Самодива

– Спокойной ночи, Джейк.

Я пролетела по лестнице, дверь здания распахнулась и тихая Принстонская ночь поглотила меня. Я ускорила шаг, размышляя о сообщения Риты, о Джейке и его роли во всем этом и о том, что те насмешливые звезды всё это время должны были знать о событиях будущего.

– ДОБРЫЙ ВЕЧЕР МИСС Теа. Господин Риз ожидает вас?

Это была плохая идея, я поняла это в тот момент, когда увидела угрюмое лицо дворецкого. Он не пригласил меня внутрь и не сдвинулся ни на миллиметр от двери. Лишь взглянул на велосипед, который я позаимствовала у Риты – он стоял у стены, готовый вернуть меня обратно.

– Не уверена, что Риз ждет меня, нет. Это… спонтанный визит. Вас не затруднит сообщить ему, что я здесь?

Ему было сложно. Это сочилось из каждой поры его естества. Но по коридору разнесся голос:

– Скажи им, что я буду через минуту, Ферри. Мне лишь нужно найти эту чертову … –Затем он увидел меня и застыл. – Ты?

Старик отступил в сторону, чтобы Риз мог выйти и закрыть дверь.

– Что ты здесь делаешь?

Хороший вопрос. Было ясно, меня уже даже не впускали в его дом.

– Я хотела поговорить с тобой.

– О чём?

– Обо всём, что ты не рассказал мне.

Он напрягся – инстинкт животного, готовящегося к внезапному нападению.

– И о чём это?

– Ты очень хорошо знаешь.

– Нет. И к тому же у меня мало времени. Так что о чём бы ты ни пришла говорить – скажи это.

Его голос был спокоен, но он не оставил никаких сомнений о ледяной холодности. Я чувствовала себя униженной. Ниже, чем та отборная галька под его ногами.

– Теа, прошу тебя, скажи мне, зачем ты здесь?

– Я могу спросить тебя о том же.

– Меня? Это мой дом!

– Я думала, ты сказал, что уедешь.

– Планы изменились.

– Планы на вечеринку?

Он возможно и ответил бы, но грохочущий гул ворвался на подъездную дорожку, и мы были залиты светом двух гигантских фар. Открытый джип, забитый парнями, шумящими громче, чем двигатель и взрывная музыка вместе взятые.

Один из них спрыгнул и оказался лишь в паре дюймов от меня:

– Мило! Кто она?

Риз уже стоял между нами:

– Вернись в машину, Эван.

– Остынь, мужик. Я просто оценивал её. Она придет, да?

Риз оттолкнул его:

– Сядь в машину и заткнись!

Остальные смеялись, выкрикивая всякие гнусности, которые я старалась не слушать.

– В чём твоя проблема?

В этот раз Эван толкнул Риза.

– Я думал, что существует правило не приносить свои собственные закуски на пикник.

– Я сказал заткнись! – Голос Риза утонул в звуке музыки, двигателя и других звуков и шумов еще исходящих из джипа. – С каких это пор ты говоришь мне о правилах?

Он схватил Эвана и с такой яростью метнул его, что парень ударился о переднее колесо и рухнул на гравий. Остальные наблюдали. Риз снова схватил его, поднял и запихнул на переднее сидение.

– Не ты устанавливаешь правила, чертов ублюдок!

Кто-то выключил музыку. Гул двигателя был единственным оставшимся звуком.

– Убирайтесь из моего дома! Вон!

Они не стали ждать повтора этих слов. И я тоже. В тот момент, когда отъехал джип, я потянулась к велосипеду.

– Эй … – он развернул меня. Велосипед упал на землю, колеса закрутились. – Прости за всё это. Давай притворимся, что этого никогда не было.

– Притвориться? Иными словами всё забыть? – Я вырвалась из его рук. – Так не бывает, Риз.

Он поднял велосипед и прислонил его обратно к стене.

– Я уже извинился. Чего еще ты от меня ждешь?

– На данный момент – ничего.

– Ну же, я не хочу спорить. – Его голос понизился до обезоруживающего бархата. – Давай закончим разговор внутри. Затем я отвезу тебя в Форбс.

Высадить меня и освободиться? Всё по плану.

– Думаю, закуска уходит, Риз. Повеселись на пикнике.

Затем я села на велосипед и уехала. Он крикнул что-то мне вслед – это прозвучало как вопрос, но у меня больше не было ответов для него.

БЕН ОТКРЫЛ ДВЕРЬ, и его лицо зарделось от облегчения.

– Наконец-то! Я весь вечер звонил тебе. Аллея Плюща проглотила тебя целиком?

Я пропустила объяснения.

– Приглашение в Бостон всё еще в силе?

– Конечно.

– Когда ты едешь туда?

– Завтра, с другими. А что, в чем дело?

– Ты не возражаешь, если мы с тобой уедем сегодня вечером?

– Сегодня вечером?

Он осторожно вглядывался в мои глаза.

– Я думал, мы собирались пойти на вечеринку позже.

– Собирались. Я просто … Мне действительно нужно убраться отсюда, Бен.

Было очевидно, что изменение моих намерений не имело никакого отношения к нему, но он не колебался.

– Пойдем, я помогу тебе собраться.

Затем, не спрашивая больше ничего, он направился по коридору.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Ночь всех святых

ДОМОМ БЕНА ОКАЗАЛСЯ исторический особняк из красного кирпича в самом сердце Бостонского Бикон Хилла. Он принадлежал нескольким поколениям его семьи – и все еще был их собственностью, вот только теперь они приняли форму потускневших картин для прихожей.

Приехали мы поздно. Я боялась проводить ночь в чужом доме, одной, будучи расстроенной из–за Риза и его игр. Но я заснула, как только коснулась подушки щекой, а когда проснулась, Бен уже был внизу, читал.

– А вот и она! – Он закрыл книгу, выглядя посвежевшим и жизнерадостным. – Ты, наверно, умираешь с голоду. Готова исследовать местную кулинарию?

Схватив наши пальто, он спросил, какую часть Бостона я хотела бы увидеть первой. Я не много знала о городе. В основном Гарвард и то, что нашла в интернете.

– Гарвард – неплохая идея, на самом деле. Мы должны съездить туда, чтобы ты поняла, что пропустила. – Его рука проследила за воображаемой строкой субтитров в воздухе. – День из жизни Теи, если бы она отправилась в какую-то другой колледж.

Пойти в "другой колледж" было бы безопаснее, вдали от одержимых ритуалами профессоров искусства, загадочно исчезнувших родственников и неуловимых парней в двойном количестве, которые жили в поместьях с дворецкими. Но я оставила все это при себе, говоря Бену, что была готова к любой части Гарварда, которая, по его мнению, могла вызвать максимальную зависть.

Этим местом оказалась Площадь Гарварда. Безумно оживленная, заразительная, просто котел энергии – ничего общего с банальным Принстонским аналогом, Палмером. Три улицы пересекающиеся посередине, по которым несутся машины: гигантская звезда, готовая взорваться внутри себя самой. И куда бы ты не посмотрел, выбравшись за ворота кампуса, головокружительный калейдоскоп людей все время меняет свою форму.

Мы купили сэндвичей в местном гастрономе и моя экскурсия началась. Бен был ходячей энциклопедией. История школы. Названия зданий. Информация, которая бы даже профессиональному гиду прибавила бы плюсик. Но несмотря на его живые истории, я осталась холодна к кампусу. Там не было никакой таинственности белого камня; никаких уединенных местечек, арок или тайных уголков. Только строения из красного кирпича, увенчанные известной Гарвардской белой колокольней.

Когда я не могла больше выносить поездок по достопримечательностям, мы поехали в любимое кафе Бена, Чайный Люкс, чье меню предлагало более ста разновидностей чая. Он нашел свободное место у окна рядом с печатной машинкой и выставкой чайных наборов.

– Это напоминает мне о Льюисе Кэрролле. – Я приподняла один из чайников: пузо ментолового цвета, изогнутое, словно вздутый луг на шахматной основе.

– Из тебя бы получилась потрясающая Алиса – если бы ты только умела хныкать. Та девчонка все время это делала, а мне кажется, я никогда не слышал, чтобы ты жаловалась о чем-либо.

– Было бы странно, если бы я это делала.

– Почему? Никто здесь не идеален.

– Может и так. Но я не могу жаловаться только из–за того, что я в новой стране, которая до жути пугает меня. Лучше сначала попытаться разобраться со всем, так ведь? То есть... должна же быть причина, почему все происходит именно так, как происходит.

– Не знаю, со многим ли нужно разбираться. Всегда можно найти скрытый подтекст, но с нами, американцами, обычно то, что ты видишь и есть истина.

– Ага, если бы! – засмеялась я и достала чайный пакетик из чашки. Запах роз, сосны и ягод наполнил воздух. – Значит, если я Алиса, то ты – Безумный Шляпник?

– Я больше похож на Чеширского Кота. – Он сверкнул на меня преувеличенной ухмылкой. – Вот только исчезновение у меня выходит плохо.

И слава Богу. Слишком многие в моей жизни проявляли выдающийся талант к этому последнее время.

– Теа, пребывание в Америке действительно ощущается, как Страна Чудес?

– Так точно. Одно неверное движение, и мне снесут голову.

– Нет, серьезно. То что ты сказала, о замешательстве – я понимаю почему. Новое место, новые люди. Кроме того, Принстон определенно не обычное место. Даже мне пришлось привыкать, а я жил в штатах всю свою жизнь.

– Мне не показалось, что Принстон вводит тебя в замешательство.

– Разве?

– Совершенно. Что тоже похоже на Страну Чудес. Все здесь кажется такими... уверенными во всем, словно они никогда не делали ошибок и никогда не сделают. Тебе не кажется это безумием?

– Уверенность – это не плохо, это всего лишь тактика выживания.

– И все же... мне нравятся люди, которые могут ошибаться время от времени. Мы ведь все люди, не так ли? Стоит смириться с этим.

Пока он думал, что ответить на это, его телефон зазвонил. Он выключил звук, но увидев от кого вызов, решил ответить. Почти ничего не говорил какое-то время. Затем отключился и посмотрел на меня длинным, сдержанным взглядом.

– Это была Рита. У меня несколько пропущенных вызовов от нее.

– Все в порядке? У меня не было возможности попрощаться с ней.

Он медленно положил телефон, будто пытаясь свести звук от соприкасания со столом до минимума.

– Кто такой Риз?

Я почти подавилась последним глотком чая.

– А что?

– Какой-то парень по имени Риз искал тебя.

– Искал меня... где?

– Очевидно, он не нашел тебя у тебя в комнате, а твой телефон пересылает все время на голосовую почту. Так что он выследил Риту, и она сказала ему, что ты в Бостоне.

– Откуда она знает, что я здесь?

– Я написал ей письмо этим утром. Может, не стоило. – Он встал со стула. – Кем бы ни был этот парень, он хочет, чтобы ты позвонила ему. Я подожду снаружи.

– Бен, подожди. У меня даже телефона нет – я оставила его у тебя дома. Но даже если бы и был–

– Вот. Возьми мой. – Он пододвинул его ближе ко мне и написал что-то на салфетке. – Это наш адрес. Скорее всего он спросит его.

– О чем ты говоришь? Зачем Ризу твой адрес?

– Рита сказала, что он отправился в Бостон, что должен тебе какое-то извинение. Сейчас он должен быть уже в городе. Приходи ко мне, когда закончишь, я буду у киоска через дорогу.

Я смотрела, как он уходит. И в этот момент моя последняя надежда на мирные осенние каникулы растворилась в свете уличных фонарей.

БЕН БЫЛ ПРАВ: РИЗ попросил адрес. И к тому времени, как мы добрались до дома, он уже ждал нас там.

Они обменялись короткими приветствиями. Ризу удалось скрыть недовольство моим другом, но не достаточно, чтобы принять приглашение войти.

– Спасибо. Честно. Но давай не затягивать. Я подожду, пока Теа соберет свои вещи.

– Почему это я должна собирать свои вещи?

– Потому что я не уеду без тебя.

Чтобы избежать аргументов со стороны Бена, я промолчала, пока он не зашел в дом.

Риз проверил час.

– У нас есть пятнадцать минут. Успеешь?

– Пятнадцать минут до чего?

– До того, как нам нужно будет ехать.

– Риз, я никуда не уеду.

Он улыбнулся и попытался обнять меня.

– Хорошо, я приму еще одно наказание, если хочешь. Однако, по всем стандартам, того, как ты исчезла сегодня, будет достаточно.

– Я никого не пыталась наказать.

– Нет? Тогда странно, что мне пришлось проснуться сегодня и увидеть, что моя пленница сбежала. Почему ты ушла от меня?

– От тебя? Тебе не приходило на ум, что не все, что я делаю, касается тебя?

– Приходило, и довольно таки часто. Но приходило ли тебе на ум, что все, что делаю я, касается тебя?

– Включая прошлую ночь?

– Прости меня за эту ночь. – Улыбка исчезла. – Есть вещи, которые я не в силах изменить, Теа. Даже для тебя.

– Какие вещи? Парней в джипе?

– Парни в джипе – это всего лишь привычка. Я не подпущу их близко к тебе снова.

– У тебя есть другие привычки? Возможно, пикники?

Вздох. Я не слышала от него вздохов, думала, он не способен на них.

– Это больше, чем привычка. Это часть меня.

– Так ты хочешь, чтобы я притворилась, что это не волнует меня? Чтобы я просто отходила в сторону, не задавая вопросов, когда тебе нужны будут перерывы от меня?

Его взгляд охватил улицу в поисках возможного ответа. Затем вернулся ко мне с наиболее подходящим для него:

– Просто будь со мной. Это так сложно? Мне не нужны перерывы от тебя, наоборот. Я изо всех сил буду стараться делать все, как ты того хочешь. Но не могу объяснить ничего сейчас.

– Почему?

– Потому что нам нужно уезжать.

– Возможно, тебе и нужно. Мне – нет.

– Ладно, вот наш план. – Он озвучил "план" прямо мне в ухо: – Во-первых, нас ждет паром. Это единственный способ добраться туда, куда я хочу отвезти тебя. И не спрашивай меня, где это – ты знаешь, я не люблю, когда портят мои сюрпризы. Во–вторых, для меня все это дело со свиданиями в новинку, так что очевидно, что я лажаю все время. Но так будет не всегда, обещаю

– Я думала, ты не даешь обещаний, которые не можешь сдержать.

– Не даю. А в–третьих, нам нужно перестать ругаться. Я в твоих руках, только скажи, и я уйду.

