С Новым годом, с новым счастьем!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Его губы прикоснулись к ее рту с мягкой, настойчивой силой. Он не откинул ее на подушки, а притянул к себе, нежно придерживая ладонями за голову и лаская языком полураскрытые губы. Поцелуй стал глубже, и Доминик застонал, когда она протянула руки и сцепила пальцы на темной, склонившейся над ней голове.

Черта, разделяющая верное и неверное, здравый смысл и безумие, как будто расплылась. Кэтрин знала, что это идущее из самых глубин отчаянное желание можно удовлетворить, но оно будет дорого стоить. Она отстранилась, а он произнес серьезно, глядя на нее:

– Я по-прежнему хочу тебя. Не хотел признаваться в этом самому себе, это противоречит всем законам здравого смысла, но я по-прежнему хочу тебя.

Слово «любовь» не было произнесено, но она его и не ждала. Он не любит ее. Если бы он подумал как следует, то понял бы, что даже и не относится к ней хорошо. Слишком сильно давило на них прошлое. Но он ее хочет.

– Если ты предпочитаешь, чтобы я перестал, скажи. Я оставлю тебя в покое.

Его лицо, в каких-нибудь нескольких сантиметрах от ее собственного, смуглое, с резкими чертами, притягивало ее, и вместе с тем ей было невыразимо грустно.

Как правы те, кто говорит, что узнать вкус меда гораздо тяжелее, чем не знать никакого вкуса. Ей вдруг показалось, что Доминик отнял у нее будущее. Когда он снова уйдет из ее жизни, то унесет с собой все чувства, которые она могла бы, наверное, подарить другому человеку.

– Не знаю, чего хочу я, – прошептала, не скрывая правды, Кэтрин. – Как ты можешь заниматься любовью с женщиной, к которой испытываешь неприязнь?

– Это не так, – хрипло ответил он. – Когда-то я действительно ненавидел тебя, и это продолжалось очень долго, но наша встреча здесь заставила меня по-другому взглянуть на прошлое. Конечно, удобнее было бы, если бы влечение умирало вместе со всем остальным, но этого не случилось.

Он произнес эти слова так сухо и бесстрастно, что она закрыла глаза, пытаясь унять возникшую боль.

– Ты уже поняла, что я тебе предлагаю?

– Нет.

– Ладно. Я предлагаю тебе связь безо всяких условий и вопросов. И без воспоминаний.

– Связь без всякого прошлого?

– Можешь и так называть.

И без будущего, подумала она. Но что у меня есть сейчас? И что у меня было эти шесть лет?

Она притянула его голову к себе, и они упали на подушки, и теперь его поцелуй был глубже, требовательнее, ненасытнее, а прижатое к ней тело пульсировало той же страстью, что сотрясала и ее.

Когда его губы скользнули по нежному изгибу ее шеи, она застонала и, выгнув спину, закрыла глаза.

Неужели это возмездие, думала она, за ее невольный проступок? За то, что она когда-то совершила, не предполагая, какие страшные последствия принесет ее обман?

Он расстегнул пуговицы, сбросил рубашку с ее обнаженной груди и чуть приподнялся, чтобы обвести ее взглядом.

Кэтрин зачарованно смотрела, как он встал с кровати, снял рубашку с себя, потом избавился от остальной одежды. Она не могла оторвать глаз от широкого разворота плеч и мощного, мускулистого торса, сужающегося к возбужденному средоточию его мужского естества.

Одним легким, неуловимым движением она сдвинулась к краю кровати, и ее губы инстинктивно нашли этот пульсирующий, жаркий центр его желания.

Она столько лет жила в темной, мрачной комнате, думала Кэтрин, не жила, а просто отсчитывала уходящие дни, но вот в комнату проникли солнечные лучи, и ее затопила радость возвращения к жизни.

Страсть рвалась из нее частым дыханием, ее пальцы с нежностью пробегали по его талии, бедрам, ногам, а губы двигались все в том же ровном зажигающем ритме.

Потом она снова откинулась на спину, пылко прильнув к нему всем телом, и не сдержала крика, когда его губы прошлись по ее груди и втянули сосок с такой жадностью, что она задрожала от ответной страсти.

Он накрыл ладонью полукружье другой груди, зажал между пальцев сосок, теребя и лаская набухший кончик.

