Сладкая мука любви

Глава 4

На другое утро Эмма проснулась в совсем ином настроении. Ее манили к себе просторные равнины с волнами трав, которые неустанно гнал ветер. Энджел была явно не против как следует размять ноги, или скорее крылья, судя по тому, что в галопе она едва касалась копытами земли.

Однако потехе час, а делу время, сказала себе Эмма, надевая простую клетчатую рубашку и парусиновую юбку. Волосы она собрала на макушке в незатейливый «конский хвост».

«Вот бы Дереку посмотреть на меня сейчас!» – подумала девушка, глядя на свое отражение, и не удержалась от смеха. Он потерял бы дар речи… если бы вообще узнал ее. Ведь в таком виде она ничем не напоминала ухоженную, тщательно и со вкусом причесанную леди в воздушных шелках, которую не так давно он сопровождал на бал к Вандербильтам.

Последующие несколько часов были отданы бурной деятельности. Солнце едва поднялось над горизонтом, а Эмма уже хлопотала бок о бок с Коринной в общей столовой, где ковбои сидели за завтраком. Это было принято не на каждом ранчо, но Уин Маллой считал, что утро тех, кто на него работает, должно начинаться с плотной трапезы: яичница с ветчиной, жареные колбаски, тосты с мармеладом, консервированные персики и, разумеется, крепкий кофе. За завтраком последовали неизбежная уборка и мытье посуды, да и двухэтажный дом нуждался в постоянном внимании и уходе. Эмма нисколько не возражала против такого рода хлопот, а когда все было сделано, отправилась на птичник. Благодаря ее помощи Коринна намного раньше взялась за стирку и штопку.

В полдень девушка наскоро перекусила бутербродами, замесила тесто и переделала еще множество мелких домашних дел. Лишь во второй половине дня она решила, что на сегодня довольно трудов праведных, и отправилась седлать Энджел.

…Грунтовая дорога вилась между холмов, то ныряя в ложбину, то взбегая на склон, и воздух свистел в ушах, когда девушка быстрее ветра неслась верхом. Горы дремали в послеполуденном зное, сиренево-синие ближе к горизонту, буровато-зеленые поблизости. Рощицы и купы кустов стремительно проносились мимо. Запах лета и солнца пропитывал все вокруг, и невозможно было им надышаться. Разбросанные повсюду скалы скрывали за собой то лужайку алых маков, то несколько длинных стеблей крупных синих колокольчиков, то стайку диких астр, и все это вместе расцвечивало ковер травы яркими красками.

«Быстрее, быстрее!» – одними губами шептала Эмма, пока все вокруг не слилось в сплошной зеленый вихрь, несущийся мимо. Только горы – такие близкие на вид, а на деле такие далекие – все так же невозмутимо высились кругом.

Впереди блеснуло серебро бурливой речки, а чуть дальше виднелся водопад. Издалека он был похож на обрывок голубоватой ленты, и даже шума его не было слышно. Не было слышно ничего, кроме топота копыт и свиста ветра в ушах. А вверху раскинулось необъятное небо, распростерлось над головой, такое синее и сияющее, что все остальное, даже горы, казалось крохотным. Небо было шире и глубже, чем сто морей, вместе взятых.

Синее-синее небо.

Небо, трава, деревья, горы…

Свобода!

Эмма вдруг поняла, почему ей так хорошо, и засмеялась от сознания чистой радости бытия.

А потом раздался выстрел. Пуля просвистела совсем близко, ударила в скалу и отколола кусочек песчаника.

Девушка круто осадила лошадь, отчего норовистое животное поднялось на дыбы. Поспешно огляделась, но в первый момент ничего не увидела. Бросив второй, более внимательный взгляд вокруг, она заметила всадника, галопом удаляющегося за рощицу кедровника. К сожалению, он был слишком далеко, чтобы рассмотреть его внешность.

– Ну нет, тебе не уйти… – пробормотала она со смешанным чувством тревоги и гнева и повернула лошадь в ту же сторону.