Мне нечего было говорить. Я все еще была расстроена из–за вечера пятницы. И да, мне пришлось сбежать от него. Но теперь, когда он поехал за мной в Бостон, чтобы извиниться, моя злость испарилась, и он знал это.

– Иди за своими вещами. И поскорее.

Когда я вошла, Бен сидел на кушетке, держа в руках журнал. Он ничего не спросил, просто поднял взгляд и ждал, пока я заговорю первой.

– Бен, он... он хочет, чтобы я поехала с ним.

– Конечно, хочет. Я понимаю.

– Но я чувствую себя ужасно, особенно после того, как заставила тебя ехать допоздна вчера.

– Не волнуйся обо мне. Остальные приедут сегодня, и это место превратится в дурдом. Рад только, что нам удалось провести день наедине.

– Да, я тоже, но... – я замолчала. Какое право у меня было говорит с ним таким образом, словно он – отвергнутая жертва?

– Теа, не мучайся виной. Тебе нравится этот парень, да?

Я кивнула, надеясь, что подтверждала только то, что он уже знал.

– А парню определенно нравишься ты, иначе бы он не ехал пол пути до Восточного Берега в поисках тебя. Так что, здесь мало что можно обсудить.

– Ну, хорошо, я не буду. – Не ищи подтекста. То, что ты видишь и есть истина. – И все же, ты мой друг, и я не хочу расстраивать тебя.

– Друзья не должны расстраиваться, когда ты слушаешь свое сердце. – И тут появилась та его смущенная улыбка, которую я так любила. – А если и расстраиваются, ты все равно должна слушать свое сердце. Я бы так и поступил.

КАК ТОЛЬКО МЫ ВЫЕХАЛИ, Риз позвонил кому-то и спросил, готов ли коттедж.

– Он должен быть готов к моему прибытию. – Он положил трубку, выглядя раздраженным. – Джейк уехал сегодня днем. Не понимаю, чего они так долго.

Это и был сюрприз, который он и не подозревал, что сделал для меня: скрытый отпуск, который напомнит мне о его брате. Я могла только представлять, что ожидало меня в этом загадочном коттедже. Вещи принадлежащие Джейку? Его фотографии повсюду?

Я мало что говорила все оставшееся время поездки; Риз наверно подумал, что я устала. После парома мы какое-то время ехали по извилистым дорогам, пока машина, наконец, не остановилась. Фары выключились. В их доме автоматический фонарь светился сквозь непотревоженную темноту.

– Не бойся ты так, в коттедже нет призраков. – Он открыл для меня пассажирскую дверь. – Хотя, одно–два привидения не помешает. Ночью здесь становится совсем тихо.

"Коттеджем" оказалась ошеломляющая современная вилла, растянувшаяся высоко над океаном. Спереди был забор, (высокий, для большей приватности), но задняя сторона еще лучше обеспечивала уединенность. Сперва открывался вид на широкие просторные окна от от пола до потолка. Затем на кирпичную веранду. Бесконечный бассейн. А за всем этим – верхушки деревьев и вода, невидимая до рассвета.

Анонимные руки, которые приготовили дом к приезду Риза оставили включенным фонарь, и мягкий желтый свет освещал несколько первых ступеней и сервированный стол со свечами и бутылкой вина.

– Мартас–Винъярд. – Он обхватил меня руками и указал на темноту перед нами. – Это остров на юге от мыса Кейп Код. Мы приезжали сюда многие годы.

Это "мы" прозвучало так, словно кто-то другой, пропавший, мог войти на веранду в любое мгновение.

– Ты не представляешь, что сделала со мной, когда уехала так внезапно. Или представляешь? – Он наклонился и поцеловал меня в шею, но почувствовал мою дрожь. – Мой Бог, ты так замерзла! Пойдем, найдем что-то теплое. И еду.

Пока он исследовал холодильник в поисках того, что можно было съесть на ужин, я взяла пиджак в прихожей. Когда я вернулась в гостиную, он уже шел с двумя полными тарелками и багетом.

– Помочь?

– Нет, просто дай мне минутку. Кстати. смотри, что у меня для тебя есть.

Он указал в конец комнаты, и я только сейчас заметила огромное фортепиано в углу возле камина. Партитуры были выставлены на крышке, и одна из них была открыта на подставке. Я подошла ближе, достаточно близко.

Краем уха я слышала шаги Риза, поток воздуха из–за открытой двери, его шаги наружу, стук посуды о стол. Но комната и все в ней превратилось в туман. Я могла видеть только ноты на этих страницах, ноты, которые я любила: Новый этюд Шопена в фа–минор.

Это был единственный след пребывания Джейка, упущенный теми, кто убирал за ним дом. Они стерли его с клавиш, дверных ручек, тарелок и стаканов и каждого предмета мебели. Но музыка сумела смешаться со всем достаточно, чтобы не быть стертой. Возможно он оставил страницы там нарочно, закодированное "добро пожаловать", которое только я могла понять. Или, в спешке, он просто забыл их закрыть. В любом случае, он играл мой этюд в этой комнате.

– Фортепиано или я. Выбирай быстро. – Риз стоял у двери, распахнув ее.

Мне хотелось сказать ему правду. Затем я вспомнила последние двадцать четыре часа: сцена в Галечнике, его все еще не объясненное отсутствие. Теперь мы были квиты. Тайна за тайну.

Во время ужина я не могла перестать представлять Джейка в этом доме. Что если, как и его брат, он привозил девушек в свой роскошный коттедж на берегу Кейп Кода? Показывал остров. Наливал вино в уличной темноте. Рассказывал им, восхищенным, о созвездиях. Играл для них на фортепиано.

– Почему он тут был? Я имею в виду... Джейк. – Его имя застыло в воздухе на секунду. – Проводил осенние каникулы на острове?

– Как всегда. И я планировал устроить путешествие–сюрприз на юг. Но когда узнал, что ты в Бостоне, план изменился.

Он изменился, но не так, как думал Риз. Как и те призраки, о которых он мечтал, я вошла в этот дом много раньше, чем он привез меня. Я вошла сюда, смеялась здесь и существовала на протяжении всей ночи и следующий день – потому что кто-то другой представлял меня здесь с помощью самой красивой музыки, которую я когда-либо слышала.

– О чем ты думаешь?

– Я? – Впервые я поняла, что правда также может быть ложью. – О том, что твоего брата выкинули отсюда сегодня из–за меня.

– Это как посмотреть.

Смотреть на это, по правде, можно было только с одной стороны: Джейк не забыл обо мне. Не мог, если играл этот этюд.

– Не нужно говорить, что я в долгу перед моим уступчивым братом. – Риз взял меня за руку и я последовала за ним через гостиную, коридор и в спальню. – Но хватит о Джейке. Или о ком-либо еще.

Моя одежда соскользнула на пол, и тело позволило Ризу затащить меня под себя на кровать – не противилось, а покорилось ему, ожидая.

– Не бойся меня. – Его пальцы сжимали мою тазовую кость, готовясь двинуться дальше. – Я остановлюсь, как только ты скажешь мне, обещаю.

Мне казалось, что Джейк был там. С нами в той комнате. Так ли ты представлял это? Меня, принадлежащую твоему брату? Этого ли ты хотел?

Одной рукой он пригвоздил обе мои в подушке, другой разделяя мои колени.

– Риз, отпусти мои руки. Я не буду останавливать тебя в этот раз.

– Тшш... – Его дыхание наполнило мое ухо. – Не это я собираюсь сделать.

– Сделать что?

– То, из–за чего ты паниковала с момента, как я положил тебя на эту кровать. Ты никогда не дрожала так в моих руках! – Его рука продолжала путь вверх по моим ногам. – Я понятия не имел, что это будет твой первый раз. Поэтому не буду заходить пока на эту территорию. Только через мой труп.

– Почему?

– Потому что... – Он провел ногтями по моему бедру до живота, пока я не возжелала его. – Потому что... ты чертовски прекрасная вещь... Мне хочется сделать с тобой все первым...

Его рот нашел мою шею, и я почувствовала, как взрывается все мое тело. Сначала он сильно надавил, обрушивая язык на участок кожи, все еще влажный от его губ, затем смягчился, пока его дыхание не стало единственным, что я ощущала. Он подождал, затем повторил действие, только на этот раз намного жестче, опускаясь на мою шею, словно долгое время он жаждал ее, но все это только для того, чтобы снова отстраниться, оставляя меня желать больше этого поцелуя, огня его прикосновения. Когда же я взмолилась, я почувствовала его пальцы, раздвигающие мои бедра и медленно скользящие в меня, настолько далеко, насколько это было возможно, чтобы не причинить мне боль. Затем, внезапно, они вошли дальше в тот момент, когда его рот накрыл мой, лишая меня дара речи в его руках.

– ПРОСТИ, ЧТО?! – РИЗ ПОДАВИЛСЯ, выплевывая кофе обратно в чашку. – Карнеги... тот, что в Нью-Йорке?

– Да, тот.

Он уставился на меня, словно я сказала ему, что бросаю колледж ради стриптиза.

– И что они тебя попросили сыграть?

Я сказала ему. Он разразился смехом. Подошел к одному из окон и, остановившись там, посмотрел в чистое небо. Когда он повернулся, на его лице не осталось и следа смеха.

– Понятия не имел, что ты настолько хороша. Но Альбенис чертовски сложен, и четыре недели – это ничто. Надеюсь, что приезд сюда не был ошибкой.

– Риз, я справлюсь. – Мой голос прозвучал намного увереннее, чем я себя чувствовала. – Мне просто нужно много практиковаться, вот и все.

– Много? Тебе нужно впитать каждую ноту в свою кровь, словно героин!

– Значит, я буду под кайфом от вас обоих? – Я улыбнулась, но не он. – Ладно, хватит запугивать меня. Четыре недели это много. А пока, я думала, ты захочешь показать мне остров.

– Остров может подождать. Посмотрим чуть–чуть то там, то здесь, когда тебе нужен будет отдых от тюрьмы.

Последующие несколько дней "тюрьма" принадлежала только мне. Он понял, что практика игры на фортепиано требовала одиночества, и границы сами выставлялись, когда бы я ни собиралась играть.

Сначала, я думала, что Джейк все еще беспокоит меня. Находиться в одних комнатах, касаться тех же вещей. Было невозможно сказать, что принадлежало ему, а что – Ризу. Средства личной гигиены в душе. Одежда за раздвижными дверьми (аккуратно развешенные рубашки, сложенные свитера и джинсы), ничего из того, что Риз привез с собой. Может, братья носили одну одежду, когда оказывались на острове? Но были вещи, которые явно принадлежали Джейку. Открытые ноты Шопена. Карта звездного неба, оставленная на кофейном столике.

Но, неминуемо, эти напоминания стали меркнуть, чем больше времени мы находились в доме. А что касается экскурсий по острову "то тут, то там", ему много что было мне показать: исторические города, бухты, пляжи, даже качели с 1876 года, которые являются самыми старыми в Америке. Но местом, которое украло мое сердце, стал маяк, стоящий в изоляции между пестрых скал.

Мы забрались по винтовой лестнице на, как назвал ее Риз, галерею – обрамленную перилами террасу, которая окружала башню. Внизу изгибался западный берег, обросший растянувшейся сухой травой, из–за которой скалы выглядели мохнатыми, словно золотая спина гончей.

– Индейцы называли это место Аквинна. – Он обнял меня, позволяя ветру бушевать вокруг нас. – Это значит "конец острова". Но он концом он является лишь при приливе. Видишь те скалы? – Он указал на холмистые клочки красного, коричневого и цвета охры, о которые разбивались волны, в десятках метров снизу. – Когда вода омывает их, конец острова снова приближается. Маяк уже однажды переносили, чтобы спасти от обрушивающейся глины.

– Глины?

– Скалы полностью состоят из глины, образованные ледниками сотни миллионов лет назад.

– Сотни... миллионов? – Внезапно, древнегреческая глина показалась любой, но никак не древней. – Жаль, что воды наконец побеждают.

– Эрозия всегда выигрывает, – сказал он тихо. – Ничто не возможно уберечь от нее на протяжении вечности.

Мне казалось, будто это предупреждение. Но о чем? Целый остров разрушался под нашими ногами, невидимо, даже пока мы говорили. И я, была ли я в безопасности на этом острове? Или приехала сюда с кем-то, кто, как и те волны, всегда побеждал?

Мы не вернулись в дом после наступления темноты. Риз хотел хотел поужинать на полу перед камином, среди подушек и свечей, чье отражение танцевало в завораживающей панике на потолке, когда случайный сквозняк пробирался по комнате.

– Готова? – Мы закончили есть, так что он поднял меня с пола.

– Готова... для чего?

Он подошел к фортепиано, открыл страницы Альбениса и поставил их на подставку.

– Я не думаю, Риз.

– А почему нет? Ты и так уже мне задолжала. К тому же, нельзя быть такой скромной и играть подобную музыку. Так что давай послушаем.

Он обошел меня сзади и погрузился в диванные подушки, создавая иллюзию, что я одна в комнате. Но ничего не помогало, я все еще чувствовала его. Его, наблюдающего за мной и готового слушать. И поглощать. И судить.

Поспешили звуки: стеклянные бусы, рассыпающиеся по испанской улице, когда ожерелье было сорвано с плеч девушки. Но бус было недостаточно. Эту улицу должна была заполнить летняя гроза, разбиваясь, рассыпаясь по брусчатке, превращаясь в пыль.

Ко времени, как я дошла до более медленной средней части, пьеса стала пустой. Безжизненной. Исчезла ее красота.

– Я же говорила... – Мои руки упали. Я даже смотреть на него не могла. Затем...

Губы. На моей лопатке. И он, опускающийся на скамью рядом со мной.

– Видишь? – Он опустил мою руку на ширинку своих джинс. Все внутри взрывалось, твердое от пульсации, словно музыка все еще пронзала его волнами. – Вот что ты делаешь со мной, когда играешь. – Затем он позволил моей руке соскользнуть. – Теперь тебе нужно безумие Албениса. Ты овладела техникой. Но тебе не хватает пока Испании.

– Я никогда ее не обрету. Я никогда даже не была в Испании.

– Туда я и собирался тебя отвезти.

Страницы вернулись к началу, и его голос стал мягким, далеким, словно раздавался в другом времени:

– Албенис называл ее Астурией, но музыка совершенно не связана с северной Испанией. Ее сердце на юге, во фламенко Андалузии. Представь огонь. По–испански "flama" значит "огонь".

– Я не слышу огня в этом этюде.

