Глава 12

Когда подъехали к Роузгленн Мэнору, было уже слишком темно, чтобы что-либо увидеть, но Мерси изо всех сил щурилась, пытаясь разглядеть в темноте здание. Здесь будет ее новый дом, это начало новой жизни.

Поездка оказалась долгой и утомительной. К ужасу Мерси, большую часть дороги молчали. Стивен сидел напротив нее, Жанетт — рядом. Джона почти все время держала Мерси, она знала, что, как только они приедут в поместье, его на всю ночь придется отдать под опеку Жанетт. Когда нужно было кормить малыша, они останавливались, и Стивен выходил из экипажа, оставляя женщин одних.

Она наблюдала за ним, пока он расхаживал вдоль дороги. Хромота его была уже мало заметна. Нога была почти здоровой. А разум? Она знала, что утрата воспоминаний очень беспокоила его. Однако, если они вернутся, как это отразится на ней?

Мерси отмела сомнения. Она станет образцовой женой. Он полюбит ее по-настоящему, всем сердцем, и тогда ложь, которая привела их этому мгновению, перестанет иметь значение.

Впереди появились мерцающие огни факелов на въезде, за ними показалось поместье.

— Оно не такое большое, как Грантвуд, — сказал Стивен, и она вздрогнула.

Впервые за несколько часов он заговорил, хотя почти все это время смотрел на нее. Интересно, о чем он думал? Несомненно, о сегодняшней ночи.

— Оно замечательное.

— Ты еще не могла его рассмотреть.

— Ну и пусть. Мы будем жить, как семья. Это гораздо важнее.

— Тебя и в Ускюдаре было так легко впечатлить?

— Я думаю, то, что я видела там, изменило мой взгляд на многое.

Метнув взгляд на Жанетт, он слегка кивнул. Мерси решила, что, не сиди рядом с ней Жанетт, он сказал бы, что его отношение тоже изменилось бы ко многому, если бы он помнил хоть что-нибудь. События, которые произошли с ними, которые соединили их, теперь отдаляли их друг от друга. Как его убедить, что все это не имеет значения?

То, что произошло в прошлом, там и осталось, пришло время жить настоящим.

Экипаж, качнувшись, остановился. Стивен вышел первым, сам открыв дверцу, как будто рвался на свободу. Потом подал ей руку. Одной рукой крепко прижимая к себе Джона, вторую она вложила в ладонь Стивена и почувствовала силу его сомкнувшихся пальцев. Он помог ей спуститься.

Пару секунд они стояли, глядя друг на друга, окруженные облачком от дыхания в вечерней прохладе. Значимость этого момента не ускользнула от нее. Они были связаны, все трое. Любовью и кровью. Желанием и обязательствами. Правдой и ложью.

— Добро пожаловать в Роузгленн Мэнор, миссис Лайонс! — наконец произнес он надтреснутым голосом, как будто ради нее он говорил то, что говорить ему совсем не хотелось.

Миссис Лайонс.

Боже, она думала, что у нее подкосятся ноги! Два оброненных им слова поразили ее. Мир вокруг пошатнулся. Важность того, что случилось сегодня, необратимость этого события обрушились на нее с силой пушечного ядра.

Черт возьми, что она наделала?

Странно, но тревога усилилась, когда они вошли в дом. Это жилище было великолепным. На стенах — со вкусом расположенные картины и украшения. Везде чисто и аккуратно. Деревянные полы начищены почти до зеркального блеска. Весь штат слуг выстроился в прихожей, чтобы встретить новых хозяев поместья. Впрочем, они не были настоящими хозяевами.

Вперед вышел дворецкий и с поклоном сказал:

— Майор. Сударыня. Меня зовут Спенсер. Герцог сообщил мне, что вы поселитесь здесь. Слуги с радостью исполнят любые ваши указания. Для вас приготовлен ужин. Его подадут в маленькой столовой, если вы не желаете ужинать в другом месте.

— Маленькая столовая нас вполне устроит, — заверил его Стивен. — Еще я бы хотел, чтобы моей жене и мне приготовили ванны.

— Сию минуту распоряжусь.

