Самодива

Я быстро расправилась с заданием и отправила его Джайлсу за два часа до полуночи. Затем я вышла из комнаты. Если за этим скрывалось хоть что-то большее, чем древний миф – и за всем прочим, во что меня просили поверить в этот день, – тогда человек, открывший для меня Проктер Холл, назвавший меня нимфой и затем бесследно исчезнувший, должен быть двух тысяч лет от роду.

Если предположить, что он вообще существует, то наверняка у него есть ответы на все мои вопросы. И во мне появилось подозрение, что где-то там, за полем для гольфы, он уже ждет меня.

ДВОР КЛИВЛЕНДСКОЙ БАШНИ был странно тихим. Беззвучная, неподвижная ночь скрывалась под карнизами и арками, словно тихо ожидала прихода своего времени; даже чье-то одинокое окно светилось тусклее, чем обычно. Может быть, завершив долгий пятничный ужин, люди поспешили перейти в менее заброшенные корпуса кампуса.

И где же мне начать поиски этого существа – мужчины, по сути своей являвшегося призраком? Та секретарь в дворницкой приняла меня за лунатика из–за невинного упоминания смотрителя/ключника. Теперь я могу ярко представить ее реакцию, если добавлю в список «наставника Дионисия».

О, и кстати, он не стареет. Вероятно, он даже и не умрет. Вы могли заметить его прогуливавшимся на своих... копытах. Нет? Это вам ни о чем не напоминает?

Проктер Холл был, как обычно, закрыт. Потом я вспомнила, как он говорил что-то о схождении вниз. О каких-то лабиринтах. Спустятся ли твои друзья с тобой, или ты отважишься пойти в одиночку?

Вот она, та маленькая лестница, на которой я увидела его в первый раз. Сделанная из белого камня, она так круто уходила вниз, что мне, просто взглянувшей на нее, стало нехорошо. Я никогда не проверяла, куда она вела, и никого не спрашивала об этом.

Ты едешь учиться, а не гоняться за призраками прошлого. Оно очень быстро станет для тебя падением по спирали вниз.

Я начала спускаться вниз. Где-то наверху эхо моих шагов звучало все тише и тише под сводчатым потолком.

Подвал. Подобие гостиной с телевизором и хаотично стоящими стульями. Столы для бильярда. Мишень для игры в дартс. Старый пыльный диван цвета ржавчины. И табличка:

ПБар

Подвальный бар

Это твой оазис!

Я проследовала по коридору через многочисленные повороты мимо ряда закрытых дверей, пока одна из них не заинтересовала меня. В ней не было ни смотрового глазка, не был приколочен номер, зато там были два листочка плюща, искусно вырезанные прямо на дереве, и было видно даже тонкую паутину прожилок и крошечные витки на стебле. Увидеть рисунок плюща в кампусе было обычным явлением, это лишний раз напоминало о том, что Принстон находился в числе восьми учебных заведений (Лига Плюща), чьи названия были в верхней строчке по рейтингу ВУЗов в стране. Но под листочками карандашом кто-то нарисовал шесть кружочков, изображавших перевернутую пирамиду.

Виноград.

Мне никогда не приходила в голову мысль, что листья плюща и виноградные листья, оказывается, так похожи. И что единственным отличительным знаком были ягоды.

Я потянулась к ручки двери.

– Ты никогда не должна открывать дверь, в которую, возможно, ты не захочешь входить.

Мое тело словно окаменело от звуков этого голоса. Я не слышала никаких шагов. Я не заметила большой темной тени, крадущейся за мной по коридору. И он вообще не должен существовать вне границ этих старых легенд. Но когда я обернулась, он был там. Такой реальный, что в этом не было сомнений. Как будто он шел рядом, сжимая в руке конец невидимого поводка, привязанного ко мне.

ПРОСТО УДИВИТЕЛЬНО, КАКАЯ ЧУШЬ ПРИХОДИТ В ТВОЮ ГОЛОВУ, когда ты страшно напугана.

Так вот как я умру? В подвале? На мне нет даже белого платья, только обычные джинсы и флисовая толстовка с капюшоном. А эти острые штуки в его нагрудном кармане, это что... стрелы для дартса?

Он спокойно стоял и смотрел на меня. В тишине.

У этого типа точно козлиное выражение лица. Мы можем придумать классный триллер в духе старой доброй классики: Молчание Козлов. Подзаголовок: Забита Насмерть в Подвале Стрелами для Дартса.

Он поднимает руку.

Я делаю шаг назад.

Эльза тоже умерла в подвале? Может быть, через несколько лет в кампусе нас будут называть “Пропавшие Сестры Славин”.

– Не бойся меня. Я не причиню тебе вреда.

Мило с его стороны сказать такое. Но разве обычно тебе не говорят что-то подобное, перед тем как убить и сбросить тебя в какую-то канаву?

– Кто вы такой, Сайлен? Я имею ввиду... кто вы на самом деле?

– Я мог бы тебе сказать. Но какой в этом смысл, если ты уже догадалась?

– Почему тогда ваши ноги не... – Я взглянула туда, где должны были быть его ноги, если бы его брюки не были бы такими длинными и практически не волочились по полу.

– Более козлиными? – Его низкий горловой смех эхом отскочил от стен. – Если бы я захотел, они бы такими были. Но ты не находишь, что они привлекли бы чужие любопытные взгляды?

При этих словах его невысокое тело начало менять свою форму и трансформироваться в подобие зверя с черной кожей и всем остальным – и вот он уже стоял на копытах с улыбкой, словно все эти метаморфозы не потребовали от него ни малейшего усилия.

– Значит, вы действительно... – Я не могла сказать это слово вслух, совершенно пораженная тем, что рядом со мной стояло существо из легенд и мифов – сатир во плоти – и совершенно уверенная в том, что теперь моя жизнь никогда не будет прежней, когда он подтвердит мои догадки, – сатир Силенус?

– Да, я Силенус. Хотя я лично предпочел бы для тебя остаться Сайленом. Меня уже достаточно долго называли Силенусом на протяжении сотен лет.

Сотни лет. Он, должно быть, видел очень многое за это время. И где-то в не самом дальнем уголке его памяти среди этих витков времени есть секрет, который теперь просочился в мою такую короткую человеческую жизнь.

– Вы знали мою сестру? – Сама возможность этого заставила меня позабыть обо всех вопросах, что я должна была ему задать (ну например, что же скрывается за этой дверью и почему он считал, что я не захочу входить в нее). – Я видела вас в ежегоднике от 1992 года. Вы должны были знать ее.

– Только глупец может заявлять, что знает сердце, подобное ее, – он вздохнул и покачал головой. – Я был этим глупцом.

Что означало одно – даже всеведущий сатир не смог устоять перед прекрасными чарами, как и все остальные.

– Вы расскажете мне о ней?

Его тело постепенно снова приняло человеческий облик, как будто волосатый черный снежный человек начал таять и принимать прежнюю форму, меняя темную кожу на штаны и копыта на ботинки. Затем он направился по направлению к винтовой лестнице. Медленная неуклюжая походка – было очевидно, что человеческие ноги не самый его любимый способ передвижения в пространстве. Сзади он казался уставшим, неуклюжим, слегка полным мужчиной... если бы его не сопровождало звучание флейты. Однажды я уже слышала эту мелодию, сыгранную им, и теперь узнала ее: она была из балета “Послеполуденный отдых фавна” и была написана Дебюсси. На греческом она звучала бы немного иначе – “Послеполуденный отдых сатира”. Прозрачные мечтательные ноты, словно волшебный дым от фимиама, поднимались к потолку, как будто он решил заколдовать весь дом, или по крайней мере, повергнуть его в сон.

Мы все еще поднимались по последним ступенькам, когда дверь скрипнула. Проктер Холл открылся, приветствуя нас у своего преддверия.

Он пропустил меня вперед. Вокруг было темно, но как только мы вошли, люстры словно вернулись к жизни и выглядели теперь так необычно, как я еще никогда не видела – статические электрические лампочки превратились в крошечные язычки пламени, дрожа внутри стеклянных плафонов. Ни один звук не сможет покинуть эти стены. Я понятия не имела, куда я шла.

– Ты поражена? – он протянул мне руку. Я ожидала, что его кожа будет невероятно холодной, но она была теплой, как и у любого человека. – Я рад, что ты не больше не боишься меня.

В чём был смысл страха? У него были силы, которые я и представить не могла (или понять, или пытаться сбежать от них). И хотя часть меня все еще ожидала, что я в любую секунду проснусь в своей постели, я начала понимать, что это не было просто сном. То, что рука, держащая мою руку, была реальной.

– Реальной? Вещи становятся реальными, только если ты сама захочешь этого.

Он еще и читал мои мысли. И, как будто все происходящее недостаточно нервировало, он вдруг начал вести меня сквозь столы. Буквально сквозь них. Я могла видеть стулья, которые я так много раз расставляла, деревянные поверхности столешниц, которые я протирала в конце каждой смены, но теперь наши тела двигались в обширном пространстве так, как будто в столовой был только пустой воздух.

Когда мы достигли противоположного конца комнаты, он отпустил мою руку.

– События прошлого не должны быть частью настоящего. И все же ты хочешь позволить им войти в твою жизнь?

– Она была моей сестрой. И наверное, до сих пор ею является. Это делает ее частью моего настоящего, даже если она действительно стала... – Менадой? Неким гибридом самодивы? Мне необходимо было найти разумный способ произнести это: – Это правда, что она спасла Риса?

– Правда является очень гибким понятием, Тейя.

– Но это все же лучше, чем секреты. Я всю свою жизнь была окружена какими-то тайнами.

– Так значит, теперь тебе нужен кто-то, кто мог бы раскрыть их тебе. А что заставляет тебя думать, что я их законный хранитель?

– Если не вы, то кто же?

Он указал на огромный камин рядом с нами.

– Что ты видишь?

Высоко в камне был вырезан щит школы в сети лиственного орнамента. Это были плотные листья, чьи пышные края напомнили мне о дереве над горным озером, о котором я прочитала в легенде несколько месяцев назад.

– Это дуб?

– Да. Что еще?

Я узнала белочек. Ящериц. Еще были бабочки и птицы. Но он все ждал чего-то большего. Потом я заметила голову другого животного, выглядывающую между ветвями. Были изображены только морда и пара колючих глаз на ней: талисман школы. – Этот тигр?

– Это ровно такой же тигр, как эти листья на двери – листья плюща.

– Они не были от плюща, я была в этом уверена. Они были просто замаскированы под символ Принстона, если только не приглядеться хорошенько.

– Это рысь. – Он посмотрел на резное изображение и словно обращался к животному, скрытому внутри, а не ко мне. – Это самое неуловимое животное: хранитель тайн. Она приходит и уходит как призрак, она видит, сама оставшись незамеченной. Одна из священных гонцов бога.

– Бога?

– Диониса. Только рысь может раскрывать тайны прошлого. Через глаза животного ты можешь увидеть события, скрытые пеленой времени, так, как если бы они происходили прямо сейчас на твоих глазах. Но тот, кто ищет рысь, получает или благо, или бич.

– Я не знаю, что это значит.

– Прошлое становится благословением или проклятием после того, как ты увидела его. Хочешь ли ты испытать свою удачу?

Я ответила, что хочу. Если единственный способ узнать правду означал риск навлечь на себя проклятие, что ж, пусть будет так. Он отвел глаза и снова посмотрел в глубь зала. Ничего не шевелилось. На секунду даже мерцание ламп замерло под тяжелым ребрами потолка. И затем, была ли это правда или я только хотела, чтобы это было правдой, но перед нами возникло животное – его лапы бесшумно касались пола и каждое движение плавно перетекало в следующее, поражая ловкостью молодого хищника. И вот наконец, его глаза устремили свой странный взгляд на нас: голубовато–зеленые, как глубокие воды озера, в котором плакучая ива соединила свое отражение с отражением чистого неба.

– Теперь подойди и задай ей свой вопрос на ухо.

Я подумала, что он шутит, но он кивнул в сторону рыси. Вещи становятся реальными, только если ты сама захочешь этого. Практически онемев от страха, я медленно встала на колени и потянулась навстречу зверю, сначала лишь одной рукой.

Пестрый мех был настолько мягким, что я едва могла чувствовать его, мои пальцы словно погружались в свежевыпавший снег. На ушах животного поднялись торчком пучки черных волос. Царапая пол, оно обнажило свои когти.

Я наклонилась к нему, успокоенная тихим звуком мурлыканья, и прошептала свой вопрос: только одно слово. Имя девушки, у которой была самая необычная судьба из всех, кого я знала.

Словно ужаленная этим звуком, рысь отскочила. Она остановилась в нескольких футах от нас, глядя в коридор своими глазами, полными ясной мудрости. Потом что-то начало меняться в этих глазах, в ее гипнотическом взгляде, как будто вся необъятность времени сосредоточилась в нем, возвращая события давно прошедших дней и заставляя их снова принять осязаемую форму прямо здесь, в Проктер Холле.

Лужайка. Голые деревья. Ночь, опьяненная красотой луны. И быстро идущая девушка в белом пальто. Она стремительно идет по траве, словно ее время уже на исходе.

Она пробирается через застекленную дверь, стараясь не разбудить того, кто заснул среди пустых бутылок и разбросанных партитур. Она склоняется над человеком. Улыбается. Она берет его руку и надевает на палец кольцо.

Затем парень просыпается. Она пытается поцеловать его, но он видит это кольцо и превращается в безумца: его внезапная ярость, отблеск серебряного кольца, брошенного на пол, их сердитые голоса (не было слышно ни одного слова, как будто звуки приглушены глубокими водами). Девушка спокойно смотрит, как он нашаривает среди связки автомобильных ключей один нужный, и затем надевает на нее шлем. Но даже после того, как она натянула шлем, и после того, как двигатель взревел в ночи, холодок от ее растаявшей улыбки не желает покидать комнату...

Поездка на мотоцикле предстала перед нами наяву – необратимое, окончательное действие, каким может быть только прошлое. Но мне не нужно было видеть что-то еще, я уже знала все остальное. Джейк выразил все произошедшее лишь несколькими словами на нашем пути назад из Карнеги Холла:

– Одна молния не бьет дважды в ту же семью.

– Что произошло?

– Риз попал в аварию на своем много назад. Кое–кто пострадал, и мой брат винил себя. Теперь он не подходит и близко к тому, что имеет только два колеса.