Кедровник рос на небольшом пригорке. На ходу Эмма выхватила маленький «кольт» с перламутровой рукояткой, без которого ей не пришло бы в голову выехать из дому. Это был Запад – земля не только достойных ковбоев, но и людей вне закона.

Со взведенным курком, держа оружие наготове, девушка вихрем взлетела на взгорок, но всадник исчез. Просто исчез, и все тут. На мягкой травянистой земле могли бы остаться следы, но здесь кругом был камень да местами мох. Куда же он мог подеваться?

Ни следа покоя не осталось в душе Эммы. Ей казалось, что сам воздух пропитан угрозой. Напрягая слух, она помедлила в нерешительности и наконец спешилась в надежде, что таким образом удастся заметить хоть какой-то след. Прежде чем опуститься на колени, чтобы осмотреть каменистую землю, она еще раз внимательно огляделась. Никого. Только птицы перепрыгивали с ветки на ветку, беспечно насвистывая и уже забыв о вспугнувшем их выстреле. Белка скользнула по стволу, заставив Эмму вздрогнуть от неожиданности. Сердце заколотилось сильнее, и она не сразу расслышала…

Стук копыт.

Вот тут сердце, казалось, прыгнуло к самому горлу. Кто-то приближался через кедровник. Стиснув пистолет до боли в пальцах, Эмма приказала себе успокоиться. Внезапно густой подлесок расступился, и громадный гнедой жеребец вынес на открытое место Такера Гарретсона, склонившегося к самой гриве в бешеной скачке.

Эмма зажмурилась, уверенная, что сейчас будет затоптана насмерть. Она даже не подумала хотя бы отскочить в сторону. Однако ей лишь дунуло в лицо ветром, крепко пахнущим конским потом, – жеребец на полном скаку взял в сторону. Приоткрыв глаза, Эмма увидела, как взлетели из-под его копыт сухие иглы. В следующий момент он уже стоял как вкопанный, а Такер выскакивал из седла, как чертик из табакерки. Она вспомнила про пистолет лишь тогда, когда Гарретсон сделал длинный прыжок в ее сторону, словно хищник к добыче.

Инстинкт заставил девушку вскинуть оружие и прицелиться, но рука дрожала так сильно, что дуло ходило ходуном. Что с того? Чтобы сделать выстрел в упор, меткости не требуется.

– Ни шагу больше! – тяжело дыша, выкрикнула Эмма. Наверное, это прозвучало не слишком убедительно, потому что Такер даже не замедлил шага. Громадный, в линялой рубашке и пыльных джинсах, он несся на нее, как рассерженный бык.

– Стой!

Никакой реакции.

«Да он свихнулся!» – в отчаянии успела подумать девушка, но тут он налетел на нее, вырвал «кольт» и пренебрежительно швырнул куда-то в сторону. Потом схватил Эмму за плечи и хорошенько встряхнул.

– Ты что, совсем сдурела, Маллой?

Откровенная грубость его тона вывела ее из оцепенения, пробудила притихший было гнев. Она попробовала вырваться, но с тем же успехом можно было рваться из медвежьего капкана. Тогда Эмма изо всех сил пнула его носком ботинка в голень и с радостью отметила, что это возымело действие. Но радость сменилась страхом, когда глаза Такера заледенели.

– Дура бестолковая! – рявкнул он.

– А ты убери свои ручищи! – огрызнулась Эмма дрожащим голосом.

– Когда надо, тогда и уберу.

И тут она сообразила, что минуту назад могла бы убить его, если бы нажала на курок.

Если бы. Но она не нажала. Почему? Трудно было раздумывать на эту тему, находясь в стальных тисках. Такер смотрел с таким видом, словно едва сдерживался, чтобы немедленно ее не придушить. И все это происходило в месте весьма уединенном, все равно что на краю света, где нечего рассчитывать на помощь. И ранчо, и ковбои были словно в тысяче миль от взгорка, где только безмолвные кедры, птицы и полевые цветы оказались бы свидетелями, случись с ней что-нибудь.

