Счастливые воспоминания

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

— Адам, это слишком быстро! Ада-а-ам!!!

— Кидай змея вверх. Отпускай леску. Больше!

Тори было страшно смотреть, как они стремительно летят вниз, поэтому она обернулась и посмотрела на Адама. Его черные волосы развевались на ветру, а в глазах играли озорные огоньки. Воздушный змей поднимался, натягивал леску.

— Он летит! — ахнула она, еще не веря в это. — Адам, беги быстрее. Быстрее!

— Ты сама это сказала!..

Он понесся вперед, ветер подхватил змея и поднимал его выше и выше, пока она пыталась размотать катушку. Тори посмотрела на дорогу и почувствовала, как закружилась голова от дикой скорости. Лучше смотреть на змея. Она оглянулась через плечо.

Адам тяжело дышал, и капельки пота выступили у него на лбу. Лучше смотреть только на змея! Она повернула голову обратно. Змей нырнул вниз и несся прямо на землю.

— Быстрее! — нетерпеливо потребовала она.

Он попытался, но было уже поздно. Змей рухнул прямо на асфальтовую дорожку сзади него.

— О, черт, — сказал Адам.

Он засмеялся и стал тормозить, чтобы остановить коляску. Тори пришлось вцепиться в ее ручки, чтобы не вылететь.

— Здесь есть ремни безопасности? — спросила она, приподнимаясь и глядя на сиденье.

— Ну, я не думаю, что она предназначена для такого использования. Спусти ноги, тогда не укатишься, — проинструктировал он ее и пошел посмотреть, что стало со змеем.

Она натягивала леску, а Адам держал змея прямо, чтобы леска не запутывалась.

У Тори внезапно возникло неприятное чувство, как будто ее ловили, как рыбу.

Большую рыбу. Большую, невероятно красивую рыбу.

Женщина, которая проходила мимо с двумя беспокойными малышами в коляске, улыбнулась Адаму, и эта улыбка смыла с ее лица озабоченное материнское выражение.

Адам улыбнулся детям.

Адам Рид. Рыбак дня.

— Змей сломался? — спросила Тори, заставляя себя держаться нейтрально. Ведь они здесь для того, чтобы запускать змеев.

Ей не должно быть никакого дела до солнца в его волосах, до его белоснежных зубов, до того, как вздымалась его грудь под тканью футболки.

— Ты шутишь? Да по нему на танке можно проехать, ему ничего не сделается. Он поэтому и не так уж здорово летает.

Она подъехала к нему близко — он рассматривал змея.

— Да он-то нормальный, — сказала она слишком резко, — нам просто нужно было немного больше скорости.

— Эх, женщины! Не более трех минут назад ты мне говорила, что я бегу слишком быстро.

Да, слишком быстро. Он все делал слишком быстро — по ее ощущениям, все должно бы происходить гораздо медленнее.

Она заставила себя думать о формальной причине их встречи.

— Если ты хочешь, чтобы этот змей летал, нужно двигаться действительно быстро. Давай поднимемся обратно и попробуем снова.

Адам посмотрел на невероятно большой холм и вздохнул.

— Раньше мне все это больше нравилось.

— Я вылезу из кресла. Туда пешком, обратно на колесах!

— А твое колено выдержит?

— Конечно! Я могу ходить, я просто не могу бегать.

— А ты изменилась! Раньше ты была девчонкой, которая могла бегать, но не умела ходить.

Две девочки-подростка, проходя мимо, посмотрели на змея, затем на Адама и захихикали.

— Хороший день для запуска змея, леди! — сказал Адам.

Они снова захихикали, польщенные вниманием.

«Рыбак месяца», — с обидой подумала Тори.

Он предложил ей руку, она тут же на нее оперлась. Он начал толкать пустую коляску в гору, и Тори вдруг представила себе, как это было бы — состариться с ним, идти медленно, вот как сейчас, когда они будут уже на закате жизни.

Она улыбнулась. Как будто Адам в состоянии будет когда-либо остановиться.

— Чему ты улыбаешься?

— Я просто подумала, что ты, скорее всего, погибнешь в возрасте 103 лет в результате превышения скорости на мотоцикле.

