Счастье в награду

Глава 13

Когда-то — не так давно — четыре женщины взяли приступом чванливый, придирчивый Манхэттен. Конечно, это были современные, деловые леди. Сексуальные. Наделенные острым умом и верой в себя. Сильные духом.

Кей — блестящий талантливый следователь, чья будущая карьера не вызывала сомнений и зависела исключительно от ее собственного выбора. Она могла бы стать известным политиком. И пройти путь до самого верха — вплоть до Белого дома. В качестве первой леди? Запросто. Любой мужчина счел бы за честь стать спутником остроумной обаятельной, неотразимой Кей. С ней мог обручиться и президент. Впрочем, она и сама могла бы претендовать на президентский пост.

Затем появилась Моника — неподражаемая звезда, модель, улыбка которой могла распахнуть любые двери. И растопить любое сердце. Несмотря на то что ей уже перевалило за тридцать, ее карьере в модельном бизнесе могла позавидовать любая юная красотка.

Следующей стала Марсия. Ее оригинальные работы по внутреннему дизайну не сходили с обложек самых модных журналов. Дружбой с ней гордились и прижимистые финансовые магнаты, и избалованные светские львы. Но Марсия не боялась пожертвовать приемом у одного из этих влиятельных и капризных типов ради того, чтобы помчаться куда-нибудь в Нью-Йорк или в Лондон на очередную выставку дизайна.

И последней в роковом списке — но отнюдь не последней в своем деле — числилась Бринн. Известный врач, ученый, талантливый онколог, она приносила облегчение не только телу, но и душе своих пациентов, ведущих битву с самым страшным недугом этого века.

Судьба каждой из этих женщин могла показаться чудесной сказкой… если бы в конце не зияла рваная рана на горле, кровавый крест напротив сердца и выколотые глаза.

Вряд ли у кого-то повернется язык назвать их жизнь счастливой историей — если не считать счастьем быструю, мгновенную смерть, избавляющую от душевной боли. Ведь рану, нанесенную равнодушным принцем с волосами цвета воронова крыла, способна исцелить только смерть.

Был ли Лукас близок к тому, чтобы объявить своей невестой одну из этих выдающихся женщин? Этот вопрос Розалин Сент-Джон неоднократно задавала своим читателям, но никто не мог на него ответить. В том числе и сама дотошная Розалин. Она даже не имела понятия о том, что эти звезды манхэттенского небосвода — любовницы Лукаса, пока не получила известное письмо.

Но ведь этот человек всегда оставался таким невыносимо скрытным! Хотелось бы знать, был ли он интимно близок одновременно со всеми четырьмя? «Нет, конечно, нет!» — … тут же восклицала Розалин. Ведь это определенно не его стиль! Это не похоже на охотника, способного так сконцентрироваться на одной-единственной цели! Наш лейтенант берется только за крупную дичь. И играет по-крупному. С одной любовницей за один раз. Он проводит с ней ночь, полную неземной страсти, после чего уходит навсегда. По крайней мере так он обошелся с тремя из роковой четверки. — Но встречался ли он до последнего времени с одной из них?

Этого не знала ни Розалин Сент-Джон, ни ее читатели, не могла понять и Гален, слушавшая, как Лукас озвучивает содержание радужных папок. Ясно было одно: он оплакивает их всех. И будет мстить за четверых. Эта мрачная клятва отдавалась эхом в звуках его сурового голоса.

— Покажите, что вы делаете.

Негромкая команда прозвучала совершенно неожиданно — и едва ли уместно — среди жестокой хроники чужой славы и смерти.

Но Гален все равно казалось, будто она погружается в сказку.

Они сидели на белоснежном пушистом ковре лицом друг к другу, а между ними, разделенные незримой границей, жили их сказочные королевства. У него правили сухие полицейские отчеты, а у нее — разноцветные лоскутки тканей и куклы. С ее стороны белизна ковра цвела необычными красками и на журнальном стеклянном столике чайные чашки и печенье соседствовали с иголками и нитками.

Часы на белой каминной полке мерно отсчитывали время.

И вдруг рассказчик прервал свою сказку и потребовал показать, чем она занимается. Он смотрел на нее напряженно, выжидающе, как будто ее кукольные платья для него важнее всего на свете — и так останется навсегда…

— Ох… Да что тут показывать? Это же ерунда!

