У меня было полчаса до того, как везти Тори в сад, поэтому я отправилась наверх — принять душ и причесаться.
Расчесывая волосы большой круглой щеткой, я поняла, что пора их подкрасить. Причем мне вовсе не улыбалось сидеть два часа в салоне. У меня хорошие волосы, я всегда о них заботилась, но на уход за ними требуется много времени и сил.
Волосы высохли, и я стала одеваться. Черный блейзер от Шанель, джинсы и мокасины от Гуччи. Вернувшись в ванную, я собрала волосы в хвост, переложила бумажник, ключи и блеск для губ в черно-розовую сумочку, купленную год назад, надела большие темные очки и спустилась вниз, чтобы отвести Тори в машину. Она очаровательно выглядела в серой клетчатой юбке и белой блузке с отложным воротником; сажая ее в детское креслице, я не удержалась и покрыла лицо дочери поцелуями.
— Моя крошка.
— Эй… — Тори хихикнула.
— Пальцы, — предупредила я, пристегивая детское креслице.
Тори подняла руки, чтобы я их не прищемила.
— А когда папа приедет?
— Сегодня вечером. — Я захлопнула дверцу, обошла машину и уселась за руль. — Мы все будем спать, когда он вернется, зато утром, когда проснемся, увидим его дома.
Я завела мотор и задним ходом выехала из гаража, когда Тори вдруг спросила:
— Что такое «роман»?
Я с силой нажала на тормоз и обернулась к дочери.
— Что?
Тори, с ангельски пухлыми щечками, синими глазками и светлыми хвостиками, невинно пожала плечами.
— Джемма сказала: «Надеюсь, у папы нет романа». Что такое «роман»?
Сердце у меня заколотилось, ладони стали влажными.
— У папы нет никакого романа.
— Что это такое?
— Это… — Я сглотнула и крепче стиснула руль. — Это… для взрослых. Но у папы этого точно нет.
Тори улыбнулась, на ее щеках появились ямочки.
— Ну ладно.
Глаза защипало.
«У Натана нет никакого романа, — твердила я себе, ощущая крайнее беспокойство. — Никакого романа. Он не такой. Он нас любит. Всех нас. И меня».
Мы с Натаном познакомились на клубной вечеринке в университете Южной Каролины. Это был маскарад с индейско-ковбойской тематикой — я бы уже позабыла о нем, если бы не фотография, на которой я стою с двумя подругами и Натаном. Тогда мы еще не были знакомы. Он общался с моей подругой — ее старшая сестра встречалась с ним годом раньше, поэтому мы позировали все вместе, держась за руки и пьяно ухмыляясь. Бретелька топика соскользнула с моего смуглого плеча, макияж слегка размазался, как и боевая раскраска на переносице и щеках.
Но зато там я молодая, стройная, загорелая и веселая.
Я познакомилась с Натаном на вечеринке и пришла от него в полный восторг. Звезда футбольной команды, красавчик, и его даже сфотографировали для университетского календаря («Мистер Ноябрь»). Я же в течение четырех месяцев страдала от булимии. В те годы для этого даже не было специального названия, просто все так делали. Меня научили старшие, более опытные студентки. Съела сытный завтрак — пошла в туалет и сунула два пальца в рот. Переела на обед — пошла в туалет. Съела десерт — пошла в туалет. И так до тех пор, пока это не войдет в привычку. В итоге может стошнить, даже когда того не желаешь.
Я думала, это быстрый и безболезненный способ контролировать собственный вес, и понятия не имела, к каким это приведет последствиям.
Мы с Натаном начали чаще видеться. Он был старшим братом моей лучшей подруги Линди, нередко заезжал к ней в гости и, если верить ей, заодно справлялся обо мне.
Следующая клубная вечеринка, более формальная, состоялась осенью — это был настоящий студенческий бал, и Натан, капитан университетской футбольной команды, пригласил меня на свидание.
Я была на седьмом небе от счастья. Страшно волновалась. Беспокоилась, что бы мне надеть. Мы с Линди отправились в магазин за новым платьем к балу, но мне ничего не подходило. В конце концов я купила винтажное платье от «Диор». Оно стоило немного дешевле нового. В этом черном чехле я чувствовала себя весьма опытной и ничуть не похожей на Тэмми Джонс.
Мы с Натаном танцевали весь вечер — танцевали медленно даже под быстрые песни, и к концу бала я влюбилась по уши.