— Почему это пришло тебе в голову?

Она не собиралась говорить ему, что думала об их совместном будущем.

— Не знаю, эта коляска, наверное, заставила меня подумать о старости.

— Ты состаришься красиво. И будешь необыкновенно привлекательна.

— Адам! Никто не может этого знать.

— Я могу! Я все про тебя знаю.

Она почувствовала, как кровь прилила к щекам.

— Ну если ты так ясно можешь видеть будущее и гарантируешь, что я доживу до старости, то теперь я без страха помчусь с этого холма.

— Договорились! — Он с озорным блеском в глазах смотрел на нее. Она снова села в кресло и подумала, что он всегда заставлял ее проявлять рисковую часть натуры, быть безрассуднее, чем она есть на самом деле.

Она вспомнила, как однажды на нее смотрел Марк, когда Адам корчился от смеха, глядя на нее, забыв о приличиях. Тогда она ничего не поняла, но сейчас, оглядываясь назад, она словно видела во взгляде Марка тоску.

— Хорошо, — крикнула Тори, нетерпеливо отгоняя воспоминания, — поехали!

Они понеслись вниз по склону, и ее страх пропал. Стерся. Она почувствовала мощь ветра у себя на лице и в волосах — чувство необыкновенного восторга. Она оглянулась на Адама и на мгновение была зачарована его силой, легкой игрой мускулов на его руках и ногах, а затем посмотрела через его плечо.

Воздушный поток подхватил змея, и она отпускала леску, умоляя ветер не ослаблять ее.

В конце спуска Адам неожиданно сделал крутой вираж и затормозил. Прежде чем она сказала ему все, что думает по поводу его безумной езды, она увидела змея, танцующего в небе над ними.

Тори смеялась от восторга, которого, кажется, не чувствовала с самого детства. А змей летел все выше и выше. Затем неожиданно начал снижаться.

— Нет! Он не может это сделать, Адам!

Змей заметался в воздухе, а затем нырнул вниз, сделав петлю.

— Беги! — крикнула она.

Он предпринял героическую попытку снова разогнаться, но было уже поздно. Змей вел себя как пьяный, а потом рухнул на землю.

Адам подобрал змея, а Тори смотала леску.

— Кажется, он немного порвался, — сказал он, — к счастью, у меня есть клейкая лента.

Достав из кармана ленту и положив змея ей на колени, он низко наклонился, чтобы ей было удобно.

Ей так хотелось коснуться его блестящих шелковых волос. От него чудесно пахло. Солнцем и кремом после бритья. Ей даже нравился запах его пота. Запах мужчины.

Они еще несколько раз неслись с холма как сумасшедшие. Змей был уже не один раз залатан и являл собой печальное зрелище. И когда они уже решили, что поднять змея в воздух просто невозможно, природа сжалилась над ними.

Налетел ветер. Змей взмыл вверх, натягивая леску в руках Тори, танцуя в потоках ветра, моля о свободе.

Она еле держала катушку и управляла змеем, дергая за леску. Адам стоял сзади. Змей был похож на живое существо, он метался, взмывал, немного опускался, снова начинал метаться.

Она испытывала какой-то необъяснимый восторг и отдала катушку Адаму, чтобы поделиться с ним этим восторгом, торжествовать вместе с ним. Дать ему почувствовать силу змея, красоту его танца, ощутить, как вибрирует леска в руках.

Змей метался, как танцор в экзотической, фантастической пляске в паре с самим ветром. Он нырял и поднимался, извивался и кружился. Двадцать минут змей танцевал в воздушных потоках.

Это было невероятно. Великолепно.

Ей было совсем не жалко, когда змей неожиданно оторвался и стал быстро улетать. Она смеялась и махала змею, потом маленькой точке в небе; даже когда нельзя было уже ничего различить, она все махала.

— Черт возьми… — пробормотал Адам, — он заслуживал лучшей доли.

— Какой же? — Стоя перед ним, она почти неосознанно прислонилась к его широкой груди.

Он обнял ее, прижал к себе.