Но Лукас не поверил. Он не мог считать ерундой ту радость, то счастье и чудо, что создавали эти проворные пальцы для неведомых им Бекки, Сары и множества других девочек.

— Вы начинаете с выкройки, — начал Лукас как бы сам про себя. Лейтенант полиции отвлекся от текста своей страшной истории и вспомнил о привычной работе сыщика — пустил в дело наблюдательность. — И насколько я могу судить, все они сделаны вручную. Эксклюзивные модели Гален Чандлер…

Повелевавших женщине оставаться дома и создавать уют в пещере, пока мужчина охотится и добывает еду. Очередной пример полового шовинизма? Возможно. Но почему-то в этот волшебный миг его рассуждения не показались Гален обидными. Вот он сидит перед ней, неотразимый мужчина, и честно признается в своем неумении шить. А кроме того, этот удивительный, сильный человек провозглашает ее, одаренную талантом швеи, второй необходимой половиной древнего единства, задуманного самой природой, в котором женщина важна не менее мужчины. Благодаря его словам Гален самым необъяснимым образом становилась равной с теми потрясающими женщинами, чья гибель явилась причиной ее появления в этой сказке. Между прочим, единственной причиной!

Лукас так и сидел, неуклюже сжимая в пальцах иглу и бархат.

Но Гален уже почувствовала остроту другой иглы, представила, с какой жаждой крови она пронзает податливую, беззащитную плоть. Она даже зажмурилась на минуту, а когда снова открыла глаза, то с беспощадной ясностью увидела непреодолимую бездну, лежащую между королевствами смерти.

— Халаты и пижамы скопированы с тех, которые носят пациенты в больнице, — зачем-то возразила она.

Но Лукас видел и множество других платьев, непохожих на больничные. Кейси недаром называла настоящим произведением искусства те изящные, изысканные наряды, в которые девочки одевали своих Барби перед возвращением домой. Однако слова об оригинальности моделей смутили Гален так, словно ее удивительное мастерство не заслуживает похвалы, являясь чем-то само собой разумеющимся.

— Хорошо, — уступил Лукас. — Тогда поговорим о технических деталях. Вы булавками прикрепляете выкройки к ткани и по ним вырезаете куски нужной формы. Это я понял и так. Но для меня все еще кажется чудом, как вы не путаетесь в них и сшиваете вместе именно те, какие надо.

— Это проще всего.

— Я соглашусь с этим при условии, что вы объясните мне логику, по которой делаете свой выбор. Итак, вы берете два куска ткани и складываете их вместе. А что потом? Покажите мне еще раз!

— Ну, потом, — ее проворные руки двигались легко и уверенно, — вы их скалываете булавками. Затем начинаете шить, причем шов должен отступать от края примерно на четверть дюйма. Видите? Попробуйте сами! Тогда сразу станет ясно, что ничего сложного в этом нет.

Вот так платье сказочной принцессы из пурпурного бархата пересекло границу между королевствами кукол и смерти. А вместе с ним и острая блестящая иголка.

Лукас взял бархат с иголкой, и Гален вспомнила, как легко, осторожно он снимал снежинки с ее волос и заставлял превращаться ледяные слезы в легкие облачка пара, улетавшие в ночную тьму. Такие ловкие, умелые руки. Сейчас они двигались на удивление скованно, а его неотразимая улыбка выдавала полную растерянность.

— Нет, для меня это слишком сложно!

— Но ведь у меня были уроки по домоводству, а у вас нет!

— А по-моему, — возразил Лукас, — здесь кроется более серьезная причина. Нечто изначальное. Загадочное. Необъяснимое. То самое различие между предназначением мужчины и женщины, которое все мы так упорно стараемся отринуть.

Он говорил о свойствах, заложенных в человеке… от рождения, древних и неистребимых. О генах, и кукол.

— Они все были выдающимися личностями. Кей, Моника, Марсия и Бринн…

— Да, — тихо откликнулся Лукас, — неповторимыми. Гален шумно вздохнула, вспоминая о боли, неотступно терзающей его душу. И ей неожиданно пришло в голову, что даже такому скрытному человеку, как Лукас Хантер, может помочь исповедь.

— Наверное, вы любили…

— Нет.

Нет? Ну конечно. Только домохозяйки и сказочные принцессы все еще верят, что любовь является непременным условием секса.

— Я не был увлечен ни одной из этих женщин.

— Увлечен? — переспросила Гален, не поверив своим ушам. Можно подумать, что в своей наивности она не способна вообразить, что такое физическое желание и страсть.