Я до сих пор влюблена в Натана.
Вместо того чтобы ехать прямо к детскому саду, я заехала в закусочную на Восьмой улице, напротив торгового центра. Не знаю, отчего я выбрала это место. Утром здесь народу битком набито и, как обычно, очередь тянется до двери. Но я стояла и ждала, стараясь не замечать урчания в животе. Я убеждала себя, что одного кофе вполне достаточно, и одновременно разглядывала других женщин в очереди, прикидывая, кто из них стройнее меня.
Никто. Прекрасно. Я чувствовала себя совершенно опустошенной и голодной, но сурово напомнила себе, что в этом есть свои плюсы. Быть голодной — значит, сохранить фигуру. Но какой смысл в сохранении фигуры, если я могу потерять мужа?
Натан в последнее время действительно отдалился от меня — ездит по каким-то городам, которые, на мой взгляд, находятся за пределами досягаемости Макки. Но что я знаю о бизнесе? Макки абсолютно независимы, они миллиардеры и сами устанавливают рамки.
Очередь двигалась, и я добралась до длинного стеклянного прилавка с выпечкой. Печенье, булочки и пироги дразнили меня и искушали. Я размышляла, что если съесть низкокалорийный кекс, то вреда здоровью не будет. Беда в том, что я не хочу низкокалорийный кекс. Я хочу много вкусного печенья с патокой или шоколадное пирожное. Или пирожное с помадкой и глазурью.
— Слушаю вас, — спросил продавец.
— Двойной эспрессо, без пены.
— Что-нибудь еще?
— Нет.
Слава Богу, я пока в состоянии себя контролировать.
Я отдежурила в столовой и после полутора часов на ногах возблагодарила Бога за то, что надела сегодня туфли без каблуков. Потом ксерокопировала и раскладывала пятничный школьный бюллетень, который дети уносят домой. К счастью, эту нелегкую работу я выполняла не одна. Кэтлин и Лори помогали мне — я уже работала с ними и прежде и по крайней мере чувствовала себя в кругу друзей.
— Читала статью в утренней газете? О неработающих матерях, — спросила Кэтлин, закладывая в ксерокс пачку ярко-зеленой бумаги. — Если верить недавним исследованиям, неработающие матери выполняют дел примерно на сто пятьдесят тысяч долларов в год.
У Кэтлин всего один ребенок, сын по имени Майкл, который в прошлом году учился в одном классе с Брук. Кэтлин работала в весьма престижном месте, пока не родила, и с тех пор сидит дома. Кажется, она не слишком-то этому рада.
— Да, если бы неработающим матерям платили, — возразила Лори. — Если бы мы получали деньги за то, что делаем дома, мне бы не нужно было работать. Но суть не в этом…
У Лори трое детей, три собственных ресторана и новенький «прилавок» в кафетерии компании «Майкрософт». Ее дочь Джил — ровесница Джеммы. Сын Майк — в детском саду.
— В любом случае нас серьезно недооценивают, — продолжала Кэтлин, задавая число копий. — Там сказано, что работающие матери тратят сорок четыре часа в неделю на карьеру и пятьдесят часов на домашние дела, тогда как неработающие — девяносто один с половиной час. Почти вдвое больше.
— Очередная статья, которая вот-вот положит начало «войне матерей»? — спросила Лори и открыла пачку красной бумаги. — По-моему, все эти исследования крайне подозрительны. Работающие матери делают почти все то же самое, что и неработающие. Просто дело в том, что им приходится заниматься двумя-тремя делами одновременно. Складывать белье и планировать командировку, а по пути с работы помогать детям с уроками по телефону.
Кэтлин нахмурилась:
— Я вовсе не критикую работающих матерей. Просто пересказываю статью. Судя по результатам исследования, неработающих матерей недооценивают и не понимают.
— Я бы сказала, что всех матерей недооценивают и не понимают, — вмешалась Элис Данлоп, она вошла в комнату, чтобы вручить нам очередную страницу информационного листка.
В сумочке у меня завибрировал мобильник; я увидела номер Натана и вышла в коридор, чтобы спокойно поговорить.
— Доброе утро, — сказала я, осторожно прикрывая за собой дверь кабинета. В животе все внезапно скрутилось, когда я вспомнила утренний вопрос Тори о «романе». — Ты давно не звонил.
— Да. Прости. Страшно занят.
— Возникли проблемы?
