Сладкая мука любви

Глава 13

Дереку Карлтону не удалось покинуть долину так скоро, как он жаждал. Почтовый дилижанс проезжал через городок дважды в неделю: один раз – по дороге дальше на запад, один раз – обратно. Вот этого-то обратного дилижанса Дереку и предстояло ждать еще два дня. На это время он намеревался перебраться в гостиницу.

– Может быть, передумаешь, Дерек? – спросила Эмма. – Вернемся на ранчо?..

– Зачем? Ничего ведь не изменится.

Он говорил тоном обиженного ребенка, которому отказали в сладком, и Эмме вдруг пришло в голову, что гордость его задета куда сильнее, чем сердце. От этого она почувствовала такое облегчение, что едва удержалась от улыбки.

Они стояли на дощатом тротуаре, роскошный кожаный чемодан Дерека покоился у его ног.

– Ты прав, ничего не изменится, но на ранчо тебе было бы удобнее.

– Я останусь в городе. Надеюсь, отель здесь не самый захудалый. По-твоему, мне легко каждый день встречаться с тобой, жить под одной крышей – и помнить, что ты меня отвергла? Нет уж, лучше гостиница.

– В таком случае мне пора.

Дерек подхватил чемодан и посмотрел на небо, покрытое темно-серыми тучами. В воздухе висело ожидание ливня: стояла страшная духота и царило то особенное затишье, которое всегда предшествует грозе.

Памятуя о приказе Уина Маллоя никогда не оставлять его дочь без присмотра, в город Эмму и Дерека отвез Шорти.[1] Прозвище он получил явно в насмешку – Шорти был на редкость долговяз. Пока длилось прощание, ковбой успел съездить в лавку и закупить припасы. Пристроив их в крытом фургоне, который Эмма выбрала специально на случай грозы, он переминался с ноги на ногу на почтительном расстоянии, ожидая указаний.

– Надеюсь, мы останемся друзьями? Счастливого пути, Дерек. Скорее всего я не появлюсь в городе до отправления дилижанса.

– Да, конечно, понимаю… Прощай, Эмма. Молодой человек склонился к девушке для поцелуя, но в последний момент опомнился и отшатнулся, хмурясь.

– Прости, – произнес он угрюмо. – Желаю всего наилучшего, хотя и отказываюсь понимать, что наилучшего может случиться с тобой в этой дикой, безотрадной… – Не договорив, он закусил губу и криво усмехнулся. – Впрочем, не важно. Похоже, мы и в самом деле мало подходим друг другу. Наверное, ты приняла правильное решение.

Эмма привстала на цыпочки и коснулась губами его щеки.

– Вот увидишь, все еще обернется к лучшему! Однажды ты встретишь ту, которая ответит на твои чувства всем сердцем.

Дерек взглянул на нее удивленно, потом расправил плечи и постарался беспечно улыбнуться.

– В этом можешь не сомневаться, – заверил он с задором, который когда-то так очаровал Эмму. – Но тебя я не забуду никогда.

С этими словами он отвернулся и направился к дверям гостиницы. Эмма, в свою очередь, повернула к фургону.

С ним все будет в полном порядке, думала она с куда более легким сердцем, чем раньше. Похоже, ему уже не терпится поскорее оказаться в знакомой обстановке. Должно быть, Монтана будет сниться ему в страшных снах!

Очнувшись от раздумий, девушка вдруг заметила, что фургон стоит у тротуара сам по себе. Шорти не было ни на козлах, ни рядом. Но она не успела еще с удивлением оглядеться, как долговязый ковбой выбежал из конторы, служившей Доку Карсону приемным кабинетом.

– Мисс Эмма, прошу прощения. Я только забегал узнать, как там Абигайль. Слышал, что ей нездоровится.

Абигайль Портер, молодая вдовушка с веселым веснушчатым лицом, держала пансион на окраине городка. Шорти был с ней обручен и намеревался скрепить отношения браком не позже чем через месяц.

