Салочки с генеральным

Ужин с семьёй Ризван (продолжение)

Григорий Петрович поднялся из-за стола и, прочистив горло, бросил жене тихое:

— Пойдём.

Мать Марка казалось до сих пор не могла оправиться от шока. Все ее реакции и движения были несколько заторможены. Женщина не сводила с меня глаз, всё время повторяя:

— Удивительно! Как же такое может быть? Уму не постижимо! Через столько лет… — словно сомнамбула твердила Вера Павловна. И пока муж не взял её за дрожащую ладонь, приводя в чувство, женщина не могла оторвать от меня изумленного взгляда. — Гриша, ты знал? В тот день Кира тоже…

— Да, — глухо ответил Григорий Петрович, утягивая жену из гостиной. — Идём, милая. Идём же.

Лицо Марка превратилось в маску. Холодную. Бесстрастную, как у судьи, маску отстраненности, маску безучастия. Зато его глаза словно два темнеющих омута притягивали, гипнотизировали, требовали немедленных ответов на повисшие в воздухе вопросы. Марк готов был добиться правды любыми методами. И, кажется, он мне не верил.

— Твои родители… — неровно пробормотала, запнувшись в конце предложения.

— Проявили уважение к твоим чувствам.

Вообще-то я хотела сказать, что они оставили нас наедине, но трактовка мужчины попала точно в цель.

— Совсем не похоже на них. — Марк с холодным прищуром склонил голову на бок, продолжая подавлять меня тяжелой властной аурой. — Но если вы заранее договорились — это, конечно, всё объясняет.

Я молчала не потому что в чём-то виновата перед ним. Сама мысль, что мне придётся в такой ситуации доказывать правду, приводила в ступор. Я готова была зареветь от обиды и чувствовала себя самым беспомощным существом на свете.

Марк грубо обхватил мои плечи, притянув ближе к себе. Теперь я слышала, как бьется его сердце. Мощные удары, казалось, готовы были этим стуком пробить твёрдую грудь мужчины и одним ударом уложить на лопатки меня.

— Рассказывай! — приглушенно зарычал Марк.

Я отрицательно покачала головой, не желая переживать тот день вновь.

— Клянусь, расскажешь, Кира. Ты всё мне расскажешь. — Мужчина выпрямил плечи и резко выдал: — Ego te rogo. Dic mihi omnia.

Мои глаза широко распахнулись. Картинки из прошлого бесконтрольным вихрем ворвались в сознание.

Всех детей, находившихся в заложниках тогда, проводили в светлый кабинет, из которого они вышли другими. Точнее они вновь стали собой и их поведение стало обычным, будто ничего не случилось, хотя до этого они плакали. Глядели на горящую школу, цеплялись друг за дружку и ревели, словно в том пожаре сгорели и наши души. Не знаю почему на меня гипноз доктора подействовал криво. В отличие от остальных, я помнила. Не всё, но основную часть точно.

— Timor et tremor. Spes et desperatio. De sene, et morte, — безжалостно произнёс Марк.

Процесс разблокировки памяти оказался весьма болезненным. Сначала закололо где-то в районе затылка, затем боль перешла в височную область. Всё завершилось яркой вспышкой, от которой я начала стремительно оседать на пол. Если бы не крепкие руки, вовремя перехватившие меня за талию, точно бы рухнула без чувств. И в этот момент мой босс поставил точку:

— Dic mihi, puella.

Я невольно вздрогнула, услышав весь набор кодовых слов, позволяющих отворить дверь в чертоги памяти и вернуть меня в тот злополучный день.

Не задумываясь о том, что Марк со всем присущим ему хладнокровием применил гипноз, чтобы добраться до закрытой информации, я с бесконтрольным желанием всё рассказать, распахнула сухие губы.

