3

Габриела дрожала от холода. Поплотнее завернувшись в плащ, она сидела в своем «шевроле», припаркованном примерно в трех домах от жилища Лоренса, и напряженно всматривалась в темноту. Улица была тиха и пустынна. Сквозь пелену дождя мерцали янтарными бликами окутанные дымкой фонари. Тускло светились огоньки за стеклами домов.

Она потянулась к ящичку и достала носовой платок. От ее дыхания стекла запотели, ничего не стало видно. После наступления темноты сильно похолодало, градусов на десять, не меньше.

В окно постучали. Габриела задохнулась от страха.

— Эй, это я.

— Гордон! — Она облегченно вздохнула. Он выходил раздобыть чего-нибудь поесть. Она отперла дверь. — Залезайте.

Она смотрела, как он обходит машину. В руках у него был бумажный пакет. Плюхнувшись на сиденье, Гордон захлопнул за собой дверцу и произнес глубокомысленно:

— Холодает.

От дождя его намокшие кудри завились еще круче. По лицу и шее стекали тоненькие струйки, исчезая под воротником. Габриела зачарованно смотрела на них. Внезапно у нее заурчало в животе.

Гордон усмехнулся.

— А вы и впрямь проголодались. — Порывшись в хрустящем пакете, он выудил оттуда что-то завернутое в белую бумагу. — Гамбургер.

Ноздри Габриелы уловили дразнящий запах мяса, горчицы и маринованного укропа. Она обожала маринованный укроп.

— Спасибо.

— Пожалуйста. — Гордон вытащил вслед за гамбургером закрытый стаканчик и протянул его девушке. — Кофе. Черный.

— Как любезно с вашей стороны!

Габриела поставила стаканчик на приборную доску и сняла крышку. Над кофе поднимался пар. Развернув промасленную обертку гамбургера, она откусила большой кусок Ох, до чего вкусно! Сочный, горячий. К тому же уже давно пробило девять часов и от съеденной на полдник шоколадки и пирогов Хильды осталось одно воспоминание.

Продолжая рыться в пакете, Гордон достал картонную коробку.

— Яйца, фаршированные креветками, — пояснил он. — Я не знал, любите ли вы их, поэтому для вас взял гамбургер.

— Вы угадали. — Она и впрямь их терпеть не могла. — В рот не беру.

Но, как ни была она голодна, теперь у нее просто кусок в горло не лез. В этом ужине на двоих в тесной машине, ночью, когда кажется, что кроме вас во всем мире больше никого не существует, было что-то очень интимное, сближающее.

Гордон сосредоточенно работал вилкой над своей порцией, время от времени облизывая испачканные в соусе пальцы. Габриела не сводила с него глаз. Большие руки, длинные, ловкие пальцы. Она отпила кофе От горячего напитка по всему телу разлилось тепло, и она наконец-то перестала дрожать. Хотя на самом деле у нее вовсе не было уверенности, что в жар ее бросило именно от кофе.

Она лукаво покосилась на Гордона.

— А вы сторонник здоровой пищи, да? Никакого мяса?

— Да не то чтобы… Но не могу же я двадцать четыре часа в сутки питаться одними шоколадками. — В подтверждение своих слов он подобрал с заднего сиденья обертку от батончика. — А вы кроме них хоть иногда что-нибудь едите?

— Если удается. — Габриела против воли не могла сдержать улыбки. Чуть не застонав от стыда за свою слабость, она перевела взгляд в окно, твердо решив смотреть только туда и не поддаваться атакам этого мужчины на ее чувства.

— Мне кажется, я должен перед вами извиниться.

Габриела невольно обернулась.

— Извиниться?

— За то, что так оборвал вас… насчет Рейнера.

Она вся обратилась в слух, но он молчал.

— Мне, право, очень жаль, что вы потеряли отца, Гордон, — сказала она мягко. Быть может, ему и вправду больнее, чем ей. Ведь у него остались воспоминания о многих счастливых годах, проведенных вместе с отцом. А у нее? Только семь лет.

— Он был очень хорошим. Я боготворил его.

Габриеле отчаянно хотелось сказать что-нибудь ободряющее, но она боялась, что тогда Гордон уйдет в себя и больше ничего не скажет.

