И я смотрела, открывая и закрывая рот, но не то, что слов не находила. У меня даже мысли из головы выветрились! И я просто задыхалась, копошась в своих разнокалиберных ощущениях!
Спас меня из-под нахлынувших разом чувств резкий шум борьбы и чего-то, пока не дифференцированного моим всё еще оглушенным разумом.
— Что… что это? — наконец, спросила я, повернув голову ко входу.
— Подмога, полагаю, — откуда-то издалека ответил голос Илиска, и мне почудилось в нем невозможное трепетание.
— А она у нас есть? Я думала, ты пришел сюда один, — спросила я, всё так же не решаясь взглянуть на него.
— У тебя точно есть. Я освободил твою команду. На случай негативного исхода, — ответил он, и я застыла, убедившись, что в интонациях Тазрна проскальзывает противоестественная для него дрожь.
Оттого-то и обернулась. И вздрогнула от фантастического блеска в его глазах. Они сияли, как два факела на побледневшем и вытянувшемся лице.
Будто Илиск призрака увидел.
— Ты… ты изменилась, — выговорил он, в конце концов, не отлепляя от меня потрясенного взора. — Стала еще… сногсшибательнее.
Прошелся по мне его горящий взгляд, будто оставляя обжигающие следы.
И я снова захлебнулась. От жара. От голода в его глазах. От того, что уже знала, с чем столкнуться мои, когда я опущу их на себя. С моей настоящей грудью. Моей слегка смуглой кожей. С телом… некогда ненавистным… пышным… МОИМ СОБСТВЕННЫМ ТЕЛОМ. Которое я так сильно привыкла прятать, что сейчас чувствовала себя голой. Да что там! Мне казалось, что Тазрн препарирует меня светящимися зеленью радужками!
Но при этом во мне разливалось еще одно, совсем незнакомое чувство. Медле-е-енно… согревая, сжигая робость и страхи, оно заползало под кожу, растворяясь в крови. И заставляя ее бурлить. Гореть тем же огнем, что пожирал меня глазами Илиска.
Потому что он продолжал смотреть. Не отворачивался. Не морщил презрительно лицо. Он… он любовался. Мной… МНОЙ!
— Я… — почувствовала, как щиплет глаза. Горло всё сильнее сдавливал ком, грозящий взорваться слабодушными слезами. И я замолчала.
— Моя… Моя Пышка, — подался Илиск вперед, протянув бледные пальцы к моей зардевшейся щеке.
И услышав Его… Услышав то, о чем я так долго мечтала… грезила бессонными ночами, пробивающими брешь в оболочках времени и пространства, которые превратились для меня лишь в пустую абстракцию, я… Я…
Я размахнулась и… влепила Тазрну смачную пощечину!
— Ненавижу! — вырвался из меня крик, раздирающий связки. — Ненавижу тебя!!! Ты… Ты!.. Как же я тебя ненавижу! — хлынули из глаз слезы, замороженные по нему вечностью. — Подонок! — восклицала я, с трудом сдерживая желание врезать еще по самоуверенной роже мерзавца, который превратил мою жизнь в бескрайнее ожидание бессмысленной пытки новых встреч. — Столько лет… столько времени. И сейчас ты говоришь мне это… Это! — от души дубасила я кулачками по каменной груди, не обращая внимание на застывшую маску шока на мраморном лице этой статуи.
— Э-э… извините, если помешали, — послышался вдруг позади меня хорошо знакомый ироничный хмык, — но нам тут с Алом пришлось опробовать ваше усовершенствованное оружие на троице несговорчивых Тазрнов.
— Это нарушение закона о ненападении между Тазрнами и людьми, — сообщил ему Илиск, с легкостью поймав обе мои руки и зафиксировав их в одной своей ручище. — Судить будет уже не гражданский суд, а межрасовый.
— Ты серьезно?? — вмиг улетучилась из меня былая истерика.
— Поторгуемся? — приподнялся один уголок его ровно очерченных губ.
— Чего ты хочешь?! — зарычала я.
— Тебя, — преспокойно выдал этот гад.
— Арр-рр!!! — ответила я целой гаммой прямо противоположных эмоций.
— Пошли, Джейзен. Поищем улики, — услышала я на заднем фоне бас Алькета, деликатно уводящего друга.
— ТОЛЬКО ТЕБЯ, — проникновенно выговорил Илиск, выделяя каждую буковку. — Навсегда.
— Ты!..
— Тебя и… право объясниться.
— Ты не умеешь извиняться! — рявкнула я.
— Я и не собирался. Я же сказал: объясниться хочу. Можно? Ну не куксись, Пышка. Ты же сгораешь от любопытства. Хочешь знать, что происходило в моей бесчувственной голове, мм?
— И что там происходило? — дернула я запястья, но освободить не смогла.
— Чувства. Там происходили чувства, к которым я не привык. Понадобилось время, чтоб я понял.
— Потому что ты тормознутый! Равнодушный! Чурбан!
— Возможно, — спокойно согласился Илиск. — Но все же согласись, я же молодец, что понял?
— Что-о-о?!! — попробовала я накинуться на него снова. Но меня мигом спеленали в объятия. И Илиск накрыл мои губы, смяв в бешеном ритме поцелуя кипевшую столетиями ярость…