Сильнее разума

Глава 5

Могучий кулак, описав широкую дугу, устремился прямо в лицо Луиджи. Мелисса пронзительно завизжала. Луиджи машинально заблокировал удар, выпустив при этом молодую женщину.

— Дочь? — прошипел он. — Ты что, за идиота меня принимаешь? Или, может, жену свою считаешь полной дурочкой? Бедная моя сестра, моя оскорбленная в лучших чувствах Лаура! Лаура, что, лежа на больничной койке, заклинала меня помочь ей! Лаура, что рыдала в моих объятиях, потому что ее неверный супруг потерял голову от двадцатилетней соплячки, которую подобрал в американском аэропорту! Тебе стоило лишь подмигнуть потаскушке — и она в тот же день прыгнула в твою постель!

Где-то рядом раздался глухой стон. Луиджи пропустил его мимо ушей. С искаженным от ярости лицом он по-прежнему изо всех сил удерживал занесенную руку Джованни.

Тот резко выдернул руку и отпрянул назад.

— Ты ничего не понимаешь, — хрипло произнес он. — Мелисса — моя дочь. Дочь, о существовании которой я до недавнего времени даже не подозревал. Я столкнулся с ней в чикагском аэропорту «О'Хара». Она… она как две капли воды похожа на свою мать. Я знал ее мать… много лет назад. Задолго до того, как повстречал Лауру. Я увидел Мелиссу и принял ее за Барбару, за мою Барбару. Сходство просто поразительное, даже жутковато делается. Я не мог не обратиться с ней… Мы разговорились, и… — Голос Джованни дрожал от сдерживаемого чувства. — И я вдруг увидел, что все сходится. За девять месяцев до того, как родилась Мелисса, я был близок с Барбарой, ее матерью. Она так мне ничего и не сказала… Я так и не узнал, что она ждала от меня ребенка. И вот совсем недавно обнаружил, что у меня есть дочь. Взрослая дочь.

Луиджи окаменел. Только на щеке его подергивался мускул.

— Твоя дочь? Ты хочешь сказать, что Мелисса — твоя дочь? — недоверчиво переспросил он.

— Ты же говорил, что все знаешь, — еле слышно прошептала молодая женщина. Голова у нее кружилась, к горлу подкатывала тошнота. — Ты говорил, что знаешь все про Джованни и меня.

Но Луиджи услышал и обернулся на голос. Мелисса судорожно цеплялась за край стола, чтобы не упасть.

— Я считал, что ты его любовница, — ровно и бесстрастно ответил он.

— О господи! — задохнулась молодая женщина, закрывая рот ладонью. — Как ты только посмел такое подумать?

— Легко. — Теперь в его голосе звучала нескрываемая горечь. — Мне сказала сестра. Мог ли я усомниться в ее словах?

Мелисса вскинула глаза. И это тот самый человек, которого она обнимала совсем недавно? Нет, перед ней безжалостный, циничный, холодный незнакомец.

— И все это время… — Голос ее беспомощно прервался. — Все это время ты принимал меня за… за любовницу Джованни… — Молодая женщина с трудом выговорила ненавистное слово. Ее трясло от негодования. — Боже мой, боже! — Она пошатнулась, с трудом удержавшись на ногах.

— Мелисса! Дитя мое любимое! — Джованни протянул к ней руки.

Молодая женщина покачала головой. И вдруг, горестно вскрикнув, опрометью бросилась в дом, ища укрытия в ванной.

Мир стремительно вращался вокруг нее. И не только вращался — земля раскачивалась, колебалась, уходила из-под ног. Ночной кошмар, иначе и не скажешь, кошмар, в котором пол и потолок меняются местами, а стены смыкаются, точно вознамерившись раздавить свою жертву.

И выхода нет, ровным счетом никакого выхода. Не суждено ей проснуться и обнаружить, что все это — лишь дурной сон.

Мелиссу выворачивало наизнанку. И неудивительно. К горлу вместе с тошнотой подступали омерзительные воспоминания о последней ночи… да о всех ночах на острове, если на то пошло! Если бы только можно было избавиться от них с той же легкостью, как и от вчерашнего ужина!

