Глава 7

Месяцы, прошедшие после смерти короля, принцесса Мария провела в своих поместьях в Уонстеде и Норфолке.

Так посоветовали ей друзья, ибо ее имя очень часто упоминалось во время следствия над Сюрреем. Одно из обвинений, выдвинутых против него, заключалось в том, что он намеревался жениться на принцессе, а по мнению некоторых людей, это вполне могло означать, что они с Марией состояли в заговоре.

Мария когда-то чуть не погибла по воле своего отца — ей чудом удалось тогда спастись, — и у нее не было никакого желания снова оказаться в подобной ситуации. Она — католичка и останется верной Риму до самой своей смерти; нынешний же король и большинство членов его Совета принадлежат к реформатской партии, поэтому те, кто хотел ей добра, решили, что принцессе Марии лучше покинуть двор.

Она знала, что за ней следит множество глаз и что в случае смерти своего брата королевой станет она. Она будет рада этому, но не из тщеславия, а потому, что дело Рима наконец-то восторжествует. Поэтому Мария проводила долгие часы в молитвах и следила за своим здоровьем, чтобы, когда придет ее время, оно не подвело.

В июне она неожиданно получила письмо от Томаса Сеймура. Его женитьбу на вдове отца Мария считала верхом неприличия, свидетельством дурного вкуса этого человека. Она свято верила в незыблемость традиций и считала, что никто не имеет права их нарушать. В свое время она очень любила Катарину Парр, но, обнаружив, что ее подруга увлеклась новой верой, почувствовала разочарование в ней. После поспешного замужества Катарины Мария потеряла к ней всякое уважение, ибо не могла понять, как женщина благородного происхождения позволила убедить себя пойти на такое.

Поэтому, получив письмо от Томаса Сеймура, Мария отнеслась к нему с подозрением и неприязнью.

Он спрашивал ее согласия и благословения на брак с Катариной Парр.

«Поздновато спохватился! — подумала Мария. — Ибо мне прекрасно известно, что они уже обвенчались, и что это произошло еще в мае, если не раньше».

Она села к столу и написала адмиралу короткое письмецо. Она поблагодарила его за то, что он спрашивал ее разрешения на брак, «но, — писала она дальше, — я не думаю, что королева так быстро забыла короля, что готова уже вступить в новый брак. Что касается меня, то я — девица и ничего не понимаю в любовных делах. Вы должны простить мне мою невинность и проявить к ней уважение».

Написав эти слова, она улыбнулась — он хитер, но и она умеет быть хитрой. Неужели он думает, что она не получает вестей из Лондона и не знает, что они с королевой уже поженились?

Тут ее мысли перескочили на младшую сестру. В каком ужасном положении оказалось это дитя — жить под одной крышей с мужчиной и женщиной, которые не имеют никакого представления о приличиях!

Это надо исправить.

И Мария написала Елизавете письмо, предложив ей переехать к ней, ибо была уверена, что сестра невыразимо страдает оттого, что вынуждена жить в одном доме с дамой, которая еще совсем недавно была женой ее отца, а теперь вышла замуж за другого.

— Проследи, чтобы леди Елизавета получила это письмо как можно скорее, — велела она посланцу. — Я думаю, она ждет его. А мы пока все приготовим, чтобы она могла поселиться в Уонстеде.

Но Елизавета, прочитав письмо сестры, очень встревожилась. Она не хотела обидеть Марию, отклонив ее приглашение, но и принимать его не собиралась. Запереть себя в доме этой ханжи Марии, проводящей свои дни в чтении религиозных книг, молитвах и вышивании, когда здесь, в Челси, или в доме Сеймура, или в замке Садли столько развлечений! Да ни за что!

Елизавета не собиралась ни при каких условиях принимать приглашение сестры, но свой отказ надо было обставить так, чтобы не обидеть Марию. Ведь та, будучи наследницей престола, имела все шансы стать королевой, и если Елизавета нанесет ей обиду, то положение ее сильно осложнится.

«Надо принять ее приглашение, — подумала принцесса. — Я не должна рисковать ее добрым отношением ко мне. Но как я смогу уехать, если здесь я каждый день вижу Томаса?»

И любовь одержала верх над трезвым расчетом. Елизавета сказала себе — так, наверное, поступил бы и ее отец, — что, заявив Томасу Сеймуру о своем желании покинуть его дом, она обидит его. Ведь в один прекрасный день он может стать лордом-протектором Англии. Случись что-нибудь со старшим дядей короля — кто же займет его место, как не обожаемый младший дядюшка!

«Нет, — сказала Елизавета своей совести. — Я не могу обидеть адмирала».

И она, тщательно подбирая выражения, написала сестре письмо, в котором сообщила ей, что должна, набравшись терпения, вытерпеть то, что нельзя изменить. Она относится к этому браку точно так же, как и ее высокочтимая и горячо любимая сестра, однако чувствует, что, продемонстрировав свое негативное отношение к нему — чем могут посчитать ее внезапный отъезд из этого дома, — она только ухудшит положение. Они не должны забывать — ее любимая сестра и она, — что они теперь совершенно беззащитны, да и раньше-то у них было не так уж много защитников, поэтому они не должны забывать, что, совершив подобный поступок, они наживут себе врагов среди очень влиятельных людей. Нет, единственное, что им остается, — это спрятать поглубже свою боль, которую причинило им оскорбление, нанесенное памяти их царственного отца; и, хотя она искренне сожалеет о невозможности присоединиться к своей сестре и разделить с ней радость проживания под одной крышей, она думает, что ей лучше остаться здесь, в доме королевы, которую король-отец назначил ей в опекунши.

Запечатывая это письмо, Елизавета улыбалась. Жизнь казалась ей прекрасной. Она научилась уже понимать себя. Хорошо, что Сеймур женился, ведь, будучи холостяком, он мог в конце концов уговорить ее выйти за него замуж, и тогда прощай ее мечта стать королевой. Женившись, он больше не сможет дразнить ее перспективой их брака, который стал бы крушением всех ее надежд.

Принцесса могла теперь спокойно отдаться своему любимому развлечению — флирту, этой опасной прелюдии, которая никогда не завершится тем, чего так страстно желал Сеймур и что, по мнению Елизаветы, было ей совершенно безразлично. Она хотела бродить по садам Эроса, ни в чем не ограничивая своей свободы, а единственный способ, который помог бы ей достичь этого, — никогда не допускать завершения своего путешествия.


* * *

Томас и Катарина были счастливы в замке Садли — древнем величественном здании, которое досталось Сеймуру вместе с титулом.

Парки, окружавшие замок, были прелестны, и летом новобрачные гуляли в них целыми часами.

Это был их медовый месяц, поэтому принцесса Елизавета не сопровождала их.

Сеймур был рад, что они гуляли одни, — он мог посвятить все свое время одной Катарине.

Они любовались замком, парком и прекрасными пейзажами Глостершира.

— Могла ли ты мечтать о таком счастье? — спрашивал жену Сеймур.

— Мечтать-то я могла, — отвечала она, — Но не верила, что эти мечты когда-нибудь осуществятся. Томас, я всегда боялась, что когда-нибудь тебе надоест ждать... и ты на ком-нибудь женишься.

— Я мог бы ждать тебя хоть десять лет, хоть всю жизнь.

И он сам верил в то, что говорил. Он верил, что любовь, которую он испытывал в эту минуту, была самой большой любовью в его жизни. О Елизавете он забыл. Он любил всегда только Катарину, он ждал ее долгие годы, он был верен ей и никогда не думал о браке с другой женщиной, земли и богатства для него — ничто. Так думал Томас Сеймур в эти летние дни, проведенные в замке Садли.

Лежа на траве подальше от своих слуг и придворных, они строили планы на будущее — совсем как парочка сельских любовников, простых людей, до которых никому не было дела.

Томас раскрывал перед Катариной свои планы.

— Мы заберем драгоценности у моего брата и его жены. Мы не позволим, чтобы с нами так обращались.

— Мне хотелось бы навсегда остаться здесь и не возвращаться ко двору.

— Я тоже был бы рад осесть здесь. — Однако, произнося эти слова, Томас вовсе не собирался отказываться от своей мечты занять когда-нибудь место своего брата. — Мой брат находится под каблуком у своей жены, — продолжал он. — Это она заставила его забрать у нас драгоценности.

— Я уже говорила тебе, что сейчас, без этих украшений, я гораздо счастливее, чем в ту пору, когда они были моими.

— Ты самое дорогое для меня существо, Кейт, и я очень люблю тебя. Ты права — зачем нам все эти драгоценности... титулы... все эти честолюбивые замыслы? Зачем нам все это?