– Потому что все пускаются галопом в этой пьесе, пытаясь выставить себя в выгодном свете. И в итоге Альбенис превращается в фугу Баха! Фламенко иное. Это не скорость или громкие потоки музыки. Это контраст. Быстрота против медлительности. Громкость против тишины. Так начни же с шепота. И продолжай благородно, вот так...

Смущенные ноты раздались под его пальцами. Неуверенные, показывающие свои головы лишь на секунду.

– И тогда начинается легенда, правильно? – Он погладил титульную страницу, где жирным курсивом было выведено Астурия (Лейенда). – Помни, ничто и никто не безопасно в легендах.

– В каких легендах?

В данном случае, легендах о Андалузийских цыганках, чью горячую кровь подпитывали ритмы фламенко. Они погибали за любовь, как того не делали другие, так что можешь представить, сколько страсти слышалось в их музыке? Такой мужчина мог влюбиться в тебя, почитать и положить свою жизнь и будущее у твоих ног. Но как только ты заставишь его ревновать, ставки сделаны.

Он проиграл следующую фразу, задерживая последнюю октаву на долю секунды, затем проиграл ее с обоих сторон фортепиано.

– Превращай каждый звук в угрозу, пока играешь. Делай паузы. Стремись отомстить. Затем бей. Не думай, просто бей. Взрывай.

Он продолжил играть, отбивая октавы. И при каждой из них тишина казалась завораживающей. Она поражала звуками, которые ты никогда не слышал. Потому что в этих вспышках тишины, когда время замирало, ты с нетерпением ждал музыки, которая должна последовать.

– Каков вердикт? – Он посмотрел на меня, улыбаясь. – Ты не произнесла ни слова.

Что я могла сказать? Это больше не был парень, который смеялся над музыкой. Теперь он говорил об Андалузийских ночах, цыганах, фламенко и том безумии, которое они могли привнести в меня. Когда он перестал играть, я уже чувствовала это безумие.

– Сыграй остальное для меня. Пожалуйста.

Он поднялся со скамьи.

– Для остальной части нам нужно что-то другое.

CD скользнул в проигрыватель. Гитара. Нежная, почти такая же хрупкая, как звук бокалов в Луизе. Это была та же пьеса Альбениса, только переделанная, несущая смиренность, которую никогда нельзя было бы извлечь из фортепиано. Музыка лилась, почти незаметно, подавляемая силой воздуха, циркулирующего по комнате.

Он поднял меня на ноги и мы раздели друг друга, тихо, но быстро, под ритм гитары. Его лицо опустилось на мою кожу. Если бы он остановился, мне бы пришлось молить его не прекращать, но его губы опустились к моим бедрам, раздвигая их и входя в меня языком, сводя с ума, заставляя желать его рта, всего его, раствориться в нем, повиноваться его любому капризу. Он взял меня, не давая возможности сказать да или нет, дыша в меня, оставляя шторм поцелуев в местах, о существовании который внутри меня я и не знала, открывая меня, увлажняя, атакуя меня этими фантастическими губами, которые могли быть невероятно мягкими и в то же время совершенно грубыми, пока он не заставил меня кончить, и я почувствовала, как он поглощает все ртом и языком, каждую каплю меня. Когда он поднялся на ноги и коснулся моей щеки, она все еще была влажной. Затем он зарылся лицом мне в волосы и прошептал:

– Я тысячу раз делал это в мыслях, но ты на вкус намного лучше, чем я мог представить.

Слова наполнили мое тело. Не осталось и сантиметра моего тела, который бы не жаждал его, не принадлежал бы ему полностью и не ощущал бы мир в его прикосновении. Я хотела продолжить целовать его, сделать для него все, сделать с ним то, что завело бы его и заставило кончить, но он уже отстранился.

Я притянула его назад.

– Возьми меня. Возьми любым способом, которым хочешь.

Секунду он боролся со своим решение, затем встал налить себе выпить. Пустой стакан опустился на стол, и я принялась целовать его – его шею, плечи, грудь, но когда я добралась до живота, он остановил меня. Я опустила его руки, пока они не сжались вокруг края стола и остались там. Затем я поцеловала его еще раз:

– Теперь моя очередь. Позволь мне.

ПОЗЖЕ ТОЙ НОЧЬЮ, засыпая в его объятиях, я впервые мечтала, чтобы он никогда не узнал обо мне и Джейке.

Шепот над моим ухом разбудил меня, но я не могла разобрать слов. Что-то на счет розыгрыша.

– Так что же ты выберешь? – Риз лежал рядом со мной, уже одетый. – Что-то одно.

– Розыгрыш или что?

– Мило. Это твой первый Хэллоуин, не так ли?

Я кивнула, глаза были полуприкрыты из–за еще не отступившего сна.

– Или угощение. Это значит, что тебе придется угостить меня конфетой. Вот только я не вижу ни одной поблизости.

– А розыгрыш?

– На твоем месте я бы держался подальше от этого выбора. Там, откуда мы родом, розыгрыши – это серьезное дело.

– Мы?

– Моя семья. Я ирландец.

Мы встретились больше месяца назад, а я столько всего еще не знала о нем. Отчасти это была моя вина. Я видела, как другие девочки шпионили за своими парнями – рыскали в интернете, проверяли телефоны парней, читали их письма, все, что Риз называл "фоновые проверки" и даже больше – так что я поклялась никогда не быть одержимо любопытной. Но с ним, любое здравое любопытство не было вариантом. Или же было?

Я перекатилась по кровати ближе к нему.

– Когда ты уехал из Ирландии?

– Я не уезжал. Никогда там и не жил. Всегда хотел, но не вышло.

– Почему?

– Потому что не все зависит от меня, Теа.

– Сложно было представить его желающего что-либо, но не способного это получить.

– Звучит так, словно ты прикован к Нью–Джерси.

– Может и... прикован. Но давай оставим мою мечту в покое. Суть в том, что именно там началась традиция "розыгрыш или угощение".

– В Ирландии?

– Среди всех мест. Конечно, они это называли не так. Ирландское название для этого – душевный вызов.

– Как "обнажение души"?

– Ха, никогда не думал в таком свете. Но нет, это моление за души усопших. Кельты верили, что в ночь 31 октября граница между мирами живых и мертвых исчезала. И если бедняки стучали в дверь той ночью, нужно было дать им еды, а они в обмен молились за тебя за души мертвых.

Я попыталась представить слушающих мертвых в октябрьскую ночь в Ирландии. Истощенных. С широко раскрытыми глазами. Толпящихся на дождливых улицах Дублина.

– А если ты не давал им еду?

– Тогда тебя очень, очень плохо разыгрывали. – Он нырнул под одеяло и принялся всюду меня целовать.

– Риз, подожди. Теперь моя очередь.

– Какая очередь?

– Бросать вызов твоей душе.

– Моей? – Его голова вынырнула наружу: бардак на голове, щеки красные. – Не думаю.

– Потому что ты не любишь обнажать свою душу?

– И поэтому тоже. Ты не можешь меня разыгрывать, если должна угостить. Я приготовлю нам завтрак.

Завтрак был не совсем тем, о чем он мог позаботиться, учитывая, что уже был почти час дня. Пока запах жареных яиц и какого-то мяса распространялся по дому, я ждала в гостиной. Комната была уставлена безукоризненно. Металл. Стекло. Кожа. Перетекающие одно в другое простыми, минималистическими формами. Один только камин представлял собой линию речных камней собранных под нишей в стене – одно прикосновение к пульту управления, и пламя извергалось прямо из камней. Никаких других декораций, стены были пусты. Кроме одной, которая удостоилась легкого снисхождения. Знак, что, как бы то ни было, у дома было сердце.

Книги.

Около двадцати книг стояли на единственной полке. Она выглядела как увеличенная кардиограмма, чьи изгибы были сделаны из стали и прикованы к стене, вбирая в каждый внутренний зубчик максимум книг. Блестящие маленькие томы идеально гнездились в этих слотах. И лишь на самом краю, где сердцебиение в последний раз опускалось вниз, стояла одинокая книга с растрепанным корешком и изношенными углами, склонившись под углом.

Я взяла ее. Райнер Мария Рильке. Два слова на обложке, “Новые поэмы”, были настолько непримечательны, что я даже засомневалась, было ли это название. Но следующее название из трех имен ожидало через несколько страниц. Орфей. Эвридика. Гермес.

Поэма была длинной и мне не удалось ее прочесть, потому что внизу, под печатным текстом, было красное пятно. Две линии, добавленные от руки, были написаны крошечными, но различимыми буквами, красиво закругленными и с длинными петлями.

Я узнаю тебя

даже в смерти

Что за обещание, или угроза, это была? И кто мог сделать это в здравом уме? Может, один из пропавших без вести предков написал это любовное послание своей половинке многие годы тому назад. А что, если это было написано от руки Джейка? Это был и его дом тоже. Его книги. Наверно он подумал, что я могла бы пролистать их, когда Риз привезет меня сюда. И, как и раскрытая пьеса Шопена на фортепиано, том Рильке стратегически располагался на конце полки, где я определенно должна была его заметить.

– Еда подана. – Риз забрал книгу у меня из рук и поставил ее к остальным. – Ты, должно быть, умираешь с голоду.

– Кажется, тема сегодняшнего дня – смерть. Я только что прочла о...

– Я знаю, что ты читала.

– О рукописной записке?

Он пожал плечами.

– Книги проходят через многие руки. Люди имеют привычку делать заметки.

– Это больше, чем просто заметка.

– Мы коллекционируем старинные издания, Теа. А они поступают к нам со своим багажом. – Все в нем, казалось, имело свой багаж. Он продолжал уклоняться от моих вопросов даже сейчас. – Кстати, я не знал, что ты любишь поэзию.

– Не всю.

– Кто твои любимые поэты?

– Неруда, Руми, Э.Э. Каммингс.

– Ты читала моего однофамильца? Каммингс был бы рад узнать, что он популярен в Болгарии.

– Это твоя фамилия?

– Риз Каммингс? Нет, Боже упаси! Эстлин.

Я припомнила, что второе Э в Э.Э. Каммингс значило Эстлин. Коротко и поразительно, словно звук сосулек разбивающихся на ветру.

– А кто твои любимые?

– Оставим это на десерт. Теперь давай есть.

Но еда не была нам суждена в тот день. Едва мы прикоснулись в тарелкам, раздался дверной звонок.

– Кармела здесь! Пошли, она умирает, так хочет познакомиться с тобой.

Все в этой женщине источало жизнерадостность: развивающаяся ткань обрамляющая различными цветами ее выдающуюся фигуру; морщинки, источающие смех из живых черных глаз; и больше, чем что-либо – изобилующий энергией акцент, доносящий его голос в каждый уголок дома.

– ¡Hola! Как Вы, сеньор Риз?

– Очень хорошо, спасибо, Кармелита. – Он бросился ей в руки для самого долгого объятия, которого он удостаивал кого-либо у меня на глазах, затем повернулся ко мне: – Кармела очень близкий друг нашей семьи. Она родилась на Коста–Дель–Соль, но сейчас живет здесь, на острове. Следит за домом для нас, что мы очень ценим.

– Значит хватит преследовать милых студенток и приезжай сюда чаще! – Ее улыбка превратилась в широкий полумесяц, пока она осматривала меня сверху–донизу. – Ай, сеньор Риз, она так красива, ваша девушка!

Девушка?

Он ее не исправил, лишь обвил меня рукой.

– Да, это так, не правда ли? Но теперь дело за тобой, Кармелита, пусть она сегодня выглядит потрясающей испанкой для меня.

– Claro, из нее получится идеальная bruja ¹¹

– А это, – вздрогнул Риз, словно он совершил грех, ведомый только им двоим, – именно то, чего я не хочу.

– Из меня получится идеальный кто?

– Идеальная ты. – Он поцеловал меня в щеку. – Иди, готовься. Я вернусь в шесть.

ПРЕВРАЩЕНИЕ ИЗ «ТАКОЙ КРАСИВОЙ» в "потрясающую испанку" стало испытанием. Оно включало в себя не только соответствующие и необходимые внешние изменения, но и удовлетворение любопытства Кармелы.

– Как тебя зовут, niña ¹²?

– Теа.

– ¡Muy bonito! ¹³ Теа... как бриз над Средиземным морем.

Она наполнила ванную и поднесла мило к носу для быстрого вдоха, прежде чем протянула его мне.

– Настоящее кастильское мыло из оливкового масла – зеленого золота Андалузии. Когда закончишь, твоя кожа будет источать запах оливы.

– Откуда у Риза здесь настоящее испанское мыло?

– Потому что хотя бы иногда он слушает, что я ему говорю! – Видимо, совет Ризу по поводу мыла вызывал у нее искреннюю гордость. – Я была их управляющей многие годы; он знает, что может полностью доверять мне... А теперь поспеши, лезь в ванну! Я пойду налью бокальчик вина и потом сможем приступить к твоему макияжу.

Должно быть, "бокальчик" подразумевало несколько доливаний, так как она вернулась с полупустой бутылкой.

– Так расскажи, как вы встретились с сеньором Ризом?

– На учебе.

– Встретились на учебе и влюбились? – Она наблюдала, как я скручивала волосы, чтобы выжать из них воду. – Не стесняйся, можешь рассказать Кармеле все. Это была любовь с первого взгляда, правда?

– По крайней мере для меня. – Технически, для меня это не было правдой. Если только "первый взгляд" не включал Джейка.

– Только для тебя? Ах, pero, niña ¹⁴, у него ведь на лице все написано! Мальчик наконец влюбился. Много времени прошло с... – Она усадила меня перед банным зеркалом и встала позади меня с расческой в руках, сомневаясь.

– Много времени с чего, Кармела?

– С того, как я давала своему рту отдых! – Расческа наконец отважилась пройтись по моим волосам. – Старики, мы живем прошлым; оно заглушает звуки приближающейся смерти. Но давно забытые вещи не должны волновать такую молодую девушку, как тебя.

Я слышала эти слова ранее – от родителей, от Джилс, от каждого, кто жил прошлым, но не хотел, чтобы я им интересовалась. И все же, если эти "давно забытые вещи" были настолько безвредны, почему меня все время от них оберегали?

– Давно вы его знаете?

– Кого, сеньора Риза? – Она свела руки, практически соприкасаясь ладонями. – С тех пор как он был вот такой вот маленький! Я была его niñera. Как вы это называете... нянькой.

– Так вы знаете и его родителей?

– Конечно.

– Какие они?

На мгновение она выглядела удивленной, словно мой вопрос был уловкой.

– В смысле, он похож на них?