— Нет, все прекрасно, просто одна встреча за другой, а когда выдается свободная минутка, ты либо на собрании, либо еще спишь.
— Разница во времени — это беда, — согласилась я, изо всех сил пытаясь поверить в то, что все хорошо, как всегда. Мы с Натаном несокрушимы. Мы идеальная пара, все это знают. Даже я. — Значит, увидимся вечером?
— Потому-то я и звоню. Боюсь, я не успею закончить дела за сегодня. Точнее сказать, вряд ли я буду дома до пятницы…
— Но это целых два дня!
— Детка, я не виноват.
Я представила Натана в постели с роскошной брюнеткой, соблазнительницей вроде Сальмы Хайек, и невольно сжала кулак.
— Мы по тебе скучаем, — хрипло сказала я.
— Я тоже скучаю, любимая. Позвоню завтра, когда девочки придут из школы. Хорошо?
— Ладно… — Попрощавшись, я осталась с телефоном в кулаке, и внутри у меня все горело. Я то отчаивалась, то успокаивалась, то вновь отчаивалась…
Я застыла, рисуя безумные картины, как мой муж занимается любовью с какой-то соблазнительной, страстной, несравненной женщиной… Тут дверь открылась и выбежала девочка.
— Здравствуйте, миссис Янг.
Отогнав пугающие образы, я обернулась и увидела Еву Зинсер — она стояла передо мной и застенчиво улыбалась. Я заставила себя улыбнуться в ответ.
— Привет, Ева.
— Мне нравится бахрома у вас на жакете, — сказала она. — И пуговицы тоже.
— Спасибо.
Она продолжала меня рассматривать.
— Это дизайнерский жакет?
Ева довольно странная — такая серьезная; меня это всегда тревожит.
— Да.
— От Шанель?
— Да, — удивилась я — таких вещей не знает даже моя дочь. — А как ты догадалась?
Девочка пожала плечами:
— Я люблю моду. И это похоже на Шанель. Пуговицы. Ткань.
Мне хотелось напомнить Еве, что она всего лишь в пятом классе и ей еще рано об этом рассуждать, но тут девочку окликнули.
Я увидела направляющуюся к нам Марту Зинсер.
— Ева, мы опаздываем. Поторопись.
Марта в отличие от своей дочери абсолютно не разбирается в моде — она, как обычно, наперекор всем условностям нарядилась в камуфляжные штаны и длинную белую мужскую рубашку. Черные волосы распущены, на ногах — темно-серые шлепанцы. Не столько стиль хиппи, сколько полнейшее презрение к окружающим. И именно это меня бесит больше всего. Почему Марте все сходит с рук? Почему ей плевать на нас?
Ева взяла мать за руку.
— Мама, у миссис Янг жакет от Шанель. Правда, красивый?
Марта повернулась посмотреть, и на ее лице мелькнула насмешка. Она равнодушно окинула меня взглядом.
— Да, красивый.
Я напряглась и ничего не могла с этим поделать. Марта оказывает на меня магическое воздействие. И все-таки я заставила себя сладко улыбнуться.
— Рада тебя видеть, Марта.
Марта все поняла. Ее глаза сверкнули.
— Взаимно, Тэйлор. Как поживаешь?
— Прекрасно.
— Рада за тебя.
Мы стояли и улыбались, а я думала: ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу.
— Скоро очередное собрание аукционного комитета, — вымученно произнесла я.
— Жду не дождусь, — ответила Марта. Одарив меня напоследок снисходительной улыбкой, она зашла в кабинет вместе с Евой.
Следующие несколько дней, как обычно, я была занята. У моих дочерей футбольные тренировки в среду вечером и танцы — в четверг. Все они занимались в разных возрастных группах, а значит, пришлось непрерывно сновать туда-сюда с половины четвертого до семи. Мы делили эти обязанности с Анникой — одна за рулем, другая делала уроки с теми, кто уже дома.
В четверг, пока Анника с Брук были в балетной школе, я дома с Джеммой и Тори. Тори с подружкой играли в детской. Джемма сидела за столом в гостиной и мрачно делала уроки. Я, рядом с ней, рассылала сообщения членам аукционного комитета, а потом вдруг вспомнила разговор с Тори.
Я отвернулась от компьютера.
— Джемма, зачем ты сказала сестрам, что у папы роман?
— Я не… — виновато начала девочка.
Я пристально посмотрела на нее:
— Ты им это сказала.
— Нет.