После Доминика никто не дотрагивался до нее, ее тело застыло, как будто его положили в морозильник, а сейчас в нем начинал бушевать огонь.

Бедра ее раскрылись, и от глубокого резкого вздоха все тело вздрогнуло, а он прочертил языком влажную дорожку к животу и вниз, к источнику ее мучительной жажды удовлетворения.

Скользнув языком в излучающую страсть сердцевину, он поднял голову лишь на мгновение, чтобы хрипло попросить:

– Подожди меня.

И снова продолжил свою сладкую пытку. Она извивалась под его ненасытным языком, а когда мука стала для нее невыносимой, он приподнялся и вошел в нее глубокими, мощными толчками, переполнившими ее таким восторгом, что она едва не завизжала.

Пальцы ее напряглись и с силой вонзились ему в спину и наконец обмякли, когда крещендо их любви достигло своего ослепляющего финала.

Но они еще долго тяжело дышали, не открывая глаз и прижимаясь друг к другу.

Сейчас должна была бы возникнуть неловкость, думала Кэтрин, но ей казалось настолько естественным лежать рядом с ним в постели, что она тихонько удовлетворенно вздохнула и повернула к нему на подушке лицо.

– Еще одно заблуждение детства разлетелось в пух и прах, – с кривоватой усмешкой сказал он.

– Какое?

– Что учителя никогда не занимаются любовью.

Кэтрин тихо рассмеялась.

– А младенцев им любезно приносит аист?

– Ну, этот момент как-то ускользал от детского сознания.

Он прижал ее к себе, и она обвила его ноги своими, ощущая тепло его тела и понимая, что оно ей нужно как воздух. Без него, ей казалось, она просто умрет.

И что же дальше? – хотелось ей спросить. Куда нас это заведет? Но все ответы ей и так были известны. Он хотел спать с ней, и стоит ей возмечтать о большем, стоит лишь на это намекнуть – он тут же даст задний ход.

Впрочем, в любом случае вопросы ей только повредят. У нее появилась возможность урвать частичку его, урвать частичку того, что ей так необходимо. Надо принимать это спокойно и небрежно, как взрослый человек, не обнажая себя, не выдавая своих истинных чувств.

Когда все закончится – а это непременно закончится, – она по крайней мере сможет пожать ему руку с улыбкой на лице. Разве не таковы правила изощренной сексуальной игры? Правила, которым предписано следовать, законы, которые не рекомендуется преступать, сюжеты, которые втиснуты в определенные границы.

– Мне нужно в школу, – сказала она. – Если мы сейчас выедем, то я еще успею к обеду, только переоденусь во что-то более подходящее.

– У тебя были другие мужчины?

– Завтра рождественский спектакль. Сегодня день великого столпотворения. Сутки до рождественского спектакля и двое до каникул.

– Скажи.

Она взглянула на точеный профиль и ответила:

– Нет.

Доминик изменил позу и смотрел на нее, даря ее проникновенным светом зеленых глаз.

– Почему?

Кэтрин почувствовала, как ее щеки медленно заливает краска.

– Как тебе сказать, – сделала она попытку легко и непринужденно выйти из положения, – я ведь не самая притягательная чаровница в мире, да и не так легко найти себе партнера, если все твои друзья удачно женаты.

– Вчера ты выглядела чертовски сексуально, – хрипло признался он.

– Ну, я, как правило, не надеваю вместо блузок комбинации, – отозвалась она и сконфуженно замолчала. Это, конечно, правда, думала Кэтрин, но нельзя не признать, что никакой неловкости я не испытывала. Рядом с ним ей всегда казалось естественным совершать поступки и носить вещи, совершенно непривычные для нее в обычных обстоятельствах. Просто загадка какая-то! Кэтрин размышляла над ней, но желанный ответ всегда ускользал.

– А что, Дэвид не удостоился чести? – Его тон был таким же легким и непринужденным, как и ее, но в его глазах она увидела напряженный интерес – и почувствовала себя на седьмом небе от счастья. Кэтрин задушила в себе это ощущение. У нее может возникнуть множество иллюзий, и иллюзия номер один касается его ревности к ее прошлым связям.

– Всерьез этот вопрос никогда не вставал. Полагаю, мы оба знали, до каких пределов можем дойти, и понимали, что поставим под угрозу свою дружбу, если переступим эти пределы.

