Шаг в неизвестность

3

Чувственные губы Дороти были еще нежнее и слаще, чем Ральф представлял себе в мечтах. Холодные и неподвижные вначале, когда он только коснулся их, они стали своеобразным вызовом его мужскому самолюбию, и, страстно их лаская, он вскоре почувствовал, как они становятся все теплее и податливее.

Крепко сжав хрупкую девушку в объятиях, Ральф заставил все в ней затрепетать, и дрожь удовольствия пробежала по ее телу. Волна вожделения напрягла каждый его мускул, инстинкт самца окончательно пробудился в нем, и его охватило бешеное желание, не контролируемое уже никакой волей.

Ощущая, как Дороти тает в его руках, исступленно отвечая на его поцелуи, он провел рукой вниз, и его ладонь скользнула под тонкую футболку. Горячая рука коснулись груди девушки. Такая маленькая, нежная, упругая! Ральф сходил с ума.

Отдаваясь своему желанию, Дороти прижала к себе его голову и стала гладить русые волосы, наслаждаясь их шелком. Неожиданно Ральф замер. Он усилием воли подавил желание, затуманившее ум, и отстранился от Дороти, поборов искушение, сильнее которого он еще не знал.

Что он наделал? Он судорожно вдохнул. Сердце бешено стучало в груди. Он старался не встречаться взглядом с Дороти, которая растерянно смотрела на него, не понимая, что произошло.

Ральф повернулся к столу, чтобы скрыть от нее возбуждение, от которого все еще продолжало пылать его тело.

— Вина? — сказал он тихо.

Боже! Чуть было не случилось непоправимое. Еще минута, и он овладел бы этой юной девушкой, легкой добычей для такого взрослого и опытного мужчины, как он. Нет. Маленькая Дороти Нильсон заслуживала лучшего обращения!

Его рука дрожала, когда он наливал в бокалы вино. Впервые в жизни он презирал себя. Это было отвратительное чувство! Долгое время без женщины привело к тому, что он превратился в животное!

Алкоголь был не лучшим помощником сейчас, когда он был так разгорячен. Но если он уйдет, как того требовал здравый смысл, она поймет, что то, что произошло сейчас между ними, было для него настоящим потрясением.

Придется вести себя, как будто этот поцелуй ничего не значил для них обоих. Он не будет извиняться и просить ее забыть о том, что случилось. Лучше притвориться, что ничего особенного не произошло, что о таком пустяке даже не стоит и говорить.

Дороти была в шоке. Она сидела неподвижно, не видя и не слыша ничего вокруг себя, сконцентрированная только на одной мысли.

Почему он поцеловал ее? Почему прервал этот поцелуй? Неужели он не понял, что она не хотела останавливаться? Это поцелуй был волшебным, божественным, опьяняющим, слившим их в единое целое. Она мечтала о нем с самой первой минуты их встречи. Неужели он этого не понял?

Его холодный голос, отрезвивший ее, сказал ей многое. Все, что он хотел, это поцеловать ее, поздравляя с днем рождения, как это обычно делается.

Во всем виновата она сама. Она буквально набросилась на него, выпрашивая у него то, что он не собирался ей давать! На секунду ей удалось завести его, и он полез под футболку, трогая ее грудь, которая до сих пор вздымалась от возбуждения. А потом, когда она уже была готова сделать все, что он хочет, он вдруг вскочил, как будто ему стало противно. Никогда она не переживала большего унижения за все свои двадцать два года!

Одинокая слеза скатилась по ее щеке и упала на лепесток камелии, которую она сжала в порыве страсти. Она вытерла щеку ладонью и попыталась расправить лепестки цветка. Может быть, она засушит его и сохранит на всю жизнь.

Ральф повернулся к ней. В руках он держал два бокала, наполненные вином. Он совершенно спокоен, подумала Дороти. Она не вынесет, если он начнет шутить или будет смотреть на нее с опаской, как будто она сумасшедшая, которая сейчас накинется на него и порвет одежду.

Но его аристократическое лицо было холодно. Только вежливая полуулыбка играла на губах, которые еще пару минут назад доводили ее до безумия. Он протянул ей бокал и небрежно развалился на противоположном углу дивана.

