-Я принесла вам поесть, милорд.
Дорис вошла в комнату Ариэль, неся перед собой нагруженный снедью поднос.
Саймон, сидевший перед камином и заворожено глядевший на пламя, вышел из своего полусонного состояния, только сейчас поняв, как он проголодался.
Собаки тоже сонно посапывали, когда Дорис поставила поднос на столик рядом с камином.
— Эдгар уже вернулся, милорд. Может быть, мне лучше отвести собак к нему? Им так или иначе надо погулять.
— Да, будьте так добры.
Саймон взял трость и, встав с кресла, потянулся всем телом. Он улыбнулся Дорис, потом, хромая, подошел к кровати. Ариэль крепко спала, тяжело, со свистом, дыша. На ее бледном лице выступил пот, к влажному лбу прилипли пряди медовых волос.
— Я приготовила лавандовой воды, милорд, — поспешно подошла к Саймону Дорис, держа флакон с ароматной жидкостью и салфетку. — Если мы оботрем водой лоб леди Ариэль, ей будет лучше даже во сне.
— Боюсь, из меня получится никудышная сиделка, — печально произнес Саймон, глядя на то, как Дорис умело обходится со своей спящей пациенткой. — Мне кажется, мы должны снова растереть ей грудь этой мазью.
— Я позабочусь об этом, милорд. А вы лучше сядьте и поешьте. Мы на кухне не знали, что вам больше по вкусу, но миссис Гертруда велела передать — если вы не захотите говядины и оленины, то есть еще запеченный угорь и она может сделать для вас ручьевую форель в масле.
— Все чудесно, — ответил Саймон, присаживаясь к подносу с жареной говядиной на ребрышках и паштетом из оленины.
Кроме этого, на подносе еще стояла открытая бутылка кларета, чашка салата из сельдерея и свеклы, большущий кусок чеддера, ломоть пшеничного хлеба, кусок пирога с терном и чашка густого сливочного соуса к нему. Отличная, сытная еда его детства, подумал Саймон, ощущая, как слюна заполнила ему рот. Он налил себе стакан кларета.
Ромул и Рем терпеливо сидели около двери. Похоже, они понимали, что Дорис должна выпустить их на прогулку, и пристально наблюдали, как она двигается по комнате, бросая новую порцию сухих трав на сковороду, забирая из постели остывшие грелки, оправляя простыни и подушки.
— Я забираю собак, милорд, вам нужно еще что-нибудь?
— Нет, ничего… хотя попросите Эдгара рассказать, как чувствует себя кобыла. Леди Ариэль обязательно спросит о ней, когда проснется.
— Хорошо, сэр.
Дорис присела в реверансе, прижимая грелки к своей пышной груди, подозвала собак и вышла из комнаты.
Саймон спокойно ужинал, запивая еду кларетом. Пожалуй, это был самый приятный вечер за все время его пребывания в замке Равенспир. Когда запах сухих трав в воздухе стал, по его мнению, слабее, он подбросил на сковороду новую порцию, после чего сонное дыхание его жены стало глубже и легче.
От раздумий его отвлек резкий стук в дверь. Похоже было, что стучали скорее эфесом шпаги, чем рукой. Не успел он ничего ответить, как дверь в комнату распахнулась: на пороге, покачиваясь, стоял Оливер Беккет с бокалом бренди в руке; другой рукой он вкладывал кинжал в ножны.
— Как себя чувствует моя крошка? — осведомился он, устремляя взор на кровать. — Вы вроде бы выступаете в качестве сиделки, граф Хоуксмур?
Хохотнув, молодой человек вошел в комнату, громко захлопнув за собой дверь.
— Я бы сказал, довольно низкое занятие для одного из солдат королевы. Что бы сказал об этом его светлость Мальборо?
В комнате снова раздался его резкий, неприятный смех.
— Хотя, я думаю, он решил бы, что работа сиделкой — все, что остается на долю инвалида.
— Вам что-нибудь надо, Беккет? — спросил Саймон, потягивая кларет и глядя на незваного посетителя с холодным любопытством.
— О, я пришел всего лишь проведать мою крошку! — ответил Оливер, нетвердой походкой приближаясь к кровати. — Должны же вы понять чувства любовника.