– Что случилось? – встревожилась Эмма.

– Не нравится мне это, вот что я скажу. Док Карсон боится, что у нее инфлюэнца! Бедняжка прямо-таки горит! Лиззи – та, что убирает и готовит, – как раз уехала навестить сестру и вернется только к вечеру. Абигайль совсем одна… Я бы остался с ней, хотя бы до возвращения Лиззи…

– Само собой, – поспешно сказала Эмма, тронутая умоляющим тоном Шорти. – Может, нужна помощь?

– Вы так добры, мисс Эмма, но я сделаю все, что надо. Только не знаю, как быть с вами. Подождите разве в гостинице…

Девушка невольно взглянула на небо. Где-то за вереницей гор собиралась гроза, и судя по воспаленному небу над вершинами, к вечеру вполне могла разыграться буря. Это помешает Лиззи вернуться, а что тогда? Ждать до утра? Но отец сойдет с ума от беспокойства! Он подумает худшее! Нет, если уж ехать, так прямо сейчас.

К тому же не годится оставлять отца надолго одного. Кто знает, что может случиться?

– Вот что, Шорти, оставайся, а я поеду.

– Не пойдет! – воскликнул тот без колебания. – Ваш отец из меня за это котлету сделает!

– Я заступлюсь, не бойся. Пойми же: это нелепо – Гарретсоны никогда не посмеют поднять на меня руку! Ну а если посмеют, то стреляю я получше твоего. Одним словом, мне надо вернуться домой еще до грозы, потому что иначе отец бросится меня разыскивать, невзирая на непогоду, а мне этого совсем не хочется. – Девушка просительно коснулась жилистой руки. – Шорти! Только подумай, что будет, если гроза помешает Лиззи вернуться. Волнения, тревоги и прочее. А так я объясню отцу, что случилось, и он поймет.

Ковбой нерешительно переступал с ноги на ногу.

– Не нравится мне это, мисс Эмма, – повторил он любимое присловье. – И хозяину тоже не понравится.

– Ему куда больше не понравится, если придется разыскивать нас под дождем, вместо того чтобы в тепле и уюте объедаться жареной курицей, которую Коринна обещала приготовить сегодня на ужин, – шутливо возразила девушка. – Ну же, беги к своей Абигайль!

Внезапно приняв решение, Шорти бросил на нее благодарный взгляд и устремился вниз по улице, а Эмма направила лошадей в противоположном направлении.

Чем дальше, тем сильнее она подхлестывала их, поглядывая на небо. Хорошо бы отец и его люди вернулись раньше, чем разразится гроза. Конечно, не все ковбои переждут ее под крышей, кое-кому придется дозором объезжать земли, потому что нет лучшего времени, чем непогода, для разного рода темных делишек.

Первый гром прокатился по небу, когда фургон спускался к реке, пересекая широкое пастбище. Эмма оглянулась и удостоверилась, что грозовые тучи черными клубами вырвались из-за линии горных вершин. До дома все еще оставалось миль пять, и судя по тому, как стремительно приближалась буря, от нее не убежать.

Но Эмма тотчас забыла о надвигающейся грозе, услышав лошадиное ржание. Звук донесся из-за пригорка налево от нее, поросшего деревьями и кустарником. Не выпуская вожжей, девушка достала из-под сиденья ружье, чувствуя, как забилось сердце.

Кто это мог быть? Отец и его люди? Тогда бояться нечего. Но если это Гарретсоны… Пальцы сами собой стиснули ружье.

Не колеблясь, Эмма направила лошадей в сторону от дороги, огибая пригорок, за которым простирался широкий участок травянистой равнины. Глазам ее открылась неожиданная картина.

Неподалеку трое ковбоев во главе с Куртом Слейдом кого-то жестоко избивали ногами. Эмма узнала Реда Петерсона и Эйса Уитлока. Пока она приглядывалась, лежащий попробовал подняться, но снова упал. Слейд добавил к пинкам тяжелый удар кулаком.