— Мне было четырнадцать…

Мне было четырнадцать. Я училась на инструментальном отделении детской музыкальной школы последний год. Неоднократно ездила на конкурсы и занимала первые места. Педагоги сулили мне славу пианистки. Я жила мечтой. Не пропускала ни одного профильного занятия. Всегда приходила на урок пораньше, чтобы успеть разыграться, повторить материал. Занятие начиналось в 10:20. В тот день я пришла за час до этого времени. В коридоре школы меня перехватила Алла Альбертовна, сообщив, что сегодня моего учителя не будет. Как объяснила директор школы, по приказу сверху, ей пришлось отправить основной костяк преподавателей на повышение квалификации за счёт бюджетных средств. Такая возможность — редкость и она ею воспользовалась. Сотовых телефонов тогда не было. Никого о срыве уроков не предупредили. Предсказать, что подобная ситуация произойдёт было нельзя. А предугадать дальнейшие события и вовсе невозможно. Алла Альбертовна попросила помочь ей подготовить актовый зал к субботе, к отчётному концерту, раз я теперь свободна. Сказала, что инвентарь есть в подсобке. Но стоило мне оказаться в узком помещении с высоченным шкафом, как в замке входной двери щелкнул замок. Директор ушла, оставив меня одну в коморке, слабо освященный тусклой лампой. Я стучала, звала на помощь, пока не охрипла. Меня никто не слышал. Через какое-то время в здании раздались крики и автоматная очередь. Я замерла, услышав в коридоре шаги. Стала прислушиваться к голосам, говорящим на незнакомом языке, но ничего разобрать не смогла. Обессиленно прислонилась спиной к шкафу, гипнотизируя взглядом дверь. Потом просто отключилась. Может прошло несколько минут, а может часов. Окон в подсобке не было. Точное время назвать я бы не решилась. Но когда в коридоре раздалась тяжелая поступь, я вскочила на ноги, будто до этого вовсе не дремала.

В подсобку вошел мужчина в камуфляже с автоматом наперевес. Он крутил в руках ключ от двери и долго смотрел на меня, потом что-то сказал. Я не поняла что. И тогда он на ломаном русском спросил про мой возраст. Узнав, что мне четырнадцать, присвистнул, заявив, что на его родине таких девушек, как я уже отдают в жены. Его руки были спрятаны в тонкие перчатки. Одной он придерживал автомат, а другую потянул к моей щеке. Я дёрнулась, хлестко ударив его по пальцам и практически в тот же миг получила по лицу. Удар был такой силы, что я, потеряв равновесие, полетела на пол. Глупостью с моей стороны было пытаться смягчить падение выставленной вперед рукой. Упала я неудачно. Влажное запястье соскользнуло по холодной плитке и вывернулось, издав противный хруст. В коридоре снова раздалась автоматная очередь. Незваный визитёр грубо выругался и, включив рацию, позвал какого-то "Ахмеда". В это время из коридора послышался крик. Кричал кто-то из детей. Мужчина выбежал, забыв запереть дверь коморки. Я сквозь пелену слёз увидела вертикальную полоску света, идущую от выхода. Мысль, что мужчина с иссиня-черной бородой вернётся, придала мне ускорения. Сцепив зубы, я встала, прижимая ноющее запястье к груди и медленно пошла к двери.

Мне повезло, что в коридоре никого не оказалось. Незнакомая грубая речь мужчин звучала где-то на лестнице, поэтому я не рискнула побежать на первый этаж к выходу из здания, а скользнула в соседнюю дверь, которая вела в женский туалет.

Открыв деревянную створку, я увидела женщину в чёрном длинном платье, похожим на рясу священнослужителя. Она стояла ко мне спиной, а когда обернулась на шум, я заметила на ней жилет, из нагрудных карманов которого торчали трехцветные проводки.

Смертница! Выходит, нашу школу захватили террористы. Я видела такое только по телевизору и не могла представить, что когда-нибудь сама окажусь на месте заложницы.

Женщина прикрикнула что-то резкое на своём языке. Потом приблизилась и толкнула меня в плечо, чтобы я переместилась к двум девочкам, с побелевшими лицами наблюдавшими за происходящим. Среди них была моя подруга Вика. Она первой схватила меня за ткань кофты и прижала ближе к себе, пока женщина в черной хламиде вызывала кого-то по рации. Вторую девочку звали Маша и она находилась буквально на грани истерики. Когда в туалет ворвались трое вооруженных мужчин, Машу затрясло и она упала на кафель. Из её рта пошла белая пена. Мужчины выскочили в коридор, где продолжился их разговор на повышенных тонах. Женщина в жителе последовала за ними.

— Помоги мне, — попросила Вика, пытаясь перевернуть Машу на левый бок.

Я бросилась помогать ей и замерла, заметив как у кромки светлых волос девушки наливается синевой здоровенная гематома.

— Этот гад с желтой лентой на плече ударил её прикладом, когда Машка побежала к лестнице, — раздраженно зашипела Вика, посылая молнии в сторону закрытой двери. — Может из-за удара у неё приступ случился? Вроде не было такого с ней раньше.

Меня моментально тряхнуло от Викиных слов.

Они не люди. Что-то потустороннее. Чистое зло во плоти.