— Превосходно. — Стивен повернулся к Мерси. — Тебя все устраивает?

— Да, конечно. — Ее вдруг охватило как никогда острое чувство одиночества. Они были совсем чужими, и обоих угнетало предстоящее завершение этого дня. — Я хочу отнести Джона в детскую.

Одна из молодых служанок проводила их наверх, в комнату, которую отвели под детскую. Там имелось все необходимое: кроватка, кресло-качалка для кормилицы, даже деревянная лошадка-качалка.

Часть комнаты была обустроена для няни, там стояли кровать, туалетный столик, комод и стул.

— Вижу, брат, как всегда, продумал все до мелочей.

Она посмотрела на Стивена, который стоял, прислонившись плечом к стене и скрестив на груди руки. По его позе она поняла, что он давал отдых раненой ноге, а значит, поездка была для него нелегкой.

— Думаешь, эта комната приготовлена специально для Джона?

— Поскольку своих детей у Айнсли нет, другого объяснения я не нахожу.

— Может, он просто заранее приготовился к их появлению.

— Скорее он заранее приготовился к тому, что я приму его предложение. Наверное, он начал планировать это, как только ты перешагнула порог Грантвуда.

— Но он не мог знать, что мы поженимся.

— Мерси, моя семья не ждала от меня другого, и если бы я пренебрег своими обязанностями, Айнсли взял бы это на себя. Он всегда так поступает. Подозреваю, он готовил здесь прибежище для тебя.

— Ты говоришь так, будто возмущен этим.

Стивен потер шрам на лице.

— То, что лучше для тебя, Мерси, лучше и для меня. Поскольку для этого нужно было принять великодушное предложение брата, я принял его. Буду ждать тебя в маленькой столовой.

Как только он вышел, в комнату шагнула Жанетт. Наверняка она дожидалась за дверью, не желая мешать разговору Мерси с мужем.

— Как здесь уютно! — воскликнула она, осматривая комнату. — Думаю, нам здесь понравится.

— Очень на это надеюсь.


Дожидаясь Мерси у окна в маленькой столовой, Стивен осушил второй бокал вина. Совершенно очевидно, что он и Айнсли по-разному понимали, что значит «запущенный». Для жены это было хорошо, но гордость требовала, чтобы здесь хоть что-то нуждалось в его участии.

Он не должен был допустить, чтобы махинации брата испортили ему настроение. Особенно сейчас, когда ему предстояло снова познать Мерси, на этот раз полностью и окончательно, почувствовать себя окруженным ее теплом, слиться с ней в едином порыве.

Еще ни одну женщину, насколько он помнил, ему не хотелось так сильно. Если бы экипаж с ними не делили няня и Джон, брачным ложем Мерси стала бы скамья, на которой она сидела. То была самая долгая его поездка. По крайней мере, самая долгая из тех, что он помнил.

Налив себе еще вина, он выпил его так, будто оно могло смыть все сомнения. Как говорится, человек — это его прошлое, а у него из прошлого были вырваны два года. С этим нужно было смириться. Все равно их не вернуть. Теперь у него появились жена, сын, обязанности. Он поступил правильно, женившись на Мерси. Приняв решение обеспечивать свою семью самостоятельно, он станет управлять поместьем, что прекрасно происходило и без него.

Услышав мягкие шаги, Стивен повернулся. Сложенные ладонь к ладони руки указывали на то, что Мерси нервничала. Он тут же встревожился оттого, что она с таким страхом воспринимала то, что должно было вскоре произойти, как будто для нее это было в первый раз. Возможно ли, что тогда его охватила такая жажда, что он взял ее, не задумываясь о ее удовольствии? Раньше такого никогда не было. Нет, не может быть, чтобы его отношение к женщинам настолько изменилось, даже на войне.

Хотя он не сомневался, что характер его сильно изменился. Оставалось надеяться, что в лучшую сторону. Но в том, что касалось представительниц прекрасного пола, он с уверенностью мог сказать, что улучшаться ему некуда, как бы нескромно это ни звучало.

Зная, что ей это доставит удовольствие, он спросил:

— Джона устроили как должно?

