ШИКанутые девчонки

Кадр 7 Дура, просто Дура

— У всякой уважающей себя девушки должны быть проблемы с учебой! — вдохновенно закатив глаза над томиком Петрарки, провозгласила Варежка на весь буфет.

— Точно-точно! — подтвердил худенький второкурсник за соседним столом, удрученно разглядывая залитую чаем зачетку.

— Ты же не девушка, — усомнилась Варя.

Я заткнула уши и попыталась вникнуть в заумный текст учебника по фотожурналистике. Сессия через два месяца, но у нас другие проблемы. Мы — студенты, деградировавшие до уровня приматов и обросшие «хвостами». Раньше мне это счастье было неведомо, и я только искренне удивлялась, как это Варя умудряется отдыхать летом, когда на сердце камень стыда, на душе тяжесть несделанной работы, а над головой угрожающе навис список литературы. Оказалось — отлично можно отдохнуть. Заморочки проявляются только в непосредственной близости от следующей сессии. Но я и тут умудрилась выделиться.

— Ну ты звезда! Нет бы завалить литературу или технику СМИ, — сетовала Варя. — По фотожурналистику! Это же Одуванчикова! Ей вообще еще никто живым не пересдавал!

Лилия Владимировна Одуванчикова — вообще отдельная история. Даже не история, а эпохальный роман размером с «Войну и мир». Одно время университетский актив награждал каждого сдавшего ей студента камуфляжной футболкой с кроваво-красной надписью «Я пережил Одуванчикову». А отличников показывали младшим курсам как местную достопримечательность.

Преподаватель по фотожурналистике для всего газетного отделения — что-то вроде детсадовской Бабайки, поэтому на первой лекции мы ожидали увидеть минимум чемпионку по бодибилдингу с клыками, как у вымершего саблезубого тигра, с которых еще капает кровь невинных жертв. В аудиторию вошла всего-навсего сухонькая старушка в синем костюме. На шее у Одуванчиковой вместо ожерелья из голов поедавших студентов болталась норковая горжетка, а в руках (вместо ножа для снятия скальпов) — обычный мужской кейс, который на ее фоне казался огромным.

— Ой, мамочки! — почему-то ужаснулась Варя.

Ладно уж, бывали и пострашнее. Одуванчикова аккуратно разложила перед собой список группы и начала лекцию таким тихим голосом, что мы были вынуждены почти читать по губам.

Со стороны могло показаться, что она — любимый педагог группы. Перед парой шла ожесточенная борьба за первый ряд, где можно было хоть что-то услышать, на лекции стояла мертвая тишина, и студенты преданно смотрели Одуванчиковой в рот. До самой сессии я так и не поняла, почему это все боятся милую старушку (не будут же они утверждать, что она специально творит тихо? У бедняжки просто слабый голос…), поэтому на экзамен явилась абсолютно спокойной, отвечать пошла первой — все остальные были в полуобморочном состоянии — и тут же брякнула какую-то непростительную глупость об экспозиции.

Результат был ошеломляющим. «Бедненькая» старушка, оскорбленно запахнув норковое манто, вскочила, с невероятной силой оттолкнув тяжеленный стол, и вылетела в коридор. То, что там происходило, я узнала от Вари, потому что хрупкая Одуванчикова прижала меня столом к стенке и выбраться было не так уж просто.

На глазах у падающих в обморок студентов, которым экзекуция только предстояла, она швырнула мою зачетку с третьего этажа вниз по лестнице и туда же богатырским голосом (где ж он был на лекциях?) проорала: «СТУДЕНТЫ! ВНИМАНИЕ! У НАС НА ФАКУЛЬТЕТЕ ДУРА!!!» Очень оригинальный способ отправить на пересдачу. С тех пор при встрече она меня только так и называет, правда, в последнее время ласково — дурочкой, но экзамен второй раз принимать категорически отказывается: с прошлого раза еще в себя не пришла, говорит.

Сегодня у меня терпение кончилось прямо на лестнице, и я галопом рванула в логово тигра. Там сидел одинокий завкафедрой и с блаженным видом пил кофе из маленькой чашечки. Не сразу поняла, что ворвалась в разгар медитации, но отступать было поздно — господи помилуй, как же его зовут-то? Господь вмешался сразу же: мой взгляд уперся в табличку на двери с именем-отчеством заведующего.

— Гавриил Петрович! Помогите мне, пожалуйста!

— Ну, только не Гавриил, а Гаврила, — уютным басом пророкотал он. — Я пока не архангел, а только завкафедрой, но все равно постараюсь. Что случилось-то?

— У нас скоро сессия…

— Кошмар! — согласно закивал огненно-рыжей головой профессор.

— А у меня фотожурналистика не сдана.

— Одуванчикова, — помрачнел он. — Сколько раз пересдавала?

— В том-то и дело, что ни разу!

— Так ты Дура? — обрадовался Гаврила Петрович.