Они стояли так сотни раз во время городских фейерверков, после школьных футбольных игр, на берегу реки, на закате солнца.

— Я взял этого змея у того парня. Он уже готов заработать свой первый миллион.

Она чувствовала себя так, как всегда чувствовала в его объятиях. Защищенной. Так, как нужно себя чувствовать.

— Твой юный друг и коляску добыл, да?

— Боюсь, что да. И велосипед. И коньки.

— Он?! Который обозвал нас старичьем?

— Его зовут Дэниел.

— Как это ты умудрился связаться с ним? — спросила она. Она заметила, что в его объятиях чувствовала еще что-то. Какое-то странное покалывание, которое начиналось в ступнях и доходило до самого сердца.

— Ну, ты знаешь, не такой уж он и ужасный. С ним приятно иметь дело.

— Он мне понравился, — призналась она, изо всех сил стараясь не прижаться к нему еще сильнее. — Он смелый. Из него что-нибудь получилось бы…

— Да, может быть, если бы хорошие возможности представились раньше плохих.

Что-то в его тоне заставило ее догадаться.

— Ты собираешься помочь ему, да?

— Я уже помог! Взял коньки, кресло, велосипед. Я еще куплю этого проклятого змея!

— Ты не сможешь все оставить как есть! Она заметила его удивление.

— Как это ты все время видела во мне то, что никто не видел? — мягко спросил он.

— Может, Адам, ты всегда показывал мне то, что другому бы не открыл?

Ей было хорошо. Она чувствовала себя спокойно, счастливо. Она могла бы стоять так вечно.

— Это было забавно, да? — спросил он, удобно устроив свой подбородок на ее макушке.

— Да! Очень забавно! Даже лучше, чем эти ролики.

— Гораздо лучше, чем двухместный велосипед.

— Почему, интересно, Марк выбрал запуск змея? Мы никогда этого не делали, когда были маленькими.

— Нет, я тоже не помню.

— Но он прав. Я давно так не смеялась.

— Кажется, я тоже.

— Адам, да ты постоянно смеялся. Что же случилось?

— Работа, наверное. Жизнь. Да кто знает?..

— Пообещай мне, что, когда вернешься, будешь чаще смеяться.

Да… Легко сказать, что он должен вернуться. Это ощущение в его объятиях — не более чем мираж, дрожащий в знойном воздухе.

— Что же ты мне для этого предлагаешь?

— О, я не знаю. Шутить над пожилыми дамами или что-нибудь в этом духе.

— Ну, тогда с тобой вместе.

— Что? Мне — и измываться над пожилыми женщинами? — Она старалась разговаривать непринужденно, но чувствовала, как заныло сердце при мысли об его отъезде.

— Ищи то, что заставит тебя смеяться, Тори.

Сейчас она не могла придумать ни единой шутки, которая заставила бы ее рассмеяться. Пятьдесят миль в час вниз с холма в инвалидной коляске — это нелегко было бы повторить.

— Ну например?

— Я не знаю. Найди парня, который будет гоняться за тобой по спальне, а когда поймает, станет щекотать твои пятки.

— Адам!

— Ты до сих пор боишься щекотки?

— Да я не боялась никогда!

— Да? Тогда давай я пощекочу тебя прямо сейчас, если ты не возражаешь.

— Нет, я возражаю. Протестую.

«Для начала хорошо, если бы мы были в спальне», — подумала она и тут же покраснела.

Он смотрел на нее так, как будто прочел ее мысли, и она вырвалась из его объятий. Теперь в них было небезопасно.

— Не приближайся ко мне, — предупредила она.

Он сделал шаг к ней.

— Адам, я не могу бегать. И ты это знаешь.

— Да! — Он подкрутил воображаемые усы. — Я знаю!

— Ну, пожалуйста, не делай этого!

Он шагнул ближе.

— Адам!

— Хорошо, я готов торговаться. Я пощажу твои пятки в обмен на кое-что.