Затем авария. Риз умирает на ее глазах. И моя сестра решает отдать свою жизнь за него. Приняв это решение за них обоих – чтобы навсегда завладеть его жизнью.

Визг шин наполнил пространство зала. Затем воздух снова стал пустым. И только четырехлапая тень растворилась в темноте, направившись в сторону вестибюля.

– ТЕПЕРЬ ТЫ БОЛЬШЕ ПРИМИРИЛАСЬ С ПРОШЛЫМ, когда ты увидела это своими глазами?

Да, я видела это. Но предъявление Эльзой своих прав на Риза было больше чем просто частью прошлого. И я никогда не смогла бы смириться ни с чем из этого всего.

– Что произошло после аварии?

– Я помог твоей сестре пройти через это.

– Через … что?

Его рот открылся в поросли густой бороды. И закрылся.

– Это правда, что говорят об этих ритуалах? Что Дионис принимает жертву – человеческую жизнь – в обмен на бессмертие?

Он кивнул.

– Так Эльза и Риз... они больше не люди?

Еще один кивок.

Я старалась не паниковать. Риз – даемон. Эльза... стала тем, о чем я предпочитала даже не думать. Дикие существа, обязанные быть друг с другом навечно в обманчиво идиллической обстановке университетского городка Принстона.

Неудивительно, что Риз влюбился в меня безо всякой на то причины и так быстро. Эльза и я были похожи. Он мог быть с ней каждое полнолуние (очевидно). Но были еще и новолуния, и четверти луны, а также другие фазы луны между ними. Должно быть, в такие времена он чувствовал себя одиноко. До тех пор пока, наконец, ее поразительный двойник не появился в утреннем тумане прямо перед ним. Почему он должен был вдруг пройти мимо?

Благословение или проклятие.

Сайлен пристально смотрел на меня.

– Наши сомнения – наш самый главный враг, Тейя. Но в твоем сердце ты знаешь правду.

– Ты имеешь в виду гибкую правду?

На этот раз ему нечего было ответить мне. Я попросила его рассказать мне об остальном, что бы он там не имел ввиду под словами "помог ей пройти через это".

– После аварии у нас было очень мало времени. Всего несколько минут, прежде чем лунный свет коснулся бы лунных часов.

– Коснулся чего?

– Лунных часов. Название "солнечные часы" более привычно для людей, но здесь нет никакого различия. Полдень становится полночью, вот и вся разница. – Он вытащил двойную флейту из кармана и положил ее на ладонь. – Одна трубка лежит горизонтально, другая направлена вверх под острым углом. – Лунный луч упал на лезвие, чтобы отбросить от него тень. Без этого, – его пальцы скользили вдоль верхней трубки флейты, – не было бы никаких лунных часов, а только обычное украшение для сада. Те часы, которые мы использовали в ту ночь, могли бы сойти за фонтан, как один как раз за этими стенами.

Я видела эти фонтаны. Их было несколько вокруг университетского городка и даже один в Галечнике, в саду за пределами этой огромной библиотеки. Издали они всегда выглядели заброшенными; я никогда не видела бьющей из них воды. Но по–видимому, они могут быстро стать чем-то еще: часами, приманивающими луну.

– Все должно быть сделано во время полнолуния, только тогда часы точны. Позднее несовершенная орбита луны отбрасывает положение тени вперед на четыре десятка минут каждую ночь, и тень никогда не сможет выровняться вновь.

– Выровняться с чем?

– С полуночью. Когда свет от полнолуния попадает на лезвие ровно в двенадцать ночи, его тень с шипением возрождается к жизни. Она зажигается, как свечной фитиль, самим богом.

– Дионисом?

– Им самым. Всякий раз, когда ему предлагается чья-то жизнь, появляется змея, чтобы принять ее.

– Значит... это то, как моя сестра умерла?

– Умерла? – Его губы изогнулись в немного печальной улыбке. – Сама смерть теперь просто увядает у ее ног. Но конечно, это стало одним из условий обмена, если это то, что ты имеешь ввиду.

Он подошел к нише в стене напротив камина. Один магистр однажды уже назвал ее "Альков".

– Я уверен, что ты знакома с легендой о Святом Граале. Некоторые полагают, что это чаша, из которой Христос пил на тайной вечере, и в которой была собрана его кровь после того, как Он был снят с креста. Другие видят в нем некий мистический котелок. В одной из валлийских легенд король Артур с риском вошел в подземный мир, чтобы украсть кельтский котелок, который мог бы оживить его мертвых воинов. Эти ланцеты, – он указал на три витража, сформировавшие полуокружность алькова, – рассказывают нам историю рыцарей, которые пытались найти Грааль. Одной из наиболее спорных сцен является изображение сестры сэра Персиваля, как она пожертвовала своей жизнью, чтобы излечить смертельно больную женщину. В нем был применен ритуал кровопускания. Отсюда и название на стеклянной панели: "Замок странного обычая".

Я посмотрела на окна. В них не было уже цвета, просто паутина из кусочков стекла, потемневшая до момента рассвета. Но где-то там наверху, скрытая среди других, была сцена, о чьем отношении к смерти моей сестры я уже начинала догадываться.

– Представь себе, сколько крови должно быть взято от одного человека, чтобы очистить больную кровь другого! Кровь девственницы считалась более чистой и чаша, полная такой крови, была достаточной мерой, но даже это могло привести к анемии и смерти человека. Любая более меньшая доза – скажем, потир, – означала, что должно было быть примешано что-то еще. И это что-то было даже более мощным средством, чем кровь: змеиный яд.

– Но разве яд не убивает?

– Не при правильном использовании. Ты знаешь, что обычно говорили римляне? – Он ждал, как будто это было вполне естественно, что я буду просто тусоваться с древними римлянами в современной школе. – В чаше нет смерти. Они вводили яд в качестве лекарственного средства, зная, что он может излечить при проглатывании так же, как он мог бы убить, если бы попал в рану.

– И моя сестра получила яд в рану?

– На самом деле здесь оба случая. Сначала змея принесла смерть в ее вены, и затем напиток сделал ее бессмертной. Эта идея – что можно выпить эликсир жизни и обрести бессмертие, – так же стара, как само человечество. Если оглянуться на прошлое, то "Грааль" будет лишь обычным черепом, в котором были смешаны кровь и яд с образованием вещества непревзойденной лекарственной силы. В Греции мы используем блюдо для смешивания, называемое кратер. Но даже простая глиняная чаша может сделать то же самое. – Он поднял руку и я увидела в ней маленькую чашку, наполненную водой. "Человек может давать ему имена, окутать его тайной, погрузить его в запутанный миф. Но в конце концов Грааль – это просто чаша. Его единственная сила исходит от того, что мы наливаем внутри него.

– Я вижу только воду внутри этой чашки.

– Ты начинаешь с воды; она является источником всей жизни. А ты затем добавляешь другие составляющие.

Я наблюдала, как он поднялся на несколько ступенек к тому, что могло бы быть алтарем, если бы Проктер Холл был церковью. Массивный стол раскинулся под витражом: Высокий Стол, за которым декан Уэст имел обыкновение читать молитву на латинском языке и править своей облаченной в мантию империей ученых. Теперь Сайлен провел рукой по поверхности... и там начала появляться фигура, мужская фигура! Затем другая – женская. Тела лежали словно во сне, покрытые белым покрывалом, две головы почти касались друг друга в середине.

– Я думала, что только рысь может вызывать секреты к жизни?

– Секреты – да. Но это мое собственное прошлое, и я могу раскрыть его тебе всякий раз, когда я этого хочу.

Он протянул руку под покрывало. Поднял руку женщины. Держал чашку под ней до тех пор, пока слабый всплеск упавшей капли не пронесся по залу. Я представила себе крошечный надрез, едва заметный на ее бледной коже. То, что Джайлс заметил в гробу, было вовсе не уколом от шипа, а следом от укуса змеи, все еще кровоточащим.

– Ты, наверное, ожидала увидеть меня держащим флаконы в руках – белый и красный, яд и кровь. Но с помощью укуса змеи эти два компонента уже смешиваются. А если клык змеи принадлежит самому Дионису, одной капли достаточно, чтобы превратить чашу в чудесный фонтан молодости.

Он поднял чашу в мою сторону, и я сделала шаг назад, в ужасе, что он ожидал, что я буду пить из нее.

– Не волнуйся, это не напиток для живых. Но с другой стороны, один глоток, влитый в мертвые губы, – и к тому времени, когда взойдет следующая луна, жизнь вернется к телу. На этот раз навсегда.

– Тогда как моя сестра оказалась в похоронном зале?

– Это был единственный путь.

– Но почему, если никто и не собирался проводить похороны?

– Потому что новости о пропавшей студентке стали бы катастрофой для всех, участвующих в этом. Новые расследования, вопросы СМИ, предложения вознаграждения за любую информацию... судорожный поиск искомого был бы просто бесконечным. С другой стороны, пропавшее тело мертвой студентки – эта новость забывается за одну ночь. Здесь нет никаких перспектив погони за тайной, никакого красивого счастливого конца. Подобная статья попадет на первую страницу, затем эту страницу скомкают и выбросят в мусорную корзину, вот и все.

Может быть, это и было концом для всех остальных. Но были еще два человека в месте, который я зову своим домом, и они никогда не переставали надеяться найти все ответы на свои вопросы. И они так и продолжать ждать их всю свою жизнь.

– И Рис тоже закончил свою прежнюю жизнь в похоронном доме?

– Нет, у него не было никаких видимых изменений, поэтому он продолжил учиться в школе. Только двое поняли, что с ним что-то не так – его брат и тот дворецкий. Брат, конечно, осознал это лишь спустя годы.

– Почему тогда Эльза изменилась, а он нет?

– Потому что он ни с кем не заключал договор. Когда я приложил чашу к его мертвым губам, он получил бессмертие – и все, предлагающееся к этому, – но без обязательств, как вы, люди, любите говорить. Конечно, он стал обязан ей, и так будет всегда. Но не самому Дионису. Что и делает даемона прекрасным созданием, практически ничем не отличимым от обычного смертного.

– А моя сестра?

– Твоя сестра вынудила бога на самое чудовищное соглашение: заставила смерть отступить от уже принесенной жертвы. Немногие осмеливались рискнуть, невзирая на последствия подобной сделки. Так что она... обратилась, если можно так сказать. Претерпела метаморфозы. Той ночью она отдалилась от человеческой сущности настолько, насколько это возможно, хоть снаружи и осталась прежней. Отдалилась настолько, что никогда не сможет вернуться.

И все же, тогда, под сосной, она казалась человеком...

– Это вы украли ее тело из гроба?

– Бессмертие характеризуется глубочайшим одиночеством из всех вообразимых. Мне не хотелось, чтобы первые мгновения в этом качестве она провела в похоронном бюро, да еще и одна.

– А Риз?

– Когда он очнулся, она была с ним.

Меня взволновали мысли о том, как Риз открыл глаза и увидел ее, как она улыбнулась ему, осознавая, что отныне он принадлежит ей навечно.

– Именно этого Эльза и добивалась, верно?

– Это определенно было эффективнее любого кольца, что она могла надеть на его палец. Но чего она хотела на самом деле, так это быть девушкой, на чей палец однажды захочет надеть кольцо он сам.

– Рано или поздно она будет этой девушкой.

Сатир замолчал, подбирая слова.

– Я верю, что он уже нашел ее. И она не та, с которой он видится при полной луне.

– Пока, может, и нет. Но всем остальным не сужденно задержаться в его жизни надолго, включая меня.

– Краткость не имеет значения. Как ты знаешь, любовь упряма. Она не уходит, когда вторгается разлука.

В его голосе слышалась едва различимая горечь, и мне стало интересно, так ли сильно его сердце отличалось от наших человеческих.

– Для одной ночи размышлений достаточно. Последний шаттл до «Форбса» будет здесь довольно скоро. – Он поднял руки, и Проктер Холл снова стал нормальным: два тела исчезли, а канделябры застыли, вернувшись к привычному электрическому освещению. – Я могу организовать куда более быстрый транспорт, но на сегодня, вероятно, с тебя хватит феноменальных событий.

Я улыбнулась, осознав, как прав он был.

– Шаттл будет в самый раз.

Он открыл тайную дверь у алькова и оказалось, что та вела сразу наружу.

– Сайлен, мне бы хотелось увидеть, где умерла моя сестра. – Он приподнял брови, снова поправляя меня. – То есть, где она перестала быть человеком. Вы упоминали, что это произошло где-то рядом?

– Прямо по соседству. – Он указал на смежное здание, в котором я узнала Уайман Хаус, дом, где жил декан, на чьи владения я однажды случайно посягнула. – Поверь, это место такое же, как и прочие.

– Не такое же. Не для меня.

Я последовала за ним по заднему двору через туннель из листвы, что куполом нависала высоко над нашими головами и шелестом отзывалась в темноте. Закончился туннель в саду. Как он и сказал: такое же место, как и прочие. Гравиевые аллеи. Геометрические цветочные клумбы. Ровно подстриженные фигурные кусты. В центре же сада был изолированный каменный водяной фонтанчик, грезивший, чтобы к его горловине вернулся давно покинувший его голос.

Я обратила внимание, что там не было носика, просто гладкая восьмиугольная поверхность.

– Он всегда исполнял роль часов?

Сайлес кивнул и наверх поместил свою флейту, после чего отпустил инструмент. Трубочки остались на месте (одна – лежащей на плоскости, другая – указывающей на ночное небо), словно были удерживаемы заклинанием. И появились часы. Отбрасывающие тонкую безобидную тень в виде угла – около пять часов, спустя неделю после последнего полнолуния.

– Твоя сестра была... она была необыкновенно...

Я слышала это слишком часто.

– Смелой?

– И это тоже. – Огромные глаза лихорадочно засверкали в свете полной луны, словно сами были циферблатами. – Но, кроме того, она была невероятно стойкой.

Он, должно быть, решил, что я буду такой же, как и она. Но я не была ни смелой, ни стойкой. Даже само нахождение в саду, где некогда была ожила шипящая змея, вонзившая свои клыки в мою сестру, наполняло меня таким ужасом, что с тем же успехом этот яд мог растекаться в моей собственной крови.