— Тори не могла сама такое придумать. Ей всего четыре года. Она даже не знает, что такое роман.
Джемма ссутулилась и обиженно поджала губы. Но меня этим не проймешь. Я могу просидеть тут целый день. Прошло несколько долгих минут, и дочь наконец сдалась.
— Я не говорила, что у папы роман. Я сказала: «Надеюсь, что у папы нет романа».
— С чего тебе это вообще пришло в голову?
Она с вызовом посмотрела на меня:
— Потому что Уэлсли из-за этого разводятся. У миссис Уэлсли был роман, и теперь их дети будут жить с папой, а не с мамой.
Я попыталась сложить все фрагменты воедино. Отчасти в этом был некий смысл. Но лишь отчасти.
— Даже если у миссис Уэлсли был роман — ведь мы не знаем наверняка, — почему ты сказала, что у папы…
Джемма снова скривилась и погрустнела, как мне показалось.
— Потому что, если у папы роман, нам придется жить с тобой.
Кажется, я поняла, куда она клонит, и мне это не понравилось.
— Если мы с папой разведемся — а мы никогда не разведемся, — ты предпочла бы жить с ним?
Джемма отвела взгляд.
— Да.
Мне не следовало продолжать расспросы: ни к чему хорошему они все равно не приведут, — но я не могла удержаться.
— А почему ты не захотела бы остаться со мной?
Она пожала плечами.
— Ну… просто он любит нас больше.
Я сохраняла спокойное выражение лица, хотя внутри у меня все перевернулось. Невозможно любить моих дочерей сильнее. Я их обожала.
— Почему ты так думаешь?
— Ни почему. Это же понятно.
— Джемма, у тебя замечательный папа, и он действительно очень, очень всех вас любит. Но и я тоже.
Лицо у нее стало дерзким — это выражение яснее всяких слов.
— Хочу пить. — Джемма спрыгнула со стула. — Пойду налью воды.
Я даже не попыталась остановить дочь. Нет смысла. Глупо объяснять Джемме, как я ее люблю.
В пятницу Натан вернулся домой под утро. Он так тихо вошел, что я его не заметила, пока муж не приподнял одеяло и не лег рядом со мной. Признаться, я не люблю обниматься, но тут положила руку ему на плечо и заснула в объятиях Натана. Когда пять часов спустя зазвонил телефон, я еще спала в уютном гнездышке.
Телефон зазвонил опять, но Натан, обычно легкий на подъем, не желал вставать. Я встала и взяла трубку прежде, чем муж успел проснуться. Он приехал в четыре часа утра и нуждался в отдыхе.
— Алло, — прошептала я, выходя из спальни и закрывая дверь.
— Миссис Янг?
Я сонно почесывала затылок.
— Да.
— Это Шарлотта Френкель. Решила позвонить вам и представиться. Я не просто риелтор, я специалист по переездам…
— Простите, — перебила я, — как, вы сказали, вас зовут?
— Шарлотта Френкель. Я занимаюсь вопросами вашего переезда…
— Простите, но вы ошиблись номером. Янг — очень распространенная фамилия…
— Натан и Тэйлор Янг.
Я прислонилась к стене.
— Да, это мы.
— Меня зовут Шарлотта, и я надеюсь помочь вам с переездом. Я знаю, что у вас три маленькие дочери…
— Шарлотта…
— Да, миссис Янг?
— Куда, по-вашему, мы переезжаем?
— В Омаху, — бодро ответила она.
Меня замутило.
— Небраска?!
Шарлотта засмеялась — удивительно звонко для женщины с таким низким голосом.
— Ну да.
— Когда? — почти беззвучно спросила я.
— Чтобы ускорить процесс, я составила несколько списков… Я пыталась найти район, сходный с нынешним местом вашего проживания, и мистер Янг мне очень помог. Он сказал, что главным приоритетом должны стать хорошие школы.
— Шарлотта, я еще не пила кофе, а муж только что вернулся домой. Можно перезвонить вам попозже?
— Конечно. — Она продиктовала номер, который я даже не пыталась запомнить или записать. — Перезвоните, как только получите свою порцию кофеина.
— Обязательно. Спасибо. До свидания.
Целую минуту я просто стояла в коридоре, прижимая к груди трубку. Переезд. Переезд? В Омаху?!
Натан сошел с ума?
Моей первой реакцией было вытащить мужа из постели за волосы. Второй — пойти вниз, сварить кофе и успокоиться, а потом вытащить его из постели за волосы.