— Ну, в общем, да…

— Это меняет дело! Дай-ка зачетку.

Я подошла к столу и протянула зачетку, изрядно потрепанную после полета с третьего этажа. Под зеленой лампой лежал толстый альбом с фотографиями холодного оружия и архангельским мечом на обложке.

— Да ты отличница!

— Была, — мрачно уточнила я.

— Ладно тебе, просто не сошлась характером с преподавателем. Такое бывает. С Одуванчиковой вообще мало кто характерами сходится, да… Она у тебя принимать не хочет, всей кафедре уши прожужжала, как ты ее чуть до сердечного приступа не довела. Сдавать будешь аспиранту, Илье Лилейко. Я напишу тебе его телефон…

В дверь ураганом влетела уборщица со шваброй и заголосила:

— Гавриил Петрович, помогите, ради бога, аспирантов унять, весь этаж жвачками залепили, спасу от них нет!

— Гаврила! — поправил ее смущенный профессор и протянул мне телефон, написанный на обрывке салфетки. — Только звони ему попозже вечером, его дома почти не бывает. У девушки живет, что ли? Ох уж эта молодежь! Правда, Олимпиада? — повернулся он к уборщице.

— Не говорите, аспиранты раньше тихие такие были, перепуганные, а теперь… Весь этаж в жвачке!

— Так это они от нервов жуют, Олимпиада Семеновна.

— Лучше бы они от нервов программу по литературе читали! — резонно заметила уборщица.

Я протиснулась в дверь, чуть не уронив швабру.

— «Гавриил Петрович, помогите, ради бога!» — хохотала в буфете Варя, давясь куском сырного торта. — А с аспирантом тебе как повезло! Лилейко! Гос-по-ди, я бы утопилась с такой фамилией, честное слово!!!

Через два дня я начала подозревать, что г-н Лилейко и правда утопился, потому что поздно вечером телефонную трубку все время брала его мама (разбуженная и злая), которая никак не могла объяснить, когда именно аспиранта можно застать дома.

Варежка на свою голову дококетничалась с Лёликом до того, что он ходил за ней как привязанный, и у нас даже времени не было, чтобы как следует поговорить. Томке тоже на судьбу не пожалуешься… Она резко увлеклась восточной философией и постоянно цитирует разные запутанные мудрости с таким видом, как будто сама их понимает.

В среду я вернулась из университета абсолютно разбитая, но пришлось собирать осколки мозга, чтобы дописать реферат с ожесточенным на весь мир названием: «Юмор, ирония, сатира и гротеск у Булгакова». Только собралась не просыпаться до летних каникул, как заверещал мобильник. Почти уверена, что звонит ИЛ — он неделю ждал самого неподходящего момента и наконец дождался. Но нет, это Томке приперло в половине второго ночи обсудить различия пяти сект дзэн-буддизма.

Интересно, удобно ли так поздно звонить аспиранту, который будет принимать у меня экзамен? Хотя… Если меня можно было разбудить после такого тяжелого дня, то точно нужно кому-нибудь отомстить. Тем более что вчера господина Лилейко не было дома в половине первого…

— Слушаю…

Прогресс! Мужской голос. Правда, немного заспанный, но пока не злой. Неужели мне повезло?

— Мне нужен Илья Лилейко.

— Да, это я, — невообразимо томным и гордым голосом отвечает он. Ошибалась Варька: не собирается аспирант топиться из-за своей фамилии, а гордости в нем хватит на все прошлые и будущие поколения Лилейко вместе взятые.

— Я из университета, Гаврила Петрович сказал…

— Гавриил, — поправил меня Лилейко.

— Он сказал, что я могу сдать вам фотожурналистику, — не сдавалась я.

— Отлично, давай завтра, в три?

— Спасибо, а…

Он бросил трубку до того, как я успела спросить, в какой аудитории мы встретимся. Перезвонила раз десять, но номер был хронически занят. Надеюсь, он зайдет на кафедру за ведомостью. И тут до меня дошел весь кошмарный смысл сказанного. Я буду сдавать фотожурналистику завтра! Нет, видимо, выспаться сегодня не суждено.

Через двести страниц учебника, пачку конспектов и литр кофе наступило отвратительное осеннее утро. Из спальни вышла на удивление свеженькая Лика, мило зевнула и испортила все впечатление, хрипло промычав:

— Черт, как же хочется спать!

— Ликусик, я тебя за ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТЬ лет не научила хорошим манерам? — поиздевалась с кухни бабушка.

— Себя тоже не научила, — съязвила Лика и хлопнула дверью ванной. — Мне еще тридцать восемь! — донеслось сквозь шум воды.

— Выспалась, Женечка? — поинтересовалась бабушка, гипнотизируя тостер.

Ей почему-то казалось, что на всю бытовую технику, когда она включена, надо смотреть, иначе хитрющая электроника не будет работать.

— Ни фига, — мрачно ответила я, разглядывая синие круги под глазами в хромированном заварочном чайнике, как в зеркале.