– Меня радует, что он способен проявлять маломальское здравомыслие. Есть надежда, что его связь с моей сестрой не так опасна, как я поначалу думал.

Он рассеянно протянул руку, обжег лаской ее грудь, и Кэтрин, почувствовав, как ее тело снова пробуждается к жизни, сказала:

– Может, не стоит этого делать, если мы пытаемся поговорить?

– Думаешь, не стоит? – только и ответил он, но на его лице появилась порочная усмешка, и Кэтрин ответила ему сухой, ленивой улыбкой.

– Должна признать, что сбежать с женщиной не совсем в характере Дэвида. Мне всегда казалось, что он, скорее, постарается победить противника, составив целый список неопровержимых доводов. Но ведь его поведение – хороший знак, верно? Оно доказывает, что Дэвид без ума от Джек.

– Ты очень убедительно говоришь. – Его рука спустилась ниже, раздвинула ноги, скользнула во влагу между бедер. Кэтрин тяжело задышала, а он тихо, возбужденно рассмеялся. – Да ты говори, говори, – сказал он и прикоснулся языком к ее соску, отчего ее тело сотрясла волна сладостной дрожи.

Она попыталась не замечать знаков внимания, которыми он одаривал ее тело.

– С удовольствием, – отозвалась она, наслаждаясь ощущением его губ на своей груди, – только не помню, о чем мы говорили.

А в следующее мгновение не замечать того, что он с ней делал, стало невозможно. Каждое прикосновение, казалось, рождало новое чувство, и на этот раз их тела слились в неспешной, но от этого не менее совершенной гармонии.

Время уже близилось к часу. Тут она твердо заявила, что ей пора уходить. И безо всяких проволочек.

– Когда вернется Клэр, меня здесь быть не должно, – объяснила она и, поднявшись с постели, направилась в душ.

Она зашла в кабинку, а он шагнул следом и закрыл за ними дверь.

– Воду нужно экономить.

Она расхохоталась, услышав это заявление.

– Ты здесь по этой причине?

– Нет. – Больше ему не потребовалось слов, чтобы показать ей, по какой именно причине он решил принять с ней душ, так что стрелки часов уже подбирались к двум, когда она наконец облачилась в свой вечерний наряд, показавшийся днем до смешного нелепым. – А учительская этика позволяет спать с отцом одной из твоих учениц? – спросил Доминик у Кэтрин в машине, и та нахмурилась.

Этика ничего не говорила по этому поводу, во всяком случае, ей такие правила неизвестны, но ведь и ситуация не из повседневных.

– Я бы предпочла, чтобы Клэр ни о чем не знала, – поразмыслив, произнесла Кэтрин, и он кивнул.

Ну почему мне так больно от этого? – думала Кэтрин, уставившись невидящими глазами в окно.

Конечно, она знала ответ. Ей, собственно, не составляло особого труда найти его.

Доминик предложил ей только спать с ним, и ничего другого. Клэр для него станет ненужной помехой. Ему, конечно, не захочется, чтобы дочь приняла их отношения за нечто большее, чем он сам решил.

Что бы он ни говорил по этому поводу и о чем бы ни умалчивал, она прекрасно понимала, что в глубине души он опасается, не начнет ли Кэтрин подталкивать его к тому, чего он предлагать не собирался.

– Придешь завтра утром на рождественское представление? – спросила она, когда машина затормозила у ее дома, и Доминик, заглушив мотор, обернулся к ней.

– Не пропущу ни за что на свете.

– Санта-Клаус явится к ним в среду, – весело добавила она.

– Я уже знаю. Мне пришлось даже развеять надежды на появление у порога школы северного оленя.

Как легко, думала она, снова любить, заперев на замок призраки прошлого. Но надолго ли это? Впрочем, какая разница? Все равно у нее не хватит сил бороться против своей любви к нему. Она примет то, что он ей предлагает, потому что страдальческая уверенность в собственной правоте – никудышный товарищ для холодных зимних ночей.

– Приходи встречать с нами Рождество, Кэтрин, – сказал он в то мгновение, когда она собралась уже выйти из машины.

Кэтрин удивленно обернулась к нему:

– Но мы же решили, что Клэр ничего не будет знать о… нас.

– Я ей скажу, что у тебя не было никаких планов и я из вежливости тебя пригласил. У нас будет еще одна французская семья. Дальние родственники. Они приехали на Рождество в Лондон и обещали навестить нас как раз в праздник. У них двое детей, так что Клэр через час-другой забудет о твоем присутствии.

