Школа ведьмовства №13. Сладкий запах проклятия (СИ)

Глава 30

Глава 30

От земли тянуло холодом, и даже теплый плед, на котором я сидела, не помогал. Да и магия Стаса, которая раньше согревала и мерцала завесой перед глазами, испарилась. В этом ритуале не должно быть ничего лишнего. Во рту до сих пор разливался отвратительный привкус железа, а ладонь жгло от боли. Несмотря на готовность, я все же не сдержала крика и даже двух слезинок, когда Стас полоснул по моей ладони ножом. С содроганием смотрела на то, как парень повторяет это действие и со своей рукой.

Наши окровавленные руки долго были соединены над глиняной чашей. Стас еще у Марьяны рассказал, что первым этапом сложного и долгого ритуала станет своеобразная подготовка, которую я идентифицировала как кровное братание. Насколько я поняла, это было нужно для формирования связи между нами, чтобы Стас смог вытянуть мою душу и вернуть ее в тело, если я не сумею вернуться самостоятельно. Пришлось, подавив рвотный рефлекс и отвращение, сделать небольшой глоток нашей смешанной крови, когда Стас закончил с заговором. Гадость невероятная.

В руках у меня был потрепанный ведьмовской дневник. Эта была та самая вещь, которую отдала нам Марьяна. Светлая кожаная обложка с черной немного выцветшей вязью рун. В центре, в темном узорчатом круге красовалась большая металлическая руна, значение которой мне пока было неизвестно, а Стас отделался фразой «Всему своей время».

Передо мной лежал листок испещренный крупными аккуратными буквами. Ровные строки, выведенные рукой Ядвиги Петровны, пошагово и очень подробно рассказывали о том, что нам нужно сделать. И сейчас я должна была позвать Мстиславу и связать ее с собой опять же каплей крови. Всего лишь мазнуть алой жидкостью по вещи Мстиславы. Это легко. Рана-то на руке была свежей. После того, как с кровью было покончено, Стас туго перевязал мою ладонь и сел рядом.

— Я буду рядом.

Кивнула и без промедлений начала зачитывать слова, которые должны были привести Мстиславину душу ко мне и не позволить ей ускользнуть раньше, чем я того пожелаю.

Стены серые, непроглядные

Разойдитесь, рассейтесь пред взором живым,

Мгла вздрогнула, пошла рябью, в лицо ударил ветер, который не принес ни единого запаха, лишь шорохи, стоны и будто бы взволнованный шепот, но я постаралась не отвлекаться на то, что происходило вокруг.

Покажите ту, что Мстиславой зовется,

Вещью ведьминой приманю душу ее, опутаю,

Привяжу кровью к душе тьмой не испорченной.

Не со злым умыслом, для добра зову,

Душу черную, во зле уличенную.

Светом душу наполненную к ней на встречу шлю.

Сердце дрогнуло и затихло. И все вокруг затихло. Перед взглядом уже не было ни светлого листка, ни тетради, которую я сжимала пальцами. Вокруг вообще ничего не было. Темнота. Абсолютная, плотная. Лишь вокруг меня тусклый свет сеялся. А нет. Стоило взглянуть на себя, как стало ясно, что не вокруг, а от меня он исходил. Вернее, моя душа светилась в этом мраке. Тело осталось там, в лесу, а я оказалась здесь… Только еще бы знать, где и что делать дальше.

Стоило так подумать, как невдалеке что-то замерцало и потухло. А потом опять замерцало, но уже ближе. И снова. Когда оно оказалось в нескольких метрах, я поняла, что это. Душа Мстиславы. Света в ней почти не осталось. Темные нити опутали душу плотным коконом. И нити эти были живыми. Они сжимались, словно хотели раздавить душу. И именно в эти мгновения она начинала мерцать. Тогда можно было разглядеть и размытые черты лица сквозь множество нитей. Черты, которые искажались в муках.

Оторопь. Моя душа дрогнула от увиденного. Здесь, в этом месте, было даже страшнее, чем там, среди густой серости, в окружении страшных звуков, теней и холода. Я вздрагивала каждый раз, когда душа Мстиславы заходилась в беззвучном крике, когда смазанные черты лица искривлялись и плыли, когда черные нити впивались в душу, терзая ее. Я оказалась настолько не готова к этому, что замерла в нерешительности и с нарастающим ужасом наблюдала за жутким представлением, которое, словно короткая запись, поставленная на повтор, повторялось каждую минуту.

