Служебное расследование (СИ)

Глава пятая

Думая с чего начать рассказывать «всё» о себе, Люба бросила быстрый взгляд на руки Миронова и поняла, что именно её удивило сегодня, помимо того, что дочь Якова Александровича носит отчество «Игоревна». Люба никак не могла поймать тот второй нюанс, а сейчас поняла: нет обручального кольца. Причём, давно нет, потому что нет уже и следа. Рука успела покрыться загаром полностью.

Люба протирала его руки салфетками несколько раз, когда ему было плохо, и проверяла пульс каждый день, навещая его в больнице. Кольцо было, и светлая полоска скрытой от загара кожи под кольцом была. Это Люба помнила очень хорошо.

— Меня зовут Любовь Евгеньевна Смолякова, мне ровно сорок лет. Где и кем работаю, знаете. Санаторий возглавляю пять лет, до этого работала врачом — гастроэнтерологом и врачом ультразвуковой диагностики в Центральной городской больнице своего города. Сейчас тоже практикую, стараюсь не застревать только в административной работе.

— Отлично, очень хорошо! Такие доктора, как вы, необходимы системе здравоохранения. Помимо прочего, вы прекрасный диагност, талантливый!

— Спасибо, — улыбнулась Люба, и собеседник улыбнулся в ответ. Сердце Любы вдруг резко ускорилось. Неужели он настолько волнует её? Только этого не хватало!

— О работе понятно. А о личном?

— Живу с моей тётей, Клавдией Петровной, и с двумя сыновьями — Александром и Владиславом. Саше двадцать один год, Владу шестнадцать. Где и кем работает Саша, знаете. В конце июня он вернулся из армии. Влад вот-вот пойдёт в десятый класс, занимается самбо, постоянно участвует в соревнованиях, часто бывает призёром. В перспективе думает о военной карьере или службе в полиции. Всё.

— А ваши родители?

— Тётя Клава — мои родители. Она меня вырастила. С самого младенчества. И помогла потом мне поднять сыновей.

— То есть, официально вы были сиротой?

— Нет, никогда не была. Мама умерла при родах, а отец теоретически был. Его не стало, когда мне самой уже исполнилось двадцать пять. Он так и не справился с потерей моей мамы. Жил своей жизнью, если это можно назвать жизнью. Не давал ни жалеть себя, ни помогать.

— А отец ваших сыновей?

— Мы поженились, когда мне было восемнадцать. Его родители не приняли меня. Они представители творческой интеллигенции, я казалась им слишком простой, а брак единственного сына — мезальянсом. Саша родился, когда я училась на втором курсе, но тётя Клава помогала, чем могла. Она работала токарем на вредном производстве и довольно рано вышла на пенсию. Я имела возможность учиться, ездила в Москву на электричке. Когда Саше было два, моему мужу, Виктору, предложили работу в Москве. Но жилья там не было; предоставляли комнатку в общежитии только для него. Виктор приезжал домой лишь на выходные. Потом встретил одинокую женщину со столичной пропиской. Собственно, на этой ноте наш брак приказал долго жить.

— Сколько лет было сыновьям?

— Семь и два.

Люба не понимала, почему она так подробно рассказывает о себе фактически чужому человеку. Почему он спрашивает, а потом так внимательно слушает? И почему ей так легко с ним? Она словно очищается, рассказывая ему о себе. Никогда и никому она так подробно не говорила о своей жизни.

— Помогал?

— Добровольно помогал материально, пока новая жена не родила. А на алименты мы с тётей Клавой решили не подавать. Чтобы он потом не захотел помощи от мальчиков. Он их вычеркнул из своей жизни. Зачем нам его деньги? У тёти Клавы всегда была неплохая пенсия и огород, а я работала много и упорно. Не шиковали, но на жизнь хватало.

— Как понять «вычеркнул»? Не общался с детьми совсем?

— Вот именно. По требованию новой жены. В качестве оплаты за московскую прописку. Ну и родители у неё какие-то непростые, способствовали в карьере зятю.