— Его застрелили, — тихо добавил Гордон. — Вы же спрашивали, как он умер.

— Вам, наверное, было страшно тяжело. Даже не успели попрощаться с ним…

Гордон нахмурился. Взгляд его был прикован к тарелке.

— Кому пришлось по-настоящему тяжело, так это моей матери. И сестре Грейс.

Но Габриела понимала, что и ему было не легче. Осторожно протянув руку, она смахнула каплю дождя с его щеки.

— А сколько вам тогда было лет?

— Двадцать. А Грейс — пятнадцать.

В его голосе звучала затаенная горечь.

— Как это произошло?

Гордон передернул плечами.

— Грейс только-только начала бегать на свидания. Ее первый парень заехал за ней. Они собирались в кино. — Голос его прервался. Габриела не подгоняла его. — Рейнер узнал этого типа и запретил Грейс ехать с ним. Он был мерзавец, Габи. Рейнер не стал бы вмешиваться, если бы это был хороший парень.

— Конечно, он ведь оберегал дочь.

— Да. — Гордон поставил картонку на приборную доску. — Грейс была вне себя, она ужасно обиделась. И Рейнер, и мама пытались ее успокоить, но она не желала успокаиваться.

— Какая же девочка в пятнадцать лет потерпит такое бесцеремонное вмешательство в свою личную жизнь?

— В том-то и дело. — В голосе его сквозило облегчение. — Но как бы там ни было, когда Рейнер уходил на работу, Грейс все еще дулась и не хотела с ним разговаривать. А в четыре утра к нам приехали офицеры полиции и сказали, что Рейнер убит.

Габриела могла себе представить ужасную боль, потрясение, испытанные семьей. Она коснулась руки Гордона и, не почувствовав сопротивления, положила свою руку на его ладонь.

— Это все из-за того несостоявшегося свидания Грейс, да? Тот тип застрелил Рейнера?

Гордон молча кивнул. В глазах у него промелькнуло выражение боли. Но только на долю секунды. Габриела сначала даже решила, что ей это померещилось, но, почувствовав, как дрожит его рука под ее ладонью, все поняла. Гордон горячо любил своего отца и тяжело переживал утрату. Наверное, он до сих пор не мог даже ни с кем поделиться своим страданием. Она ошибалась, считая его холодным и бесчувственным. Он совсем не такой. Просто не выставляет напоказ свои переживания, загоняет их глубоко внутрь.

Штора на балконе соседнего с Лоренсом дома качнулась, из-за нее выбился сноп света.

— Уже третий раз, — проворчал Гордон.

— Правда? А я и не заметила.

— Вы смотрели на меня и ничего больше не замечали. Туннельное зрение.

Габриела от всего сердца пожалела, что это и вправду так. Смотри она по сторонам, она бы не сумела заглянуть Гордону в душу и не влюбилась бы в него еще больше.

— Ничего подобного! — солгала она. — Я слишком сосредоточилась на доме Лоренса.

— В самом деле?

Этот разговор отбил у нее остатки аппетита. Завернув недоеденный гамбургер в бумагу, она положила его на приборную доску.

— Ну ладно, и что еще я пропустила?

— Сзади нас, по левой стороне улицы, припаркована машина, а в ней сидят двое и о чем-то спорят.

Габриела обернулась и действительно увидела машину и сидящих в ней людей.

— Потом еще пес, — продолжал Гордон, указывая вперед, — который опрокинул чей-то мусорный ящик и разбросал его содержимое по всей округе.

— Какой еще пес?

Гордон склонился к ней.

— Вон тот.

Габриелу обдало жаром его тела, и она поспешила отодвинуться.

— Говорю же, я сосредоточилась на доме Лоренса, — неискренне запротестовала она, желая оправдаться. — Ведь, в конце концов, мы здесь именно затем, чтобы следить за этим домом.

В полутьме она не столько увидела, сколько почувствовала, каким взглядом окинул ее Гордон.

— Вам бы следовало научиться рассредоточиваться, Габи, — произнес он покровительственно. — Не зацикливаться на чем-то одном.

— Но мне просто необходимо быть сосредоточенной, — возразила она, нервно сжимая руль. — Иначе я рискую пропустить что-нибудь важное.

На балконе в четвертый раз вспыхнул свет, из-за шторы высунулась какая-то женщина.

