Она
Две недели спустя
Выздоровление идет довольно быстро, благодаря доктору Кингу. И, хотя я слишком упряма, чтобы признать это, его настойчивые и строгие советы не позволили мне снова нанести себе травму.
Но даже сейчас я обнаруживаю, что хватаюсь за самые случайные события, пытаясь извлечь из них подсказки.
Когда автоматически прохожу через мысленный контрольный список, чтобы убедиться, что мои раны не инфицированы… откуда я знаю, что это нужно делать?
Я знала — даже до того, как доктор Кинг сообщил мне, — что на заживление моих ребер уйдет до шести недель.
Что мои огнестрельные раны будут заживать дольше, в то время как швы на левом боку и кожа на поверхности, скорее всего, заживут в течение двух-трех недель.
Возможно, я была медсестрой? Но это не объясняет мои раны. Может быть, я понадобилась наркоторговцам, чтобы залатать их, но они не хотели, чтобы после этого остались какие-то концы?
Боже, я ненавижу чувствовать себя неуправляемой. Любая уязвимость разъедает меня, как стая голодных волков, питающихся плотью раненой добычи.
Сейчас, когда доктор Кинг стоит в дверях спальни для гостей, я осматриваю спартанскую комнату с искренним восхищением. Потому что это значительное улучшение по сравнению с пребыванием в одном из двух кабинетов для осмотра пациентов дальше по коридору.
— Тут тебе будет удобнее. Здесь менее стерильная обстановка.
Должно быть, он принимает мою молчаливую благодарность за разочарование, потому что добавляет:
— Она ненамного больше, но…
— Это идеально, — спешу уверить его с улыбкой. — Спасибо.
И она идеальна. Доктор Кинг рассказал мне, что проделал большую работу над этим домом, в том числе переделал первоначальную главную спальню в две палаты для пациентов с общей ванной комнатой. Затем он превратил спальню в дальнем конце холла, выходящую окнами на океан, в новую хозяйскую спальню.
Доктор Кинг смотрит на меня в своей обычной серьезной манере, а затем отрывисто кивает.
— Я отправляюсь по своим обычным делам.
Потом он отступает назад, поворачивается и исчезает, скорее всего, в своем кабинете, чтобы собрать необходимое оборудование для выезда на дом.
Опускаю плечи в молчаливом поражении, потому что с того дня — который я теперь называю «фиаско с бритьем» — он стал замкнутым. В последние несколько недель мужчина был очень осторожен, когда ухаживал за мной.
Как будто я вывела его из зоны комфорта в тот день, сама того не осознавая. Без всякого намерения.
Другая возможная причина, однако, гораздо более ужасна. Потому что мысль о том, что он заметил мою физическую реакцию на его прикосновения, когда тот брил мое тело, наполняет меня сильнейшим ужасом.
Но я ничего не могла с этим поделать. Его мозолистые руки казались одновременно декадентскими и успокаивающими, и мои пальцы до сих пор покалывает от желания провести по его губам, окаймленным коричневой щетиной. Не мешает и то, что он приятен для глаз своей грубоватой красотой. Но последнее, что мне нужно, это влюбиться в мужчину, когда я даже не знаю своего собственного имени.
Подойдя к кровати, я опускаюсь на нее и чуть не стону от того, насколько более удобной она кажется по сравнению с больничной в моей прежней комнате. Знание того, что ночью я буду немного ближе к нему — две двери вместо четырех — успокаивает мои нервы.
Не то чтобы я беспокоилась раньше, но этот человек… обладает качеством, которое меня успокаивает. Возможно, это просто потому, что он — врач и кажется уверенным и знающим.
Пока я смотрю в пол, мои слова, произнесенные шепотом, едва слышны.
— Я в замешательстве. И не знаю, кто я. Но я очарована врачом, который заботится обо мне. — Я скривила лицо от отвращения. — Соберись, девочка.
При звуке шагов его босых ног, приближающихся к комнате, я бросаю взгляд на открытую дверь и вижу его с поношенной кожаной сумкой в стиле почтальона, перекинутую через широкую грудь. Его волосы приглажены и убраны назад, привлекая больше внимания к его точеным скулам.
— Я скоро вернусь.
Я киваю.
— Хорошо. Надеюсь, все пройдет хорошо.
Доктор Кинг колеблется, как будто хочет сказать что-то еще, но не решается. Постукивая рукой по дверному косяку, он указывает на меня, приподнимая подбородок.
— Будь осторожна и не переусердствуй.
Не сказав больше ни слова, он шагает по коридору. Я слышу характерный звук, с которым тот надевает шлепанцы, прежде чем доктор Кинг захлопывает за собой дверь, оставляя после себя одинокую тишину.
По какой-то непонятной причине какая-то часть меня вздрагивает от того, что я чувствую себя обделенной его отсутствием.
Я тоскую по человеку, который пишет дату на доске с сухой пергаментной краской, прикрепленной к стене коридора рядом с палатами пациентов. Это дает мне постоянство, и надеюсь, что когда-нибудь это вызовет воспоминания о дне рождения или юбилее. Все, что угодно, что может дать представление о моей личности, чтобы этот добрый доктор больше не возился со мной.
Мне нужно напоминать себе, что это соглашение не навсегда. Как только я верну себе память, мы пойдем разными путями.