Он бросил через плечо изучающий взгляд на Саймона, спокойно сидевшего в своем кресле. Подобное безразличие к его вызывающим словам пришлось не по вкусу Оливеру. Он снова повернулся к лежавшей на кровати Ариэль.
— Вообще-то не такая уж она красотка, моя крошка, — издевался он. — Она всегда была скорее просто симпатичным созданием. А болезнь превратит любую милашку в сущую ведьму. Боюсь, что моя девочка не станет исключением.
Он провел пальцем по влажному от пота лицу Ариэль.
— Исхудала и побледнела, — сказал он, качая головой. — Никто из нас не может понять, зачем она так по-дурацки поступила. А вы понимаете, Хоуксмур?
Саймон не удостоил его ответом. Он спокойно потягивал кларет, вытянув ноги к огню, и выжидал тот момент, когда у него не будет другого выхода, как только принять вызов Оливера Беккета.
— Да, никто из нас не может понять, почему Ариэль подставила под удар свою лошадь вместо Хоуксмура. То, что она упала на лед, вполне объяснимо: малышка всегда была порывиста и никогда не думала о своей безопасности. Но рискнуть своей лошадью…
Молодой человек с преувеличенным сомнением покачал головой и отхлебнул из бокала, который держал в руке.
— Нет, только не Ариэль. К тому же в этом не было крайней необходимости, — снова хохотнул он. — Даже поработай сокол над вашим лицом, хуже оно бы не стало,
— Ведь верно?
— Мне кажется, Ариэль удивила нас обоих, — бесстрастно заметил Саймон.
Оливер сделал было шаг к камину, но что-то в выражении глаз его собеседника удержало его на месте. Он прислонился спиной к высокой спинке кровати.
— Вы уже успели оценить ее, Хоуксмур? Успели узнать, что ей нравится? Успели заметить то маленькое родимое пятнышко у нее на…
— Вы мне надоели, Беккет, — все тем же спокойным, тихим голосом оборвал его Саймон. — Должен сказать, что вы самый скучный и надоедливый сопляк, какого мне приходилось в жизни встречать.
Лицо Оливера залилось багровым румянцем. Рука его метнулась вниз, к рукояти кинжала, но Саймон смотрел все так же спокойно и невозмутимо.
— Не думайте, что она ваша, Хоуксмур, — произнес Оливер хриплым от ненависти голосом. — Она принадлежит нам. Своим братьям и мне.
— В самом деле? — иронически приподнял бровь Саймон. Голос его звучал лишь слегка удивленно, хотя глаза светились недобрым блеском. — А я-то думал, что она моя жена!
В руке Оливера внезапно очутился кинжал.
Саймон не шевельнулся, взор его по-прежнему был прикован к лицу Оливера, оценивая, на что способен тот в приливе пьяной ярости.
— Вы нападаете на безоружного человека, — тихо произнес Саймон.
— У вас кинжал на поясе, — бросил в ответ Оливер. — Обнажите его, и мы померяемся силами до первой крови.
Саймон только презрительно рассмеялся в ответ на это предложение:
— Я сражаюсь на поле боя, Беккет, как и подобает мужчине, а не в спальнях больных женщин.
Кинжал Оливера внезапно взметнулся вверх, просвистел всего в дюйме от лица графа и вонзился в деревянную спинку кресла. Саймон не отреагировал на нападение ни единым жестом.
— Как же вы несдержанны, Беккет, — произнес он, выдергивая кинжал из спинки и протягивая его владельцу рукоятью вперед. — Вам надо учиться хладнокровию… по крайней мере, когда вы имеете дело со мной, — прибавил он.
— Вы мне угрожаете? — Оливер был растерян; чувствовалось, что он не может найти достойного пути для отступления.
Саймон покачал головой.
— Я думал скорее о том, что заставило вас это сделать, Беккет.
Оливер круто развернулся на каблуках, запнулся о край ковра и едва не упал. Ему, однако, удалось устоять на ногах, схватившись за спинку кровати.
Все еще неверными шагами, покачиваясь, он направился к двери.
— Вы ее не получите, — заявил он, взглянув на Саймона через плечо злобно сощуренными глазами. — Вы ее не получите, Хоуксмур!