— Она следит за нами.

— Да. — Запихнув опустевшую картонку в пакет, Гордон смял его и положил на заднее сиденье. — Того и гляди появится ее муж.

Словно в подтверждение его слов входная дверь распахнулась и на крыльцо вышел мужчина в желтом дождевике и грязных резиновых сапогах. Из-за плеча его выглядывала женщина. Он спустился по ступенькам и направился к их машине.

Подождав, пока он поравняется с калиткой и свернет на тротуар, Гордон схватил Габриелу в объятия и склонился к ее лицу. Изумленно ахнув, она попыталась оттолкнуть его.

— Тсс, поцелуйте меня, Габи, — шепнул он.

Словно поняв его замысел, она перестала вырываться и, положив руки ему на грудь, прижалась губами к его губам. Гордон чувствовал, как под ее пальчиками бешено колотится его сердце. Боже, подумал он, до чего же у нее нежные, мягкие губы. И вся она такая мягкая, теплая, ароматная. За этот день ему уже сотни раз хотелось поцеловать ее.

Он застонал и раздвинул языком губы девушки. Она снова начала вырываться, но он зарылся рукой в ее локоны на затылке и мягко, но твердо удерживал ее, все сильнее прижимаясь к ее губам.

— Гордон! — еле выдохнула она в промежутке между его страстными поцелуями. — Прекратите.

— Тихо. — Он чуть-чуть отодвинулся, голос его дрожал. — Постарайтесь выглядеть убедительно или приготовьтесь отвечать на вопросы мистера Грязные Сапоги.

Уголком глаза Габриела увидела, что мужчина уже подходит к машине, и поспешила снова припасть к нежным и горячим губам Гордона. Его поцелуи доставляли ей неизъяснимое удовольствие, от его близости кружилась голова. Гордон пах свежим ветром, дождем и каким-то неизвестным ей, но изумительным одеколоном. Да, Сазерленд был очень мужественный, очень страстный и чертовски привлекательный. Этого она теперь никак не могла отрицать.

Он глубже проник языком в ее рот. По телу Габриелы растеклась неудержимая жаркая волна, и, внезапно ослабев, она безвольно обмякла в объятиях Гордона. Он хрипло застонал. Решив, что наблюдатель может заподозрить неладное, если она останется внешне безучастной, Габриела обвила руками его шею, пропустив между пальцами пряди шелковистых кудрей. В жизни она не испытывала ничего столь волнующего, как прикосновения этих нежных завитков, ласкающих кожу.

В окно застучали, сначала нерешительно, но потом все сильнее и сильнее. Наконец Гордон, прервав поцелуй, опустил стекло.

— Да?

— Чем это вы тут занимаетесь?

Окна машины окончательно запотели. Габриела попыталась отстраниться — поцелуй уже сослужил свою службу, хватит, хорошенького понемножку. Однако Гордон продолжал прижимать ее к груди.

— У нас, видите ли, случилась небольшая размолвка, — прерывающимся от страсти голосом объяснил он. — Но теперь все наладилось.

Во взгляде незнакомца читалась истинно мужская солидарность.

— Ну так найдите себе мотель. Моя старуха чуть шею не свернула, высматривая вас.

Подняв стекло, Гордон взглянул на Габриелу. Она сидела, снова сжав руки в кулаки, и старательно отводила взгляд в сторону. Но даже царящий в машине полумрак не мог скрыть выступившего на ее щеках густого румянца.

— Никогда больше такого не делайте, — процедила она сквозь зубы, наконец-то отодвинувшись от него и так крепко вцепившись обеими руками в руль, что даже костяшки пальцев побелели. — Никогда!

— Ну что вы, это было не так уж плохо, — галантно запротестовал Гордон, делая вид, что не замечает ее убийственного взгляда. — Конечно, практики вам явно недостает. Но целуетесь вы очень даже ничего.

Честно говоря, Гордон еле сдержался, чтобы не овладеть ею прямо здесь, в машине. И это очень ему не нравилось, недостаток самоконтроля приводил его в ярость. Но самым удивительным было то, что несмотря на явное нежелание иметь с ней какие-либо дела, в том числе и любовные, он не мог устоять перед силой своего влечения к этой женщине. Вся беда заключалась в том, что его тело хотело именно ее. И очень хотело. Да что там говорить — он просто изнывал от желания.

