Сердце пацана

Глава 4

— Сдала?

Радостно закивала головой, и бабуля налетела на меня с объятиями и воплями:

— Моя ты умница! Так этому вашему Пароходову!

— Пархитько, — поправила забывчивую Раису Васильевну.

— Ай! Фиг с ним! Главное, что сдала! Ей богу, извелась вся. Думала, как там мое дите… А сколько поставил-то? — ее глаза горели любопытством и гордостью. Столько тепла в них было, столько заботы, а тут я со своей четверкой проклятой…

— Четверку…

— Зажал пятерку что ль, чертяка проклятый?

— Не знаю, — обронила, развязывая шарф, — может, не доучила…

— Так-с, — выставила грозно руки в боки старушка, а ногой стук-стук-стук по полу.

Чего это она? Бабуля не журила за четверки. На горох и гречку в угол не ставила, взашей не давала, а тут вдруг не с того ни с сего…

— Ты куда шапку дела, тетеря?

Руки непроизвольно накрыли голову, ощупывая ее и ища предмет потери, но той не было. Очевидно, что она осталась у Белова.

— Кхм, — нервно кашлянув, потопталась на месте, — потеряла, наверное…

— Разве можно быть такой рассеянной, Дунь?

Я лишь неловко пожала плечами. Бабуля еще поворчала, затем расцеловала меня в обе щеки. Заверила, что четверка или пятерка — все одно! А далее, накинув на плечи шаль, изрекла:

— Игореша, там совсем один-одинешенек, а Верке на смену пора. Пойду, пока бабка не пришла, посижу часок.

Раиса Васильевна питала слабость к детишкам. Все во дворе знали, что у тетки Райки (как ее называли большинство) есть конфеты. Ух, сколько раз она вытаскивала нас непутевых из передряг. Все защищала, да с бабками с первого подъезда воевала. Те сталинские реликвии как сядут, семки достанут и заведут свою волынку. Все бухтят да бухтят, а вот моя бабуля, аки добрая фея, конфетки раздавала.

Раиса Васильевна упорхнула, а я потопала в свою комнату. Там я, переодевшись в домашние шорты и растянутую футболку, что некогда маман привезла из Англии, уселась в видавшие лучшие времена кресло-качалку, но от этого не менее любимое.

Несколько лет тому назад нашла на даче и, с несвойственной мне твердолобостью, заявила: «Хочу себе его в комнату!». Бедняжка не разбиралось и не складывалось, потому пришлось просить дядь Петю, соседа по даче и хозяина бобика, дабы тот по доброте душевной притарабанил это самое креслице. В остальном же, я была ребенком покладистым и воспитанным. Не канючила, не ерничала, прилежно училась, в хулиганстве замечена не была, а то что с Фроловой фокусы выкидывали, так это все знали, чье демоническое влияние!

Вот и сейчас, вместо того дабы шастать где попало да бед искать, сидела себе тихонечко, в книжечку уткнувшись и плед замотавшись.

Ах, какое это счастье… Греться у камина, читать книгу…

Мистер Рочестер тот еще малый! Аристократ до мозга костей и абсолютный циник и самодур! Все должно быть по его!

«Минуты две он смотрел на огонь, а я смотрела на него.

Вдруг он обернулся и перехватил мой взгляд, прикованный к его лицу.

— Вы рассматриваете меня, мисс Эйр, — сказал он. — Как вы находите, я красив?»