— В смысле секса, — пояснил Лукас. И счел необходимым уточнить — на тот случай, если она станет задавать новые вопросы: — И в смысле чувств тоже. Не было никаких романов.

— Но…

— Это вывод, к которому Розалин — а возможно, и убийца — пришла без моей помощи.

— Но ведь вы были с ними знакомы?

— Да. Хотя и не настолько близко — со всеми, кроме Кей, — и уж во всяком случае, не выставлял это напоказ. Если бы мы смогли вычислить, откуда убийце стало известно про мое знакомство с остальными тремя женщинами, то назвать его имя не составило бы никакого труда.

Лейтенант Лукас Хантер снова имел в виду рутинную работу добросовестного сыщика. И снова сказал «мы». Может, это «мы» относилось к его коллегам из полицейского управления? Или все же к невообразимому тандему из сказочной портнихи и ночного охотника?

Гален получила ответ в тот миг, когда Лукас, положив возле себя иголку и бархат, протянул ей четыре листа бумаги, покрытых ровными строчками записей, сделанных уверенной мужской рукой. Вверху стояло имя жертвы — по одной странице на каждую из женщин.

— Здесь я попытался просуммировать, — пояснил Лукас, — все, что мне известно о каждой из четверых. Как видите, с Кей мы сотрудничали на протяжении нескольких лет и успели раскрыть немало преступлений. По большей части это нашумевшие убийства, широко освещенные в прессе. Кей всегда была напористым сыщиком. Взяв след, она шла до самого конца, ни на что не отвлекаясь. Большинство из пойманных ею преступников до сих пор за решеткой. Если вообще остались живы. По моим данным, никто из этих людей не имеет ни малейшего отношения к остальным трем жертвам.

Лукас выжидательно умолк — как поняла Гален, ей предлагалось самой перевернуть листок и взглянуть на следующую страницу.

— Вы познакомились с Моникой в марте прошлого года, — прочла она вслух, — на борту самолета, летевшего рейсом из Денвера в Нью-Йорк.

— Меня вызвали расследовать убийство в Боулдере, а она была в Аспене на съемках. Мы мило поболтали, коротая время полета, и разошлись по своим делам, как только приземлились. Через пару недель она позвонила мне, желая довести до конца начатый в самолете разговор и сообщить, что окончательно решила порвать отношения с человеком, бывшим ее любовником на протяжении последних двух лет.

Число, время и место этого звонка были старательно проставлены на странице, озаглавленной «Моника». Двенадцатого апреля в его рабочем кабинете в полицейском управлении, 7.15 вечера. Больше на этом листе не было ни слова — лишь ослепительная белая пустота. Гален недоуменно взглянула на Лукаса:

— Вы больше не встречались с ней?

— Нет. — Лукас помолчал, словно сам был удивлен таким ответом, а потом повторил тихо, но решительно: — Нет.

Гален, завороженная на миг его пристальным взглядом, заставила себя обратить внимание на третью страницу.

— А Марсия сама приходила к вам сюда, в пентхаус, четыре года назад, в сентябре.

— По моей просьбе. Я как раз купил эту квартиру и хотел обсудить кое-какие перемены в обстановке. Мне было ясно, чего я хочу, но это требовало немалого труда. И для начала мне пришлось выгрести отсюда все подчистую. Вряд ли ей, как дизайнеру, этот визит доставил большое удовольствие. Я оказался на редкость упрямым клиентом.

— И слишком держались за белый цвет. Лукас сдержанно кивнул.

— Она пыталась уговорить меня выбрать хотя бы не такой холодный оттенок. — Воспоминания вызвали у него легкую, задумчивую улыбку. — У нас состоялась настоящая битва — и не одна, но в конце концов я победил. Но Марсия всегда любила драку. И даже после того, как с ремонтом было покончено, она то и дело присылала мне иллюстрированные брошюры или фотографии с аукционов, если считала, что нашла вещь, подходящую к моей обстановке. Таким образом появились вот эти часы на каминной полке. Марсия увидела их на аукционе и решила, что они мне понравятся.

Гален внимательно посмотрела на старинные белые часы, мелодично отзванивавшие каждый час. Простота. Изящество. И девственная белизна свежевыпавшего снега.

И она не ошиблась.

Надпись «часы», с проставленной датой двухгодичной давности, чернела во второй и предпоследней строке на странице, озаглавленной «Марсия». Ниже оставалось только одно слово и дата — май прошлого года.