– Пожалуйста, не нужно меня жалеть, – глухо ответила она. – Мне было бы очень неприятно нарушить твои планы.

– Я приглашаю тебя вовсе не из жалости. – Его скулы заалели смуглым румянцем, и он отвернулся, а Кэтрин решила, что, видимо, в первый раз попала в самую точку.

Она всегда была гордая, всегда с трудом соглашалась принять от кого-нибудь одолжение, но сейчас, похоже, ее гордость впала в зимнюю спячку и Кэтрин могла думать лишь об одном – как прекрасно будет провести Рождество с любимым, даже если любовь придется тщательно скрывать.

Да и вообще, чего она добьется, оставшись дома и в одиночку поедая цыпленка, потому что с индейкой ей не справиться? Придется поминутно отвечать на звонки друзей, от приглашения которых она уже отказалась и которые непременно решат убедиться, что с ней все в порядке. Она искренне ценила их заботу, но эта забота вряд ли принесет в ее дом праздничную атмосферу.

– Я приду с огромным удовольствием, – тихо произнесла она, – но только если ты позволишь мне приготовить праздничный стол.

– Я все заказал в ресторане, – ответил Доминик и снова взглянул на нее, пристроив голову на оконном стекле. – Меня заверили, что все блюда будут доставлены утром и что даже младенец сумеет справиться с той малостью, которую останется сделать.

– Отмени заказ.

– Нет. – На его губах мелькнула улыбка, всегда заставлявшая трепетать ее сердце. – Но все равно, приходи пораньше. В девять. Клэр будет несказанно рада еще одному зрителю великой церемонии открытия подарков.

Она смотрела, как его машина, съехав с дорожки, исчезла за поворотом, и сердце ее пело.

Нужно было полностью потерять разум, чтобы снова начать игру с огнем, как будто она и не обжигалась в жизни, – и все равно Кэтрин не покидало давно забытое ощущение беспечной радости.

Наверное, я сделала самую большую ошибку в жизни, тем же вечером обратилась она к своему отражению в зеркале, или, вернее, вторую по величине ошибку. А теперь собираюсь сделать ее непоправимой, продолжая встречаться с Домиником Дювалем. Нет, я полная идиотка.

На следующий день Кэтрин из-за кулис руководила рождественским спектаклем, стараясь сохранять подходящее случаю озабоченное выражение лица. Она ни разу не выглянула в зал, чтобы встретиться взглядом с Домиником, хоть и заметила в самом начале, как он вошел и куда сел.

Он ушел сразу после представления, хотя все остальные родители собрались в классе выпить кофе и порадоваться несказанным талантам своих отпрысков. Кэтрин улыбалась, согласно кивала, но в разговорах особенно не участвовала.

Лишь на следующий день, когда появился Санта-Клаус со своими громогласными шутками и мешком подарков, Кэтрин вернулась на землю, да и то лишь потому, что ей понадобились все ее силы, иначе ее визжащие девчонки совсем обезумели бы от восторга.

В канун Рождества в школе устраивали вечеринку – только учителя с мужьями и женами. Такие встречи стали у них традиционными, наподобие рождественских вечеринок в учреждениях, но без сальных приставаний, которые, как казалось Кэтрин, были непременными спутниками служебных праздников.

И только рождественским утром, проснувшись в шесть часов, Кэтрин прочитала самой себе крайне необходимое суровое наставление.

Все это ничего не значит, увещевала она себя. Чтобы выстоять, тебе нужно держать себя в руках. Не смей бросать на него многозначительные взгляды, не смей лишний раз обращаться к нему, даже намекать на то, что тебе хочется к нему прикоснуться. И уж конечно, не позволяй ему понять, насколько ошибочно его мнение о, тебе как о хладнокровной взрослой женщине, которую вполне устраивает связь, основанная лишь на физическом влечении.

Она появилась в гостях ровно в девять и застала Клэр, готовую лопнуть от восторженного нетерпения, и Доминика, поглядывающего на дочь со снисходительной отцовской улыбкой.

– К нам приходил Санта-Клаус! – захлебываясь, повторяла Клэр, пока они вместе шли к гостиной. – Он принес мне кучу подарков!

Кэтрин переглянулась с Домиником за спиной у его дочери, и он улыбнулся ей такой заговорщически-интимной улыбкой, что она мгновенно отвела глаза.