– Я знаю, Эльза была смелой, но как она ввязалась во все это? Все эти темные ритуалы и жертвоприношения... все это захватило ее задолго до встречи с Ризом, разве не так?

– Тьма не захватывает нас по своей прихоти, Тейя. Она тщеславна. И жаждет быть приглашенной.

Когда мы вернулись к Кливлендской башне, автостоянка пустовала. Последний шаттл до Форбса, должно быть, ушел.

– Не переживай, мы его не пропустили.

Мне стало интересно, о каких еще моих мыслях он догадался. Или прочитал. Либо просто знал. Находиться в его присутствии было тревожно и в то же время легко: хоть раз в фильтрации мыслей не было смысла.

– Что мне теперь делать, Сайлен? Я не могу делить с ней Риза. Ни за что.

– Делить с кем-то любимого – сложнейшее испытание для человеческого сердца. Но что, если та, с кем ты делишься – твоя сестра?

– Если уж на то пошло, это еще труднее. Эльза так похожа на меня, только... лучше.

– Лучше для кого? Не забывай, что Риз выбрал тебя. Все прочее иллюзорно. Эфирно, как одуванчики, чьи воздушные головки так легко сдуть, отправив в небытие.

Для него это было ничто. Но не ему приходилось жить с мыслями об Эльзе. Страшась ее. Завидуя ей. Видя ее лицо в каждом зеркале.

– Ты любишь его? – Тревога казалась нелепой на лице того, от кого я ожидала этого меньше всего. – Потому что если ты можешь разбить его сердце, чтобы защитить от сложностей собственное, тогда ты его не любишь. И, вероятно, никогда не полюбишь.

Я хотела ему сказать, что на этот раз способность читать мысли его подвела, но на какую-то секунду отвлеклась на рев приближающегося шаттла. Когда я развернулась, то обнаружила лишь тьму. Простирающуюся во всех направлениях и беззвучно посмеивающуюся над девушкой, привнесшей во мглу еще один кошмар.

МУДРЕЙШИЙ ИЗ САТИРОВ знал все. Для него прошлое и будущее были частичками бесконечного, непримечательного, отшельнического настоящего. Но в одном он ошибся: я бы никогда не ранила Риза, чтобы защитить свое сердце.

"Ты первая женщина, которую он полюбил по–настоящему". Все это говорили: Джейк, Сайлен, даже Кармела в ее задорном стиле намекала, что Риз наконец влюбился после того, как годы тому назад почти влюбился в кого-то (как будто девушка вроде Эльзы примирилась бы с этим «почти»).

И все же он существовал – парень, разбивший сердце неземной ведьме. Должно быть, он встретил ее в Болгарии во время поездки, о которой не хотел говорить. Вероятно, из–за него она и решила поступить в Принстон. Затем, по какой-то причине, о которой я не знала, их отношения не сложились. Дальше была ссора. Авария. Чтобы вернуть его к жизни, она стала тем, что, казалось, существовало только в легендах. Самодивой. А он, чем стал он?

Согласно словам Джайлса, древнегреческий даемон был щадящей версией Диониса. Он был наполовину человеком, наполовину богом. Чувственным. Темпераментным. Склонным к безумству и даже жестокости. Но мне не хотелось думать, что Риз по своей натуре опасен. Описание Сайлена ему подходило больше: «Прекрасное создание, практически ничем не отличимое от простого смертного». Значило ли это, что он мог любить так же, как и смертный мужчина? Что, несмотря на бессмертие, его сердце тоже могло быть разбито?

Потому что с другой стороны был Джейк. Несомненно и бесспорно – человек. Джейк, который во многом был больше похож на меня: не полубог, а живое существо со своими страхами, пороками и чувством собственного несовершенства. Он нуждался в ответе. В моем запоздалом решении: он или его брат.

К несчастью, три месяца отношений что-то да значат. Теперь, когда все плохое, произошедшее за эти месяцы, показалось в совсем ином свете – Риз на самом деле жертва, а не злодей – я и мысли допустить не могла, чтобы оставить его.

Но так же я не могла не желать быть с Джейком. Люди, наверно, мирились с подобным постоянно. Регулярные встречи с одними, а ощущение связи с другими. Кратковременные фантазии. Внезапные влюбленности. Краденые раз от раза поцелуи. Это не значит, что так собиралась поступать и я, или что Ризу стоило об этом знать. Он сам сказал: ”Знание всегда все меняет. Оставайся со мной просто так”.

Эти слова не покидали моих мыслей, даже когда я очнулась следующим утром, проспав двенадцать часов кряду. «Оставайся со мной…»

Изумленная тем, что так долго тратила время впустую, я понеслась к его дому, но тот поразил меня своей заброшенностью с самого порога: входная дверь была распахнута настежь, словно это место было покинутым целую вечность. Затем до меня дошло, что это могло быть обычной невнимательностью, и Риз мог попросту спать (если даемоны вообще спят). Я поднялась в его спальню и постучалась – ответа не последовало. Когда я вошла, до меня доносился лишь звук струящейся воды.

Он стоял под душем в одежде, руками прислонившись к стене и склонив голову так низко, насколько позволяли шейные позвонки. Поток лился на него, не переставая – цвет джинсов индиго, намокнув, стал еще темнее, пропитавшаяся майка, трепетавшая под струями, была оттенка спелого лимона, а вокруг него все было белым, ослепительно белоснежным…

Затем он повернулся. Увидел меня. Потянулся выключить воду, не разрывая зрительного контакта. Его лицо было пепельным, и я не стала дожидаться вопроса.

– Риз, я знаю правду, и она не меняет ровным счетом ничего.

Он схватил меня прежде, чем я закончила предложение. Обхватил руками, захватил ртом, приподнял и пригвоздил к стене, покрывая поцелуями повсюду, пока пространство вокруг не сузилось до наших прижимающихся сквозь одежду друг к другу тел, мокрых, пылающих, ноющих от желания и забывших обо всем.

Когда мы, наконец, притормозили, я заметила, что мы высохли.

– Как ты это сделал?

– Не хотел, чтобы ты простудилась.

– Да, но я просила не об этом.

– Ты права. Больше никаких секретов.

Он посмотрел вниз – пол оставался мокрым. Внезапно вся вода поднялась в вихре. Все ускоряющемся. Начавшем закручиваться так быстро, что мои глаза уже не были способны уследить… После водоворот стал ярко–красным и обрушился обратно на пол, приобретая форму гигантского мака, чьи лепестки вспыхнули на какую-то секунду, а затем рассыпались на миллион капель, которые исчезали, проникая в плитки кафеля, оставляя их сухими и, как прежде, белыми.

– Ты кажешься испуганной. Мне не стоит делать подобное на твоих глазах?

– Просто… Мне нужно время, чтобы привыкнуть. – Хотя, я не была уверена, что вообще смогу, да и не знала, как привыкнуть к подобному.

– Что тебе рассказал Джейк?

Я подытожила все, сведя к нескольким словам.

– Все примерно так и есть. Остальное – детали.

– Мне, наверно, стоит знать и их.

– Они неприятные, Теа. Я принадлежу ей раз в месяц, вот и все.

– Это просто секс, разве нет?

– Все, что ей заблагорассудится. Она может делать с моим телом что угодно – таков уговор.

Даже одна мысль о том, как она прикасается к нему, вызывала тошноту.

– Ты когда-то был в нее влюблен?

– Я? Ты серьезно? – Его смех обрушился на плитки, как водоворот мгновение тому назад. – Если бы это было так, ей бы не нужна была эта проклятая договоренность.

– Эта договоренность была заключена не ради нее. Она спасла твою жизнь.

– Я не просил об этом. Кроме того, для начала, авария случилась по ее вине. Так что, поверь мне, я сделаю что угодно – абсолютно все – чтобы освободиться от нее.

– Со стороны так не казалось.

– Не казалось что?

– Ты увидел меня там, у дерева. И даже не остановился.

– Остановиться? Ты хоть представляешь, что бы произошло, если бы она заметила тебя?

– Я читала легенды.

– Ты читала пустышки. Эта женщина подлая: она получает удовольствие от убийств и разорвала бы тебя на кусочки, если бы я не…

– Риз, она моя сестра.

– Даже не рассчитывай на это, поняла? Когда-то она, может, и была твоей сестрой, но сейчас в ней от человеческого не осталось ничего. Ничегошеньки!

Сайлен говорил то же самое: «Отдалилась от человеческой сущности настолько, насколько это возможно… настолько, что никогда не сможет вернуться».

Мы зашли в спальню, он положил меня и, перекатившись на живот, расположился рядом.

– Спрашивай меня о чем угодно. О чем еще хочешь знать.

Я уже знала важнейшую деталь, но отчасти надеялась, что он будет ее отрицать:

– Что произойдет, если ты перестанешь с ней видеться?

– Это не вариант. Правила просты: я не протестую. Не заставляю ее ждать. Не отказываюсь ни от чего.

– И все же?

– Однажды я пытался. Ничего хорошего. – Гнев в его глазах разъяснил мне остальное. – Так я и выяснил, что единственными действенными средствами, обладающими лечебными свойствами, являются алкоголь и женщины. Выпивка стирала память. А женщины, они… – Он покачал головой, как будто вся парадоксальность ситуации даже для него была непостижимой. – Они были компенсацией за все то, что она творила со мной. Такой абсурдно, невероятно услужливой компенсацией. Мне нужно было лишь выбрать одну из них – или больше, без разницы, – и, можно сказать, дело было сделано.

Теперь мне стало понятно, почему тогда, в нашу первую встречу, мой отказ стать очередным «сделанным делом» рассердил его.

– И все это облегчало встречу с Эльзой?

– Сильно облегчало.

– Каким образом?

– Просто облегчало.

– Мне нужно знать, Риз.

– После нескольких женщин в «Плюще» еще одна на поле для гольфа уже не кажется такой уж проблемой.

– Ясно. Так ты просто… добавил меня в эту мешанину?

– Тебя? – Он взглянул на потолок и улыбнулся. – Ты оказалась чем-то совершенно иным. Только мой взгляд упал на тебя и мир внезапно погрузился в покой. Покой, о котором я и не мечтал. Я знал еще до того, как ты заговорила, до того, как коснулся тебя, что все, что мне нужно – это быть рядом с тобой.

– Даже несмотря на то, что я так похожа на нее?

– А может и благодаря этому. Я, само собой, понятия не имел, что вы родственницы, но… ведь поначалу я и к ней тянулся. От нее веяло тем великолепием, той непорочной невинностью, что заворожила меня. Разве что в твоем случае она оказалась истинной.

– А в ее – нет?

Он предпочел не отвечать. Учитывая инциденты вроде Голых Олимпийских Игр, назвать Эльзу «невинной» язык не поворачивался.

– Неужели к тебе и вправду не закралась мысль о том, что мы можем быть родственницами?

– Да ладно, кто бы мог такое подумать? Между вами разница в пятнадцать лет, и она никогда не упоминала младшую сестренку. Я решил, что сходство было обыкновенным совпадением, неким восточноевропейским типажом, к которому у меня, по всей вероятности, была слабость. К моменту, когда я узнал, было слишком поздно. Я уже был на крючке.

– Как ты узнал?

– Когда Джейк на ужине назвал твою фамилию. Полагаю, он видел афишу о твоем выступлении.

Не удивительно, что Риз тем вечером отвез меня в Форбс, не проронив ни слова. «Приятно познакомиться, Теа Славин». Мое имя стало тайной местью Джейка, свершаемой над его братом за то, что тот увел его девушку.

– И тогда начался ад. Я пытался держаться от тебя подальше, но не смог. Затем я заключил с собой договор: мы будем с тобой вместе, но никакого секса, пока ты не узнаешь правду. Само собой, я почти нарушил его. И все равно не смог объясниться с тобой.

– Почему?

– Потому что думал, что ты будешь опустошена. Что я должен был сказать? «Кстати, детка, я раз в месяц имею твою сестру»?

– Ну да. Так же, как сказал мне, что можешь встречаться с другими девушками.

– Я не говорил такого.

– Не так, ты всего лишь сказал, что ты не из тех парней, что встречаются лишь с одной.

– Потому что это не так, Теа. В моей жизни всегда будет другая женщина. Та, которую я не выношу.

Кажется, я тоже буду ее ненавидеть. Раз в месяц, каждое полнолуние.

– А что об остальном?

– Остальном?

– Те парни в джипе.

– С этим покончено. Той ночью, когда ты явилась перед моим домом, я мог убить Эвана за ту бессмыслицу, что он выболтал перед тобой. Я злился на него. На себя. На весь долбаный мир. А потом все стало еще хуже. Мы поссорились из–за Карнеги Холла.

– Все равно не понимаю, почему ты сказал, что не можешь пойти. Полной луны не было до субботы.

– В основном из–за чувства вины. Как, по–твоему, я должен был встретится с твоими родителями, зная, куда пойду следующей ночью?

– Но ты все равно пришел на концерт. Я нашла твою записку.

– Я должен был услышать твою игру, так или иначе. Я планировал наблюдать издалека, потом вернуться сюда и в субботу встретиться с Эльзой. Все получилось, почти.

– Почти?

– Я не ожидал, что буду ревновать к брату.

– Ты. Ревнуешь к Джейку.

– Нет, не в этом смысле. Я верю Джейку больше, чем самому себе. Но завидую его свободе. Тому, что он может провести с тобой вечер как нормальный парень, какой тебе и нужен – а не с моим багажом.

Я старалась не думать о том, что мне нужно, или как все бы обернулось, если бы в итоге я была с Джейком. Риз тоже затих. На стене, высоко над нашими головами, нарисованный двойник восседал в спокойствии, охраняя собственную тишь.

– Мой профессор по древнегреческому искусству однажды упоминал даемонов.

Он проследил за моим взглядом, направленным на полотно.

– И?

– Все не так плохо. Определенно сверхъестественный, но не злонамеренный дух. По крайней мере, в древнегреческой мифологии.

– Обнадеживающее начало. Что дальше?

– Обладает несравненным интеллектом и талантом в области искусств. Поэтому ты так хорошо играешь на фортепиано?

Он рассмеялся.

– Мне нравится думать, что моя игра и до этого не была ужасной. Но тебе стоит послушать моего брата. Вот уж кто может фантастически порхать по клавишам даже без демонических способностей.