Она улыбнулась. Упоминание их сына всегда вызывало у нее улыбку и заставляло расслабиться.

— Судя по тому, как жадно он работал ротиком, думаю, что да.

— Отлично. Приступим? — Он указал на накрытый скатертью круглый стол с горящими свечами и кушаньями.

Покраснев, она кивнула и подошла к стулу. Стивен галантно выдвинул его и, когда она села, наклонился и поцеловал ее в затылок.

— Расслабься, Мерси. Мы этим уже занимались раньше.

— Но это было давно.

— И, судя по всему, я был не на высоте. Я должен извиниться перед тобой, если не сумел сделать так, чтобы у тебя об этом остались только приятные воспоминания. Обещаю, сегодня подобного не случится. — Он услышал, как она судорожно сглотнула.

Кровь подступила к ее щекам, а потом разлилась по всему лицу, захватив и шею. Усевшись на свой стул, Стивен попытался прочитать ответ в ее глазах. Он не оправдал ее ожиданий в прошлый раз?

Наклонившись вперед, он налил в ее бокал вина.

— Я велел слугам нас не беспокоить. За эту неделю у меня, кажется, не было ни секунды, чтобы просто посидеть и подумать.

— Если тебе хочется побыть одному, я могу уйти.

— Напротив. Единственное мое желание — остаться наедине с тобой. — Он чокнулся о ее бокал. — За мою жену. И пусть тебе никогда не придется жалеть о том, что ты оказалась здесь.

Ее рука, державшая бокал, дрожала, когда она поднесла его к губам.

— Я никогда не буду жалеть об этом. Надеюсь, это можно сказать и о тебе.

Будь у него выбор, он бы ни за что не женился. Холостяку беспечность сходит с рук. От него ее даже ждут. Но муж… Ему придется остепениться. С этим вопросом Стивен решил разобраться завтра, когда он встанет.

Сегодня же он мог, положа руку на сердце, сказать, что ни с одной другой женщиной ему больше не хотелось быть.


Помылась она быстро — боялась, что в любую секунду может открыться дверь и войти Стивен, как той ночью, когда он стал свидетелем ее кошмара. Она надела подаренную герцогиней ночную рубашку и безжалостно разрушила всю ее красоту, обмотавшись покрывалом, после чего присела на краешек дивана перед камином.

Она понимала, что его бояться не нужно. Но сегодня ей предстояло в полной мере познать его как мужчину. Да, ей этого очень хотелось, но она боялась, что поведет себя не так, как нужно, и разочарует его. Ведь он думает, она знает, что ему нравится, знает, как его принять.

Боже правый! Она все испортит!

Девственность у нее отняли грубо, силой. Это было больно и произошло быстро. Стивен же показал ей, что такое страсть, дал почувствовать то, что женщина должна получать от мужчины. Но когда пришло время ему проникнуть в нее…

Она сомневалась, что выдержит это. И что сможет объяснить ему, почему. Если он узнает, что она была с другим мужчиной, у него могут появиться сомнения насчет своего отцовства.

Но, даже если они не появятся, он будет испытывать к ней отвращение. Всем было бы лучше, если бы он думал, что был у нее единственным.

Сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди, когда она услышала, как отворилась дверь, соединявшая их спальни. Она стала напряженно всматриваться в огонь. Что, если он голый? Что, если уже совсем возбужден?

Чего он ожидает от нее? Что она набросится на него? Что будет скромной? Пусть даже он не помнит их ночи, он же должен чего-то ждать.

На ее плечо тяжело легла его рука. Какие у него большие руки! Какие сильные!

— Ты дрожишь, — негромко произнес он.

— Как любая новобрачная. Не думала, что со мной это будет, учитывая, что между нами… Да, как видно, ошиблась. — Она осмелилась повернуть голову и посмотреть на него.

Он тоже помылся. От него пахло чистотой и еще чем-то пряным. Волосы его вились сильнее обычного, как будто он просто предоставил им свободу. Кончики их, еще влажные, казались более темными. Он был в брюках и темно-синем бархатном халате.