— Заткнитесь, Сазерленд, — отрезала она.

— Да что я такого сделал? — На самом деле он, разумеется, понимал что. Девушка никак не могла отдышаться, и ему (точнее, неожиданно проснувшемуся в нем мужчине) это нравилось. Судя по всему, ей не часто доводилось попадать в мужские объятия.

— Может быть, вы все-таки заткнетесь? — Схватив платок, она принялась вытирать запотевшее стекло.

Теперь Габриела уже не выглядела хрупкой и легко уязвимой. Казалось, она вот-вот выцарапает ему глаза. Но он ее не винил. Поразмыслив, он решил на время спрятать жало. Да, спору нет, тело предало его. Но ведь и ее тоже. Они оба были повинны в одном и том же грехе. В обоих горело желание, настойчиво требующее выхода. Ладно, подумал Гордон, разберемся.

— Ну и что вы думаете? — спросил он невинным тоном.

— О чем?

Она так яростно терла одно и то же место на ветровом стекле, что казалось, вот-вот протрет в нем дырку. Накрыв руку девушки ладонью, Гордон мягко остановил ее.

— О поцелуе, Габи, о чем же еще?

Она чуть не задохнулась от негодования, но потом медленно перевела дух. Она больше не сопротивлялась, не пыталась выдернуть руку, казавшуюся в его ладони такой крошечной, такой нежной.

— Мне это не понравилось.

Чувствуя на щеке тепло ее дыхания, он улыбнулся и заглянул ей в глаза, в глубине которых все еще мерцала страсть. Нет, ей это понравилось… и даже слишком.

— Отлично. Мне тоже.

Габриела остолбенела.

— В вас нет ни капли здравого смысла. Вам это кто-нибудь уже говорил? Сперва вы целуетесь с жаром, похожим на пламя ада, а потом утверждаете, будто холодны, как айсберг. Вы всегда такой?

Вместо ответа он протянул руку и откинул прядь волос, упавшую ей на лицо. От этого прикосновения Габриела вздрогнула.

— Сами видите, солнышко, как оно получается.

— Я вам не солнышко.

— Само собой. Но по каким-то причинам, ни мне, ни вам неведомым, наши тела нашептывали друг другу милые пустячки весь день и добрую половину вечера. Нет, не спорьте. Я не слепой, и вы тоже.

— Ну хорошо, не буду. Я-то могу честно признаться, что чувствую. — Она недвусмысленно намекала, что он этого не может. — Вы потрясающе выглядите и держитесь. Как еще может женщина реагировать на такое? Но мне вы не нравитесь, Гордон. Я сама себе буду противна, если позволю себе увлечься вами, отлично зная, что вы из себя представляете. Да вы же просто фальшивка!

— Фальшивка? — В непритворном изумлении он нахмурился. — Я?

— Вы, — не сдавалась она. — Ведь Кэтрин Барнс понравилась вам ничуть не больше, чем я, а вы вели себя с ней так, будто она просто неотразима.

— Если вы уже забыли, Белоснежка, то напомню вам. Это был ваш план: я отвлекаю Кэтрин, а вы тем временем берете книгу.

— Вы не отвлекали, а охмуряли бедную девушку!

— Вовсе нет.

Да что она, ревнует? Невозможно… А вдруг?.. — пронеслось в голове Гордона.

— А как еще это называется? — Состроив преувеличенно любезную мину, Габриела протянула руку и сняла с его щеки невидимую соринку, а потом одарила его такой улыбкой, что мысли его тут же спутались, а в теле запылал жаркий огонь.

— Это называется «снять с щеки соринку». — Голос Сазерленда неожиданно стал хриплым.

— Ну конечно, так оно и было.

— Да, именно так. — Ему захотелось снова поцеловать ее, заставить разделить с ним каждую искру бушующего в нем пламени. Но вместо этого он откинулся назад и перешел в наступление. — С вашим-то даром вы могли бы это и сами знать.

— Мой дар распространяется только на важные вещи, — парировала она. — А вы в это понятие уж точно не входите.

Если это правда, подумал Гордон, с чего бы она так на меня взъелась?