– Мы всегда те, niña, от кого мы происходим. И этот мальчик был рожден от любви, которую я никогда не видела в этом мире. – Она налила себе еще один бокал вина, притянула стул и села рядом со мной. – Его отец, Арчер, был дьяволом. Старая благородная кровь, богат, словно король. И красив. Ай, Dios mío ¹⁵, каким же красавцем он был! Женщины падали перед ним на колени, а он над ними смеялся. Лишь она вещь для него существовала: машины.

– Он коллекционировал их?

– Нет, он был гонщиком. Эти гонки были его единственной любовью, и он выиграл все из них.

Это объясняло, почему Риз был так уверен за рулем, даже на высокой скорости.

– Потом он встретил мою Изабель. Сошел с ума. ¡Abso–luta–mente loco! ¹⁶. Преследовал ее по всему миру. В каждой столице, на каждом концерте.

– На каких концертах? – Я уже начала догадываться. – Фортепиано?

– Фортепиано подчинялось ей, как машины – ему. После свадьбы она продолжала играть, но он не участвовал больше ни в одной гонке.

– Почему нет?

– Лишился этой страсти. “На треке нужно быть готовым отправиться в ад”, говорил он, “но как я могу держать туда дорогу, когда побывал в раю?” Ее это смешило. Она молила его посадить ее в одну из тех машин, хотя бы раз, чтобы она могла почувствовать, будто они летели. Но он не желал даже слышать этого, так боялся потерять ее. Словно, в этой жизни, можно было обмануть судьбу...

– Почему, что случилось?

Ее глаза исчезли в отражении зеркала: внезапный ветерок сорвал две последние оливки с дерева, оставляя его бесплодным.

– Что судьба сделала с ними, Кармела?

– Однажды Изабель перестала спать.

– Просто перестала? – Звучало так просто, словно перестать носить одежду определенного цвета. – Как человек может перестать спать?

– Так же, как и перестать смеяться, надеяться, мечтать. Такое просто происходит. И меняет все.

Но это не просто произошло, это происходило поколениями. Я слушала в смятении, пока ее рассказ возвращался на века назад к мужчине, который в Венеции восемнадцатого века перестал спать и, спустя несколько месяцев, умер. После него летописцы стали вести список смертей в той семье от эпилепсий, менингитов, шизофрении, слабоумия. Когда, по сути, это было нечто намного худшее.

– Сначала она была просто вымотана. Потом началась агония. Боли, каждая часть ее тела болела. И видения. Словно она видела ночные кошмары наяву.

– А снотворное?

– Бесполезно. Ее дядя умер точно так же, незадолго после рождения малыша Джейка. Доктора сказали, что при вскрытии, часть его мозга выглядела так... – Она указала на спонжик для румян в косметичке. – Часть, которая заставляет тебя спать. Тогда они и начали говорить о проклятом гене, болезни, передающейся в семье.

Ее руки начали дрожать, и она зажала их между колен, удерживая.

– Все врачи говорили ей одно и то же: как только это начинается, вы вскоре умираете. Тело закрывается, вы не можете говорить, но мозг знает – до самого конца. Она была смелой, моя Изабель. Все просила маленького Джейка играть на фортепиано, ей вечно было мало. «Я так сильно люблю наших мальчиков, Мели–Мели», так она меня звала. “Если музыка может достичь той стороны облаков, я смогу слышать их оттуда, не так ли? Не так ли, Мели?”

– Последний врач, к которому они ездили, был в Сан–Франциско. Там, дорога извивается как змея вниз к берегу, высоко над океанскими скалами. Арчер положил свою жену в одну из своих гоночных машин. И они полетели, как она всегда хотела – напрямую к облакам...

Хотела бы я сказать что-то. Хоть что-то, чтобы утешить. Но ничто не казалось правильным после того, что я услышала. В тот момент, я лишь хотела увидеть Риза. Иметь возможность коснуться его, знать, что с ним все в порядке, что он дышит.

– Давай заканчивать твои приготовления. Я почти забыла, почему я здесь! – Она вскочила со стула, грусть исчезла, ее закрыли глубоко в закромах ее сердца. – Нам понадобиться больше черного вокруг глаз. И волосы... что нам сделать с волосами?

Она скрутила их и собрала в низкий пучок. Капнула несколько капель лавандового масла мне на плечи. Взяла мой подбородок и повернула – влево, затем вправо – довольствуясь своим творением.

– ¡Qué linda! ¹⁷ Тебе нравится?

Я сказала "да", хотя сама была не уверена. Косметики было слишком много (слава Богу это был Хэллоуин), и гламурная, сексуальная цыганка, которую я ожидала увидеть в зеркале, выглядела больше как уставшая балерина под сиянием гримерных ламп.

Пока я пыталась привыкнуть к своему испанскому лицу, она попросила меня подождать в гостиной и вскоре присоединилась ко мне, неся в руках красную коробку.

– Подарок от сеньора Риза. Давай, открой!

Внутри было платье – изысканное белое шелковое платье в несколько слоев. Вдобавок к нему шла черная шаль с бахромой и изображениями цветов – красных маков.

– Это твой костюм. Платье для фламенко волшебное. Несет в себе огонь цыганской крови, Андалузийских brujas.

– Что значит bruja?

– Ведьма. Один взмах юбкой, – она взмахнула ногой, притворяясь будто ловит полы ткани в воздухе, – и ты можешь сделать с мужчиной все, что захочешь.

Я надела платье и шелк заструился до пола: одно плечо оставалось обнаженным, и ткань обрамляла тело до колена, а дальше разливалась каскадом диких кружев.

– В моей стране есть свои brujas, чья сила заключена в платье. В белом длинном платье, похожем на это.

Это была моя любимая часть в легенде о самодивах. Безумно влюбленный пастух пробирается к озеру, чтобы ближе взглянуть на Вилью. Она слышит шаги. Оборачивается. И предательская луна открывает ее взору молодого парня. Но также она открывает то, что он нашел на берегу и забрал: платье, сделанное из чистого серебра, сшитое из лунных нитей. Платье, в котором собрана вся сила Вильи.

– Claro, si ¹⁸, – Кармела слушала и кивала, словно все в этой истории оборачивалось именно так, как она ожидала. – Мужчина ворует платье и завоевывает свою bruja навсегда, да?

– Ну, всегда – это не совсем так, у наших сказок не всегда счастливый конец. Но да, он крадет платье, и они женятся на какое-то время.

– Что-то подсказывает мне, что твой мужчина украдет твое платье сегодня! – Она подмигнула мне, затем бросила взгляд на часы. – У нас как раз достаточно времени для еще одного напитка, потом я смогу оставить тебя для твоей Хэллоуинской ночи. Noche de Brujas, как мы зовем ее в Испании.

Мы вышли на патио. Она налила нам обеим вина, зажгла на столе две свечи и передала мне несколько водных свечей.

– Вот, отнеси их в бассейн.

Я опустила их одну за одной.

– Ай, niña, нет ничего лучше настоящего огня, когда нужно согреть сердце...

– Вы упоминали там Риза, что-то о том, что прошло много времени с тех пор, как его сердце согревалось.

Она молчала. Ветер коснулся бассейна, и вода покрылась рябью в паутине света.

– Кармела, мне нужно знать. Он действительно был влюблен?

– Почти.

– Как можно быть почти влюбленным?

– Вот так, как любая из... – Она опустилась на колено и достала ближайшую свечу. – Такой маленький огонек, но еще не пламя. Надави на нее хотя бы чуточку, – ее большой палец нажал достаточно, чтобы позволить воде протечь, – и она потонет. Оставляя за собой лишь дым. Короткий, но ядовитый. И все же я сказала ему...

Пошлое снова поглотило ее и унесло далеко в темноту океан перед нами.

– Что вы сказали ему?

Я побоялась, что мой вопрос снова откроет коробки с грустью. Но она повернулась, улыбаясь.

– Я сказал моему мальчику, что любовь придет к нему однажды. Красивая, совершенная – как солнце. И чистая, как солнце. Что она ничего не потребует взамен. Ничего не будет ожидать. Просто будет существовать для него. Думаю, теперь он мне верит.

Я тоже хотела поверить ей, поверить тому, что Риз был влюблен, а не просто охотился за новой студенткой. Но слышать эти слова от нее, не значило, что он их произнес. Ни на грамм.

Когда она ушла, уже было без четверти шесть. Я вернулась, чтобы задуть свечи, но не добралась ни до одной из них. Один взгляд на свечи и мне показалось, что у меня галлюцинации. Слишком много вина. Слишком много историй о ведьмах. Разве что, может, пытаясь меня разыграть, вода и небеса поменялись местами?

Не было больше темно синего цвета. Лишь желтый – огненно–желтый цвет горящего пламени. Я зажигала их без счета, но оказалось их ровно семь. И теперь, вне зоны доступа в середине бассейна, они сложили фигуру, которую в последний раз я видела через телескоп: алмазная пирамида с седьмой сдержанной и немой свечой (которую затушила Кармела), которая, как и самая молодая Плеяда, едва сияла, смущенная за влюбленность в смертного мужчину.

Я вбежала обратно внутрь. Я теряла разум? В конечном итогу, все было возможно в Ночь Ведьм. Может в доме действительно были привидения, и Кармела была одной из них?

Потом я вспомнила книгу, которую не осмеливалась открыть всю неделю – Звездный Атлас – ее содержимое в секунды привело меня к Плеяде.

Самые яркие звезды в созвездии были названы в честь семи сестер, которые выхаживали малыша Диониса. Также знакомые кельтам, эти звезды были связаны с похоронами и трауром и памятью об умерших. Потому что, когда грань между двух миров утончалась на Самайн (Ирландское название Хэллоуина или Дня всех святых), Семь Сестер возвышались в северном небе, выстраиваясь над головами ровно в полночь.

На улице остановилась машина. Атлас вернулся обратно под кофейный столик. Маковая шаль прикрыла своей бахромой мои плечи и спину.

Затем я заметила маленький конверт на дне коробки из–под платья. Не письмо, что-то другое. Написанное выразительным, изысканным почерком:

Как рябь

на воде,

твои слова

у меня на сердце.

Как птица,

столкнувшаяся с ветром,

твой поцелуй

на моих губах.

Как свободные источники

в ночи,

мои глаза

на твоей коже.

– Федерико Гарсия Лорка, голос сердца Андалузии. – Риз вошел, одетый во все черной с красной повязкой вокруг шеи. – Ты хотела знать моих любимых.

– Да, но это было буквально перед твоих уходом. Как ты...

– Тшш... – Он приложил палец к моим губам. – Я могу сказать как. Но какая в этом будет магия?

Другой рукой он вставил мне в волосы мак.

ДОБРАТЬСЯ ДО НЬЮБЕРИ СТРИТ в Хэллоуин значило ехать через пол Бостона, а затем идти в самый эпицентр безумия – в обиталище вернувшихся к жизни. Флюоресцентные скелеты. Перекошенные зомби. Разношерстные трупы невест и галантные вампиры. Даже мумии, летящие на скейтборде мимо прохожих. Ко времени, как мы добрались до ресторана, у меня самой уже ехала крыша.

– Добро пожаловать в Тапео! Простите, на сегодня мест уже нет.

Восхитительная хостесс, переодетая в пирата, проговорила приветствие даже не оторвав взгляда от компьютера, но как только в воздухе раздалась фамилия Эстлин, она подняла взгляд, краснея. Фальцетом она извинилась, что не узнала его сразу и отдала инструкции рядом стоящему пирату провести нас к столику.

Первый этаж был смесью костюмов, шума и запахов еды. Люди пришли сюда в равной степени и за карнавальным настроением, и за едой и напитками. Многие оставили столики, теснясь в забитом пространстве – пели, кричали, потели, но все равно умудрялись не рассыпать и не разлить содержимое тарелок и бокалов.

Мы протискивались мимо, поднимаясь наверх.

– Добро пожаловать, сеньор Эстлин. Сеньорита. – Пират снял свою шляпу и поклонился. – Надеюсь, вас все устраивает?

Подозреваю, что обращался он к Ризу, ведь явно все это приключение было запланировано заранее: ресторан был совершенно забит, и тем не менее, весь верхний этаж принадлежал нам. Столы выстроились вдоль линии, сервированные для ужина, но за ними никого не было. Посреди зала ожидал стол на двоих.

– Зачем было бронировать весь зал?

Поцелуй в неприкрытое плечо.

– Увидишь.

Мы сели. Официантка в таком же костюме пирата принесла поднос и большой кувшин. Риз описывал мне каждое блюдо, наполняя бокалы.

– Их сангрия не от мира сего. Чувствуешь гранат? Они добавляют его свежим и давят, чтобы получить вино.

Шум достиг моих ушей, когда на лестнице раздались голоса. Сначала я подумала, что люди с первого этажа предположили, что второй этаж открыт. Но Риз приветствовал новоприбывших – объятиями, рукопожатиями. Это была обаятельная группа. Гитарист – наиболее молодой в черном бархатном костюме. И две женщины. Одна еще девочка, в красном рифленом платье. Другая настолько старая, что могла любому сойти за бабушку.

– Они цыганки из Гранада. – Он снова сел рядом со мной. – Хотел, чтобы ты ознакомилась с лучшим фламенко: истинным и частным.

Пожилая женщина подошла к нашему столику. Только теперь я заметила слои украшений, толстую черную подводку, расшитые камнями заколки, пытающиеся укротить ее густые седые волосы. Она опустилась на пол, раскинув юбку по плитке передо мной, и подняла руку ладонью вверх, словно ожидая денег.

– Давай, – кивнул бокалом Риз. – Она – самая верная гадалка по руке, которую только можно найти сейчас в Испании.

Все смотрели на меня, и я поняла, что он не шутил.

– Не думаю, что это хорошая идея, Риз.

Женщина засветилась улыбкой, обнажающей золотые зубы.

– Я могу сказать тебе кое-что. Вещи, которые ты умираешь, как хочешь знать.

Я не хотела, чтобы незнакомка лезла в мою жизнь, притворяясь, что знает что-либо о моем будущем. Но вежливого способа оказаться не было, так что я сдалась.

– Какую руку мне вам дать?

– Доминирующая рука показывает больше. – Она взяла мои руки, перевернула и уставилась на них. – Странно... Они у Вас равномерно доминирующие.

Конечно, иначе, как бы я играла на фортепиано? Мне стало интересно, что еще сказал ей Риз.

– Ваша линия сердца глубокая... – Она провела пальцем по горизонтальной линии, изгибающейся по направлению к указательному пальцу. – Но ты ступила не совсем на свою тропу. Старую тропу. Более десяти лет назад.