Он поцеловал ее, и они снова улеглись на траву, радуясь возможности побыть вместе.

Но Томас не мог не говорить о своих планах.

— Король скоро начнет подумывать о женитьбе, — сказал он. — А я не вижу для него лучшей невесты, чем леди Джейн Грей.

— И я тоже. Я всегда хотела, чтобы они соединились. Она очень мила — хорошо образованна, добра и к тому же из хорошей семьи. Она будет носить корону с большим изяществом.

— И к тому же она любит нас... так же как и король. Но мой брат со своей женой хотят женить его па своей дочери.

— На маленькой Джейн Сеймур! Нет, Томас, она ему не подходит. Пусть лучше будет Джейн Грей!

— И я так думаю!

— Но имеем ли мы право вмешиваться в это дело?

— Дорогая моя, нам надо подумать о нашем месте при дворе. Чем больше власти приберет к рукам мой брат, тем наглее он будет вести себя с нами. Если дать ему волю, то вскорости отберет у нас не только королевские украшения, но и наши дома и земли.

— Мне сейчас совсем не хочется думать о нашем месте при дворе. Я так счастлива здесь... что хотела бы остаться здесь навеки... и вообще позабыть о существовании двора.

Томас улыбнулся, нежно вздохнув вместе с ней, но он был не такой человек, чтобы отказаться от своих амбиций только потому, что обрел счастье в браке.

— Знаешь, когда заходит речь о короле и леди Джейн, мне хочется поскорее завести своих детей, — сказала Катарина.

— И мне тоже, моя любимая.

— Но я боюсь, Томас. У меня ведь никогда не было детей. А я так хочу родить тебе ребенка!

Томас склонился над ней и поцеловал.

— Кейт, я тоже хочу детей — сыновей и дочерей. Но не надо думать о них, если это тебя расстраивает.

Катарина сказала:

— Раньше, когда я слышала звон колоколов, мне казалось, что они вызванивают: «Сыновей, сыновей!» — словно напоминая мне, что если я не рожу королю наследника, то они зазвонят на моих похоронах. И я молила Бога даровать мне сына. О, Томас, я так боялась, что если у меня не будет сына, то меня казнят, как Анну Болейн.

— Я знаю об этом, — успокоил он ее. — Но все позади, все прошло. Поэтому, хотя я тоже мечтаю о сыне, я не хочу, чтобы ты думала об этом. У меня есть ты, а у тебя — я, Кейт. Если родится ребенок, мы будем ему рады, а если — пет, будем жить друг для друга.

Она взяла его руку и поцеловала, и, когда они шли домой, церковные колокола встретили их веселым перезвоном.


* * *

Это случилось в сентябре, через несколько дней после того, как принцессе Елизавете исполнилось четырнадцать. Лорд и леди Садли переехали в Нэнворт, и принцесса последовала за ними. После отъезда из замка Садли Елизавета все чаще стала замечать на себе внимательный взгляд адмирала.

Она считала себя уже совсем взрослой. Ей уже четырнадцать, а многие принцессы в этом возрасте обзаводились мужьями.

Елизавете казалось, что адмирал тоже считает ее взрослой. В последнее время он что-то очень осмелел. Ситуация складывалась опасная — она жила в доме супружеской пары и была влюблена, правда, не очень сильно, в мужа, и он... кто знает, как сильно он ее любит?

Елизавету очень огорчало, что третьей в этом треугольнике была ее дорогая мачеха, и еще ей хотелось, чтобы Катарина не была так слепо влюблена в своего мужа. «Хотя, — думала принцесса, — не я, так другая ловила бы эти жадные взгляды». И если бы этот распутник бросал такие взгляды на ту, которая не знала бы, как правильно на них реагировать, то дело дошло бы до беды!

Надев черное бархатное платье, Елизавета сказала Кэт Эшли, что отправляется в сад погулять с мачехой и адмиралом.

Но Кэт Эшли заявила, что это платье ей совсем не идет.

— Моя дорогая леди, оно вас старит. В вашем возрасте — носить черное!

— Я уже взрослая, Кэт. Неужели ты не понимаешь, что мне уже четырнадцать лет?

— Да, вам четырнадцать, моя милая, но ведь вы еще совсем девочка.

— Разве черный цвет не подходит к моим волосам?

— Подходит, — признала Кэт.

— Мне уже давно пора одеваться как взрослой.

Кэт обняла и поцеловала ее.

— О, миледи, если бы вы знали, как мне не хочется, чтобы вы становились взрослой!

— Но почему?

— Потому что я боюсь. Боюсь вашего взросления.

— Но почему, дорогая моя Кэт?

— Я боюсь за вас. Сейчас говорят: «Да она еще совсем ребенок...» — и думают о вас как о ребенке... не играющем никакой роли в политике.

— Но ведь это не так, госпожа Эшли! И я совсем не хочу, чтобы люди думали, что я не играю никакой роли.

— Но так безопаснее... до тех пор, пока...

— Пока?

— Ну, вы знаете, о чем я говорю.

— Тогда встань на колени и поцелуй мне руку. С этими словами Елизавета сияла с руки браслет и положила его себе на голову.

— Что вы делаете, миледи! — в ужасе вскричала Кэт.

— Но мы же здесь одни, так чего же нам бояться? Только смотри, Кэт, не вздумай болтать об этом!

— Не буду, миледи.

Елизавета взяла Кэт за ухо и больно сжала его.

— Ты слишком много болтаешь с господином Парри.

— О, мое ухо! Мне больно. Отпустите же, вцепились, как дикая кошка. Отпустите мое ухо... ваше... ваше величество!

Елизавета расхохоталась, и браслет упал на пол.

— Плохой знак! — побледнев, сказала принцесса.

— Чепуха! — воскликнула Кэт, ползая по полу в поисках браслета. — Вот он, дайте-ка я надену его вам на руку... где ему и надлежит быть. Храни вас Бог, любовь моя. Храни вас Бог!

— Кэт, глупая, почему ты плачешь?

— Потому что люблю вас, моя дорогая госпожа, люблю так сильно, что мне и самой иногда становится страшно!

— Я знаю, чего ты боишься. Ты опасаешься, что меня постигнет участь той, о которой мы никогда не говорим, да, Кэт? Так давай же поговорим о ней сейчас... чтобы потом... уже больше никогда не затрагивать эту тему. Скажи, я похожа на нее?

— Нет.

— Она ведь была красавицей, правда?

— Ее очарование складывалось не из одной только красоты.

— Но ведь и это не спасло ее. Ни ее очарование, ни красота... не смогли спасти ее от гибели.

— Она была необузданной и полной огня, — сказала Кэт, — и многие мужчины любили ее. Среди них был и король. Говорят, что он никого не любил так сильно. Но и это тоже не спасло ее.

— Он сделал ее королевой... вознес на недосягаемую высоту и тут же низринул в пропасть. Но я стану королевой по праву, ибо я — дочь короля. Запомни это.

— Я никогда об этом не забываю, миледи.

— И если мне хочется носить черное бархатное платье, я буду его носить.

— Носите, если хотите, но только не думайте, что мне это нравится.

— Ну почему тебе не нравится? — жалобно спросила Елизавета.

— Потому что вы в нем выглядите старше своих лет.

— А кого это волнует?

Кэт Эшли погрозила принцессе пальцем:

— Будьте осторожны, миледи. Вы прекрасно знаете, о чем я говорю. Когда я вижу, какие он кидает на вас взгляды, меня охватывает дрожь.

— О, Кэт... и меня тоже! Но не бойся, я не столь очаровательна, как она... и, хотя в живости мне не откажешь, до нее мне далеко. Меня тоже будут любить многие мужчины, но никому никогда не удастся меня обмануть!

С этими словами она спокойно вышла из комнаты и отправилась в сад.

Здесь она нашла свою мачеху и адмирала, которые гуляли по аллейкам.

При ее приближении адмирал отвесил ей насмешливый поклон. Катарина улыбнулась, не подав и виду, что ее приход нарушил их уединение.

«Неужели королева не замечает тех взглядов, которые он бросает на меня?» — удивилась Елизавета. Она надменно взглянула на Томаса, желая показать ему, что не одобряет его поведения с ней... в присутствии его жены.

— Помилуй Бог, — насмешливо воскликнул адмирал, — неужели это леди Елизавета собственной персоной?! Как ты ее находишь, Кейт?

— Она очаровательна, — ответила Катарина.

— Я с тобой не согласен, — произнес Томас. — Мне не нравится ее платье.