«Так! — мысленно подбадривала себя и пыталась вспомнить, что от меня требуется, — нужно достучаться до памяти ее духа».

Ядвига Петровна в своей инструкции уверяла, что души помнят свое зло. Вроде бы, так предусмотрено природой. Души помнят, за что были обречены существовать в этом кошмаре.

Когда попыталась заговорить, поняла, что голоса нет. Да и вряд ли это возможно, когда отделён от тела и перенесен в своеобразное чистилище. Да-да, именно чистилищем я считала это место.

Ладно. Отчаиваться рано. Нужно задавить панику и обратиться мысленно. Ведь душа Мстиславы привязана ко мне моей кровью. Наверное, услышит.

И я стала сосредоточенно воспроизводить в памяти картинки своей жизни, бабушку, маму, все разговоры, в которых мне открылась правда. Старалась припоминать все дословно, делать картинку прошлого как можно ярче.

Не знаю, сколько времени прошло. В этом вакууме время ощущалось совершенно иначе, все ощущалось по-другому. Но на десятый, а может, на сотый раз, когда показалось, что я и сама вот-вот потеряюсь в этих воспоминаниях, заметила, что взор искаженного лица обращен ко мне. Глаза души будто прояснились. И в следующий раз она снова смотрела на меня. И потом. Значит, получилось? Хотелось бы верить. Для надежности снова прокрутила все воспоминания, мысленно посылая их Мстиславе, и перешла к тому, для чего пришла.

Не знаю, почему, но когда во всех красках мысленно рассказывала о том, какой путь мне пришлось преодолеть, насколько сильно мое желание избавиться от проклятия, насколько ярка моя мольба, обращенная к душе, вспомнила и о Марьяне. Женщина, которая, так же как и я, пострадала ни за что, и продолжала страдать.

Душа Мстиславы задрожала. Замерцала меленько-меленько, но уже не исчезала из поля зрения, не тонула на несколько мгновений в темноте.

Я приняла это за хороший знак. Ядвига Петровна писала, что тот ритуал, на который я решилась, можно провести и без всяких бесед, без согласия виновной души, но в таком случае он потребует гораздо больше сил. Ведь, грубо говоря, если душа будет сопротивляться, мне придется силой всучить ей ту черноту, что поселилась во мне благодаря ведьме. А если душа не будет противиться, то и сил прилагать не придется.

А силы здесь ощущались слабо. Казалось, сама темнота тянет их с невероятной скоростью. Словно это место саму жизнь высасывает. От этой мысли ужас взметнулся с новой силой. Тянуть времени нет. Строки на удивление всплывали в памяти легко, но с губ не срывались, тонули в тишине. Только душа моя кричала и молила, чтобы слова были услышаны. И с первым словом, моя душа засветилась ярче, а сила плеснула в темноту.

В серой мгле, где нет жизни и смерти,

Где покоя душе не найти,

Зла границу с тобою отчертим

Нашим жизням не по пути.

Нитку черную, что связала нас

С силой выдерну и возверну

Той, что силу свою предала ни раз,

Окунувшись душою во тьму.

Твой поступок прощенья не знающий

Лишь раскаянье искупит

Разгорится огонь очищающий,

Справедливый суд сотворит.

Когда Стас говорил о боли, я и не думала, что эту будет так… Так больно. Даже слова об огне казались мне всего лишь образным описанием того, что произойдет. Но стоило сказать последнее слово, как я охнула. Там, где должно быть сердце, разгорался настоящий пожар. Сначала почувствовала тепло и обрадовалась. Ведь именно там, по мнению берегинь, была сосредоточена чернота, но с каждой секундой жжение усиливалась и уже спустя, кажется, мгновение я рухнула и зашлась в беззвучном крике. Я горела. Теперь я знаю, что ощущают люди, горящие заживо. Боль и безысходность. Силы, которые стремительно утекают, кажется, вместе с жизнью. Сердце разрывалось от боли, я и забыла, что сейчас у меня и сердца нет, одна дымка души, но боль была невыносимой. Если бы я могла, кричала, рыдала и билась бы в попытках унять этот раздирающий изнутри пожар.