Люба вдруг подумала, что вот эти родители, способствующие в карьере зятьям, — какой-то рок в их с тётей Клавой жизни.

Яков Александрович выпрямился, удивлённо глядя на неё.

— Что, Яков Александрович? Почему так смотрите?

— Это серьёзно? Отказаться от детей ради прописки и карьеры? Так бывает?

Люба смешно сдвинула брови:

— Это меня сейчас чиновник из министерства спрашивает? Или воспитанник детского сада? Не обижайтесь, но вы точно не вчера родились?!

Он рассмеялся и взлохматил рукой волосы, совсем как мальчишка.

— Я достаточно циничен, но не до такой степени. У меня всегда были и есть твёрдые представления о семье. Несмотря ни на что.

— На что несмотря? — Люба бросила на него испытующий взгляд.

— Обо мне позже, я ещё не всё о вас выяснил, — он поставил локти на стол, положил подбородок на сомкнутые пальцы.

— Вроде, всё выяснили, Яков Александрович. Куда уж больше?

— Нет, не всё. Для меня неясна история с Николаем Андреевичем. Почему именно его так упорно сватает вам наш аноним?

— Понятия не имею. С Колей…кхм…Николаем Андреевичем мы общаемся исключительно по работе, а поскольку и работаем теперь в разных местах, общаемся крайне редко.

— Но всё же общаемся, и всё же он «Коля», — задумчиво проговорил Миронов, и глаза его опять холодно сузились. Второй раз за сегодняшний день.

— Яков Александрович… Я не собираюсь оправдываться, мне не в чем. Не встречаюсь с женатыми мужчинами.

— Почему он женился не на вас? В прошлый раз, когда мы говорили о нём, вы сказали, что ваша связь прекратилась, едва он женился. То есть, связь была с вами, а женился на другой? — Миронову удалось справиться с нелогичным и абсурдным гневом, охватившем его вдруг.

— Вот именно.

— Почему?

— Я боюсь говорить, не хочется вас вновь шокировать, — рассмеялась Люба.

— Любовь Евгеньевна! Говорите!

— Я могла предложить Николаю Андреевичу заботу обо мне и двоих чужих для него детях, проблемы, тётю Клаву и дачу. А родители его жены предложили ему карьеру, большую квартиру в центре, отпуска за границей, возможность родить собственных детей. Грубо говоря, когда есть такой вариант, кому нужна женщина «с прицепом»?

— Фуу, Любовь Евгеньевна! Что за выражения?! И второй раз за сегодняшний день предлагаю вам не обобщать.

— Я и не обобщаю.

— И с тех пор у вас с Николаем Андреевичем ничего не было… такого, я правильно понимаю? Только рабочее общение?

— Я уже дважды или трижды это сказала, — улыбалась Люба. Откуда у Якова Александровича эта ревность, интересно? Что за дела? И почему ей, Любе, это нравится? Стыд-позор, Любовь Евгеньевна! Сорок лет, а ума нет!

— И он вот так резко обрубил всё, да? Кремень, а не мужчина?

— Нет, это я кремень, Яков Александрович, — это было сказано и для него, чтобы особо губы не раскатывал. Люба уже понимала, что нравится Миронову. Она не дура и не ханжа. Но он женат. — Это я обрубила.

— То есть, он не прочь? Так я и знал! — пробормотал Миронов. — Дыма без огня не бывает! Всё же причина анонимок связана с ним, я уверен! Подумайте на досуге, Любовь Евгеньевна! Может, его супруга так вас ненавидит?

— Хорошо, подумаю, — сказала Люба, чтобы не спорить на эту скользкую тему. Не могла же она сказать, что именно Дарья сообщила Коле о грядущей проверке в санатории и об анонимках. Вряд ли она пустилась бы на такие сложные многоходовки. К тому же, наверняка Дарья знает обо всех интрижках мужа, если даже Люба знает. Земля слухами полнится. А значит, Дарье прекрасно известно, что с Любой у Коли ничего нет.