— Значит, вы не можете читать мои мысли? — До сих пор он слегка тревожился на этот счет. Не то чтобы он верил, будто в ее байках о даре заключалась хоть крупица истины, но все же…

Опустив плечи, Габриела потерла висок.

— Не могу.

— А почему? — Гордона до глубины души удивило, что она так спокойно призналась в этом.

— Я же только что вам объяснила.

Потому что он для нее ничего не значит? Нет, так не пойдет. Ведь хотела же она заставить его поверить, будто видит образы людей, вовсе ей не знакомых.

— Но вы же читаете мысли других людей?

— Иногда.

Гордон понизил голос:

— А почему не мои?

— Не знаю! — Она с нескрываемым раздражением опустила голову на руль.

Но Гордон не сомневался, что она знает. Просто он слишком уж давил на нее. Конечно, кто из них двоих фальшивка, так это она. И ее, а не его надо было вывести на чистую воду. Но, напомнил он себе, она женщина. А к женщинам требуется деликатный подход. Нельзя лезть напролом.

— Может, мне стоит извиниться? — поинтересовался он.

Габриела посмотрела на него исподлобья. В голосе ее прозвучала надежда:

— Вы всерьез?

На взгляд Гордона, он пока не сделал ничего такого, за что действительно нужно было бы извиняться. Поцеловать красивую женщину с бездонными печальными глазами — это еще не преступление, а просто глупость, учитывая, что эта женщина — Габриела Вудс. Но чтобы добиться цели, разоблачить ее…

— Да.

— Тогда, конечно, стоит.

— Хорошо. — Нагнувшись вперед, он накрыл ее руку своей и почувствовал, как она снова вздрогнула. — Простите меня, Габи.

— Ладно.

Ее голос звучал напряженно, чуть ли не срывался, но руку она не убрала. Гордон ощущал трепет ее хрупких, крошечных и теплых пальцев и боролся с собственными чувствами. Он ведь знает, кто она на самом деле. Тогда почему же он испытывает такую нежность? Отчего так отчаянно хочет найти доказательства ее невиновности?

Они замолчали. По крыше и стеклам автомобиля стучал дождь, монотонно и убаюкивающе. Габриела следила за каплями дождя, которые разбивались о стекло, а потом скатывались вниз, поблескивая в свете фонаря. Поглаживая свободной рукой больную ногу, она гадала, почему Гордон все еще не выпускает ее руку. А почему она сама не отнимает ее? Быть может, просто некое чувство подсказывает им, что сейчас хорошо, а что дурно?

— Откуда вы родом? — спросил Гордон через некоторое время.

— Я родилась и выросла здесь. — Она снова потерла ногу, потом попробовала ущипнуть. Ей казалось, что нога распухает, но на самом деле ничего такого не было.

— Я тоже, — вздохнул он. — И вы одна, да?

— Что?

— Вы одна? — повторил он. — Муж не станет преследовать меня, пытаясь выяснить, чем это мы занимались вдвоем в темной машине?

— Хотелось бы мне быть замужем. Тогда бы вы, может, хоть капельку призадумались. Но увы…

Прислушиваясь к ощущениям в ноге, Габриела жалела, что на ней сейчас брюки, а не юбка. Ведь тогда можно было бы точнее определить, где именно болит. Должно быть, с девочкой что-то неладное. Ногу жгло все сильнее.

— А семья у вас здесь?

— В Канзасе. — Она взглянула на него. — А у вас?

— У меня здесь. Мама и Грейс. — Гордон откинул голову на спинку сиденья. — Вы мне ее напоминаете.

— Кого?

— Мою мать.

Габриела хмыкнула.

— Ну да, это именно то, что жаждет услышать любая девушка.

Он усмехнулся. Его усмешка оказалась сногсшибательнее, чем все очаровательные улыбки, вместе взятые.

— Да, пожалуй… Но моя мать совсем особенная.

— Почти все матери такие.

— Предположить ли мне продолжение — «кроме моей»?

— Нет. — Габриела поигрывала свисавшими ключами зажигания. — В том числе и моя.

— Хм. — Ее слова противоречили тону, каким были произнесены. Гордон готов был поспорить, что Габриела находится в натянутых отношениях с матерью. — А как насчет вашего отца?