Клэр прыгала вокруг елки, хватала по очереди коробки с подарками, прижимала их к груди, визжа от счастья, а Кэтрин смотрела на эту картину и улыбалась. Она еще никогда не встречала Рождество с детьми. И забыла, какой это волшебный праздник для пятилетнего ребенка.

Они устроились под елкой, усадили между собой Клэр и смотрели, как девочка разворачивает, разглядывает подарки и восхищается ими. Клэр любовалась каждой коробкой, вертела подарки так и эдак, простодушно приговаривая, какой замечательный Санта-Клаус, что купил ей все игрушки из ее списка, и какая она сама хорошая, раз это заслужила.

– Явно выпрашивает шоколадку, – сухо объяснил Доминик Кэтрин. – А сама, конечно, понимает, – добавил он в сторону Клэр, – что ее план не сработает и никакого шоколада до ленча не будет.

– Но ведь Эми подарила мне коробочку конфет, – ткнула пальчиком Клэр. – А раз она моя… – Она умоляюще посмотрела на отца, насмешив Кэтрин. Детская логика подчас бывает неоспоримой.

– Мне кажется, что Санта-Клаус не позволил бы есть шоколад с утра, – прибегнул Доминик к более понятному доводу. – И я с ним согласен.

Очень скоро шоколадки были забыты, малышка с головой погрузилась в свои подарки, а Доминик сказал Кэтрин шепотом:

– Я кое-что для тебя приготовил.

Кэтрин покраснела.

– У меня для тебя ничего нет, – промямлила она.

– Полагаю, этот удар я переживу, – отозвался он с ленивой усмешкой, которая чуть не заставила ее забыть некоторые свои решения. Он вручил ей пакет – книгу, – и Кэтрин, развернув небольшое карманное издание, расхохоталась. Заголовок гласил: «Как преодолеть влияние матери».

– Иными словами, тебе кажется, что мое место на кушетке психоаналитика? – с улыбкой поинтересовалась она.

– Кушетку лучше оставить для меня, – протянул он.

Кэтрин попыталась ответить так же остроумно, но не преуспела в этом.

– Но тебе действительно необходимо… – сказал он, отвернувшись от нее и посматривая в сторону Клэр, примерявшей наряды на новых кукол, – необходимо избавиться от образов прошлого, которые до сих пор на тебя давят. Твоя мать могла иметь о тебе собственное мнение и, несомненно, не трудилась его скрывать, но настала пора сбросить этот гнет и понять, что ты сама по себе.

– О! – Кэтрин взглянула на него из-под ресниц. – Тебе меня жаль. А на самом деле я совершенно независимая личность.

Доминик перевел на нее взгляд и снисходительно-нетерпеливо покачал головой, но Кэтрин так и не узнала, что он собирался ей возразить, потому что Клэр наскучило играть в одиночку.

Она мобилизовала их, и до самого прихода официантов из ресторана Кэтрин и Доминик пытались собрать кукольный домик, для чего, как выяснилось, требовались одновременно талант математика и золотые руки столяра.

– Ой, какой замечательный! – Клэр замерла в благоговейном восторге, любуясь собранным наконец домом.

– Он кажется ненадежным. – Кэтрин критически склонила к плечу голову.

– А что, эти штуки больше не делают из дерева? – с ленцой поинтересовался Доминик. – Когда я был мальчишкой, пластмассой так не увлекались.

– Так то ж было сто лет назад, – серьезно объяснила Клэр, и Кэтрин прикусила губу, чтобы не расхохотаться.

Она не могла припомнить такого чудесного Рождества. Ни единого.

В прошлом году она распаковывала свои скромные подарки вместе с Дэвидом, а потом они провели тихий день в доме его матери. В позапрошлом году все прошло точно так же, и в позапозапрошлом – тоже. А о рождественских праздниках своего детства она могла вспомнить только, лишь как сидела под елкой, по-турецки скрестив ноги, и разворачивала крошечные пакетики под неусыпным оком матери, у которой для каждого подарка находилось язвительное замечание. Ей никогда не довелось ощутить такую атмосферу радостного ликования и предвкушения праздника, как сейчас.