И как это часто бывает, на самом интересном моменте нас прерывают. И мы, сопя и бормоча себе под нос непотребности в сторону этого гада что нас прервал, встаем, со скорбью откидываем книгу, и идем открывать дверь. Ведь кто-то пожаловал в гости…

Ко мне в гости пожаловала Улька. В руках у юродивой девчонки был маленький чемоданчик, который я невзлюбила еще с того самого момента, который принято называть переходным возрастом. Уже не девочка, но еще не женщина. Грудь только прорисовывается, и от того часто ноет, на коже появляются раздражающие прыщики, а некогда нескладная фигурка начинает набирать очертания. Тогда-то Фролова и купила сей чемоданчик и, нарекла, что пора «краситься». Первый свой «макияж», который сложно им назвать, я запомнила на всю жизнь. Неровные жирные стрелки, такие же темные тени, что лежали скорее мешками под глазами, нежели эффектом «смоки-айс», а вдобавок розовый липкий блеск, к которому крайне неприятно липли волосы. К счастью, с тех времен Ульяша набралась уму разуму и нынче ее макияж не отличить от тех, что красовались на обложках глянцевых журналов.

— Нет, — беспрекословно отрезала, заведомо зная, что взбрело в голову бесноватой бабе.

— Да-да, а ну-ка, посторонись! — бесцеремонно отодвинула меня в сторону, волоча в руках чемоданчик. — Че встала? У нас времени в обрез! — и шасть юлой в мою комнату.

Горестно и обреченно вздохнув, закрыла дверь и поплелась вслед за Фроловой. Та уже в моей комнате раскладывала свои женские премудрости на стол.

— Свет включи, а то как в склепе, — наказало ее величество.

— И ничего не как в склепе.

Не любила я когда свет в глаза резал, оттого и включала редко. В основном, только лампу настольную и декоративную гирлянду на стене.

— Ты-то откуда знаешь, как оно в этом склепе? — опасливо покосилась на довольную Ульку, что почти выложила косметику.

— Ой, и не спрашивай даже! — хихикнув махнула рукой, а мои брови поползли вверх. — Садись!

Не то чтобы я совсем не прихорашивалась… В самом деле, девчонка же я! Однако, у Фроловой было неадекватное желание слепить из меня куклу. Всего да поярче. И откуда у нее только такие цыганские замашки, спрашивается? Само-то она столь хитро мазюкалась, что и не уличить в «сокрытии недостатков», правда вот губы выделяла! И были они у нее до того сочные, красочные, как спелые вишни, что парням башню сносило и бегали за белобрысой табунами.

— Нет! — выкрикнула и перехватила корягу, что потянулась к темным теням.

— Дунь, ну ты как поганка бледная! Ну дай поэкспериментировать, а?

— На Павловой экспериментируй, а мне что-нибудь посдержанней!

— Нет, Бобрич, так мы тебе хахаля и до старости не сыщем!

— А мне никто и не нужен!

— От ослица! — топнула ногой и взяла руки светлую палитру цветов.

— Ну давай, хоть уголки оттеним? — и жалобно губу выпятила лисица.

Ответа моего не потребовалось, в обреченно осунувшихся плечах и кислой мине, Фролова разпознала ответ. Тогда-то кудесница и принялась с воодушевлением наводить красоту.

— Стирай! — беспрекословно отрезала я, когда Фролова закончила.

В зеркале на меня взирала, выпучив по-рыбьи глаза, незнакомка. Оттенила так оттенила уголки.

Лицо напоминало фарфоровую маску на которую наложили дымчатые тени, что, признаю, выделяли мои голубые глаза. Но губы были не свойственно мне яркими и матовыми. В ужасе потерла рот, но дрянь не стиралась.

Чего эт оно?

Еще раз потерла…

— Дуреха, щас некрасиво будет! По лицу размажешь! Оставь! — отдернула мою руку от лица.

Да и румяна эти были мне не по вкусу, хоть и к лицу. Марфа Васильевна, умереть мне на этом месте!

— Стирай! — с нажимом повторила.

— Не буду! Вот тебе надо ты и стирай, а мне и так все нравится! — мерзопакостная бестия показала мне язык.

Хмыкнув, взяла салфетки и только достала одну, как Улька тотчас же ее выдернула.

— Дунька, все хорошо! Ты обалденно выглядишь! Да и не ярко, как ты себе надумала!

— Я выгляжу, как елка новогодняя!