В воображении вновь и вновь прокручивалась сцена на террасе — точно ледяные, омерзительные волны накатывали на нее одна за другой. Молодая женщина сидела на холодном мраморном полу, бессильно прислонившись к стене и отчаянно мечтая слиться с ней, раствориться, исчезнуть. Она вся дрожала — от потрясения, от ужаса и неверия.

Но хочешь не хочешь, а поверить придется. Выбора у нее нет. Там, снаружи, на террасе, с грохотом столкнулись две реальности — и ее, словно в водоворот, затянуло в отвратительную действительность Луиджи дель Кастаньо.

Он считал ее любовницей Джованни. Считал с самого начала. С того момента, как впервые увидел. И верил в это до тех пор, пока не столкнулся лоб в лоб с правдой.

Любовница Джованни…

Омерзительная формулировка ранила ее точно остро отточенный кинжал.

Вот, значит, кем считал ее Луиджи. Любовницей женатого мужчины. Любовницей мужа своей сестры…

Мелисса вновь передернулась от отвращения. Сколько тяжких потрясений за один день!

Луиджи — младший брат Лауры. Луиджи дель Кастаньо приходится Джованни шурином. Шурин Джованни взял на себя неблагодарную миссию избавить его от наглой потаскушки, угрожающей семейному счастью его сестры. И метод избрал безотказный: обольстить любовницу Джованни, отбить ее у богатого покровителя.

Именно так он и поступил. Расчетливо, намеренно, хладнокровно. Луиджи дель Кастаньо явился в отель «Адриатика» с одной-единственной целью — отыскать и обольстить ее, Мелиссу.

Молодая женщина подняла голову, уронила руки. Надо посмотреть правде в лицо. Приходится. И произнесла вслух те самые слова, что жгли ее огнем. Произнесла четко и ясно:

— Луиджи дель Кастаньо задался целью обольстить меня — и цели своей добился. Он думал, что я любовница Джованни. И роман со мной закрутил только поэтому.

В сердце ее вонзился миллион отравленных стрел. Вонзился так глубоко, что молодая женщина задохнулась от боли.

— А значит, все, что было между нами, это ложь. Вплоть до последнего слова, до последнего взгляда и поцелуя.

Вот она и произнесла слова приговора. Сживаясь с ними. Вбирая их в себя вместе с тоской и болью.

Все — ложь!

Даже недавние счастливые мгновения, эти бесценные секунды, в течение которых Мелисса верила, будто Луиджи делает ей предложение, тоже ложь, равно как и грезы, на ее глазах развеявшиеся в дым.

Молодая женщина до крови закусила губу. Что за агония…

С террасы доносились крики, проклятия, угрозы, взаимные упреки, если судить по интонациям, конечно. Потому что слов Мелисса не понимала. Хрипловатый голос Джованни дрожал от бешенства. Второй звучал сдержаннее и тише: Луиджи парировал реплики сжато, скупо, язвительно. Вот голоса схлестнулись вновь, заключительным залпом прогремел последний, мрачный, не оставляющий места надеждам ответ. А затем послышались шаги — тяжелые, глухие, они постепенно угасли в отдалении. И воцарилась тишина.

В дверь ванной настойчиво постучали.

— Мелисса! — Это был Джованни.

Молодая женщина не ответила.

— Мелисса… бедная моя, дорогая девочка… мне необходимо поговорить с тобой! Просто необходимо! Выйди, пожалуйста… — Голос ее отца дрожал и срывался от волнения.

Ее отец…

Всю свою жизнь Мелисса гадала, кто он, донимала мать расспросами, но ответа не получала. Никакого.

— Ох, дорогая, даже не спрашивай! Это все давным-давно прошло и быльем поросло, — неизменно отмахивалась Барбара.

Поначалу девочка думала, что, возможно, жизнь отца окутана тайной… а может, это она, непослушная маленькая Мелисса, никакого отца не заслуживает. Однако со временем Мелисса подросла и образ жизни матери предстал перед ней со всей отчетливостью: бесконечная вереница мужчин, бесчисленная череда съемных квартир и коттеджей, где они жили по несколько месяцев, не больше. Бессмысленное, никчемное, беспорядочное перепархивание с цветка на цветок, от одного удовольствия к другому… И Мелисса с горечью поняла, в чем дело. Должно быть, ее мать и сама не знает, от которого из своих многочисленных любовников родила дочку.

