Самая длинная ночь

6

Арман Рено блаженно вытянулся под покрывалом, повернулся на правый бок и с нежностью вспомнил личико спящей Элизы. Он спал в гостиной, потому что зеленоглазая ведьма не разрешила ему лечь в детской. Элиза проснется и перепугается! Да она даже в младенчестве не боялась своего дядю Армана, только он мог ее укачать.

Постелил он себе сам, принял душ и вот теперь лежал на неудобном диване и ждал рассвета.

Малышке нужна любовь, ничего больше, а уж этого у семейства Рено в избытке. Все, что причиталось его маленькому брату Франсуа, упрямому мальчишке, теперь достанется ей, золотоволосой принцессе Элль, и она выздоровеет, непременно выздоровеет, дайте только срок.

И не будет никаких проблем, мадемуазель Лидель… Лидделл! Какие могут быть проблемы рядом с родными!

Эта рыжая красотка Джессика… Она просто не знает, как обращаться с детьми, вот и все. Жила себе спокойно, без семьи, без собственных детей, и вдруг получила на свою голову целый мешок забот. Нет, она молодец, заботилась о малышке, это видно, любит ее, переживает за нее, но опыта у нее маловато.

Завтра она увидит мастер-класс. Элиза признает его за несколько минут.

Он закрыл глаза и замер со счастливой улыбкой на губах. Начинается новая жизнь. Удивительно, еще рано утром он чувствовал свинцовую усталость во всем теле, не слышал пения птиц, не видел красоты окружающего мира, а сейчас, после долгого, нервного, выматывающего перелета и бестолковой, суматошной встречи он полон сил и бодрости. Даже спать не хочется.

Как они все будут рады! Мама, тетушка Кло, Жак, Амели, все-все-все. Элиза утонет в их любви. Она будет купаться в ней, и жар их сердец растопит ледяной панцирь горя и тоски, сковавший бедную девочку.

Интересно, а по-французски она все еще говорит? Может быть, прости Господи, даже к лучшему, что она временно потеряла речь, – во Франции сразу заговорит на родном языке, а не на этом лающем американском.

Джессика, впрочем, говорит вполне пристойно. У нее речь образованной женщины…

То ли жара была виновата, то ли нервное возбуждение, но спать Арман не мог. Он ворочался и так, и этак, но сон не шел.

Вдобавок перед ним стояло личико Джессики. Злые зеленые глаза, полные слез. Закушенные розовые губки. Отчаяние во взгляде. Медная буря волос.

Арман заворочался еще сильнее. Таких женщин, как Джессика Лидель… Лидделл, он видел только на картинах старых мастеров. Эти кольца волос, эта прозрачная кожа, это совершенное тело, чьи контуры так соблазнительно подчеркивал тонкий халатик, а потом и эта немыслимая футболка. Лучше бы она ее вообще не одевала – Арман кричал на нее, а смотрел только на соски, откровенно проступившие под тонкой и туго натянутой тканью.

У нее, как и у всех рыжих, должны быть нежно-розовые, очень светлые и маленькие соски. Где-то он об этом читал…

Арман резко откинул простыню и сел, учащенно дыша. Еще не хватало! Какое ему дело до сосков Джессики Лидделл! Завтра они с Элизой летят в благословенную Францию…

Сверху, со стороны детской донесся тихий и полный отчаяния стон. Арман похолодел при этом звуке, а потом сорвался со своего неудобного ложа и в три прыжка одолел лестницу на второй этаж. Стон повторился, и впопыхах Арман даже не обратил внимания, что доносится он из комнаты по соседству с детской… Он-то шел к Элизе!

А попал к Джессике. И замер на пороге, не в силах оторвать глаз от открывшейся картины.

Лунный серебряный свет заливал комнату потоками нереального, фантастического свечения, и в этом мягком сиянии было отчетливо видно, что щеки спящей девушки мокры от слез, а нежные губы некрасиво искривлены в беззвучном плаче. Джессика спала поверх одеяла, в той самой футболке и трусиках, не столько прикрывавших, сколько подчеркивавших красоту ее тела и совершенство форм.

При виде этого зрелища Армана Рено вновь залило волной желания. Он вспомнил ее плечи, стройные ноги, ее коралловые губки, ее невозможные, сияющие изумрудами глаза.

Довольно неосторожно с ее стороны спать в таком виде под одной крышей с незнакомым мужчиной. А если бы Арман оказался насильником?