Эмма собралась с силами и толкнула Такера в грудь. Он и глазом не моргнул, не говоря уже о том, чтобы отпустить ее.

Более того, он начал шаг за шагом теснить ее назад, пока не прижал к ближайшему стволу. Неровности коры очень скоро стали ощутимы даже сквозь плотную ткань рубашки. Проклятие, как это все неудобно! Он был слишком близко – почти вплотную – к ней. Чувствовать себя настолько беспомощной было очень неприятно.

– Чтоб тебя черти взяли, Гарретсон!

Эмма снова забилась, но только еще больше разгорячилась и вспотела. Испарина на висках собралась в капельки, которые щекотно заскользили вниз. Ничего худшего с ней в жизни не случалось! Сознавать себя слабой, беззащитной, уязвимой, особенно перед ним, – что может быть хуже!

Она отчетливо осознала, что сопротивление бесполезно. И тотчас прекратила биться, так же внезапно, как и начала. Вскинув голову, она застыла в полной неподвижности, и только волны неуправляемой дрожи время от времени сотрясали ее тело. Волосы растрепались во время тщетной борьбы и тоже раздражающе щекотали лицо, которое, должно быть, блестело от испарины и пламенело чересчур ярким румянцем. Зато Такер за это время обрел спокойствие и как будто ждал, что она выкинет еще. Глаза его, как оказалось, были все-таки синими… очень синими. Синее, чем небо Монтаны.

«Тем более чтоб его черти взяли!»

Дыхание постепенно выравнивалось, лицо перестало отчаянно пылать. Все это время Эмма не сводила вызывающего взгляда с бесстрастного лица, смотревшего на нее сверху вниз.

– Ну, Гарретсон? – наконец сказала она, с радостью отметив, что голос больше не дрожит. – Ты захватил меня в плен, и что дальше? Как ты намерен со мной расправиться? Связать и оставить на солнцепеке? Пристрелить? Или ты умеешь стрелять только в спину, а так – духу не хватит?

Такер выслушал эту пылкую тираду молча. С трудом сдерживая ярость, он в упор разглядывал эту бешеную кошку. «Тигрица с лицом ангела», – вдруг пришло ему в голову. Она умела разозлить его, эта девчонка Маллой… но до чего же хороша! Никогда еще ему не случалось встречать женщин с волосами черными, как ночь, гладкими и блестящими, как шелк, и глазами цвета моря, о котором он знал лишь понаслышке. Но море должно быть именно таким, думал Такер, и синим, зеленым и бездонным, и беспокойным, и живым. С какой страстью она бросала ему в лицо насмешливые слова, и какой волнующей казалась эта ярость в девушке с нежной кожей и чувственными губами. В такие волосы хорошо, должно быть, зарываться лицом, пропускать их сквозь пальцы. Ее губы, наверное, станут еще красивее, когда припухнут от поцелуев…

Какое-то время Такер просто смотрел на свою пленницу, потерявшись в неожиданных и приятных размышлениях, потом заметил, что его настойчивый взгляд смущает ее. Наконец Эмма непроизвольно дернулась, снова пытаясь высвободиться.

«Вот и хорошо!»

Теперь уже намеренно он обвел медленным, оценивающим взглядом ее лицо, потом опустил взгляд ниже. Он наслаждался ее смущением, при этом не переставая удивляться, что это существо, настолько злое на язык, может быть настолько привлекательным. Она была не только красива, Эмма Маллой. Она будила жар плоти, дремлющий в каждом мужчине до встречи с желанной женщиной.