— Тьфу на тебя! Отлично ты выглядишь! Хвост высокий завязать и вообще конфетка!

А может…

Наклонившись к зеркалу, стала рассматривать себя с разных сторон.

С правой вроде ничего, да и с левой тоже… Глаза как глаза… Большие голубые с пронзительным взором, а губы… Темные и не стирались. Впрочем, кто там на мои губы таращиться будет? Мы только на пару часиков к Сонечке, а потом по домам…

— Ладно, оставляем! — смирилась и плюхнулась обратно на стул.

Фролова тем часом уже угрожающе держала расческу в руках. Когда в конечном счете, я уже посчитала, что вполне себе хороша и собрана, возникла новая дилемма.

— А я говорю, что в этом пойду!

— Как бабка старая! Ты еще на голову проток натяни!

— Надо будет и платок натяну!

Тут уж Фролова спорить не стала. Махнула рукой, что-то под нос проворчала да изрекла:

— И фиг с тобой!

Отвоевала я таки свое синее вязаное платье в пол. Пусть и не для клуба, но выглядело оно пристойно и дорого. Очередная откупка родителей. Из откуда уже и не вспомню. Не то из Канады, не то из Америки, а может, даже из Финляндии.

Сборы наши заняли по моим меркам много. Целый час! А по меркам Фроловой сущие пустяки… Часок да и только… Потому и решила примадонна в лучших ее годах, что есть время и себя в надлежащий вид привести.

— Улька, — проворчала, — опоздаем же.

— Не опоздаем, а задержимся, — улыбнулась подруга и подмигнула мне.

Закатив глаза, я уж было приготовилась еще полчаса жизни отдать бессмысленному занятию, но телефонный звонок разрешил эту проблему.

— Сколько можно? — явно недовольно заверещала Сонечка. — Сказали, что к вечеру придете, а сами где-то пропадают! Вы заблудились что ли, бабы?

— Мы уже выходим, Сонь, — проговорила я, а сама зыркнула на Ульяшу, дабы та сворачивалась.

— Давайте, жду, — спешно отозвалась та и сбросила.

Следом же позвонила Варька и со словами «жду вас у подъезда», тоже отключилась. На этом и пришлось сложить Фроловой все свои прибамбасы и пойти одеваться. Когда уже одной ногой за порогом стояли, столкнулись с бабулей. Та озадаченно на нас взирала.

— Бабуль, мы к Сонечке. Будем не поздно, не переживай!

— Дунька, ты хоть бы сказала… — покачала она головой, — а-то чтобы я подумала. Пришла, а тебя и дух пропал!

— Так я записку оставила…

И пусть все нынче пользовались новомодными гаджетами, и даже у моей бабули был таков, но мы по-старинке писали записки. Они не разрядятся, их не украдут, да и вообще понадежнее будут.

— Совсем уж взрослая стала. Скоро уже из дому уйдешь! — всхлипнула Раиса Васильевна. Ей, как и любой любящей бабушке, присущий был излишний сентиментализм.

— Бабуль! — обняла ее за плечи. — Ну ты чего? Куда я уйду-то? Скажешь тоже…

— А к мужу своему!

— К-какому мужу? Никуда я не пойду! Я тебя не брошу! — запротестовала.

Ересь какая! К какому мужу я пойду? Был бы еще муж тот, так такого и в помине не было.

— Я тебе не брошу! — грозно шикнула бабуля. — Я тебе не пойду! Так, и останешься одна! Чтоб раньше десяти и духу твоего дома не было! Мы с твоим дедом на танцах и познакомились…

Она бы и рада вспоминать историю минувших дней, как храбрый офицер Андрей Петрович заступился за нее, как провел до дому, как потом приходил под дом с гитарой да балды пел… Да и мы рады уши развесить, но топот ног, а после крайне ворчливое:

— Мне вас до скончания веков ждать?

Рассеяли сей минутный порыв ностальгии.