— И как вы…с тех пор совсем одна? Всегда?

— Вы хотите знать, были ли у меня романы за эти двенадцать лет? Яков Александрович, я не святая и не великомученица.

Он усмехнулся как-то невесело и опустил глаза.

— Могу лишь сказать, что не слишком часто. Свободных мужчин моего возраста практически нет, только разведённые. Как-то ни с кем не сложилось серьёзного. Под кожу никто не смог проникнуть.

Миронов кивнул. Он хорошо это понимал.

Они помолчали. Люба смотрела на Миронова. Красивый и задумчивый. Он всё больше нравится ей. Плохо, очень плохо. Нельзя.

— Вы всё узнали обо мне? Я к тому, что долг платежом красен, — насмешливо сказала Люба.

— Почти всё. Если что-то ещё вспомню, спрошу, Любовь Евгеньевна. Теперь предлагаю заказать десерт, чтобы немного подсластить мой рассказ. Выбирайте для меня и для себя. Лучше опять одно и то же, мне очень нравится, когда вы за солидарность, — Миронов, улыбаясь, протянул Любе десертное меню.

…- Меня зовут Яков Александрович Миронов, мне сорок три года. Родился, вырос и всегда жил в Москве. У родителей я один. Мама ваша коллега, врач, только терапевт. Отец учился на инженера, всю жизнь работал на заводе, потом возглавил предприятие. Сейчас родители оба на заслуженном отдыхе, практически постоянно живут в Болгарии. Я учился на санитарного врача и даже начинал работать, но вскоре оказался на службе в министерстве.

— Вот так взяли и оказались? Расскажите, в чём ваш секрет? Как можно оказаться на службе в министерстве?

— Как вариант, удачно жениться.

— Ну конечно, я могла бы сама догадаться! — Любе даже смешно стало.

— Любовь Евгеньевна…

— Не обобщать? А я как раз собиралась.

— Вот и зря! Потому что я всегда любил свою жену!

«Почему в прошедшем времени? И где колечко?».

— Мою жену зовут Таня. Её отец давно являлся высокопоставленным чиновником от медицины. Мать одна из первых в стране открыла клинику пластический хирургии. Тесть на пенсии сейчас, а тёща до сих пор работает. Когда мой отец возглавил завод, он запретил маме работать в больнице, поскольку работа участкового терапевта отнимала очень много времени и сил. Мама прошла специализацию и устроилась консультантом в ту самую клинику, принадлежащую моей тёще. Но тогда она ещё не была моей тёщей. Мама подружилась с моей тогда ещё будущей тёщей. У маминой начальницы оказалась дочка, которая недавно овдовела, оставшись с двумя детьми на руках. Статус вдовы, равно как и наличие двух детей, в глазах моих родителей, желающих «устроить» мою жизнь, являлись сущими мелочами. Мои родители и родители Тани сговорились. Не знаю, была ли в курсе Таня, но я точно был в неведении, когда нас будто случайно познакомили на каком-то празднике. Таня очень хороша собой, умна, остроумна и образованна. Она и сейчас такая. В сорок шесть выглядит максимум на тридцать пять. Ксюша очень похожа на мать. А тогда я влюбился, как последний болван, и меня не останавливало ни наличие двоих детей, ни то, что Таня старше меня на три года. Таня всячески поощряла меня. Когда мы поженились, мне было двадцать четыре, а ей двадцать семь. Ксюше сейчас двадцать четыре. Тогда было пять, а сыну, Роману, было тогда два. Сейчас ему двадцать один. Он учится в одном из университетов Европы. Ксюша выучилась здесь, окончила МГИМО. Вышла замуж на днях, это вам известно. Несмотря на отсутствие общих детей, семья у нас была всегда очень хорошая и крепкая, предмет гордости и надёжный тыл. Ксюша и Рома считают меня своим единственным отцом, отца по крови они не помнят. Но Таня почему-то не хотела, чтобы я усыновил Рому и удочерил Ксюшу. Видимо, потому что очень любила Игоря, первого мужа. Вот так мы и жили: спокойно, дружно, в уважении и доверии. Во всяком случае, я был уверен в наличии уважения и доверия. Но так вышло, что сейчас вот уже третий месяц длится бракоразводный процесс. Татьяна всячески препятствует разводу, нам уже дважды давали месяц на примирение. Однако думаю, что судья уже устал, вода камень точит, и к середине сентября нас разведут.