Я присоединилась к подруге, начиная осыпать проклятиями дверь, за которой скрылись террористы.

Они ушли. Закрыли дверь. А мы остались одни.

И тут мы как-то синхронно взглянули на окно. Оно было довольно широким, чтобы пролезть в него и выскочить на улицу. К тому же женский туалет, где мы находились, располагался как раз над крыльцом школы. Само крыльцо было окружено четырьмя колоннами, удерживающими на себе тяжелый навес из двух бетонных плит.

— Я придерживаю окно, а ты хватаешь Машку и выбираешься наружу, — даёт приказ Вика, но вдруг осекается, переведя взор на моё опухшее запястье. Выглядело оно и правда ужасно, но какая разница, если есть шанс нам всем сейчас спастись?

— Хорошо. Делай, — резко выдыхаю, просовывая здоровую руку под плечи белокурой девчонки, стараясь намертво вцепиться в её мягкий свитер. — Мы сбежим отсюда вместе. Даю слово! — обещаю Маше, прислонившись к её уху, отчего девочка в миг затихает.

Вика подлетает к окну и, провернув тугую ручку, распахивает его настежь. В следующую секунду на подоконник ловко приземляется парень в чёрной форме. Из-за балаклавы видны лишь небесно-голубые глаза. Парень прижимает указательный палец к месту, где за чёрной тканью проступают очертания его губ, не вербально говоря нам вести себя тихо. Синхронно киваем, красноречиво указывая на притихшую Машу. Ей помощь сейчас нужнее. Парень практически бесшумно спрыгивает с подоконника на пол и жестом приказывает нам спрятаться между подоконником и туалетной кабинкой. Сам бросает быстрый взгляд на входную дверь и склоняется над Машей, чтобы проверить пульс. От прикосновений чужого человека Маша вздрагивает, затем парень что-то тихо говорит ей и она, всхлипывая, согласно кивает. Когда боец в чёрной форме подходит к окну, показывая пальцами набор символов, я замечаю на его плече нашивку. Спец отряд "Гром". Сустя несколько минут в коридоре раздаётся грохот падающих тел.

Сквозь топот тяжелых ботинок звучит:

— Коридор!

— Чисто.

— Лестница!

— Чисто.

Нас с девочками выводят последними. Машу к выходу на руках несет тот парень с невероятно чистыми голубыми глазами. Меня и Вику сопровождает хмурый мужчина, с такой же нашивкой, как и у того парня. Наш поводырь равнодушно переступает через бездыханные тела бородачей, ровняется с Викой и выводит её на улицу. А я останавливаюсь на последней ступеньке лестницы, будто вкопанная. Смотрю налево, на широко распахнутые двери. Отсюда хорошо видна улица, где собрались люди в форме. За их спинами сине — красными огнями перемигиваются железные монстры. Они там, а мы тут. И между нами будто невидимая стена. Не известно кто из нас сейчас смотрит этот триллер. Но вот уже Вика, переступив порог, оказывается снаружи. Я понимаю, что это ни фильм, ни сон. Всё происходит на самом деле. Здесь и сейчас. Это происходит со мной.

Странный зов, будто некая неведомая сила, заставляет меня обернуться. Я замечаю высокую фигуры мужчины, облаченную в черную форму, а рядом с ним чинно идущую директрису. Я испытываю что-то сродни радости от того, что её выводят через чёрный ход, как преступницу, коей она по сути и является. Но что-то идёт не так. Я должна сказать, предупредить. Быть может они не знают, что Алла Альбертовна заодно с террористами. Дёргаюсь в сторону чёрного выхода, где вдруг останавливается Аллочка, но внезапно на лестнице показывается ещё один мужчина. Он спешил вниз, перепрыгивая через несколько ступенек. Заметив меня, резко тормозит, будто натыкается на невидимую стену, а потом как заорёт: "Белый, блядь! Сюда, живо! Дебила кусок, ты девчонку забыл!" Тут же сильные руки подхватывают меня подмышки и несут прочь из здания. Я вижу, как злющий мужчина хищно поворачивается направо, где у порога узких дверей черного входа Алла Альбертовна роется в сумочке.

Вечерняя прохлада обхватывает моё разгоряченное лицо за секунду до того, как внутри раздаётся мощный взрыв.

Я оказываюсь лежачей на земле и наблюдающей за ходом разворачивающихся событий будто со стороны.

Вот меня вновь поднимают на руки и куда-то несут.

— Как она? — раздаётся над головой обеспокоенный голос Вики. — Это Кира! Кира Савина!