Появились официанты, нагруженные снедью, а потом приехали и гости Доминика – супружеская пара с двумя малышами, и Клэр испарилась, предположительно на весь день. Появилась она только на ленч и устроила вокруг ерундовой коробки печенья такую же грандиозную шумиху, какой раньше удостоились куда более ценные подарки.

Лишь значительно позднее, когда ушли гости, оставив после себя полнейший хаос – без этого, похоже, не обходится ни один детский праздник, – Кэтрин вспомнила о Дэвиде и Джек и спросила себя, где они могут быть и чем занимаются.

Вероятнее всего, уже окунулись в блаженство медового месяца. В любом случае все барьеры они преодолели. Поразительно, но их победа затопила и ее жизнь приливной волной. Если бы не Джек с Дэвидом, вряд ли она оказалась бы в постели с Домиником. Самой ситуации неоткуда было бы взяться.

Она поуютнее устроилась с ногами на диване и, отхлебывая кофе, наслаждалась теплом от пылающего в камине огня, наслаждалась ощущением покоя оттого, что она здесь, в этом доме, а Доминик этажом выше укладывает спать Клэр. Истинно семейная сцена, думала она. И, если уж на то пошло, истинно семейный день. Она понимала, что стоит ей потерять бдительность – и этот чарующий, но призрачный мираж может показаться ей реальностью.

Она не подняла голову, когда вернулся Доминик, и он со смешком заметил:

– Ты похожа на кошку у огня.

– Огонь меня гипнотизирует, – отозвалась Кэтрин, искоса взглянув, как он устраивается на диване рядом с ней. – Еще минутку – и я начну собираться с силами для встречи со стужей на улице.

– Зачем? – Он потянулся за чашкой кофе, а потом устремил поверх ее края взгляд на Кэтрин. В полумраке комнаты зеленые глаза казались бездонными. Они гипнотизировали ее, как и огонь, но были гораздо опаснее.

– По-моему, это называется: уходить домой, – объяснила Кэтрин, – после чудесно проведенного дня. Спасибо тебе.

– Ты не хочешь никуда идти, – сказал он и вернул свою чашку на столик, а потом то же самое проделал и с ее чашкой. – Ты не хочешь расставаться с этим диваном, ты не хочешь закутываться в пальто, и ты не хочешь возвращаться по ночным улицам в пустой дом.

Когда он так говорил, таким глубоким, бархатным голосом, в котором, казалось, скрывались ответы на все ее возможные вопросы, кровь закипала у нее в жилах.

– Нет, не хочу, – согласилась она, – но все равно я это сделаю.

Он потянулся к ней, зарылся пальцами в ее волосы, и в следующий миг она уже лежала у него на груди, где под рубашкой глухо билось сердце.

Он медленно расстегнул ее блузку. Она ощутила на коже тепло его пальцев и вздрогнула всем телом.

– Ты хочешь остаться здесь со мной, – прошептал он ей в волосы, а его рука скользнула под блузку и накрыла грудь. Пальцы поиграли ее соском, погладили живот, замерли у пояса юбки.

Он держал ее в плену, и в ее сознании внезапно вспыхнула мысль о том, что именно этого он, наверное, и хочет. Получить доступ в ее жизнь, чтобы стать там единственным хозяином, чтобы распоряжаться ею и диктовать глубину их отношений.

– Нет, – мягко отозвалась Кэтрин, – это ты хочешь, чтобы я осталась, а я очень хочу знать почему.

– Потому, – шумно выдохнул он ей в шею, – что я дурак.

По крайней мере ей показалось, что он так сказал, – и она вывернулась, чтобы посмотреть ему в лицо. Завтра, подумала она, завтра она все разложит по полочкам. Завтра она положит конец этой связи, иначе та положит конец ей самой.

Она приподнялась на коленях на диване и, распахнув блузку, притянула его голову к ложбинке на своей груди. Его рот прильнул к соску, и Кэтрин выгнулась, откинув голову, добровольно отдаваясь его жадным губам.

Дрожащими пальцами она расстегнула пояс, и юбка упала на диван.

Доминик застонал, глухо, хрипло, и, толкнув ее на спину, поспешно стащил с ее ног юбку. Ладонь его легла на шелк трусиков, где изнывала от желания душа ее женственности. Задрожав, она начала двигаться под его рукой и, когда он скользнул пальцами под шелковый лоскуток, едва сдержала стон удовольствия.