Будучи подростком, Мелисса приезжала домой на каникулы — Барбара пристроила девочку в школу-интернат при первой же возможности — и жадно вглядывалась в лица материнских знакомых, приятелей и ухажеров, ища и не находя сходства с собой.

Да откуда бы ему взяться, этому сходству, если Мелисса была как две капли воды похожа на мать? Вот только зеленые, как изумруды, глаза могли послужить подсказкой, да и то ненадежной. Мало ли на свете зеленоглазых мужчин?

Со временем Мелисса примирилась с мыслью, что ей не суждено узнать, кто ее отец, какой он национальности и жив ли еще.

А потом — эта случайная встреча, противоречащая всем законам статистики вкупе с теорией вероятности… При мысли о том, с какой легкостью встреча эта, перевернувшая всю ее жизнь, могла бы и не состояться, Мелисса до сих пор холодела от ужаса.

Неправдоподобное мгновение навсегда запечатлелось в ее памяти. Девушка только что прилетела из Дели и шла получать багаж, как вдруг какой-то мужчина средних лет, замешкавшись на пороге зала ожидания первого класса, уставился на нее во все глаза, как будто привидение увидел.

Мелисса, возможно, и внимания на него не обратила бы, если бы тот не произнес потрясенно, словно не веря:

— Барбара!..

Незнакомец протянул к ней руку, сказал что-то на непонятном девушке языке и вновь повторил имя ее матери. Мелисса остановилась.

Девушка знала: внешне она вылитый портрет матери. Сколько раз удивительное сходство ставило материнских знакомых в тупик, а пару-тройку раз даже порождало путаницу! По возрасту незнакомец в приятели матери вроде бы вполне годился. Костюм на нем был дорогой, сам он явно принадлежал к тем, кто летает первым классом, и при этом был весьма хорош собой — седеющие виски придавали его представительной внешности особую привлекательность. А значит, он полностью соответствовал тому типу мужчин, на которых «западала» Барбара Гринбери.

Мелисса покачала головой.

— Нет, я дочь Барбары. — Говорила она по-английски, понимая, что, невзирая на явно южную внешность, незнакомец не может не знать языка международного общения.

— Да-да, конечно, — меланхолично откликнулся тот. — Даже Барбаре, с ее сногсшибательной красотой, не дано обманывать время столь долго.

Незнакомец вгляделся в лицо девушки. Какие у него добрые глаза, тут же подумала Мелисса, и при этом чудится в них нечто знакомое… Может, они где-то встречались раньше, а она запамятовала?

— А вы материнскую красоту со всей очевидностью унаследовали. Вы ведь не обижаетесь, что я так говорю?

— Вовсе нет, — улыбнулась Мелисса.

Незнакомец кивнул, а затем, словно из вежливости, поинтересовался:

— Как поживает Барбара? Раз вы ее дочь, выходит, она таки вышла замуж. Во времена нашего знакомства Барбара и слышать о браке не хотела!

Лицо девушки окаменело.

— Барбара погибла в автокатастрофе два года назад.

— Простите мою бестактность, — поспешил извиниться незнакомец. — Я ничего не знал… И возможно, мне не следовало спрашивать. Приношу вам свои соболезнования. Вам и вашему отцу.

Мелисса покачала головой.

— Замуж моя мать так и не вышла. Боюсь, это отвращение к священному институту брака Барбара Гринбери пронесла через всю жизнь.

Незнакомец удрученно развел руками.

— Да, помню, Барбара и впрямь брачных уз не признавала, но я это списывал на молодость. Когда мы познакомились, она была совсем юной… да и я тоже, если на то пошло. Сколько же лет назад было дело? — Он быстро подсчитал в уме. — Двадцать с лишним. Я повстречал Барбару в Ницце, в казино… Как сейчас помню, стоял июнь, повсюду цвели розы… Мы пробыли вместе месяца полтора. Она — как же это сказать по-английски? — просто очаровала меня. Женщины красивее я в жизни не встречал!

Незнакомец умолк. Девушка прерывисто вздохнула.

— Что такое? — встревоженно спросил тот.

— Мне двадцать! — выпалила Мелисса, прежде чем успела осмыслить слетевшее с уст неосторожное признание. — А день рождения у меня в марте!

