Слабо не влюбиться? (СИ)

Глава 61

Артём

— А помнишь, как мы в пятом классе объелись ранеток? — хохочет Солнцева.

Градус в крови делает свое дело, и потихоньку мы с Васей раскрепощаемся, превращаясь в старых добрых друзей из прошлого. Отбрасываем в сторону маски, смеемся и шутим.

— Да, такое не забыть, — щерюсь во все тридцать два. — Нам же тогда резко поплохело.

— И тетя Алина принесла нам тазики.

— Мы лежали на кровати, взявшись за руки.

— И время от времени блевали каждый в свой.

— Ага, — тяну мечтательно. — Хорошее было время.

— И не говори.

Мы неспешно бредем по залу, возвращаясь на свои места после короткого перекура на свежем воздухе. Вася держит меня под руку, и я вновь ощущаю себя пятнадцатилетним беззаботным мальчишкой, в рот которому залетела смешинка.

— Стой, — внезапно тормозит она. — Иди-ка сюда.

За рукав подтаскивает меня к одному из столиков, а затем ни с того ни с сего наклоняется к сидящему к нам спиной мужчине и звонко чмокает его в лысую макушку.

Прежде, чем я успеваю что-либо сообразить, бесовка отскакивает в сторону, и таким образом получается, что ошарашенный взгляд обернувшегося мужика упирается прямо в меня.

Гляжу в расширенные от недоумения глаза и вдруг понимаю, что это Азат Маратович, главврач маминой больницы.

— Прошу прощения. Не удержался, — хриплю, осознавая, какой противоестественной видится ему сложившаяся ситуация. Ведь он-то думает, что это я со смаком засосал его затылок.

— Это что было? — хмурится Азат Маратович.

— У вас просто прическа такая необычная, — пытаюсь оправдаться я. — И череп… Ну, знаете… Правильной формы. Вот я как-то и… Поддался порыву.

Слышу, как на заднем фоне давится смехом Солнцева, и сам едва сдерживаюсь от наиглупейшей улыбки.

— Сынок, ты пьян, что ли?

Вероятно, мозг мужчины пытается найти хоть какое-то вразумительное объяснение моему поведению.

— Да, пьян, — торопливо соглашаюсь с его версией. — Прям в стельку.

— Ну иди-иди, — он брезгливо морщится. — Водички попей, воздухом подыши…

Делаю вид, что внял его советам, и быстро ретируюсь. Приближаюсь к ржущей Василисе и шутливо толкаю ее в бок.

— Ну и отчебучила. За что ты меня так?

— А ты не помнишь? — вскидывает удивленный взгляд.

— Нет…

— Седьмой класс. Поджопник математичке. Абсолютно аналогичная ситуация.

И тут до меня доходит. Да, много лет назад я действительно зарядил по заднице молоденькой учительнице по математике, а потом обставил все так, будто это сделала Солнцева. Ох, и злилась же подруга тогда! Даже несколько дней на телефонные звонки не отвечала.

— А ты коварная, — с изумлением и восхищением в голосе тяну я. — И злопамятная!

— А ты что думал? — выдает самодовольно.

— Я думал, ты хорошая девочка.

— Надоело быть хорошей, Тём, — неожиданно серьезно отзывается Солнцева.

— Почему? — теряюсь от того, как резко испаряются ее шутливые интонации.

— Не знаю. Может быть, потому что хороших не ценят? — отвечает она, помолчав. — Хорошую девочку можно бросить. По хорошей можно не скучать. Даже можно пройтись грязными ботинками по ее чувствам, а она все равно простит.

И вот снова эта саднящая горечь. Снова этот трагичный надрыв. В ней, во мне, в воздухе между нами. Зачем Вася это говорит? Неужели во всем винит меня? До сих пор?

Я больше не желаю притворяться, что не понимаю ее намеков. Не хочу делать вид, что это меня не ранит. Да, возможно, в прошлом я ошибался. Ни раз. И даже ни два. Но не я не хотел причинять ей боль. Во всяком случае, не делал этого намеренно.

— Я тебя не бросал, — говорю, глядя прямо в зеленые глаза. — И я скучал по тебе. Очень.