Я притянула руку к себе. Откуда она могла это знать? Даже Риз не знал о моей семье или "старой тропе", которая привела меня в Принстон.

– Ты сама строишь свою судьбу, дитя, так что не бойся. – Она снова потянулась к моей руке. Большие металлические кольца обрамляли каждый из ее пальцев. – Я вижу тебя с ним, перед зеркалом – большим, темным зеркалом, словно море в ночи. Но отражение в нем лишь одно: его. У мужчины есть двойник, девушка лишь одна. И оба смотрят на тебя. Одно лицо, одно сердце.

Она подняла глаза, ожидая от меня слов. «Гадание по руке – обман», напомнила я себе. «Она не могла "видеть" что-либо, тем более о Джейке или Эльзе». И все же, я волновалась. Этому должно было быть логическое объяснение. Женщина явно знала Риза, и что у него был брат. Остальное – блеф, работа, за которую ей платят: высказывать "ясновидящие" предсказания и следить за моей реакцией.

– Это было очень... интересно. Спасибо. – Я снова попыталась забрать руку, но она не позволила.

– Ты хотела спросить меня что-то. О выборе, ожидающем тебя в конце пути.

– Вообще-то, кажется, я уже сделала свой выбор. – Я посмотрела на Риза и улыбнулась. – Два идентичных мужчины – еще один способ сказать, что я имею дела с очень сложным парнем. Парнем с двойственной природой.

– Не так быстро, дитя; не пренебрегай так быстро моими словами. – Ее палец коснулся центра моей руки, вырисовывая две линии в обратном направлении. – Я вижу белый пут, ведущий в одну сторону, в то время как красный направляет в иную. Любовь уйдет от тебя, если ты не сделаешь выбор. Сложнейший выбор. Он может потребовать…

– Думаю, Теа права, достаточно на сегодня будущего. – Риз вскочил, видимо, заметив мою неловкость, и помог женщине подняться с пола. – Если есть что-то еще, мы узнаем об этом, когда доживем.

Он кивнул гитаристу, и полилась музыка. Несколько быстрых аккордов. Между ними тяжелая тишина, каждый звук был прерван хлопками рук. Женщина, гадавшая мне, открыла рот для пения. Внезапно, глухая агония вырвалась из ее горла и заполонила комнату. Она зажгла все вокруг. Никогда не слышала настолько глубокого голоса у женщины, глубже вытья мужчины, спустя годы алкоголя и печали. Ее разгневанное сердце громыхало и выло слова, способные открыть раны лишь своим завыванием, усиленным надрывными звуками гитары.

Мужчина в бархатном костюме вышел вперед. Его каблуки ударили о пол. Он скользнул в полукруг, встав к нам лицом – медленно, словно готовился к корриде. Его руки взвились в воздух. Его тело застыло, выгнувшись, словно чаша. Затем гитара вернула его к жизни: сначала пальцы, затем запястья, руки, грудь, бедра, пока музыка не обуяла его, и он понесся по полу, яростно отплясывая ритм.

Когда девушка в красном сделала свои первые шаги, все затихли. Гитара лишь тихонько гудела. Гортань пожилой дамы пела едва громче дыхания.

Риз наклонился и прошептал мне слова:

Если однажды я позову тебя,

но ты не придешь,

я не почувствую и жестокую смерть,

пришедшую за мной.

Девушка ударила каблуком, лишь раз, затем отклонилась назад, опуская плечи, но находясь все еще высоко над полом, освобождая шею для прикосновения гитары. Ее правая нога мелькнула в сторону (единственное предупреждение), возвращая полы платья на место. Ее руки изгибались в изысканных спиралях – волшебные змеи – привлекая мужчину. Затем они оба шагнули навстречу друг другу – наполненные тоской, словно мир вокруг них давно разрушился – и слились любовью в музыке, сквозь нее, хотя их тела так ни разу и не коснулись друг друга во время танца.

Хаос на улицах все продолжался, когда мы покинули Тапео. Риз посмотрел на часы.

– Готова для остальной части Хэллоуина?

– Сколько еще?

– Впереди лучшая часть. Еще даже не полночь.

Полночь. Мои глаза поднялись к небу, я не могла сдержаться. Где-то там, за четыре сотни световых лет, уже загоралось созвездие...

"ЛУЧШЕЙ ЧАСТЬЮ" ОКАЗАЛАСЬ роскошная вечеринка–маскарад в лофте с видом на Бостонский залив. Каждый входящий должен был в дверях надеть маску, и лишь тогда его впускали за тяжелые черные занавески.

– Пароль? – кивнула зловеще нам Смерть мужского рода из–за вельветового каната.

Я посмотрела на Риза, частично ожидала, что волшебным словом снова станет Эстлин. Но он улыбнулся, снял канат и уступил мне дорогу.

– Не волнуйся, парень шутит. Они хотели сделать вечеринку в стиле Кубрика, но передумали.

"Ими" были безымянные хозяева, владеющие место проведения. Оно было огромным. Массивные квадраты окон с бесконечным подвесным мостом, создающим иллюзию, что по полу в любую минуту могла проплыть гондола и унести тебя на экскурсию по стеклянно–металлической версии Венеции.

Мы взяли в баре напитки и направились к ближайшему окну. Риз хотел показать мне бухту, но что-то позади меня отвлекло его.

– Что такое?

– Ничего, ложная тревога. На мгновение показалось, что я увидел Джейка.

Мои рука начала дрожать, и я раскачала бокал, чтобы скрыть истинную причину стука льда о стекло.

– Что Джейку здесь делать?

– Он принимает участие в благотворительной акции, устраивающей все это. Приходит каждый год, но в этом отказался в последнюю минуту.

– Почему?

– Понятия не имею. Что-то произошло с ним в Нью-Йорке. Но когда бы я ни спросил, он закрывается, словно мертвец.

Я подозревала причину отсутствия Джейка: наверно он узнал, что мы с Ризом придем.

– Это должно быть связано с женщиной, Теа. Должно быть. Вот только я не представляю, кто мог разбить его сердце. У кого, черт возьми, это может получиться лучше, чем у моего брата?

Я сделала глоток водки с тоником. Сердце Джейка разбито. Мне не нужно было больше гадать по намекам, брошенным словам или по оставленным нотам для фортепиано. И все же, от этого знания становилось лишь хуже. Что, если я сделала худшею ошибку в своей жизни? Потеряла парня, который мог быть моей второй половинкой, позволяя его брату водить меня перед ним, словно куклу–трофей. Ужины в их доме. Каникулы на винодельне. Даже здесь, в Бостоне. На собственной вечеринке Джейка.

Когда несколько человек спросили мнение Риза о каком-то скандале, затрагивающем благотворительность, я отошла взять напиток. Бар был забит. Шум. Жара от теснящихся тел. Бутылки и бокалы, вылетающие из рук бармена, который бегал так, словно кто-то зажал кнопку перемотки вперед.

Внезапно, чья-то рука поставила передо мной пустой бокал.

Я мгновенно узнала длинные пальцы – из форму. медленное движение воздуха, когда они, оторвавшись от бокала, двинулись к краю барной стойки, ложась на мрамор. Я боялась двинуться. Джейк. Он стоял сзади меня. так близко, что я могла коснуться его груди. если бы отклонилась назад на несколько сантиметров…

Затем он исчез. Я обернулась, но там уже никого не было, лишь толпа разодетых незнакомцев.

Позже тем вечером я увидела его еще раз. Как и на всех остальных, на нем была маска. И все же я знала, что это был он по тому, как он облокачивался на стену – потерянный в тени, руки скрещены на груди, голова откинута назад, наблюдая за происходящим. Я чувствовала его глаза на другом конце комнаты. В этот раз он следил за своим братом, танцующим со мной, оставляя на мне клеймо музыки, как делал это всем остальным: руками, губами, каждой частью своего неустанного тела. Они наблюдали со своего отдаленного места в темноте, как Риз наклонил меня и поцеловал – долго и грубо, словно на мне ничего не должно было остаться после этого поцелуя – и они поглотили все, тихо, словно яд, который намеренно искали.

Мне хотелось побежать к нему, сказать, что я знала, как он себя чувствовал. Что я чувствовала себя так же, и в данной ситуации единственным выходом будет обсудить, втроем, и решить, кто останется, а кто уйдет. Но опять, он решил все сам. Снял маску, повернулся и ушел.

Риз, конечно, ничего не увидел. Казалось, всегда так получалось. Джейк мог сидеть с нами за одним столом. Или наблюдать со стороны. Или вообще отсутствовать – какой-то слегка уязвимый признак его присутствия мог просто появиться в комнате, и все было бы разрушено.

Если только….

– Отвези меня куда-то и займись со мной любовью.

Риз застыл.

– Что?!

– Куда–угодно, это не имеет значения.

– Я думал, мы решили подождать?

– Нет. – Только одна вещь могла освободить меня от Джейка, и это должно было случиться сейчас же. – Займись со мной любовью.

– Не проси меня больше, Теа. Я не смогу отказать.

– И не нужно.

Он схватил мою руку и поспешил наружу, сбегая по лестницам, вылетая за дверь, пересекая улицу так быстро, что я едва могла поспевать за ним. Еще одна дверь распахнулась и я поняла, что мы вошли в отель. Он направился прямо к ресепшиону, бросая ID и кредитку на гранитный стол.

– Нужен ваш лучший номер. Быстро.

Он протянул руку и ключ–карта легла на нее, после чего он поспешил в лифу, забыв про ID и кредитку. Дверь еще даже не успела закрыться, как он начал целовать меня, стягивая платье с плеч.

– Риз, что ты делаешь?

– Даю тебе желаемое. Быстро и анонимно, правильно? Не думал, что ты захочешь этого.

– Чего? – Произнеся это, я поняла, что на нас все еще были маски, и стянула свою. – Если ты имеешь в виду анонимный секс, это не то, чего я хочу.

– Нет? Тогда почему такая спешка? – Он прижал меня к зеркалу, и его холодная поверхность обжигала мою спину. – Думаю, есть много вещей, которые тебе кажется, ты не хочешь. Но нам придется это изменить.

Я понятия не имела, о чем он говорил, стоило мне радоваться или бояться. Лифт остановился. Он направился к ближайшей двери на другой холла, пока я убеждала себя, что мне стоит расслабиться. Что было уже слишком поздно менять решение. И , если даже и изменила бы, Джейк никогда бы не изменил своего.

Он вошел в темную комнату. Кто-то оставил включенное отопление, и внутри было жарко. Невероятно жарко. Его маска опустилась на пол; раздевание нас обоих заняло у него секунды. Неудержимое, словно лавина, его тело опустилось на мое, толкая меня назад, а затем роняя на кровать, взрываясь нетерпением от того, что мы так долго хотели. Я напряглась, погребенная под его тяжелым дыханием. Его весом. Его потом. Я могла лишь закрыть глаза и представить все иначе. Совершенно иначе. Так, как это могло быть с Джейком.

– Что случилось? Эй... ты плачешь? – Он включил свет. – Почему ты так расстроена?

Я не просто была расстроена. Я была смущена. Растеряна. Опечалена. Он вытер мои щеки и поднял подбородок, пока я не подняла взгляд на его глаза.

– Пожалуйста, пойми: я хочу тебя. Как обезумевший дурак. Как, казалось, никого нельзя хотеть. Но твой первый раз не должен быть таким.

– Каким?

– В слезах и страхе от всего, что я делаю.

– Тогда сделай это так, как должно быть.

– Это не только от меня зависит, Теа. Ты должна быть готова.

– Может быть, я...

– Не такое "готова" я хочу. – Он перекатился на подушки и притянул меня к себе. – Есть во мне еще что-то, чего ты не хочешь пока. Поэтому я не встречаюсь, не влюбляюсь, и не сближаюсь с кем-либо. По крайней мере, пытаюсь.

– Какие вещи?

Он замахал головой.

– Сейчас неподходящее время.

– Никогда не будет подходящего времени. Пожалуйста, скажи, что это за вещи.

Список уже формировался у меня в голове: Его любовь к свободе. Его презрение к знанию "бойфренд". Вечеринки команды пловцов, или чем еще он занимался без меня. И самое худшее – генетическое неизлечимое заболевание. Смертельная семейная бессонница. Согласно Кармеле, шансы приобрести это заболевание были один к тридцати миллионам. Если ген передавался в семье, шансы были один к двум.

– Риз, мне нужно знать.

– Конечно, нужно. Но поверь мне, сейчас не время. У нас был потрясающий вечер. Жаль будет его рушить.

Я проснулась посреди ночи. В темноте. Половина кровати рядом со мной пуста.

Где он?

В груди начало болеть, словно кто-то вонзил меня в нож в ночи. Риз ускользнул, оставив меня в комнате отеля. Даже не попрощался.

Затем я заметила сигаретное тление. Красная лазерная точка, вырисовывающая свою траекторию на балконе, по ту сторону закрытых занавесок.

Я вскочила с кровати и поспешила наружу, обхватывая его за талию в прохладном воздухе прежде, чем он смог развернуться, прижимаясь к его спине так близко, словно мы были единственными живыми существами, сосланными на крошечный бетонный островок на полпути где-то между небом и землей.

– Давно ты здесь стоишь? Почему…

Я не смогла договорить. До этого момента это был бы самый естественный вопрос в мире.

Он наклонился назад, ко мне.

– Почему что?

– Почему ты не спишь?

– Ты – весь сон, который мне необходим.

Красная точка загорелась ярким светом, и нырнула вниз: двадцать этажей навстречу земле.

Часть II

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Лунный отсчет

МОЯ НЕОЖИДАННАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ Альбениса довела Доннелли до нервного срыва. Она полагала, что я вернусь после осенних каникул с ослепительной техникой, но сейчас слышала лишь меланхоличную смесь экзальтированных звуков.

– Я очень надеюсь, что это какая-то шутка, Теа. Противном случае, я даже не знаю с чего начать.

Я постаралась рассказать ей о фламенко, андалузских цыганах и магии brujas – о том, как они жили в музыке, готовые вырваться наружу, но могли забыться в погоне за ритмом.

– И это все прекрасно, конечно… – она закатила глаза, давая понять, что ничего не прекрасно, – если ты развлекаешь гостей на званом вечере дома. Но ты будешь играть для нескольких самых проницательных ушей страны. Ты понимаешь, что это значит? Никого не интересует трюки или спецэффекты. Они требуют абсолютного совершенства без единого изъяна.

Я хотела сказать, что совершенство относительно. Но у этой женщины за плечами было четыре десятка лет опыта в музыке, в отличие от меня. Кто я такая, чтобы спорить?