Все, кто знал Джейка, ясно дали мне понять, каким великолепным пианистом он был: Ферри, теперь Риз, и даже моя сестра, которая больше не принадлежала человеческому роду, годы назад назвала его «чудо руками». Но меньше всего я хотела подтверждать мнение о феноменальной игре Джейка. Так было безопаснее для всех.

– Кстати, говоря о моем брате, мне нужно позвонить ему. Вчера я потерял самообладание. – Он все еще не знал, что я подслушала их ссору. – Подожди здесь, скоро вернусь.

Разговор, похоже, был быстрым, потому что он вернулся сразу же.

– Все улажено. Джейк будет здесь через час.

– Ты рассказал ему?

– О чем?

– Что мы помирились.

– Нет. Зачем портить сюрприз? Когда он приедет, то выяснит это сам.

Мы спустились вниз, на кухню, где было столько шкафчиков, что, казалось, еды бы хватило накормить весь Принстон. Он налил мне бокал вина, но я едва пригубила его. Джейк мог войти в любой момент. Что я могла ему сказать? Как могла посмотреть ему в глаза?

Риз, тем временем, продолжал рассказывать истории о его младшем брате, когда тот был ребенком: о том, что первый урок игры на фортепиано у Джейка был в возрасте пяти лет; как Джейк упал с дерева и сломал два пальца, после чего рыдал и кричал, что больше не сможет играть; как тот испугался голубя, влетевшего через одну из стеклянных дверей и выскочившего из фортепиано, когда Джейк начинал играть…

Ни один из нас не услышал его шагов. Я почувствовала на себе взгляд – того, кто тихо прислонился к двери, как всегда затянутый во тьму собственных мыслей.

У меня начала трястись рука, так что я поставила бокал на столешницу. Клик. Удар ножки о гранит. Риз обернулся на звук, увидел брата и поторопился обнять его.

– Добро пожаловать домой! Прости за вчерашнее, иногда я могу быть таким придурком.

Никакого ответа, лишь кивок.

Риз обвил свою руку вокруг меня.

– Я никогда не был счастливее и этим обязан своему брату. Нам стоит отпраздновать.

Наконец, с губ Джейка сорвалось слово:

– Нам?

– Тебе, мне и Теа. Но на этот раз минуем Плющ. Настоящая тусовка за пределами кампуса.

– Вы вдвоем можете идти. Увидимся утром.

– Это шутка, так? Суббота же! К тому же, я хочу, чтобы в лучшую ночь в моей жизни ты был со мной.

Джейк продолжал смотреть на Риза и черты его лица смягчились.

– Во сколько выходим?

– Около девяти. После ужина.

– Я не голоден.

– Джейк, да ладно тебе! Я же сказал, что извиняюсь и жалею о том, что было вчера. Скажи, как мне доказать это, и я докажу.

– Тебе не нужно ничего доказывать. Был долгий день, и если ты хочешь, чтобы я потом пошел с вами, придется поужинать без меня. Просто зайдите за мной, когда будете готовы.

Все это он проговорил, не сводя глаз с Риза. Затем, ни за что в кухне не цепляясь взглядом, он развернулся и поднялся наверх.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Отвержение Эстлина

ВЕЧЕРИНКА БЫЛА ВСЕГО В нескольких милях от кампуса. Риз предположил, что мы все отправимся на Рэйндж Ровере, но Джейк настоял на том, чтобы поехать на своем мотоцикле – я знала слишком хорошо почему.

По размеру и роскоши дом был под стать Галечнику, хотя не хватало легкости, с которой безупречный стиль смешивает старое с новым, оставляя свой след на всем. Мы вошли с двумя братьями по обе стороны от меня (рука Риза на моей – тонкое напоминание, с кем из них я была), и все повернули свои головы – острые взгляды женщин, отражающие их зависть ко мне, готовые сжечь меня до пепла, чтобы смело претендовать на обоих этих великолепных мужчин в течение вечера. И было много женщин. Риз знал почти всех их. Одним он улыбнулся, другим слегка кивнул, но не обнимал и не пожимал никому руку. Джейк шел рядом со мной как тень, смотря перед собой в никуда, не потрудившись даже ни с кем поздороваться.

Огромная овальная библиотека была преобразована в бар на ночь. Мы только вошли, как знакомый голос заставил мои внутренности перевернуться.

– Риз! Наконец-то, дружище! Мы думали, что ты снова на нас забил. – Эван поднял кулак и ждал, пока Риз сделает то же самое.

– Я всегда прихожу, если говорю, что буду. Теа, это – Эван, хозяин вечеринки.

Я не могла избежать рукопожатия, но говорить мне ему было нечего. Он поспешил с извинением, которое Риз, должно быть, потребовал для меня заранее.

– Прости за прошлый раз. Я не думаю, что говорю.

Это было мягко сказано. Я улыбнулась так вежливо, как могла, пытаясь не поощрять дальнейший разговор.

После быстрой, окутанной табачным дымом, болтовни он оставил нас, дав последний совет, чтобы мы развлекались на полную катушку с коллекцией спиртного его папы. Когда Риз выдвинул стул для меня за одним из столов и спросил, что мы будем пить, я знала, что момент, которого боялась, наступил. Когда в течение минуты или двух мы с Джейком останемся наедине.

Он сел напротив меня. Его тело раскинулось на стуле с отрешенным видом – протянутые ноги, локти были расположены по разным сторонам спинки, голова наклонена вперед. Его глаза проследили за шагами Риза по полу, избегая меня.

– Я должна была вернуться к нему, Джейк.

– Я знал, что ты это сделаешь.

– Но это не значит, что то, что произошло в моей комнате…

– Ты не должна объяснять. Нет лучшего человека, чем мой брат, и я счастлив за вас обоих.

Через какое-то время, не касаясь напитка, который Риз поставил перед ним, он сказал, что хочет подышать немного воздухом.

Риз наблюдал, как он уходит, а затем покачал головой.

– Мы должны найти ему женщину, Теа.

Я не могла заставить себя рискнуть ответить.

– Мой брат ведет себя так, будто потерял желание жить. Я видел такое однажды, и не могу позволить произойти этому снова. Мы должны познакомить его с кем-то. Сегодня вечером.

Однажды. Он, вероятно, не мог иметь в виду Эльзу; должно быть, был кто-то еще. Мысль обеспокоила меня, и я перестала осторожничать.

– Я не думаю, что твой брат нуждается в помощи. Он может заполучить любую женщину в этой комнате.

– Да, но женщина, которая сделала это с ним, не находится в комнате, а другие, кажется, не существуют для него. Таким образом, его нужно немного подтолкнуть. Предпочтительно к какой-то горячей штучке, которая отымела бы его до потери сознания.

– Это не должно быть проблемой.

Он смотрел на меня в течение секунды, прогоняя подозрение, прежде чем оно сформировалось.

– Нет, найти ее, конечно, не будет проблемой. Но вот вызвать у него желание – будет.

Мысль о Джейке с другой женщиной – одной из многих великолепных женщин в комнате – больно ударила меня в грудь. Ему было наверняка намного хуже. Видеть меня с Ризом. Быть вынужденным смотреть снова и снова на то, как его брат встречается с девушкой, которая должна была быть его.

– Ну ладно. Как насчет... ее? – Я указала на высокую блондинку, рассматривающую книжные полки.

– Нет, не та.

– Почему нет?

– Это не тип Джейка. – Он медленно проговаривал слова, как будто борясь с мгновенной амнезией, и я поняла, что что-то еще привлекло его внимание. Что-то, чего не было в комнате прежде. – Вон та.

Он легким кивком указал мне, куда смотреть, но мне это было не нужно – девушку, которая только что вошла, было невозможно не заметить. Она выглядела безупречной, словно скульптор вырезал свой готовый шедевр из чистого белого мрамора, затем воплотил его в жизнь. Пышная медная копна струилась волнами до ее талии, одурманивая все место своим удивительным цветом и вводя в заблуждение, что последний летний закат скрылся позади нее, пробиваясь сквозь толпу. Она улыбнулась всем – доброжелательный жест, поскольку была среди простых смертных – и начала двигаться с абсолютной уверенностью, будто владела каждой молекулой воздуха в комнате.

– Так, что ты думаешь? – Риз, казалось, наслаждался каждой секундой этого.

Я думаю, что из–за нее мы все кажемся карандашными набросками.

– Ты знаешь тип Джейка. Не я.

Он посмотрел на нее снова, пока она, наконец-то, не заметила его, и ее улыбка бросила мгновенный вызов – вызов равному.

– Ах, говоря о моем меланхоличном брате – вот он, как раз вовремя.

Джейк сел. Взял свой стакан и выпил половину на одном дыхании. Риз наблюдал за ним с определенной искрой в глазах, которая всегда присутствовала, когда он собирался посмеяться над кем-то.

– Грущу я об отсутствии того, что вмиг укоротило бы его²⁰. Да, Джейк? – Тогда он повернулся ко мне и пояснил. – Отсутствие любви. Объяснение Ромео того, почему время для него так долго тянется.

– Я читала пьесу.

– Конечно, читала; я недооценил свою женщину! – Он наклонился и поцеловал меня. Глаза Джейка переключились на толпу. – Я как раз собирался сказать нашему мечтательному Ромео, что мы нашли кое–кого, кто очень сильно сократит его часы.

Брови Джейка изогнулись.

– Мы?

– Да. Мы с Теа нашли тебе прекрасную женщину.

– Вы нашли мне женщину. И что заставило вас думать, что мне нужно кого-то искать?

– Твое угрюмое лицо. В последний раз я видел на нем улыбку несколько месяцев назад.

– Что-то я не припоминаю много улыбок в нашем доме. Не в последнее время, по крайней мере.

– Туше! – Риз разразился смехом. – Но именно об этом я и говорю. Ты решил мою проблему, и теперь я хочу сделать то же самое для тебя.

– Я сам могу решить свои проблемы, Риз.

– С возложеннием на себя безбрачного обета? Отличное решение.

– Самым лучшим решением – для всех – будет сменить тему разговора с меня.

– Упрямый, как я и говорил тебе. – Риз пожал плечами в мою сторону, но я поняла, что это еще не конец. – Джейк, серьезно, ты должен приглядеться к этой девушке. Мы были оба сражены, когда она вошла.

– Сражены с первого взгляда? Всегда многообещающее начало. – Его глаза пытались уловить мои. – И коллективное «мы» решили, что я должен приударить за женщиной, которую оно выбрали для меня?

– На самом деле, «мы» – не совсем коллективное. Сначала выбрала Теа, но у меня было другое мнение.

– Ясно. Таким образом, я должен за это Теа? – Он сказал это только мне. Смотря на меня. Ожидая, пока я подниму взгляд, чтобы объяснить все это – но я не могла. Мой мозг закрылся, в полном ужасе от того, когда же это закончится. – И кого она выбрала?

– Ту, которая просматривает книги. Но затем вошла рыжая, и мы поняли, что она идеальна. Вон там, у камина.

На то, чтобы заметить девушку, у Джейка ушла всего секунда. Быстрым движением он склонился над столом к своему брату, с шумом поставив пустой стакан на стол.

– Эта твой способ пошутить?

Риз немедленно отстранился.

– Прости. Виноват.

– Что именно ты пытаешься сделать, обыграть меня?

Схватка разрасталась так быстро, что основная причина должна была быть чем-то из прошлого, не связанная со мной.

– Забудь, хорошо? Я просто подумал, что она бы понравилась тебе, –вот и все. – Риз продолжал отступать. – Нам, вероятно, следует отправиться домой, в любом случае. Теа кажется усталой.

– Слишком поздно, чтобы уезжать теперь. – Глаза Джейка вернулись к рыжей, осмотрев ее с ног до головы. – Я в игре. В конце концов, что терять?

Он пошел прямо к ней. Я наблюдала, как она первый раз бросила на него свой взгляд, как он сказал свои первые слова ей – слова, которых я никогда не узнаю. Затем она наклонилась и прошептала ему что-то в ответ, коснувшись его локтя; несколько ее локонов упали ему на плечо, чтобы предъявить на него свои права так, что он и сам этого не заметил.

Мне необходимо было выйти из той комнаты. Или чтобы они двое ушли. Чтобы не видеть это действо и перенести их интимную болтовню в какую-то другую часть дома, где я бы не видела этого.

Но он привел ее к нашему столу. Ее звали Нора. Она сказала это мне первой, улыбнувшись быстро, чтобы показать смутное любопытство. Тогда она повторила это Ризу – оценивая его, наслаждаясь сочетанием его имени, голоса и рукопожатия.

– Почему мы не видели тебя в Принстоне раньше? – Он начал вести светскую беседу, так как Джейк, казалось, не желал произносить ни слова.

– Принстон – это не мое. Я только что закончила обучение в Европе.

– Действительно? Моя девушка из Европы. – Рука, опустившаяся мне на колено, дала понять, кто была эта «девушка». – Ты была в Восточной или Западной?

– В Праге.

– Здорово! Чешские корни, как я понимаю?

Она покачала головой, и медные волны рассыпались вокруг ее шеи, как будто безумно влюбленный ветер решил взъерошить их. – Хотите – верьте, хотите – нет, но я на сто процентов ирландка.

– Мы тоже ирландцы! Правда, только наполовину. – Взгляд на Джейка, который все еще молчал. – Твое имя, это тогда дань Норе Джойс?

Ее смех раздался хрустальным звоном по воздуху.

– Моя мать обожала Джеймса Джойса. Когда она выбрала имя, папа сказал ей, что, если я окажусь хоть наполовину такой же дикой, как жена бедного Джеймса, то он отречется от меня.

– Я не виню его. – Еще один взгляд на Джейка. – А ты?

– Что я?

– Оказалась хоть наполовину такой же дикой?

– Нет. – Она просияла своей ошеломляющей улыбкой ему. – Намного более дикой. – Тогда ее глаза заскользили по бесстрастному лицу Джейка. – Дикие гены передаются в моей семье так же, как и молчаливые, кажется, в вашей.

– Не волнуйся, мой брат может быть очень милым, если задать правильный стимул. Остальное – просто оболочка. Темная и задумчивая.

– Да, я вижу. – На данный момент ее улыбка исчезла. Казалось, ей это начало надоедать, и она была готова уйти.

Наконец, губы Джейка разомкнулись.

– И под «правильным стимулом» Риз имеет в виду девушку, которая знает, как обращаться с темнотой. – Он сказал это так тихо, что сначала я подумала, будто он говорил со мной. Словно бы мы остались одни в комнате. – Если она существует, я бы отдал все, чтобы найти ее.