Елизавета произнесла дерзким тоном:

— Неужели? А я и не знала, что в обязанности отчима входит выбор платьев для падчерицы.

Томас вскинул брови:

— Обязанности отца в отношении приемной дочери весьма многообразны, в особенности если это принцесса, которой неизвестно почему взбрело в голову облечь свои прелести в черное платье. — Меня совершенно не трогает, что вам пришлось не по нраву мое платье, — сказала Елизавета, отворачиваясь от него. — Главное, чтобы оно понравилось моей матери.

Но, увидев, что она отвернулась, Томас схватил ее за плечи и грубо развернул к себе.

— Что вы себе позволяете? — вскричала Елизавета, вспыхнув от гнева. — Как вы смеете со мной так обращаться?

Но тут раздался веселый смех Катарины.

— Это он так играет, моя дорогая. Томас, ты не должен позволять себе такие игры с принцессой, ведь она уже большая.

— Нет, любовь моя, надо отучить ее от привычки дерзить старшим. Знаешь, почему она надела это черное платье, Кейт? Мне кажется, она носит траур. А разве она оплакивает кого-то? Ты что-нибудь знаешь об этом, Кейт?

— Да нет, она надела черное платье, потому что этот цвет ей идет, вот и все. И он ей действительно к лицу. Признайся, что ты и сам это видишь.

— Не хочу ничего признавать. Говорю тебе, она оплакивает какую-то потерю. Наверное, тайного возлюбленного. Смотри, она покраснела!

— А вот и нет! А вот и нет! — вскричала Елизавета.

— Отпусти ее, мой дорогой, — сказала Катарина. — Разве ты не видишь, что она сердится?

— Тогда надо отучить ее от привычки сердиться на своего отчима, который ее очень любит. У этой негодной девчонки завелись от нас секреты! Что же это за возлюбленный, по которому вы носите траур? Признавайтесь, принцесса, вы не должны от нас ничего скрывать!

Елизавета попыталась выскользнуть из его объятий, но от резкого движения платье ее разорвалось, обнажив плечи. Она поняла, что Томас специально порвал его...

— У нее удивительно белая кожа! — воскликнул Томас. — Ты не находишь? Грех скрывать такую красоту под этим уродливым черным одеянием.

— Вы порвали мне платье, — закричала Елизавета, — и за это купите мне новое!

— Смотрите, какие мы жадные! — Томас поймал ее за юбку в ту самую минуту, когда она собиралась бежать.

Катарина рассмеялась:

— Ну, Томас, это же просто мальчишество. Я и не знала, что ты до сих пор играешь в такие игры! Ты кто — мужчина или мальчик?

— Не мешайте ему, — сказала Елизавета. — Пусть потешится. Но раз ему не понравилось мое платье, и он его разорвал, то пусть покупает новое.

— Как нехорошо! — кричал Томас, задирая ей юбку, — Ах, как это дурно!

Каждый из них тянул юбку в свою сторону, и швы, наконец, не выдержали и разошлись.

— Вы что, собираетесь разорвать мне все платье? — спросила Елизавета. — Прямо здесь, в саду?

— Разумеется, — ответил Томас.

Глаза Елизаветы сияли, а губы смеялись. Она не могла остановиться — игра возбуждала ее. Катарина стояла рядом, так что бояться было нечего, и все-таки это была очень опасная игра. Но такой способ ухаживания нравился принцессе больше всего на свете!

Катарина сразу же заметила, что Елизавета наслаждается игрой. «Она что, совсем ничего не видит? — удивлялась Елизавета. — Неужели она совсем не знает человека, за которого вышла замуж?»

Томас повернулся к Катарине. — Кейт, — сказал он, — помоги мне... помоги укротить эту дикую кошку. Мы покажем ей, как ходить по нашему саду в черном.

— Томас... Томас, угомонись, — смеялась Катарина.

— На чьей вы стороне? — спросила ее Елизавета. — На моей или на его?

— На моей, конечно! — закричал Томас. — Держи ее, Кейт. Держи, говорю. Хватай за руки и не дай ей вырваться. Я сейчас покажу, что мы с ней сделаем.

Катарина послушно подбежала и схватила Елизавету.

— Нет! — закричала принцесса.

— Не нет, а да, — заявил адмирал.

Он вытащил из-за пояса украшенный драгоценными камнями кинжал и, глядя на нее глазами, горящими от желания, распорол ей юбку, после этого он зажал в руке ворот ее лифа и разрезал его спереди. Принцесса, смеясь, стояла перед ним в одних шелковых нижних юбках, пылая от возбуждения, — она любила Томаса и мысль о том, какие чувства она пробуждает в нем, возбуждала ее еще сильнее.

— Томас! — вскричала королева. — Что ты наделал!

Он положил руку на голое плечо Елизаветы:

— Надеюсь, это послужит ей хорошим уроком!

— Ей нельзя оставаться здесь в таком виде. Это неприлично!

— Да, — согласился он. — Ужасно неприлично. Только пусть больше не появляется здесь в черном платье, воображая себя взрослой. И пусть не краснеет, когда мы спрашиваем ее о тайном возлюбленном.

— Елизавета, беги скорее домой, — засмеялась королева. — Надеюсь, никто тебя не увидит.

Наконец-то Елизавета почувствовала себя свободной. Она побежала во дворец, а вслед ей донесся веселый смех Томаса и Катарины.

Адмирал обнял жену за плечи.

— Дорогой мой! — сказала Катарина. — Если бы ты знал, как я хочу ребенка! И если судьба пошлет нам детей, представляю себе, как они будут тебя любить. И где это ты, такой храбрый вояка, бесстрашный мореплаватель и мудрый государственный муж, научился обходиться с детьми?

— А разве принцесса ребенок?

— Конечно. Разве ты не видел, какое удовольствие доставила ей эта игра?

— Видел, видел, — серьезным тоном произнес адмирал, и вся страсть, которую пробудила в нем Елизавета, обратилась в нежность к Катарине.


* * *

Кэт Эшли попросила, чтобы адмирал принял ее для разговора наедине.

— Милорд, — сказала она, когда они остались одни. — Надеюсь, вы простите мне мою дерзость, если это можно назвать дерзостью.

— Сначала я хотел бы узнать, в чем дело, — заявил адмирал.

— Леди Елизавета вернулась сегодня из сада в разорванном платье, с синяками на коже.

— А вы, госпожа Эшли, конечно же наблюдали за нашей игрой из окна?

— Так вы знаете об этом?

— Да уж знаю, госпожа Эшли, — с кривой усмешкой сказал он.

— В мои обязанности входит присматривать за молодой леди.

— Да, вы правы. — Прошу простить меня, милорд, но если кто-нибудь, кроме меня, видел, что произошло сегодня в саду...

— И что из этого, госпожа Эшли?

— Он... он мог подумать, что принцессе не подобает вести себя подобным образом... а джентльмену вроде вас...

— Ба, госпожа Эшли, все это пустяки. Это было игра, и только.

— Я-то это знаю, но другие думают иначе.

— Успокойтесь, госпожа Эшли, в этой игре никто не пострадал.

— Надеюсь, милорд.

— В случае нужды принцесса вполне способна постоять за себя. И не забудьте, что сама королева принимала участие в этой игре.

— Я знаю, милорд. И все-таки... разрезать на юной девушке платье!

— Не волнуйтесь. Она потребовала, чтобы я купил ей новое. Вы видите, что принцесса вполне способна защитить свои интересы.

«Странная вещь, — думала Кэт Эшли, выйдя из покоев Томаса. — Он заставляет тебя поверить во все, что говорит. Эдакий заботливый папаша, который хочет только одного — чтобы все в его доме были счастливы!.. Но что же делать?» — ломала голову Кэт.

Впрочем, может быть, он и прав, и не надо волноваться — ведь королева, его жена, своими собственными глазами видела их игру.

Маркиз Дорсет явился в дом Сеймуров по приглашению лорда-верховного адмирала.

Дорсет был отцом леди Джейн Грей. Он сразу же догадался, что его пригласили обсудить будущее его дочери, ибо был предупрежден сэром Джоном Харрингтоном, другом и слугой адмирала.

Дорсета приняли очень сердечно, и Томас еще до начала разговора отпустил своих слуг.

— Милорд Дорсет, — сказал он. — Догадываетесь ли вы, зачем я пригласил вас сюда?

— Я понимаю, что речь пойдет о моей старшей дочери.

— Леди Джейн Грей — очаровательная девочка, хорошо воспитанная, красивая и принадлежит к благородному роду. Вы согласны с этим, и я не сомневаюсь, что мы достигнем с вами согласия и по другим вопросам.