Моей последней надеждой был Уайли, и я предложила позволить ему послушать мою версию произведения, прежде чем отвергнуть его окончательно.

Она вздохнула и погладила меня по плечу, почти по–матерински.

– Мне кажется, тебе необходимо встретиться с психологом, дорогая. Давление от Карнеги всегда берет свое, но в твоем случае, боюсь все зашло слишком далеко. Ты находишься в полном отречении.

В отречении или нет, но мне не нужен был очередной сеанс в МакКоше. Взамен я решила отдохнуть в пятницу и поужинать со своей группой наставников. Но когда я зашла в столовую, Рита была подозрительно рада меня видеть. И, что тоже подозрительно, она была одна.

– Где все?

– Двое не смогли прийти, поэтому нам пришлось назначить другой день. Но все обернулось замечательно, потому что я умираю от желания поговорить с тобой.

– О чем?

– Обо всех пикантных подробностях осенних каникул. Думаю, я их заслуживаю.

На этот раз в ее голосе не слышалось беспокойства, только любопытство. Что означало то, что при их второй встрече Риз был милым.

– Мы ездили на Мартас–Виньярд. У него там дом. – Не уверена, расценивалось ли это как пикантное, но судя по ее ухмылке – да.

– И?

– Мы хорошо провели время; я увидела почти весь остров. Остальное время мы занимались на фортепиано.

– Тэш, мне нужно вытаскивать из тебя каждое слово? Какой он?

– Ты же видела его. Загадочный. Очаровательный. Немного помешанный на контроле.

– Немного? – Ее смех эхом раздался по всей столовой, и несколько голов повернулось в нашу сторону. Она понизила голос: – У тебя ведь не было никаких проблем с его темпераментом, не так ли?

– Нет, скорее наоборот. Он может быть на удивление… душевным, когда его хорошенько узнаешь.

– Душевность не означает, что он не будет выходить за рамки. Поэтому я бы чувствовала себя гораздо лучше, если бы знала его жизненные статы.

– Жизненные что?

– Статистику. Не буквально – а просто кто он, чем занимается.

– Не думаю, что у него есть работа. Семейные деньги.

– Ага, я так и поняла. – Эта последняя деталь казалось не была тем видом жизненной статистики, которая ей нужна была. – Это конечно многое объясняет. Хотя я и не вижу тебя в качестве робкой маленькой девушки.

Я тоже не видела себя в качестве робкой маленькой девушки. И все же в Ризе было все, что пугало меня в Принстоне: элитарные традиции, чувство, что тебе все что-то должны, достаток. Чтобы заполучить свое место в его мире, я ощущала нужду соглашаться с ним (или по крайней мере делать вид, что я это делала). Но Рита была права – зачем мне желать войти в тот мир, если ценой принятия была моя молчаливая покорность?

Позже той ночью он пришел ко мне в комнату и просто стоял возле двери, ожидая.

– Риз, что случилось? Почему ты не заходишь?

– Потому что мы не остаемся здесь. Хочу забрать тебя к себе домой на эти выходные.

Он все продумал: я могла сделать домашнее задание в его доме, позаниматься на одном из двух фортепиано или еще лучше – ничего не делать, если бы мне так захотелось. Все, что мне нужно было это сменная одежда.

Собирая вещи, я показала ему книгу, которую взяла в библиотеке. Найти ее было целое дело, стеллажи поэзии находились двумя уровнями под землей в мрачном углу здания. Среди нескольких посвященных Лорке полок, одно название – «Цыганские баллады» – обещало именно то, что я хотела: быстрый взгляд на человека, которого Риз назвал «голосом и сердцем Андалузии».

Он бегло осмотрел ее.

– Ты выбрала одну из его лучших, там очень много фламенко. Кстати, он парень как раз твоего вкуса.

– У меня есть вкус?

– До того как он начал писать стихи, Лорка был пианистом. Совершенно помешанный на Шопене. Написал очерки о ноктюрнах и вальсах.

Парень моего вкуса. Мысль о Джейке начала всплывать из глубин сознания, где я успела его похоронить.

– Если он моего вкуса, тогда мне не повезло. Прошлый раз, когда я проверяла, ты считал Шопен приторным.

– Тогда докажи обратное! Возьми свои ноты и сыграй для меня сегодня вечером.

– У тебя в доме нет Шопена?

– Были, но Джейк забрал их все с собой в Нью–Йорк.

Кровь прильнула к моему лицу. Чем я думала? Как будто я могла сыграть Шопена для Риза, не представляя себе его брата… Но поскольку у меня сразу не оказалось оправдания, я вытащила кипу музыкальных нот из чемодана и бросила их в сумку.

Когда мы подъехали к дому, тяжелая дверь открылась, и на этот раз загадочная улыбка Ферри охотно пригласила меня войти.

– Ты вдруг кажешься уставшей. – Риз прикоснулся губами к моему лбу, будто проверял температуру. – Ты бы хотела пойти в кровать?

В кровать. С ним. В еще одном доме, из которого Джейка был вынужден уйти из–за меня.

Я уронила тетрадь с нотами на одно из фортепиано.

– Сыграй для меня сначала.

Он выключил свет, схватил подушку и уложим меня на диван.

– Какие-то пожелания?

– На твой вкус. Что бы ты сыграл, будь тут один.

Я полагала, он начнет красоваться чем-то сложным. Но поняла, насколько мало его знала – в этом и во всем остальном. Звуки были потрясающе простыми: третье Утешение Листа. Это была изумительная музыка, чья текстура рассеивалась почти незамедлительно, словно застенчивая луна проливала свою случайную паутину секретов с потолка.

– Теперь, на самом деле пора спать.

Я не слышала, как он встал. Мой разум до сих пор был погружен в последние нотки, и во что-то, что я хотела попросить у него уже долгое время:

– Риз, я хочу, чтобы ты пошел со мной в Карнеги.

Он поднялся меня с дивана.

– Рад, что ты наконец-то попросила, я начал уже было задумываться. И когда же феерическая дата?

– Через две недели с сегодняшнего дня.

Я почувствовала, как его дыхание остановилось. Его голова откинулась, отяжелевшая от невидимого веса за его плечами. Затем он заставил себя снова посмотреть на меня.

– Пойдем в кровать.

Прежде чем я смогла переварить, что сейчас случилось, он взял мою руку и направился наверх.

ЭТО, ДОЛЖНО БЫТЬ, БЫЛА ЕГО КОМНАТА, но он не включил свет. Пока мы раздевались, я чувствовала холодный пол. Низкую кровать. Простыни самые мягкие из всех, которых я касалась. Он нажал выключатель, и слабые проблески охры поглядывали на нас через щели резного изголовья кровати – роскошные деревянные узоры из замысловатой кружевной листвы – но он уже целовал меня, и я позабыла о кровати, и комнате, и обо всем остальном…

Когда он, наконец, накинул на нас покрывало, оно казалось успокаивающим снегом, охлаждающим кожу и не тающим от жары.

– Мне приятно находиться здесь, Риз.

Он удостоверился, что я полностью накрыта и прижата к нему.

– Привыкай находиться здесь.

Еще одно нажатие по выключателю и проблески охры исчезли.

Я ПРОСНУЛАСЬ, НЕ ЗНАЯ который час. Луч солнца проникал через щель между задвинутыми занавесками, и в этом рассеянном свете я впервые увидела его комнату.

Белый мраморный пол, совершенно голый. Кровать из темно–красного дерева. Никаких тумбочек. С каждой стороны с потолка свисало каскадом по три железных фонаря на металлической цепочке, последний шар опускался почти до уровня колен. Напольное зеркало из такого же резного красного дерева, как и изголовье, было прислонено к противоположной стене. Но это было что-то другое, картина, что придавало комнате очарование.

Дикие хищные цветы прорывались на фоне отчетливого бордового позднего заката. Пышное цветение, пойманное в насыщенных пятнах краски, чьи края врезались друг в друга, как осколки стекла, разбитого неосторожной рукой и оставленного в беспорядке. По центру в одиночестве на фоне буйства красок был потрясающе красивый мужчина. Он сидел в опускающейся тьме – колени прижаты к груди, руки обвиты вокруг ярко синих штанов, точеный, каждый мускул вспыхивал под проскальзывающим солнцем. Его шея была вытянута, будто он все никак не мог отпустить что-то – или кого-то – исчезающего, и черная грива локонов рассыпалась от прикосновения невидимого ветра. Под этими локонами, потерянных в непостижимом одиночестве, было его лицо: глаза Риза, щеки Риза, губы Риза… и их молчание.

Я спустилась вниз. Дом казался пустым. Ни звука, только тревожное эхо моих шагов. Рядом с гостиной была библиотека, откуда я вышла на террасу, выходящую на безупречный зеленый сад.

Риз сидел на ступеньках спиной ко мне, и я не могла определить, слышал ли он меня или нет.

– Ты нравишься мне с длинными волосами.

Он резко повернулся.

– О чем ты говоришь?

– О картине в твоей комнате.

– А, вот ты о чем… – Тревога начала исчезать с его глаз, возвращая их к обычному глубокому аквамариновому цвету. – Считаешь, мы похожи?

– Очень.

– Приму это за комплимент. Но это не портрет, уж точно не мой. Ты слышала о Врубеле?

Не слышала.

– Русский художник. Сибирец, точнее. Его картина хранится в Третьяковке. – Он сказал это с сожалением, будто картина принадлежала другому месту.

– Не знала, что это была копия.

– Если быть точным, но нет. Она намного лучше оригинала.

– Как копия может быть лучше оригинала?

– Поверь мне, может. – Он поднялся со ступенек, впервые улыбаясь с тех пор, как я спустилась вниз. – Кстати, ты хорошо спала? Завтрак уже остывает.

Что остывало в тот момент, так это кровь в моих венах. Стол был накрыт на троих в дальнем углу террасы.

– Ты кого-то ждешь?

– Брата. Он уже должен быть здесь, но, может, в пробке застрял.

Я старалась оставаться спокойной. Без пробок на дороге, я бы наткнулась на них обоих, ожидающих меня к завтраку.

– Не расстраивайся. Тебе понравится Джейк, как только ты узнаешь его лучше.

Именно этого я и боюсь.

– Я думала, мы с тобой будем одни.

– Таков был план.

– Что изменилось?

Он не собирался рассказывать. Что бы там ни было, это случилось за ночь.

– Что изменило план, Риз? Твой брат просто… решил присоединиться к нам?

– Это была не его идея. Я попросил его приехать, чтобы он смог провести выходные с нами.

Ответ удивил меня, хотя не должен был. Естественно, Риз хотел, чтобы мы все поладили.

– Ну же, что в этом такого? Мы проведем день или два с Джейком. Не вижу в этом проблемы.

– Проблема в том, что ты просто сообщил мне об этом, и тебе не пришло в голову, что я имею право голоса...

– Не думал, что ты можешь быть против.

– А если я против? В отличие от тебя, я не могу проводить свои выходные развлекаясь и болтая. Так что если ты лишаешь нас времени наедине, я в свою очередь могу поступить так же.

– Дело ведь не в общении, Теа. Просто… – Его рука скользнула по моей талии и дрогнула. – Я не могу быть на концерте, Джейк пойдет вместо меня.

– То есть… ты не придешь?

– Поверь, мне бы очень хотелось. Но я ничего не могу поделать. Не на этих выходных.

– Нет, конечно нет. – Какой же я была дурой. Пригласила его, представляла его там. – И по какому случаю на этот раз?

– Случаю?

– Это должно быть что-то – или кто-то – очень особенный, если ты готов оставить меня в один из самых важных вечеров в моей жизни.

Вена на его щеке вздулась. До сих пор никакого ответа.

– Риз, я не могу быть с тобой, пока ты не скажешь мне правду.

Тишина. Мое сердце разрывалось от того, как он смотрел на меня и молчал.

– А знаешь что? Хорошо тебе провести время со своим братом. И, пожалуйста, скажи ему, что ему будут рады в Карнеги. Присутствие хотя бы одного Эстлина в зале будет безусловно прекрасно.

Пока он стоял на террасе, пораженный поворотом событий, который нарушил его прекрасно спланированные выходные, я выбежала обратно через библиотеку, схватила сумку, брошенную в коридоре прошлой ночью, и ушла.

ЭТО БЫЛО ИДЕАЛЬНОЕ НОЯБРЬСКОЕ УТРО. Золотые листья повсюду – насыщенно красно–желтые, будто солнце вознамерилось показать мне, что был еще целый мир, красивый мир, независимо от того, появится ли Риз в Карнеги или нет.

– Кто огорчает нимфу, срывает цветок, сажая его в пустыне.

Я взглянула в направлении, откуда исходил голос, и увидела смотрителя, который однажды открыл мне зал Проктер. Земля под его ногами была покрыта ветками. Он обрезал одну из сосен возле Кливлендской башни, ножницы все еще были в его руках.

– Сайлен… как поживаете?

– В гармонии с миром, спасибо. – Он казался доволен тем, что я запомнила его имя. – А ты? Университетская жизнь такая, как ты ожидала?

– В основном. Хотя иногда кажется тут действительно пустынно.

– Тогда, могу ли предложить стать твоей водой? – Он вытащил тот самый ключ от обеденного зала из кармана.

– Спасибо, но сегодня в этом нет нужды.

– Нет? – Его брови нахмурились. – Будь осторожна. Пустыня может стать еще хуже, если повернешься спиной к музыке.

Я не поворачивалась ни к чему спиной – теперь у меня был собственный ключ к залу Проктер. Странно, что смотритель об этом не знал.

– Я сыграю снова, обещаю. Когда ночь потребует свою музыку.

Он улыбнулся, узнавая свои собственные слова.

– Кстати, почему вы постоянно называете меня нимфой?

– Потому что у нимф неземная красота. Твоя напоминает мне об…

– Одуванчике? – Просто слетело у меня с языка. Мужчина в Царево описал мою сестру именно так.

– Одуванчик – возможно, да. Цветок мечтаний, которые могут исполниться или же нет. Но скажи мне, кто огорчил тебя?

– Кто-то, кого я должна забыть.

– Настолько плохо? – Он покачал головой. – Тот, кто так сильно огорчает тебя, редко достоин твоей печали.

Я повторяла себе то же самое. Осталось только начать верить в это.

– Так что этот кто-то сделал?

– Он хранит от меня секреты.

– А, секреты. Все всегда окружены секретами. И вы считаете, что забыть его легче, чем жить в тени секрета?