Нора не теряла ни секунды.

– Попробуй меня.

Она снова провоцирующе улыбнулась. Откинула волосы назад, а ее щеки покраснели.

Риз встал со стула.

– Для этого мы вам не нужны. Кстати, когда Джейк предложит тебя подвезти домой позже, не садись на его мотоцикл. Возьмите такси.

– Я не думаю, что Джейк будет отвозить меня домой сегодня вечером.

Риз потянулся к моей руке, но замер, когда услышал это. Выражение Джейка не изменилось. Он смотрел на нее, ожидая объяснений.

И она объяснила, но не раньше, чем насладившись своим кратким мигом победы. Это было единственное объяснение, логический вывод, который не включал в себя отвержения Эстлина.

– Я уже дома.

– Ты – сестра Эвана? – Риз попытался убрать удивление со своего голоса, но не удалось.

– Сводная сестра, хотя иногда я думаю, что это преувеличение. – Она посмотрела на Эвана и его друзей, чьи пьяные голоса сводили на нет настроение в комнате в течение уже достаточно долгого времени. – Так или иначе, было приятно познакомиться с вами. Езжайте осторожно и... Я обещаю развлечь вашего темного и задумчивого брата.

В то время как Риз вывел меня, я старалась не думать о том, что на самом деле означало то обещание.

– Я НЕ МОГ ДОЖДАТЬСЯ, когда мы уже уйдем с этой глупой вечеринки , и ты будешь в моем распоряжении. Это было слишком очевидно?

Мы были в его гостиной. Он начал целовать меня и расстегивать молнию на моем платье, когда звук двигателя издалека напомнил мне, что Джейк еще не вернулся домой.

– Риз, мы не можем делать это здесь.

– Ты можешь делать все, что хочешь, где угодно в этом доме. Это теперь и твой дом тоже.

– Нет, он твой и Джейка. Он может вернуться в любую минуту.

Это замечание заставило его засмеяться.

– Ты так восхитительна, когда паникуешь по поводу владений. В тот раз, когда ты отказалась пройти через мою лужайку, мне захотелось поглотить тебе прямо там, под теми деревьями. Но я думаю, что с уверенностью можно предположить, что Джейк не будет спать здесь сегодня вечером.

– Ты не знаешь наверняка.

– Поверь, мой брат может быть упрямым, но мужчины – это мужчины. Он не откажет ей. Никто бы не сделал этого. На самом деле, я уверен, что он все еще у Эвана и прямо сейчас делает именно это…

Его рука скользнула под мое платье и все от этой ночи – молчаливость Джейка, гнев Джейка, незапланированное завоевание девушки – растворилось как призраки.

– Я хочу почувствовать, как ты становишься влажной... Тебе нравятся мои пальцы там? Или ты хочешь почувствовать мои губы?

Я хотела его губы везде. Но что-то было не так.

– Давай пойдем в твою комнату. Пожалуйста.

– Пока нет. Погоди, у меня есть Шопен для тебя.

Из всех возможных вещей – Шопен...

Он сел на скамью, притянул меня перед собой и начал играть. Это была та пьеса, которая подходила ему идеально: последний из этюдов, посвященный Листу. Я никогда не пыталась воспроизвести ураган этих звуков – не только из–за очень трудной техники (после многих часов практики всему можно было научиться ), а потому что она взрывалась великолепием, которое всегда казалось мне не под силу.

Под его пальцами этюд звучал невероятно, триумфально. Он играл его с абсолютной легкостью, зная, что скорость его пальцев, порхающих по клавишам, зарядит меня эмоциями, сравнимыми с на американскими горками. Его лицо переключилось на меня – мои волосы, шею, плечи – но ритм не сбился ни на секунду. Он больше не смотрел на клавиши, но необходимость держать его руки над ними выводила его из себя. Пока последние аккорды не дали его телу свободу действий. Он переместил меня со скамьи на крышку фортепиано, закрыв его со стуком, который отразился по всей комнате. Его руки, которые больше не нужно было контролировать, стаскивали с меня и с него одежду с сильной, безрассудной настойчивостью.

Я попыталась замедлить его…

– Не надо. – Он поймал мои запястья, ограничивая их в движениях. – Я не могу бороться с этим больше, Теа. Я твой. Весь. Возьми меня.

Его жар овладел моей кожей. Затем весь он – давление его живота, скорость его дыхания, сила его ног, открывающих мои.

– Я умираю, как хочу сделать это, без вины или тайн.

Его голос. Он могло убедить меня в чем угодно.

Но у меня все еще были свои собственные тайны. Невероятное, застенчивое тело Джейка, настолько отличающееся от того, которое приближается ко мне сейчас. Его ошеломляющий поцелуй той ночью, когда я хотела, чтобы он был первым, единственным, кто когда-то был бы во мне.

Мои руки снова оттолкнули Риза.

– Не надо. – Он снова убрал их в сторону. – Говорят, что в первый раз всегда больно. Но больно не будет, я обещаю. Теа, посмотри на меня.

И я посмотрела.

– Я люблю тебя.

Слова пронеслись по мне электрическим зарядом. Я хотела ответить ему. Но мое сердце остановилось.

– Доверься мне, больно не будет. Просто поверь мне. Откройся, откройся для меня...

Внезапно все мое тело почувствовало его. Давление, дрожь во мне и по всей коже, причинение кратковременной боли, которая в тот момент прошлась по мне, сильная и пульсирующая, желание охватить его и принять каждой частичкой…

Когда хлопнула дверь, звук показался посторонним, и сначала мой разум не осознал, что произошло. Но все быстро стало ясно. И прежде чем хмурый взгляд Риза подтвердил это, я уже знала.

Джейк застал нас врасплох. Он слышал и видел нас.

Я ВЫСКОЛЬЗНУЛА ИЗ РУК Риза и слезла с фортепиано, желая исчезнуть – из комнаты, из дома, из жизней этих двух братьев. И из своей собственной.

– Это был Джейк, да?

– Сегодня вечером мой брат сошел с ума. Так хлопнул дверью, как будто было нарушено священное воздержание дома.

– Он все еще здесь?

– Это была дверь в его комнату – так что да. Но я надеюсь, что он не побеспокоит нас снова, потому что не хотелось бы заканчивать наш вечер ссорой.

– Он не пытается поссориться с тобой. Это моя ошибка; я – причина его…

– Не будь глупенькой. Мой брат увидел нас, занимающихся сексом, большое дело. Если он не может выдержать этого, то это его проблема, не наша.

Вот только это была наша проблема. Моя, по крайней мере. Я должна была рассказать Ризу правду и честно признаться во всем. Но опять же, слова отказывались формироваться .

– Риз, мне, наверное, надо уйти.

– Ты никуда не уйдешь. Если кому-то и должно быть стыдно, то это Джейку, а не тебе. – Он выключил свет и взял меня за руку. – Поднимайся наверх. Ты можешь забраться в постель, пока я побеседую с ним.

– О чем?

– О том, почему он ведет себя так, будто вернулся в период полового созревания. Я хотел, чтобы наш первый раз был прекрасным, а теперь он практически разрушен.

– Ничего не разрушено, ты был удивительный. Я просто... Я не хочу втягивать в это Джейка.

Он улыбнулся, поднял свою рубашку с пола и завернул меня в нее.

– Пожелание учтено. Кроме того, технически твой первый раз еще не закончен. Я планирую не давать тебе спать всю ночь, даже если это означает, что мы будем…

Шум оборвал его. Он услышал его раньше меня: опять двигатель, но на этот раз его рев доносился отчетливо в ночи. Закрылась автомобильная дверь. Затем открылись входные. За смехом девушки последовал ее голос в темноте.

– ...Нет, я не буду просить тебя снова. Но если ты действительно хочешь, чтобы я оказалась под тобой, тогда должен сказать мне куда мне идти в жуткой темноте этого дома!

Нора.

Ее шаги отозвались эхом в прихожей и на лестнице.

– Мой телефон почти сел, так что прекрати говорить… – Снова послышался этот ее звонкий смех. – Прекрати говорить, что ты сделаешь со мной, а лучше скажи налево или направо. Да, я наверху.

Еще один звук, едва различимый: дверь открылась и закрылась.

– Наконец-то! Мой брат пришел в себя. Жаль, что он должен был при этом устроить сцену и почти разрушить наш вечер.

Затем он продолжил говорить о Норе. О том, что он мог бы поклясться, что она потеряла голову от Джейка на вечеринке, что была уже заинтересована в нем еще до того, как мы уехали. Я сделала вид, что слушаю, но все, о чем могла думать – это как Джейк овладевал ей. Раздевал ее. Позволял ей делать с ним все, что она хотела.

– Эй, что случилось? – Риз повернул мое лицо к себе. – Тебе, кажется, не сильно понравилась бедная девочка.

– Как она может кому-то не понравиться? Она явно прекрасна.

– Я надеюсь, что Джейк тоже так считает, хотя сомневаюсь в этом.

– Разве ты не говорил, что она – его тип?

– На самом деле, нет. Рыжие волосы и злющий характер. Другими словами в Норе слишком много энергии, она слишком напористая – как породистая кобыла. Но это не то, что привлекает моего брата.

Но этого было достаточно, чтобы пригласить ее в свою комнату.

– Почему он так рассердился, когда ты указал ему на нее?

– Поскольку она напомнила ему кое–кого. Я должен был знать, что не нужно этого делать.

– Почему?

– Однажды Джейк влюбился в девочку, несколько лет назад. Потерял голову, как сумасшедший. Те же самые рыжие волосы, но в остальном – очень хрупкая. Изящная. Она разбила сердце моего брата, Теа. Просто взяла и разрушила, как будто это ничего не значило.

– Как?

– Развлекаясь за его спиной. Я впервые услышал это от кого-то в Плюще и почти поссорился с этим парнем. Думал, что он нес какую-то чушь, чтобы отомстить мне за то, что я проголосовал против него вовремя недели «пик». Затем я услышал это от кого-то еще. Я знал, что это уничтожит Джейка, поэтому решил ничего не говорить, пока не подтвердил бы слухи. Тогда же он узнал от друга, который случайно встретился с ней на вечеринке. Но ты знаешь Джейка. Он доверял ей и выбросил все из головы.

– Чем всё закончилось?

– Я увидел это своими глазами и не мог поверить. Не мог понять, как женщина имеет наглость так изменять моему брату.

Я подумала, подходило ли то, что я делала с Джейком под то же описание. Для этого совсем не нужно быть наглым.

– Он поехал в Сиэтл выступать на одном из наших благотворительных вечеров. Мы были на вечеринке, где она выпила слишком много. В то время как я отвозил ее домой, она начала приставать ко мне, прямо там, в машине, говоря мне, что Джейку не нужно знать. – Гнев взорвался в его глазах. Он был пугающим и отказывался стихать. – Я рассказал своему брату, как только он вернулся. Он расстался с ней в тот же самый день, но ходил как тень в течение многих месяцев. Я не хочу думать об ущербе, который это нанесло ему. Из–за этого мне хочется найти ее и...

Было лучше не воображать вещи, которые он, возможно, сделал бы. – Что произошло с ней?

– Ее отправили в Европу.

– Отправили?! Кто?

– Я сказал ей убираться к чертовой матери из жизни Джейка. Она ушла с очень щедрым предложением. Озвучив свою цену, по правде говоря.

– Ты имеешь в виду... Ты подкупил ее?

– У таких девушек, как она, всегда есть цена, Теа. И, слава богу, что есть.

Девушки, как она. Разве я была на самом деле лучше? Только две ночи назад я целовала Джейка. Давала ему обещания, голая, в своей комнате.

– Ты выглядишь усталой. Пошли спать.

– А даемоны вообще спят?

– Это не обязательно. Я думаю об этом как о выборе образа жизни, чтобы быть как можно больше человеком. Если я буду делать это, то мое тело начнет нуждаться в целом пакете. Сон, еда, воздух.

– Тебе не нужно дышать?

– Я мог бы прекратить, если бы захотел. Но я делал это так долго, что мои легкие привыкли к воздуху, и иллюзия почти прекрасна. Мне нравится нуждаться в этих вещах. Становится немного пугающе, когда я не делаю этого. – Он выглядел печальным, когда говорил о том, кем он был. Как будто, если бы это зависело от него все те годы назад, он бы сделал другой выбор. – Что же касается тебя, то ты мне нужна невзирая ни на что. Моя единственная человеческая потребность, которая не является иллюзией.

Мы пошли в его комнату, и скоро он заснул. Я лежала в темноте, прислушиваясь к дому, к его обманчивой тишине. Где-то в другой части дома Джейк был с Норой. Делая с ней все, что обещал по телефону. Все, что он видел, как его брат делал со мной. И даже больше.

Его тип, по версии Риза, был другим – это изящная и рыжая девушка. Я попыталась не думать о той другой девочке и ее роковой красоте, но мой разум все время возвращался к ней. Невероятно хрупкая фигура. Очень бледная кожа. Восхитительные волосы, рыжина которых покорила сердце Джейка, то же самое сердце, которое она и разрушила.

Теперь я знала, почему он хотел держать своего брата вдали от меня в самом начале. Почему все время он ждал поражения, уверенный, что я выберу Риза, а не его.

Мое сердце всегда будет твоим. В любом случае.

Мне нужно было увидеть его. Но минуты тянулись, а Нора не уезжала. Наконец, я услышала, как сорвался с места мотоцикл: он повез ее домой. Когда тот же самый звук опять послышался возле дома, я выскользнула из постели и вышла из комнаты.

Две идентичных двери были друг напротив друга через каменную лестницу. Одна вела в спальню Риза; другая, должно быть, в спальню Джейка. Я толкнула ее – она даже не была полностью закрыта – и сразу все увидела.

Одежда, разбросанная по всему полу. Открытый пакет презервативов с одной разорванной оберткой, оставленный в спешке рядом с туфлями на шпильках и платьем, буквально разорванным на куски. Та поездка на мотоцикле… Джейку просто нужно было съездить в аптеку? Мои глаза наткнулись на кровать и два тела, безудержно набрасывающихся друг на друга на ней…

Я убежала, когда его лицо оторвалось от нее. Через открытую дверь я услышала ее голос.