Вася усмехается. Правда как-то совсем невесело.

— Ладно, Соколов. Забей. И прости мне мою сентиментальность. Я все-таки женщина. К тому же еще нетрезвая.

Она вновь пытается обратить все в шутку, но мне претит недосказанность. Зачем заводить разговор, если не можешь довести его до конца?

— Вась, не съезжай с темы, — настаиваю я. — Давай обсудим. Может, уже пора?

— А что обсуждать? — она снова покрывается тонким льдом надменности. — По-моему, все и так понятно. Детство закончилось, и началась взрослая жизнь. Это нормально. Просто иногда ностальгия накрывает.

— Василиса! Вот вы где! — перед нами возникает Арсений. — Я вас повсюду ищу.

Блин, как же он достал. И еще этот галстук малиновый… У меня аж в глазах от него рябит.

— И зачем же? — Солнцеву явно забавляет настойчивое внимание юного доктора.

— На танец хотел пригласить, — приосанивается.

Я только сейчас замечаю, что люди вокруг разбились на пары и, прижавшись друг к другу, медленно покачиваются из стороны в сторону.

— Я ее уже первый пригласил, — опережаю Васю с ответом. — Так что извини, Сень, как-нибудь в другой раз.

Девушка не возражает и не выдает мою ложь, хотя на губах у нее проступает ехидная ухмылка. Ищенко недовольно фыркает и, пробубнив нечто вроде «ну как всегда», удаляется.

— Врешь как дышишь, — подмечает Василиса, когда я увлекаю ее на танцпол.

Мы становимся друг напротив друга. Чуть ближе, чем друзья. И чуть дальше, чем любовники.

— Юный доктор меня напрягает, — признаюсь честно, располагая руки на пояснице Солнцевой. — Он слишком явно тебя клеит.

— И что в этом такого?

— Ну не знаю… Он же стремный!

— Ой, не могу, Соколов, — с тихим смешком она откидывает голову назад. — Ты в своем репертуаре: все стремные, кроме тебя.

— Да при чем тут я вообще? — глядя на то, как Вася забавляется, я тоже начинаю улыбаться.

— При том, что ты украл у Арсения танец.

— Да ты, я смотрю, не особо-то и возражала, — хмыкаю. — Колись, этот стиляга ведь не в твоем вкусе?

— Объективно говоря, тут нет вообще никого, кто был бы в моем вкусе, — окинув зал придирчивым взглядом, отвечает она.

— А я? — выдаю нахально.

— А что ты, Соколов? — Вася насмешливо приподнимает брови. — Без пяти минут женатики меня не интересуют.

Аккуратно и ненавязчиво она вновь ставит меня на место. Расчерчивает невидимые границы между нами. И это вроде бы правильно. Вроде бы верно. Вот только в душе все равно болезненно поднывает. Будто где-то в глубине таится застарелый нарыв, который ненароком всковырнули.

— Вась, а слабо сбежать отсюда? Прямо сейчас. Со мной, — глядя на нее с вызовом говорю я.

Знаю, это запрещенный прием. Но мне так отчаянно хочется урвать кусочек счастливого прошлого, что я готов идти на крайние меры.

— Тём, ты с ума сошел? — она округляет глаза. — Праздник в самом разгаре!

— Сошел. И уже давно, — не моргаю и смотрю в упор. — Ты ведь и сама знаешь.

Вася облизывает губы и медленно сглатывает. Зеленые глаза бегают из стороны в сторону, а стройная спина едва уловимо напрягается. Я вижу, что она растерянна. Вижу, что мечется. Между желанием поддаться безумному порыву и стремлением сохранить лицо. Между тем, как хочется, и тем, как надо. Между цветным и черно-белым. Между чувствами и разумом.

— Слабо совершить глупость? — наклоняюсь к ее уху и подначиваю шепотом. — Или ты теперь выше этого?

Моя щека касается ее щеки, и мы оба замираем. Это странное ощущение. На грани фантазии и реальности. Иллюзорное, но в то же время до боли настоящее.

— Не слабо, — отвечает тихо, но твердо. — И прихвати бутылку шампанского, Соколов. Есть у меня одна идейка.