Мгновение незнакомец просто глядел на нее, не говоря ни слова. На лице его отражалась целая гамма противоречивых чувств. Затем он произнес что-то на своем языке — отрывистой, быстрой скороговоркой.

Он итальянец, решила Мелисса. Итальянец, точно.

И он мог бы быть… мог бы быть… мог бы быть ее…

От лица девушки отхлынула кровь. Как часто все эти годы она лежала, не в силах заснуть, и пыталась подсчитать в уме, когда именно была зачата. Получалось — в июне, двадцать один год назад.

Мелисса заломила тонкие пальцы. В сознании ее прочно засела невероятная, не правдоподобная мысль. Она все глядела и глядела на этого представительного незнакомца средних лет, глядела, не в силах наглядеться. Этот мужчина был близок с ее матерью в тот самый месяц, начиная с которого ведется отсчет ее, Мелиссы, бытия.

Нет! Это просто безумие! Так не бывает! Мелисса пошатнулась. Незнакомец едва успел подержать ее.

— Подождите! — взмолился он, видя, что девушка намерена уйти, и поскорее. — Подождите! — И, жадно вглядываясь в ее лицо, отрывисто спросил: — Кто ваш отец?

Девушка горестно покачала головой.

— Я… я не знаю. — Голос ее дрожал и срывался. — Мать ничего мне не рассказывала… Думаю, она и сама не знала…

Лицо смуглого незнакомца исказилось от негодования.

— О, Барбара знала, еще как знала! Возможно, наш роман она и считала случайной интрижкой. Но пока с ней был я, никто другой к Барбаре и на пушечный выстрел не приблизился бы! Я ни с кем не стал бы ее делить!

Внезапно выражение его лица изменилось. Незнакомец потрясение уставился на Мелиссу. И внезапно, словно гром прогремел с ясного неба, девушка осознала, отчего тот кажется ей таким знакомым. Все дело в глазах. Глаза итальянца были чуть более темного оттенка, нежели ее собственные, но это были ее глаза, никакой ошибки тут быть не могло!

— Наверное… — произнес он с какой-то странной интонацией, от которой у Мелиссы замерло сердце. — Наверное, нам необходимо поговорить.

Один разговор по душам — и жизнь девушки изменилась словно по волшебству. Однойединственной беседы Джованни хватило, чтобы признать ее, Мелиссу Гринбери, родной дочерью. Никаких доказательств он не требовал, но признал ее безоговорочно, принял ее в свое сердце, в свою жизнь, не задавая вопросов, не терзаясь сомнениями. С первого же мгновения полюбил ее крепко и на всю жизнь.

Но за чудеса приходится расплачиваться, и дорогой ценой. Мелисса знала, что судьба взыщет с нее сполна, но ни о чем не жалела. Джованни улетал в Рим — его жена ложилась на операцию в больницу. А затем ей предстояло обследование для выяснения причин ее многолетнего бесплодия.

Девушка все отлично понимала. Конечно же Джованни не мог предъявить жене нежданно-негаданно обретенную дочь в такой момент. Жестоко было бы похваляться перед Лаурой своим собственным ребенком, в то время как бедная женщина отчаянно пыталась подарить мужу долгожданное дитя. Так что Мелисса, не споря, смирилась со своей незавидной участью: некоторое время ее существование должно было сохраняться в тайне.

Но не вышло…

В дверь снова настойчиво постучали. А следом послышался отцовский голос — взволнованный, испуганный:

— Мелисса, пожалуйста! Пожалуйста, нам надо поговорить! Пожалуйста!

Медленно, очень медленно, как если бы ее уже настигла смерть, оставив по себе живой труп, молодая женщина поднялась. Пояс ее халата развязался, бесстыдно обнажив грудь. Задрожав крупной дрожью. Мелисса плотнее запахнула халат.

И вышла к отцу, тому самому человеку, которого Луиджи принял за ее любовника и с которым так жестоко попытался разлучить ее.

Джованни неуверенно топтался у порога. Как он постарел и сдал за эти несколько минут… или часов? Сердце молодой женщины сжалось от жалости к отцу.

— Мелисса… — произнес он срывающимся голосом, — мне так жаль… так жаль…

— Папа, — всхлипнула молодая женщина.

Джованни распахнул объятия.

— Доченька!

С душераздирающим криком Мелисса бросилась в надежные отцовские объятия.