— Ты могла бы пригласить родных или друзей отметить свой день рождения, — заметил он, стараясь говорить как можно спокойнее, чтобы голос не выдал страстного желания обнять ее, провести рукой по ее густым волосам, изучить каждую частичку ее нежного тела, обладать ею.

Ральф пытался не думать о сексе и говорить ровным голосом.

— Ты имеешь полное право принимать гостей в любое время после работы. Надеюсь, ты знаешь это. Ни Грейс, ни я не намерены держать тебя здесь, как в темнице.

Дороти стало легче. Слава Богу, он не собирался говорить о том, что только что было между ними. Он опять превратился в доброго, снисходительного хозяина, и это было к лучшему: так он позволит ей сохранить хоть капельку гордости. Она тихонько откашлялась и решила вести себя так, как он этого хотел.

— Спасибо. Но мне некого приглашать.

Ральф удивленно поднял брови, как бы выражая этим еще и сочувствие, и Дороти, покраснев, прикусила язык. Не хватало только, чтобы он подумал, что она берет его на жалость.

Чтобы чем-то занять себя, она сделала большой глоток вина. Это было не то дешевое вино, которое они обычно покупали с мамой, не имея возможности купить что-нибудь более приличное. Оно приятно, мягко, словно бархат, обволокло горло.

— Совсем некого? — выдавил из себя Ральф. — Прости, Грейс сказала мне, что у тебя умерла мама. А твой отец жив? У тебя есть братья или сестры?

Расстроенная напоминанием о смерти матери, Дороти ответила:

— У меня нет ни братьев, ни сестер. Мы жили вдвоем с мамой. — Она отпила еще немного вина, чтобы он не увидел, как искривился ее рот, и задрожали губы, а глаза наполнились слезами.

Притворяться совершенно спокойной было разумно. Это спасало ее гордость, но, Боже мой, как это трудно, тем более, когда совсем нет практики.

Наклонившись вперед, с нетронутым бокалом вина в руках, Ральф спросил:

— А как насчет парня? — Он сам удивился резкости своего тона.

Почему он вообще задал этот вопрос? Конечно, это было не его дело, но он готов был поклясться, что у нее их уже было несколько. Ее наивные зеленые глаза и застенчивость, заставляющая ее все время краснеть, говорили о том, что она была совсем еще невинным ребенком, но, когда они целовались, она предстала перед ним в новом свете — настоящая женщина, полная огня и желания. Он легко завел ее, и, если бы захотел, она бы отдалась ему.

— У меня нет молодого человека. — Дороти опустила глаза под его пристальным взглядом, как будто осуждавшим ее.

Но он всего лишь пытался поддержать разговор, и было очевидно, что он не станет напоминать ей об их поцелуе, поэтому не было никакой необходимости сжиматься при каждом его слове.

Интересно, у нее есть поклонники? — подумал Ральф. Он не смел спросить. Да разве это было важно? Он заметил, что она опять покраснела. Длинные ресницы были опущены, губы полураскрыты… желанные…

— То есть, у тебя сейчас нет мужчины? — Слова сами слетели с губ.

Ральф почувствовал досаду. Почему он не может сменить тему? Он вел себя совсем не так, как собирался, и не мог понять, почему.

Дороти в отчаянии допила оставшееся вино. К чему этот допрос? Почему он не замолчит, дав ей возможность пожелать ему спокойной ночи, поблагодарить за вино и удалиться в свою комнату. Зачем ему интересоваться ее личной жизнью? Конечно, незачем.

В мелодрамах такие вопросы задают богатые мужчины бедным девушкам, чтобы узнать, могут ли они на что-то рассчитывать. Но это была реальная жизнь, где все совсем не так красиво и хорошо, как в кино. Богатым, красивым, образованным бизнесменам не нужны простые девушки. Видимо, не имея возможности самому провести собеседование, он теперь решил лично проверить, достойна ли она служить в таком приличном доме.

Вдруг Дороти в голову пришла ужасная мысль, от которой заломило все тело. Что, если после ее поведения у него сложилось мнение, что она зазывает к себе в постель каждого встречного, и к ее дверям выстраиваются толпы возбужденных поклонников?

В его глазах она выглядит теперь настоящей шлюхой! Дороти глубоко вдохнула, чтобы не расплакаться. Надо успокоить его на этот счет.