Миронов задумчиво молчал уже несколько минут, а Люба его не тревожила. Во всяком случае, пока. Она ещё в первый день их знакомства заметила за ним эту особенность — погружаться в свои мысли настолько, что практически забывать об окружающих.

Но он поднял глаза и прямо посмотрел на Любу.

— О причинах развода надо рассказывать, да?

— Да, Яков Александрович, надо рассказывать, — кивнула Люба. — Мы же, вроде как, сегодня рассказываем всё о себе друг другу.

Он кивнул, словно собираясь с силами.

— В середине июня, незадолго до моей командировки в ваш санаторий, у меня выдался десятидневный отпуск. Это получилось неожиданно, и я решил сюрпризом нагрянуть в Болгарию, где тогда находилась вся семья: Таня, дети, на ту пору ещё жених Ксюши, Слава. В тот день, когда я прилетел, мои родители, Ксюша, Рома и Слава уехали на экскурсию в Софию. Я прилетел, открыл двери в дом, вошёл и обнаружил свою любимую жену Таню в постели с мужчиной. Этаким жеребцом моложе меня лет на двадцать. Видимо, я был уже не тот.

По лицу Миронова пробежала тень, и Люба вдруг испугалась за него. Она ревновала, ненавидела его жену, негодовала и боялась за здоровье Якова Александровича. Ей невыносимо было думать о том, что он почувствовал в тот момент.

Люба, сама того не желая, но инстинктивно пытаясь защитить Миронова, стиснула его ладонь, а он вдруг сильно сжал её пальцы в ответ. А потом так и не выпустил её руку.

— Тогда у вас и начались проблемы со здоровьем, да? Гастрит, а потом аппендицит, который вы тоже приняли за гастрит.

— Да, тогда. Я тем же заворотом улетел обратно, мои родители и дети так и не узнали, что я прилетал в тот день. Сразу озадачил своего адвоката, подал на развод. Дальше вы всё знаете, Любовь Евгеньевна.

Они молчали. Миронов сжимал руку Любы.

— Вы…до сих пор любите жену? — она не могла не задать этот вопрос.

— Нет, не могу любить её, потому что перед моими глазами стоит та картина. Пусть теперь Таню любит кто-нибудь другой. И мне плевать на прошедшие девятнадцать счастливых лет. Я не святой и не великомученик, Любовь Евгеньевна!

— Но вы живёте под одной крышей?

— Нет. Все в курсе нашего развода — и родители, и дети. Правда, об истинной причине я умолчал, и Таня тоже. Кризис как бы. Дети выросли, и рядом ничто не держит. Я снял квартиру, жил там. Новую пока не покупаю, жду развода. Дом, видимо, отойдёт Тане и детям, но это справедливо, мне думается. На свадьбе дочери мы, конечно, изображали семью для родителей Славы и гостей. А в доме я оказался сегодня, потому что Таня и Рома вчера улетели в Европу. У Ромы учёба вот-вот возобновится. Приехал в дом, чтобы остатки своих вещей собрать. А тут такая удача, визит вашей делегации.

…Они проговорили, сидя в ресторане, до позднего вечера. Люба уже волновалась о том, как завтра утром встанет по будильнику.

Потом Миронов довёз Любу до самого дома и пообещал, что скоро приедет для окончания расследования. Но ненадолго, дня на три-четыре. И остановится не в санатории, а в отеле, ведь ему теперь нет нужды «внедряться» и искать изъяны в работе санатория.