Счастливая встреча

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Алдрик ван дер Линус ничего не ответил, только улыбнулся и повел ее в дом.

– Познакомьтесь: это Вестер, он смотрит за домом, а это его жена Тюске, она готовит. Без них я бы пропал.

Вежливо улыбнувшись, Вестер пожал Крессиде руку.

– Я пригласил мисс Прис на чай, – объяснил доктор, посмотрев на часы. – У нас еще много времени. Хотите, я вам покажу окрестности?

– Да, пожалуйста.

– Скоро станет совсем темно, правда, вон появилась луна. Идите за мной…

Они обошли вокруг дома, затем стали спускаться по тропинке, обсаженной кустарником, вниз, и, когда дошли до какой-то калитки, доктор спросил:

– Вы любите лошадей?

– Я? Лошадей? Да, очень! Когда папа был жив, я с ним часто ездила верхом. Потом мачеха продала папину лошадь и моего пони. – Она потрепала за уши Цезаря, погладила Мейбл, которые семенили рядом. Воспоминания еще были так живы…

– Посмотрите на них, – произнес доктор и свистнул. К ним тут же галопом примчались две огромных размеров лошади, за ними – старый пони и ослик.

– О небо, какие же они большие! Это першероны? У вас на них работают?

– На них пашут, возят сено. Это уже старые лошади, я их купил у скупщиков, здесь для них достаточно места, пусть поживут спокойно год-другой.

Крессида провела рукой по мордам лошадей, которые тепло дышали ей в лицо.

– А пони и ослик?

– Они уже здесь давно. Пони очень старый, они с осликом крепко дружат. – Он показал на край поля. – Конюшни находятся вон там. У меня есть кобыла, на которой я люблю ездить верхом, когда сюда приезжаю, но сейчас ее уже заперли на ночь. Скоро и этих загонят в конюшню.

Доктор вынул из кармана кусочки сахара. Крессида попросила:

– А можно я? – Она сняла перчатку и протянула лакомство животным. – Почему вы только так редко бываете здесь?! – воскликнула она.

– Я же работаю, – улыбнулся он. – Нидерланды – маленькая страна, у меня машина. Сколько могу, я здесь стараюсь бывать. – Доктор замолчал, увидев высокого сильного парня, приближавшегося к ним тяжелой походкой. – А вот и Вигбалд. Они обменялись с парнем несколькими словами по-фризски, затем доктор обратился к Крессиде: – Вигбалд ухаживает за лошадьми, выполняет в усадьбе почти всю тяжелую работу. Когда он станет взрослым, из него выйдет хороший фермер.

Доктор снова что-то сказал Вигбалду, и тот с силой пожал протянутую Крессидой руку.

– Рада познакомиться с вами, – с улыбкой произнесла она, надеясь, что если парень не поймет ее слов, то по выражению лица догадается, что ей действительно приятно его видеть. И, похоже, он это понял, потому что в ответ произнес что-то длинное и явно доброжелательное, из чего она, разумеется, не поняла ни единого слова. Затем он легко похлопал лошадей по крупу и повел их к конюшне, пони с осликом засеменили вслед за ними.

Крессида провожала их взглядом до тех пор, пока они не скрылись за воротами конюшни.

– Странное имя – Вигбалд, как оно пишется? – спросила Крессида.

– Фризские имена, – пояснил доктор, – немного необычные, и здесь, во Фрисландии, в семьях стараются сохранять их. – Он взял ее за руку. – Вы совсем замерзли, пока мы тут стояли. Это я виноват. Давайте быстрее пройдем вдоль аллеи, потом через лужайку и зайдем в дом со стороны кухни.

Уже почти стемнело, на небе зажглись звезды. Они шли по аллее, и Крессида вновь увидела дом, теперь они подходили к нему сзади. Струившийся из окон свет освещал им дорогу. Отвечая каким-то своим мыслям, Крессида проговорила:

– Никола должна быть просто ненормальной, чтобы не любить все это. Я не видела ничего красивее вашего дома – Она остановилась. – Простите, это не мое дело. Я… я думаю, Гаага – замечательный город; некоторые люди предпочитают жить в городе, ведь так? И отсюда трудно выбираться… – Она почувствовала себя неловко, потому что он молчал. – Но ведь Леуварден не так далеко отсюда…

– Не оправдывайтесь, Крессида, не надо, – ласково сказал он.