— У меня никогда не было молодого человека. — Щеки ее пылали.

Девочки в школе безжалостно дразнили ее из-за того, что, в отличие от них, она не гуляла с парнями и никогда ни с кем не была в интимных отношениях. Мама запрещала ей дружить с ребятами из соседних домов, считая их всех безнадежно испорченными. Но и без этих запретов Дороти вряд ли бы стала общаться с ними. Они все казались ей какими-то чужими, не такими, как она. Что касается близких отношений, то она не понаслышке знала, как из-за собственной неосторожности и наивности можно загубить свою жизнь. Примером тому была ее мать. Вспомнив опять о несправедливости, допущенной по отношению к Линде, Дороти почувствовала озлобление, которое сделало ее смелее.

— Я бросила учебу, чтобы ухаживать за матерью, — выпалила она, вскочив на ноги. — Она умирала. Рак в последней стадии. Она могла бы лечь в больницу, но не хотела. Я тоже. Я все время была с ней. У меня не было времени на то, чтобы выходить куда-то. Поэтому можете не волноваться. — Она перевела дыхание и гордо выпрямилась. — Я не собираюсь вывешивать красный фонарь на двери этого дома!

Поставив бокал на поднос, она бросила в сторону Ральфа сдержанное «спокойной ночи» и стремительно направилась к лестнице. Никогда она не чувствовала себя более решительно и агрессивно. Она шла по ступенькам, отчеканивая каждый шаг, задрав вверх подбородок. В эту минуту она ненавидела божественного Ральфа Аттенборо! Во всяком случае, так ей казалось.

Получил отставку? — кисло улыбнувшись, подумал Ральф. Именно отставку. Эта крошка с характером поставила его на место!

Это был новый опыт в его отношениях с женщинами, и, как ни странно, ему понравился тот вызов, который бросила ему Дороти Нильсон. Когда она гордо шагала по ступенькам лестницы, он неотрывно следил за ней. Никогда не было молодого человека? Мог ли он поверить этому?

Сначала он был словно околдован ее невинностью и наивностью. У него даже возникло покровительственное отношение к ней. Еще вчера он готов был поверить всему, что она скажет, но теперь, после их сладострастного поцелуя, когда она проявила себя как опытная женщина, его стали терзать сомнения. Мучительные противоречия раздирали Ральфа.

С одной стороны, он радовался, что понравившаяся ему девушка оказалась не такой недоступной, как он предполагал. Он мог легко взять ее и насытить свою похоть. Но, с другой стороны, было неприятно так обмануться. Первоначальное чувство к Дороти окрыляло его, подвигало на романтические поступки, может быть, оно перешло бы во что-нибудь более серьезное. Теперь его заменило обыкновенное вожделение.

Невинная девушка? Когда она поднималась по ступенькам, соблазнительно покачивая бедрами, он на инстинктивном уровне самца чувствовал: нет. Конечно, нет. Такая красивая и чувственная, она наверняка, созрев и превратившись из девочки в девушку, привлекала внимание многих молодых людей.

Ральф допил вино и попытался расслабиться. В конце концов, какая ему разница? Через пару недель он уже будет в Калгари, и Дороти навсегда уйдет из его жизни. Она здесь временно и вскоре исчезнет из дома Маккларти. Ничего особенного она из себя не представляет. Смазливая, правда… Не такая, как женщины, с которыми он привык общаться… Она заинтриговала его.

Поднявшись с дивана, он налил себе еще вина, снял пиджак, развязал галстук и расстегнул две первые пуговицы рубашки. Ему было непривычно жарко.

Пора подумать о том, что действительно важно, а не о Дороти Нильсон. Он приехал сюда, чтобы успеть открыть глаза своему другу на Маргарет Стоун. Если эта авантюристка переступит порог «Маккларти Эстейт» с обручальным кольцом на пальце, избавиться от нее уже будет невозможно. Он не должен допустить, чтобы все зашло так далеко.

Повернувшись к дивану, Ральф увидел, что Дороти забыла книгу, которую взяла почитать на ночь. Он тихо выругался. Опять она напоминает ему о себе. Он еще раз удивился ее странному выбору.