А вот это уже ни к чему, раздраженно подумал Такер. Девчонка так и норовит проникнуть не только в его мысли, но и в кровь. Что тому причиной? Красота? Да, конечно, но он и раньше встречал красивых женщин. Темперамент? Можно сказать то же самое. Пожалуй, виновато особенное сочетание внешней привлекательности и манеры держаться. Ей бы следовало стыдиться того, что деньги на наряды, образование, побрякушки дала ей краденая земля. Она же ведет себя так, словно имеет на них полное право, словно она лучше всех. Впрочем, нет. Она считает себя только лучше Гарретсонов. Для любого другого она сама доброта, само милосердие. Добрая соседка. Улыбчивая подруга. Но все это куда-то пропадает, стоит ей бросить взгляд в его сторону.

Тем более нелепо позволить себе увлечься ею.

Между тем тактика Такера сработала. Подняв ленивый, оскорбительный взгляд, он заметил, что под вызовом в глазах Эммы таился страх. Губы ее дрожали, и она прикусила нижнюю, пытаясь это скрыть. Против воли он отдал должное ее выдержке. Она, конечно, Маллой – то есть мошенница и лгунья, – но в храбрости ей не откажешь.

– Да успокойся ты! – Внезапно рассердившись, Такер снова встряхнул девушку.

– Вот как, я должна успокоиться? После того как в меня стреляли? Ты что, решил сделать из меня мишень, чтобы набить руку в стрельбе?

– Если бы это стрелял я, ты уже была бы трупом.

– Что значит, «если бы стрелял я»? А кто же?

– Будь у тебя побольше мозгов, ты бы сообразила, почему это никак не мог быть я.

– Да? И почему же?

– Я не стреляю в женщин, даже в таких, как ты. Взбешенная, Эмма снова пнула его по ноге. В то же самое место. На этот раз Такер охнул и высказался так крепко, что она оторопела. Но не настолько, чтобы не рвануться прочь, когда хватка его на миг ослабла. Ей удалось выбежать из рощи на луг, но тут Такер догнал ее, бросил навзничь в траву и больно придавил ей плечи ладонями.

Закричав от страха и негодования, Эмма забилась так, что прежнее сопротивление просто в счет не шло. Она лягалась и извивалась, она пыталась выгнуться дугой. Наконец она изнемогла и притихла, с присвистом дыша.

– Ублюдок! – еле выговорила она.

– Так, повеселились – и хватит. Если пнешь меня еще раз, заработаешь хорошую оплеуху.

Впрочем, Такер не собирался давать ей такую возможность – обе ее ноги были прижаты к земле его согнутой в колене ногой.

– Мерзавец!

– Неплохо ругаешься, Маллой, – холодно одобрил он. – Неплохо для полной идиотки. И отец твой идиот. Будь он поумнее, он ни за что не отпустил бы такую безмозглую дочь одну.

От такого ливня оскорблений Эмма несколько опешила.

– Это почему? – только и нашлась она.

– Я был неподалеку, в ущелье, и появился оттуда как раз тогда, когда в тебя стреляли. И что же я увидел? Ты повела себя как полная дура. Ты не спряталась в укрытие, нет. Тебе взбрело в голову гоняться за тем, кто чуть тебя не убил!

– А ты бы что сделал? – ощетинилась Эмма, гневно уставившись в возмутительно непроницаемое лицо с синими ледышками глаз. – Что-то не верится, что спрятался бы. Или все Гарретсоны – трусы?

– Есть большая разница в том, что сделал бы я и что надо было сделать тебе.

– Это еще почему? Потому что я ношу юбку?

– Именно так. Потому что ты женщина.

– Вот как? А я думала, ты этого не заметил!

Не успели эти слова вырваться, как Эмма отчаянно захотела взять их назад. Что заставило ее сказать такую нелепость? Однако дело было сделано.

Такер открыл рот, наверняка готовясь снова как-нибудь ее оскорбить. Девушка мысленно приготовилась ответить, но тут поблизости раздался шорох. С быстротой молнии Такер прикрыл ее своим телом и выхватил «кольт». Однако тревога оказалась ложной: всего лишь лисица пробиралась в траве. Участившееся было дыхание Такера выровнялось, что-то вроде облегченного вздоха сорвалось с губ. Наступила тишина. Все было тихо, мирно вокруг. Он приподнялся, чтобы спрятать револьвер в кобуру, потом снова посмотрел на девушку, беспомощно распростертую под ним.