Они подошли к тяжелой двери, к которой вело несколько ступенек. Поднявшись, Крессида и Алдрик оказались в коридоре со стенами, выложенными плиткой. В конце коридора была еще одна дверь, за ней находилась кухня – большая квадратная комната с низко расположенными окнами. Каменный пол в кухне покрывали циновки. Огромный буфет занимал почти всю стену, напротив двери была установлена плита «Ага»[15], возле нее сидел полосатый кот, который не обратил ни малейшего внимания на появившихся на кухне собак. Тюске у стола фаршировала цыпленка. Когда они вошли, она что-то сказала доктору, и он засмеялся.

– Тюске говорит, что мы, наверное, замерзли, как сосульки, и предлагает выпить чаю.

Что же в этом смешного, подумала Крессида, когда они вышли из кухни и, открыв маленькую дверку, оказались в холле. Крессида увидела комнату с полом, выложенным белой и черной плиткой и покрытым коврами. У стены стоял ореховый, с резным фризом стол, который украшала ваза с хризантемами; вокруг него стояли стулья голландской работы с резными спинками. У противоположной стены в мраморном камине весело потрескивали горящие поленья. У камина уютно размещалось несколько кресел из орехового дерева с темно-красной обивкой, на их витых ножках поигрывали блики от пламени камина. Портреты и пейзажи в тяжелых золоченых рамах почти полностью закрывали белые стены. Бронзовая люстра спускалась с высокого лепного потолка, бра из бронзы давали боковое освещение. Большие напольные часы стояли в углу, отбивая время. Широкая лестница, расположенная в дальнем конце холла, вела на галерею.

Крессида остановилась, осматривая комнату.

– Как здесь красиво! – произнесла она наконец.

Доктор кивнул.

– Большая часть мебели авторской работы и была доставлена сюда, когда построили дом.

– Ваш дом, должно быть, очень старый?

– Начало ему было положено в шестнадцатом веке, потом время от времени его достраивали, но почти двести лет тут ничего не менялось – за исключением, конечно, канализации, отопления и электропроводки.

Они прошли через арочную дверь в гостиную. Здесь тоже в камине под массивным каменным навесом с выгравированным на нем гербом пылал яркий огонь. Это была весьма просторная комната и тем не менее очень уютная. Розовых тонов мебель на редкость удачно сочеталась с инкрустированными шкафами орехового дерева, более ранней работы, которые стояли по обе стороны камина. За их стеклянными дверками тусклым светом отливало серебро, стоял чайный сервиз мейсенского фарфора, изящные маленькие чашечки и массивная ваза.

Рядом со шкафами у камина располагались диваны, легкие кресла. Комнату освещали лампы, стоящие на маленьких столиках. Огромная люстра спускалась с потолка. Она не была зажжена, но вся сверкала от света маленьких ламп и пламени камина, отражавшихся в ней.

Дав Крессиде время осмотреться, доктор пригласил ее сесть возле камина.

– Мы здесь попьем чаю, – сказал он, устраиваясь в кресле напротив нее, – потом нам нужно будет возвращаться: Чарити, наверное, заждалась нас.

– У вас очень красивый дом. Здесь так спокойно, уединенно… Я понимаю, в Голландии нельзя быть далеко от чего бы то ни было, и все же это далеко. По крайней мере мне так кажется…

– Вы любите деревню?

– О да… Хотя и Лейден мне тоже очень понравился. Мне бы хотелось получше узнать эту часть Голландии.

– Фрисландию, – с улыбкой подсказал доктор.

– Да, Фрисландию, – повторила она застенчиво.

Дверь открылась, и в комнату с подносом в руках вошел Вестер. Собаки, уже отведавшие угощения на кухне, вбежали вместе с ним, за собаками степенно следовал кот. Все трое уселись возле камина, кот – посередине.

– Как его зовут? – поинтересовалась Крессида.