…Он прижимает к себе хрупкие плечи, и отчаянно бьющееся под ним тело только распаляет его желание. Рыжие волосы – бурей по подушке. Утонуть в них, расплескать их сияющую медь, зарыться лицом, спасаясь от ударов маленьких кулачков…

…Упругая грудь напряжена, девушка выгибается в его руках, стонет от ярости и бессилия, но в этом стоне уже звучат и иные нотки. Желание вспыхивает в изумрудных, потемневших от ярости глазах. Дикая кошка, гибкая пантера, маленький леопард – и вот уже тонкие пальцы впиваются в его могучие плечи, а укусы превращаются в поцелуи, и общий жар тел расплавляет Вселенную вокруг них…

Какого дьявола он приперся к ней в комнату, да еще в одних трусах?

– Джессика?

Она снова застонала, слезы с новой силой заструились по ее бледному личику. Арман расслышал, как искусанные губы прошептали бессвязно и горько:

– Я не могу смотреть… Доктор, им не было больно?.. Элли, голубка, ты меня не узнаешь?.. Ей нельзя одной…

Ничто не могло больше удержать Армана от прикосновения к этой коже… к этим нежным щекам… к губам…

Смущало только одно: Джессика Лидделл крепко спала, а он – стало быть, он действительно превращался в насильника.

Он медленно провел пальцем по ее губам, а затем поднес палец ко рту. Ощутил соль. Соль ее слез.

Чувствуя нарастающую тревогу, приподнял руку девушки, отпустил.

Рука мягко и безвольно упала.

Джессика Лидделл была истощена и измучена сверх всякой меры. В любую из ночей ее тяжкий сон со слезами и кошмарами грозил перейти в сон вечный. И тогда малышка Элли опять осталась бы одна, да еще наедине со своей мертвой теткой.

Его прошиб холодный пот при мысли о таком исходе, потом он разозлился, а еще потом расстроился.

Нельзя же ее оставлять одну, в таком-то состоянии? Но и ухаживать тут за ней…

Арман вздрогнул, потому что Джессика вдруг перевернулась набок, вцепилась в его руку и со вздохом облегчения прижалась к ней мокрой от слез щекой. Дыхание ее постепенно стало ровным, на высоких скулах проступил легкий румянец.

Арман стоял на коленях возле кровати и чувствовал себя одновременно полным идиотом – и необыкновенно счастливым человеком. Точно птица заснула на ладони…

Так он провел около часа, боясь потревожить сон Джессики, а потом осторожно высвободил онемевшую ладонь, придержав спящую девушку за плечо…

…и коснувшись при этом ее тела, как же иначе?

Его пронзило молнией. Ударило током. Затрясло в лихорадке. Обожгло лавой, ошпарило кипятком.

Ни одно сравнение не передавало и сотой доли истинных чувств, обуревавших Армана Рено. Он хотел эту женщину так, что разум отказывался работать, стыдливо уступая место инстинктам, здоровым, могучим и не обремененным условностями.

Арман Рено торопливо вернулся на свое осиротевшее ложе, натянул простыню до самого носа, а затем проделал необходимые операции для снятия сексуального напряжения: насчитал полторы тысячи овец с черным ухом, извлек квадратный корень из заведомо сложного интеграла, припомнил по именам всех Рено с семнадцатого века включительно, рассчитал в уме примерную сумму инвестиций, потребных для реставрации одной из старейших давилен в Руайя…

На рассвете Арман Рено заснул.

Он проснулся, словно от толчка, и некоторое время лежал, пытаясь понять, где находится. Наконец, вспомнив, вскинул запястье к глазам. Половина седьмого. Пора вставать.

Арман Рено прислушался – и похолодел. В доме было абсолютно тихо, как будто… как будто…

Как будто здесь не было больше ни одной живой души, кроме Армана Рено!

Желудок свернулся в комок. Он уже видел очами души своей пустую детскую, наспех выдвинутые полки детского шкафчика…

Судорожно подтянув трусы, барон Рено бросился по комнатам в поисках людей. Первая же дверь по коридору вела в спальню Джессики. Несомненно. Ее футболка лежала на постели. Единственная вещь. Все остальное исчезло. В комнате царил хаос, так, словно…

Так, словно в этой комнате спешно собрались куда-то и удрали!

Он метнулся по дому с криком: «Мадемуазель Лидделл!!! Джессика!!! Черт!!!», и это было последнее членораздельно произнесенное слово. Дальше из его груди вырывалось только рычание, смешанное с глухим стоном. Если она сделала это, рыжая тварь, ведьма, американская шлюха…

– Господи, что происходит?!