Она рыдала и рыдала, не в силах остановиться. Просто безобразие, думала она сквозь слезы, безобразие так себя вести! Ей двадцать лет, она не девчонка-школьница какаянибудь и побывала в таких местах, что врагу не пожелаешь. А теперь вдруг почувствовала себя ребенком. Ребенком, который ищет утешения на отцовской груди.

Джованни обнимал ее за плечи, ласково поглаживал по спине, утешающе нашептывал что-то на языке, который Мелисса не понимала, а ведь ей полагалось знать его с детства.

Наконец, совсем не скоро, бурные рыдания поутихли. Джованни пригладил волосы дочери.

— Я бы всю кровь до капли отдал, если бы так мог исправить причиненное тебе зло, — произнес он с невыносимым страданием. — До самой смерти себе этого не прощу.

Мелисса покачала головой. Острая мука поутихла до тупой, ноющей боли.

— Ты не виноват… не виноват. — Она вздрогнула как от холода. — Мне самой не следовало…

Молодая женщина умолкла и испуганно огляделась по сторонам.

— Где… где же… — Но не смогла произнести ненавистного имени.

— Ушел, — процедил сквозь зубы отец. — Мне даже не понадобилось вышвыривать его своими руками! Уплыл на этой своей яхте. — Голос его смягчился. — Собирайся, дитя мое. Мы тоже уплываем.

Мелисса утерла слезы и вдохнула поглубже.

— Сейчас оденусь по-быстрому и соберу сумку. Вещей-то у меня всего ничего… А мы возвращаемся в отель?

В «Адриатику» ей отчаянно не хотелось — ни сейчас, ни когда-либо потом. Глаза бы ее не видели этого отеля!

— Нет. Ты едешь в Рим. Со мной, — решительно произнес Джованни.

Мелисса вскинула на него глаза.

— Но как же Лаура?

С какой легкостью она произнесла имя жены своего отца, ради которой вынуждена была таиться и жить в тени. Ради которой Джованни никак не мог открыто признать ее дочерью!..

— Я не в силах так поступить с ней, — говорил Джованни, и Мелисса вполне понимала правоту его слов. — Девять долгих мучительных лет Лаура надеялась, вопреки очевидному, что сумеет подарить мне ребенка, о котором мы оба так мечтали! Я не могу, просто не могу сказать ей, что у меня уже есть дитя от другой женщины… Она будет вне себя от горя. Сочтет себя никчемной, ненужной неудачницей. Она и без того терзается двадцать четыре часа в сутки. Называет себя «бесплодной смоковницей», ругает за то, что вышла за меня замуж и сделала навеки несчастным… Я сто раз повторял ей, что жизни без нее не мыслю, с ребенком или без, но она не верит…

Джованни в подробностях рассказал дочери историю первого замужества Лауры, окончившуюся мучительным бракоразводным процессом. Мелисса всей душой сочувствовала своей мачехе. И всецело соглашалась с отцом в том, что было бы жестоко причинить ей новую боль.

А в результате вышло еще хуже…

Лицо Джованни напряглось. В глазах читалась неизбывная вина.

— Мне придется открыть Лауре правду. Я-то думал, что сумею надежно тебя спрятать, так что она ничего не узнает. Во всяком случае, до тех пор, пока… — Он перевел дух. — Пока небеса не подарят нам ребенка — нашего общего ребенка! Если бы я заподозрил хоть на мгновение, что Лаура дознается про твой приезд и придет… — Джованни тяжко вздохнул, — придет к таким кошмарным выводам, я не стал бы рисковать. Рассказал бы ей все как есть сразу, как привез тебя в Рим!

Он помрачнел.

— Теперь мой долг — попытаться исправить зло, причиненное моей скрытностью. Зло по отношению к моей жене и к моей дочери… Ты пока собирайся. Как будешь готова, скажи: катер ждет у причала. А сейчас мне нужно позвонить Лауре. Она понятия не имеет, что я здесь. Вчера, едва прилетев из Лондона, я позвонил в отель, и мне сказали, что ты уехала. Я до смерти перепугался. И как только выяснил, где ты, тут же помчался сюда. Лаура наверняка себя не помнит от тревоги. Надо ее успокоить.