— Павлин, — пробормотала Гален.

— Да, старинная фарфоровая фигурка. Марсия присмотрела его для одного из своих постоянных клиентов с Лонг-Айленда, но тот оказался где-то в командировке. А потом он узнал про него и захотел, чтобы она либо сама участвовала в торгах, либо постаралась сбить цену. Марсии нравилась эта фигурка, и она понимала, что сбить цену все равно не удастся. Она хотела прикинуть, до какого уровня может позволить себе торговаться. А кроме того, она наверняка догадалась, что мне эта фигурка тоже приглянется. В тот же вечер я отправился к Сотби посмотреть на нее. Никто об этом не знал. Даже Марсия. И я ни у кого, ни о чем не спрашивал. А вечером позвонил ей и сказал, чтобы она не стеснялась набавлять цену до тех пор, пока не купит павлина. Если ее клиент заартачится, я с удовольствием приобрету фигурку для себя. Через несколько дней Марсия оставила сообщение на автоответчике, на здешнем телефоне. Ее клиент увидел павлина, пришел в полный восторг и беспрекословно выложил требуемую сумму.

Больше на странице под надписью «Марсия» не было ничего. А это означало, что Лукас больше с ней не встречался и не разговаривал. И все же Гален не могла не спросить:

— Фотографии вашего пентхауса не публиковались в «Архитектурном обзоре»?

— Вряд ли. Марсия никогда не звала меня в советники, если работала с другими клиентами, и уж тем более не считала нужным ссылаться на незначительную работу, проделанную в моей квартире.

Да, в этом была вся Марсия.

Теперь настала очередь Бринн.

Дата — единственная дата на четвертой, последней странице относилась к промежутку времени между ноябрем и апрелем семнадцать лет назад. А место…

— Вы познакомились с Бринн в колледже?

— Да. Она встречалась с моим соседом. Часто приходила к нему в гости. Мы здоровались, но почти не разговаривали — пока не повстречались весной на вечеринке. Я пришел туда один, и она решила составить мне компанию. «Вы слишком много пьете», — сказала она тогда.

— И она угадала?

— Еще бы! И это был не последний мой грех.

— А почему?

— Потому что она была без пяти минут врач, на два года старше меня, а главное — родители у нее были алкоголиками. И ее не могло не встревожить, сколько я пью и остаюсь при этом трезвым.

— Я хотела спросить, — тихонько уточнила Гален, — почему вы тогда пили, не считая прочих грехов, так много?

Наверное, она затронула что-то чересчур личное? Нет, не похоже. В его глазах блеснула легкая усмешка.

— С одной стороны, в этом были виноваты мой возраст и свобода. Мне недавно исполнилось девятнадцать лет, и, прежде чем оказаться в колледже, я провел девять лет в Англии, в закрытых мужских школах. Это такие места, где воспитывают будущих королей, а потому особое внимание уделяют дисциплине. Никакого алкоголя или наркотиков — и уж тем более секса.

— А с другой стороны?

Улыбка моментально погасла, и серые глаза снова стали темными и мрачными. Однако он все же ответил:

— Все как обычно. И зелье, и алкоголь должны были помочь мне скрыться от самого себя. Скрыться, — повторил он как бы про себя, — и, наверное, в какой-то степени не разучиться мечтать.

— И вы до сих пор злоупотребляете спиртным и наркотиками? — «И не разучились мечтать?»

— С наркотиками покончено. Еще в колледже. А насчет злоупотребления алкоголем… пожалуй, да. Время от времени. В промежутках между расследованиями.

«В промежутках»? Но ведь согласно Розалин Сент-Джон у лейтенанта Лукаса Хантера не бывает перерывов на отдых — во всяком случае, на протяжении последних лет не было ни одного. Когда-то давным-давно, еще в самом начале его карьеры в нью-йоркском управлении полиции, он временами настаивал на отпуске. И тогда, как сообщала Розалин, Лукас просто растворялся в пространстве. Его могли случайно заметить в самых непредсказуемых местах: в Венеции, в Париже, на Лазурном побережье Франции. Обязательно с красивыми женщинами.

Но Розалин Сент-Джон настаивала на том, что на протяжении вот уже нескольких лет лейтенант Лукас Хантер не исчезал ни разу.

— В промежутках между расследованиями, — повторила Гален. — А когда они были?