— Варюша, девонька, так ты тоже идешь? А тебе зачем-то? — лукаво улыбнувшись, спросила Раиса Васильевна. — У тебя жених-то писаный красавец, так еще и молодец какой! Весь дом гудит!

— Ой, теть Рай, так не за женихами же идем, а развеяться.

— Ну идите-идите, девоньки. Дело молодое, — подмигнула нам, так-с сказать, «дала добро» и прошмыгнула в квартирку, а мы почапали дальше.

В «Шафране» было душно и многолюдно. Музыка била по голове молотком, а народу было не пройти. К слову, молодежи было немного. Может пару компаний, и то случайно заглянувших. Публика в основном мужская и сомнительная. От прошлого раза впечатления остались пренеприятнейшими. Если бы здесь не работала Сонька труженица, то я бы сюда и ногой не ступила.

Всюду рожи нахальные, зажравшиеся и явно совесть свою давно потерявшие, ежели бандерлоги, что сновали здесь туды-сюды с надмеными физиономиями, вообще слыхали про такую. Дядечки с пузом, что явно отрастили такое на делах «добрых» и «светлых», сидели преимущественно на втором этаже. Насколько я помнила, там были ВИП столики. На первом же, собственно говоря, где мы и протискивались через толпу к крайнему, но самому ближнему столику к кухне, публика была попроще, но от того не менее «приятной». Казалось, похабные взоры, окружали меня повсюду. Я даже несмело приложила руки к груди, будто прячась от столь пристального и весьма нежелательного внимания.

А Улька, злыдня, хотела меня еще в платьице покороче да пооткровенней нарядить… Кукиш ей! Я от прошлого раза еще не оклемалась и лишь тлела надежду, скрестив пальчики, что на сей раз обойдется без конфузов. Главное следить за нашей своенравной дамой…

Кстати, а где она?

И тут я в страхе принялась оглядываться вокруг себя, как потерявшийся ребенок в толпе. Кругом тела, тела, дамы, видавшие лучшие свои годы, с противным ухмылками и мужики соответствующие им.

— Потерялась, солнце? — чья-то рука крепко ухватила меня за запястье, заставив оцепенеть от страха.

— Я-я-я, — как рыба глотала воздух, а мужчина лет сорока между тем кривил губы в подобие улыбки.

— Что, солнышко? Проводить? Ты с кем? — голос обманчиво добрый и заискивающий, а глаза сверкали хитрым отблеском.

— Бобрич! Ну вечно ты тормозишь! — из толпы нашлось мое спасение. Весьма бурчащее и недовольное. Зыркнула на дядечку и шикнула, — со мной она, — и, оскалившись, пропела, — солнышко.

Тот аж рот раззявил от такого хамства пигалицы, что и дало нам повод удрать. Только за ручку меня дернула и засосало нас в толпу, подобно воронке. И час не столь поздний, и не выходные вроде, а народ был. Как оказалось позже, сегодня был съезд байкеров.

Сонечка придержала для нас столик, что находился ближе к кухне намеренно, дабы мы были под зорким присмотром охранников, да и чтобы самой времени от времени к нам подскакивать перекинуться парой фраз и шуток-прибауток.

— И все-таки, удивляюсь я Соньке, — брезгливо поморщившись Цветкова, притянув к себе только что принесенный Сонечкой коктейль. Сама работница уже ускакала. — С ее-то замашками барскими, да в такую богадельню занесло.

— Дак, платят, вроде, прилично, — пожала плечами Фролова и тоже отпила коктейль.