Он остановился, словно налетел на невидимую стену. Судорожно схватил ртом воздух и стал медленно приваливаться к стенке. Сердце билось почему-то в ушах.

Джессика стояла в дверях, видимо, кухни и изумленно смотрела на полуголого, всклокоченного мужчину с необыкновенно бледным лицом. Она была очень красива, Джессика Лидделл. И очень встревожена.

А потом Арман перевел глаза ниже и увидел две тонкие ручки, крепко обхватившие ногу Джессики. И серьезное, испуганное личико пятилетней девочки, с недетским ужасом смотревшей на него из-за ноги своей тети.

Черные глазенки были полны слез. Нежные губки некрасиво кривились. Синие тени под глазами стали глубже, золотые кольца волос разом развились и обвисли. Принцесса Элль, смертельно испуганная, дрожащая, затравленная, с диким ужасом смотрела на своего родного дядю, видя в нем исключительно угрозу для своего маленького сиротского мирка.

– Все в порядке, красотка Элли. Не пугайся и не плачь. Вот какой шум твой дядя поднял! Наверное, ему приснился плохой сон…

Чья бы корова мычала, ошарашенно подумала часть мозга Армана Рено. Плохие сны скорее по вашей части, мадемуазель… А сны Армана Рено, наоборот, вернее было бы отнести к ХОРОШИМ снам. Насыщенным таким снам, содержательным. После таких снов подростки обычно просыпаются с мокрым пятном на простыне, а потом отцы рассказывают им про секс…

Элиза не сводила черных угольев глаз с опасного чужака. Было видно, что звуки голоса Джессики ее успокаивают и придают хоть немного уверенности, но это выражение на лице маленькой девочки было невыносимо.

Арман почувствовал нечто, очень напоминавшее раскаяние.

– Я… я думал… я решил, что вы ее забрали.

Она вспыхнула.

– Я же сказала, что не собираюсь этого делать.

– Но ваша комната… Там такой хаос…

– Там всегда так. У меня не хватает времени на уборку. Что вы творите, Арман! Вы ее до смерти перепугали. Хорошо вы начинаете знакомство, нечего сказать.

С этими словами она подхватила Элисон на руки и понесла в кухню, шепча что-то ласковое ей на ушко. Потом из кухни донеслась тихая песенка, слов Арман не разобрал, а потом детский прерывистый вздох.

Арман с облегчением вздохнул. Вроде обошлось.

Bien, барон! Вы неподражаемы. Прекрасное начало большой дружбы с маленькой племянницей.

Он неловко потоптался в коридоре и рискнул войти в кухню, вернее, осторожно встать на пороге. Элиза сидела за столом и с интересом наблюдала за Джессикой, а та кружилась и напевала что-то очень веселое и нежное.

Девочка очень бледна и худа, это сразу бросается в глаза, однако все равно красавица. Эти золотые локоны в сочетании с черными глазенками прелестны.

Одета аккуратно и со вкусом, надо набавить ее рыжей тете еще один бал. Голубое платьице, белые носочки, удобные туфельки… Арман мог на глаз определить, что детские вещи куплены в хорошем магазине и стоят недешево. Рыжей пришлось нелегко, дети в наше время – удовольствие накладное.

Он уже открыл рот, чтобы спросить, можно ли ему позавтракать с дамами, но яростный взгляд изумрудных глаз заставил его промолчать. Не переставая кружиться, Джессика пропела в ритме песенки:

– Просто стойте на месте. Очень тихо.

Он глупо кивнул, чувствуя себя полным идиотом. Все, в чем она его вчера обвиняла, подтвердилось. Несдержанный, грубый эгоист, не умеющий вести себя с детьми. Уж теперь она наверняка не доверяет ему.

Чувствуя настоятельную потребность сказать хоть что-то, он промямлил:

– Как вы спали?

Она только возмущенно взглянула на него. Вообще-то она этого не помнила, потому что ночь была каким-то странным сплетением кошмаров и беспросветной тьмы – к этому Джессика уже привыкла за полгода. Обычно помогали таблетки, которые ей выписали в лечебнице, но вчера она их не выпила, поэтому дико болит голова. В любом случае, это не касается Армана Рено!

– Стойте там, кому сказано! Элли, посмотри, какие смешные сосиски! Это будут поросята, а мы с тобой будем их пасти на зеленой тарелочке… Стойте на месте, черт бы вас побрал!