— Ну, когда-то были. — Лукас снова улыбнулся. «Когда я еще умел мечтать. Когда не стеснялся грезить наяву. И мог позволить себе скрыться…» — Напиться ради того, чтобы убежать от самого себя в призрачный мир грез, не лучшая цель в жизни.

— И это же вы сказали Бринн?

— Нет. Тогда это было совсем не к месту. Я просто заметил, что хотя она и не ошиблась в своих наблюдениях, я все еще достаточно трезв, чтобы разглядеть одну важную вещь, которую Бринн не видит, несмотря на свою хваленую трезвость. А именно, что мой сосед ей не пара.

— А вы — пара?

— Нет, Гален! — «Я уже тогда понимал, что не могу стать парой ни для кого!» — Ничего подобного у меня и в мыслях не было.

— Но после этого вы ведь подружились с Бринн?

— Нет. Не прошло и недели, как она разругалась с моим соседом раз и навсегда. И с тех пор я не видел ее ни разу в жизни.

— Хотя оба жили в Манхэттене?

— Даже в Манхэттене.

— А ей не мог отомстить этот ваш сосед?

— Мог. Но он ее не убивал. На самом деле он стал вести исключительно здоровый образ жизни и оказался гораздо более совестливым типом, чем я ожидал. Нет, он не делал этого, как и все остальные студенты, жившие тогда с нами в одном доме.

— Значит, убийцей мог оказаться кто-то из знакомых Бринн, услышавший от нее ваше имя. — Гален задумалась, наморщив лоб. — А может, она его вообще не знала. Просто могла вспомнить про вас в разговоре с кем-то из знакомых, и он услышал о вас от них. То есть наверняка есть человек, который его знает. Вы так рассуждаете?

Лукас не скрывал удивления, любуясь сказочной швеей, чьи стежки ложились так безошибочно и ловко… включая этот последний шов.

— Так точно, детектив Чандлер, вы угадали.

— Еще кое-что о Монике и Марсии.

— Я слушаю.

— Они были знакомы друг с другом? Все четверо?

— Насколько мне известно — нет.

Гален разочарованно вздохнула.

А Лукас улыбнулся, желая ее подбодрить:

— Мы доберемся до него, детектив Чандлер.

— Знаю. — «Знаю, ты до него непременно доберешься». — А что по поводу самого убийцы? Его отношения к вам? У меня такое ощущение…

— Да, Гален?

— Что оно очень личное.

— Вы правы. Мне тоже так кажется. Хотя на самом деле скорее всего личной связи между нами нет. Он пытается выставить себя своего рода профессионалом, и для него убийство — исключительно способ привлечь мое внимание. Чтобы втянуть в игру. Кошки-мышки. Охотник и жертва.

— Тогда чего он хочет сейчас? «Он хочет поиграть с тобой!»

— Полагаю, мы выясним это сегодня ночью.

— Мне следует у него спросить?

— Если хотите.

— Я боюсь, сболтну что-нибудь не то.

— У вас просто не будет такой возможности. Он не выпустит инициативу из своих рук. Вы услышите от него только то, что ему захочется рассказать, и вынуждены будете говорить лишь то, что он потребует. Постарайтесь не отклоняться от правды, Гален. Насколько это возможно. И не стесняйтесь быть многословной. Пусть подольше висит на телефоне. Может, нам удастся узнать его получше. У вас нет никаких ограничений. И все будет в порядке.

— Я тебя не разбудил? — пожелал узнать голос, измененный кодирующим устройством.

— Нет. Я ждала вашего звонка.

— Ну, надеюсь, тебе не пришлось сидеть у телефона век ночь!

— Нет. — «Всего тринадцать минут!»

Она напрасно боялась проспать, не услышать будильник Внутренние часы сработали раньше электронных. Ей даже хватило времени переодеться из пижамы в спортивный костюм. Сейчас она говорила на ходу, открывая дверь и направляясь к Лукасу, уже шедшему навстречу. Как и Гален, он успел одеться. На голове у него чернели наушники.

— Ты где?

— Что вы имеете в виду?

— Я хочу, — с едва сдерживаемым раздражением пояснил электронный голос, — я желаю знать, где ты сейчас находишься? В каком отеле? Надеюсь, лейтенанту хватило совести перетащить тебя в приличное место?

— Если уж на то пошло, лейтенант Хантер был настолько добр, что предложил мне перебраться к нему домой.

— Бесплатный совет, Гален. Не смей мне врать!