— Что? — обреченно спросила она, так, как будто уже знала. Поцелуй. И она хотела этого. Она хотела, чтобы он целовал ее, держа в своих объятиях, и щекотал ей пятки, а она бы смеялась. Чтобы он положил ее на землю прямо здесь — несмотря на чопорных женщин, которые медленно проходили мимо, — и целовал ее до тех пор, пока она не перестанет дышать, пока ее разум не отключится.

— Вот условия. Ты покупаешь мне хот-дог в той маленькой забегаловке, а я оставляю в покое твои пятки.

Она уставилась на него, пораженная его ответом, готовая выкрикнуть ему в самых нелестных выражениях, что именно он может сделать со своим проклятым хот-догом.

Вместо этого она прикусила губу, чтобы унять безрассудное желание.

— Там ее больше нет, — сказала она, имея в виду забегаловку.

— Ты должна знать, где здесь можно достать хороший хот-дог.

— Я ненавижу хот-доги.

— С каких это пор?

С той самой секунды, когда он захотел хот-дог, а не поцелуй.

— Так с каких пор? — спросил он снова. — Марк обычно жарил сосиски, помнишь? И ты любила с поджаренным луком и горчицей. Никакого кетчупа.

— Ну почему ты вспоминаешь такие глупости? — спросила она раздраженно.

— Я обжора. Я ем много-много хот-догов. И для меня это не глупости, а одно из лучших изобретений девятнадцатого века.

И тут она вспомнила: он приехал сюда, потому что Марк попросил его об этом. Он приехал не затем, чтобы пощекотать ее пятки или поцеловать ее — этого не было в дурацком списке.

— Дай мне то письмо, — сказала она, нетерпеливо протянув руку.

Он недоверчиво посмотрел на нее, затем вытащил письмо из заднего кармана джинсов.

Она заметила, что на сгибах оно почти порвалось. Тори бережно развернула его и пробежала быстро, не позволяя сердцу колотиться, те строки, где было написано, что она больше любила Адама.

Она аккуратно сложила письмо и отдала Адаму.

— Почему бы нам не закончить все это? — предложила она, удивленная и обрадованная холодком в собственном тоне. — Мы поедем в домик моих родителей неподалеку от озера Сильван. Посмотрим на звезды и вернемся домой. А потом можешь уезжать. Может, даже сегодня получится.

И тогда ты будешь свободен. И я тоже.

— Мне придется заплатить пени за коляску, если я не верну ее в три.

— Ну давай тогда сначала отвезем ее.

Он вздохнул.

— Хорошо. А я получу свой хот-дог!

Все, о чем он беспокоился, — это чертовы хот-доги и переплата за кресло. Может, он будет думать об этом и тогда, когда навсегда полетит от нее домой?

Его лицо было абсолютно равнодушно. Но ведь адвокаты очень хорошо умеют скрывать то, что они думают и чувствуют?

Она была поражена. Почему, собственно, он должен чувствовать что-то особенное? Ему не привыкать оставлять людей, которые больше всего в нем нуждаются.

А ведь сегодня утром, когда он заставил ее смеяться, она стала одной из тех, кто в нем больше всего нуждался.

Но об этом он никогда не узнает.

«Это было ошибкой, — решил он, — думать о том, как можно было бы гоняться за ней по спальне и щекотать до тех пор, пока она почти не задохнется от смеха».

Черт, было так просто представить, как она падает на кровать, и ее кудряшки на подушке, и этот смех, серебристый и призывный, который заставил бы волноваться любого мужчину.

Гораздо, гораздо безопаснее перевести разговор на хот-доги. Хотя, кажется, ей не слишком пришлась по душе его искусная уловка, которая предохранила их от захода туда, куда они не должны были проникать.

«Почему не должны?» — спросил его внутренний голос. Громко.

Он покосился на нее.

Причина есть. Она вышла замуж за его лучшего друга. Еще. Он должен строить свою жизнь без нее.

И еще. Рана никогда до конца не затянется. Зачем снова бередить ее?

Тори абсолютно права. Закончить все это как можно быстрее.

Когда кресло было снова в багажнике и повисла тяжелая тишина, а ее глаза стали такими же злыми, как тогда, в первый день, он почувствовал, что они вернулись туда, откуда начали.