Меня перемещают на носилки рядом с машиной скорой помощи, начинают измерять давление, подсовывают что-то с резким запахом, растирают им же виски. Понимаю, что вонючей субстанцией оказывается нашатырь.

— Всем отойти от здания! — повелевает властный голос.

Как отойти? Там же остались люди. Их успели вытащить? Но как же взрыв…

— Мы последними покидали здание, — продолжает шелестеть над головой голос Вики. Её о чём-то спрашивают, но я больше не слушаю.

— Нет! — кричу я во всё горло, но выходит сплошной сип. — Ааа… — делаю вторую неудачную попытку заговорить.

Подскакиваю на месте, схватившись за остро пульсирующее запястье. Прищуриваюсь, глядя туда, откуда был слышен властный приказ. Голова адски болит, когда начинаю концентрироваться на небольшом коллоквиуме из мужчин в чёрной форме с нашивками "Гром" и цепляюсь взглядом за высокую расплывшуюся в ширь фигуру седовласого мужчины. Бойцы в непроницаемых балаклавах что-то наперебой говорят ему, но седой остаётся непреклонен:

— Если выберутся, хорошо. А нет… Найдём другого командира. Незаменимых у нас не водится. — Затем седой разворачивается, тряхнув тремя подбородками и отправляется к толпе журналистов: — Операцию считаю успешно завершенной. Пострадавших нет.

Как это нет…? Он совсем чеканэ?

Я пытаюсь подняться с жёстких носилок, но меня одной рукой укладывают обратно. Строгое лицо врача скорой помощи склоняется надо мной в немом укоре.

— Чего подрываемся? Лежим, получаем помощь.

— Там… — сиплю, болезненно кривя лицо, — остал…

Врач удивленно вскидывает брови, но, быстро соображает о чём я хочу сказать и подзывает к себе кого-то.

— Послушай-ка что девчонка говорит.

Надо мной склоняется тот самый парень с пронзительно голубыми глазами.

— М… — мычу, буквально выталкивая из себя слова.

Это ужасно бесит! Времени нет! Людей надо спасать! А я тут мычу…

— Дай ей бумагу и ручку, — быстро проговаривает боец, обращаясь к врачу. Затем переводит взволнованный взгляд на меня: — Написать сможешь?

Киваю, тут же застонав от головной боли.

— Держи! — парень передаёт мне огрызок листка и ручку, но заметив моё опухшее запястье грубо ругается. Отбирает у врача твердую картонку, которую именуют "планшетом" и закрепив на нем бумажный кусочек подносит его к моим глазам. — Пиши.

Сфокусировав взгляд на убегающих клетках, я поспешно царапаю ручкой: "ТРОЕ У ЧЕРНОГО ВХОДА". На последней букве стержень перестаёт выдавать краску.

Голубоглазый парень быстро читает написанное и исчезает.

— Ты молодец! — заключает врач, протяжно вздыхая. — Вон как подорвался. Своих с собой взял. Сейчас вытащат.

— Ааа… — сип царапает горло, когда я пытаюсь спросить врача.

— Не напрягай связки. Тебе и так сильно досталось, — цокает мужчина, осматривая мои фиолетово-синие пальцы. К слову, пальцев на травмированной руке я совсем не чувствую. — Хочешь еще и без голоса остаться? Повезло, что не контузило от взрыва, как спасителя твоего.

Кажется, боец, который вернулся за мной в здание за пару секунд до взрыва, тоже пострадал. А кроме меня и его никто не знал, что в школе остались ещё три человека.

Головная боль утянула меня в состояние сильной пульсации. Не известно сколько времени прошло, потому что когда я открыла глаза, врача рядом не было. Зато возле соседней машины скорой помощи собралась возбужденная толпа. Среди них был и тот седой противный дядька.

Один из бойцов резко обернулся и посмотрел в мою сторону.

В голове снова сильно запульсировало. Я судорожно вздохнула отворачиваясь. Через мгновение надо мной склонился голубоглазый.

— Спасибо тебе, — перевёл взгляд куда-то вверх, потом снова на меня, — Кира.

По моей нахмуренной физиономии он понял, что я нуждаюсь в подробной информации о выживших, а не в благодарностях.

— Живы, — кивнул. — Оба.

— Аа…

— Женщина погибла.