Дорсет был доволен. Принадлежа к очень знатному роду, он, в отличие от глупца Сюррея, вовсе не собирался отказываться от возможности породниться с одним из братьев Сеймур. Поговаривали, что Томас только и ждет своего часа. Он — любимец короля, а король вскоре станет совершеннолетним. Томас сумел достичь очень многого — женился на вдове короля, воспитывает в своем доме принцессу Елизавету. Томас Сеймур, лорд Садли, уже сейчас обладает огромной властью, а в будущем станет еще сильнее.

Дорсет был польщен.

— По каким же, милорд Садли? — спросил он.

— Развитие событий в нашей стране требует пристального наблюдения, и заниматься этим должны такие люди, как мы с вами. Король наш — совсем еще ребенок, а в Совете уже начались раздоры.

Дорсет почувствовал волнение.

— Я хотел сказать вам, — продолжал Томас, — что я — ваш друг. И в знак своей дружбы я хотел бы предложить вам передать вашу дочь под мою опеку. — Почему?

— Вы ведь знаете, как сильно ее любит королева. Мы часто обсуждаем с ней будущее Джейн, и мы хотели бы, чтобы она жила с нами. Мы воспитаем ее по-королевски и подберем ей подходящую партию.

Глаза Дорсета засияли от радости.

— А вы уже подобрали ей жениха, милорд?

— Да, сэр.

— И кто же станет мужем моей дочери?

— Неужели вы сами не догадываетесь? Эти двое уже давно любят друг друга, и я не сомневаюсь, что они и сами мечтают пожениться.

— Вы говорите о... короле?

— Разумеется, милорд.

Дорсет улыбнулся.

— Она его достойна, — продолжал Томас. — Нет девушки более подходящей для короля, чем она.

— А я слышал, что лорд-протектор хочет женить короля на своей дочери.

— Да, он честолюбив... да еще жена его подталкивает. Милорд Дорсет, вам может показаться странным, что я выступаю против воли своего брата. Но для меня главное — благо государства. Король говорил мне, — а вы знаете, что он мой друг, а я его любимый дядя, — так вот, он сказал мне, что не хочет жениться на Джейн Сеймур, поскольку любит Джейн Грей.

— И вы сможете устроить этот брак?

— Если я стану опекуном леди Джейн Грей, если королева будет следить за ее учебой... то я не сомневаюсь, что однажды вы увидите свою дочь с короной на голове.

— Милорд Садли, я не могу отказаться от предложения, которое не сулит моей дочери ничего, кроме счастья.

Сделка была заключена, и в своих мечтах Дорсет вознесся высоко. Томас Сеймур, лорд Садли, объявил его своим другом, и Дорсет был доволен собой. Томас тоже был доволен — теперь ему без особого труда удастся устроить брак короля и леди Джейн Грей. Он не допустит, чтобы его брат подчинил себе короля, женив его на своей дочери.

Нет! Пусть король остается любимчиком своего дорогого дядюшки Томаса, пусть он, как и прежде, обожает свою мачеху, а невестой короля пусть будет девочка, поступками которой станут руководить лорд и леди Садли, и тот, кто любит их, поможет им сохранить свою власть.

И леди Джейн Грей переселилась в дом адмирала и вдовствующей королевы.


* * *

Этот год для Катарины пролетел незаметно. Ей казалось, что вместе с ее счастьем дни обрели крылья.

Прошли лето и осень, и настала зима.

Катарина время от времени посещала двор и несколько часов проводила в обществе короля. Он изменился со дня своей коронации — стал тверже, и теперь в нем все явственнее проступал Тюдор; временами Эдуард напоминал ей своего отца.

Мальчик, чья мать умерла, когда он родился, и который знал только мачех, да и то большинство из них очень краткое время, жаждал материнской любви, и Катарина знала, что всегда будет его любимой матерью.

Он обожал дядю Томаса, прислушивался к мнению Елизаветы и любил маленькую Джейн Грей, по мачеху свою просто боготворил. Когда они были в разлуке, он писал ей письма, полные любви, и если ему случалось написать латинские стихи, которые и самому нравились, то мнение своей мачехи об этих стихах он ценил больше, чем мнения других.

Катарина знала, что самым злейшим ее врагом была герцогиня Сомерсет, но слишком поглощена была своим счастьем, чтобы думать о врагах.

И когда миновало Рождество, и Катарина убедилась, что то, на что она уже не осмеливалась надеяться, свершилось, она почувствовала себя счастливейшей из женщин.

Томас был в восторге.

— Это будет мальчик, — заявил он.

Лицо Катарины омрачилось — эти слова пробудили в ней ужасные воспоминания.

Томас тут же понял это и принялся ее успокаивать.

— Но если у нас родится девочка, — заверил он жену, — то она будет ничуть не хуже любого мальчика.

— Томас, ты самый лучший человек на свете! Он разразился громким, раскатистым смехом:

— Клянусь бесценной душой Господа нашего, когда ты говоришь так, я верю в это, ибо ты — мудрая женщина и хорошо разбираешься в людях.

Катарина схватила его за руку и пылко поцеловала.

— Никогда не устану благодарить тебя за то, что ты для меня сделал. Ты вытащил меня из темной пропасти, где я погибала от отчаяния и ужаса, и для меня снова засияло солнце.

— Не будем вспоминать об этом ужасном времени. С прошлым покончено, Кейт. Давай лучше думать о будущем.

Катарина сказала:

— Я хочу, чтобы самой первой узнала Елизавета. Она заслужила это — ведь нам она все равно что дочь.

Сеймур промолчал, он подошел к окну и стал смотреть в сад.

Катарина подошла к нему и взяла его под руку.

— О чем ты думаешь?

Он молчал еще какое-то время, потом повернулся к ней и обнял.

— Я люблю тебя, Кейт. Люблю... одну тебя, — проговорил он.


* * *

Герцогиня Сомерсет примерно в то же самое время почувствовала себя в тягости. Она очень обрадовалась.

— Я должна родить на несколько недель раньше жены твоего брата, — сказала она мужу. — Странно, не правда ли, что нам выпало рожать почти одновременно. Не хотела бы я быть на ее месте. Первый ребенок... в ее возрасте.

— Да, рожать первенца в таком возрасте — весьма опасно, — согласился с ней протектор.

— Может быть, твой братец тоже на это рассчитывал, — с кривой усмешкой произнесла герцогиня.

Сомерсет вопросительно посмотрел на жену. Она всегда очень резко отзывалась о Томасе, но во время беременности стала еще язвительнее — ей доставляло удовольствие возводить на Томаса и его жену самые немыслимые обвинения.

— Почему ты так говоришь? — спросил он.

— Если она умрет во время родов, он получит свободу и подстрелит дичь покрупнее. — Ты хочешь сказать... он женится на принцессе Елизавете? Но Совет никогда не позволит ему этого.

— А разве он спрашивал согласия Совета на свой брак с королевой?

— Королева для Совета — не столь уж важная птица.

— Это было так мерзко! Если бы она понесла чуть раньше, люди могли бы подумать, что это от короля.

— Но она не забеременела, Анна, и теперь никому и в голову не придет сомневаться, что отец ребенка — Томас.

— Он хочет уничтожить тебя, Эдвард. Ты же видел, как он купил Дорсета. Он сделал все, чтобы расстроить брак нашей Джейн и короля.

— Да, в этом он преуспел — король неожиданно заупрямился. Он взрослеет и заявил мне, что не хочет жениться на нашей дочери.

— Поэтому Томас решил выдать за него девчонку Дорсета, а пока она подрастает, они с королевой будут внушать ей, чтобы она всегда слушалась только их! Очень умно! Они добьются своего — юный король и королева будут плясать под их дудку. Эдуард будет во всем слушаться своего любимого дядюшку Томаса... и Джейн Грей тоже. И тогда самыми могущественными людьми в Англии станут лорд-верховный адмирал со своей вдовствующей королевой!

— Я уверен, что он сделал это специально, чтобы досадить нам.

— Разумеется!

— Как грустно, что нас с братом разделила вражда!

— Но ведь ты — старший брат, Эдвард, и он должен был бы подчиниться тебе. Но успех у женщин и детей вскружил ему голову, и он решил, что должен занять твое место. Как будто для страны важнее не твой государственный ум, а его приятные манеры!

— Дорогая моя Анна, успокойся. Тебе вредно так сильно волноваться.

— Я совершенно спокойна, любовь моя. Я знаю одно — я не собираюсь сидеть сложа руки и наблюдать, как лорд Томас обводит нас вокруг пальца. Король женится на нашей Джейн, а Джейн Грей выйдет замуж за нашего сына. Что же касается господина Томаса, то если он станет слишком опасным...