Я не притронулась к алкоголю. Во-первых, выпивать вообще было не в моей привычке. Уж больно быстро я пьянела. А, во-вторых, должен же быть хоть один светлый разум средь нашей исключительно женской компании. Фролова та при любом удобном случае, пускалась во все тяжкие и, к слову, страдала синдромом спящей красавицы (ну, это, безусловно, я про себя так называла). Как только набубениться до чертиков тут же отключалась. И хоть пешком по ней ходи, а дрыхнуть будет до самого утра. А вот Варька… Уж как более месяца девица не свободная. Серьезные отношения, пусть и на стадии конфетно-букетного периода, а все равно давали о себе знать. Морозов, кто бы мог подумать, оказался тем еще тираном, деспотом и собственником. От себя далеко не отпускал, еды требовал и вообще поселился у Варвары. Нынче Цветкова забегала ко мне реже, а на вот такие вот «сходки» ей приходилось отпрашиваться. Морозов естественно, учуяв мужскую власть, носом воротил, говорил что нечего шастать где попало без него, но все же отпускал.

— Ей бы заморачиваться насчет денег!

— А вот не скажи, — уже вставила я свое слово, — папенька урезал ее бюджет. Теперь только на бензин дает, как на проезд и все.

Не так давно Сонечка с самым несчастным видом великомученицы поведала, что теперь на вольных хлебах. Что мол халява закончилась и лавочка, собственно говоря, закрылась. Тогда-то назло и решила остаться в сием логове разврата. Свои вещи Павлова, брендовые, что если продать, можно было бы три года жить не тужить, наотрез отказывалась.

— Во дела! — округлила глаза Варька. Знала, конечно, что батька Павловой лютует, но не ведала до какой степени.

— Ты со своим Морозовым совсем про свет белый забудешь! Закрутил тебе голову, прохиндей! Небось с ложа не выпускает!

Варька лишь смущенно повела плечиком, а Улька через стол мне многозначительно подмигнула. Любовь у людей, что сказать… Я бы тоже про всё забыла, если бы Белов…

Ох, чего это я? Картинки всплыли перед глазами. Такие неприличные, но будоражащие, что рука невольно потянулась к охлаждающему коктейлю. Что-то в жар бросило…

Помахав на себя рукой, я отпила и скривилась. Горько.

— Дунь, а у тебя что? Когда родители приедут? Ты, кстати, не спросила у мамы про телефоны? Дороже там или дешевле?

— Такие же, — буркнула, но даже мое недовольство было каким-то робким.— Не приедут.

И еще отпила. Горько, но не так, как на душе.

— Как? Совсем? — девочки были повергнуты в шок.

— В этом году — нет. Работы много, — вздохнув произнесла, и поджала губы.

Обида колючими иголками выстрелила точно в сердце. Когда не вспоминаешь, и не больно вроде. Пожалуй, впервые я была настолько обижена. В остальном же привыкла, что у родителей такая работа. В конце концов, я их все равно люблю, и они у меня самые лучшие.

Девчонки поддерживающе улыбнулись.

— Не расстраивайся, Дунь. А, прикинь, разгадают они свою шкатулку. Так, дочь знаменитостей будешь! Мы еще автографы вымаливать будем! Только ты-то нос свой не задирай! — шутливо пригрозила Цветочек пальцем.

Устоять было невозможно и мы разразились хохотом.

— У кого автограф хотите взять? — Сонечка, которая явно хотела быть в курсе всего, уже стояла около нас с подносом и с любопытством на нас взирала.

— У мадамы нашей невинной! — ответила Фролова. — Молвит что постриг примет, ежели Белов ее не будет! Косы обрежет, косынку на голову натянет и в монастырь! Жизни ей нету без него! — на ходу сочиняла змеюка подколодная.

— Не говорила я такого!

Бабы уже заливались смехом, а я краснела.

— А чего тогда возмущалась, когда я тебя красила?

Надув губы, я фыркнула и вновь сделала глоток коктейля. А демоницы между тем продолжали подтрунивать. К счастью, разговоры перешли на сплетни. А затем на еще одну особу…

— Эта вобла крашеная — заноза в моей заднице!

Мои глаза взвились к потолку. Сейчас начнется… Фролова никогда не стеснялась в выражениях. Я и в мыслях порой не могла произнести то, что она озвучивала не задумываясь.

