Глава 8

— О Джон, я плохая, плохая! — причитала Мерси спустя несколько часов, укачивая Джона после кормления.

Откуда у герцогини взялась колыбель, для нее не имело никакого значения. Мерси была благодарна ей за это, но сейчас ее мысли занимало другое, действительно важное.

Они со Стивеном поужинали наедине. Разговаривали о пустяках: о детстве, которое у нее прошло в Шрусбери, а у него здесь, в Грантвуд Мэноре. О Лондоне. О театрах и о любимых парках. Он рассказал ей о своем старшем брате, графе Вестклиффе. О том, что они никогда не были близки, но он все равно уважал и уважает его. О младшем брате Айнсли, который все время заставлял его чувствовать себя ребенком.

— Думаю, мне служба в армии представлялась хорошим способом им что-то доказать. Не знаю, получилось ли.

Это был единственный раз, когда он упомянул недавнее прошлое. Она не стала его расспрашивать.

Временами воцарялась тишина, нарушаемая лишь позвякиванием серебра о фарфор да тиканьем часов на каминной полке.

В эти минуты он рассматривал ее так внимательно, что она разволновалась бы, если бы не знала, что он ничего о ней не помнит. Наверное, он все пытался понять, чем она привлекла его. Несколько раз она чуть не рассказала ему о том, что их соединило в Ускюдаре.

Но она чувствовала, что он не хочет возвращаться туда. Не сегодня. Сегодняшний вечер был посвящен знакомству, как будто двух последних лет не существовало вовсе.

Она радовалась отсрочке, потому что пока не знала, что ему рассказать, когда он начнет задавать вопросы, — а она не сомневалась, что рано или поздно он захочет узнать, как они познакомились и как проводили время.

— Я никогда по-настоящему не лгала, — шептала она Джону, глядя, как его веки делаются все тяжелее и тяжелее. От него пахло сладким молоком, и он всегда улыбался. — Я твоя мать, хоть и не я родила тебя.

Этой чести удостоилась Сара Уизенхант. Яркая женщина с гривой великолепных черных волос, которые она отказалась обрезать, не испугавшись насекомых, и роскошной фигурой, из-за которой, в этом Мерси почти не сомневалась, мисс Найтингейл и обрядила всех своих помощниц в простые черные платья. Многие считали сестер кем-то вроде слегка облагородившихся доступных женщин. Мисс Найтингейл была полна решимости покончить с таким представлением.

Мерси так и не поняла толком, почему Сара решила отправиться вместе с мисс Найтингейл. Она беспрерывно жаловалась на скуку, на изнурительную работу, заключавшуюся в постоянном мытье полов и оттирании крови в отделениях госпиталя. Но с солдатами она была весьма приветлива. Особенно с капитаном Лайонсом. Мерси часто видела, как она читала ему в конце своей смены.

Впрочем, несмотря на все это, Сара была милой девушкой, и Мерси подружилась с ней.

И, разумеется, очень скоро Сара не устояла перед чарами Стивена Лайонса. Спустя шесть месяцев, когда Сара уже не могла скрывать, что она беременна, мисс Найтингейл, недолго думая, уволила ее. Опозоренная Сара в слезах умоляла Мерси не бросать ее. Она не могла вернуться в Англию в таком состоянии. Испугавшись, что девушка в отчаянии сделает что-нибудь непоправимое, Мерси уехала вместе с ней, чтобы по мере сил оказывать ей моральную поддержку и помогать. Она планировала вернуться к мисс Найтингейл, когда ребенок родится.

— Но я не смогла тебя бросить, маленький мой, — сказала она Джону.

Сара собиралась отдать его в детский приют, но Мерси влюбилась в малыша в ту самую минуту, когда он родился. Однажды утром, выйдя на улицу за булочками к обеду, она купила газету и, как делала ежедневно, начала просматривать списки погибших французских и британских военных. В той утренней газете в списке павших оказалось и имя майора Стивена Лайонса. Сначала Мерси отметила, что его повысили в звании, но потом страшная новость обрушилась на нее со всей своей ужасающей необратимостью. Очаровательного молодого человека, покорителя женских сердец, больше не было на этом свете. Правда, осталась его частичка — сын.

Тогда они с Сарой долго и горячо спорили. Мерси предлагала отвезти Джона семье Стивена. А Сара хотела от него избавиться.

«То, что он умер, не спасет меня от позора. Если станет известно, что я родила внебрачного ребенка, я уже никогда не смогу удачно выйти замуж. От меня все отвернутся. Это была ошибка, ночь порочной страсти. И что, я должна расплачиваться за нее всю жизнь? Мне будет легче, если он умрет».