– Что это? Ты не…

Затем его собственный, прерывающий ее.

– Оставайся здесь.

Я бросилась вниз по лестнице, но он догнал меня, в одних натянутых джинсах, а в остальном голый, возбужденный и пахнущий ее духами…

– Почему ты пришла ко мне? – Он толкнул меня по коридору в часть дома, которую я никогда не видела. – Ты хотела знать, что я делаю с ней?

– Джейк, я понятия не имела…

– Теперь имеешь: я занимался любовью с тобой. Если я не могу иметь девушку, которую хочу, то буду представлять ее в той, что находится в моей постели. Я воображал столько вещей с тобой…

Он прижал меня к стене, и я попыталась избежать его губ, в то время как его рот преследовал меня.

– Зачем ты пришла? Чтобы проверить, не свело ли меня с ума то, что я увидел вас с Ризом? Свело! Вот почему я позвал Нору. Разве увидев нас вместе, ты тоже не сошла с ума?

– Перестань говорить эти вещи мне!

– Я сумасшедший, Теа, абсолютно свихнувшийся. Я без ума от девушки моего брата, я хочу ее постоянно, даже тогда, когда она не рядом. И я хотел бы сделать сумасшедшие вещи для нее, ты знаешь это, не так ли? Я хочу сделать сумасшедшие вещи с ней...

Его рука поднялась к моей шее, и пальцы сомкнулись вокруг нее.

– Я не могу предать Риза – это то, что я говорю себе каждый раз. Но потом я оказываюсь рядом с тобой и…

– Мы должны держаться подальше друг от друга, Джейк.

– Не имеет значения. Я вижу тебя везде, в каждой девушке, которую встречаю. Я продолжаю надеяться, что одна из них изгонит мысли о тебе, но они все становятся тобой, как только я касаюсь их. Ты когда-то думала обо мне, когда ты с Ризом?

Я не могла ему ответить. Я попыталась отойти, но его хватка на горле усилилась.

– Скажи мне. Ты когда-то представляла себе, что это я, а не он?

– Даже если и представляла, то что?

– Ничего, я просто… Я должен был услышать это от тебя. – Его голос продолжал понижаться, сильнее, чем я когда-то слышала. – Я не хочу, чтобы ты забывала обо мне . Я хочу быть в каждом твоём вдохе, стоит тебе только открыть свои губы… – Он наклонился так близко, что я могла ощутить его тепло на своей коже, на своем лице. – Дыши, это все, что я хочу, дыши для меня…

Я задышала, и его губы втянули воздух из моих, не касаясь их. Затем он выдохнул. Я почувствовала, как заполнилась моя грудь: воздухом, который только что покинул его. Как будто он вошел в меня. Заполнив меня собой до тех пор, пока физическая необходимость в нем не стала причинять мне боль.

– Я кончаю от одного твоего дыхания, Теа… Я могу испытать оргазм всего от ощущения твоего дыхания на моем рту…

Будто тысячи фейерверков взорвались внутри меня. Я слышала, как мой голос произнес его имя, и почувствовала себя слабой, онемелой от боли, испуганной его властью, которую он имел над всем моим естеством.

– Отпусти меня, Джейк.

Он остался неподвижным, руки были прижаты к стенке по обе стороны от меня.

– Риз проснется. Мне нужно идти.

– И что, если проснется?

– И что? Он твой брат, и я с ним. Просто отпусти.

Его правая рука упала с боку от меня, безжизненно. Я пошла наверх не оглядываясь.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Мой воровской поцелуй

Я проснулась и подумала, что все еще сплю: перед глазами стоял цветочный взрыв. Словно кто-то собрал все цветы на поле и соткал из них ткань.

– Мне кажется, я должен платить за просмотр того, как ты спишь. Оторваться не могу, – Риз сидел ка краю постели с летним платьем в руках и улыбкой на лице. – Как тебе такой выходной наряд?

– Мы сегодня остаемся дома?

– Ни в коем случае. Мы идем гулять, как только ты соберешься.

– А Джейк?

– Он уехал. Обратно в Нью–Йорк, полагаю. – Он подал мне платье, пока я пыталась совладать со смесью облегчения и вины из–за раннего отъезда Джейка. – Хочу увидеть тебя в нем.

– Я не могу в нем пойти. На улице зима.

– Несомненно. – Он подошел к окну и раздвинул занавески. – И самый настоящий снег.

Снег медленно падал пушистыми белыми хлопьями. Ерунда какая-то. Он хотел, чтобы я надела сарафан в середине декабря?

Пока я умывалась, на свет появилась остальная одежда: бежевое шерстяное пальто и резиновые сапоги в тон, украшенные те же цветочным орнаментом, что и платье.

Он подал мне пальто.

– Вот все, что тебе нужно.

Снег покрывал все и приглушал любые звуки, даже шум мотора, пока мы ехали по пустынным улицам. Когда Риз припарковался, деревья на обочине были едва видны.

– Закрой глаза.

Мы шли в морозной тишине. Неожиданно нас окутало теплом – тяжелым, пахнущим медом, словно летним. Он помог мне снять пальто. Снял с меня ботинки, и мои ноги коснулись чего-то мягкого, упругого…

Трава?

– Можешь открыть глаза.

Нас окружали маки – ослепительные, рвущиеся к небу, пьяняще алые. Тысячи маков. Повсюду, вплоть до деревьев вдали, где все еще лежал нетронутый снег, окружая нас эфемерной белизной.

– Узнаешь место?

Только теперь я заметила старую иву, с ветвей которой стекали в землю сонные видения.

– Так это ты был, тогда? Ты вырастил маки?

– Не смог устоять. Очень хотел произвести на тебя впечатление.

Не то чтобы ему стоило стараться. Мысль о том, чтобы встречаться с воплощением Диониса, сама по себе была достаточно ошеломительной. И немного жуткой.

Мы сели среди цветов. Я все еще завороженно смотрела на далекую полосу, где алые волны обрушивались на снег.

– Как такое вообще возможно?

Он улыбнулся.

– У даемонов свои секреты.

– Например? Абсолютный контроль над природой?

– Хорошо бы! Нет, конечно, не настолько.

– Каковы исключения?

– Люди.

Вот этому мне точно было трудно поверить, учитывая, какой эффект он оказывал на всех.

– Какие еще?

– Больше никаких, Теа.

Он начал объяснять что-то о параллельных измерениях и о том, как он создает параллельные вселенные, оставляя остальной мир нетронутым. Точный механизм был за пределами моего понимания, но я знала, о чем он говорит. Я видела, как менялся Карнеги превратился в видение на те несколько минут, что я играла. Пышная герань разрослась на балконах Манхэттенского концертного зала точно так же, как сейчас бесчисленные маки цвели в заснеженном лесу Принстона, ничуть не беспокоясь о зиме.

Я чувствовала себя ребенком, нашедшим волшебный клад.

– Покажи еще что-то!

Он сложил ладони. Постоял так немного. Развел их совсем чуть чуть, выпуская стайку черных бабочек – точно ветер разметал по полю горстку обрезков бархата. Когда он полностью раскрыл ладони, я увидела тонкое золотое ожерелье: цепочку с бутоном мака, склонившим свою голову с тоненького стебля. Он застегнул ее на мне и поцеловал место, которого коснулся цветок – между ключицами.

– Почему ты так любишь маки?

– Если вкратце, то они символизируют воскрешение после смерти.

– В греческой мифологии?

– В самых разных культурах, включая наших старых друзей греков.

– А если полностью?

Он провел пальцами по ближайшим лепесткам.

– Маки погружают в сон. Моя мать умерла от его недостатка.

– Риз, я… я знаю об Изабель.

– Правда? Кто тебе сказал?

– Кармела. Но она не виновата. Я, наверное, задавала слишком много вопросов.

– Неважно. Смерть моей матери не тайна.

– Ты думаешь, маки могли бы ее спасти?

Он сорвал один из множества цветов вокруг нас, несколько секунд изучал его, затем отбросил в сторону.

– Маки никого не могут спасти. Они так быстро умирают, как они могут вернуть мертвых?

– А даемоны могут?

– Только одна вещь может, и ты уже знаешь, что это. А все остальное, все это, – он обвел рукой поле, – подчиняется мне. Хотя я стараюсь не слишком влиять на реальность. Только если я чего-то очень хочу, и нет другого способа получить это.

– Как картина в твоей комнате?

– Пришлось сделать собственную: та, что хранится в Третьяковке, не продавалась. Они в сущности одинаковые, только на моей нет следов времени. Выглядит точно так же, как в день, когда была написана.

Лучше, чем оригинал. Я подумала о другом «оригинале», о том, с которым всегда буду себя сравнивать.

– Риз, я похожа на нее?

– На кого?

– На мою сестру.

Его тело напряглось точно так же, как несколько месяцев назад, когда я впервые упомянула Болгарию, на этом самом поле.

– Нет, не похожа. И я бы не хотел, чтобы было иначе.

– Почему?

– Потому что ты не… пытаешься заполучить людей. Ты позволяешь им оставаться рядом, пока они не захотят принадлежать тебе. Но ты и тогда этого не делаешь. Поэтому я в тебя и влюбился.

– А Эльза?

– Она непременно хотела добиться своего. Не представляешь, как это раздражает. – Его взгляд блуждал по полю, за пределами незримых границ теплого пузыря. – Мы познакомились летом, перед началом учебы в университете, на конкурсе пианистов в Болгарии. Мы оба стали победителями и выпили во время празднования. Когда началась учеба, она не переставала писать мне. Кажется, я ответил только раз – все это было бессмысленно. Но потом она подала документы в Принстон, и я… поддался. Она была самой сексуальной девушкой кампуса. А я был глупым и тщеславным, так что она решила облегчить мне задачу. Все было слишком просто, Теа! Мне оставалось только не говорить нет. Толпы парней были у ее ног, а мне и палец о палец не пришлось ударить. Я заполучил девушку, о которой все мечтали. Она была в моей постели. Каждую ночь.

Он откинулся назад. Его локти примяли несколько маков, но ему, кажется, не было до них дела.

– А потом ее выходки начали раздражать. Она вечно меня преследовала. Я предупреждал ее с самого начала, что мне не нужна девушка. Что это всего лишь секс, ничего серьезного. Но она вела себя так, словно я шутил. Когда я попытался разорвать отношения, она точно с ума сошла: плакала, умоляла, угрожала. Потом она резко сменила пластинку и предложила что-то совсем иное: перемирие на моих условиях. Никаких ожиданий. Никаких эмоций. Хотел ли я сходить с ней на вечеринку тем вечером? Скрепить договор печатью, так сказать. И не просто вечеринку – на «лесной пир за пределами наших дичайших инстинктов». И конечно, я пошел. Так это безумие и началось. Как только меня во все это втянули, пути назад не было.

– Втянули во что?

– Ритуалы. Кто бы мог подумать, что какая-то там древняя языческая фигня переживет пару тысячелетий, а? Сначала я думал, что это шутка. Ну или какие-то сестринские заморочки – явно не американского происхождения, это все, что я знал. Что бы это ни было, в общем, я никогда не делал ничего подобного. Я был свободен и неуязвим – и меня это очаровывало. И одновременно чертовски пугало. Но оторваться было невозможно.

– А кем были остальные женщины?

– Мужчины там тоже были, я был не единственным. И они казались нормальными парнями. Но женщины, они… – он поискал выражение помягче. – Они были готовы на что угодно, Теа. Мы пили безостановочно – всевозможные «эликсиры» сомнительного происхождения. И барабаны. Из ниоткуда, прямо в лесу, пока все занимались сексом со всеми.

– И моя сестра?

– Она в основном была со мной – но да, и она. Мы начали ходить туда каждую неделю. Однажды там даже устроили шуточную свадьбу. Белые вуали для женщин, венки из плюща для мужчин… Я напился в хлам, мало что помню. Мне кажется, у одной из женщин даже была змея.

Я знала о роли змеи в ритуалах, но промолчала.

– После той ночи Эльза убедила себя, что все было по–настоящему, и мы действительно были женаты. Смехотворно. Но я никак не мог ее переубедить. Потом она снова начала мне писать. И не просто письма – всевозможные записки на случайных клочках бумаги, жутковатые сообщения в книгах. Оставляла их повсюду, даже у меня дома! Ты, кстати, видела одно – в той книге, на Винъярде.

– Почему ты его сохранил?

– Я не сохранял. Я все выбросил много лет назад, но Джейк, должно быть, нашел и оставил себе Рильке. Мой брат… живет в своем мире. Иногда я совсем его не понимаю.

Кое–что о Джейке он не поймет никогда, и об этом-то говорить и не стоило.

– Помнишь библиотечную книгу, которую я тебе однажды показывала? «Цыганские баллады»? Эльза и там оставила записку. Я узнал почерк.

– Хорошо, что я не видел этого. Я бы потом Лорку читать не смог.

– Почему ты ее так ненавидишь? Она тебя обожала. Хотя бы в этом я ее понимаю.

– Тебе так только кажется. Но ты бы никогда не стала преследовать парня так, как она. Через два дня после смерти моих родителей она пришла с книгой, исписанной этой ее бессмыслицей и подписанной «Э. Э.» – Эльза Эстлин. Сказала, что у меня не осталось никого, кроме нее. Можешь поверить в это? Мы опять поссорились: я пытался расстаться с ней, а она притворялась, будто не слышит. Когда она наконец ушла, я выпил все спиртное в доме. Отключился в итоге, только чтобы прийти в себя и увидеть, как она надевает мне на палец кольцо. Я точно с ума сошел, Теа. Просто крыша поехала. Я кричал, она кричала в ответ. Потом я пообещал отвезти ее в Форбс, чтобы больше никогда о ней не слышать. Она промолчала – странно, но я был только рад, что она, наконец, заткнулась. Мы сели на мотоцикл, и я дал ей свой шлем. Это и были последние мгновения моей человеческой жизни.

– Но ведь началась твоя вторая жизнь. И это же здорово, потому что… как бы мы иначе встретились?

Он выдавил улыбку.

– Да, она остановила время для нас. Видимо, нужно сказать спасибо.

– Насколько ты старше меня, кстати?

– Чисто технически, мне все еще около двадцати.

– Чисто технически?

– Ну скажем, мне двадцать девять.

– Это произошло пятнадцать лет назад. Ты не можешь быть таким молодым.

Он по–прежнему улыбался.