Джованни коротко поклонился и вышел из комнаты. Оставшись одна, Мелисса обвела взглядом спальню, побросала свои вещи в сумку, все, что попалось на глаза, и выбежала за дверь. Ей не терпелось покинуть виллу — чем скорее, тем лучше.

Уже на выходе из бухты Мелисса не выдержала и обернулась. Вилла стремительно удалялась — терраса и бассейн, колонны и купол. А очень скоро и сам островок превратился в крохотную точку у горизонта — вместе со своими иссиня-черными скалами и полосой жемчужно-белого песка. В памяти Мелиссы навсегда запечатлелась опустевшая каменная пристань. Гордой красавицы яхты там уже не стояло. Она исчезла, будто ее и не было.

Исчез. Исчез. Исчез.

Мелисса закрыла глаза. К горлу внезапно подступила тошнота.

У причала в Сперлонге их уже ждал новехонький «ламборджини диабло». Путь до Рима на сей раз занял часа два — дорога изобиловала «пробками». Мелисса откинулась на спинку кожаного сиденья и отрешенно глядела перед собой.

«Ламборджини» промчался через центр, искусно лавируя в потоке машин, и наконец выехал на тихую живописную окраину, где стояли особняки римских богачей. Проехал еще пару миль в направлении Тиволи и свернул на подъездную аллею, ведущую к чугунным воротам, а от них — дальше, к роскошной вилле, своим великолепием не уступающей виллам римских императоров.

Слуги приветствовали возвратившегося хозяина, не выказав ни малейшего удивления при виде его прелестной каштановокудрой спутницы. Джованни, инстинктивно почувствовав смущение дочери, крепче обнял ее за плечи.

— Мне нужно поговорить с Лаурой, — серьезно произнес он, вводя дочь в просторный вестибюль. — Извини, я тебя оставлю ненадолго. — Джованни жестом подозвал одну из служанок, что почтительно ждали чуть в стороне. Будьте добры, проводите синьорину Гринбери в ее комнату.

Мелиссу отвели наверх, в богато убранные гостевые покои. Следом прибежала молоденькая горничная — помочь распаковать вещи.

Первым побуждением Мелиссы было сказать ей, что не стоит трудиться, все равно она здесь надолго не останется. Италия отныне для нее закрыта. Она уедет… уедет…

Улетит обратно в Чикаго. Вернется к работе. А Джованни будет изредка появляться в Штатах. Этими краткими встречами ей и придется довольствоваться. Иного выхода нет и быть не может.

Горничная затворила дверцы шкафа, тихо произнесла что-то и ушла. В комнате воцарилась тишина.

Надо как следует обдумать происшедшее, внушала себе Мелисса. Надо обдумать все, что со мной случилось. Хорошенько обдумать.

Молодая женщина до боли вонзила ногти в ладони. Луиджи. Луиджи дель Кастаньо… Брат ее мачехи.

Не ты ли с самого начала твердила себе, что влюбляться в него неразумно, неосмотрительно, опасно? Так все и вышло, вкрадчиво напомнил о своем существовании внутренний голос.

Ну да, так все и вышло. Как, ну как могла она быть такой дурой? Как умудрилась ничего не заметить? Ведь невооруженным глазом видно было, что Луиджи считает ее женщиной самого низкого пошиба, любовницей Джованни!

Мелисса вновь оказалась во власти былого кошмара — мир опять завертелся волчком, пол и потолок поменялись местами. Она отчаянно пыталась усмотреть в происходящем хоть какую-то логику — ужасную логику ужасных событий.

Все очень просто. Луиджи считал ее любовницей Джованни. Поэтому задался целью обольстить ее. Чтобы разлучить с зятем. Чтобы обезопасить брак своей сестры. И закрутил с ней ни к чему не обязывающую интрижку.

А если бы пылающий праведным гневом Джованни не нагрянул на остров, что тогда?

Что произошло бы дальше? Какая участь ждала ее, Мелиссу?

Молодая женщина сжала кулаки. В ушах вновь зазвучал вкрадчивый, бархатистый голос — голос дьявола-искусителя, не иначе! «Мелисса, я не могу с тобою расстаться… Я хочу, чтобы мы были вместе. Я увезу тебя в Рим и ты будешь моей, слышишь! Перед миром и людьми!»

Еще несколько часов назад эти слова отворяли для нее врата в рай. А теперь толкали в разверстую пасть ада.