Хот-доги не были слишком популярны в Калгари, что заставило его с непонятным упорством хотеть именно хот-дог. Он наконец-то нашел то, что искал, но это были хот-доги в их худшем воплощении — бледно-розовая сосиска, рыхлый суховатый хлеб, несвежие приправы.

Он все-таки набросился на них и съел три, лишь бы показать ей, что он даже не заметил, как изменились ее тон и выражение лица.

Он завидовал маленькому стаканчику йогурта, который она заказала, и пытался воскресить в памяти момент, когда все изменилось.

Надо вспомнить все — начиная с ее радостного оживления, с которым она следила за змеем, улетающим в небо, и до этой минуты.

Виноват его собственный невоздержанный язык.

Он сказал эти ужасные слова о каком-то парне, который гоняется за ней по спальне, — в его мыслях это, конечно, был он сам. А потом попытался замять все это, сменив тему и заговорив про хот-доги, и она стала холоднее льда. Что же нужно было тогда сделать, о чем говорить?

Он изучал ее черты. Нос, поднятый к потолку, яркие от солнца веснушки, волосы, к которым его пальцы так хотели бы прикоснуться.

Глаза. Холодные. Смотрящие на все что угодно, только не на него. Читающие что-то на стене за его плечами. Он оглянулся и посмотрел на то, на что смотрела она.

На картинке было показано, как правильно разделать поросенка. Каждая часть была изображена отдельно — как пазл.

Как теперь он может собрать все, устранить этот ужасный беспорядок?

Она была права. Закончи все это и поезжай домой. Избавь обоих от печали.

Картинка с поросенком убила его желание съесть этот проклятый хот-дог.

Ее мама работала в саду, когда они заехали, чтобы взять ключ от домика. Ему хотелось бы остаться в машине, но правила хорошего тона диктовали сделать обратное.

Мама была в прелестной шляпке, украшенной свежими цветами, в садовых перчатках, с тяпкой в руках. Его еще раз поразила мысль, как в таком возрасте будет похожа на нее Тори — обретет мягкую благородную красоту. Которая только приумножается с каждым седым волоском и каждой морщинкой вокруг глаз.

Он напомнил себе, что ему не придется все это наблюдать.

Даже несмотря на то, что он видел надежду в глазах миссис Брэдбери, когда Тори попросила у нее ключи от домика.

— Домик! Ну конечно, хотя там никого не было с прошлого года. Ох, если бы я только знала, я бы поехала туда и приготовила его для вас.

Как будто они собираются туда на медовый месяц! Краска прилила к щекам Тори.

— Мама, просто скажи, где там складные кресла. Мы собираемся посмотреть, как зажигаются звезды, а потом приедем обратно.

— Тори, ты взрослая женщина. Тебе не нужно отчитываться мне в том, что ты делаешь. Твой папа и я всегда только рады, когда этот домик может кому-то пригодиться и доставить удовольствие.

— Речь не идет ни о каком удовольствии! Ну так где кресла?

Мама кинула на нее удивленный взгляд. И пожала плечами.

— Посмотри во дворе. Ой, вот ключ.

Адам взял у нее ключ.

— Скоро я уезжаю. Может быть, мы больше не увидимся.

В ее глазах появились слезы, и это заставило его еще больше пожалеть о том, что он вообще здесь появился.

Зачем он приехал? Чтобы принести боль всем этим людям? Мама Тори хотела, чтобы он остался и помог Тори. Которая, кажется, его ненавидит.

Мама Тори перестала плакать, сняла перчатки и крепко обняла Адама.

— Ты можешь приезжать в любое время, Адам. Когда захочешь.

— Спасибо.

От дома ее матери они поехали к дому Дэниела. Краешком глаза Адам косился на Тори, ждал ее реакцию, когда она увидит полуразвалившийся дом.

Равнодушное выражение исчезло из ее глаз, и она нахмурила брови, когда перед ними возникла эта лачуга.

— Он, наверное, в школе. Я просто оставлю…

— Вон он, — сказала она мягко.

Дэниел появился на пороге, взлохмаченный, в рваной футболке.

Адам покачал головой и вышел из машины. Он открыл багажник и вытащил кресло.