– Смит, он у нас живет уже год или немногим больше. Собаки любят его.

Вестер поставил все для чая на маленький столик, тарелку с сандвичами, маленькие пирожные, пряники и ушел.

– Будьте хозяйкой, – сказал доктор. – Мне, пожалуйста, на чашку два кусочка сахара.

Крессида чувствовала себя с ним легко и свободно. Вначале ее немного подавляли размеры и богатство его дома, но он вел себя с ней так по-дружески непосредственно, был так предупредителен, что все ее смущение прошло. Доктор говорил о вещах, которые ее интересовали и успокаивали: о работе в саду, музыке и книгах, рассказывал историю Фрисландии… Крессида совершенно забыла про Николу. Доктор, конечно же, помнил о ней, но она как-то отодвинулась, ушла на задний план, уже не была для него больше проблемой, которую нужно срочно, не откладывая, решать.

Крессида сожалела, что не увидит остальные комнаты в доме: Алдрик не предложил показать их, а ей не хотелось просить его об этом, да и, кроме того, им было уже пора возвращаться. Она спросила только, можно ли ей пройти на кухню, чтобы попрощаться с Тюске.

– Она приготовила такой чудесный чай, – сказала Крессида.

Потом она обменялась рукопожатием с Вестером, который поклонился ей, словно она была какой-нибудь важной персоной; это даже немного смутило Крессиду. Она не заметила улыбки доктора, который вспомнил, что, когда здесь у него была Никола, она вообще не обратила внимания на Вестера и съела вкуснейший ленч, приготовленный Тюске, без каких-либо похвал.

На обратном пути они большей частью молчали. Крессида ощущала теплое дыхание собак, устроившихся на заднем сиденье, ей было хорошо, она чудесно провела свой первый выходной на новой работе и с удовольствием ждала возвращения на эту работу, которая ей решительно нравилась. Раньше она никогда бы не поверила, что полдюжины детей, с которыми она занята практически весь день, могут приносить столько радости.

Перед домом, после того как доктор помог Крессиде выйти из машины, она поблагодарила его.

– Не помню, чтобы я когда-нибудь столь чудесно проводила время, – сказала она ему. – Спасибо вам большое. Ведь у вас так мало свободного времени, вы очень много работаете.

Крессида подумала о Николе – как та отнесется к тому, что доктор провел целый день вдали от нее.

– Это я должен вас благодарить, – возразил доктор. – Я всегда счастлив, когда приезжаю в Янслум, и с удовольствием показываю свой дом друзьям. Мне приятно, что он вам понравился.

– Очень понравился, и лошади, и собаки, и у вас так славно на кухне… – Она остановилась, боясь, что уже надоела ему, и быстро закончила: – Еще и еще раз спасибо вам!

Они стояли на площадке перед дверью, и, хотя было довольно холодно, она чувствовала приятное тепло, растекающееся по всему телу. Она подняла к нему счастливое, улыбающееся лицо, он наклонился и поцеловал ее.

Чарити, которая подошла к окну, увидев свет фар подъехавшей машины, сказала:

– Тико, он целует Крессиду…

Ее муж оторвался от газеты, которую просматривал.

– Это совершенно нормально, любовь моя.

– Да… нет, это не нормально, он же собирается жениться на Николе…

– Мне кажется, Алдрика едва ли можно вынудить что-то сделать против его воли. Я его знаю много лет, он обычно поступает только так, как хочет.

Чарити отошла от окна.

– И ты полагаешь?..

Тико отложил газету в сторону.

– Дорогая моя, давай ничего не будем полагать, просто поживем и увидим.

– Вы, мужчины, так отличаетесь от нас, – проговорила Чарити.

– И в этом-то вся прелесть, любовь моя. – Он притянул жену к себе и крепко поцеловал.

За обедом все чувствовали себя непринужденно. Тейле и Летиции разрешили остаться, и общий разговор представлял собой смесь детской болтовни и легкой беседы взрослых. Ни о Николе, ни о неудачном пребывании Крессиды в Нордвике-ан-Зее никто не вспоминал. После кофе, когда Крессида сказала Чарити, что ей давно пора вернуться к тер Беемстра, доктор тоже встал.