Человек на земле попытался откатиться в сторону, но Эйс остановил его новым пинком. Ред собрался было последовать его примеру, однако занесенная нога так и не опустилась. Ружейный выстрел заставил нападавших на мгновение окаменеть, потом схватиться за ружья. Однако вид одинокой женской фигурки в фургоне, отчаянно нахлестывающей лошадей, удивил их еще больше.

– Прочь! Прочь! – кричала Эмма, приближаясь.

Трое на одного! Ее трясло от негодования. Фургон еще катился, а она уже спрыгнула на землю и подбежала к группе мужчин, замерших в нерешительности. Возмущение сменилось ледяным ужасом, когда взгляд ее упал на окровавленное лицо. Это был Такер Гарретсон.

– Бросьте ружья! Два шага назад! – приказала Эмма сквозь зубы.

Что-то бормоча себе под нос, троица отступила от лежащего. Ни Ред, ни Эйс не осмеливались поднять взгляда и явно чувствовали себя не в своей тарелке. Неожиданное появление хозяйской дочери привело их в полную растерянность.

– Мисс Эмма, негоже вам вмешиваться в мужские дела, – наконец не выдержал Ред, когда девушка присела на корточки рядом с Такером. – Ехали бы вы домой…

Она не подала виду, что слышала, охваченная страхом за жизнь Такера. Судя по всему, тому досталось как следует, – он едва дышал. Эмма легонько похлопала его по щекам. Синие глаза открылись, но они ничего не видели. Кровь была повсюду: на лице, на одежде.

– Ну-ка, помогите мне! Несите его в фургон!

Эйс и Ред послушно сделали шаг вперед, но их остановил резкий окрик Курта Слейда. Тот смотрел на Эмму сверху вниз недобро прищуренными глазами:

– Вот что, мэм, ни к чему вам марать руки ядовитой кровью этой крысы. Нам приказано было стрелять без предупреждения в любого, кто ступит на земли Маллоев. Ему еще мало досталось…

– Не смей возражать! – прошипела Эмма с такой яростью, что Слейд удивленно уставился на нее. – Ред, Эйс! Быстро сюда и помогите мне, одна я не справлюсь.

Ковбои переглянулись, переминаясь с ноги на ногу и потирая руки. Однако ни один не решился подойти.

– Чтоб вам сгореть в аду, трусы несчастные!

Эмма подхватила Такера под плечи, готовясь приподнять его.

– Послушайте, – снова обратился к ней Слейд, – леди здесь не место. Это – наше дело, не забивайте этим голову. Вам не понять…

– Отчего же, я поняла все превосходно! – перебила Эмма, сверкнув на него глазами. – Нетрудно понять, что к чему, когда видишь, как трое избивают одного до смерти! Ковбои так не поступают, Слейд, и сдается мне, что это твоя затея. Что ж, ты начал, а я закончу! Ты уволен, прямо здесь и сейчас!

– Ну, мэм!.. – Поначалу надсмотрщик даже не нашелся, что сказать, потом вытер рот ладонью и медленно произнес: – Советую подумать, иначе…

– Ты еще и угрожаешь? Убирайся к дьяволу, а то пристрелю, как собаку, потому что ты собака и есть! Собирай вещи – и чтоб духу твоего не было утром на ранчо! Когда отец узнает, он и говорить с тобой не захочет.

Первоначальное изумление сменилось бешенством. Взгляд Слейда был полон такой неприкрытой ненависти, что она отшатнулась бы, не будь так испугана за Такера. Эмма вновь повернулась к Реду и Эйсу:

– Ну, чего ждете? Чтобы и вас уволили?