Наклонив голову, он поцеловал ее в губы. Медленно, смакуя — и неудивительно, ведь впереди у них была целая ночь. Его рука потянулась к ее лицу, большой палец скользнул по щеке. Он действовал на нее, как хороший ликер, от которого по венам разливается тепло. Такое простое движение — и такой мощный ответ. Она сама поразилась тому, что ей захотелось растаять от его прикосновения. Почему он не обойдет ее и не встанет перед ней, чтобы они могли прижаться друг к другу?

Распрямившись, он улыбнулся.

— Видишь? Нечего бояться.

После этого он обошел ее, но направился к столику в углу, на котором их ждало вино. Двигался он неторопливо, расслабленно. Уверенно. Он мог не помнить двух лет своей жизни, но прекрасно помнил все, что предшествовало им, и если верить легендам, которые о нем ходили, он покорил хозяек половины будуаров Лондона. Сара, разумеется, знала о его подвигах, из-за чего, возможно, и стала виться возле него, как только к нему начали возвращаться силы. Одна из сестер, поджав губки, назвала его порочным и отказалась приближаться к нему, словно боялась подхватить какую-то заразу.

Однако большинство сестер, подобно Мерси, были зачарованы его ненавязчивым обаянием.

Его рука обхватила бутылку, рука, которая скоро станет ласкать ее. Налив темно-красную жидкость в два бокала, Стивен вернулся к ней, протянул один бокал ей и сел на диван. Вытянув ноги, он ленивым движением положил руку на изогнутую спинку дивана так, что его пальцы коснулись кончиков ее волос.

— Как все у нас прошло в первый раз? — спросил он, и Мерси чуть не подавилась вином.

Опустив бокал себе на колени, она начала водить пальцем по его ободку.

— Какое это имеет значение?

— Для меня сегодня это будет как в первый раз, и я не знаю, чего ты от меня ожидаешь.

Она набралась мужества и посмотрела ему в глаза.

— Я ничего не ожидаю. К тому же это ведь не может быть всегда одинаково, правда?

— Я люблю разнообразие и редко когда повторяюсь. И все же я чувствую себя в невыгодном положении по сравнению с тобой. — Он легонько провел пальцем по ее щеке. — Было ли что-нибудь такое, что тебе особенно не понравилось?

— Нет… насколько я помню.

Насмешливая улыбка искривила его губы.

— А я-то имел наглость полагать, что каждое мгновение, проведенное со мной, было незабываемым.

Вот черт! Рядом с ней сидит мужчина ее мечты, герой ее фантазий. Ее муж. Который сейчас ляжет с нею в постель, который принял ее с ребенком, а она умудрилась уязвить его.

Она придвинулась к нему, отчего колени ее коснулись его бедра. Рука Стивена соскользнула на ее затылок.

— Из той ночи, что мы провели вместе, мне больше всего запомнилось, как ты обнимал меня. Это было чудесное ощущение. Я чувствовала твою заботу. Твою силу. Рядом с тобой я ничего не боялась. Давай притворимся, что это первый раз… Для нас обоих. Я могу забыть о нашей прошлой встрече и даже не думать о ней сегодня.

— В самом деле?

— Да. — И очень легко. Пусть он считает, что ее неумелость напускная. Пусть не удивляется, что она не знает, как его трогать, чтобы доставить удовольствие.

Жанетт снабдила ее кое-какими советами о том, как себя вести и как сделать приятное мужчине, но она не могла себе представить, чтобы сможет поцеловать его во что-нибудь кроме губ. Разве что в шею. Но в то, что скрывают его брюки… Прикасаться к этому языком? Пробовать это на вкус? Ну уж нет! И он не станет от нее этого требовать, в этом она не сомневалась.

Но разве он сам не делал нечто подобное для нее? Разве он при помощи своего языка не вознес ее на немыслимые высоты сладострастия? Так ли это отличается от того, что советовала Жанетт?

«Если вы его любите, вы сделаете для него все», — сказала она со своим французским акцентом. Но муж Жанетт любит ее. А что чувствовал Стивен к ней, своей жене?

Впрочем, имело ли это какое-то значение? Достаточно было и того, что она чувствовала к нему.