– Мне с вами по пути, я вас подвезу.

Если бы Крессида лучше знала эта места, она поняла бы, что доктор слегка лукавил, говоря, что им по пути. Тепло попрощавшись со всеми, девушка пообещала Чарити, что поедет с нею за покупками на следующей неделе, и снова села в «бентли» доктора. Время в дороге до дома семейства тер Беемстра пролетело незаметно, в основном они молчали. Крессиде очень хотелось, чтобы доктор еще раз поцеловал ее на прощанье, но он не сделал этого, лишь зашел вместе с нею в дом и обменялся дружескими приветствиями с хозяевами, затем пожал Крессиде руку и уехал, не сказав, что хотел бы снова ее увидеть.

Ну и что, думала она, укладываясь спать, почему он, собственно, должен делать это?.. Достаточно того, что он был добр, внимателен, столько показал интересного…

И все-таки, ведь он бы мог и вообще не целовать ее, и, уж конечно, без такого, она поискала подходящее слово, удовольствия… Ей понравился его поцелуй… Впрочем, напомнила она себе, тебя так редко целовали, что этот поцелуй мог взволновать тебя больше, чем любую другую девушку… Николу, например. Ужасная особа, подумала Крессида и закрыла глаза. Интересно, что он сейчас делает? Скорее всего, звонит ей, рассказывает, как ему было скучно. С этой мыслью девушка заснула.

Доктор сидел в своем кабинете с Цезарем и Мейбл. Он готовился к лекции, которую ему предстояло прочесть в Лейдене через несколько дней. Ему и в голову не пришло позвонить Николе, и, когда раздался телефонный звонок, он нетерпеливо поморщился.

– Дорогой, – ворковала в трубку Никола, – тебе одиноко? Ты ведь приедешь завтра? Ты не забыл о вечере у ван Дау? Я сейчас ужинаю с приятелями, мне так скучно и одиноко без тебя. – (Он молчал.) – Алдрик?

– Да ты развлекайся, – наконец произнес он. – Я заеду за тобой завтра около семи. Мне совсем не одиноко, у меня много работы.

– Опять работа… – протянула Никола, – а что же ты делал целый день?

Он вкратце рассказал ей.

– Я так рада, что бедная девушка наконец-то устроилась, – сочувственно проговорила Никола. – Мне очень неприятно, что у нее не сложились отношения с тетей Клотильдой. Это я виновата, я почему-то подумала, что эта девушка из рабочей семьи и она привыкла выполнять всякую работу по дому. Право же, у меня отлегло от сердца, когда ты мне сейчас сказал, что она нашла подходящее место. Теперь я ей искренне желаю найти жениха, какого-нибудь фермера или там клерка…

У доктора было, что ей на это ответить, но он промолчал, только снова повторил:

– Счастливо тебе развлекаться, Никола. Завтра увидимся.

Какое-то время он работал, потом поднялся и пошел в гостиную. Комната выглядела очень уютной при свете настольных ламп, приветливо потрескивал огонь в камине. Он взглянул на кресло, в котором сидела Крессида, и ему захотелось, чтобы она снова сидела в нем.

Он прошел и сел возле камина, обнял Мейбл, Цезарь разлегся у его ног. Зашел Вестер, и доктор велел ему запереть двери и идти спать. В старом доме было тихо, он слышал свист ветра, дующего с залива Вадензее, и он любил эти звуки. Крессиде они бы тоже понравились, подумалось ему; он привезет ее сюда снова и поведет на берег посмотреть, как морские волны обрушиваются на дамбу. Он подумал, что должно пройти время, пока она станет доверять ему, и необходимо, чтобы она перестала считать, что он собирается жениться на Николе. Он никогда не говорил о браке с Николой, хотя и допускал, что она могла бы стать его женой. Никола красива, с ней не скучно, она умеет одеваться со вкусом и, вероятно, неплохо вела бы их дом, но он знал, что никто из его коллег не любил ее. Впрочем, вот уже несколько дней, а может, и недель, поправил он себя, ему бы хотелось, чтобы его женой стала Крессида. То, что началось с простого сочувствия, простого проявления человеческой доброты, стало самым главным в его жизни. Ему потребуются время и терпение, но он был терпелив. Доктор чувствовал, что нравится Крессиде, но она относится к нему с явным недоверием, и это не удивительно, после ее-то пребывания у Клотильды ван Гермерт!