Толкая друг друга, ковбои бросились выполнять приказ, не обращая больше внимания на Слейда, стоявшего со стиснутыми кулаками. Челюсти его были сжаты с такой силой, что казалось, он попросту не сумеет больше их расцепить. Когда Ред и Эйс укладывали Такера на пол фургона, молния полоснула совсем близко. Под парусиновым навесом дождь был не так страшен, но Эмма с тревогой заметила, что избитый потерял сознание. Вообще он выглядел так, словно одной ногой уже был в могиле.

– А теперь прочь! Не прикасайтесь больше к нему! С дороги!

Растолкав ковбоев, Эмма торопливо взобралась в фургон и подхватила брошенные вожжи. Ред и Эйс наблюдали за ней в мрачном молчании, но с почтительного расстояния.

– Все уладится, – проговорила девушка, обращаясь к бездыханному Такеру. – Вот увидишь, все будет в порядке!

Ливень упал стеной. Плодородная почва пастбища почти сразу превратилась в вязкое болото. Лошади, нахлестываемые Эммой, рвались вперед изо всех сил, – фургон кренился и вилял. Ветер налетал яростными порывами, щедро швыряя дождевую воду под парусину.

Над головой клубились тучи, полыхали молнии. Рявкнул гром, и лошади шарахнулись в сторону. К ливню примешался крупный ледяной град. Ветер усилился настолько, что дождь летел почти параллельно земле, обильно орошая все, что было в фургоне. Каким-то образом Эмма ухитрилась набросить на Такера плед. Сама она давно промокла насквозь, но не чувствовала холода, разгоряченная борьбой с артачившейся упряжкой.

– Тихо, тихо! – выкрикивала она, но рев стихии перекрывал возгласы.

Где бы спрятаться? Эмма вспомнила про хижину в устье каньона Длинных Скал. До ранчо все еще оставалось три мили, до хижины – только полмили. Это было ближайшее укрытие. Дорога в той стороне каменистая, лошади не увязнут; они доберутся быстро.

Когда упряжка повернула в сторону каньона, в одинокое сухое дерево, буквально в двух шагах от них, ударила молния. Несмотря на дождь, дерево вспыхнуло факелом. Лошади взвились на дыбы, и девушка еле-еле справилась с упряжкой.

– Ради Бога, милые мои! – в отчаянии уговаривала она усталых и перепуганных лошадей. – Потерпите еще немного!

Наконец под рев бури и вспышки молний, под неослабевающим ливнем ей удалось достичь цели.

– Такер, очнись! Слышишь, ты должен очнуться! Я не смогу одна!..

Глядя на распростертое тело Такера, она вдруг поняла, что не сумеет в одиночку перетащить его в хижину. Он по-прежнему не подавал признаков жизни. Осторожно, потом все сильнее девушка потрясла его за плечо.

Никакой реакции. Слезы отчаяния брызнули у нее из глаз. Тяжело дыша и всхлипывая, она тянула и толкала мокрое неподвижное тело. Дощатый пол фургона был залит кровавой водой.

Гром снова ударил прямо над головой. Эмма не заметила бы этого, если бы не лошади, сильно толкнувшие фургон назад и едва не сбившие ее с ног. Она бросила безумный взгляд на хижину, полускрытую стеной дождя. До двери было футов двадцать, не больше, но подъехать ближе мешали два каменных уступа, похожие на широкие ступени. С таким же успехом хижина могла быть на другом краю света.

– Такер, прошу тебя… прошу тебя!

Послышался звук, похожий разом на смешок и на сдавленный стон. Веки Такера приоткрылись.

– Выше… голову, Маллой… и дай дорогу…

Он говорил с трудом. Глаза закрылись, потом снова приоткрылись. Однако Такер сумел привстать. Эмма закинула его руку себе на плечи и приготовилась принять на себя вес тела.

– Дай… дорогу…

– Я помогу!

– Рухну… на тебя…

– Не посмеешь!

Гримаса исказила его лицо, но Эмма поняла, что Такер пытался улыбнуться. Неописуемо медленно он начал выбираться из фургона. В последнюю минуту, не удержав равновесия, он сполз вниз, всей тяжестью навалившись на девушку. Ей показалось, что она слышит хруст собственных костей, но удержалась и не вскрикнула.