Я представила себе семянки одуванчика – один за другим разлетевшихся на своих крошечных парашютах: Может быть. Может, нет.

– Как мне определить, стоит ли мне забыть его, Сайлен?

Я надеялась на какой-то простой совет, которому я могла спокойно последовать. Но он дал мне самый неопределенный ответ из всех:

– Все зависит.

– От чего?

– Хранит ли он секреты не из–за себя, а из–за тебя.

– Меня? Почему из–за меня?

Теперь его хмурые брови слились в одну большую складку.

– Хочешь правды? Конечно же, хочешь. И правда всегда красива, всегда. Но прежде чем ты потребуешь ее, должна быть к ней готова.

Ножницы снова начали работать над сосной. Металл сверкал между ветками, высохшие кончики ломались и падали на землю. Было ясно, что ему больше нечего мне сказать. А может было, но, как и все, он предпочитал более простое решение – потому что я была, знаете ли, не готова.

Неожиданно он остановился и повернулся.

– Не позволяй моей несвоевременной проповеди расстроить тебя; есть куда более важные вещи, о которых следует беспокоиться. Карнеги, верно?

– Да. Концерт через две недели, и я в ужасе. Сколько бы я ни практиковалась, этого никогда не достаточно.

– Музыка – это не Олимпийская дисциплина, Тейя. Внутреннее умиротворение важнее практики.

– Хотелось бы, чтобы вы сказали это моим двум наставникам. – А еще парню, который только что разрушил толику оставшегося моего внутреннего умиротворения. Но затем я поняла, что не упоминала причину ссоры с Ризом. – Откуда вы узнали о Карнеги?

– Через общеизвестные слухи, полагаю. Такого рода новости быстро разлетаются. А теперь, если хочешь моего совета – возьми выходной. Постарайся отдохнуть и хорошо провести время в часовне этим вечером.

– Часовне?

– Да, в той, что в кампусе. Нет ничего лучше истории о призраке в безлунную ночь. Да и орган завораживающий. – Затем у него появилось сомнение: – Ты ведь пойдешь?

– Если это органный концерт, то сомневаюсь, что пойду. Мои друзья не очень любят органную музыку.

– Друзья, знакомые – человеку всегда нужно окружение. Но скажи мне, если однажды твое сердце потонет в своих лабиринтах, где тогда будут твои друзья? Спустятся ли они с тобой, или ты отважишься пойти в одиночку?

Он сказал это с таким пафосом, что я чуть ли не рассмеялась.

– Не думаю, что в моем сердце так много лабиринтов, Сайлен.

– Пока нет. Но подожди, когда ему придется делать выбор. Надежное обещание человека или темное обещание призрака.

Впервые что-то в стиле его общения напугало меня.

– Не уверена, что понимаю, о чем вы.

– Только о том, что тебе нужно пойти сегодня туда, вот и все. – Он улыбнулся, и брови поднялись обратно в разные углы. – Я бы не пропустил это ни за что на этом и потустороннем свете.

Когда я уже собиралась уходить, он начал обшаривать все свои бесчисленные карманы.

– Cперва, я должен дать тебе это… – Он наконец нашел этот предмет: маленькую деревянную трубку, слишком толстую и короткую чтобы быть флейтой. – Ключ к окнам часовни. Они не заговорят с тобой без него.

– Вы еще и хранитель часовни?

– Все может быть. – Он загадочно подмигнул мне. – Хранитель всего, что было заперто слишком долго.

По пути к Форбсу, я внимательней рассмотрела трубку. И конечно, это вовсе был не ключ. То, что я держала в руках, было обычной крошечной подзорной трубой.

НОЧЬ ОКУТАЛА ЧАСОВНЮ кромешной тьмой, превращая ее в сказку камня и цвета. Глубокий изголодавшийся черный цвет крался вдоль стен. Он жадно поглощал их, полностью проглатывая их очертания. И таким образом оставались так только окна. Кружевные пятна красного и синего. Висящие в одиночестве. Плавающие в молчаливом, беспощадном небе.

– Добрый вечер, мисс. Вы пришли на показ? Мы скоро начнем.

Я прошла мимо привратника. Поднялась по нескольким ступенькам. Но только когда я шагнула вовнутрь, мои глаза охватило чувственное волшебство этого места. Совершенное и невозмутимое великолепие.

Земля и небо, человек и бог, жизнь и смерть – все слилось в огромное пространство линии, света и воздуха. Бесчисленные арки возвышались вокруг, исчезая высоко в далеком сводчатом потолке, словно гигантские сосуды из камня. А окна, теперь их цвета были увечены монохромностью ночи, балансировали своими хрупкими каркасами на огромных стенах, удерживаемые на месте неуловимой геометрической тайной. В сравнении с Проктер Холлом, последний оказался кукольным домиком. Сокровенный, сокровище само по себе, но пойманное в границы деликатных размеров. Этой часовне размеры были нипочем. Она тянулась к небу, понимая, что даже свод звезд не сможет вместить ее.

Я прошлась вдоль нефи. Села. Все вокруг меня дышало и было живым: потертые полы, ожидающие скамьи, мерцание люстр неистово билось внутри железных клеток. Люди сновали, выбирая свои места. Далеко впереди темно–красный канат разделял деревянный резной алтарь, где орган – захватывающий, как назвал его Сайлен – расположил свои трубы вдоль стен, торжественные, словно стражи по обеим сторонам.

– Взгляните на дерево, окружающее нас. Оно из Шервудского леса. Того самого Шервудского леса. И часть его может датироваться временем Робина Гуда.

Голос девушки раздался за группой туристов, которые закрывали обзор (возможно, последняя экскурсия на сегодня), и я слушала в пол–уха пока она объясняла, что для выполнения резьбы понадобился год и сотня мастеров. Затем я услышала упоминание о музыке. «…существует ритм этой резьбы, как у всего остального в этой часовне. Вы можете увидеть тут фигуры: Птолемей, Пифагор, Орфей…».

Потребовалось какое-то время, чтобы имя дошло до меня. Снова Орфей. На этот раз в часовне американского университета, чей интерьер не должен быть связан с болгарскими легендами и греческими мифами.

Туристическая группа уже перешла к следующему объекту интереса.

«…где вы можете увидеть цитату от Иоанна: И познаете истину, и истина сделает вас свободными. Истина – это тема всего трансепта. Теперь, пожалуйста, следуйте за мной к выходу…»

Я догнала их как раз вовремя.

– Извините, я услышала, что вы упоминали Орфея.

– Да, он прямо здесь. – Она указала на несколько деревянных фигур, вырезанных на алтарных скамейках. Орфей был первым, обращенный ко всей часовне. – Красивый, не правда ли?

Даже с расстояния, крошечная статуэтка излучала мрачную тишину его отчаяния: дерево придало форму его лире, но не могло дать голоса.

– Откуда здесь взялся Орфей?

– Из–за музыки. На этих скамьях обычно сидит хор. – Свет потух, и большой белый экран осветился рядом с нами. – Вы должны занять свое место. Они начнут в любую минуту.

Безлунная ночная история, посмотреть которую Сайлен заставил меня пообещать, оказалась Призраком оперы 1952 года, показанная под аккомпанемент органа этой часовни из восьми тысяч труб. Нечеткие титры появились на экране. Давно умершее высшее общество Парижа поднималось по огромной лестнице оперного дома, охваченные гламуром, мировыми сплетнями, жаждущие шанса быть увиденными, но глухие к предупреждениям об опасности, посланных созданием из катакомб. Призраком. Музыкальным гением, который влюбился в молодую оперную певицу и стал ее наставником – ее «вдохновителем музыки» – нацеленный сделать ее звездой, показывая ей, что музыка должна исходить от сердца, а не от разума.

Сцены мелькали. Я начала чувствовать себя удушающе, под наблюдением, будто скрытый взгляд из этого экрана был сосредоточен на мне. Ты должна знать истину, она освободит тебя. Слова возможно были где-то начертаны, в лабиринте окна трансепта. Какую именно истину я узнаю? Риз был моим фантомом? Моим «вдохновителем музыки»? Что через две недели, когда я буду играть на сцене Карнеги Холла, это будут и его звуки: его разум, его сердце, его музыка?

Я схватила пальто, соскользнула со скамьи, и побежала вдоль трансепта истины, прямо к выходу и к воздуху по другую сторону, в котором я так сильно нуждалась.

КАК И ВСЕ, КТО ИГРАЛ это произведение, я мчалась через Астурию, устраивая моим двум наставникам, как Риз назвал бы это, позерство. Громкий поток звука. Фламенко проигранное, как фуга Баха.

– Неплохо, совсем неплохо, – заулыбался Уайли со своего места. – Едва ли катастрофа, которую мне сказали ожидать.

Доннелли залилась румянцем, застигнутая врасплох.

– Ну я не заходила так далеко, Нейт. Но я рада видеть, что Теа вернулась в колею. Это было прелестно, дорогая!

– Спасибо. – Я вежливо улыбнулась. – Вот только не так я буду играть на концерте.

Волна шока прокатилась по комнате. Уайли среагировал первым:

– Тогда что это было? Разогревом?

– Нет. Просто демо, чтобы никто не переживал за мою технику. Но в пятницу я хочу, чтобы эта музыка звучала как я…

– Да?

Я вспомнила руки Риза на клавишах, каждая нотка была заряжена страстью.

– Я хочу играть Астурию, как она чувствуется.

– Ну вот, опять истерики. – Уайли выглядел еще более скептически, чем насчет Шопена.

– Хорошо, тогда. Покажи нам!

После того, как он подключил все свои связи ради меня, он ожидал шоу. И не просто обычного шоу. Проявление мастерства.

Я начала играть, но на этот раз лишь для Риза. Только мы вдвоем, в его коттедже, целующиеся под звуки гитары. Ничто не бывает безопасным в легендах. Или в музыке. Или в любое время, когда ты вот–вот влюбишься… Снова только мы вдвоем: снова в университете, одни на террасе. Свежее небо. Золотое ноябрьское утро. Я должна задать ему вопрос. Пригрозить ему. Разорвать. Я так и делаю. Он сомневается – совершенное, поразительное отсутствие звука. Пока печаль не врезается в меня, как октавный клапан бьет по обеим сторонам фортепиано…

Прозвучали аплодисменты. Браслеты зазвенели на запястье женщины.

Мужчина усмехнулся.

Все были довольны.

ДЕНЬ БЛАГОДАРЕНИЯ ОКАЗАЛСЯ важным событием: даже люди, которых я едва знала, приглашали меня на ужин.

– Мы очень рады видеть тебя у нас, дорогая! – Доннелли улыбнулась, призывая меня попробовать индейку, которую они с мужем пекли целый день. У них был теплый, простенький дом с остриженными деревьями на переднем фасаде и ее любимым травяным садом сзади. – Теа из Болгарии, – объявила она другим гостям. – Это ее первый День Благодарения.

Четырнадцать пар глаз повернулось ко мне за столом, полные любопытства, желая узнать, что я думала о Дне Индейки, и какой он в сравнении с празднованиями в моей стране. Я рассказывала истории о еде, празднествах и народных традициях. Но настоящее сравнение я оставила при себе. Первый праздник в Америке оказался также первым, что я проводила вдали от семьи. Каждый запах свежеприготовленной еды, каждый взрыв смеха или звон бокалов вызвали во мне желание оказаться дома. Невозможно было описать каково это чувствовать себя желанной, окруженной столькими замечательными людьми, и все равно такой одинокой. И когда гость сказал тост («всем тем, за чью любовь мы всегда будем благодарны»), я была тронута чуть ли не до слез из–за тоски по родителям.

Когда пиршество закончилось, я совершила долгую прогулку обратно, но пустой кампус только все усугубил. Концерт был менее чем через двадцать четыре часа. Я содрогалась от страха. Самой ужасной была моя неразумная нужда практиковаться – весь вечер, на всякий случай – будто еще несколько часов имели значение.

Не утруждайся садиться за фортепиано, если ты не готова страдать, – предупреждал меня Риз. Музыка, песня, танец – все кровоточит, если оно родом из Андалузии.

Я провела последние две недели, стараясь не думать о нем. Но теперь из мазохистских побуждений «кровоточить» до онемения, я вернулась обратно в комнату и отыскала под грудой книг Цыганские Баллады. Я снова хотела почувствовать ритмы фламенко. Натиск его поцелуя. Его голос. Его прикосновение. И ощущение его рядом с собой в том коттедже – в мои самые счастливые дни с тех пор, как я приехала в Принстон. Или возможно во всей моей жизни.

Баллады занимали только половину книги. Остальное было ранней коллекцией: Песни, написанные вскоре после того, как Лорка забросил фортепиано. Они начинались с богатства цвета, смеси школьного двора и цирка. Там были карусель, наездники, арлекины, единороги и группа детей, наблюдающих, как желтое дерево превращается в птиц, пока закат трепетал над крышами и краснел, словно яблоко. После них, в серии андалузских песен, девушка из Севильи выбрала ветер вместо поклонника, который блуждал по пахнущим тмином улицам без ключа от ее сердца.

Затем я увидела смятую страницу, единственный испорченный лист в книге, волнистый, словно был смочен водой. Не от слез, а большого плеска. И по всей ней – знакомый почерк. Маленькие розарии красных чернил, повисшие на длинных под наклоном витках:

Кто еще бы полюбил тебя так, как я

если ты изменила мое сердце?

Строки повторялись бесконечно, сверху, снизу и по диагонали вокруг напечатанного текста, стирая все границы. Книги проходят через многие руки, люди всякое пишут, сказал Риз на Мартас–Виньярд, когда я увидела тот же самый почерк в другой книге. И все же это была не обычная писанина. Неистовая рука, которая оставляла их, должно быть принадлежала Эстлину. Не Ризу – его почерк я уже видела – но кого-то еще из этой семьи. Кого-то, кто был отчаянно, навязчиво влюблен.

Еще больше тревожащей была сама поэма. Названная в честь Бахуса (Романский вариант Диониса), в ней было всего шесть двустиший – неожиданно оголенные, соединенные вместе, как пьяные фрагменты держащиеся на месте причудой капризного бога собственной персоной:

Зеленый нетронутый шепот.

Фиговое дерево раскрывает свои объятия для меня.

Как пантера, его темнота

Преследует мою хрупкую тень.

Луна считает свои следы,

Затем оступается и начинает заново.

Увенчанный листьями,

Я становлюсь черным, зеленым.

Кто еще бы полюбил тебя так, как я

Если ты изменила мое сердце?

Фиговое дерево взывает ко мне, наступает.

Пугающее, размножающееся.