— То что? — спросил протектор.

— То я не сомневаюсь, милорд, что вы найдете способ... обезопасить его.

Глаза ее стали совсем бешеными, и мужу стоило большого труда успокоить ее. Он знал, что столь сильное волнение очень вредно для ее нынешнего положения.

Но, успокаивая Анну, Эдвард не мог не признать, что в ее словах есть смысл. Томас действительно подкапывается под него, и он, как мудрый человек и лорд-протектор, должен это пресечь.


* * *

Было раннее утро. В окно спальни Елизаветы во дворце Челси проникал свет. Принцесса только что проснулась.

Принцесса была удивлена — ее разбудил звук открывавшейся двери. Елизавета собиралась было вскочить и бежать к своим дамам, спавшим в соседней комнате, но поняла, что уже поздно. Она услышала тихий смешок и, натянув до подбородка одеяло, стала ждать, что будет дальше. Она уже догадалась, что это Томас, и была рада его приходу.

Полог кровати раздвинулся, и Елизавета поняла, что не ошиблась, — это и вправду был Томас Сеймур, одетый в ночной халат и шлепанцы.

Он вызывающе улыбался.

— Да как... как вы посмели, милорд? — воскликнула принцесса. — Как вы посмели явиться в таком виде в мою спальню!

Он раздвинул полог пошире и, улыбаясь, сказал:

— Да бросьте, Елизавета, вы ведь и сами ждали моего прихода. И если бы я не явился, то вы были бы смертельно обижены.

— По обычаю, милорд, прежде чем являться к даме, надо предупредить ее об этом.

— К чему условности... ведь мы же с вами друзья, правда? — Его глаза дерзко глядели на нее.

Елизавета надменно произнесла:

— Прошу вас удалиться, милорд. Вас могут услышать мои дамы. Вчера утром они были в ужасе, когда я прибежала к ним, ища от вас защиты.

— Сегодня утром, — заявил Томас, — я поймаю вас прежде, чем вам удастся добежать до их комнаты. К тому же, миледи, согласитесь, что вы сами мечтаете, чтобы я вас поймал.

— Я не собираюсь дольше терпеть вашу наглость.

— Что нельзя предотвратить, то надо вытерпеть. — С этими словами он приблизился к ней. — Разве я не могу заглянуть в спальню моей падчерицы, чтобы пожелать ей доброго утра?

— Нет, не можете! — Но принцесса понимала, что строгость этих слов не могла заглушить радости, прозвучавшей в ее голосе.

— Ваши глаза манят, Елизавета, — произнес Томас совсем другим тоном. От того тона, каким поддразнивают ребенка, не осталось и следа.

— Милорд...

— Миледи...

Томас опустился на колени у ее кровати, и Елизавета неловко засмеялась. Неожиданно он обнял ее и, страстно поцеловав в щеку, стал искать губами ее рот. Елизавета попыталась вырваться, но это только сильнее раззадорило его.

Неожиданно открылась дверь, и в комнату вошла Катарина.

— Томас, что ты делаешь! — вскричала она.

Елизавета, чувствуя, что ее лицо пылает от стыда, не осмеливалась поднять на нее глаза. Она казалась себе испорченной девчонкой и корила себя за то, что не сумела быть твердой.

Но Томас как ни в чем не бывало произнес:

— Это какая-то дикая кошка, а не девчонка, любовь моя! Не хочет, чтобы ее старый отец поцеловал ее, пожелав доброго утра. Она готова была расцарапать мне лицо!

Катарина рассмеялась своим веселым, добрым смехом, который так хорошо знала Елизавета.

— Елизавета, дорогая моя, милорд хотел пожелать тебе доброго утра, только и всего.

Принцесса подняла глаза на свою мачеху и решила вести себя умно.

— Я это прекрасно понимаю, — сказала она, — но я требую уважения к себе. Уже не первый раз он входит ко мне в таком виде — в ночном халате и шлепанцах — и раздвигает полог моей кровати, чтобы посмеяться надо мной.

— Вы оба хороши, — сказала Катарина, смеясь и переводя любящий взгляд с одного на другого. — Том, ты ведешь себя как мальчишка. — Нет, ты только послушай, что говорит этот ребенок! Она требует уважения к себе! О каком уважении может говорить тринадцатилетнее дитя?

— Я хочу вам напомнить, милорд, что мне уже пятнадцать лет.

Он поклонился, и глаза его лукаво сверкнули.

— Прошу прощения, мадам. Вы, конечно, уже ужасно взрослая и...

— Том, прошу тебя, не дразни ее, — взмолилась Катарина.

— Ну уж нет, клянусь бесценной душой Господа нашего, я буду ее дразнить! — Он схватил одеяло Елизаветы и начал тянуть его на себя.

Принцесса вскрикнула и вцепилась в одеяло.

— Помоги мне, Кейт, помоги, — закричал Томас. — Покажем этой крохе, как не слушаться своих родителей. Отучим ее задирать нос!

Томас стал тянуть одеяло на себя, а Катарина ему помогала. Через несколько минут оно было сорвано, и Елизавета осталась лежать на кровати в одной ночной рубашке. Все трое веселились как дети: Катарина — ни о чем не подозревая, а Томас и Елизавета — с явным намерением скрыть свои желания.

— Я уверен, что она боится щекотки, — заявил Томас, и они принялись щекотать ее.

Елизавета извивалась как уж, но Томас крепко держал ее и велел Катарине щекотать ее до тех пор, пока она не попросит прощения за свое высокомерие.

Но в эту минуту в спальню вошла Кэт Эшли, привлеченная шумом, и веселую возню пришлось прекратить.

— Пора вставать, Елизавета, — сказала Катарина с притворной строгостью, и они с Томасом, смеясь, ушли.

Елизавета улеглась обратно в постель, улыбаясь Кэт Эшли, которая собиралась хорошенько пробрать ее за недостойное поведение.


* * *

— Милорд адмирал, — сказала Кэт Эшли, — могу я поговорить с вами?

— Что, опять? — спросил адмирал.

— Милорд, должна сообщить вам, что по дворцу поползли слухи о леди Елизавете и...

— И о ком же еще?

— И о вас.

— Это становится интересным. Ну и что же о нас говорят?

— Люди говорят, что вы с принцессой любите друг друга сильнее, чем следует.

— Да что вы! И сколько же ублюдков мы, по мнению этих людей, успели наплодить? Скажите-ка мне!

Кэт Эшли вспыхнула:

— Милорд, действительно кто-то пустил слух, что принцесса родила ребенка.

— Кто пустил этот грязный слух? Он лишится своей головы!

— Мне неизвестно, кто его пустил. Мне передали эти сплетни, а тот, кто их передал, слышал разговор на улице.

Адмирал расхохотался:

— Такие сплетни ходят обо всех, Кэт. Если верить всему тому, что болтают на улицах, то у нашего короля должна быть уже целая куча незаконных детей.

— Милорд, нельзя допускать, чтобы о леди Елизавете шла дурная молва. — Тогда в следующий раз, как услышите о ней какую-нибудь сплетню, хватайте того, кто вам ее расскажет, и тащите ко мне.

— А вы, милорд... смею ли я попросить вас быть более... сдержанным... в отношении Елизаветы?

— Я должен себя сдерживать? Да ни за что! Клянусь бесценной душой Господа нашего, я расскажу моему брату, протектору, какие обо мне распускают слухи. Но лишать себя удовольствия я не собираюсь. Нет, не собираюсь, ибо в моих поступках, госпожа Эшли, нет ничего дурного, да и в поступках принцессы тоже.

И он удалился, оставив бедную Кэт в унынии. Она спрашивала себя, куда заведут их эти шалости, ведь наступит момент, когда вдовствующая королева, наконец, поймет, что их игры совсем не безобидны, и тогда беспечной юной принцессе несдобровать.


* * *

Слухи о том, что происходит в доме Садли, дошли до герцогини Сомерсет.

Она должна была родить в августе. Июнь выдался очень жарким, и герцогиня никуда не выезжала, довольствуясь составлением планов на будущее для всей своей семьи.

Герцогиня с каждым днем все больше и больше боялась брата своего мужа. Как же она его ненавидела! Он сумел очаровать короля и укрепить свое положение женитьбой на королеве.

Она послала за одной из своих служанок, чтобы та посидела с ней. Герцогиня учила своих слуг, общавшихся с прислугой зятя, прислушиваться ко всему, что они говорят. Она подумала, что если ей удастся доказать, что в доме Томаса Сеймура процветает разврат, то она без труда добьется, чтобы маленькую Джейн Грей забрали из-под его опеки и передали на воспитание Сомерсетам.