Дверь со стуком захлопнулась.
И что только Ариэль нашла, в нем? Мысль о том, что этот напыщенный глупец познал Ариэль раньше его, терзала Саймона.
Какое же маленькое родимое пятно он имел в виду? Одно было у нее под правой грудью и еще одна родинка — справа, на изгибе бедра…
Саймон изо всех сил сжал зубы, не давая слепой ярости овладеть его чувствами. Его трясло при одной, мысли о пальцах Беккета, скользивших по прекрасному телу Ариэль.
Молодая женщина пошевелилась, пробормотала что-то, сбрасывая с себя одеяла. Ее ночная сорочка стала почти прозрачной от пота и прилипла к груди. От беспокойного сна обнажился живот Ариэль и маленький золотой треугольник внизу…
Саймон смочил салфетку лавандовой водой и обтер ее тело. Это как будто успокоило Ариэль, она перестала бормотать и затихла. Пошарив в шкафу, Саймон нашел свежую сорочку в стопке белья, пересыпанного пахучими лепестками розы. Затем склонился над своей женой, подтянул повыше пропитанную потом сорочку и слегка приподнял одной рукой Ариэль, чтобы вытянуть из-под нее подол. Раскрасневшись от жара, она выглядела какой-то бесплотной; Саймон почти не чувствовал ее веса.
Саймон осторожно раздел Ариэль, потом снова протер все ее тело влажной холодной салфеткой и натянул свежую сорочку. Простыни постели тоже увлажнились и сбились, но тут уж он ничего не мог сделать без помощи Дорис.
Девушка появилась через полчаса, по пятам за ней следовали собаки.
— Я принесу свежие простыни, милорд, — ответила она, когда Саймон объяснил ей, в чем дело.
Дорис захватила поднос и вскоре вернулась со стопкой свежих простыней и горячими грелками.
— А грелки зачем? — спросил Саймон. — Она ведь и, так уже потеет?
— Мы должны справиться с лихорадкой, сэр, — объяснила ему Дорис с уверенным видом. — Леди Ариэль как-то мне рассказывала, что надо делать, если у человека жар. Вы не могли бы приподнять ее? — нерешительно спросила она.
Саймон поднял тело Ариэль над кроватью. Глаза молодой женщины на несколько секунд приоткрылись, но она не узнавала окружающих, и это испугало его. Он сел в кресло, держа жену на коленях, прислушиваясь к ее несвязному бормотанию, ощущая ее бестелесную хрупкость. Если таково было действие опия, то ничего удивительного, что Ариэль так не хотела принимать его.
— Вот и все, милорд. Я застелила постель свежим бельем, — объявила Дорис, поправляя подушки.
Саймон уложил свой драгоценный груз обратно в постель, а Дорис обложила тело Ариэль грелками и закрыла ее одеялами, набросив поверх них еще один плед.
— Это, похоже, все, милорд?.. Ах да, Эдгар сказал, что с чалой все в порядке, как и следовало ожидать. Он прижег ей раны и смазал их, кобыла сразу успокоилась.
— Благодарю вас, — сказал Саймон, доставая из кармана гинею и с улыбкой протягивая ее служанке. — Спокойной ночи, Дорис.
Та расширенными от удивления глазами взглянула на графа, потом присела в реверансе и пустилась бежать со всех ног, словно боясь, что монета растворится в воздухе, если она промедлит хоть секунду.
Саймон снова пошарил в кармане: доставая оттуда гинею, он нащупал еще какой-то предмет. Вынув из кармана браслет Ариэль, он поднес его поближе к свече. Чем же безделушка, так взволновала Сару? Казалось, браслет уже был ей знаком раньше.
И вообще, похоже, что эта вещица представлялась волнующе странной не только ему. Да, с браслетом, несомненно, была связана какая-то тайна.
Он положил драгоценность в верхний ящик столика Ариэль и снова вернулся к кровати. Почувствовав внезапную усталость, Саймон зевнул. Где бы ему соснуть? Спать в ее кровати, чересчур жаркой от тела Ариэль и множества грелок, ему совершенно не улыбалось. До своего ранения он преспокойно устроился бы в кресле, а то и просто на полу, завернувшись в свой плащ. Но тогда у него было другое тело: гибкое, молодое, сильное и совершенно нечувствительное к небольшим неудобствам.