— Я думал, ты хотел отправиться в школу, — сказал он, когда Дэниел подошел поближе.

— Да зачем? У меня нет денег поступить в университет, даже если бы я и хотел. И я не собираюсь.

Последнее прозвучало на повышенных тонах — парень разозлился.

Тори вылезла из машины, и Дэниел усмехнулся:

— Как ваша нога, леди?

Адам увидел, как ее улыбка стирает суровое выражение с лица паренька.

— Да я запросто марафон пробегу, — радостно сообщила она.

Адам уставился на нее. Сберегла весь свой шарм для этого юного разбойника, а не для него.

— Я потерял змея, — сказал Адам и предоставил Дэниелу самому решать, сколько стоил змей.

— Это был прекрасный змей, — сказала Тори, улыбаясь, и от ее улыбки паренек, казалось, рос на глазах. — Если бы ты только видел, как он летал. Когда он оборвал леску, он был похож на дикого жеребца, который вырвался на свободу — прямо в облака.

— Сколько за змея? — недовольно спросил Адам. Ему она не сказала, что змей был похож на дикого зверя. Нет, для него, того, который бегал по этому холму вверх и вниз так, что тряслись руки и ноги, для него — ледяной взгляд!

— Это подарок, — великодушно сказал Дэниел. — Для вас. — И он взял руку Тори, наклонился и поцеловал ее.

Она рассмеялась.

— А где ты достал коляску? — резко спросил Адам, напоминая Тори, что они здесь по делу.

— Да какая разница! — беззаботно сказал Дэниел.

— Договаривались, что ты ее не стащишь.

— Я ее не крал, — бросил он раздраженно Адаму, посылая Тори исподтишка еще одну улыбку. — Я ее занял и верну обратно.

— Ты требуешь награды? — сказал Адам, еле сдерживая ярость.

— Я об этом не думал. Спасибо, ста…

— Только попробуй!

— Вам еще что-нибудь нужно?

— Нет, — сказал Адам, и тут его взгляд упал на старый мотоцикл, который стоял с той стороны забора. — Это «харлей»?

— Да, моего брата.

Тори смотрела на него с минуту с каким-то неуловимым выражением на лице. Она знала, что не сможет уйти, пока не рассмотрит хорошенько мотоцикл. Она слегка тряхнула головой, но теперь на ее лице появилась улыбка.

Адам прошел в калитку, которая еле держалась на петлях. Мотоцикл был очень красивый. Старый. Хромированный, с черной кожей.

— Великолепная машина, — сказал он восхищенно. — Восемьдесят третий?

— Восемьдесят четвертый. Мой брат от него без ума. Он почти все сделал сам. Машина застрахована до следующей недели, так что на этой неделе он гоняет столько, сколько сможет.

— А как ты думаешь, мы сможем взять его напрокат?

Дэниел просиял, как будто уже подсчитывал свои комиссионные.

— Ну если к нему правильно подступиться, то, может, и получится.

— На один день. Я сегодня же верну его. — «По дороге в аэропорт», — мысленно добавил он.

— Я пойду поговорю с ним.

Дэниел поднялся по шатким ступеням и исчез в доме.

Тори прошла в калитку и посмотрела на мотоцикл.

— Адам, ты все еще сходишь с ума от этих нагромождений металла!

Его мозг юриста отметил, что она разговаривает с ним неохотно. Но она разговаривала с ним!

— Ну да! — «Действуй осторожно!» — подумал он. — А ты как?

— Мне никогда не нравились мотоциклы.

— Нет, нравились! Ты умоляла меня, чтобы я тебя прокатил, в те старые времена, когда мой мотоцикл был еще на ходу.

Ее щеки порозовели.

— Пожалуй, мне нравилось кататься! Но это совсем не то же, что та великая страсть, которой ты обычно отличался.

Да, ему тоже всегда казалось, что мотоциклы — его великая страсть. До этого утра, когда он подумал, как мог бы пощекотать ее ступни.

— Ты хочешь прокатиться на озеро на мотоцикле?