То, что она услышала от служанки, очень ее обрадовало.

— Что ты слышала сегодня утром, Джоан? — спросила герцогиня служанку.

— Миледи, говорят, что принцесса и адмирал потеряли всякий стыд. Он посещает ее спальню, а она иногда прибегает к своим дамам, делая вид, что боится его... а иногда вовсе и не прибегает.

— Фу, какая гадость, — не скрывая радости, произнесла герцогиня.

— А вчера утром он сорвал с нее одеяло, и она лежала перед ним ничем не прикрытая, миледи.

— Я просто отказываюсь верить в это!

— И королева присутствовала при этом. Они втроем затеяли возню.

Когда служанка ушла, герцогиня еще долго раздумывала о том, что происходит в доме адмирала. Жалеет ли он, что женился на Катарине? Ведь совершенно ясно, что он имеет виды на принцессу. А если Катарина умрет при родах, что вполне вероятно, учитывая ее возраст, и овдовевший адмирал захочет жениться на принцессе и обратится к королю за разрешением? Король же ни в чем не отказывает своему дядюшке!

«Мой муж, герцог, чересчур занят своим парламентом и государственными делами, — подумала встревоженная герцогиня. — Он не понимает, что над нами нависла смертельная опасность. Дела государства очень часто решаются в спальне, по крайней мере, так было при покойном короле. Нет никакого сомнения, что адмирал постарается заполучить принцессу... если, конечно, Катарина Парр умрет». Надо хорошенько проинструктировать Джоан, Она должна завести дружбу с кем-нибудь из слуг в адмиральском доме. Ни одна подробность из того, что там происходит, не должна ускользнуть от герцогини Сомерсет.


* * *

И Елизавета, и Томас прекрасно понимали, что эта странная, волнующая, полная пикантности жизнь не может продолжаться вечно. Когда-нибудь она прекратится.

Катарина, срок родов которой приближался, двигалась с трудом и порой целый день проводила в постели. Принцесса и адмирал кидали друг на друга горящие от страсти взгляды и только и ждали подходящего момента.

Это случилось жарким летним днем, когда они оказались одни в маленькой комнатке дворца Челси.

Томас стоял, глядя на Елизавету, и лицо его вдруг сделалось очень серьезным. Они вдруг позабыли, что он — ее отчим, а она — его падчерица, он видел в ней любимую женщину, а она — любимого мужчину.

Елизавета вдруг почувствовала безотчетный страх. В ее намерения не входило доводить дело до конца — она хотела оставаться добычей, преследуемой охотником, которая возбуждает, но в руки не дается.

Увидев, что он закрыл дверь и подошел к ней, Елизавета смущенно произнесла:

— О нас уже и так ходят слухи.

— Слухи? — небрежно произнес Томас. — Какие слухи?

— Люди шепчутся о нас... здесь... при дворе... на улицах. Говорят, что мы делаем то, чего не следует делать... что вы приходите ко мне в спальню.

— Но ведь я прихожу утром, и не один, а с королевой!

— Вы не должны больше приходить ко мне... иначе мне придется покинуть ваш дом.

Томас схватил Елизавету и крепко сжал в своих объятиях.

— Нет, я буду приходить. Я ведь не делаю вам ничего плохого.

— Если вы не перестанете приходить ко мне, я должна буду уехать.

— Я вас никуда не отпущу!

— Милорд... — начала она слабым голосом. Но он с горячностью перебил ее:

— Елизавета, почему вы мне тогда отказали?

Она испугалась и попыталась высвободиться из его объятий.

— Но вы же меня не любите, — резко бросила она. — Если бы вы любили меня, разве вы посватались бы к королеве сразу же после моего отказа? И разве вы не обдумывали, так, на всякий случай, возможность брака с маленькой Джейн Грей? Разве вы не интересовались у моего казначея размерами моих владений?

— Вы знаете, что я люблю вас, и только вас, — был его ответ.

— Мне казалось, что я для вас — всего лишь капризный ребенок.

— Вы лжете, Елизавета. Вы прекрасно знаете, кто вы для меня.

— А что означают все эти шалости и насмешки?

— Все это делалось для того, чтобы быть рядом с вами... иметь возможность прикасаться к вам... приближать свои губы к вашим губам.

Она вдруг почувствовала, что слабеет, — не было больше принцессы Елизаветы с ее честолюбивыми мечтами о троне, осталась лишь влюбленная девушка.

Она обвила руками его шею, и они стали целоваться — неистово, страстно.

В этом положении и застала их Катарина, отворившая тихонько дверь. Она глядела на них и, не веря своим ушам, слушала их пылкие признания.

Неожиданно они увидели ее.

Катарина, неуклюжая в своем положении, стояла, опустив руки и выпучив от изумления глаза, пытаясь понять, почему ее счастье вдруг разбилось вдребезги.

Томас смутился, но тут же взял себя в руки и стал прикидывать, что он скажет Катарине.

Что касается Елизаветы, то даже в эту минуту страха и унижения она понимала, что приход королевы спас ее от адмирала и от самой себя.


* * *

Королева без остановки ходила взад и вперед по своим покоям. Томасу казалось, что она сошла с ума, — она плакала, и ничто не могло ее успокоить.

Она презирала себя и удивлялась своей глупости — как это она, прожившая несколько кошмарных лет с безжалостным убийцей, позволила обмануть себя легкомысленному проходимцу!

— Милая моя, — говорил Томас, пуская в ход все свое обаяние, все свое умение выкручиваться из неприятных ситуаций, которое еще ни разу не подводило его. — Не принимай это близко к сердцу. На меня нашло какое-то затмение, минутное помешательство.

Но королева не слушала. Она мрачно смотрела на него и вспоминала все те случаи, когда только слепой мог не понять, что происходит на самом деле. Она сама держала принцессу, чтобы та не убежала, когда Томас резал на ней платье; она сама помогала ему стаскивать с нее одеяло, да еще смеялась при этом — простодушно, глупо... как ребенок, — а эти двое обманывали ее. И если они вытворяли такое в ее присутствии, то теперь она узнала, что они делали, когда ее не было.

Это невыносимо.

Раньше, когда смерть стояла рядом, ей страстно хотелось жить, теперь же, когда она вкусила прелесть счастливой жизни, — правда, счастье это оказалось фальшивым, — она мечтала умереть.

Катарина не знала, как теперь относиться к мужу, — временами ее охватывала мучительная любовь к нему, которая сменялась лютой ненавистью.

Она не слышала, что говорил он ей, не слышала его объяснений, которые так гладко лились с его уст. Она поняла теперь, что слухи, которые ходили о нем, оказались правдой, — он действительно хотел жениться на Елизавете и, получив от нее отказ, бросился к ней — брак с королевой вполне соответствовал его честолюбивым замыслам.

Она умоляла его покинуть ее, и он, стремясь во всем угождать ей, уехал.

Ей необходимо было успокоиться, научиться относиться к тому, что случилось, равнодушно. Надо было подумать о ребенке, который должен скоро появиться ни свет, но и к мыслям о ребенке примешивалась горечь, ибо она так часто представляла их всех вместе — себя, мужа и ребенка. Этот лживый негодяй всегда был главной фигурой в ее мечтах о будущем. Когда Катарина выходила замуж за лордов Боро и Латимера, она не испытывала к ним страстной любви, но и они ее не обманывали. Когда она стала женой короля, она знала, что ее жизнь будет полна опасностей, и не ошиблась. Но брак с Томасом, который она считала счастливой кульминацией всей ее жизни, брак, ради которого она вытерпела все мучения, выпавшие на ее долю, считая их терниями на пути к совершенству, оказался мыльным пузырем, порождением ее фантазии, не имевшей ничего общего с действительностью.

Она должна обрести спокойствие. И она его обретет.

Катарина послала за принцессой.

Елизавета явилась с горящим от стыда лицом, думая, что королева будет всячески поносить ее. Но та улыбнулась ей, но не холодно, а как-то безразлично. «Нельзя винить ребенка в том, что произошло, — подумала Катарина. — Томас старше ее больше чем на двадцать лет, и вся вина целиком лежит на нем».

Она посмотрела на девочку, которая в один прекрасный момент могла стать королевой, и подивилась глупости своего собственного мужа. Если бы он соблазнил принцессу и последствия этого не замедлили бы появиться, он, вне всякого сомнения, лишился бы головы. Он прекрасно знал это и решил все-таки рискнуть. Неужели он так сильно любит ее? Неужели искушение было столь сильно, что он не смог устоять?