— И не думала.

В трубке повисла электронная тишина.

— Ну и ну! Наш лейтенант и впрямь лезет из кожи вон! Он что, тоже сейчас там? С тобой?

— Да.

— Нас слушает?

— Да. — Гален подняла взгляд на Лукаса — такого близкого и в то же время невообразимо далекого.

Он, крепко зажмурившись, старался сконцентрироваться на ее разговоре с дьяволом в надежде почувствовать его… И Гален показалось, что она видит мерзкие черные щупальца, проникающие сейчас к нему в душу, холодными тисками сжимающие сердце и замораживающие кровь. Да, никому не пожелаешь повторить этот путь! Но он сам избрал его, сам поставил перед собой цель, и каждая минута ее беседы с убийцей помогает ему подобраться еще ближе.

Лукас советовал ей быть многословной, не стесняясь шутить и заигрывать.

И Гален постаралась выполнить его совет, хотя с трудом узнавала собственный голос.

— Вы знаете, я так рада вашему звонку! У меня 124 накопилась тысяча вопросов!

Искаженный помехами смех неведомого убийцы показался ей басовитым и зловещим.

— Может, мы все же начнем с моих вопросов, а не с твоих?

— Ох… Ну конечно! Женскому Убийце — зеленый свет!

— Очень мило, Гален. Рад, что ты согласна. Итак, давай подумаем. С чего бы нам начать? Ага! Я понял! Как насчет твоей любимой темы? Я имею в виду секс! Сегодня я не прочь послушать рассказ о всех твоих похождениях — от самого первого раза до последнего. Мне интересно, и я непременно желаю знать, не началось ли у тебя новое сексуальное приключение не далее как нынче вечером?

— Что? Об этом не может быть и речи. И к тому же моя личная жизнь… — «и уж тем более секс с Лукасом», — это не ваше дело!

— Вот, Гален, ты опять за свое! Похоже, ты забыла, с кем разговариваешь? Что я могу интересоваться всем, чем захочу? В том числе и сексом! И пусть наша озабоченная кошка Розалин сколько угодно воображает тебя фригидной! Я не желаю в это верить. Понимаешь, я самый большой твой фанат на свете! Но даже у самых преданных почитателей могут возникнуть определенные требования, и сейчас я хочу от тебя Подробностей. Итак, Гален, давай начнем с того, как ты потеряла девственность. Выдай мне на всю катушку. Полный журналистский букет. Кто, где, когда, чем и как? Может, тебя трахнули на кукурузном поле, посреди початков? И под конец — но отнюдь не последнее, что я желал бы услышать, — как это было? Что ты чувствовала? Ты обливалась кровью? Тебе было больно? Надеюсь, твой рассказ будет необычен. Но впрочем, сойдет и простой половой акт. Только, пожалуйста, не пытайся приукрашивать. Впрочем, куда тебе! Твоей хваленой объективности мог бы позавидовать любой журналист! Итак, Гален, правда, и ничего, кроме правды!

«Правда… Правда… Нет, я не смогу…»

Едва передвигая ноги, она постаралась уйти в гостиную, к Барби, подальше от Лукаса. От них обоих. Но они не отставали ни на шаг.

— Гален, ты ведь знаешь, что случится, если ты откажешься говорить? Пятая дамочка распрощается с жизнью. Нынче же ночью. Хлоп — и нету. И ее убьешь ты! Так что не тушуйся, детка, давай выкладывай. И не вздумай мне врать! Твоя ложь, как и молчание, будут наказан смертью!

Наконец Гален добрела до гостиной. Ее растерянные взгляд зацепился за Барби, теснящихся на белом диване. Каждая кукла уже была одета в купальный халат и пижаму. Но их легкие воздушные волосы все еще оставались растрепанными. Кроме того, Гален собиралась поместить каждую Барби в отдельный небольшой мешочек, прежде чем сложить их в большой пакет для покупок из «Блумингдейла». Он уже лежал на журнальном столике, рядом с пустыми чашками и остатками печенья. Завтра Лукас обещал помочь ей отнести кукол в больницу.

— Гален! — нетерпеливо протрещал у нее в ухе электронный голос.

Волшебство и сказка. Чай и печенье. Куклы и смерть.

Гален отвернулась от Барби — подальше от фантазий и сказок. И от реальности в лице Лукаса. Она смотрела в окно. В темноту.

— Я не была… У меня не было первого раза.

