Шаг навстречу

11

Зная, что Лилли смотрит ей вслед, что таксист уже вышел из огромного особняка, сознавая, что дрожит, от потрясения и отчаяния, Бриджет бежала из стеклянного дома. Она жадно глотала воздух, и все равно ей его не хватало. Чувства ее обострились, каждый нерв ее тела дрожал. Птичьи крики, шорох листьев, любой звук, доносящийся с залива, казался невыносимо громким. Как ей удается слышать такие чудесные звуки, если в ее ушах до сих пор звучат страшные слова, которые они с Кэти Хадсон говорили друг другу.

Прижавшись к дереву, затенявшему дорожку, Бриджет приложила руку ко лбу, безуспешно пытаясь успокоиться. Она чувствовала, что содрогается от рыданий, слышала собственные всхлипывания — странный звук в этом прекрасном уголке. Закрыв глаза, Бриджет попыталась сдержать слезы отчаяния и не думать о страданиях, которые она причинила Кэти Хадсон, или о ране, которую та нанесла ее сердцу.

Бриджет подняла голову, отбросила назад тяжелые волосы и тут почувствовала, как сильные руки осторожно легли на ее плечи. Ричард повернул ее лицом к себе и обнял, словно укрыл в своих объятиях.

— Ричард, ах, Ричард! — воскликнула она, прижавшись к нему, благодаря за его за тепло и силу. Сейчас она чувствовала себя в его объятиях так, словно вернулась домой. В конце концов, он был достаточно честен и не скрывал своих истинных чувств. Она разрыдалась — без слез, и это не показалось ей странным. Они долго стояли так. Долго, пока она не осознала, что Ричард, нежно обнимавший ее и ласково целовавший ее волосы, не сказал ни одного слова любви, чтобы унять ее боль. Совладав с приступом рыданий, Бриджет высвободилась из его рук. Губы ее по-прежнему дрожали, изумрудные глаза искали в его темных зрачках хоть какой-нибудь знак любви. Он держал в ладонях ее лицо, пока она пыталась прочесть то, что было в его глазах. Там, в золотисто-карей глубине, она разглядела любовь. Но это чувство было уже не способно прорваться сквозь его собственные несчастья, которые выступили теперь на первый план. Прижав к губам кончики дрожащих пальцев, она слегка попятилась, хотя он и пытался удержать ее.

— О нет, нет, Ричард, неужели ты думаешь так же, как и твоя мать?

— Бриджет, — ласково шепнул он, беря в руку ее пальцы, — я не верю в то, в чем уверена моя мать, но могу понять, что она чувствует. Я знаю, как ей больно. Как больно всем нам, тебе тоже. Это тяжелое время для всей нашей семьи. — Голос его звучал мягко и утешительно, но утешение по большей части относилось не к Бриджет, и ей легче не стало. Она сделала шаг, чтобы он не смог коснуться ее. В его глазах мелькнула боль, но она не могла быть рядом с ним, пока все не было высказано.

— Но миссис Килберн не любила меня сильнее твоей матери! Не любила! — твердила Бриджет, изо всех сил пытаясь заставить его понять.

Ричард вздохнул и покачал головой.

— Она нежно любила тебя, но то, что она сделала, было для моей матери как пощечина. Ее чувства запутались до невозможности. Всю ее жизнь ее мать ни в чем ей не отказывала. Теперь же любимая мать своей посмертной волей отказала ей в последнем доверии. Бриджет, ты должна понять ее чувства, как и то, почему мне придется расстаться с тобой, пока мама не придет в себя. Я не стану в нашей семье следующим, кто разочарует ее, и не стану тайком от нее, как подросток, бегать на свидания с тобой. Мы оба заслуживаем большего, Бриджет. — Он шагнул к ней, словно хотел снова обнять ее.

— Мы любили друг друга, Ричард, и нам нечего стыдиться этого. — Глаза Бриджет широко раскрылись от изумления. Он так просто и откровенно покидал ее. Высвобождаясь из его объятий, она ощутила, как легко он выпускает ее. — Возможно, я только что поняла, в чем суть. «Любили» — это прошедшее время, Ричард. Ты не приходишь, чтобы заступиться за меня. Ты считаешь, что чувства твоей матери достойнее моих. Так, Ричард? Ты думаешь, что я что-то украла еще и у твоей бабушки. О нет, не деньги. Все вы думаете, что я украла у вас нечто более дорогое — ее любовь.