— Достала уже! Мало того, что вечно подбирает за мной! Так, она на Синицу позарилась!

Возмущению Фроловой не было предела. Гневно сверкая своими очами, она в сердцах кляла Катьку Алехину. Ох, и не любила она девицу, что постоянно у нее женихов уводила. Хотя, по мнению Фроловой, она, конечно же, ей самой завидовала и подбирала. Все, это было утрировано самомнением Ульки. На деле же, бабы друг друга ненавидели лютой ненавистью и пытались друг дружку во всем обскакать. Глупо, конечно, по моему мнению. Да и не была настолько плоха Алехина. Впрочем, как говорила Уля, у меня все хорошие…

— А недавно, — хлопнула в ярости по столу, — прихожу, значит, на съемку, а там эта лахудра стоит! Прощается и говорит: «Спасибо вам за съемку. Было приятно поработать!» — писклявый голосом перекривляла. — Ух, выдра!

Еще несколько глотков и стакан неожиданно стал пустым, а голова самую малость закружилась. Варька уже что-то рассказывала про свою соседку баб Марусю, но я ее слушала в пол уха. Решение встать было спонтанным, а девчонки от моего резкого подскока глаза вытаращили и замолчали.

— Ты чего это? — подозрительным тоном поинтересовалась Варька.

— Что-то голова закружилась. Я пойду проветрюсь, — указала головой на дамскую комнату. Смелость свалилась на голову. И откуда было не понятно…

— Может, с тобой?

— Не нужно. Все хорошо.

И даже когда я скрылась в толпе подозрительные и недоверчивые взгляды девчонок, казалось, прожигали мне спину.

Возможно, пойти одной не такая уж и здравая идея, учитывая, что в этом заведении легко можно было нарваться на неприятности, а с моей-то удачей и подавно. Однако, до туалета что тут… Рукой подать и на месте, думала я, до тех пор пока не оказалось в толпе окруженной людьми. Показалось вдруг, что я в ловушке. Оглянувшись по сторонам, я видела лишь мелькающие лица. Женщины в откровенных платьях, а рядом мужики, что не стеснялись лапать своих не шибко скромных спутниц. Поморщившись, сквозь толпу узрела барную стойку.

Туда-то мне и нужно, решила я, и стала с несвойственной мне настойчивостью прорываться через толпу.

— Девушка! — заверещала та самая дама, когда я ненароком наступила ей на ногу.

— Простите! — пропищала я.

Она громко фыркнула, тем самым выражая свое недовольство и вслед мне бросила:

— Нахалка! — возмущённо отозвалась она.

Барная стойка была большой, черной и лаковой, внизу с белой подсветкой. Вдоль стояли высокие стулья, а в самом конце одиноко сидел парень. Ну, это я определила по статной фигуре. Он сидел в тени, о чем-то переговаривался с барменом, что незатейливо натирал стаканы до блеска…

Он-то мне и нужен! Нет, не парень, чья загадочная фигура показалась мне смутно знакомой. Отнюдь! Бармен! Он наверняка должен ведать, где здесь уборная.

Да вот только когда я подошла, и уставилась на работника «Шафрана», язык прирос к небу. Стало несколько неловко интересоваться о столь щепетильных и пикантных вещах.

— Что-то подсказать, солнышко? — любезно поинтересовался он.

Замявшись, кивнула, между тем осматриваясь по сторонам. Может и не придется позориться… Всегда так неловко спрашивать о подобном, хоть памперсы с собой носи!

— Я слушаю, — и доброжелательно улыбаясь, поставил стакан и облокотился на барную стойку, нависая над моей стеснительный фигурокой.

— Эм, в общем…

— Жизнь тебя не учит, Бобр, — усмехнулся сбоку незнакомец с самым знакомым голосом.