Катарина сказала принцессе:

— После того, что случилось, у меня нет другого выхода, как только отослать вас отсюда.

— Вы правы, — произнесла Елизавета.

— Я хотела бы, чтобы вы уехали как можно скорее.

Елизавета в знак согласия наклонила голову.

— Сколько времени вам потребуется на сборы?

— Несколько дней.

— Пусть будет так. Надеюсь, в конце недели здесь не будет ни вас, ни ваших домочадцев.

— Обещаю вам, — сказала Елизавета.

— Это все. Можете идти. — И Катарина отвернулась от принцессы и стала смотреть в окно.

Елизавета поклонилась и направилась к двери, но, не дойдя до нее, остановилась.

— Ваша милость, — прошептала она, — мама...

В ее голосе прозвучали просительные нотки, которые всегда так сильно действовали на Катарину.

Но теперь королева подумала: «Наверное, она боится, что король, который любит меня как родную мать, ужасно рассердится, узнав о том, что произошло между нами, и собирается попросить меня ничего ему не говорить. Зря беспокоится, ведь королю, без сомнения, все уже давно известно, как известно и всему двору, ведь даже на улицах люди смеются над Катариной Парр, оказавшейся такой простушкой!»

И она продолжала смотреть в окно, пока не услыхала наконец, как дверь тихонько закрылась, — Елизавета ушла.

К Катарине подошла маленькая Джейн Грей — королева была рада, что девочка сейчас с ней. Она положила руку на кудрявую головку, и по ее щекам заструились нежданные слезы.

Джейн с сочувствием посмотрела на нее.

— Ваше величество... — начала было она и тоже заплакала. Слезы ребенка заставили Катарину взять себя в руки.

— Джейн, Джейн, что с тобой? Почему ты плачешь?

— Я плачу оттого, что ваше величество так сильно страдает.

— Тогда я вытру свои слезы, ибо мне невыносимо видеть, как плачешь ты. Плакать бесполезно, Джейн. Разве слезы помогут? Мы должны быть храбрыми и сильными, чтобы достойно встретить то, что нам уготовила судьба. Ну, вытри же слезы. Это мой приказ.

Но Джейн разрыдалась еще сильнее, и Катарина прижала ее к себе.

— Милая моя Джейн, — сказала она. — Мы уедем с тобой в замок Садли и будем жить там до тех пор, пока не родится мой ребенок. Я хочу быть подальше от двора... и какое-то время пожить в тиши. Ты всегда будешь рядом со мной... всегда, моя маленькая утешительница. Что ты на это скажешь, Джейн?

Девочка обняла Катарину, и, целуя залитые слезами щеки девочки, королева почувствовала, что ей стало немного легче.


* * *

Жарким августовским днем герцогиня Сомерсет родила прелестного мальчика.

Рождение сына очень обрадовало ее. Она видела перст судьбы в том, что женщина, которую она ненавидела сильнее всех на свете, должна родить в том же месяце, что и она. Роды Катарины приближались.

Герцогиня обняла своего мальчика, представив себе, какое великое будущее его ждет. Ах, если бы у ее мужа не было такого честолюбивого брата!

Джоан принесла ей очень интересную весть: Катарина и все ее домочадцы уехали в замок Садли, где она и собиралась родить. То, что невестка уехала в Садли, вовсе не удивило герцогиню. Разве можно найти более удачное место для женщины, ожидающей рождения ребенка? Поразило герцогиню вовсе не то, что Катарина уехала, а то, что она отправилась в путь без мужа.

— Миледи, — сказала Джоан, — в доме королевы разразился ужасный скандал, в котором оказались замешаны адмирал и принцесса Елизавета.

— Ну, это меня совсем не удивляет, — заявила герцогиня, — меня поражает другое — как эта глупая женщина так поздно узнала о том, о чем в ее доме было уже давно известно всем. А тебе рассказали, как она восприняла это открытие?

— Ее это как громом поразило. Слуги рассказывают, что теперь она постоянно находится на грани истерики, как и в те времена, когда была замужем за королем и многие думали, что он решил от нее избавиться.

Герцогиня улыбнулась и поднесла к своей груди ребенка.

Позже она завела разговор на эту тему со своим мужем.

— Я не смогу быть счастливой, пока жив твой братец, — заявила она.

— Значит, ты желаешь его смерти?

— Я желаю смерти всякому, кто может навредить вам, милорд.

— И королеве тоже?

— Королева — безмозглая дура. Я боюсь ее влияния, но не ее самой. Говорят, что сейчас она в таком состоянии, что ей все равно — умрет она или останется жить. О, милорд, женщина в таком положении и в таком возрасте... да еще собравшаяся рожать первого ребенка...

— И что дальше?

Герцогиня пожала плечами:

— Не знаю. Но я совсем не удивлюсь, если она не переживет родов.

— Ты так об этом мечтаешь!

— Терпеть ее не могу! Но боюсь я только твоего брата.

— Дорогая моя женушка! — сказал герцог. — Даже если нам удастся состряпать против Томаса дело, король никому не позволит обидеть своего обожаемого дядюшку.

— Король! Этот хилый мальчишка!

— Хилый телом, но сильный духом. С каждым днем он приобретает все больше достоинства. Пусть он пока еще мальчик, но он — самый настоящий Тюдор, а ты хорошо знаешь, какой силой обладал его отец.

Герцогиня немного помолчала, потом сказала:

— Если королева все-таки умрет, а нам удастся доказать, что это адмирал отправил ее в могилу, то, может быть, король рассердится на своего дядюшку.

— Да я никогда не поверю, что Томас мог отправить в могилу свою жену! Он распутный малый, этого никто не отрицает, но убийцей он никогда не будет.

— Я слышала, что королева пребывает в страшной тоске. Ей стало безразлично, будет ли она жить или умрет. И это муженек довел ее до такого состояния.

Протектор наклонился над женой, чтобы посмотреть на новорожденного сына.

Он улыбнулся герцогине, и в их глазах засветился огонь честолюбия.


* * *

Катарина лежала в своей спальне в замке Садли, и все ее тело разрывала невыносимая боль. Но физическая боль не шла ни в какое сравнение с душевными муками.

И, даже мучаясь схватками, она ни на минуту не могла забыть о туче, закрывшей над ней небо, она все время думала о том, что семейное счастье, мечта о котором помогла ей вынести все мучения, через которые ей пришлось пройти, оказалось мифом, простой иллюзией.

Томас, ожидая рождения ребенка, ходил из комнаты в комнату.

— Еще не родила? Нет? — спрашивал он. — Бог ты мой, как долго... сколько же еще ждать?

Приближенные дамы королевы, любившие свою госпожу, хотели рассказать ей, как сильно переживал Томас, но знали, что она не поверит в это. Королева больше не верила ему, все его оправдания не тронули ее. Он всегда лгал ей, и она никогда ему больше не поверит.

Дочь Катарины родилась в последний день августа, когда жара была просто невыносимой.

— Девочка! — разнеслась по замку весть. Все были разочарованы — ждали мальчика.

Астрологи предсказывали, что у адмирала родится сын. Он верил в это и хвастался направо и налево, что его сын будет умнее, красивее и сильнее, чем сын его брата.

И вдруг... девочка!

Но Томас не показал разочарования. Полный раскаяния за те страдания, которые он причинил Катарине, он жаждал уверить ее в своей любви и преданности. Елизавета жила теперь далеко, в Хэтфилде, и он думал только о Катарине, своей обожаемой жене. Он хотел, чтобы она поняла, что такой мужчина, как он, может любить двух женщин одновременно. И разве могло, спрашивал он себя, его легкомысленное увлечение Елизаветой сравниться с той нежностью, которую он испытывал к своей жене, и которая заполняла всю его душу без остатка?

Томас отправился в спальню жены, нежно поцеловал ее и заботливо спросил, как она себя чувствует. Он взял дочь па руки и прошелся с ней по комнате.

— Храни нас Бог, Кейт, я не променяю эту девочку на всех мальчиков христианского мира!

Но эти слова не тронули Катарину — чуда не случилось, его обаяние больше не действовало на нее. Оно было похоже на красивую погремушку — эти игрушки больше не интересовали ее.

Она смотрела на Томаса грустными, задумчивыми глазами.

Томас опустился перед ее кроватью на колени:

— Скорее поправляйся, Кейт, милая моя женушка. Мне нет в этой жизни радости без тебя.

Но она смотрела на него холодно, и в глазах ее застыло недоверие.

После рождения дочери она вела себя очень странно. У нее был жар, и она, так страстно желавшая этого ребенка, теперь, казалось, совсем забыла о его существовании.