– И что значит «ну скажем»?

– Мне может быть столько лет, сколько я захочу.

– Твой возраст меняется по желанию? – Это было почти так же невероятно, как и все, что я услышала в тот день. – Тогда я хочу посмотреть, как ты выглядел до катастрофы. Ты правда так можешь?

Он встал, прошел позади меня и подошел с другой стороны.

В первую очередь я заметила длинные волосы, волнами спадавшие на куда более хрупкие плечи, на узкую грудь. Лицо было тем же: поразительно безупречным. Только… щеки теперь запали. Губы стали бледными. И грусть – та самая грусть, которую я замечала в нем столько раз – нарушала безмятежность голубых глаз, лишала их блеска. Ниже, под расстегнутой рубашкой, можно было пересчитать все ребра – точно пальцы скелета, тянущиеся к его животу

Я подошла к нему, к измученному парню примерно моих лет, и поцеловала безжизненные губы. Когда я открыла глаза, он снова выглядел старше.

– Такой ты мне больше нравишься, такой, какой ты со мной.

– Тогда забудем обо всем остальном.

Забыть Эльзу. Только этого-то я никогда и не смогу сделать.

– Риз, а она хороша в…

– В чем?

Я не могла это произнести, но он, должно быть, понял, что я имела в виду секс.

– Она не человек, Теа.

– А когда была человеком?

– Ты не хочешь об этом говорить, поверь мне. Не хочешь.

– Я все время об этом думаю. И я бы лучше услышала это от тебя.

– Тогда да, она была хороша.

Он откинулся на траву, сложив руки за головой.

– Просто хороша или невероятно хороша?

– Невероятно хороша.

– А теперь, когда она больше не человек?

Он сомкнул веки.

– Точно в тебя вливают наркотик, которого ты жаждешь, но который оставляет тебя развалиной. И тогда ты его ненавидишь.

– Но все еще невероятно хороша?

– Лучше.

Лучше. Даже в теории с этим невозможно соревноваться.

– Вот тебе и «оцените от одного до десяти», – я пыталась казаться беспечной, но он все понял.

– Твою сестру кто угодно оценил бы на десять.

– А ты?

– Бессмысленные оценки, – он положил мою руку себе на живот, туда, где ощущался пульс, а потом медленно подтолкнул ее ниже. – За всю мою жизнь только ради твоего прикосновения я был готов умереть.

– Тогда… давай не будем говорить о смерти.

Он улыбнулся и достал из кармана небольшую книжку.

– Мы чуть было не забыли о изначальной причине, зачем я привел тебя сюда.

– Ты и ее из воздуха достал?

– Нет, это я привез с собой.

Простая белая обложка с золотым тиснением:

Артур Рембо «Стихи».

– Трудный ребенок французской поэзии. Написал все эти никогда не виданные стихи, а в двадцать лет распрощался с поэзией и не написал больше ни строчки. – Он нашел нужную страницу. – Это было сто пятьдесят лет назад. Должно быть, он повстречал тебя – только звали тебя Нина – и написал о тебе прекраснейшее стихотворение «Ответы Нины». Рифма в переводе теряется, но все остальное на месте.

– Прочти мне его на французском сначала.

– Ты говоришь по–французски?

– Почти совсем нет. Просто хочу послушать тебя.

Краткие, ломкие строки переплетались в воздухе: первая с третьей, вторая с четвертой. Он дочитал до конца, но не остановился, и я не сразу поняла, что он перешел на известный мне язык. Что он обращался напрямую к моему сердцу:

– Что медлим – грудью в грудь с тобой мы?

А? Нам пора

Туда, где в луговые поймы

Скользят ветра,

Где синее вино рассвета

Омоет нас;

Там рощу повергает лето

В немой экстаз;

Капель с росистых веток плещет,

Чиста, легка,

И плоть взволнованно трепещет

От ветерка;

В медунку платье скинь с охоткой

И в час любви

Свой чёрный, с голубой обводкой,

Зрачок яви.

И ты расслабишься, пьянея, –

О, хлынь, поток,

Искрящийся, как шампанея, –

Твой хохоток;

О, смейся, знай, что друг твой станет

Внезапно груб,

Вот так! – Мне разум затуманит

Испитый с губ

Малины вкус и земляники, –

О, успокой,

О, высмей поцелуй мой дикий

И воровской –

Ведь ласки пóросли шиповной

Столь горячи, –

Над яростью моей любовной

Захохочи!..²¹

Он прошептал последние слова в мои губы, уже закрыв книгу. Я и представить не могла какое влияние на мое тело мог произвести мой первый мужчина. Каждое прикосновение только заставляло меня еще сильнее хотеть его, и я не замечала ничего кругом, пока его руки раздевали нас обоих.

– Риз, – по его обнаженному телу прошла дрожь, когда я коснулась его, – я люблю тебя.

Я никогда, никому этого не говорила.

Мы занимались любовью часами. Как только мы останавливались, чтобы передохнуть, нас окружала тишина – непроницаемая, невесомая пелена. Но об одном никто из нас не осмеливался заговорить.

До следующего полнолуния оставалось всего три недели.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Мы можем все изменить

– ЗАЙДИ, Я ХОЧУ ПОКАЗАТЬ тебе кое–что. Риз открыл дверь в свою комнату, но я не увидела ничего такого, чего не было здесь раньше. – Сюда.

"Сюда" оказалось в ванной. Декор был обычным: белая мраморная ванна, вешалка для полотенец из красного дерева, прислоненная, как лестница, к стене, свежие полотенца свисали с ее балок. Но слева, под зеркалом, от стены до стены, были вырезаны в камне две раковины, где днем ранее была одна.

– Когда тебе удалось это сделать?

Мое недоумевающее лицо заставило его рассмеяться.

– Физический мир не совсем проблема для меня, помнишь?

Конечно, я помнила. Тем не менее, его нечеловеческая сторона все еще поражала меня каждый раз.

– Это было предложение, кстати. Он провел пальцами по пустому кристальному ванному набору (держатель зубной щетки, мыльница, коробка с косметическими салфетками), рядом с идентичным набором, в котором стояли его собственные вещи.

– Риз, это так мило с твоей стороны. Но я не возражаю делить с тобой ванную, когда остаюсь здесь на ночь.

– Мы закончили с ночевками. Я хочу, чтобы ты жила здесь с сегодняшнего дня.

Эффект, вероятно, был именно таким, каким он ожидал: я смотрела на него в шоке, не шевелясь.

– Ну же, скажи это! Скажи, что переедешь ко мне.

– Перееду... как? Я должна оставаться в общежитии, как все остальные.

– Не беспокойся об общежитии. Он вытащил свой телефон.

– Подожди... Что ты делаешь?

– Звоню в офис расселения, прежде чем они закроются на зимние каникулы. Они будут благодарны за заблаговременное предупреждение, раз уж тебе не понадобится комната весной.

– Оставить комнату за мной не означает, что я не хочу здесь жить.

Телефон застыл на полпути в воздухе.

– Ты не уверена насчет этого?

– Это не то что я имела ввиду. Комната может быть запасным вариантом, на случай если ты... – Я не хотела говорить остальное.

– В случае если я, что?

– Изменишь свое мнение.

– Я никогда не изменю своего мнения.

Он смотрел на меня, пока я не сказала, что я тоже не передумаю. Тогда он набрал номер. Попросил к телефону одно женщину по имени, поблагодарил ее за организацию комнаты в общежитии для Джейка в сентябре, спросил о ее планах на праздники запятая провел светскую беседу о бутик–отелях в Рио, затем, наконец, сообщил ей, что его девушка переезжает к нему, так что в комнате в Форбс больше не было необходимости. И, да, Тея будет рада подписать документы, но не могли бы они, пожалуйста, отправить их непосредственно на его адрес?

– Готово! – Он повесил трубку и поцеловал меня. – Добро пожаловать в твой новый дом, малышка.

– Это было... быстро.

– Зачем тратить время? Мы также можем пойти забрать твои вещи сейчас, хотя, наверное, лучше разобраться о всем этим завтра. Или в любой другой день, на самом деле. У нас есть все каникулы для этого.

Все что у нас было – это неделя, но он еще не знал этого. Я летела домой в следующий четверг, и поскольку он никогда не спрашивал, что я собиралась делать на каникулы, я тоже не поднимала этот вопрос.

– Риз, есть кое–что...

– Да?

– ...кое–что, что мне нужно рассказать тебе.

– Конечно, мне просто нужно, выключить эту проклятую вещь – Текстовое сообщение отвлекло его. – Дай мне минуту. Я скоро вернусь.

Он в спешке выбежал, как-то дом был в огне. Когда я последовала за ним по лестнице, я сразу же увидела почему.

Через лужайку, все еще просматриваемую, несмотря на быстро опускающуюся темноту, шли шесть высоких фигур – выстроенные в линию, словно команда, снаряжённая для расстрела, практически идентичные в своих джинсах и черных кожаных куртках на змейке. Он перехватил их, прежде чем они смогли добраться до дома. Самый высокий сказал что-то ему (я узнала лицо только сейчас: Эван), но кажется Риза это особо не заботило. Другие начали тоже говорить. Эван повысил свой голос. Никто не двигался. Риз сделал шаг вперед, но Эван оттолкнул его. Еще один шаг. Эван снова оттолкнул его. Секунду спустя парни были на земле, Риз был сверху, держа его за воротник и склонившись, вынося ему предупреждение, которого никто больше не мог слышать.

Когда он вошел в гостиную, его лицо было спокойное и он только раз обернулся, чтобы удостовериться, что нежеланные посетители ушли.

– Извини, что тебе пришлось увидеть это. Не так я представлял начало вечера.

– Чего они хотели?

– Остальные прибыли для драматического эффекта. В то время как Эван, по–видимому, хотел неприятностей. Его глаза проверили пустой газон в последний раз. – Он считает, что мир должен вращаться вокруг его гормонов гуляки. Но я не этот мир.

От мысли, как тот парень смотрел на меня и называл "закуской " по мне прошлась дрожь.

– Что он на самом деле хотел?

– Убедить меня пойти с ними сегодня. И также в следующие выходные.

– Разве они все не уедут?

– Не пловцы. Они занимаются во время зимних каникул и остаются в Принстоне большую часть. Отказаться от команды ради женщины является крайним предательством.

– Но ты не в команде.

– Раньше был. Для практических целей, я до сих пор там. Но теперь я также с тобой и у меня есть обещание, которое нужно сдержать.

– Риз, речь идет не об обещаниях. – Или не о неохотных жертвах, как это звучит от него. – Если ты хочешь пойти со своими друзьями, иди.

– Я точно там, где хочу быть, прямо сейчас: дома с моей девушкой. К сожалению, Эван не воспринимает мои слова. Поэтому я дал ему дружеское напоминание, что вечеринки не исчезнут без меня.

– Может не вечеринки в Плюще.

– Что это должно значить?

– Плющом ведь это не ограничивается, не так ли?

Тень тревоги пересекла его лицо.

– Нам обязательно говорить об этом? Я оставил свои тусовки позади. Ты только что видела, как я сделал это.

– Я тоже хочу оставить твои тусовки позади. Но секреты не облегчают мне задачу.

– Понимаю... – Он молчал какое-то время, глядя через французские двери, словно пытался очистить свой раз​​ум, потом повернулся ко мне. – Конечно, Плющом все не ограничивается. Когда мужчины взрослеют, особенно некоторые мужчины, им нужно больше, чем просто пиво и девчонки из колледжей.

– И это значит...?

– Это значит, что команда собирается вместе в частном порядке, раз в месяц, с настоящей выпивкой и женщинами, которым много платят, чтобы обеспечить элитные услуги и не распространяться об этом.

– Элитные?

– Первоклассные во всех отношениях. Никаких запретов.

Его черствый тон заставил меня пожалеть о том, что я вообще спросила.

– А ты тот, кто спонсировал все это?

– Ты видела дом Эвана; у парня трастовый фонд. Есть и другие как он. Мы делим расходы. – Он изложил все, словно был на собеседовании в колледж. – Нахождение в команде пловцов дает тебе автоматическое право на них; о деньгах даже никогда не упоминается. Все остальные приходят только по приглашению. Мы отбираем их сперва, убеждаемся, что они могут позволить себе вложиться и знают, как держать язык за зубами. Кстати, это правило, которое распространяется на всех, включая меня. Так что ни слово не должно покинуть эту комнату. Ты знаешь это, верно?

Конечно, знаю. Для кучи парней, пытающихся повзрослеть, секретность была частью их сущности.

– Перестань, Теа, не смотри на меня так. Что я сделал в прошлом не должно иметь значения сейчас.

– За исключением того, что ты говоришь об этом, как о самой естественной вещи.

– А как еще я должен говорить об этом? Это мое естество, предположительно я должен быть версией Диониса. Твой профессор по искусству упоминал это, говоря о даемонах?

– Да...вроде.

– Ну, у Диониса была своя свита, как и у меня. Представь меня застрявшим на этом кампусе в течение пятнадцати лет: воспитывающего своего брата, трахающего твою сестру​​, называй как хочешь. Разозленного и до смерти скучающего. Так что из–за меня, дураки вроде Эвана вошли во вкус дионисийской жизни, думая, что это всего лишь вечеринки братства.

– Я понимаю. Но это не значит, что я готова быть частью этого.

– Кто говорит о том, чтобы быть частью чего-то?

– Если это твое естество, то рано или поздно это должно случиться.

– Мое естество меняется, когда я рядом с тобой. Я снова превращаюсь в человека и это то, кем я хочу быть. Он улыбнулся, выглядя удовлетворенным. Почти умиротворенным. – Кстати, ты хотела что-то сказать мне, когда ребята заявились.

– Да, насчет каникул.

– Конечно, я забыл! Завтра официальный зимний прием в Плюще. И у нас ужин здесь в Сочельник – семейная традиция, которая должна иметь место, или же зло сойдет на дом Эстлинов.

– О чем ты говоришь?

– Мы, ирландцы, суеверный народ. У прадедов было слишком много свободного времени, по–видимому, и придумали правила для своего потомства: все должны присутствовать дома в Сочельник. Это буквально высечено на камне.

Он подвел меня к камину и указал на мраморную табличку выложенную в высоту стены. Вокруг герба курсивом была выведена надпись:

Tugann neamhláithreacht amháin solitude síoraí.

– Что тут сказано?