Сперва грешным делом подумала, что кукушка-то тю-тю поехала, раз уже голос Белова мерещится, однако повернув голову лицезрела в метре от себя Германа. Он стоял, вальяжно облокотившись на барную стойку, лениво попивал что-то из стакана и крутил его в руке. На меня смотрел с усмешкой и неким негодованием.

— Прости? — переспросила.

— Я говорю, какого хрена ты тут забыла? — выплюнул, резко подавшись вперед. — Тебе прошлых приключений не хватило?

— Я тут… — принялась лепетать, но тут же запнулась. А с какого это перепугу я должна перед ним оправдываться? В голову ударила злость, а маленькая разъяренная Дунька в моей голове топала ногами и возмущалась. — Может, и не хватило!

Брови Германа взлетели вверх. Сперва в немом изумлении, а после одна выгнулась в скепсисе.

— Да-а? — протянул, залпом осушил стакан, так и не отводя от меня колючих омутов. — Ты только свистни, я устрою, — сухо бросил и со стуком опустил стакан, отчего я дернулась и подпрыгнула на месте.

Не имела я право так опрометчиво бросаться подобными колкостями. И какая меня муха укусила? Глупышка!

— Я… Извини, — вздохнула и покачнулась. Его глаза, что доселе глядели с какой-то отрешенностью и безразличием, вдруг впились, будто в самую душу. Прищурились и в неодобрении блеснули. — Мы тут… И в общем, — развела руками.

— Ты что, синяя?

— Что? — поспешно и удивленно вырвалось из меня. Посмотрела на руки, но те были нормального цвета. — Нет, конечно!

— Пьяная? — ухмыльнулся.

Тут-то и дошло, что «синяя» означает «пьяная». Вновь выставила себя идиоткой!

— Нет.

— Сдается мне, что ты брешешь, — скептически протянул тот.

— Ничего такого! — обиженно отозвалась я, пытаясь увернуться от цепких глаз Белова, пронзающих насквозь.

А голова кружилась от жары. Но об этом я не обмолвилась.

Запустив руку в волосы, он взъерошил их и исподлобья посмотрел на меня с горькой усмешкой, будто о чем-то раздумывая и принимая решение. А когда принял, сделал шаг ко мне. Я была столь увлечена его руками и волосами, в которые грезила запустить свои пальчики так же, как он, что и не заметила, как он сделал шаг ко мне, а когда осознание дошло, то сглотнула.

— Бобриха, и почему тебе дома не сидится? Тут тебе не сказка с принцем на коне, а ужасы с самыми настоящими вурдалаками. Кощеи там всякие, гномы и пида…

— А гномы хорошие!

— Не читаю сказок, — усмехнулся, окидывая меня насмешливым и снисходительным взглядом с головы до пят. — Держалась бы ты подальше от этого места, — взяв меня за руку, он потащил меня в толпу, и я, не найдя в себе смелости ему противостоять, пошлепала следом.

Вот только, куда?

— Где сидишь?

— Эм, — оглянулась, но «Шафран» был большим.

— Что там было? — закатил глаза. Кажется, Белов был не рад, что снова возиться со мной, а еще от чего-то раздраженно пыхтел.

— Это в начале… — нахмурилась и тише добавила, — или в конце. Рядом с кухней!

Он кивнул, будто понял меня, а после куда-то потащил. Но остановились мы, к моему удивлению, не возле столика. Мы стояли за какой-то колонной, где было меньше народу. Остановился строптивый юноша резко, отчего вся моя туша впечаталась в его спину.

— Бобр, — не то ли рыкнул, не то ли в отчаянии простонал. Должно быть, таким голос просят у Господа благословения или помилования

— Извини, — буркнула в который раз за вечер, уставившись в пол, мельком осматривая пространство.

Оказалось, что за колонной как раз-таки находился мой стол, но хохочущие девчонки что-то друг другу наперебой рассказывали, вряд ли им было дело до того, что творилось кругом.