В его воображении, как искушение, возникла его собственная, свежая и прохладная, постель в комнате напротив. Но он дал слово Ариэль.
Саймон запер дверь на ключ. Потом подбросил дров в камин, добавил сухих трав в сковороду и, тяжело вздохнув, снял куртку, сапоги и прилег поверх одеял рядом с тихо посапывающей Ариэль. Прикрывшись самым верхним пледом, он повернулся на бок лицом к жене, обнял ее одной рукой и погрузился в дремоту. Собаки устроились на коврике перед камином и разом удовлетворенно вздохнули.
Эдгар снова промыл раны чалой кобылы и сменил повязку, которая должна была предохранять от заражения. Кобыла тихонько заржала; манипуляции конюха причиняли ей боль, Эдгар прикрыл спину лошади толстой попоной, наполнил кормушку свежим овсом и сел рядом со стойлом. Кобыла понюхала было овес, но отвернулась.
Эдгар как раз снимал свой кожаный фартук, когда дверь в его каморку открылась и худенький паренек протянул ему дымящийся кувшин.
— Лорд Хоуксмур посылает это вам, сэр. Вроде как в благодарность.
Эдгар понюхал содержимое кувшина.
— Похоже на свежее пиво, приправленное пряностями и яблочным бренди. — Он облизнул губы. Холодными зимними ночами это был его любимый напиток. — Что ж, это весьма любезно с его стороны, парень. Спасибо.
Взяв кувшин, он повернулся к горящей жаровне и вздохнул, предвкушая наслаждение.
Паренек, тряхнув длинными волосами, исчез в ночи, захлопнув за собой дверь.
Эдгар сел на свою лежанку, протянул ноги к жаровне и сделал добрый глоток приправленного пряностями пива. Яблочное бренди тут же ударило ему в голову, теплом разливаясь по жилам. Конюх вытянулся на лежанке, подложив под голову тощую подушку, и принялся потягивать любимый напиток. Но не успел он осушить кувшин до дна, как тот выпал на пол из его внезапно ослабевших пальцев, расплескав свое содержимое на жаровню; угли зашипели и погасли. Кувшин откатился к противоположной стене, голова Эдгара бессильно упала на подушку.
Минут десять спустя дверь в каморку неслышно открылась, и в щель просунулась голова. Человек прислушался к царившей в каморке мертвой тишине, потом убрал голову и тихо прикрыл за собой дверь.
— Он готов, — прошептал человек троим другим, которые ждали его у двойных дверей конюшни. — Кобыла в пятом стойле.
Крадучись в темноте, воры проскользнули в конюшню, отсчитывая стойла; их глаза постепенно привыкали к темноте, которую слегка рассеивал лишь свет звезд, проникавший сквозь высокое полукруглое окно над дверью, которую они закрыли за собой.
В пятом стойле и вправду стояла кобыла. Руки воров скользнули по ее животу, чтобы удостовериться, что кобыла и в самом деле жеребая. Когда на голову ей скользнула уздечка, кобыла от удивления негромко заржала, но мешок с овсом заглушил ее ржание.
Затем воры вывели кобылу из конюшни и повели по лугу вниз к реке. Рядом с мостками была пришвартована небольшая баржа. Когда люди с кобылой приблизились, из тени деревьев выступил человек.
— Дайте взглянуть.
Голос его был хриплым от напряжения. Человек провел руками до животу кобылы и довольно хмыкнул.
— Та самая, все в порядке. Следите, чтобы с нее не упала попона, я не хочу, чтобы она замерзла здесь, на реке.
Сделав шаг назад, человек жестом показал, что кобылу можно грузить на баржу.
Кобыла доверчиво двинулась вперед. Ей еще не представилось случая узнать, что далеко не всем человеческим существам можно доверять. Руки, которые до этого касались ее, делали это очень осторожно; голоса, которые она до этого слышала, были мягкими и заботливыми. Да и чего ей было бояться графа Равенспира, который сам провел ее в поводу на баржу и привязал уздечку к поручням. Кобыла была слишком большой ценностью, и с ней обращались с величайшей осторожностью.