Он поговорит с Николой, он знает, что она хочет выйти за него замуж. Ей нравится его общество, он богат и может дать ей все, что она захочет, но доктор был совершенно уверен, что она точно так же будет относиться к любому другому мужчине, способному обеспечить ей надежное будущее. Конечно, Никола была бы подходящей женой, но теперь ему странно думать, что он считал, будто может на ней жениться. Задним числом он понимал, что Никола достаточно умна, чтобы подстроиться к его образу жизни, его идеалам в надежде на то, что он, погруженный в свою работу, чистосердечно убедится в необходимости жениться на ней.

– Нет, с этим надо кончать, – сказал он, обращаясь к собакам, которые с готовностью поддержали его помахиванием хвостов.

До Рождества оставалось всего две недели, и в доме семейства тер Беемстра царило необычайное оживление.

– У нас ожидается много гостей, – сказала мефрау тер Беемстра Крессиде, – тети и дяди, бабушка с дедушкой, братья и сестры – все к нам приедут. И еще четверо детей, – она произнесла это извиняющимся тоном. – Вы справитесь? Конечно, няня Малышки поможет, ну и мы все тоже не оставим вас.

Крессида заверила ее, что справится, стараясь говорить бодро, чтобы скрыть неуверенность и беспокойство, которые ее охватили. Правда, это продлится всего несколько дней, и дети, вероятно, большей частью будут сами играть и веселиться, но ведь их всех надо будет поднимать по утрам с постели, умывать и одевать, а вечером всех по очереди укладывать спать… Но что сейчас об этом думать, поживем – увидим, решила Крессида.

Всю следующую неделю клеили бумажные цепи на елку, надписывали рождественские открытки, готовили подарки втайне друг от друга. У Крессиды не оставалось ни минуты свободного времени. На выходной она снова собиралась к Чарити, чтобы поехать с ней в Леуварден за покупками, и если в глубине души она надеялась увидеться с Алдриком ван дер Линусом, то ее ждало разочарование.

После завтрака за ней заехал Тико и отвез к себе домой. Чарити собралась, они сели в автомобиль и на небольшой скорости двинулись в Леуварден. Припарковав машину у гостиницы в центре города, Крессида подождала, пока Чарити заказала столик, чтобы поесть и уже затем идти по магазинам.

Вечером в постели Крессида с удовольствием вспоминала этот день. С Чарити они очень сдружились и говорили обо всем на свете, правда, ни словом не обмолвились об Алдрике. Они купили все, что хотели, и это их радовало, хотя кошелек Крессиды совершенно опустел. Когда они вернулись домой, их уже ожидал Тико. Он рассказал, как прошел день в Лейдене, и с восторгом рассматривал подарки, которые купила Чарити. К приходу Тейле и Летиции все подарки убрали и сели пить чай. Потом Тико отвез Крессиду к ее хозяевам и зашел к ним на пару минут. Прощаясь, он сказал Крессиде, что они с Чарити будут рады снова увидеться с ней после Рождества. Об Алдрике никто не упоминал, и Крессида решила, что он уже в Англии.

Перед праздниками прошел обильный снегопад, и в канун Рождества деревня выглядела как на рождественской открытке. Начались школьные каникулы, и Крессида проводила время, лепя с детьми снежных баб, совершая с ними прогулки, когда позволяла погода, следя за тем, чтобы они меняли сырую обувь, высушивая их куртки и варежки, давая им горячее какао по возвращении домой. У нее не оставалось свободного времени, но такая жизнь ей нравилась, с детьми ей было весело, ее щеки порозовели, в глазах появился озорной блеск. Она разучила с ними рождественскую песню о «Добром короле Венцеславе», добиваясь, чтобы они правильно произносили слова, и аккомпанируя им на пианино. Даже маленькая Люсия пела в общем хоре, и Крессида надеялась, что это выступление покажет: ее усилия в обучении детей английскому языку не напрасны.