— Ты несешь чушь, — спокойно сказал Ричард. — Ничего такого я не думал. Честно говоря, я до смерти устал выслушивать, как каждая из вас рассказывает мне, что я обо всем этом думаю.

— Может быть, ты нуждаешься в этом, поскольку сам, кажется, не способен разобраться?

Бриджет отступила на шаг, но продолжала наблюдать за ним, и теперь он предстал перед ней в новом свете. В его совершенной защите была трещинка, которую она случайно обнаружила.

— Может, вовсе не нужно скрываться, как ты предлагаешь, Ричард? Ведь наша любовь не под запретом. Просто ты сам решил вести себя так, будто это запрещено, и все из-за того, что ты тоже зол на меня.

Бриджет подождала немного, но он не сказал ни слова в свою защиту.

— Очень удобный предлог — проблемы твоей семьи. Если бы ты был ирландским парнем, у тебя хватило бы порядочности вести себя честно со мной и своей семьей. Но у тебя нет этой порядочности. Образование и деньги сделали тебя самоуверенным, Ричард, но они еще и дают тебе возможность скрываться от ответственности, когда ты захочешь. Прячешься ли ты за своими деньгами и чувством собственной правоты — мне все равно. Я все еще люблю тебя. Я любила тебя в горе и гневе моем. Я люблю тебя, хотя ты даже не обнял меня, не сказал мне, что вместе мы сможем помочь твоей матери понять, что она не права, прогоняя меня. Я люблю тебя, несмотря на все это.

Ричард, глубоко засунув руки в карманы своих серых слаксов, смотрел на деревья в рощице вокруг родительского дома. Он щурился на солнце, проникавшее сквозь листву, и его лицо, неподвижно-задумчивое, больше не казалось привлекательным. Наконец, когда он снова посмотрел на стоявшую перед ним в ожидании Бриджет, его поразила ее бледность. Ему захотелось погладить ее, провести пальцами по ее щекам, на которых — он мог поклясться — было так много оставленных слезами дорожек. Ричард представил, как одно только прикосновение вернет прелестный румянец ее щекам… Он хотел бы быть волшебником и прогнать все ее сомнения и боль. Но он не был волшебником, да и она тоже. Они только люди, которые стоят на земле. Он был просто мужчиной, разрывавшимся между любовью к женщине и сочувствием к матери и еще каким-то необъяснимым чувством, таившимся в глубине его сердца. Ричард по-прежнему любил Бриджет, но это не была та чистая и цельная любовь, которую он хотел дарить ей.

— Бриджет, я только одно скажу тебе, — ровным голосом начал Ричард, — я люблю тебя всем сердцем и всей душой, но таких слов от тебя не потерплю. Это не твоя драгоценная Ирландия. Ты не можешь требовать от меня, чтобы я был прямым ирландским парнем для того, чтобы ты могла остаться прежней. Ты уже начала меняться. Нам надо решить, сможем ли мы продолжать наши отношения в изменившейся ситуации. Но не сваливай все на мои плечи, Бриджет. В конце концов, все сводится к тому, что твое присутствие в жизни моей семьи одновременно и делает нас богаче и отторгает друг от друга. Так обстоят дела. Ты можешь подождать, чтобы страсти улеглись и мы смогли снова встречаться, и боль не разделяла бы нас. Или можешь пойти своим путем. Но я скажу тебе только одно. Мне нечего скрывать от тебя. Я не оставлю свою мать и не дам тебе удовольствия довести меня до безумия, чтобы потом выхаживать меня, словно Флоренс Найнтингейл.

Бриджет застыла. Взгляд ее стал жестче, когда она посмотрела в его глаза, по-новому осознав происходящее. Она заговорила снова, и голос ее звучал холодно и безжизненно.

— Я вижу. Теперь я очень хорошо вижу, что я для тебя значу. Твои прекрасные слова могут заставить меня поверить в то или другое. Но в душе ты знаешь, в чем суть дела. Ты цепляешься за страдания своей матери, потому что сам не в силах в своей жизни лицом к лицу встретить горе.

Он в сомнении покачал головой.