Допив сначала свое вино, потом ее, он отставил бокалы в сторону, повернулся к ней и размотал покрывало на ней. Оно соскользнуло к ее бедрам. Ее вдруг охватило острое желание прикрыться, хотя она и знала, что он уже видел ее в ту ночь, когда спасал от кошмаров. Но тогда ее защищала темнота.

Он скользнул суставами пальцев по ткани, под которой ее соски набухли и напряглись. Глаза его как будто потемнели, когда он наклонился и взял один из них в рот. Легкая ткань не мешала почувствовать жар его рта, когда язык начал оглаживать и увлажнять сосок. Губы его плотно сжались на нем и потянули. Она застонала оттого, что жидкий огонь стал опускаться по ее телу и остановился между бедер.

— В тот раз я так прикасался к тебе? — спросил он.

— Пожалуйста, не говори о прошлом, — через силу выдохнула она, приложила пальцы к его твердому подбородку, заглянула в глаза так, будто от этого зависела ее жизнь. — Мне все равно, что ты не помнишь. И я не вижу причин это помнить. У нас впереди годы, и мы будет делать это столько раз, что просто не сможем все упомнить.

В синих, как беспокойное море, глазах блеснули лукавые искорки.

— Сколько раз, по-твоему?

— Сто. Тысячу. Я не знаю. Бессчетное количество.

Он усмехнулся.

— Мне это нравится. Ты права. Хватит твердить о прошлом. Больше никаких воспоминаний. И никаких ночных рубашек.

— И никаких халатов, — со смехом подхватила она, когда он поднял ее, взяв за руки, с дивана.

Его бархатный халат коснулся пола лишь на несколько мгновений раньше ее шелковистой рубашки. Он рывком притянул ее к себе и жадно впился губами в уста, а руки тем временем скользили по ее телу.

— Ты хоть знаешь, насколько красива? — прошептал он.

Мерси никогда не считала себя таковой. Нет, она, конечно, понимала, что не уродина, но понятие «красивая» больше относила к таким женщинам, как Сара или Жанетт. К женщинам, которые притягивали взгляды мужчин.

— Особенно ноги, — сказал он, приподняв ее над полом. — Я хочу, чтобы они крепко обхватили меня.

— Прямо сейчас?

Он рассмеялся.

— Нет, когда я буду глубоко внутри тебя.

Она прижалась зардевшимся лицом к его плечу, чтобы он не увидел, в какое смущение ее привело это откровенное замечание. Ей нужно было сделать вид, что ее не шокируют его столь откровенные речи, однако же это ее приятно возбудило.

Он осторожно, как драгоценный дар, положил ее на кровать. Потом медленно, улыбаясь, встал над ней и начал расстегивать брюки. Он никогда не представал перед ней в полном возбуждении, но того, что она видела, была достаточно, чтобы понять, что его мужское достоинство больше, чем у многих мужчин, за которыми она ухаживала в госпитале. От этой мысли у нее пересохло во рту, и она собрала все свои силы, чтобы не опустить ресницы.

— Не волнуйся, — сказал он. — Вестклифф сказал мне, что после рождения ребенка у тебя, скорее всего, все осталось упругим, как у девственницы. Он знаток в таких вещах.

Его слова принесли Мерси некоторое облегчение. Что до нее, то, хоть девственности ее лишили, она осталась непорочной.

— Но вы будете готовы принять меня к тому времени, когда мы до этого дойдем.

Он спустил брюки… и ее охватили сомнения. Его мужское достоинство было не таким, как у большинства мужчин. Она очень сомневалась, что когда-нибудь будет готова принять его. Но он-то думал, что когда-то она принимала. Ну так, черт побери, она не должна показать свои страхи!

Кровать прогнулась, когда он улегся рядом с ней. Он провел рукой от ее плеча до места чуть ниже колена — куда смог дотянуться, словно обозначая то, что принадлежит ему.

— Как я мог это забыть?

Она накрыла ладонью его губы, обрывая неуместные слова.

— Ни слова о прошлом.