— Ну вот, научилась от своей драматической мамы! Если вы обе будете так разговаривать, то никогда не выйдете замуж. Ладно ты, но Лика! ПОЧТИ В СОРОК…

— Ирина Родионовна, повторяю в последний раз, мне ТРИДЦАТЬ ВОСЕМЬ!

На кухню, угрожающе размахивая полотенцем, зашла Лика в махровом халатике. Если она называет бабушку по имени-отчеству, значит, пора бежать, а то накроет взрывной волной.

— Послезавтра будет тридцать девять! — не без удовольствия напомнила бабушка.

Встревать в их спор было опасно для жизни, поэтому я разбудила Трюфеля (вот уж кто точно выспался!) и отправилась на прогулку. Небо висело так низко, что казалось, упало бы, не будь в Москве так много высотных зданий. Я бы, кстати, тоже упала, не будь в кофе так много кофеина. Отвратительно бодрый Трюфель как заведенный прыгал через лужу. Насчитав сорок семь прыжков, решила, что с него хватит. Дома бабушка пила валерьянку и жаловалась на незамужнюю Лику, которая ей «все нервы вымотала». Оставалось только сбежать на работу, а то Ирина Родионовна вспомнит, что и я в свои двадцать подходящего жениха не нашла.

В редакции получила сдержанную похвалу за фотосессию «Тертого шоколада» и воспользовалась моментом, чтобы отпроситься в универ. Там уселась рядом с кафедрой и поклялась выучить учебник наизусть. Без пятнадцати три, когда я, взъерошенная, с синяками под глазами, абсолютно без макияжа и в старом свитере, приготовилась любой ценой сдать экзамен, из-за угла вдруг выплыл… ИЛ! Бежать было поздно. Провалиться на первый этаж, прямо в буфет, и слопать там с горя два куска шоколадного торта…

— Отлично выглядишь!

Как там назывался реферат? Юмор, ирония, сатира и гротеск в комплиментах девушкам.

— Ха. Ха. Ха.

— Ты чего?

— Я всю ночь не спала, готовилась к пересдаче. Выгляжу отвратительно. И ты это прекрасно видишь.

— Ну, если ты настаиваешь…

— Кстати, ты-то что тут делаешь?

— Я тут учусь. Что сдаешь?

— Фотожурналистику.

— Неужели? Одуванчикова? А-а-а… — догадался он. — Ты, случайно, не Дура?

— Да, я стала знаменита на весь факультет!

— Еще бы! Ее так никто не доводил. Давай я тебя попроверяю.

— Зачем? Терять мне уже нечего. Принимает, кстати, аспирант, у него еще такая смешная фамилия…

Попытка заговорить ему зубы с треском провалилась.

— Заканчивай болтать! Тринадцатый билет!

— Почему тринадцатый?

— Потому что я так сказал! — огрызнулся ИЛ, и у меня отпало всякое желание кокетничать. И правда, пусть пользу приносит. Через полчаса я ответила ему уже два билета, а аспирант Лилейко так и не появился.

— Достаточно, давай зачетку, — улыбнулся ИЛ.

— Конечно, конечно! — засмеялась я. — Ты поставишь мне «отлично выглядишь после бессонной ночи»? Я, наверное, побегу искать этого самого Лилейко, он забыл мне номер аудитории сказать, ждет сейчас где-нибудь… —

Мимо проплыл Гавриил Петрович со странным свертком, удивительно напоминающим завернутый в газеты меч.

— Гавриил Петрович!

— ГАВРИЛА! А, это ты, Дурочка! Нашла-таки аспиранта! Илья, зайди потом ко мне, — кивнул он ИЛу.

— Зачетку давай, — повторил ИЛ, доставая ручку из кармана пиджака.

Я молча протянула ему зачетку.

— Ну ты даешь! Аспирант. По фотожурналистике… Тогда я тебя прощаю!

— За что? — поинтересовался он, расписываясь в ведомости.

— Ты на презентации сказал, что в журналах для девочек фотографии хуже home video. А ты вон кто… Профессионал!

— Да ладно тебе! — расхохотался ИЛ. — В YES! неплохие фотографии… Просто я не знал, о чем разговаривать с этими моделями. Самый легкий путь был — кого-нибудь ругать. Они тогда прямо расцветают. Честно говоря, у них такой угрожающий вид во всем этом дорогом белье…

Точно профессионал. В общении с девушками. Терпеть таких не могу, но Лике понравится. Я глубоко вдохнула, как перед прыжком с вышки в бассейне, и перешла к активным действиям:

— Знаешь, у моей мамы послезавтра день рождения, и она хочет, чтобы я пригласила туда половину факультета. Аспиранты тоже приветствуются…

— Я постараюсь. Оставь мне адрес на кафедре, хорошо?

Хорошо! Отлично! Здорово, великолепно! Может, было бы удобнее продиктовать мне в конце концов номер своего мобильника?