Несмотря на странную связь, которую я чувствую между нами.
Несмотря на то, что его осторожные прикосновения, когда он осматривает мои раны, вызывают во мне дрожь.
Несмотря на то, что я жажду узнать о нем больше. Узнать, почему он кажется таким осторожным, таким суровым. Почему живет один, лишь изредка навещая пациентов.
Какой-то юношеский порыв заставляет меня подойти к дверной раме и положить руку на то место, где он совсем недавно прикоснулся к ней своей.
Бессмысленно размышлять о том, каково это было бы, если бы он прикоснулся ко мне добровольно, не из заботы как врач, а как мужчина к женщине.
Но я — просто раненая женщина, которую он спас и терпит до тех пор, пока моя личность не перестанет быть тайной.
Вздохнув, я опускаю руку на бок. Осторожно шагнув к кровати, опускаюсь на мягкий матрас. И, лежа на спине, смотрю на вентилятор, вращающийся под потолком.
Мое тело почти сразу расслабляется, мышцы теряют напряжение и обмякают. Веки тяжелеют, и когда погружаюсь в короткий сон, я приветствую не только спокойный сон, который не разрушает мои эмоции, как это часто бывает в кошмарах, но и человека, который в нем фигурирует.
Того самого человека, который теперь будет спать всего в двух дверях от меня.
ЗАМЕТКА В ДНЕВНИКЕ
Девять лет
Сегодня мой девятый день рождения, и он действительно испек мне торт! Мужчина был разочарован, потому что десерт не получился идеальным и не соответствовал его стандартам, но я думаю, что это был самый классный торт, который я когда-либо видела.
Мне было интересно, над чем он работал последние несколько недель. Я видела, как папа что-то набрасывал на бумаге и что-то бормотал себе под нос, постоянно хмурясь. Но не знала, что он работал над тем, как испечь мне торт «Замок принцессы».
Позволь сказать тебе, что этот торт был потрясающим. Возможно, он был немного перекошен, но был ОГРОМНЫМ. Гораздо больше, чем все торты, которые злые дети из моей старой школы когда-либо ели на своих вечеринках. Я не думаю, что они стали бы смеяться надо мной, если бы увидели этот торт.
Кроме того, я очень рада, что мне больше не придется ходить на их дни рождения. Знаю, что родители заставляли их приглашать меня, но я только и делала, что сидела одна. Они в основном игнорировали меня или шептались и смеялись надо мной. Это было ужасно.
В любом случае, он даже сделал из помадки девочку-принцессу, и я думаю, что именно это заставило его хмуриться еще больше, потому что она выглядела какой-то пухленькой и совсем не похожей на меня.
Я ответила ему, как мне это понравилось, но не думаю, что он мне поверил. По крайней мере, до тех пор, пока не сказала ему, что у меня никогда не было отца, который делал бы для меня что-то подобное. От этого его глаза стали немного грустными. Мужчина заметил, что у меня должен быть отец, который всегда делал бы что-то для меня.
Когда я сказала ему, что теперь у меня есть папа, у него был такой вид, будто он вот-вот заплачет. Но когда я заметила это, папа ответил мне, что ему в глаз попало немного глазури, и это все еще беспокоит его. Но не уверена, что верю ему.
Я скучаю по тебе, Мама, и мне бы хотелось, чтобы ты все еще была здесь. Я начала называть его Папой. Но не думаю, что ты будешь против. Особенно потому, что он так добр ко мне. Даже при том, что иногда мне кажется, что мужчина не уверен, что со мной делать, и выглядит немного нервным, я могу сказать, что папа заботится обо мне.
На самом деле, я думаю, что он уже очень любит меня, но, возможно, боится сказать об этом. Папа из тех, кто выглядит так, будто ему никогда не говорили об этом. Это так печально для меня.
Я собираюсь показать ему, что он не должен нервничать, говоря: «Я люблю тебя», если он говорит это всерьез. Собираюсь любить его и показать ему, что иметь дочь — это самое лучшее, что может быть на свете.
В общем, Папа спел мне, и я задула все девять свечей на одном дыхании! Моими подарками на день рождения были набор метательных ножей (потому что папа показывал мне, как метать их в цель) и маленькая мягкая игрушка.
Каким-то образом Папа знал, что я хотела бы иметь белолицую обезьяну. Здесь, в Никарагуа, где мы жили, этих обезьян очень много, и они любят есть бананы, которые растут повсюду.
Я тоже научилась говорить по-испански. Папа уже знает так много языков, так что я много занимаюсь с ним. И узнала одну вещь: некоторые люди говорят «Te amo» (прим. пер.: я люблю тебя) своим мамам, папам или детям, но в некоторых испаноязычных странах это более романтичное выражение любви.
Когда я сказала об этом папе и спросила его, все ли в порядке, он ответил, что все нормально. Но, Мама, в его глазах появилось такое выражение, когда я это сказала. Как будто он не мог поверить, что кто-то действительно любит его.
Папа, возможно, не идеален, но и я тоже. Но вместе, думаю, у нас все хорошо как у семьи. Папа хороший человек, и он изо всех сил старается быть тем, кто, по его мнению, мне нужен.
Но чем больше времени я провожу рядом с ним, тем больше мне кажется, он не понимает, что ему не нужно стараться. Он уже то, что мне нужно.
Он самый лучший папа на свете.