Мелисса прижала руки к груди, пытаясь унять боль. Все напрасно…

В дверь тихо постучали. И на пороге, нервно сплетая и расплетая пальцы, возникла женщина. На вид лет на пятнадцать старше Мелиссы. Худая, изможденная, но одетая с безупречным вкусом, который отличает дам высшего общества.

— Можно… можно войти?

При виде подобной нерешительности у Мелиссы болезненно сжалось сердце. Она медленно кивнула.

— Это ваш дом, — тихо произнесла молодая женщина, вглядываясь в лицо гостьи. Или, точнее, хозяйки.

Осунувшееся, измученное лицо, тем не менее, заключало в себе несомненное сходство с Луиджи. Мелисса почувствовала, как в сердце ее вновь проворачивается тупой нож.

Женщина прикрыла за собой дверь и шагнула вперед, протягивая руку.

— Я Лаура Кавальканти. Джованни рассказал мне всю правду о себе и о вас. Мне… мне страшно жаль. Я предпочла бы познакомиться с вами при более счастливых обстоятельствах.

Мелисса нервно сглотнула.

— Не знаю, что вы думаете о Джованни теперь… но он хотел как лучше. Он намеревался вообще скрыть от вас мое существование. Он так не хотел причинять вам лишней боли!

Лаура изумленно изогнула брови.

— Причинять мне лишней боли? Каким образом тот факт, что вы есть на свете, может причинить мне боль?

— Ну, демонстративно привести в дом дочь, когда вы… вам не удается родить ребенка… это жестоко!

Лаура не то всхлипнула, не то рассмеялась.

— И Джованни решил, пусть я лучше думаю, что он завел себе молоденькую любовницу? Как это тактично, как деликатно с его стороны! О да, он воистину щадил мои чувства!

Мелисса до боли стиснула пальцы.

— Джованни не хотел, чтобы вы вообще что-либо знали!

Лаура порывисто схватила руку молодой женщины.

— Неужели он и впрямь думал, что жена ни о чем не догадается? Не почувствует неладное? Не заподозрит худшего? — Она обняла Мелиссу за плечи, та не сопротивлялась. — И в результате Джованни скрывал от меня то, чему я всей душой порадовалась бы!

— Порадовались бы? — эхом откликнулась Мелисса.

Лаура на мгновение прижалась изможденной щекой к ее плечу.

— Неужели вы не понимаете? — глухо произнесла она. — Вы — живое доказательство того, что Джованни может стать отцом. Я боялась, панически боялась, что проблема не во мне, а в нем! Это такой удар по мужской гордости! Поэтому-то столько лет отказывалась ложиться на обследование… Вдруг выяснилось бы, что я здорова, а Джованни бесплоден! Я бы утешала его как могла, но это было бы бесполезно: узнав такое о себе, муж просто сломался бы. Даже сейчас, после всех анализов и тестов, — а в любые анализы ведь может вкрасться ошибка, — я волновалась. Но вот вы стоите передо мной, юная красавица, здоровая, статная, и вы — дитя Джованни! О радость, о счастье!

Глаза Лауры сияли.

— Вы и впрямь мне рады? — робко, боясь поверить, переспросила Мелисса.

— А как же иначе? Как мне не радоваться, что Джованни отыскал вас — чудом, спустя столько лет? — Лаура улыбнулась, и улыбка эта словно по волшебству преобразила исхудавшее, бледное лицо. Синьора Кавальканти словно помолодела на десять лет. — Разумеется, я по-прежнему намерена горы свернуть, лишь бы родить ему дитя. Но знать, что Джованни уже стал отцом, — это так отрадно! Это дает мне новую надежду!

Улыбка Лауры угасла — словно солнце зашло за тучи. Она уронила руки.

— Мне следовало больше доверять мужу. Он так преданно любил меня все эти годы, даже когда я была несчастна и принадлежала другому. Как я только могла подумать о нем плохо? Как смела заподозрить измену там, где ее и быть не может? В том, что произошло, виновата я и только я одна.

Лаура с раскаянием подняла на гостью сапфирово-синие, как у Луиджи, глаза.

— Это я послала к вам брата. Я была в отчаянии, в ужасе. Кого еще могла я умолять о помощи? Я не прошу вас простить меня… Понимаю, что это невозможно… — Голос ее беспомощно прервался.