Наконец состоялась генеральная репетиция, и няня увела Люсию спать, а Крессида со старшими детьми стала приводить в порядок комнату. В эту минуту открылась дверь, и вошел доктор. Он поприветствовал всех, кто находился в комнате.

– Я сам сюда прошел, без всякого доклада, все там внизу заняты.

Дети окружили доктора и все разом заговорили.

– Только, чур, по-английски, – предупредила Крессида, повышая голос, чтобы ее услышали.

– Дорогая Кресси, разреши нам, пожалуйста, одну минутку поговорить по-фризски, – попросил Виллум, – ведь сейчас Рождество, и мы давно не видели дядю Алдрика.

– Хорошо, согласна, даю вам десять минут. А я тем временем пойду поговорю с няней.

Не глядя на доктора, Крессида вышла из комнаты. Она была очень рада видеть его, очень взволнованна и решила, что все это потому, что он появился так неожиданно. Она считала, что доктор находится в Англии, но может быть, он вообще туда не ездил? Скорее всего, Николе удалось убедить его.

Крессида нашла Анну, няню Малышки, в детской. Ее маленькая питомица уже спала, и Анна наводила порядок в ящиках комода. Когда Крессида вошла, она с улыбкой посмотрела на нее. Теперь-то они подружились, но вначале Крессиде пришлось долго доказывать Анне, что она не собирается вмешиваться в воспитание маленькой Люсии. Каждый день Крессида занималась с Малышкой английским, но при этом всегда присутствовала Анна.

Сейчас Крессида мобилизовала все свои знания в нидерландском языке, чтобы упросить Анну позволить Люсии в канун Рождества лечь спать немного попозже, так как Малышка должна была петь вместе со своими братьями и сестрами. Потребовалось несколько минут, пока до Анны дошел наконец смысл просьбы, потом еще несколько минут они поговорили о погоде, и затем Крессида вернулась в комнату для игр. Доктор был еще там.

– Вот и вы, Крессида. Давайте спустимся вниз. Я хочу вам кое-что вручить…

– Это для нас, да? – полюбопытствовал Фрисо.

– А это вы узнаете в Рождество утром, и не терзайте Крессиду, она вам ничего не скажет.

Девочки поцеловали его, мальчики по-мужски пожали руку и пожелали «счастливого Рождества». Доктор открыл дверь и пропустил Крессиду вперед.

Он не стал спускаться по лестнице, остановился и посмотрел на нее.

– Вы бы не хотели поехать со мной в Англию?

Она ответила не сразу.

– Я бы с удовольствием съездила домой, если бы там не было моей мачехи, и я была бы рада повидаться с Могги, но мне хорошо и здесь. Это правда. В Лейдене я чувствовала себя чужой, а здесь я совсем как дома. Знаете, это даже забавно, ведь я не понимаю и половины того, что говорят вокруг меня.

Он засмеялся.

– И неудивительно: фризский язык довольно необычный, не все понимают его. В Рождество вы свободны?

– Что вы! Конечно же, нет!.. В доме будет полно родственников, приедут еще четверо детей.

– Я постараюсь уделить вам больше внимания, когда вернусь…

– Спасибо, вы очень добры, Но, право же, не стоит. Вы и так столько уже сделали для меня… и у вас нет свободного времени, а когда оно появляется, ведь у вас есть друзья и какие-то дела…

– Вы меня гоните, Кресси? – вежливо спросил доктор.

– Гоню? – Она была так поражена, что схватила его за руку. – Как я могу гнать вас, если не знаю, что бы я без вас вообще делала?! – Она смотрела ему в лицо, удивляясь, как он мог такое сказать. Такую нелепицу, лишенную всякого смысла. – Просто я считаю, – медленно начала она, – что вам больше незачем беспокоиться обо мне, забудьте меня, вы не обязаны меня опекать. Вероятно, я объясняюсь очень путано, но у вас своя жизнь, которая так отличается от моей… О Господи, я и в самом деле говорю так бестолково…

– Тогда лучше и не пытайтесь делать это, – посоветовал он. – Радуйтесь вашей жизни здесь, и счастливого вам Рождества! – Он, как старший брат, похлопал ее по руке и добавил: – Пройдите в холл и, пожалуйста, возьмите коробку, которую я привез. Мне еще нужно перед тем, как ехать на паром, позвонить ван дер Бронсам и заглянуть в Янслум.