Я закрываю книгу. Что это было? Луна. Преследования. Фиговые деревья. И эти стихи – сначала Орфей, теперь Дионис…

– Счастливого Дня Благодарения, детка.

Голос заставил меня подпрыгнуть в кровати. Мое окно было уже приоткрыто, впуская прохладный воздух, а вместе с ним сигаретный дым. Фигура вышла из тени.

– Риз?

– Тебя не было целый день. Я уж начинал подумывать, что мне понадобится больше этих… – Пустая пачка Мальборо приземлилась в мусорную корзину. – Странно, не правда ли? Я так взведен, что можно подумать, будто это я должен сорвать завтрашним вечером аплодисменты.

– Давай не будем говорить о завтрашней ночи.

Он зашел, оставив окно открытым.

– Ты все еще сердишься на меня?

– Прошло две недели, а от тебя не было ни словечка. Ты думал, что я каким-то чудесным образом смогу уговорить себя не сердиться?

– Расстояние – это не всегда плохо. Отношения между нами начали накаляться, а это не то, что тебе нужно было перед концертом.

– Нет, мне нужна была твоя поддержка. Но в последнее время мне с ней не везет, поэтому… что ты хочешь сейчас?

– Я хочу, чтобы ты пошла со мной.

– Ну конечно, вот так ты избегаешь всего, отводя меня в какое-то милое местечко. Побалуй ее немного, и она все забудет, верно?

– Все совсем не так, Теа. Поверь мне хотя бы в этом, если не желаешь верить всему остальному.

Я решила не спорить, а просто посмотреть, что он придумал на этот раз. Поездка была быстрой. Он ехал словно за нами была погоня прямо до Палмер Сквер и того, что выглядело как высококлассный пансион. Американский флаг висел над входом, в то время как все кругом было в праздничном духе сезона, каждый кустик или дерево были покрыты электрическими лампами.

– Что это? Ты снова ведешь меня в отель?

Нет ответа. Его никогда не было. Мне давно говорили, что этот парень не любит, когда портят его сюрпризы.

Мы зашли внутрь, и мое уже упавшее настроение опустилось еще ниже. Нассо Инн. Зализанный гелем, стремящийся угодить портье приветствовал Риза («Добро пожаловать, г–н Эстлин!»), осведомился о нашем вечере и, с великолепно отрепетированной осторожностью, передал ему ключ.

– Риз, что, по–твоему, ты делаешь? – Возможно, устраивать сцену на публике было не самой лучшей идеей, но к этому моменту меня уже ничто не волновало. – Ты забронировал нам комнату на ночь, и это должно компенсировать эти две недели? Или то, что ты не появишься завтра?

Он улыбнулся, взял мою руку и вложил в нее ключ.

– Я не бронировал комнату на ночь. И я не тот, кто понадобится тебе больше всего на концерте.

– О чем ты говоришь?

– Мисс, мне кажется, вас ожидают. – Портье теперь тоже улыбался. Они оба смотрели на меня. – Вам стоит пойти в апартаменты Роквелл, этажом выше прямо по коридору. Леди и джентльмен приехали ранее днем.

Я стояла там в шоке, подозрение начало приобретать контуры в голове.

– Риз, не может быть… Кто приехал?

– Я же сказал: поверь мне хотя бы в этом. – Он весь сиял. – Ты ведь не думала, что я позволю выступить тебе в Карнеги Холл, когда твоей семьи нет рядом?

Ничто из мной пережитого – ни поступление в Принстон или новости о моей сестре – не могло сравниться с тем, что я испытывала в этот момент. Я хотела побежать по лестнице, обнять родителей, допрыгнуть до неба, смеяться и кричать, но я также желала, чтобы это лобби могло стать изолированным пузырем, где только бы Риз был со мной, чтобы я смогла извиниться перед ним, сказать миллионы других вещей (ни к одной из которых, казалось, я не могла подобрать слов) или, хотя бы, поцеловать его – что я и сделала – и пробормотать что-то бессвязное, надеясь, что он поймет, как всегда, все что я подразумевала, чувствовала, в чем нуждалась.

Остальные подробности я узнаю позже. Как он сделал то, что было у него на уме годами: создать стипендию – Музыкальная Награда имени Изабель Риос, названной в честь его матери – с ежегодной наградой в 5000 долларов студенту с самыми высокими достижениями в музыке. В обмен деканат согласился дать ему позволение решать, на что потратить мою стипендию, и отправить все моим родителям на бланке университета (приглашение, визовые бумаги, полностью подготовленная поездка от Принстона). Затем Рита помогла организовать сюрприз, удостоверяясь, что Риз останется невидимым. Зачем было так утруждаться? Потому что они здесь из–за твоего таланта, а не из–за моих денег. Они не должны чувствовать, что кому-то должны кроме тебя.

– Пойдем со мной наверх, не могу дождаться, когда ты познакомишься с ними!

Он покачал головой.

– Это твое время с ними; давай не будем его усложнять. Я скоро встречусь с ними, обещаю.

– Значит ли это, что ты все равно не придешь завтрашним вечером?

– Я хочу прийти, очень хочу. Но я должен быть в другом месте в субботу, и если я поеду в Нью–Йорк с тобой, то могу не успеть.

– Ты продолжаешь говорить со мной загадками.

– Знаю. Просто потому что это связано с… скажем там, это связано с вопросами по здоровью.

– Чьим здоровьем? Твоим? – Я вспомнила рассказ Кармелы. Неужели он болен и не говорит мне?

– Мы можем поговорить об этом в воскресенье, когда твои родители уедут. После, решать тебе.

– Что мне решать?

– Останемся ли мы вместе или нет.

– Риз, если то, что ты хочешь мне сказать, настолько плохо, то я бы предпочла узнать это сейчас.

– Плохо или нет – это будет полностью зависеть от тебя. – Он поцеловал меня в последний раз. – Если мое желание исполнится, то это будет совсем не плохо.

КОРИДОР НА ВТОРОМ ЭТАЖЕ был ярко освещен, вызывая почти жуткое чувство, пока я шла к апартаментам Роквелл, все еще не веря, боясь, что все окажется плохой шуткой или галлюцинацией. Наконец я дошла до двери. Постучала. Подождала несколько секунд, затем воспользовалась ключом и зашла…

И они были там, оба. Насколько же невероятно было увидеть своих родителей в номере отеля в Принстоне, и Риз осуществил это.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Вдали

НЕПРОЩАЮЩИЙ, БЕЗУМНЫЙ красный цвет главного зала Карнеги извергался от полов, сидений и сочился вдоль полумесяцев белых балконов, словно будто гигантское существо только что вскрыло свои вены, готовое поглощать музыку.

Секундами ранее было названо мое имя. Кто-то придержал боковую дверь, позволяя мне пройти. Тогда зрители заметили девушку и разразились аплодисментами – в сотый раз той ночью, приветствуя еще одного одаренного подростка на легендарной сцене.

Теперь с этой самой сцены, пока я играла, уже приобретала формы другая легенда. Мягкий покров кленовых листьев сменился мощеной городской площадью. Стали появляться вокруг красные крыши. Бледные фасады домов пресмыкались один к другому. Балконы заставлены геранью. Соседи выглядывали из–за белых кружевных занавесок. Это был полдень. Солнце взгромоздилось посреди неба. А под ним, разгорячившись от жаркого воздуха, ряды стульев клубились вокруг столиков кофейни. Вокруг болтали люди. Звенели бокалы. Воздух гудел от предвкушения зрелища. Смерти? Авантюры? Ссоры? Любой горстки сплетен перед сиестой. Наконец, девушка начинает пересекать площадь. Вся в черном, подметая пол подолом своего платья. Ее походка наполнена ритмом танца, в то время как в тени у самой темной стены, вспыхивало пламя мужских глаз, следящих за каждым ее движением, наблюдающих...

Зал взорвался аплодисментами еще до того, как утихли последние ноты. Море хлопающих ладоней, поднимающихся с мест людей, образующих волну. Где-то среди этих зрителей были мои родители, вероятно, вне себя от увиденного. Доннелли и Уайли также, смакуя результаты своей превосходной работы. . Но темной фигуры, наблюдающей за мной с конца зала, уже не было.

Затем я увидела его. Прямо передо мной, в первом ряду, где он должен был быть все время. Он бросил белый цветок к моим ногам. Или это привиделось мне также, как я вообразила себе Испанию?

– Тэш, это было потрясающе! – Рита и Дэв бросились ко мне, как только они увидели, что я вышла из–за кулис. Толпа уже ушла, лишь те, у кого были особые пригласительные остались на коктейльный прием в известном мраморном холле Карнеги. – Неудивительно, что они оставили тебя напоследок. Хотя почему ты мне не сказала, что здесь будет Риз?

– Потому что его здесь нет.

– Балкон находится высоко, но не настолько. Я видела, как он оставил для тебя цветок. Как и в первом ряду – хорошая работа.

Та же самая ошибка. Интересно, хоть один человек (за исключением разве что собственной матери) когда-то мог узнать их, не приняв одного за другого.

– Цветок не от него, Рита.

– Нет? Но если Риз не тот, кто осыпал сцену розами, тогда... Ох, я поняла! – Она что-то увидела за моей спиной, замерев на мгновение. – Должна сказать, его двойник столь же идеален.

– Могу я вступить в фан–клуб Тэи? – Джейк, наконец, нашел нас и либо не услышал последний комментарий, либо был слишком вежлив, чтобы показать это. – С таким выступлением можно подумать, что у нее в жилах течет испанская кровь.

Рита не смогла сдержаться.

– И учитывая то, как она сыграла в сентябре, можно также подумать, что у нее по венам течет и польская кровь, правильно?

Он спокойно встретился с ней взглядом.

– Шопен удивителен. Ее – особенно. Но то, что она играла сегодня вечером, часто считают невозможным осуществить.

– Поэтому ей пришлось так много практиковаться. Насколько я слышала, все осенние каникулы были потрачены на шлифовку техники. Днем и ночью.

Я была подавлена. Он улыбнулся – улыбкой, которой он отлично владел, которая почти что обманула даже меня.

– Как бы ни были потрачены каникулы, это того стоило. А теперь, прежде чем Теа потеряет сознание прямо перед нами, нам лучше найти ей что-то поесть. Не хотите присоединится к нам?

Они хотели присоединиться, но Дэву нужно было вернуться в Принстон к одиннадцати. Затем мы поговорили с Уайли и Доннелли, потом еще с двумя другими преподавателями с музыкального факультета, затем с несколькими студентами – все приходили и уходили, останавливаясь, чтобы поздравить меня. Все, кроме двух людей, которых я хотела больше всего видеть.

– Джейк, мне нужно найти родителей. Я без понятия, где они.

– Конечно, пойдем поищем их, а затем я отвезу вас троих на ужин.

– Разве вы с Ризом не должны держать дистанцию? От моей семьи, я имею ввиду. Он не хотел все усложнять.

– Риз может решать сам за себя. У меня нет причин держать дистанцию от кого-то.

Мое сердце замерло на мгновение, как и каждый раз, когда мне напоминали о том, что Джейк, возможно, и был правильным для меня парнем. Сегодня больше чем когда-то. Мы даже не были вместе и все же, по поведению он больше напоминал моего парня, нежели Риз.

К счастью, мужчина, одетый в знакомый твидовый пиджак, прервал поток моих мыслей:

– Я не знаю кто такой Риз, но он многое пропустил. Твое выступление было поистине великолепным.

– Спасибо, профессор Джайлс! Я рада, что вы пришли.

– Как я мог не прийти, после такого продуманного приглашения? Да еще подписанным на греческом языке! Но только из любопытства, та пьеса, которую вы играли – вы выбирали ее сами? – Он казался удивленным, когда я ответила отрицательно. – Это весьма поразительно, тогда. Полагаю, что совпадения все же случаются.

– Что за совпадения?

– Я предлагаю вам изучить вот это... – Он протянул мне свою программку. – Как появится время, конечно. – Заметка об Астурии может показаться вам более... заманчивой.

На тот момент, меня не волновали на исторические примечания, насколько бы они не были заманчивы. Мои родители шли через лобби, и, хотя они оба выглядели счастливыми, я видела, что моя мама плакала.

– Вот ты где! Мы не думали, что ты так быстро освободишься. – Отец сжал меня в свои фирменные крепкие объятия, что означало, что он гордился мной.

– Куда вы пропали? Я уж забеспокоилась.

Он бормотал что-то о том, как сложно было отыскать уборные, пока мама обнимала меня с самой огромной улыбкой на устах, которую я когда-то видела. Я представила всех. Мои родители казались более нервными, чем обычно, вероятно потому что их английский не был столь хорош и заставил их чувствовать себя не в своей тарелке. Джейк был безукоризненно вежлив, очаровывая их обоих. Но когда я упомянула имя Джайлса, и что он был моим преподавателем, улыбка папы застыла посреди рукопожатия.

– Значит... Греческое искусство? Предмет, о котором Теа не очень много говорит.

На самом деле, я никогда не говорила об этом предмете. Беспокоясь о том, чтобы не вызвать в их сознании какие-то параллели с Эльзой, я назвала его как "занятия по истории искусства." Но если мой отец точно знал, что преподавал Джайлс, это означало, что он все еще помнил не только предметы Эльзы, но даже ее преподавателей по именам.

– Ваша дочь одна из лучших моих студентов, – Джайлс охотно ввязался в разговор, не зная, что тяжелый акцент моего отца только что скрыл тонкую враждебность. – Тем не менее, я уверен, что, когда она звонит домой, у нее есть более насущные вещи, чем говорить о мифах мира, который многие считают давно исчезнувшим.

К моему облегчению, Эльзу так и не упомянули. Джайлс в итоге ушел, и времени оставалось достаточно, чтобы познакомить родителей со всеми, прежде чем прием был закончен. Когда позже Джейк предложил отвезти нас на ужин, отец покачал головой.

– Вы, дети, идите праздновать. А мы вернемся и постараемся привыкнуть к смене часовых поясов, чтобы Теа могла показать нам завтра кампус.

Я пыталась убедить их остаться, но они выглядели ошеломленными и уставшими. На выходе папа отвел меня в сторону, и его глаза наполнились слезами.

– Ты была сегодня великолепна. Мы никогда не слышали, чтобы ты играла так.

– Как?

– Ну знаешь, как будто ты вдруг... повзрослела?

– Это колледж, пап. Тут взрослеют, просто вдохнув его воздуха.

– Может быть, очень может быть. Но постарайся слишком быстро не взрослеть, хорошо? Однако, должен сказать, этот Джейк, похоже, хороший парень.