Преисполнившись мужества, которое помогло ей выжить в Ускюдаре, она повернулась на бок, к нему лицом, поцеловала его, провела рукой по его боку. Взгляд ее наткнулся на искалеченную плоть, и ей пришлось перебороть себя, чтобы исполнить собственное приказание: она не станет думать о том, как на его теле появились все эти шрамы, как он мучился. Некоторые из них появились после того, как она ухаживала за ним в госпитальном бараке. Но это было в прошлом. Здесь нет войны. Их покой не нарушит ружейная пальба. Земля не содрогнется от пушечных залпов. Никто не будет звать на помощь и молить о пощаде.

Его член, твердый и бархатистый, ожег ее живот. Чувство вины пронзило ее оттого, что ей не хватило смелости рассказать ему правду о том, что она боится потерять его, потерять Джона… и что в некотором смысле заставила его считать, что была ему дороже, чем на самом деле.

Глупая, глупая девчонка! Пока к нему не вернется память, он будет жить в счастливом неведении.

Заслуживает ли он этого? Учитывая то, какие ужасы она пережила, было необыкновенным везением, что он не помнил ни единого мгновения из того, через что прошел и что наверняка было неизмеримо страшнее пережитого ею.

Она стала целовать его шею, его грудь. Пощекотала языком его набухший сосок, почувствовала, как он подался к ней. Ей стал понятен смысл советов и обещаний Жанетт. Теперь она готова была опуститься ниже. В таком огне страсти не существовало ничего запретного.

Неожиданно она оказалась на спине, и он снова стал хозяином положения. О, что он только ни делал своими руками, губами, зубами! То погладит, то лизнет, то легонько укусит. Он был молод и, несмотря на выпавшие на его долю тяготы, оставался в хорошей форме. Страсть жгла горячее огня.

Она любила этого мужчину, хотела отдать ему все. Свое сердце, свое тело, свою душу. Он был для нее светом в этом мрачном мире, ее рыцарем. Война высвечивает в человеке как худшие, так и лучшие качества. В первый раз она пожалела о том, что он на самом деле не знает, что был лучше всех.

Ему можно было говорить об этом снова и снова, но давшая слабину память не позволяла ему знать это, чувствовать это. Но она знала. Она видела это своими глазами. И она сохранит это знание. Этого будет достаточно. Да и что еще она может сделать?

— Как мне нравятся твои груди! — прохрипел он рядом с ее ухом. — Они идеально ложатся в мои ладони.

Наклонив голову, он набросился на один из сосков. На этот раз ткань не отделяла ее плоть от его ищущего языка, и она отдала свое тело во власть ему, ощущая жгучую потребность избавиться от невыносимого томления между бедрами.

Его рука, пройдясь по ее телу кружной дорожкой, наконец достигла цели и уверенно пристроилась у нее между ног. Она задохнулась от первого нежного прикосновения, от искры наслаждения, порожденной медленными движениями его пальца.

— Ты как трут, — грудным голосом промолвил он. — Так легко загораешься. Ты даже не представляешь, как я хочу тебя.

— Так почему ты не берешь меня?

— Потому что я не хочу, чтобы все закончилось слишком быстро. Прикоснись ко мне, Мерси.

Она положила руку ему на плечо. Его глаза, блестевшие от желания, озарились немым смехом. И тогда ее рука скользнула вниз, и пальцы смогли обхватить член. Тихий, гортанный стон был ответом на это прикосновение. Она подумала бы, что сделала ему больно, если бы не торжествующее выражение, появившееся на его лице.

Он научил ее нужным движениям. Она боялась, что потом он спросит, почему она их не знала, но то, что чувствовали ее пальцы, захватило ее: сталь, облаченная в шелк, мягкая и одновременно твердая. Она почувствовала влагу, предвестие семяизвержения. Ей захотелось, чтобы в ее лоне рос его ребенок. Захотелось дать ему еще одного сына, дочь, двух дочерей. Захотелось быть связанной с ним неразрывно и вечно.

Как когда-то боялась потерять Джона, теперь Мерси боялась потерять Стивена.

Когда она превратилась в такого воина, в такую бесстрашную душу? После того как стала свидетелем самых страшных лишений, которые могут выпасть на долю человека.