Ей хотелось спросить, едет ли с ним Никола, но она только сказала:

– Надеюсь, вы весело встретите Рождество, и, пожалуйста, передайте от меня самые добрые пожелания леди Меррилл.

Она спустилась вниз и взяла коробку в яркой упаковке.

– Буду вам признателен, – сказал доктор, – если вы это пока спрячете от детей.

Он не поцеловал ее, только попрощался кивком головы и прошел на половину хозяев, а через несколько минут, она услышала, уже уехал.

Крессида медленно поднялась наверх в свою комнату и, спрятав коробку под кроватью, вернулась к детям. Они были возбуждены, шумели, и минут двадцать или около того она успокаивала их, потом проследила, чтобы они помыли руки перед ужином, за которым все вместе обсудят, все ли готово к приему гостей, которые прибудут утром. После ужина она уложила детей спать и пошла к мефрау Беатрикс тер Беемстра, чтобы помочь подкоротить подол платья, которое показалось той немного длинноватым.

Мефрау терпеливо ждала, пока Крессида подгибала подол. Она обратила внимание, что девушка такая бледная и задумчивая.

– Вы себя хорошо чувствуете? – заботливо спросила она. – Ведь вы бы мне сказали, если бы что-то случилось?

Крессида заверила ее, что она никогда не чувствовала себя так хорошо, как сейчас, и что ничего такого не случилось.

– Я очень жду Рождества, – весело добавила она, – ведь это будет замечательный праздник для детей.

Между тем Беатрикс тер Беемстра продолжала:

– Конечно, Алдрик приехал повидаться с вами, и я думаю, вам бы хотелось поехать с ним в Англию, разве не так? Он добрый, внимательный, привез детям подарки, никогда их не забывает…

Крессида молчала, у нее был полон рот булавок. Он забыл ее. Так, вскользь, советует ей радоваться жизни. В этот миг она почувствовала, что не сможет больше никогда радоваться жизни, – так чувствует себя тот, кто влюблен, и влюблен безответно, но тогда, чем скорее она его разлюбит, тем лучше.

Она присела на корточки, чтобы посмотреть на свою работу, и перекинулась несколькими словами со своей хозяйкой по поводу предстоящих праздников. Затем она понесла платье Анне, которая прекрасно шила и уже ждала ее с иголкой и ниткой в руках. Было поздно, и Крессида, ложась спать, всласть выплакалась. Проснулась она рано, ясно сознавая: ничто не должно изменить их дружеских отношений с доктором. Теперь, когда она нашла хорошую работу и дом, в котором ей тепло и уютно, он может забыть ее и со временем, конечно, жениться на Николе. Она не желала ему такой судьбы, но, если он любит эту женщину, что можно поделать? Если же он не любит Николу, ей нужно будет сделать все, чтобы воспрепятствовать этому браку. Она не имела ни малейшего представления, что ей следует предпринять в этом случае, но мысль о вмешательстве поднимала ей настроение, и Крессида все утро с ней не расставалась. А утро выдалось очень хлопотное. Четверо детей приехали еще до ленча, их надо было накормить, и Крессида занялась этим. Стол накрыли в комнате для игр, на нем стояло много всяких вкусных вещей, и она, сидя между двумя старшими мальчиками и их двоюродными братьями и сестрами, старалась наблюдать за порядком. Младшие девочки расшалились, и Крессида очень обрадовалась, когда все наконец встали из-за стола и собрались гулять. Она помогла детям надеть шапки и курточки, и вот они выбежали в сад, где начали играть в снежки и вместе с Крессидой лепить снежных человечков.