Что ей сказать? — смятенно думала Мелисса. Эта женщина спасала свой брак, свое семейное счастье. Ее брат защищал честь сестры. Горло Мелиссы свела судорога. Она чувствовала себя героиней старинной итальянской новеллы, где из-за случайного недоразумения рушатся жизни и ломаются человеческие судьбы.

— Нет-нет, все в порядке, — с трудом выговорила она. — Не казните себя. Пожалуйста… — Мелисса вдохнула поглубже, ее слегка шатало. — Можно, я… ненадолго прилягу? Я чувствую себя неважно… Извините, пожалуйста.

Лаура — само воплощение заботливости — тут же подбежала к кровати, отдернула парчовое покрывало.

— Отдыхайте, конечно. Я сейчас пришлю вам кофе. Или, может быть, чаю? Или перекусить с дороги? Или фруктов?

Мелисса слабо покачала головой.

— Спасибо большое, не нужно. Я просто очень устала…

— Да-да, понимаю, — сочувственно закивала Лаура. — Тогда я вас оставлю. Подремлите немного, сон вас взбодрит. Я зайду позже — узнать, как вы.

Синьора Кавальканти скрылась за дверью. А Мелисса медленно опустилась на мягкую постель. Голова у нее кружилась все сильнее. Она легла, подтянула ноги к животу. Какие они тяжелые, точно свинцом налиты. Да и все тело словно онемело.

Шелк наволочки приятно холодил щеку. Мелисса натянула на себя покрывало. Глаза ее закрылись.

Засыпаю, подумала она. Лишь бы не видеть снов…

Но желанию ее не суждено было исполниться. Стоило Мелиссе заснуть — и она вновь перенеслась на виллу. Она стояла на террасе, подставив лицо ласковым солнечным лучам, а Луиджи обнимал ее за плечи. Она прижималась к любимому, наслаждаясь его надежной, мужественной силой. О, какая эта радость, какое облегчение — прильнуть к его груди! Ей привиделся жуткий кошмар — но вот настало пробуждение. О кошмаре ей даже вспомнить и то страшно. Но он развеялся, точно его и не было. Она здесь, на вилле, с Луиджи. Луиджи обнимает ее — и мир так прекрасен, удивителен и чудесен…

Луиджи занимается с ней любовью, ласкает ее тело, нашептывает на ухо всякие нежности… Ладони его скользят по шелковистой коже, губы обжигают огнем. Да и сама она пылает пламенем — сладостным, восхитительно жарким пламенем и тает, тает… Вот она пронзительно вскрикивает от невыносимого наслаждения…

Мелисса резко открыла глаза.

Она — одна, в пустой комнате.

Горе и безнадежность накрыли ее с головой, оплели, точно водоросли, потащили в темные глубины. Мелисса захлебывалась, точно утопающая, барахталась, пытаясь выплыть на поверхность, — а волны боли захлестывали ее снова и снова.

Все было ложью — все до последнего слова! Я ничего не значила для Луиджи, ровным счетом ничего! Даже меньше, чем ничего. Он нашел меня, некоторое время манипулировал мною, а затем отбросил прочь, словно старую перчатку. Я была для него лишь докучной проблемой. Угрозой для его близких. Интриганкой, которую необходимо обезвредить и удалить, думала Мелисса.

И много ли труда на это потребовалось? Один-единственный взгляд, один-единственный день, одна-единственная улыбка. Она сама по доброй воле повесилась ему на шею, не оказала ни малейшего сопротивления.

С какой легкостью, играючи Луиджи справился со своей задачей…

Да, Лаура знала, что делает, посылая к ней младшего брата. Что ни говори, а Луиджи дель Кастаньо мастер своего дела. Мистер Донжуан года! Отличный кандидат на роль обольстителя обольстительницы чужого мужа. Лучше него с этой задачей никто бы не справился…

Вот только не обольщала она чужих мужей! А просто…

Как же это называется у военных? Когда снаряд поражает незапланированную цель? Сопутствующий ущерб, кажется.

Вот она и есть сопутствующий ущерб. И это при том, что настоящая цель никогда и не существовала.

Мелисса глухо застонала, закинула руки за голову и уставилась в потолок расширенными от боли глазами.