— Ты не можешь знать, что я думаю обо всем этом.

Бриджет подняла руку.

— Было время, когда я знала, потому что ты был честен и правдив со мной и тебе нравилось, какими мы были. Теперь ты не знаешь ни себя, ни меня, а я не хочу больше ничего знать о вашей семье. Меня поражает, как такая искренняя любящая женщина, как твоя бабушка, могла жить в окружении лживых актеров! Сколько бы твоя мать ни говорила, что это из-за любви, все дело в деньгах!

— Ты несешь чушь, — запротестовал было Ричард, но Бриджет громко, хрипло рассмеялась.

— Да неужели? Будь это чушью, ты по-прежнему бы верно и горячо любил меня. Ты запомнил бы все слова завещания своей бабушки, а не только те, что касались меня. Или ты забыл, как и твоя мать? Ты забыл, что она говорила о твоей матери в своем завещании? Она назвала Кэти драгоценнейшей частью души своей. Она говорила о том, как ее дочь любима и счастлива. Разве твоя бабушка не подумала о том, как бы твоей матери получить от жизни еще больше, получить то, чего у нее еще нет?

Ричард опустил голову — в его памяти вновь ясно прозвучали те слова, с которыми не могло смириться его сердце.

— И ты, Ричард… — Она произнесла его имя, словно оно было противно ей. — У меня слов нет! Я не могу говорить так логично, как ты. Я только надеюсь, что когда-нибудь у тебя хватит храбрости честно заглянуть себе в душу.

— А у тебя, Бриджет? — спросил он, жестко глядя на нее исподлобья. — Ты когда-нибудь поймешь, что не тебе одной больно? Ты окажешь моей матери такую же помощь, как и всякому, кто страдает? Пожалуйста, дай времени залечить ее рану! Ты не можешь прочесть всего в наших сердцах. Твоя честность оборачивается жестокостью. Ты слишком веришь себе, думая, что рассматривать ситуацию можно только по-твоему.

Плечи Бриджет поникли. В его словах было много правды. Но она не могла вынести только одного страдания, только одной жестокой боли — Ричард, всегда такой справедливый, способный рассмотреть обе стороны вопроса, сейчас не мог этого сделать. Она отвернулась от него, услышав на дороге гудок такси. Пора было идти. Бриджет не стала медлить, хотя ей страшно хотелось, чтобы он остановил ее, чтобы произнес волшебные слова, которые вмиг уняли бы боль, оставив только все еще жившую в ее душе глубокую, бесконечную любовь к нему. Она повернулась на каблуках и пошла прямо к желтой машине. Каждый раз, делая шаг, она ждала, что он догонит ее, но он стоял на месте, уверенный в своей правоте. Она открыла дверь и села в машину. Заработал мотор, машина тронулась с места. Бриджет опустила голову и уткнулась лицом в ладони. Радость любви к Ричарду стала теперь только воспоминанием. Теперь в ее душе была только боль былой любви.

Когда такси по мосту Золотые Ворота въехало в город, Бриджет поняла, куда ей нужно отправиться, и это был не ее дом. Она рассмеялась, криво улыбнувшись. Дом — это слово казалось невероятно смешным с тех пор, как ей назначили срок убраться из особняка миссис Килберн. Надо было спросить Ричарда — не в этом ли их справедливость? Ей дали неделю, чтобы забрать свои вещи! Она была бы очень обязана, если бы ей сняли квартиру, куда бы она могла переехать. Кэти не заботило, сколько времени понадобится Бриджет, чтобы собраться и унести свое сердце из единственного дома, который она знала в этой стране. Не в воле Кэти Хадсон было дать ей достаточно времени для этого.

— О Боже!.. — пробормотала она, измученная несправедливостью, раздавленная тем, что Кэти и Ричард отказались от нее, огорченная тем, что день, который должен был бы стать для нее самым счастливым в жизни, обернулся долгой чередой часов страданий и сомнений в себе.

Расправив плечи и слегка фыркнув, Бриджет сказала таксисту, куда ехать. И вскоре он повез ее к человеку, который, как она знала, примет ее с распростертыми объятиями. Майкл Пэйн вернет ей смех. Он заставит ее почувствовать себя счастливейшей женщиной в мире. А разве не так? Она была счастлива во всем — кроме любви.