В последний момент, когда я уже смирилась с тем, что умираю, перед глазами возникла душа Мстиславы, которая полыхала в настоящем огне, белом, ярком, ослепляющем и испепеляющем. Я лишь краем сознания отметила, что оно полностью поглотило душу Мстиславы, а потом схлопнулось и растворилось вместе с ней. И я растворилась, чувствуя облегчение. Все закончилось. Эта пытка закончилась. И как же приятна эта успокаивающая, умиротворяющая темнота, в которой сейчас так хочется раствориться, где нет боли и страданий. И я закрыла глаза. Да, нужно раствориться. Мне так хочется покоя.

Последней мыслью перед тем, как темнота меня поглотила, была мысль о маме. Теперь, когда проклятие пало, она снова может стать счастливой.

После долгой пытки я расслабилась так резко и абсолютно, что даже очнуться не успела. Облегчение в одно мгновение накрыло с головой и оттеснило здравый смысл, который что-то там нашептывал. Все это стало безразличным. Ведь мне так легко и хорошо. Только голос этот противный и навязчивый лезет и лезет в мысли. Я на него уже и шикнула, и притопнула, и руками помахала, и поспорила — все это, естественно, мысленно, — а он доколупался, как пьяный до радио. Мила, Мила, Мила, Мила… Вернуться уговаривал. Дурак. Кто так уговаривает? Я тут сплю, между прочим, в ус не дую, а он мне говорит, что спать нельзя. Это ж какому студенту можно запретить сон? Это ж святое. Мы ж, студенты, спать можем в любом положении и в любых обстоятельствах. А тут всего лишь голос навязчивый. Я его уже и слышать почти не слышу. Только голос этот, Чернобыль ему папа, руки отрастил, да по темечку мне ка-а-ак даст.

— Уй-й, — сжалась я от резкой боли в голове, обхватила ее несчастную руками и зажмурилась. Резко выдохнула и тут же вдохнула. Странный воздух. Тягучий такой, не надышаться. И холодно вдруг стало, словно меня из кровати в сугроб выбросило. Сжалась еще сильнее и снова застонала от нового приступа боли, который в этот раз пришел не один, вместе с тошнотой. Желудок скрутило в узел. Выдохнула сквозь плотно сжатые зубы и задышала часто-часто.

Да что происходит-то?

И в этот миг мир кувыркнулся, а воспоминания нахлынули бурным потоком. И пока я пыталась прийти в себя, хватала ртом воздух и пыталась унять нарастающую боль, почувствовала чье-то приближение. Под меня просунули руки, которые казались удивительно теплыми и родными. Сквозь узкие щелочки глаз — а это было все, на что я оказалась способна, потому что веки свинцовой тяжестью налились, — разглядела размытые черты лица Стаса. Точно он. Такие глаза жуткие только у него быть могут. Парень в этот миг очень осторожно приподнял меня и переложил к себе на колени. И сразу стало легче. И дышать стало легче, и боль начала стихать, да и от холода меня уже так не колотило. От рук Стаса по телу бежало тепло, просачиваясь сквозь несколько слоев одежды, прогоняло усталость и боль. Уткнулась носом в его куртку, вдохнула до боли знакомый и особенный аромат — запах летнего леса, наполненного солнцем.

— Вредная девчонка, — сквозь гул в ушах донесся до меня голос Стаса, его губы коснулись макушки в успокаивающем поцелуе. — Разве можно засыпать в мире мертвых? Мы же договаривались, — ругался Стас. Но как-то беззлобно и очень устало. Еще бы, ведь ему пришлось выдергивать меня из мира мертвых силой. Буквально тащить по той нитке, которой мы связали друг друга.

— Надеюсь, — прохрипела я, и тут же губ коснулось холодное горлышко фляжки. С жадностью сделала несколько глотков и все же сумела открыть глаза, — надеюсь, все получилось.