Меня трясло от этой новости. Руки дрожали, когда наливала воду в кофеварку. И когда насыпала свежемолотый кофе.
Так не бывает. Не бывает. Натан не повезет семью в Омаху, предварительно не поговорив со мной. Натан ни за что не согласился бы на новое место работы без предварительного обсуждения. Мы партнеры. Супруги. Лучшие друзья.
В кухню зашла Брук. Ее длинные цвета льна волосы спутались.
— Доброе утро, ма. — Она изо всех сил прижалась ко мне.
Продолжая дрожать, я обняла ее в ответ. Мне было холодно — холодно и страшно.
— Можно включить телевизор, ма?
Я обняла ее еще раз и отпустила.
— Можно.
Она шагнула в гостиную и по пути обернулась.
— Ты в порядке, ма?
Брук — моя умница. Верная, сильная, независимая. И всегда чувствует, какое у меня настроение в данный момент. Я слабо улыбнулась:
— Да.
Она нахмурилась. Брук смуглее остальных: унаследовала цвет кожи от отца, и в сочетании со светлыми волосами это смотрится потрясающе.
— Правда?
Я улыбнулась шире:
— Да. Просто еще не пила кофе. Ты же знаешь, по утрам я сварливая и злая.
Брук засмеялась и отправилась в гостиную. До меня донеслись забавные голоса мультяшных персонажей.
Я все еще дрожала, стоя перед кофеваркой и ожидая, пока сварится кофе.
Как он мог?
Как он мог?!
Я забыла о кофе. Разговор нельзя откладывать. Я должна немедленно узнать, что происходит.
— Натан, — позвала я, подходя к кровати. Голос у меня обрывался. Я сглотнула, скрестила руки на груди и попробовала еще раз: — Натан, проснись.
— М-м-м… — Он с трудом поднял голову.
Волосы облепили его лицо, под глазами чудовищные мешки. Мне стало жаль мужа.
— Нам надо поговорить.
— Девочки?..
— Нет-нет.
Я не знала, с чего начать. Не знала, как сказать. Мы с Натаном никогда не ругаемся. Мы счастливы, у нас идеальный брак. То есть я думала, что у нас идеальный брак.
Он приподнялся на локте.
— Что случилось, детка?
Я так долго любила этого человека, что он стал частью меня. Но как он мог втайне от семьи согласиться на переезд в другой город?
— Только что мне позвонила риелтор, который собирается помочь нам с переездом… — Я сделала короткий вдох. — В Омаху.
Он сел. Одеяло спустилось на бедра. Впрочем, Натан не казался ни удивленным, ни смущенным. Только усталым.
Он понимал, о чем речь.
О Господи, Омаха — это не шутка.
— В чем дело, Натан?
Господи, я окоченела. Как холодно.
— Мне предложили хорошую работу, и я согласился.
Натан сказал это не моргнув. Не извинился, не смягчил тон. Он был исполнен решимости. Можно сказать, даже горд.
— Но три недели назад начались занятия в школе. Девочки уже привыкли к новым учителям, классам, расписанию… Они еще играют в футбол.
— Они приспособятся и там.
— Но с какой стати им приспосабливаться там, если мы живем здесь? Здесь все твои друзья. И мои тоже. Здесь — наша жизнь. Зачем нам переезжать?
Натан встал, подошел к окну и поднял портьеру. Солнечный свет озарил его широкие плечи и сильный обнаженный торс. Обычно мне доставляет удовольствие любоваться обнаженным мужем, но сейчас эта картина меня напугала.
— Потому что в нашей семье на хлеб зарабатываю именно я, — ответил Натан, даже не обернувшись. — Если мы не поедем в Омаху, то не сможем платить по счетам.
— А как же Макки? Ты вице-президент компании. Много зарабатываешь. Получаешь премии.
Он молчал.
— Натан!
Муж стиснул зубы, обернулся и посмотрел на меня с болью и яростью:
— Я больше там не работаю, Тэйлор.
— А нельзя ли тебе туда вернуться?
— Нет.
— Что значит «нет»? Ты хотя бы попробовал?
Не знаю, истерическая нотка в моем голосе или глупые вопросы были виноваты, но Натан, тихонько выругавшись, пошел к шкафу и вытащил футболку и мешковатые спортивные штаны. Одевшись, он повернулся ко мне.