Глаза их встретились. Что-то новое, необъяснимое возникло между ними, и Эмма ощутила это. Казалось, воздух наэлектризовался, как перед грозой, и дышать стало труднее. Губы пересохли. Девушка нервно облизнула их. Что-то сладостное и острое заполнило ее тело и медленно отхлынуло.

Такер Гарретсон снова пришел ей на помощь, пусть даже против воображаемой опасности. Не колеблясь ни секунды, он прикрыл ее своим телом.

«Господи, что происходит? Где я? – думала она ошеломленно, одурманенно. – Неужели и впрямь лежу в траве, а он сверху, Такер Гарретсон…»

Она пошевелилась, смущенная, вдруг ощутив тяжесть мужского тела и исходящий от него жар.

– Я погналась за ним, потому что у меня был с собой револьвер, – поспешно сказала она, пытаясь возобновить подобие беседы, прерванной появлением лисы. – Я хотела знать, кто в меня стрелял. Если нужно, и я бы выстрелила.

– Да ну?

– Да!

– Так же, как в меня? – саркастически уточнил он.

– Лучше бы я выстрелила!

– Но ты этого не сделала, – безжалостно продолжал Такер. – А ведь была уверена, что выстрелил в тебя я. Так что же помешало выстрелить и тебе?

«И правда, что же?» – снова спросила себя Эмма. В ту минуту она всей душой верила, что именно Такер выстрелил в нее. Она готова была на все… и не сделала ничего. Почему?

Внезапно солнечный свет стал невыносимо жарким, синие глаза больше не леденили, а обжигали ее. Эмма опустила веки, опаленная этим двойным жаром. Она и без того не в силах была отделаться от образа юного Такера, такого высокого, стройного, с дразнящим огоньком в глазах, но Такер возмужавший был неотразим. Он превратился в мужчину – могучего, властного, грубого. Когда его дыхание коснулось ее щеки, когда она всем своим существом ощутила жар и тяжесть его тела, Эмма почувствовала себя совершенно беспомощной – не только физически. Пять лет она не могла забыть случайный поцелуй юного Такера. Какую же власть над ней обрел Такер-мужчина?

С минуту Такер смотрел на недвижную, с закрытыми глазами Эмму, потом встревожился:

– Маллой? Маллой, что с тобой? Эй, очнись!

С таким чисто женским явлением, как обморок, ему еще никогда не приходилось иметь дела. В приступе паники он вскочил, потом подхватил Эмму на руки. Однако та тотчас открыла глаза.

– Придется тебя разочаровать, Гарретсон. Я в полном порядке. Надеюсь, ты наконец поймешь, что женщины не всегда такие, какими ты их воображаешь. Может, кто-то из них и прячется от пуль, кто-то теряет сознание от одного твоего взгляда, но только не я! Ты ни черта не знаешь обо мне!

– Не очень-то и хотелось! – огрызнулся Такер.

Он хотел разозлиться, но не мог, – он по-прежнему держал ее на руках. Почему держать эту девчонку в объятиях так приятно? Нежная, стройная. Женственная. Запах маргариток, на которых недавно покоилась ее голова, все еще исходил от растрепанных волос. Казалось, она вся пахнет маргаритками, и эта мысль вызвала острое, знойное чувство… желание.

Такер вспомнил девочку-подростка, которую пять лет назад нес домой на руках вопреки ее протестам. Упрямую, нескладную, голенастую девочку, которая мужественно пыталась добраться домой сама. Она подросла, та девочка из прошлого, стала грациозной, милой девушкой, изысканно красивой. Она была привлекательна уже тогда, но теперь поистине расцвела. И все-таки что-то осталось в ней от нахальной девчонки, которая наотрез отказалась поблагодарить его за помощь. С каким пылом она защищала тогда отца! Если бы он был человек достойный, такая дочь сделала бы ему честь.