— Уверен, — Стас приподнял меня и усадил, но с рук не отпустил. Теперь я не лежала в его руках, а сидела. Так удобнее. Но сил у меня не осталось, так что без поддержки парня, снова бы сползла на землю. — Но я не на шутку испугался за тебя, кнопка, — волнение прорвалось хрипотцой в голосе ведьмака.

Вскинула голову и вопросительно на него уставилась.

— Как только ты рухнула замертво, — принялся за рассказ и чуть крепче обнял меня, — ты погасла. С первого шага в Лес, твоя душа светилась, а как только ты вырвала ее и отправила на Грань, тело перестало светиться. И наша связь стала едва ощутимой, слабой, — он поморщился.

Ох уж эта связь. Одни из тех последствий, с которыми нужно будет мириться еще некоторое время. Во-первых, теперь, в течение нескольких дней, я буду ощущать Стаса, как какую-то часть себя. Буду ловить отголоски его ярких чувств, чувствовать его приближение, а еще смогу поделиться, как магической, так и жизненной энергией в случае необходимости. И связь эта работала в оба направления. Стас ощущал тоже самое. И благодаря ей смог буквально вытащить меня с того света. Но прогулка на Грань имела еще одно последствие, по сравнению с которым наша связь — мелочь. В ближайшие несколько дней любые потрясения, любые яркие негативные эмоции могут спровоцировать потерю сознания, а вместе с ней — смерть. Моя душа будет связана не только со Стасом, но и с Мстиславой, пусть и не так крепко, как с ведьмаком. Только мое пребывание на Грани оставило след. И если я вдруг перенервничаю до обморока (чего со мной никогда не случалось) то высока вероятность, что душа моя вернется в темноту. Уже навсегда.

Я этого боялась, но отказаться от шанса на счастье даже при таких условиях не могла.

Эти мысли порывом ураганного ветра пролетели в голове, и я тут же вся превратилась в слух.

— А потом началось страшное. — Стас мотнул головой, словно хотел забыть об увиденном, — нет ничего хуже, кнопка, чем видеть, как человек мучается, и не иметь возможности хоть как-то ему помочь. Особенно, — он замолчал, прокашлялся, прикрыл глаза. Душу кольнула холодная иголка страха. Не моего. — Особенно, если это маленькая, ни в чем не виновная девчонка. Ты не кричала. Только металась по земле, выгибалась так, что в какой-то момент я подумал, что позвоночник не выдержит, переломится. И слезы. Их было так много. Я бы никогда не подумал, что в тебе, кнопка, столько слез, — совсем невесело хмыкнул Стас. — А потом ты затихла. Из-под куртки, изо рта просочился черный дым. Когда я почувствовал, что запахло гнилью, понял, что все закончилось. Все хорошо. А потом, — он сжал меня еще сильнее, так, что кости затрещали, — ты, моя дорогая, подруга, — выплюнул Стас, — обмякла и даже не попыталась вернуться.

— Я так устала, — прошептала и уткнулась носом в его куртку. — Решила, что умерла. И все…

— И сдалась! — припечатал Стас. — За свою мечту, за свою жизнь надо сражаться даже тогда, когда нет ни сил, ни веры в победу.

— Ста-ас, — прохныкала я, обвила его талию руками и судорожно выдохнула, — не ругайся, пожалуйста, — умоляла его, — я… я сдалась, наверное, правда. Но от боли я и себя уже не помнила. Просто отключилась, как почувствовала облегчение, — шептала, уткнувшись лбом в его грудь. — А ты… Стас, ты…, - по щекам покатились слезы облегчения и благодарности. — Я так, — всхлипнула, — если бы не ты, — выдохнула и зажмурилась, чувствуя подступающую истерику, — если бы тебя не было…

— Тише, кнопка, — он поглаживал меня по спине, по волосам и шумно дышал в мою макушку, — извини. Я испугался. Все закончилось. Все получилось. Теперь можно возвращаться, — он осекся и вновь чмокнул меня в макушку.

А я подумала лишь о том, как мне повезло, что он все это время был рядом. Даже и представить сложно, чем я заслужила. Но как же я рада, что он со мной. Здесь и сейчас. И все это время. Размер моей благодарности даже словами описать сложно. Поэтому, я смогла лишь крепко обнять его, потратив остатки сил, и прошептать банальное «спасибо». А потом отключилась.