Катарина лежала, безразличная ко всему, и смотрела на мир невидящими глазами, не проявляя интереса ни к чему и ни к кому.

Тщетно придворные дамы пытались пробудить ее от ужасной летаргии.

— Ваше величество, посмотрите, какая очаровательная крошка ваша дочь. У нее ваши глаза. Это заметно уже сейчас.

Но Катарина молчала. Она лежала, глядя прямо перед собой, как будто ей показывали чужого ребенка. К ней приходила маленькая Джейн Грей, но Катарина не узнавала и ее.

— Что с ней? — спрашивала девочка.

— Боюсь, эта меланхолия сведет ее в могилу, — сказала одна из дам.

Явились врачи, но и они не смогли вывести Катарину из апатии. Не сумели они и сбить у нее жар.


* * *

Через несколько дней после рождения ребенка Томас вошел в спальню жены. От его веселости не осталось и следа, а лоб перерезали морщины.

— Милая моя, — сказал он. — Тебе не лучше? Но Катарина ничего не ответила.

— Кейт, дорогая моя Кейт, это я, твой Томас. Посмотри же на меня, любовь моя. Скажи, что ты по-прежнему любишь меня.

Но она отвернулась от него. Неожиданно Катарина заговорила, но обращалась она не к Томасу, а к свой придворной даме.

— Леди Тируит, — вскричала Катарина, — где вы?

Леди Тируит, которая ухаживала за ней после родов, подошла к кровати. Она опустилась на колени и взяла горячую руку больной в свои руки.

— Леди Тируит, мою душу наполняет ужас — я боюсь, что больше уже никогда не встану с этой постели. Томас тоже встал на колени у кровати и взял другую руку жены. Она повернула голову, чтобы посмотреть, кто там, но, похоже, не узнала собственного мужа.

— Леди Тируит, — продолжала королева, — за мной плохо смотрят. Людям, окружающим меня, нет до меня никакого дела. Я так несчастлива, леди Тируит, поскольку те, кого я любила, меня не любят. Они смеются надо мной. Они смеются над моей любовью. Быть может, сейчас они смеются и над моим горем. Они ждут моей смерти, чтобы соединить свою судьбу с другими людьми. Сколько бы добра я им ни сделала, они за все мне платят злом!

— Любимая моя, — вскричал Томас. — Я больше никогда в жизни не обижу тебя!

И тогда она обратилась к нему:

— Я вам не верю, милорд.

— Кейт, Кейт, разве ты забыла, как мы любили друг друга?

— Нет, не забыла, но вы преподали мне очень жестокий урок. Миледи Тируит, мне кажется, что я умру. Я не хочу жить.

Адмирал умоляюще взглянул на леди Тируит:

— Как мне успокоить ее? Что мне сделать, чтобы она поверила в мою искренность?

Леди Тируит стало жалко его, хотя она прекрасно понимала, что именно он был причиной того, что Катарина потеряла интерес к жизни.

— Я лягу рядом с ней, — заявил Томас, — успокою, и в ее душе вновь воцарится мир. Она поверит, что я...

— Нет, — сказала Катарина. — Все кончено. Я умру. Мне незачем дальше жить.

— А как же твоя любовь ко мне? — вскричал Томас. — А как же наша дочь?

Но она в изумлении посмотрела на него, словно не понимая, о чьей дочери он говорит.

— Я лягу с тобой, — сказал Томас.

— Нет! — в страхе закричала Катарина. — Нет!

— Ей вредно так расстраиваться, — сказала леди Тируит.

Томас отошел от кровати, не зная, что делать, полный отчаяния и терзаемый угрызениями совести. Катарина закрыла глаза.

— Пусть она поспит, — шепнула леди Тируит. — Сон быстрее, чем что-либо другое, вернет ей душевный покой.

Катарина лежала, слушая голоса, звучавшие в ее ушах. Ей казалось, что вокруг нее шепчутся какие-то люди. Ей чудилось пылающее от удовольствия лицо юной принцессы и сияющие глаза ее мужа, глядящего на нее. Ей казалось, что она слышит голоса, которые говорили ей, что слухи о Томасе и Елизавете оказались правдой, — он действительно хотел жениться на принцессе, считая ее более лакомым кусочком, но ему пришлось довольствоваться королевой... до поры до времени.

Да, пока ему пришлось довольствоваться королевой, но, когда она умрет... он женится на Елизавете.

Катарина не хотела больше жить. Она была уверена, что Томас не любит ее и не желает. Вся трагедия заключалась в том, что, как бы он ни уверял ее и что бы ни произошло в будущем, она уже больше никогда не поверит ему. Она больше никогда никому не поверит.

Она сама создала себе кумира и поклонялись ему — теперь она поняла, что у этого кумира были глиняные ноги. Скоро ее поглотит тьма — она манила, обещая покой.

«Не бойся меня, — казалось, говорила она, — я — это то, что тебе нужно, то, чего тебе хочется. И этого же хочет для тебя и он».


* * *

Солнечным сентябрьским днем джентльмены и эсквайры из числа приближенных королевы внесли свинцовый гроб, в котором лежала Катарина, в маленькую часовню в замке Садли.

Стены ее были завешаны черной материей, на которой, как напоминание собравшимся о том, что покойная была королевой, был вышит не только герб Сеймуров, но и короля Генриха VIII, чьей шестой женой она была.

Катарина умерла после рождения дочери, поскольку, как утверждали некоторые, не хотела больше жить. Другие шли еще дальше и заявляли, что ей помогли умереть.

Леди Джейн Грей, искренне оплакивавшая королеву, слушала молитвы, которые читал казначей королевы, и вспоминала события из жизни женщины, которую она так любила. Она вспомнила тревожные дни, когда Катарина была женой короля, и тот счастливый случай, который привел Нэн во двор в ту самую минуту, когда Райотесли выронил приказ короля об аресте Катарины. И Джейн подумала, что Бог охраняет одних людей от несчастий, а другим, наоборот, посылает их, чтобы каждый мог выполнить на земле свое предназначение.

«А что ждет в будущем меня саму?» — мелькнула у нее мысль, и Джейн поежилась в душной атмосфере часовни. Ее отец очень честолюбив и мечтает водрузить на ее голову корону. Но разве может она, маленькая девочка, знать, что ожидает ее в будущем?

«Дорогая королева Катарина! — подумала Джейн. — Я никогда больше не увижу тебя. Никогда не услышу твой мягкий голос... никогда не увижу твою ласковую улыбку...»

Гроб вынесли из часовни. Вскоре его опустят в землю, и прощай... прощай, королева Катарина Парр.


* * *

По всей стране гуляли слухи. Люди недоумевали — почему умерла Катарина Парр? Придворные королевы, хорошо знавшие о том, что ее муж волочился за принцессой, жившей с ними под одной крышей, рассказывали ужасные вещи.

Так почему же умерла королева?

Принцесса Елизавета была прекрасной партией для честолюбивого адмирала.

Рассказывали истории одну невероятнее другой. Говорили, что одна повивальная бабка рассказывала, как ее с завязанными глазами доставили в тихий домик, где она должна была принять роды. Она знала, что роженица — из очень знатной семьи, хотя, кто она, ей было неизвестно, кроме того, что она молода, красива и властна. Это вполне могла быть и принцесса.

Герцогиня Сомерсет внимательно прислушивалась ко всем этим рассказам. Они забавляли и радовали ее. Но больше всего ей нравилась история о том, что лорд-верховный адмирал сам хотел избавиться от жены и дал ей яду, что и привело к ее внезапной смерти.

Она надеялась, что если короля, обожествлявшего своего дядюшку, удастся убедить в том, что он отравил его любимую мачеху, то он, может быть, и согласится поставить свою подпись под смертным приговором адмиралу.

Нетрудно было распустить слухи об отравлении королевы. Они разнеслись по столице, по городам и весям, как искры огня, оставленного без присмотра.

Катарина Парр, шестая жена Генриха VIII, мертва. Она вышла замуж в четвертый раз. Может быть, в этом и была ее ошибка? Ведь адмирал был столь честолюбив. А какую роль сыграла в гибели королевы принцесса?

Мужчины и женщины останавливались на улицах, чтобы обсудить смерть королевы.

— Королева Катарина умерла. Ее убил ее муж... ради того, чтобы жениться на принцессе Елизавете. Он дождался рождения ребенка... и отравил ее.

Томас отравил королеву! В этом заключалась основная мысль всех слухов.

В этих словах чудилась угроза, и над головами тех, кто жил вместе с шестой женой короля, нависла тень топора...


Загрузка...