На ее месте он защищал бы своего отца так же. В этом они похожи.

Взгляд Такера вернулся к упрямо сжатым губам Эммы. Они по-прежнему оставались полными и зовущими. Словно магнит потянул его к ним, заставил наклонить голову.

– Не надо… – прошептала она.

Глаза ее расширились, губы приоткрылись. Это заставило его бессознательно крепче прижать ее к себе.

– Даже не думай об этом, Гарретсон! – Девушка попыталась вырваться.

– Не думать о чем, Маллой?

– Ты сам знаешь… – Она покраснела.

Такер подумал, что надо немедленно отпустить ее и отойти на пару шагов для верности, но намерение осталось намерением. Он попросту не мог отпустить ее.

– Мало ли что ты можешь иметь в виду, – медленно произнес он, поднимая свою ношу выше. – Скажи, и я буду знать.

– Нет! – крикнула она, вырываясь. – Пусти меня, пусти!

– Так о чем же мне все-таки даже и не думать? – насмешливо настаивал Такер. – Может, о поцелуях?

– Нет! Нет!

Такер молча наклонил голову, одновременно приподнимая Эмму еще выше. Теперь их губы почти соприкасались.

– Да, о поцелуях… – вдруг вырвалось у нее.

– И что насчет поцелуев? Хочешь, чтобы я тебя поцеловал?

– Да ты что! – возмутилась она дрожащим голосом. – Нет, конечно! Чего ради?

– А я думал, ты кое-что вспомнила, – засмеялся он. – Помнишь тот день, когда одна нахальная девчонка растянула лодыжку, и…

– Не помню я никаких дней и никаких лодыжек!

– Ну как же! Ты тогда еще поцеловала меня.

– Что?! – вскричала Эмма пронзительно, не помня себя от изумления и возмущения. – Я поцеловала тебя? Да это неслыханно! Это ты поцеловал меня, и притом против моей воли! Полностью против моей воли, и совершенно, и абсолютно, и…

– «О женщина! Так гневно протестуя, ты выдаешь себя», – пробормотал Такер себе под нос.

– Шекспир? Ты цитируешь Шекспира? Я думала, ты и читать-то давным-давно разучился! – Если бы не возмущение и не острое сознание того, что она все еще находится в его объятиях, Эмма могла бы безудержно расхохотаться.

– Значит, ты знаешь обо мне еще меньше, чем я о тебе.

– Но я точно знаю, что это ты поцеловал меня тогда, а не наоборот. Это был… это был… худший момент в моей жизни! Я пять лет старалась о нем забыть, потому что, вспоминая, содрогалась от ужаса! И надо же было тебе появиться в тот самый день, когда я только переступила порог родного дома!

– Значит, я испортил тебе возвращение?

– По крайней мере ты очень старался! Но черт меня возьми, если я позволю тебе портить мою жизнь и впредь! Вот что я скажу тебе, Гарретсон! Если ты еще раз хотя бы подумаешь о том, чтобы меня поцеловать…

– Чего это ради мне об этом думать?

Такер вдруг отпустил Эмму, а вернее, позволил ей плюхнуться на примятую густую траву, как когда-то – на кучу прелой соломы. Какое-то время она сидела, восхитительно ошеломленная и обескураженная, настолько похожая на Эмму пятилетней давности, что он испытал сильнейшее желание снова схватить ее в объятия и на этот раз зацеловать до потери сознания.

Однако!

Он вовремя пришел в себя. Хмурый, как грозовая туча, Такер демонстративно отвернулся, мысленно давая себе хорошую взбучку.

И о чем только он думает! Вообще-то ни о чем – действует под влиянием минуты, попросту поддался этой синеглазой колдунье, ведьме, которая, должно быть, может приворожить и гремучую змею. Во всяком случае, он в ее присутствии забыл не только о себе, но и обо всем, что их разделяет.

Внезапно Такер протянул руку и рывком поднял Эмму на ноги. «Хватит! – подумал он. – Впредь надо держаться от нее на почтительном расстоянии». И он будет держаться.