Элли недоверчиво разглядывала пузатые розовые сосиски, а потом взяла одну руками и стала есть. Словно зверек, с горечью подумал Арман. Дикий зверек, понятия не имеющий о приличиях. Неужели все это последствия психической травмы?

– …Вот какая Элли умница! А теперь молоко с медом, чтобы были румяными щечки. И я с тобой за компанию. Ложечку мне… ложечку тебе… ложечку мне… ложечку тебе… Сядьте на стул, не торчите столбом… Ложечку тебе… Вы же кажетесь ей волосатым чудовищем… Ложечку мне… А великанов мы боимся, особенно великанов без штанов!

Строго говоря, сама Джессика тоже чувствовала себя крайне неуверенно при виде этого могучего торса, широкой груди, покрытой завитками жестких волос, длинных стройных ног атлета, а самое главное, при виде узких плавок, не скрывающих, а, скорее, подчеркивающих все, ну то есть абсолютно все достоинства Армана Рено.

– Еще ложечку… Я передумала, не садитесь, тихо уйдите и оденьтесь… А теперь вытрем губы салфеткой, как я учила тебя!

Арман почти уполз из кухни, а Джессика только сейчас поняла, какое напряжение охватило ее в присутствии незваного гостя. Она посмотрела на Элисон и увидела, что черные глаза опять полны слез. Девочка смотрела на дверь и с трудом сдерживала плач.

В следующие несколько минут Джессика довольно успешно изображала по очереди всех артистов цирка и смогла немного отвлечь Элли от мыслей об опасном незнакомце, а потом вновь появился Арман. Надо признать, он выглядел сногсшибательно. Белая рубашка оттеняла загар, черные брюки были безукоризненно отглажены.

Он усвоил урок и теперь просто сидел и смотрел на Элисон немного искоса, чтобы не встревожить ее прямым взглядом в упор. С немым и безбрежным счастьем во взоре черных огненных глаз.

А Джессика Лидделл исподтишка разглядывала его и дивилась тому, как одно его присутствие превратило ее, взрослую, уравновешенную, много пережившую женщину, в расплавленное желе. Что с ней творится? Откуда этот жар и холод, откуда слабость в ногах, откуда дурацкая улыбка?

В этот момент она поняла, что Арман повернулся к ней и внимательно за ней наблюдает. Его взгляд был еще хуже. Словно к сложенному хворосту поднесли спичку. Огонь вспыхнул где-то внизу живота и стремительно понесся по жилам, заставляя кровь бурлить и кипеть, плавя кости и мышцы.

Арман вздрогнул и отвел от нее взгляд. Потом жесткое лицо смягчилось, он наклонился вперед и тихо прошептал по-французски:

– Привет, красавица. Здравствуй, золотая Элль!

Его улыбка была такой… такой… У Джессики забилось сердце, а глаза немедленно наполнились слезами. Она уже знала, что сейчас произойдет. И когда Элисон с истерическим животным визгом бросилась к ней на руки и забилась в конвульсиях, когда ее начало бурно тошнить только что съеденным завтраком… Джессика старалась не смотреть на искаженное ужасом лицо Армана Рено. Ей было его искренне жаль.

Она нежно гладила золотые кудряшки и шептала орущей девочке на ухо:

– Это твой дядя Арман, маленькая…

– Опустите ее на пол.

Арман нахмурился, но Джессика больше не боялась. Она спокойно и очень тихо произнесла:

– Если я сейчас опущу ее на пол, она описается и начнет биться об пол, хватая меня за руки и за ноги. Вы этого хотите? Вы должны понять, Арман, что это не капризы и не избалованность. Это – болезнь, и на ее излечение требуются тонны, километры, моря любви, а не рациональный подход к воспитанию!

Арман поджал губы, но смолчал. Джессике было его жаль. Нелегко прирожденному лидеру оказаться в такой ситуации.

Он тихо и недовольно заметил:

– Все идет не так гладко, как я думал.

– Я вас предупреждала. Сами видите, ее нельзя просто забрать, когда она в таком состоянии.

– Да. Нельзя. Можно, я кофе выпью?

– Конечно. Только не делайте резких движений. Арман?

– А?

– Не расстраивайтесь. Дайте ей время.

– И сколько? Час? Неделю? Год, вечность?

Джессика опустила голову. Может быть, и так. Однажды Арману наскучит это, он признает свое поражение и уедет, а они с Элли останутся вместе. Ничто не будет им угрожать.

Очень жаль Армана Рено, но правде надо смотреть в глаза.

– Я не знаю, Арман. Правда, не знаю.