Но здесь, в его руках, она была в безопасности. Так же, как в ту ночь, возле госпитального барака. Он по-прежнему был тем отважным и благородным мужчиной, которого она знала тогда. Разве важны воспоминания, если его суть осталась прежней?

Ее рука действовала все увереннее. Его тихое глубинное урчание отдавалось в прижатой к нему груди.

Он ввел в нее палец.

— Боже, какая влажная и горячая… и упругая. Как ты могла остаться такой упругой, родив ребенка?

Она чуть не сказала: «Потому что ребенок был очень маленьким», но не захотела лгать. Она не произнесет ни слова лжи. Просто не будет рассказывать всего. Она никогда не говорила, что родила Джона. Только что была его матерью — а в душе она ею была.

— Я могу сделать тебе больно, — просипел он, и она увидела, какая мука отразилась на его лице. — Поэтому ты так робеешь? В прошлый раз было больно?

Он был не из тех мужчин, которые с легкостью могут причинить женщине боль. За то короткое время, что они были знакомы, она успела это понять. Но да, сейчас, обхватив его член пальцами, она понимала, что будет больно.

— Со временем воспоминания о боли утихают, — заверила она его. — Я помню только, как для меня было важно находиться рядом с тобой. Я хочу тебя.

— Тогда ты меня получишь.

Быстрым плавным движением он вклинился между ее ног, прижимаясь к ней всем телом и крепко целуя в губы. Мускусный запах телесного единения окутал их. Она запустила пальцы в его густые вьющиеся волосы. Потом провела пальцем по шраму. Этот мужчина был так уверен в себе, что физический недостаток его не смущал совершенно. Но утрата двух лет — это недостаток совсем другого рода.

Она открылась ему навстречу, сердцем, телом, душой.

Он поднялся над ней, явно испытывая невероятное удовольствие, и направил себя в нее. Да, она была упруга. Да, ей было неудобно, но она заставила себя не обращать на это внимания и расслабиться, помогая ему.

Он начал входить толчками, покрывая ее шею поцелуями.

— Обними меня ногами. — Голос его был напряжен, мышцы на руках, которыми он упирался в кровать, вздулись.

Она послушалась его, и он вошел глубже, еще глубже, пока не заполнил ее.

— Господи, как я мечтал об этом! — прошептал он. — О тебе. Об этих прекрасных длинных ногах.

— Я тоже о тебе мечтала.

Где он взял силы, чтобы говорить, она и представить не могла. При тех чудесных ощущениях, которыми наполнилось ее тело, она даже думала с трудом. Все, что она могла, — это ощущать прикосновения его губ, его рук. Его медленное отступление и решительные толчки. Ее бедра приподнялись ему навстречу, спина выгнулась, желание достигло наивысшей точки.

Язык его играл с ее грудями, когда он снова отступил, но лишь для того, чтобы ринуться вперед с еще большей силой. Она всхлипнула. Все неприятные ощущения, которые она испытывала вначале, исчезли, и на смену им пришло одно-единственное желание: быть к нему как можно ближе, прижаться сильнее.

Он что-то шептал, какие-то пошлые комплименты ее груди, шее, животу, гавани, в которой он нашел прибежище. Она думала, что смутится, но вместо этого возбудилась еще больше, и удовольствие возросло.

Он начал раскачиваться на ней, быстрее, сильнее, проникая глубже. Ощущения нарастали. Они летели ввысь, они парили. Как только ее спина выгнулась, а голова вжалась в подушку, его горячие уста тут же припали к ее шее. Ее ногти впились в его спину, внутри у нее вспыхнул фейерверк искр, и она закричала. Сверкнула молния, полился свет ярче солнечного. Ураган удовольствия подхватил ее, вознес ввысь и оставил, дрожащую, на берегу страсти.

И тогда она услышала его рычание, он напрягся, его тело стало биться о нее, стремительно, яростно…

— О боже, Мерси! — Прочие звуки удовлетворения и насыщения окружили ее, когда он замер и медленно опустился, чтобы поцеловать ее в губы. — Ну нет, такого я бы не забыл никогда…

Загрузка...