– Пора тебе домой, – сказал он холодно, наклоняясь за шляпой, свалившейся во время «укрощения строптивой». – Беда в том, что ты слишком мало знаешь о последних событиях. Будь ты в курсе, ты бы не слонялась где попало. Да и вообще лучше тебе будет убраться отсюда.

– Ты имеешь в виду Филадельфию? А вот этому не бывать! Здесь мой дом, и здесь мое место.

– Красиво, но глупо, – усмехнулся Такер. – Тебе кажется, что ты самая умная, что ты все устроишь и решишь, но это не так.

– Да, я все устрою, – надменно заверила Эмма, но вдруг неожиданно для них обоих закричала во весь голос: – Нашего надсмотрщика избили! Наш скот воруют! Что это? Гарретсоны встали на тропу войны?

– Стоило ли тратить время на уговоры… – бросил Такер, пожимая плечами.

– Ты не хочешь признать, что все это дело рук вашей семейки?

– Конечно, нет.

– И ты не стрелял в меня сегодня?

– Тебе не место в Уиспер-Вэлли, Маллой, – только и сказал он в ответ. – Филадельфия куда безопаснее.

– Ты был бы до смерти рад, если бы я уехала, правда? Тогда отец снова остался бы один против тебя, твоего папаши и твоего…

Эмма в ужасе осеклась. В гневе она совершенно забыла о том, что Гарретсонов осталось только двое, что Бо мертв. От Такера не укрылась ее обмолвка. Губы его сжались, лицо вытянулось, но вместо того, чтобы поймать ее на слове, он повторил:

– Здесь опасно. Лучше уезжай поскорее.

– Иначе что? Уж не угрожаешь ли ты?

Глаза их снова встретились. Июньская жара стекала с неба потоком солнечных лучей. Все было тихо вокруг, только жаворонок заливался в вышине.

– Понимай как хочешь, – наконец сказал Такер ровно. Он вдруг сделал быстрое движение в сторону Эммы, и та отшатнулась. Но он всего лишь наклонился поднять ее револьвер.

– А с этим не расставайся. Он может тебе пригодиться.

Тон Такера был бесстрастный, ледяной, но когда девушка протянула руку за «кольтом» и пальцы их на миг соприкоснулись, его были даже более горячи, чем ее. Там, где его пальцы коснулись ее, осталось странное ощущение, похожее на ожог, которое быстро распространилось по всему телу.

В бессознательной потребности поскорее увеличить дистанцию между Такером и собой, Эмма сунула оружие в карман и пошла к лошади.

– Кстати, – раздалось сзади, – мы находимся на моей земле. Ты нарушила права собственности.

Эмма замерла на полушаге. Это невозможно! Никогда Маллой не ступали на земли Гарретсонов! Она повернулась, надменно вскинув голову:

– Это что же, шутка? Думаешь, я не знаю, что мое, а что нет?

И тут она вдруг осознала, что и впрямь находится на чужой земле, потому что вершина взгорка с кедровой порослью была границей между двумя земельными владениями. Преследуя злоумышленника, она забылась и нарушила эту границу.

– Да… на этот раз ты прав, – не без усилия произнесла она. – Я прошу прощения. Больше этого не повторится.

– Да уж, постарайся.

Деревянной походкой девушка подошла к Энджел, которая паслась под деревьями, и уселась в седло. Походка и движения Такера, когда тот шел к своему жеребцу, были куда более непринужденные, и жажда мести не позволила Эмме оставить за ним последнее слово.

– Кстати, – небрежно заметила она, проезжая мимо, – тебе и впрямь не стоило тратить время, уговаривая меня уехать, хотя бы потому, что мой жених приедет как раз ко Дню независимости. Мы решили осесть в Монтане, и он хочет как можно скорее познакомиться с моими друзьями. Ты можешь не трудиться наносить нам визит.

Выпустив эту «парфянскую стрелу», девушка пустила лошадь в галоп.