Как она могла думать, если все ее тело объяли языки пламени? Она спала глубоким сном, пока не появился он, пока снова не обрушился на ее жизнь и его первый поцелуй не вырвал ее из летаргии. И сейчас она чувствовала себя живой и настроенной на все живое, а не загнанной в странную ловушку сомнительного удовлетворения, без возможности двигаться вперед.

Он дрожащими руками снимал с себя одежду, и, увидев это, она испытала головокружительное ощущение собственной власти.

Она и раньше не понимала, что его в ней привлекает, и еще меньше могла понять это сейчас, но отказывалась думать об этом и искать ответы на все вопросы. Она протянула к нему руки, и волна любви и желания захлестнула ее, когда он накрыл ее тело своим. Она обхватила его спину, с восторгом ощутив под пальцами гладкие мускулы.

Он сжимал ладонями обе ее груди, не переставая ласкать их, и ее тело таяло, как будто растворялось в огне его страсти.

Он перевернул ее на себя, и Кэтрин одним легким движением опустилась на него, чувствуя его мощь внутри себя, чувствуя себя с ним одним целым.

Они достигли вершины наслаждения, и, услышав его протяжный удовлетворенный вздох, она прижалась к его шее быстрым целомудренным поцелуем, в котором было все, что она испытывала к этому мужчине и что всегда будет испытывать.

Он открыл глаза и посмотрел на нее.

– Я знаю, что мы обещали никогда не обсуждать этого, – шепнул он, – но ведь у тебя не было никого другого, верно? Ты ушла от меня не из-за другого.

– Нет. – Она провела пальцем по его щеке, потом очертила линию решительного подбородка. – Нет, у меня никогда не было никого другого.

– Почему ты сразу не сказала об этом?

– У меня были свои причины. – Она, нахмурившись, отвернулась.

Это неправда, что можно разрубить свою жизнь, как кусок мяса, отделив прошлое, будто это просто несъедобные обрезки. Она и раньше прекрасно это понимала, но предпочла дать себя уговорить, предпочла верить, что такой способ сработает и они смогут заниматься любовью, игнорируя все остальное. Все то, что угрожало разрушить их отношения.

– Ладно, неважно, – сказал он, рассеянно накручивая на палец длинную прядь ее волос.

Нет, важно, охваченная тревогой, думала она. Для тебя это, может, и неважно, поскольку твои чувства не затронуты, но для меня – важно.

– Мне нужно в душ. – Она принялась поспешно натягивать одежду.

– Не сейчас. – Он потянул ее назад, и она снова оказалась на краю дивана.

Кэтрин повернулась к нему лицом. В полутемной, освещенной лишь мерцающими языками пламени камина комнате в Доминике появилось что-то нереальное. Его стройное, мощное тело было настолько совершенным, настолько изысканно вылепленным, что он казался мифическим существом, греческим богом, в ленивой истоме растянувшимся рядом с ней.

Но нет, он не бог, тут же возразила она сама себе, а всего лишь человек. Человек со своими человеческими недостатками. Что бы он сказал, если бы она открыла ему свою историю? Осталась бы на его губах эта дьявольски чарующая усмешка? Смог бы он с той же легкостью отмахиваться от прошлого?

Она встала и пошла к двери, а потом почти бегом поднялась по лестнице и зашла в душ.

Ее даже не удивило, что он присоединился к ней, но на этот раз мысли ее были далеко. И он явно это понимал, поскольку не пытался прикоснуться к ней. Но не отрывал непроницаемо-бездонных глаз от ее лица.

– Похоже, тебе не помешает выпить, – заметил он, одевшись, и Кэтрин обеспокоенно посмотрела на него.

– С чего ты взял?

Он ответил:

– Как бы ни были все вокруг уверены в моей бесчувственности, нужно быть слепым, чтобы не заметить, что тебя что-то тревожит.

Она покорно прошла за ним в столовую и приняла предложенный бокал коньяка – она втайне ненавидела этот напиток, но он, говорят, придает мужества, а именно в мужестве она сейчас нуждалась сильнее всего, потому что час настал. Больше не было смысла притворяться, что они смогут жить и дальше без прошлого и без будущего. Это исключено.

Да, думала Кэтрин, чувствуя, как после первого глотка жидкость огнем обожгла ей горло, настал наконец час правды.

– Доминик, – произнесла она, аккуратно опуская бокал на столик рядом с ними, – я считаю, что ты должен кое-что узнать.