Она окаменела.

— Я не видела его уже много лет.

В голосе ее слышалась боль. Гордон не мог заставить себя продолжить расспросы. Он ободряюще погладил ей руку.

Лишь через несколько минут, показавшихся ему нескончаемо долгими, он снова взглянул на девушку. В глазах ее все еще читалось напряжение, но она уже овладела собой.

— А вы ведь еще не рассказали, что сообщил вам Шелтон о Лоренсе.

Габриела немного замешкалась с ответом, но все же решила: чтобы Гордон мог принести хоть какую-то пользу, он должен знать, что, собственно, происходит.

В сотый раз она пожалела, что не может читать его мысли. С Шелтоном было то же самое, но совсем по-другому. Она и не пробовала пробиться сквозь его защитный барьер. С Гордоном такой проблемы не возникало. Однако она уже поняла, в чем дело. Это было так просто и вместе с тем так невероятно, что сначала она сама себе не поверила. И однако все объяснялось именно этим: физическое притяжение напрочь заглушало в ней психическую восприимчивость, а потому все ее попытки мысленного проникновения оборачивались полным крахом.

— Шелтон не нашел на Лоренса ровным счетом ничего, даже нарушения правил уличного движения. И все еще никакого сообщения о похищении.

— Значит, у нас так и нет твердых доказательств.

— Но Хильда же видела, как Лоренс вытаскивал из грузовика велосипед, бледно-сиреневый, совсем такой, какой мне привиделся.

— Ну… — Гордон потянулся и закинул руку на спинку сиденья позади нее. — Все же этого мало.

Конечно. Но по крайней мере он уже не оспаривал ее видений. Хоть какой-то прогресс. Только сейчас Габриела поняла, до чего же сильно ей хочется, чтобы он ей поверил.

У нее снова заурчало в животе.

— Не наелась? — осведомился Гордон.

Свободная рука озябла, и Габриела спрятала ее между коленями.

— Наелась, даже слишком.

— Тогда почему у вас все еще урчит в животе?

Второй рукой, закинутой на спинку сиденья, он обхватил ее затылок. Она опустила голову.

— Я не голодна.

— Мне так не кажется. — Он провел пальцем по тыльной стороне ее руки. — И вы никак не расслабитесь.

В этом он был прав. Причин для волнения хватало: возвращение видений, тревога за девочку, увлечение им. Как тут расслабиться? Но в другом он ошибался.

— Я не голодна, — повторила Габриела и посмотрела ему прямо в глаза. — Голодна девочка.

Он сжал зубы и убрал руку.

— Послушайте, а вам не кажется, что пора уже играть со мной в открытую…

Внезапно она прервала его, судорожно вцепившись ему в бедро.

— Смотрите, Лоренс уезжает!

Действительно, Лоренс выводил из гаража обшарпанный «плимут».

— Следуйте за ним на своей машине, — быстро прошептала Габриела. — А я обыщу дом.

— А как же доберман? Он вас живьем проглотит.

Она схватила недоеденный гамбургер.

— Он встретит меня с распростертыми объятиями.

— А вдруг там еще кто-нибудь есть? Вы сами не представляете, в какое логово можете угодить.

— Ну, надеюсь, я угожу туда, где сейчас девочка. — Габриела откинула волосы с лица. — Я чувствую, что она здесь, Гордон. Я должна идти.

Он замер в нерешительности. С одной стороны, следовать за Лоренсом, безусловно, лучше ему. Но с другой — сама идея, что Габриела одна пойдет в дом Лоренса, была ему ненавистна.

— Хорошо. — Он понизил голос. — Но будьте осторожны.

Пока Лоренс запирал наружную дверь гаража, Гордон бесшумно отворил дверцу машины, выскользнул из нее и, наклонившись, еще раз заглянул Габриеле в глаза.

— Вы будете здесь, когда я вернусь?

— Конечно. — Сердце ее забилось в сто раз сильней.

Гордон повернулся и направился к своей машине.

Подождав, пока отъехал Лоренс, а вслед за ним и Гордон, Габриела вылезла из автомобиля и понеслась к дому. В воротах ее встретил Киллер. Пес глухо рычал и скалил клыки. Отломив кусочек гамбургера, она швырнула ему. Ей было очень страшно: она всегда боялась собак, а Киллер казался ей чудовищно большим и злобным псом.