Краска сходила с ее лица. Она выглядела так, как будто сейчас скажет то, что не собиралась говорить.

Он был уверен, что она намерена сказать «нет», но она не стала этого делать. Она сказала «да».

И он почувствовал, как какая-то теплая энергия наполняет его.

Тори не могла поверить в это. Они стояли во дворе, который больше напоминал ночной кошмар, и смотрели на огромного черно-серебряного монстра; она только что сказала «да» на предложение поехать на нем на озеро вместо удобной машины.

Это было безумием — соглашаться. Ее разум требовал сказать «нет».

Но она сказала «да».

Он был прав. Ей нравилось забираться на заднее сиденье этих огромных, страшных машин, с которыми он когда-то возился.

Ей нравилось обвивать его руками, зарываться лицом в ароматную кожу его куртки, выглядывать из-за его плеча и чувствовать, как ветер дует в лицо и треплет волосы.

Дэниел вышел из дома со своим братом. Парень был немногим старше Дэниела и очень на него похож — такой же беззаботный и растрепанный.

Она видела, как он смотрит на Адама, и догадалась, что парень уже давно заметил его. И на этом лице, казалось таком безразличном, она видела симпатию и уважение.

В Адаме всегда это было. То, что ломало барьеры, которые не могли разбить другие.

Адам и брат Дэниела теперь увлеченно разговаривали о карбюраторе и распределительном вале. Они рассматривали мотоцикл, Адам что-то советовал, предлагал. Все это было похоже на встречу старых друзей.

Она все переживала, что согласилась прокатиться с ним. И что они с Адамом посягнули на область чувств, гораздо более опасную, чем ее смех, о котором просил Марк. Они снова возвращаются туда, где прошла их беззаботная юность.

Чувственность играла огромную роль в тех давних поездках. Огромную.

Она должна отказаться! Но она не может…

Дэниел вынес ей куртку и шлем.

— Это вам, — сказал он.

На черной кожаной куртке сзади был нарисован череп с перекрещенными костями. Судя по всему, он не был парнем, который легко расстается с любимыми вещами, а курткой он, безусловно, дорожил.

«Может быть, — думала она, глядя на его развалюху-дом, — эти куртка и шлем — самое ценное, что у него есть».

Она была так тронута его щедростью, что не смогла отказаться от даров. Дэниел помог надеть ей куртку, показывая себя джентльменом, и снова она была тронута. Она сунула руки в рукава. Дэниел был не намного крупнее ее, хотя казался таким. Она надела тяжелый шлем и застегнула его под подбородком.

Адаму тоже одолжили куртку — тоже из черной кожи, но без рисунка. Когда он надел ее, Тори показалось, что он снова превратился в того безрассудного и замечательного мальчишку из ее юности. Он улыбнулся ей, и она почувствовала, как земля поплыла из-под ног.

Он сел на мотоцикл и оглянулся через плечо. Она села сзади.

Он ударил ногой по педали, и мотоцикл ожил, взревел. Они плавно выехали со двора на улицу.

Она собиралась держаться за все что угодно, только не за него. Но мотоцикл качнулся, и она вцепилась в его куртку. И снова все стало хорошо. Ощущение, как будто она дома.

Где-то там, в ее доме, на столе лежали цветы, которые нужно было разложить сушиться, ее ждали и другие срочные дела, а она между тем собиралась ехать в свое прошлое с Адамом Ридом.

И снова у нее возникло чувство: ничто не может предотвратить того, что должно быть.

Они остановились на перекрестке.

— Ты знаешь, — крикнул Адам, стараясь перекричать шум мотора, — эта куртка на ком угодно выглядела бы отвратительно, но не на тебе!

— Она и на мне выглядит отвратительно!

Он рассмеялся.

— Нет!

— Да, ну и как же она на мне?

— Сексуально!

Она думала, что плохо его расслышала.

— Извини, как?..

— Не говори «извини», когда едешь на «харлее»! Нужно говорить «ха!».

— Ну хорошо! Ха, что ты сказал?

— Я забыл.

Но она знала, что он не забыл. И знала, что расслышала правильно. И тут же почувствовала, как по спине побежали мурашки.