— Тэйлор, я уволился.
Я села на край кровати.
— Что?!
— Да. Семь месяцев назад.
Я открыла рот, но не произнесла ни звука. Я была шокирована и не могла найти подходящих слов. Мой муж уже полгода безработный?
Нет. Это невозможно. Так не бывает. Этого просто не может быть.
Натан каждый день вставал, одевался и шел на работу. Он проводил встречи и отвечал на звонки.
— Натан… — умоляла я.
Он устало пожал плечами и вышел из комнаты.
Нет. Нет! Нельзя просто сообщить вот такую новость и уйти. Исключено. Я надела халат и помчалась за ним.
Муж был на кухне, наливал себе кофе. Он заметил меня, достал еще одну чашку и протянул мне. Я сложила руки на груди.
— Что произошло?
Он добавил в кофе молока.
— Ты меня обвиняешь?
— Просто хочу понять.
— Я старался как мог, Тэйлор.
— Но ты ведь хорошо зарабатывал. У тебя была прекрасная работа…
— Меня решили уволить по сокращению штатов. Я не стал дожидаться и ушел сам. По-моему, будет лучше, если на собеседовании не придется говорить, что меня уволили.
— Но если бы тебя уволили, ты получил бы выходное пособие, ведь так?
Натан смотрел в никуда.
— У меня еще есть гордость.
— Гордостью не заплатишь по счетам.
Он откашлялся, его лицо выражало лишь боль и разочарование.
— Что толку оглядываться назад?
— Значит, ты без работы… с января?
— С пятнадцатого февраля.
У меня подкосились ноги. С февраля? Но сейчас конец сентября.
Я вспомнила наши зимние каникулы, поездку на Гавайи с Пэтти и ее семьей. Мы жили во «Временах года», рядом с «Ваилеа», и дети были страшно разочарованы — их не могли утешить даже великолепный сад и бассейн. Девочки мечтали о гигантском аквапарке в «Ваилеа» и о роскошных утренних деликатесах. Оба отеля были дорогими — более четырехсот пятидесяти долларов за ночь, не считая обслуживания: коктейлей, еды, салонов…
— Ты ни словом не обмолвился, когда мы ездили на Мауи.
Натан пожал плечами:
— Я не хотел портить каникулы и вдобавок был уверен, что вскоре найду работу.
Казалось бы, объяснения Натана должны были меня успокоить, но тревога только возрастала. Что-то не сходилось.
— Почему ты ни разу не поговорил со мной? Разве тебе не хотелось… поделиться?
— Хотелось каждый день.
— И?..
Он усмехнулся:
— Я не знал, как сказать.
Я вздрогнула.
— Не знал, как сказать?!
— На самом деле я боялся.
Меня так поразил его ответ, что я не нашла подходящих слов.
— У тебя такая высокая планка, — с горечью продолжал муж. — Ты везде ищешь совершенства, а я несовершенен. Все несовершенны.
У меня пересохло горло.
— И я несовершенна.
— Да, и за это ты себя ненавидишь. Ты ненавидишь все, что не идеально. — Натан глубоко вздохнул. — А я не хотел, чтобы ты возненавидела меня.
— Тебя? Да разве я могу тебя возненавидеть? Господи, Натан, ты же мой муж!
— Но ты ведь ненавидишь свою мать, а она… твоя мать.
Я не знала, что ответить. Точнее, не могла. Не в силах была смотреть на него, глаза закрывались от боли. Только те, кто меня знает, могут нанести такой сильный удар. И Натан это сделал.
Мне вдруг стало нестерпимо плохо, и я отвернулась, чтобы он не видел моего лица.
— Вот видишь? — продолжал Натан. — Как я могу говорить с тобой, Тэйлор? Ты просто перестаешь слушать, если тебе не нравится то, что я говорю.
— Я не перестаю слушать, — хрипло ответила я, и мне показалось, что я падаю, падаю, падаю… Я пристально взглянула на мужа. — Ты оставался без работы больше полугода. Ты скрывал от меня правду.
— Я не хотел тебя тревожить. Когда ты беспокоишься, то начинаешь либо морить себя голодом, либо объедаться, а потом…
— Натан!
— Но это чистая правда. Когда у тебя стресс, ты то и дело бежишь к унитазу.
Я отвернулась и пошла прочь, не желая больше ничего слышать. Но я все равно слышала. Это моя вина. От меня одни проблемы, и я никогда не изменюсь.