Какое-то время – целую вечность – Такер просто висел на ней, тяжело дыша. Эмма смотрела на дверь. Ступени! Их предстоит одолеть!

– Почти пришли, – задыхаясь, проговорила она. Дождь, ненадолго притихший, снова обрушился на них как из ведра. Ветер с воем трепал и рвал кустарник и деревья, среди которых была укрыта хижина, но Эмма едва замечала все это. Чтобы волочить Такера вверх по ступеням, требовалась масса усилий. Когда дверь распахнулась под тяжестью их тел, Эмма с трудом удержалась, чтобы не свалиться самой и не дать упасть Такеру…

Наконец все оказалось позади. Такер лежал на деревянных нарах, накрытых соломенным тюфяком. В четырех стенах было сухо и даже душновато после холода снаружи.

Царило молчание. Такер, должно быть, снова впал в забытье. Девушка лихорадочно решала, что предпринять в первую очередь: заняться им, лошадьми или огнем в очаге.

Для начала она зажгла керосиновую лампу на столе. Свет показался ярким и согревал если не тело, то душу. Хижиной ковбои пользовались нечасто, только в экстренных случаях, но все же в ней должен был быть неприкосновенный запас.

При свете лампы Такер выглядел еще ужаснее. Он был избит до неузнаваемости. От сострадания сердце девушки заныло. Протянув руку, она осторожно убрала с его лба волосы, настолько влажные, что они казались темными. Что-то горячее упало на руку, потом еще и еще. «Да это же я плачу!..» – подумала Эмма. Она зажмурилась, а когда снова открыла глаза, Такер смотрел на нее.

– Не капай на… меня, Маллой. Я и так… и так почти утонул… в этом ливне.

– Я и не думаю плакать! Это дождевая вода.

– Значит… идет горячий… дождь.

Эмма насупилась и вдруг заметила, что гладит Такера по мокрым волосам. Она отдернула руку.

– Как ты?

– Бывало и хуже.

– Здесь должны быть какие-нибудь лекарства, но сначала нужно промыть раны.

– Лошади…

– Что?

– Займись ими.

– Да, но…

– Ты слышала? Займись лошадьми…

Кажется, жизнь начинает возвращаться к Такеру, раз он заговорил таким непререкаемым тоном.

– Ты ковбой до мозга костей, – заметила Эмма, качая головой. – Животные всегда прежде всего.

Тот, кто всю жизнь провел на ранчо, знал цену хорошей лошади и скорее пренебрег бы своим здоровьем и безопасностью, чем поставил под угрозу животное. Обтереть и накормить лошадь было задачей номер один, каким бы усталым ни был хозяин после долгой дороги.

– К хижине пристроен навес, я отведу лошадей туда. – Девушка поднялась на ноги, убирая с лица мокрые пряди. – Никуда не уходи, Гарретсон, я на минутку.

У двери она помедлила пару секунд, собираясь с духом, потом бросилась в ливень, как в омут. Ей удалось выпрячь лошадей без особых проблем, но когда она вела их в поводу к навесу, гром грянул снова, жутким трескучим эхом отдавшись в каньоне. Животные, и без того напуганные, вскинулись на дыбы. Эмма отпрянула, чтобы не попасть под копыта, и лошади, ощутив свободу, вслепую ринулись прочь и исчезли в потоках дождя.

«Ну вот, теперь мы все равно что на необитаемом острове».

Лошади, конечно же, вернутся на ранчо – одни, без фургона. Отец обезумеет от тревоги за нее. Но в данный момент ничего сделать нельзя. Надо заняться Такером.

Когда она вошла в дом, оставляя за собой мокрую дорожку, он уже сидел на нарах. Лицо его распухло и было покрыто кровоподтеками и царапинами; кое-где виднелись кровоточащие ранки, особенно на подбородке. Сердце Эммы снова сжалось.