Не долго думая, Ральф решил, что должен отнести ей книгу наверх. Она ушла всего несколько минут назад и, наверное, еще не легла. Заодно он сможет извиниться перед ней и намекнуть, чтобы она не придавала большого значения тому, что произошло между ними.

Дороти быстро приняла душ, двигаясь, словно автомат. Ее всю трясло, когда она вошла босая в спальню, завязывая на тонкой талии пояс своего старенького шелкового халатика, обдавшего расслабляющей прохладой ее разгоряченное тело. Сброшенная одежда валялась на полу комком. Ей и Сьюзен было велено каждый вечер относить грязное белье в комнату на первом этаже, которая служила прачечной.

Дороти швырнула одежду под кровать. Никуда она не пойдет. Внизу был Ральф, и она не собиралась встречаться с ним снова. По крайней мере, сегодня вечером. А лучше, если бы ей вообще не пришлось больше его видеть.

Дрожащими руками она взяла со стеклянной полочки в ванной кулон. Она носила его с тех пор, как мама отдала ей его. Сейчас сама мысль надеть кулон показалась ей невыносимой. Сверкая в ее ладони, он жестоко напоминал ей, как близка она была к тому, чтобы совершить ту же ошибку, что и ее мать. Отдаться мужчине, который никогда не будет принадлежать ей, и погубить свою жизнь.

Схватив салфетку, она завернула в нее кулон и положила его в самый дальний угол ящика. С шумом захлопнув его, она прижалась к его деревянной поверхности, двумя руками держась за край стола. Сердце бешено колотилось.

Она ходила по краю пропасти. Ральф хотел ее, и она не стала бы его останавливать. Не смогла бы. Она знала, что это безумие, но даже сейчас все ее тело просило Ральфа, грудь желала его ласк, сладкая боль жгла бедра. Погружаясь снова и снова в свои воспоминания, Дороти заново окунулась в те ощущения, которые охватили ее, когда Ральф жадно прильнул к ней губами, которые обожгли ее, словно огонь ада, когда его руки ласкали, изучая, ее грудь. Ноги ослабели, и, казалось, кровь течет в жилах с сумасшедшей скоростью, доводя изнывающее от желания тело Дороти до накала.

Она сомкнула сухие губы и выпрямилась. Нужно взять себя в руки и перестать фантазировать. В конце концов, был только поцелуй, не больше! Который, к тому же, не значил для Ральфа абсолютно ничего. И, хотя это было очень больно, Дороти напомнила себе, как он отскочил от нее, словно ему было неприятно. Почему же обыкновенный поцелуй заставил ее потерять разум? Ведь она еще в детстве научилась держать свои эмоции под контролем, жить больше умом, чем чувствами. Потому что ей было двадцать два года, и у нее никого не было, а гормоны играли, сигнализируя ей, что пора бы найти себе мужчину?

Дороти вспомнила свои школьные годы и свой первый поцелуй в последнем классе. Брайен Джонсон был признанным героем-любовником в школе. Светловолосый, голубоглазый, с чувственным капризным ртом. Он как-то пошел за ней следом, когда она возвращалась домой из школы. Был пасмурный декабрьский вечер. На полпути он догнал ее и завел с ней разговор. Дороти была не против того, чтобы по-дружески поболтать, но, когда он схватил ее и буквально впился в ее рот губами, она пришла в ярость, хотя прекрасно осознавала, что любая девочка в школе была бы на седьмом небе от счастья. Высокий и сильный, он возвышался над маленькой Дороти, но это не помешало ей со всего размаха ударить его в пах, так что он закачался, сжавшись от боли. После этого она старательно вытерла губы ладонью, словно желая избавиться от самого вкуса вырванного у нее силой поцелуя.

На следующий день Брайен рассказал всем мальчишкам, что Дороти — фригидный синий чулок, сделав ее объектом для насмешек и пошлых шуточек в школе.

Так в чем же была разница между этими двумя поцелуями? Ведь в ней и тогда должна была заиграть молодая кровь. Но нет. Только Ральф Аттенборо в один момент завел ее так, что она не могла оторваться от его сладких губ.

Она приехала сюда узнать о своем отце, а узнала нечто совсем другое. То, что она, помня пример своей бедной матери, и не хотела знать. Чтобы не пасть жертвой страсти, Дороти еще давно приняла решение не позволять ей даже возникнуть. Но страсть оказалась сильнее воли.