Было холодно, дети вскоре замерзли. Крессида привела их домой и пошла распорядиться насчет чая. Потом стали собирать все подарки, которые были старательно завернуты в красочную бумагу. Вечером все эти подарки поместят под елку, а утром их будут дарить. Дети долго ходили туда и обратно, пока наконец все подарки не оказались на столе в холле. Под елку их должен был положить глава семейства. Этот вечер был праздничный, и детям разрешили остаться на ужин, а это означало, что их следовало нарядить в лучшие одежды, а девочкам сделать красивые прически. Крессида едва успела переодеться в свое серое платье, которое ей уже порядком надоело, немного привести в порядок лицо и причесаться, как прозвучал гонг. Она построила детей и повела в гостиную. Шествие замыкали Анна с маленькой Люсией.

Гостиная была полна народу. Крессиду еще раньше познакомили со всеми гостями, но теперь она никого не узнавала, тем более женщин, которые вышли к ужину в нарядных дорогих туалетах. Среди этой роскоши она чувствовала себя ужасно и хотела бы, чтобы и на ней, как на Анне, было форменное платье. Но слава Богу, у нее хватило ума не допустить, чтобы праздник оказался испорченным из-за какого-то платья. Она водила хороводы с детьми, беседовала со всеми, кто подходил к ней, и вскоре с бокалом в руке уже разговаривала с сурового вида пожилым джентльменом, который ей напомнил, что он отец мефрау тер Беемстра. Он говорил по-английски, но настаивал, чтобы она сказала ему хотя бы несколько нидерландских слов.

– Если вы собираетесь здесь жить, – пророкотал он, – то должны обязательно научиться говорить на нашем языке. – Он пристально посмотрел на нее. – Я вижу, дети делают успехи. Вам нравится преподавать?

– Видите ли, я, собственно, и не преподаю, просто говорю с ними по-английски все время, они учат наизусть стихи. Все ребята очень славные и способные.

К их разговору присоединилась пожилая дама – одна из тетушек, решила Крессида, – которая спросила, нравится ли ей Фрисландия. Ее английский был не многим лучше нидерландского Крессиды, так что отец мефрау тер Беемстра от души забавлялся, помогая им вести беседу, пока они снова не услышали гонг, который звал всех в столовую.

Комната выглядела очень нарядной, она была украшена гирляндами с блестками, остролистом и рождественскими звездами. Были накрыты два стола: большой – для взрослых и поменьше – для детей, за этим столом сидели на одном конце Крессида, а на другом – Анна.

Застолье шло неторопливо, и так как в нем участвовали дети, то блюда подавали самые незамысловатые: суп, маленькие пирожки с копченой лососиной, жареный фазан с картофелем и тушеным сельдереем и, наконец, мороженое со взбитыми сливками и орехами. Люсия сидела полусонная, но сразу встрепенулась, когда Виллум громко напомнил ей, что сейчас они будут петь рождественскую песню. Крессида незаметно подтолкнула Виллума, и тот, встав, попросил, чтобы все переместились в гостиную, где дети споют для них. Гости зааплодировали и направились в гостиную, за взрослыми потянулись дети. Крессида села за пианино, дети заняли свои места. Крессида ударила по клавишам, и зазвучала первая песня. У кого-то из детей не было слуха, но никто на это не обратил внимания, главное, что все дети выучили слова и пели очень старательно и красиво. Взрослые горячо аплодировали, и дети снова пели, потом водили хороводы, желали всем спокойной ночи. Когда они уходили из гостиной, мефрау тер Беемстра сказала:

– Возвращайтесь к нам, Крессида, хорошо? – Она взглянула на часы. – Правда, уже слишком поздно, но если вы еще в силах…

Крессида поблагодарила ее, согласившись, что действительно уже слишком поздно. Она не добавила, что ведь нужно еще уложить детей спать, а это даже с помощью Анны не так-то просто сделать. Она попрощалась со всеми и поднялась наверх, где проследила, чтобы даже самые непослушные из детей почистили зубы и чистенькими легли в кровать.

Уложив всех, девушка сама едва держалась на ногах. Слишком устав за этот вечер, Крессида без сил упала на свою постель и, засыпая, успела подумать только о том, благополучно ли доехал Алдрик до своей бабушки, а еще она попыталась представить себе, где и когда снова увидит его…