— Да ты просто неподражаема! Я знал, что не ошибусь! Ну надо же, девственница в двадцать девять лет — и вся, целиком моя! Вот бы увидеть сейчас физиономию Лукаса! Как ему эта новость? Нет, только не вздумай мне описывать! Давай просто сделаем вид, будто его там нет! И все останется только между нами! Особенно твой первый раз!

— Что?! — ошалело шепнула Гален, не отрывая взгляда от полированного стекла, превратившегося в зеркало. Где-то за спиной, четко, как в кошмаре, она услышала шаги пантеры. Он остановился возле камина, где давно уже не горел огонь.

— То, что слышала, Гален! Ты сама это сделаешь! Прямо сейчас! Конечно, получится неидеально. Тебе придется вообразить, будто на месте твоих рук — мои. Но не беспокойся! Я все тебе объясню, и мы обсудим даже самые мелкие и чертовски пикантные детали!

Гален постаралась сфокусировать свой взгляд в пространстве, где-то за полированным стеклом, за пламенем и гневом, в кромешной тьме.

— Нет! — Ты отказываешь мне?

— Нет. Просто это слишком неожиданно. Мы ведь почти не знакомы!

— Браво! Вот оно настоящее целомудрие! Ну так и быть. Я буду играть с тобой не спеша. Пока мне не надоест. Но имей в виду, Гален! Как только я решу, что пора от слов переходить к делу — ты подчинишься! Согласна?

«Нет! Нет! Нет!»

— Согласна.

— Ах да, там же Лукас! Не смей к ней прикасаться, лейтенант! Она моя! — Электронный голос вдруг умолк, а когда заговорил вновь, в нем явно слышалось самодовольство: — Пожалуй, сегодня мы уже достаточно размялись. Пора и начинать. Итак, вернемся к моему обещанию сделать из Гален Чандлер звезду экрана. Твой путь к вершине славы начнется с часового спецвыпуска с обзором всех совершенных убийств, анализом следственных действий, и, конечно, с рассказом о личной жизни несчастных жертв — что так нравится публике! Меня также привлекает идея поставить перед камерой нашего лейтенанта. Пусть скажет по паре ласковых слов о своих милых подружках. В конце концов, он ведь все еще должен тебе эксклюзив! Но прежде всего нам нужно обсудить твои дела. Не будем терять времени! Твой спецвыпуск мы придержим до вечера среды, чтобы уже точно весь Манхэттен знал о нем. Кстати, требуй для себя полный час прямого эфира — не меньше! Никаких рекламных вставок, никаких партнеров в студии! Присутствовать должен только я, моя милая старлетка[7]! И тебе не потребуется вспоминать о каких-то других событиях. Я буду твоей первой и последней новостью, ясно?

— Конечно.

— Отлично. Ах да, и еще кое-что напоследок. Боюсь, что твое девственно-чистое белье оставляет желать лучшего. Наверняка оно такое же бесформенное, как твой старый прикид в «Судейских новостях»? Нет, Гален, это не пройдет! Не для меня! Для наших личных бесед требуется только настоящее неглиже — я уж не говорю о самом великом моменте. Поэтому на наше телешоу в среду ты явишься в чем-то неповторимом, воздушном и эротичном. Об этом буду знать только я. Но ведь именно мое мнение может играть для тебя какую-то роль, не так ли? Стало быть, Гален, ты сегодня же отправишься за покупками. Прямо с самого утра. Пойдешь к Офелии.

— К Офелии?..

— Только не надо прикидываться дурочкой! Ты что, ни разу не замечала дамского бутика напротив проходной «Кей-Кор»? В любом случае Лукас должен точно знать, где находится этот магазинчик. Идея, Гален: ты прихватишь лейтенанта с собой, и он поможет тебе выбрать все самое шикарное. Уж он-то разбирается в таких вещах! Вообще-то, моя бесценная девственница, при одной мысли о том, что ты совсем одна с этим Лукасом… Не смей прикасаться к ней, лейтенант! Даже не думай!

— Вы совсем больны.

— Нет! Я и есть Лукас!

— Что?

— Но ведь тебе надо как-то ко мне обращаться, верно? «Женский» вряд можно считать подходящим именем. «Убийца» — и того хуже. Как-никак нам предстоит стать любовниками! Вот и зови меня Лукас. «Ласкай меня, Лукас! Целуй меня, Лукас! Да, Лукас, да! Да, да, да!»