Я кивнула, принимая его ответ. Но кое-что покое мне всё-таки не давало. Мужчина со злющими глазами, что кричал матом на лестнице. Если бы он прошёл тогда мимо, если бы не окликнул своего товарища, который выводил из здания Вику, если бы не заставил его вернуться, я бы оказалась под бетонными завалами. Он сейчас борется за жизнь. А я ничем помочь не могу.

Потянулась здоровой рукой к шее. Нащупала крестик. Попыталась снять через голову, но тут же взвыла от боли.

Голубоглазый сообразив, помог мне снять золотую цепочку.

— Хочешь передать? — задал он верный вопрос.

Моргнула, подтвердив.

— Кому?

— З… ло… м…у.

Парень удивленно вздергивает брови вверх.

— Командиру, что ли?

Откуда мне знать. Я помню только его злые глаза.

— Передам, — ухмыляется боец. — Поправляйся давай.

— М! — мычу, давая понять, что хочу сказать ещё одну важную вещь.

Голубоглазый дергается в сторону и в следующий миг возвращается ко мне с листком, на котором я пишу: "Никому не рассказывай".

В тот момент я просто испугалась. Испугалась, что мужчина с яркими злыми очами решит найти меня, но не для того, чтобы поблагодарить, а чтобы обвинить. Наверное так будет лучше. Пусть никто не знает, о том, что случилось после взрыва. Пусть думают, что голубоглазый решил проверить черный выход и спас их. К нему претензий не будет. Он свой. А девочке, которая якобы сидела весь день в подсобке, а потом спокойно вышла из неё — нет.

— Ты сейчас не права, — сказал он, прежде чем уйти. — Вы всё равно встретитесь.

Над головой раздаётся встревоженное щебетание Вики и других ребят.

— Кира! Как ты?

Голубоглазый уходит.

— Блин… Это дьявольщина какая-то… Тебя ведь с нами не было.

— Да. В актовом её не было! — подтверждает кто-то из ребят.

— Но почему-то ты пострадала.

— Она была с нами! — перебила всех Вика. — Со мной и Машей.

Вот поэтому я попросила того бойца никому ничего не рассказывать. Никто не поверит мне. Вполне могут посчитать помощницей директрисы. Тем более, что она всегда выделяла меня среди других ребят. Вот это я называю — попадос.

— А… Во как! Под самый замес в музыкалку пришла, да, Кир? — продолжают допрос девчонки.

— Отвалите от неё! — шипит подруга.

Новый взрыв раздаётся так неожиданно, что вздрагивают абсолютно все. Некоторые ребята начинают плакать и тесниться друг к дружке, в поисках защиты. Я медленно поворачиваю голову влево, чтобы навсегда попрощаться с детством и мечтой.

Долгое лечение перелома, разработка пальцев и вердикт врачей: пианисткой мне не быть. Если те два бойца не выжили, то я ещё мало получила. Могла же тогда закричать, предупредить о коварной директрисе. Нет. Стояла и тормозила. До сих пор простить себе этого не могу. Если бы мама не развелась с отцом и не увезла меня на другой конец земли, я бы наверное не смогла жить в родном городе. Воспоминания того дня душили. Мне снились кошмары. А ещё мне снился холодный злой взгляд.

Очертания гостиной старинного особняка, принадлежащего семье Ризван, потихоньку проступали в моём сознании. Несколько медленных вдохов и длинный выход. Вот уже показался огонек камеры видеонаблюдения в уголке картины. Тяжелая люстра с множеством хрустальных побрякушек, грозящая упасть на меня. Мужчина, чей мускусный запах взял меня будто в капкан. И эти льдистые злые глаза. Вот он мой спаситель! Мой злодей. Живой. Спустя столько лет мы встретились вновь.

Осторожный поцелуй. Губы мужчины горячие и твёрдые. Поцелуй подразумевался нежный, трепетный, благодарный, но очень быстро из романтично чувственного он стал обжигающе острым, требовательным. Видимо что-то в этом мире не меняется. Например, реакция Марка на меня.

Свобода от груза прошлого волной пробежалась по моему телу, даря ему лёгкость, беззаботность. До тех пор, пока не схлестнулась с другой волной. Жаркой. Бешеной. Неутомимой.

Он меня не отпустит. Не теперь, когда видит в моих глазах желание простить его за зло, причиненное мне в порыве слепой страсти. И если в моем сердце поселяется долгожданный покой и смирением перед судьбой, в сердце мужчины с новой силой разгорается пожар черной страсти. И будто в подтверждение моих слов, босс хрипло обещает:

— Ты моя. Даже смерть не отберет тебя у меня. Никому не отдам. Никому и никогда.