Отсутствие одного приносит вечное одиночество. Датировано 1649 годом, когда Оливер Кромвель устроил резню в Ирландии. Так случилось, что имение Эстлинов было в Уотерфорде, в первом городе, выдержавшим осаду Кромвеля. После того, как войска отступили, предположительно наш предок, Томас Эстлин, помчался на встречу с другими лидерами повстанцев и не вернулся домой до самого Рождества – только, чтобы выяснить, что английские солдаты ограбили его ​​замок за ночь до этого и убили всю его семью. Так он заказал эту доску, как напоминание о том, что смерть всех кого он любил – его рук дело.

– Риз... Я смотрела на округлые буквы, которые покоились, словно ожерелье внутри камня. – Не думаю, что я смогу быть на ужине.

Он стоял позади меня, но теперь медленно развернул меня

– О чем именно ты говоришь?

– Я собираюсь домой на каникулы.

– Когда?

– Мой вылет в четверг вечером.

– Мы можем изменить его.

– Слишком поздно. До Софии, вероятно, все продано уже.

– Мы можем изменить его. – Его глаза были прикованы к моему лицу, пытаясь прочитать его. – Если это не то, что ты хочешь.

– Я хочу остаться здесь, с тобой. Но мои родители ожидают меня дома на Рождество.

– Это твоя жизнь. Никто не должен говорить тебе как жить.

– Знаю, вот только они...

– Они не владеют тобой.

– У них уже было одно Рождество, когда их дочь не вернулась домой с учебы.

Он сел. Потер лицо в течение нескольких секунд, а затем посмотрел на меня.

– Скажи мне даты. Я забронирую тот же рейс.

– Не меняй свои планы из–за меня.

– Я отказываюсь быть вдали от тебя. Я останусь в отеле, и ты сможешь видеть меня, когда захочешь.

– Что насчет обеда? Ты сказал, что это плохая примета нарушать правило семьи.

– Меня не заботят правила или приметы. И в любом случае, семьи не осталось – только я и мой брат. Плюс Ферри. Рождество является единственным временем, когда мы можем убедить его перестать быть дворецким и присоединиться к нам за столом. К счастью, ирландские суеверия сидят глубоко в крови старика, поэтому... Он снова достал свой ​​сотовый телефон. – Давай забронируем билеты. Ты сказала в четверг, верно?

– Да. Британские Авиалинии, через Хитроу.

– Ладно, это двадцатые числа. Что напоминает мне... нужно сначать проверить мое проклятое расписание.

Его голос скис на последних словах, но это было ничто по сравнению с изменением в нем несколько секунд спустя. Его пальцы замерли. Его лицо стало неузнаваемо белым, пока он смотрел на что-то на дисплее.

– Что случилось?

Он протянул мне телефон.

Сетка квадратов, пронумерованных от одного до 31. Внутри, вбита информация от строки до строки, начиная с полумесяца, утончающегося до едва заметной линии, затем заполняющимся снова – Луна. И только один полный круг. И над ним: цифра 24.

ПОЗЖЕ ТОЙ НОЧЬЮ, пока Риз спал, я решилась: я не поеду в Болгарию на Рождество. Мы с ним проведем Новый год там, с моими родителями. До тех пор, мы останемся в Принстоне. Прийдет Сочельник, существо на холмах сможет завладеть им в течение нескольких часов – но это все. Он встретит ее с моим все еще теплым поцелуем на его губах. И как только ее время пройдет, он вернется. Домой. Ко мне.

ЗИМНИЙ ПРИЕМ В Плюще стал тяжелым испытанием уже на этапе сборов.

Риз осмотрел меня сверху до низу.

– Хорошо, но этого не пойдет. Слишком чопорно на мой вкус. И слишком банально для подобного вечера.

Ранее, когда я спросила его, что надеть, он ответил неопределенно: " Что-то длинное и элегантное”. Это был единственное длинное платье, которое у меня было – черное, на тонких бретельках, я надевала его на сцену – и очевидно, оно не подходило для Плюща.

– Риз, может приглашать меня не было такой хорошей идеей. Я не принадлежу тому миру.

– Какому миру? Членам Плющп? Ты только что заставила Карнеги пасть к твоим ногам, и теперь ты беспокоишься о кучке богатых наследников? Они должны пытаться соответствовать к тебе, а не наоборот.

Но Карнеги не имеет ничего общего с этим. Я никогда не войду в комнату, как Нора, покорив всех в ней.

– Хорошо, настало время импровизации. Он повернул меня вокруг оси, и когда я посмотрела в зеркало, мое платье было полностью изменено. Персиковый, бирюзовый, фуксия, кремово–желтые разводы абстрактной формы на мягком шелковом трикотаже, которые напоминали орхидеи . – Тебе нравится? Женщины умрут от зависти сегодня.

– Думаю, что причиной смерти может быть мужчина, а не платье. Но да, оно зрелищно. В то время как я говорила это, живая орхидея на резинке проскользнула на мое запястье. – Это обычай, не так ли?

Он кивнул, улыбаясь.

– Говоря об обычаях, как тебя допускают на официальные приемы в Айви?

Его глаза расширились, искренне озадаченные.

– Допускают?

– Официальные приемы только для членов. И ты не можешь быть членом, если ты даже не студент.

– Ах, это. Это формальность. – Как и большинство препятствий во вселенной Эстлинов. – Я в совете выпускников. Большинство решений практически мои.

– Никто не замечает, что ты остаешься в том же возрасте?

– Не совсем, по крайней мере пока. Все лишь немного управления восприятием. Члены уходят, как только они выпускаются. А персонал меняется каждые несколько лет. Я забочусь об этом.

– С щедрым пакетом выходного пособия?

– Более, чем щедрым. Жалобы не являются даже теоретически возможными.

Беспечность, с которой он делал такие замечания беспокоила меня. Как и всегда.

– Все, на самом деле сводится к деньгам? Я многое слышала о Плюще, но я думала, что ты из всех людей будешь...

– Часть того, что ты слышишь правда, а часть нет. О Плюще все время плохо говорят, особенно те, кто пробуются и не вступают в него. Но это частный клуб, Тея. Они очень хорошо обращаются со своими членами. И если тебе случится быть из стойких масс Плюща, то они сделают все, чтобы быть хорошими к тебе.

Они действительно очень хорошо относились к нему. Приветствовали его, как только мы прибыли, поднимались из–за столов, чтобы пожать ему руку. Я не хотела сказать или сделать что-то неправильно, поэтому просто последовала за ним через столовую из темного дерева и так низко свисающих канделябров, что казалось, будто мы шли в ловко оформленной мифической пещере. Когда мы сели, блюда были размещены перед нами руками в белых перчатках – время было подобрано идеально, еда была все еще теплая, и, конечно, вкусная. Риз едва коснулся ее и не обращал внимание на других, кроме как для ответов на возникающие вопросы.

Затем начались танцы, сначала настороженно, с двумя парами не боящимися последовать на танцпол; другие постепенно следовали, пока пространство не забилось людьми.

– Это не тот парень, который встречался с твоей подругой Ритой, тот который сказал мне что ты была в Бостоне?

Я обернулась и увидела Дэва, который в одиночестве выпивал, с меланхоличным взглядом, что длилось недолго. Девушка схватила его за руку и потащила на танцпол чрезмерно хихикая.

Риз пожал плечами.

– Ну, полагаю, вот и ответ на мой вопрос.

Одно присутствие Дэва в Плюще уже ответ – он не мог прийти на прием, если только член клуба не привел его в качестве пары. Итак, Рита была права. Он заменил ее как раз вовремя, на праздники.

Я пыталась забыть встречу, но как только Риз пошел пополнить наши напитки, Дэв подошел и спросил, может ли он поговорить со мной.

– Конечно. Чего тебе?

– Рад видеть тебя здесь. Как дела?

Я не собиралась вести светскую беседу, и меньше всего с ним.

– Чего тебе, Дэв?

– Как... как она?

– Она в порядке. Уезжает в Будапешт, чтобы встретить новый год с дедушкой и бабушкой. – Несколько секунд неловкого молчания. – Честно, я не понимаю почему ты это делаешь.

– Делаю что?

– Отказываешься от девушки, которую любишь, чтобы какая-то Барби могла ввести тебя в Плющ.

– Полагаю, девушка которую я люблю забыла упомянуть, что она та, кто порвал со мной?

– Зависит от того, как посмотреть на это, не так ли? Я бы порвала с парнем тоже, если бы он не заступился за меня.

Струйка пота начала собираться на лбу, пока я рассказывала ему, какой расстроенной я нашла Риту той ночью в Форбсе.

– Ты не понимаешь, Теа. Моя семья – сущий ночной кошмар, особенно к тем, кто не является индусами. Они бы никогда не позволили мне привезти ее домой.

– Ты, по крайней мере, попытался? То есть, мы говорим о твоей девушке, а не о какой-то случайной девчонке. Ты мог бы сказать им, что если они не примут ее, то ты сам не придешь домой.

Он посмотрел в пол, затем тихо сказал:

– Когда она уезжает?

– На следующей неделе. У тебя еще есть время. Я не подаю тебе какие-то идеи, но слышала, что новый год на Дунае удивительный.

Он поблагодарил меня – дважды – и вернулся к своей паре, которая дулась в баре. Риз вернулся с нашими напитками.

– Готова потанцевать или мне провести экскурсию? Второй этаж и все такое.

– Экскурсия звучит отлично.

– Честно? Меня преследует ощущение, что тебе не нравится это место.

– Оно немного...

– Отстраненное и удушающе аристократично? – Он указал на большой портрет у основания главной лестницы. – Ф. Скотт Фицджеральд, буквально визитная карточка Плюща. Вот как он описал клуб в "По эту сторону рая". Хотя, не думаю, что в нем осталось что-то аристократическое. И, конечно, ничего удушающего.

– Тогда зачем ты так часто ходишь сюда?

– Привычка. Легко продолжать делать то что делаешь всегда.

Мы поднялись наверх и сели у камина в одной из комнат. Стены были покрыты фотографиями, в основном устаревшими групповыми снимками молодых мужчин в ретро пиджаках и галстуках.

– Как вышло, что здесь нет женщин?

– Потому что Плющ не принимал в члены женщин до 1991 года.

– Так долго?

– Ты же знаешь как это. Люди борются за традиции.

– Я не знаю как это, нет. Традиции там, где я выросла, были несколько менее… сосредоточены на мужчинах. И в любом случае, исключение других из вашей крепости, кажется, не требует много борьбы.

– За исключением того, что в этом случае борьба была реальной. Студентка подала в суд на клуб и выиграла, после одиннадцатилетнего суда.

Я не хотела спорить с ним. Но что же именно она выиграла? Право быть в клубе, который идет в суд только, чтобы удержать ее вне его? Были рассказы о том, что девочки должны были терпеть в течении недели “пик” в Плюще, кульминацией чего был проход голышом по той же лестнице, по которой мы с Ризом только что так мирно поднялись. Это частный клуб, Теа. И хотя судья мог бы заставить их открыть двери, он не имел никакого контроля над тем, что произошло, как только вы пройдете через эти двери. Это было все… традиции Принстона. Священный статус–кво, в котором хорошее и плохое сосуществовало в неустойчивой гармонии, часто известно только таким людям, как Риз, чьи семьи были по внутреннюю сторону забора в течение многих десятилетий.

– Джейк тоже член Плюща? – Почему-то, я не могла представить его наслаждающимся серыисов в белых перчатках.

– Нет. У Джека был только один родитель – я. Что значит, он мог делать что хочет.

– А ты не мог?

– Мой отец выгнал бы меня из дома, если бы я даже рассматривал другой клуб.

– Риз, жизнь в общежитии – это не конец света. Твой собственный брат сделал это, и он кажется в порядке.

– Я имею в виду действительно выгнал бы. Выбросил, без денег. Типичный урок Арчера: или ты делаешь, как хочет он, или можешь идти на все четыре стороны.

– По тебе не скажешь, что отец тебе сильно нравился.

– Раньше я был в восторге от него. Все были. Пока он не убил мою мать.

– Он ... что? – Я знала, что Ризу нравилось драматизировать, но это было немного слишком. – Разве твоя мама не была очень больна, так, что врачи были бессильны?

– Ей не нужны были врачи. Я мог бы спасти ее сам. Для этого ей даже не нужно было быть живой.

Наконец я осознала о чем он говорил.

– Спасти ее… тем способом, которым спасла тебя моя сестра?

– Это был бы другой ритуал – но да. Моя мать настолько далеко зашла, что мы молились о чуде. И это случилось. Эльза с ее рассказами о вечной любви и жизни после смерти. Я думал, что она выдумала все это. Но что мне было потерять?

– Из–за этого ты стал увлекаться ритуалами?

– На самом деле тем, меня увлек секс. Но потом, меня зацепило обещание богоподобной власти. Победы над смертью. Для начала, ты должен был быть "посвящен в таинства" – раньше греки так называли это, но это просто красивое название для обучения применения любого ритуала, который ты захочешь. Для которого, я сделал бы что–угодно. Даже женился на женщине, которую не люблю.

– Но ты не женился на ней. Или женился?

– Я почти сделал это. Все было запланировано на полнолуние в декабре, но в начале недели я получил звонок от детектива полиции на севере штата. Спортивный автомобиль сорвался со скалы на шоссе тихоокеанского побережья. Упал с обрыва. Взорвался. К тому времени, как туда добрались, там не так много осталось, только достаточно, чтобы отследить номер лицензии с агентства по аренде на имя моего отца.

– Это не значит, что он убил ее. Это мог быть несчастный случай.

– Во вселенной этого человека не существовало несчастных случаев, Теа. Ты знаешь, какими были его последние слова мне? Мы говорили по телефону, они просто направлялись в Сан–Франциско, и он сказал: “Увидимся, сынок”. За всю мою жизнь, он никогда не называл меня "сынок". Ни разу.

Кусочки дерева потрескивали в огне. На первом этаже, люди танцевали под громкую музыку в мире, где несчастные случаи случались, и любовь была не вечна, а смерть была непобедима. Я взяла его за руки, но он казался беспокойным. Его губы достигли моего уха, прежде чем я успела понять, пытался он что-то сказать мне или поцеловать меня:

– Я хочу забрать тебя домой и снова оказаться рядом обнаженными. На самом деле, дом слишком далеко.