— Что ж ты правильная такая? — под нос пробурчал и сжал свою переносицу, отпустив мою руку. Стало пусто и холодно, но мне не привыкать. Вздохнул, покачал головой и, сделав шаг назад, сложил руки на груди. — Спасибо за помощь.

Это выбило меня из колеи. Удар под дых, который заставил меня оторвать глаза от пола. Мне казалось, я вовсе забыла, как звучит «спасибо» из его уст, ежели когда-то по нелепой случайности подобное вообще доносилось до моих ушей.

— Пустяки, — едва ли слышно шепнула, сама себя не веря.

Этот момент сегодняшней ночью точно не даст мне спать! Я знала, что буду прокручивать его сотни раз и даже любимая Шарлотта Бронте, зачитанная до дыр, не сотрет этот образ. А нынче я стояла окаменелая, несмелая и зажатая, боясь проснуться.

— Мышь, — привычно хмыкнул и несколько равнодушно посмотрел в сторону.

Полагаю, на этом все. По крайне мере впечатлений хватит на несколько недель вперед. Я, к слову молвить, еще утро не переварила. Боязно мне, что если наши встречи будут такими спонтанными и частыми, то надумаю себе чего лишнего.

— Спасибо, что проводил, — кивнула головой, зажимая нервно в кулачках платье.

Я уже сделала шаг вперед, намереваясь пойти к девчонкам, но Белов преградил мне путь, встав у меня на пути.

— Я еще раз повторяю, что это место не для тебя, — отченикал, а по коже пробежал холодок.

— Но здесь работает Соня и…

— Вот именно, что она здесь работает! — прогромыхал. — Ее, в отличие от твоей смазливой мордашки, никто не тронет.

Девушки всегда слышат только то, что хотят, верно? Вот, и я услышала лишь только «смазливая». Он действительно считал, что я симпатичная? Возможно, стоило все же поблагодарить Ульку. И как всякая девушка, что услышала от знатного ловеласа в свою сторону комплимент, я зарделась. Сердце пропустило удар, а в животе происходило нечто странное и невразумительное. Что-то порхало, скреблось, рвалось наружу. Но он точно решил меня добить! Я уже и так была раненым лежащим, а тут парень еще и наклонился. Аромат кофе въелся в нос и приятный запах шоколада, которым он отчего-то всегда пах.

— Что это? — хмуро произнес, пристально посмотрев на мои губы.

— М-м-м? — и не отдавая себе отчета в действиях, облизнула их.

Поцелуя не произошло! Не то чтобы я надеялась… Вот так, средь забытого богом места. В каком-то углу, но… Он провел пальцем по моей губе и лицо его превратилось совсем в хмурую тучу.

— Что за херня?

— Что? — часто моргая в полном непонимании, переспросила.

— Ты че с губами сделала? Стирай, давай! — приказал упрямо.

— Оно не стирается, — и вновь непонятно откуда взявшийся протест.

— Не крась так больше. Тебе не идет, — прозвучало весьма грубо и некорректно.

Это было очень и очень в стиле Белова. И никакой он не спаситель вовсе этот… Этот гад!

— Много ты понимаешь, — обиженно поджав губы вякнула, и обойдя Белова, задрала свой нос.

— Куда намылилась, бобриха? — схватил меня за руку, а когда я так и не повернула к нему голову, отчеканил, — позвони, когда будешь уходить.

Я не ответила. Просто выдернула руку и сделала шаг. Губы ему мои, видите ли, не нравятся. А потаскух его нравятся, значит?! Упырь!

— Ты слышала, что я сказал? — гаркнул позади меня парень.

— Слышала, — голос мой был язвительный и ядовитый. Совсем не похожий на мой.

— Только попробуй не позвонить, мышь.

Так и подмывало спросить, дескать: «А если нет?», но благоразумно промолчала. Видать мозг на место встал. Больше он меня не останавливал. Может смотрел вслед, а может и нет. Почем мне знать, я-то больше не оборачивалась.