В мгновение ока слопав брошенный кусок, пес вернулся за новым. Габриела дрожащей рукой открыла ворота и шагнула внутрь, ожидая, что он в любую минуту кинется на нее. Увидев, что он нападать не собирается, она бросила ему вторую порцию, заискивающе уговаривая не кусаться.

Третий кусок дал ей возможность дойти до парадной двери. К ее глубокому удивлению, она оказалась незапертой — видимо, хозяин понадеялся на добермана. Положив остаток гамбургера на верхнюю ступеньку, она вошла в дом и закрыла за собой дверь.

Такого беспорядка она в жизни не видела. Телевизор орал во всю мощь, транслируя футбольный матч местных команд. На кофейном столике и на столе рядом с шатким креслом громоздились пивные банки.

Перешагнув через кипу газет, которые Лоренс явно даже не удосужился развернуть, Габриела вошла в кухню. Там было не лучше. На плите стояла кастрюля с недоеденным супом — судя по виду, недельной давности. Подоконник и буфет тоже были завалены банками из-под пива. Запихнуть в мойку еще одну грязную тарелку удалось бы разве что с помощью пресса. Все было покрыто слоем жирной пыли. На столе лежала разорванная обертка от чипсов. Заметив, что на ней что-то накарябано, а рядом валяется огрызок карандаша, Габриела наклонилась поближе. Это оказался номер телефона. Поспешно переписав его, она метнулась через кухню к внутренней двери, ведущей в гараж.

Гараж. Такой же грязный и захламленный, как и все остальное в доме. Бетонный пол залит машинным маслом. В дальнем углу блеснуло что-то яркое. Это был детский сиреневый велосипед.

Сердце билось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Подбежав к велосипеду, Габриела прочла имя, выгравированное на металлической пластинке между ручками руля: Лейси.

Велосипед девочки! Габриела знала это. Вся похолодев, она нагнулась и дрожащей рукой коснулась букв. Ее снова охватило чувство, что ее предали. Затем страх. Такой всепоглощающий, леденящий душу ужас ей довелось испытать лишь раз в жизни. Той ночью, когда убили Тельму Нильсен.

Глотая слезы, она попыталась отдернуть руку, но у нее ничего не получалось. Ее пальцы словно примерзли к пластинке. Тело сковал мертвенный холод. Пытаясь успокоиться, Габриела вдруг почувствовала, как начали пульсировать запястья, а ногу, где раньше ощущалось лишь жжение, словно охватило пламя.

Взвыл автомобильный гудок. Она очнулась. Лоренс! Он возвращается!

Наружные двери гаража начали медленно открываться. Габриела рванулась в дом. Если только поторопиться, она, может, еще успеет выскочить в переднюю дверь прежде, чем он войдет через черный ход из гаража.

Она рванула дверь. Перед ней, ощерив зубастую пасть и злобно рыча, стоял Киллер. Она захлопнула дверь. Куда же бежать?! Как отсюда выбраться?!

Габриела помчалась через ответвляющийся от гаража узенький коридорчик и юркнула в первое попавшееся помещение. Ванная. Но ведь здесь совершенно негде спрятаться! Заскрипела дверь, ведущая в кухню. Что-то тяжелое стукнуло о стол.

Охваченная паникой, Габриела залезла под душ и задернула занавеску. Все кругом было заляпано пятнами засохшей мыльной пены, на полу виднелись следы башмаков, грязные разводы. Нет, она не умрет в этом свинарнике. Такого просто не может быть!

Дверь ванной заскрипела, открываясь. Перед мысленным взором Габриелы пронеслась сцена в душе из фильма «Маньяк». Покрывшись холодным потом, не в силах сдержать дрожь, она прижалась к черной от грязи стене.

В щель за занавеску просунулась рука. Лоренс повернул кран. Боясь даже вздохнуть, Габриела ошалело глядела на его мясистые пальцы. Трубы взвыли, в них что-то зашипело, и на нее, мгновенно промочив с головы до ног, обрушились струи ледяной воды. Габриела даже не вздрогнула. Она застыла, не в состоянии ни двигаться, ни соображать. Она не могла даже пальцем пошевелить.

Загрузка...