Макс
Я никогда не думал, что можно сойти с ума от собственной беспомощности.
Что можно прожить несколько недель, будто в черной воронке, где нет ни сна, ни нормального дыхания, ни секунды без боли в груди.
Я никогда не знал, что может так не хватать человека.
Я сидел в машине перед домом ее тети и сжимал руль так, что кожа на костяшках побелела.
Я знал, что она там. Что всего в нескольких метрах от меня находится моя Аля.
Но я не знал, откроет ли она мне дверь. Не знал, захочет ли смотреть на меня.
Но хуже всего было не это. Хуже всего было то, что я не мог дать ей врезать мне по лицу, закричать на меня, ударить меня, выгнать к черту, потому что я не сделал этого.
Я не изменял Але!
Но как доказать ей, что все, во что она верит — это ложь?
Я долго сидел за рулем, смотрел в одну точку.
Ладони потели, дыхание было сбивчивым, а в голове звучал ее голос.
Я представлял, как она смотрела на экран телефона, как ее сердце разрывалось на части, как перед ней рушился наш мир.
Я не мог представить, что она чувствовала.
Но если ее боль была хотя бы наполовину похожа на ту, что жрала меня изнутри последние недели…
Я закрыл глаза, провел ладонями по лицу и выдохнул.
Долго.
Тяжело.
И вышел из машины.
Я поднялся по ступенькам, но не успел даже постучать.
Дверь открылась.
Она стояла передо мной.
Моя Аля.
И я понял, что ничего… Ничего не изменилось. Я мог провести без нее еще месяцы, мог заставить себя выжить, мог притвориться, что справился, но стоило мне увидеть ее лицо — и все рухнуло.
Я не дышал.
Она тоже.
Мы смотрели друг на друга так, словно эти недели разлуки были не просто временем, а чертовой вечностью.
Я ждал, что она закроет дверь передо мной.
Я ждал, что она убьет меня взглядом.
Но она просто…
Просто смотрела. Так, как смотрит человек, который уже потерял тебя, но до конца еще не осознал этого.
Я сглотнул.
Сердце глухо стучало в груди.
А потом я сказал первое, что смог.
— Я не изменял тебе.
Она вздрогнула.
Сделала шаг назад.
Я вошел внутрь, захлопнул дверь.
Она стояла у стены, кутаясь в объемный свитер, волосы небрежно собраны, губы покусаны, как всегда, когда она нервничает.
Я сделал шаг ближе.
Она не отступила.
Но и не двинулась ко мне.
Она просто ждала.
И мне пришлось говорить.
— Я не знаю, что именно ты видела, — мой голос был низким, хриплым от напряжения, — но это была не правда.
Она тяжело вдохнула.
— Макс…
Я не дал ей сказать это.
Я не хотел слышать то, что убьет меня окончательно.
— Они сделали так, чтобы ты поверила в ложь.
Я видел, как она крепче сжала руки на груди.
— Я видела тебя, — ее голос был тихий, сломленный.
Я подался вперед, едва сдерживая ярость.
Не на нее.
На них!
На всех, кто нас разрушил.
— Ты видела то, что тебе показали.
Она резко подняла глаза.
В них металось слишком много боли.
Слишком много сомнений.
И мне нужно было убрать их…
— Аля, — я прошептал ее имя и сделал последний шаг. — Если ты веришь, что я предал тебя, скажи мне.
Я ждал.
Я готовился.
Но она молчала.
Я видел, как она дрожала.
Как ее губы приоткрылись, как пальцы сжали свитер, но слов не было.
Потому что где-то в глубине души она знала правду.
Я взял ее за руку, мягко, медленно.
Она не отдернулась.
— Я люблю тебя, — сказал я так тихо, что даже сам едва услышал.
Она зажмурилась.
Губы задрожали.
Я чувствовал, как она борется с собой.
Я чувствовал, как часть ее уже знает правду, но часть боится признать.
— Ты должен уйти, — произнесла Аля. Не этого я ожидал.
Я опустил голову.
Долго молчал.
А потом… кивнул.
Я убрал руку. Развернулся. И прежде чем выйти, посмотрел на нее еще раз.
— Ты все еще моя, — прошептал я. — Даже если ты не хочешь в это верить.