– Ну как? – спросил Такер.

– Сбежали.

– Тебе досталось?

– Нет, просто обидно, что не справилась. Он сделал движение опустить ноги с нар.

– Ну нет, Гарретсон, ты это брось! Даже и не думай вставать!

К ее большому облегчению, он подчинился и остался сидеть, привалившись спиной к стене. Веки его медленно опустились.

Вне себя от беспокойства, Эмма кинулась обшаривать хижину в поисках каких-нибудь лекарств. Все необходимое оказалось в жестяной коробке на полке в углу: чистые тряпки, которые можно порвать на бинты, корпия и склянка с примочкой. Девушка поспешила к Такеру. Однако когда она приблизилась, он открыл глаза.

– Сначала ты, Маллой, – произнес он тихо, но твердо. – Нельзя оставаться в мокром – простудишься. Снимай все это…

– И что дальше? Я не подумала захватить с собой дорожный баул со сменой одежды.

Ей удалось насмешливо улыбнуться, но вид Такера беспокоил ее все больше. А вдруг у него повреждено что-то внутри?

– Поищи одеяло. Наверняка оно здесь есть. Разожги огонь в очаге, закутайся в одеяло, а одежду развесь сушиться.

– Отличная идея! Так я и поступлю… с твоей одеждой. А о своей подумаю позже.

Эмма торопливо повернулась к очагу, ожидая возражений. Но их не последовало. Тревожно обернувшись, она поняла почему.

Он смотрел на нее. И не просто смотрел, а уставился как завороженный. Только тут она догадалась, что муслиновая рубашка ее слишком тонка и что, промокнув, она совершенно облепила тело. Взгляд Такера не отрывался от округлостей груди, отчетливо обрисованных мокрой тканью. Эмма с трудом удержалась, чтобы не прикрыться руками, чувствуя, как начинают полыхать щеки. Он посмотрел ей в лицо. Глаза его горели таким желанием, что у нее перехватило дыхание.

Она быстро повернулась к очагу: «Думай только о его ранах. Больше ни о чем».

Пока огонь разгорался, Эмма снова приблизилась к Такеру. Обмакнув тряпку в теплую воду, Эмма начала обмывать разбитое лицо – от смущения, пожалуй, слишком неловко.

– Черт! Ты как будто оттираешь пятна с одежды! Это как-никак мое лицо, – не выдержал Такер.

– Так тебе и надо! – буркнула Эмма, но все-таки умерила пыл.

Дойдя до раны на подбородке, она промыла ее и, согрев кусочек сосновой смолы, залепила ранку, потом принялась смазывать остальные ссадины жидкой мазью. Такер вздрагивал, но молчал.

– Линимент, – вдруг сказал он.

– Именно так. Не шевели бровями, мне неудобно.

– Нет, ты скажи, как, по-твоему, пишется это слово.

– Я знаю, как пишется «линимент», Гарретсон, – сказала она ледяным тоном.

– Это теперь. А раньше не знала! Помнишь тот конкурс по правописанию… Ой! Ты это нарочно сделала?

Конечно, нарочно! Эмма хорошо помнила ту диктовку, в которой они с Такером оказались лучшими. Выиграл он только потому, что она не сумела правильно написать одно слово. Она написала «ленимент».

– Невежда, – сказал он мягко и сжал ее пальцы своими. – И притом до сих пор злишься.

– Ошибаешься. Если бы я до сих пор злилась, то не только проехала бы мимо, когда тебя пинали ногами, но еще бы и посмеялась. Сказать по правде, ты это заслужил, потому что совсем меня не ценишь…

Она хотела сказать «совсем не ценишь моих забот», но от волнения оговорилась.

– Я ценю тебя, Маллой.

