряют ребёнка.

В то время как он размышлял, стоя посреди коридора, в отделение вошли главный с новым заведующим и анестезиологом.

— А вот и Фёдор Сергеевич, на ловца и зверь бежит, — произнёс главный. — Пройдёмте в ординаторскую, разговор есть.

А дальше Фёдору предложили доложить историю его пациентки.

Попала она к нему на двадцать пятой неделе. Сам факт беременности у женщины в возрасте сорока восьми лет — случай довольно редкий, а тут ещё в комплекте шёл целый букет различных соматических заболеваний. Говоря по-простому, не было у Свиридовой ни одного органа, который бы справлялся со своими функциями.

Тяжелые формы инсулинозависимого диабета и гипертонии, которыми она страдала всю свою жизнь, стали причиной печеночной и сердечной недостаточности, к тому же в анамнезе значились несколько микроинсультов, а ещё дважды в неделю она проходила диализ.

По всем параметрам, выносить и родить здорового ребёнка Свиридова не могла. И надо было быть полным идиотом или самоубийцей, чтобы пойти у неё на поводу.

Фёдору пришлось убеждать пациентку в необходимости немедленного прерывания беременности, уж слишком высок был риск, роды могли закончиться смертью Ксении Леонидовны. Да и с ребёнком тоже были сложности: Свиридова принимала одновременно несколько препаратов, которые крайне негативно влияли на формирование нервной и сердечной систем малыша.

Но она хотела рожать, а пятидесятилетний муж поддерживал её в этом стремлении. Старшие дети тоже считали, что если Господь дал душу, то он позволит ей родиться и жить, а они как-нибудь помогут матери с уходом и воспитанием.

Фёдор вспомнил, как она улыбнулась ему вымученной улыбкой человека, которому многие доктора долгие годы говорили, что он вот-вот умрет. «Доктор, — сказала она, — вам нечего опасаться — я подпишу все бумаги и огражу вас от всяческих рисков. Никто не посмеет обвинить вас ни в чём, просто помогите моему сыну увидеть этот свет».

И он согласился, потому что выхода другого не было и ни один нормальный врач не согласился бы ей помочь. Но Фёдор не был нормальным, он не привык сдаваться и использовал любой, даже самый мизерный, шанс.

Уже две недели она лежала под его наблюдением. Каждый прожитый день был подвигом, но ребёнок рос, набирал вес, и ещё через две недели ему можно будет родиться. А там неонатологи его выходят.

— Я не отступлюсь, — сказал Фёдор твёрдо. — Мы с этой женщиной прошли уже достаточно большой путь и сворачивать с него не намерены. Если вы не позволите мне довести её до родов здесь, я уйду в другой роддом и заберу её с собой.

— Рябина, почему с тобой всегда сложно? — закрыв глаза ладонями, недовольно спросил главный. — Федя, ведь если я сейчас не приму меры, значит, я согласен с тем абсурдом, который ты творишь. А я не согласен, Федя! Я не согласен… Я не хочу отчитываться перед горздравом и шаркать ножкой, как нашкодивший мальчишка.

— Виталий Михайлович, вы присутствие Свиридовой в отделении не замечали две недели. Закройте глаза ещё на две, — попросил Фёдор.

— Предлагаешь договориться с совестью? Эх, Рябина, Рябина… Вот что мне с тобой делать?

— Я же предложил два варианта: можете поддержать, разделив ответственность, или подписать заявление на увольнение. Кочергин меня давно к себе звал…

— Не шантажируй! — главный стукнул кулаком по столу.

— Есть одна идея, — подал голос новый заведующий. — Давайте опишем этот случай. Я сейчас позвоню своему учителю, профессору Недлину. Да, Фёдор Сергеевич, не надо на меня смотреть с таким удивлением, я учился у самого Недлина, — с торжеством посмотрел он сначала на Фёдора, а потом на Виталия Михайловича, видимо, желая подчеркнуть свою значимость. Не заметив восхищения, продолжил вещать дальше. — Так вот, мы получаем его консультацию, вписываем её в историю болезни и продолжаем эксперимент, а потом по результатам оформляем статью. Таким образом мы остаёмся в победителях вне зависимости от того, выживет пациентка или нет. Согласны?

— Я не согласен, — твёрдо произнёс Фёдор. — Профессор Недлин очень пожилой человек, да и на каком основании мы станем просить его помощи?

Виталий Михайлович переводил взгляд с одного на другого и всё пытался что-то сказать. Фёдор прекрасно понимал, о чём хотел сообщить главный новому заведующему, и жестом попросил его пока молчать — очень хотелось услышать, что же ещё предложит этот светоч науки. И тот не разочаровал.

— Я сам буду просить о консультации. Я, знаете ли, его любимый ученик. Сколько раз я бывал у них с Марией Андреевной дома, — гаденько улыбнулся он. — Да они ко мне как сыну родному относились!

Фёдор, конечно, понимал, что он не самый хороший сын — не часто балует родителей своим вниманием, но слушать этого индюка было смешно. Как же, бывал он у них! Почему же тогда Фёдор не может его вспомнить? Забыть такой образец самовлюблённости сложно. Ещё раз взглядом попросив Виталия Михайловича не распространяться о своих родственных связях, он с ухмылкой ответил:

— Ну, если как к сыну, то звоните.