Чувствуя отвращение к самой себе, она повернулась к зеркалу и, схватив расческу, стала яростно раздирать спутавшиеся волосы. Она еле сдерживала слезы, как вдруг раздался вежливый стук в дверь. Это, должно быть, Сьюзен. Вернулась после прогулки со своим молодым человеком. Наверняка, она начнет делиться новыми впечатлениями, и на этот раз Дороти готова была стать ее благодарным слушателем. Может быть, это отвлечет ее от собственных неприятностей и заставит забыть о кошмарном вечере.

Натянуто улыбаясь, она подошла к двери и широко распахнула ее. Ральф. Ее зрачки расширились от изумления. Она понимала, что не надо смотреть на него во все глаза, но ничего не могла с собой поделать. Его шелковистые светлые волосы были взъерошены. От этого он стал выглядеть еще более сексуально. Дороти почувствовала опасность.

На нем не было пиджака, и можно было видеть, как белая ткань рубашки, заправленной в элегантные узкие брюки, облегает широкие плечи, мускулистую грудь и живот. В руках Ральф держал эту несчастную книгу. Дороти покраснела. Никто не начинал разговор. Тишина казалась невыносимой.

Взгляд Ральфа скользнул к ее губам, и, на пару секунд задержавшись там, поднялся к широко распахнутым глазам. Дороти затрепетала. Она услышала его тихий, глубокий вздох, и расческа выпала из ее рук. Дороти хотела тут же поднять ее, но не в силах была сойти с места. Сердце бешено стучало, она чувствовала, что задыхается.

— Ты забыла книгу, — сказал Ральф, делая шаг вперед.

Боже! Она даже не представляла, что делает с ним. Было очевидно, что под маленьким шелковым халатиком ничего не было. Только коротенький пояс перетягивал изящную талию, запрещая жадным взглядам видеть то, что скрывала под собой нежная ткань.

Халат плотно обтягивал маленькие упругие груди, тонкая ткань соблазнительно четко обрисовывала затвердевшие соски. Ральф отвел взгляд в сторону, чтобы не потерять самообладания, но стоять так близко к ней и оставаться спокойным было невозможно.

Эта женщина влекла его, как ни одна другая. Ей достаточно было просто находиться рядом, чтобы заставить его тело изнывать от желания. Ей не нужно было пользоваться теми приемами, которыми пользовались его знакомые женщины, пытаясь разбудить в нем самца. Она просто появлялась, и он сходил с ума.

Надо было оставить книгу внизу, завтра бы она сама забрала ее. Ральф досадовал на свое легкомыслие. Пора убираться отсюда. Он сжал зубы и молча протянул ей книгу.

Она шагнула навстречу, чтобы взять ее, и он услышал легкий, возбуждающий шорох ткани, скользнувшей по коже. Их пальцы соприкоснулись. Ральфа словно ударило электрическим зарядом, и он выронил книгу.

Мгновенье они стояли, не шевелясь, затем оба одновременно нагнулись, оба протянули руки к упавшей книге, судорожно дыша. Волосы упали на лицо Дороти, рассыпавшись по плечам. На секунду он ощутил их нежный шелк на своей щеке. Сидя на корточках, она не заметила, как края халата разошлись в стороны, бесстыдно обнажив ее стройные бедра. Ральф с ужасом подумал, что теряет над собой контроль. Как завороженный, он смотрел на ее гладкие ноги. Руки сами обхватили тонкую талию.

Властным движением Ральф поднял ее, сильно прижав к себе. Он с наслаждением вдыхал аромат ее душистого мыла. Жар хрупкого тела жег его грудь даже через плотную рубашку. Он склонился над ней и поцеловал.

Дороти казалось, что ее сжигают заживо. Ноги не держали ее, и, если бы Ральф отпустил ее, она бы просто упала. Она таяла в его объятиях, видя, как он возбуждается все сильнее и сильнее. Их губы слились в долгом поцелуе. Ей было уже все равно, что будет потом. Даже если это сделает ее несчастной на всю жизнь, она не откажется сейчас разделить с Ральфом наслаждение. Пусть сожаление проснется только с холодными лучами рассвета.