«Только спокойствие!» – сказала себе Эмма, сделала глубокий вдох и отдала все внимание опухоли над глазом. Такер открыл рот еще для какого-то замечания, но девушка скомандовала: «Тихо!» – и продолжала наносить мазь. При этом она все время чувствовала на себе его упорный взгляд.

– Ну вот, а теперь надо снять рубашку, – деловито сказала она, закончив обработку лица.

Лежа под одеялом в фургоне, Такер вымок не так сильно, как она на козлах, но по дороге до хижины и ему досталась приличная порция холодной воды. К тому же рубашка пропиталась кровью, и надо было выяснить, откуда эта кровь. Эмма закусила губу и протянула руку к верхней пуговице.

Вопреки боли во всем теле Такер едва удержался от улыбки. Снаружи ревела буря, порывы ветра сотрясали крепкую бревенчатую хижину. А здесь красивая женщина, омытая янтарным светом лампы, осторожно и неумело расстегивала ему рубашку. Красивая женщина, которая спасла ему жизнь.

Еще более взволнована была Эмма. Никогда в жизни ей не приходилось расстегивать на мужчине рубашку, тем более на таком молодом и красивом. Пальцы стали неловкими и, как нарочно, не слушались. Стиснув зубы, она заставила Себя шевелиться живее, но когда настало время снять рубашку, нервы ее чуть не сдали. Грудь под рубашкой была покрыта светлыми, золотистыми в свете лампы волосами. Эмму омыло волной жара. Она не могла оторвать глаза от его груди.

– Что, плохо дело? – сдержанно спросил Такер, и Эмма наконец встряхнулась.

– Н-нет… пара кровоподтеков… – Она пыталась говорить с бесстрастностью настоящей медицинской сестры. По счастью, кровоподтеки и вправду были не смертельны.

Смазывая ушибы мазью, она то и дело отвлекалась. Взгляд так и норовил скользнуть по груди, по плечам – по всему загорелому, могучему торсу. Да он просто великолепен, думала Эмма, трепеща. Сплошные мышцы, и эти золотистые волосы…

– Как по-твоему, ребра не сломаны? – нерешительно спросила она.

– Выяснить это просто, – ответил Такер. – Нажимай на каждое по очереди.

Девушка заколебалась, но насмешка в его взгляде помогла справиться с собой.

– Если какое-нибудь ребро сломано, будет больно, – зачем-то предупредила она и положила кончики пальцев на левое нижнее ребро.

Она постаралась нажать осторожно, легко, но увидела, как напряглись мышцы живота над ремнем брюк. Такер промолчал, и она двинулась выше. В какой-то момент, подняв глаза, она встретилась с ним взглядом и тотчас снова уставилась на свои пальцы. Насмешки не было в глазах Такера. Они потемнели, взгляд стал тяжелым.

Это не от боли, поняла она вдруг. Не от боли, а по совсем иной причине. Щеки загорелись, и она поспешила убрать руку.

– Ничего не сломано. Тебе повезло.

– Конечно, повезло, – согласился Такер. – В том, что ты наткнулась на нас.

Взгляды их встретились снова и на этот раз долго не отрывались друг от друга. Странное ощущение затопило Эмму. Оно само по себе было наслаждением, от которого кружилась голова. Она заставила себя отвести взгляд.

– Здесь еще опухоль на боку…

Такер молча кивнул, и девушка заставила себя коснуться его тела как можно спокойнее. Если вообще возможно спокойно прикасаться к полуголому мужскому телу. Беспокойный жар снова и снова омывал ее, и казалось, что пальцы ее должны обжигать. К счастью, одежда все еще была мокрой, зубы постукивали, и можно было скрыть свое состояние.

Можно ли? Только не от Такера Гарретсона с его пронизывающим взглядом. Ему достаточно присмотреться внимательнее, чтобы все понять!

Измученная усилиями скрыть то, что с ней происходило, Эмма наконец не выдержала и с вызовом подняла взгляд. У нее мог бы вырваться облегченный вздох, если бы не страх.

Такер снова потерял сознание.