На следующее утро Мерси, проснувшись, обнаружила, что Сара исчезла, а Джон заболел. Все его маленькое тельце горело огнем. Она нашла ему постоянную кормилицу, Жанетт. Мерси купала его, дула на него, остужая кожу, держала, качала, пела колыбельные и молилась, чтобы он выжил. Когда болезнь наконец отступила, они оба были совершенно измождены, поэтому она решила оставить его еще на один день, чтобы набраться сил. День растянулся на два, потом на три, потом на две недели, на месяц. С каждым днем он занимал все больше места в ее сердце, в ее душе, в ее жизни. Если поначалу Мерси была готова отдать его, не раздумывая, то к тому моменту, когда она ступила на порог отцовского дома, она уже стала для Джона самой настоящей матерью.

Теперь больше всего на свете она боялась, что Джона вырвут из ее жизни. Если бы Стивен вдруг вспомнил ночь, проведенную с ней, если бы вспомнил, что с ней случилось и почему они были вместе до рассвета, он испытал бы отвращение. Пережить все это — одно, но рассказывать об этом — совсем другое.

Она не смогла бы передать словами ни ужас пережитого тогда, ни то, какое утешение она нашла в его объятиях. Никогда ему не понять, что он спас ее в ту ночь. Он дал ей повод жить, тогда как ей хотелось одного: умереть.


Стивен проснулся от крика, который едва не разорвал его барабанные перепонки. Он вскочил с кровати, натянул брюки, бросился в коридор и распахнул дверь одновременно с новым воплем. Мерси металась на кровати. Жанетт пыталась удержать ее и за свои попытки несколько раз получила кулаком по лицу. Джон заходился визгом (все же его сын обладал поразительными легкими!). Стивен не удивился бы, если бы эта катавасия разбудила его родных, спавших в другом крыле здания. Жанетт посмотрела на него выпученными глазами.

— Ей снится кошмар.

— Успокойте ребенка. Я займусь Мерси.

Жанетт послушно бросилась к кроватке и взяла Джона на руки, но мальчика это не успокоило. Боже, до чего же он похож на отца! Если ему чего-то хотелось, он должен был получить это сию же секунду.

— Отнесите его в мою комнату, — велел Стивен.

Жанетт кинулась к двери.

— И закройте за собой дверь! — крикнул он ей вдогонку, уверенный, что детский визг делу не поможет.

Стивен сел на край кровати и наклонился над Мерси.

— Мерси…

— Нет, нет, нет! О боже, пожалуйста, не надо!

— Мерси. — Он попытался осторожно потрясти ее и тут же получил кулаком в глаз. Дьявол! Удар у нее был что надо. — Мерси!

Она закричала и снова начала извиваться.

Стивен зажал ее запястья и вытянул ее руки у нее над головой.

— Мерси! Милая, дорогая. Все хорошо. Вы в безопасности.

Она судорожно вздохнула, глаза ее распахнулись. Ужас, который он увидел в их глубинах, резанул его по самому сердцу. Ее колотило, кожа была холодной и липкой. Ночная рубашка пропиталась потом. Наступил миг осознания, и ночной кошмар развеялся.

— Стивен?

— Да, это я.

Взгляд ее метнулся к детской кроватки.

— Джон?

— Жанетт унесла его в мою комнату. С ним все хорошо.

Приглушенные детские крики постепенно умолкли — видимо, Жанетт все же удалось успокоить мальчика. Он отпустил руки Мерси. Она села на кровати и вжалась спиной в подушки так, как будто за ними был путь к спасению.

Слезы переполнили ее глаза и покатились по щекам.

— Столько мертвых! Столько людей умирают. Я ничего не могла для них сделать. Никак не могла помочь. Они всё умирали и умирали. Сотнями. Это было так страшно! И не враги одолевали нас, а болезни. — Она в сердцах надавала себе пощечин. — Они лежали на полу или на замаранных тюфяках и тянули к нам руки, когда мы проходили мимо. «Сестра! Сестра! Помоги!» Но никто им не помогал. Я знаю, это не меня лично они звали, но призывы о помощи слышались везде, во всех отделениях. Иногда мне казалось, что я сойду с ума от этих криков.

У него не нашлось слов, чтобы утешить ее. Он тоже был там, в этом госпитале. Он должен был бы знать, через что она прошла. Должен был бы знать, чем она пожертвовала. Но единственными образами, которые перед ним возникли, были те, что нарисовала она.

Она закрыла лицо руками.

— Простите, я пытаюсь спать как можно меньше. Стараюсь не давать сну вернуть меня в те кошмары. Но сегодня я так устала. И у нас был великолепный обед. Я выпила слишком много вина. Простите. Простите, что потревожила вас.

— Черт, Мерси, вы что, на самом деле думаете, что мне не наплевать на мой сон? — Он опустил ее руки, взял ее подбородок большим и указательным пальцем и повернул ее голову так, чтобы она смотрела ему в глаза. — Скажите, что я могу для вас сделать? Скажите, что вам нужно?

— Мне нужно забыть это все. Смешно, правда? Я готова душу отдать за то, чтобы забыть то, что вы так отчаянно хотите вспомнить.

Она еще раз хлестнула себя по щекам. Но он успел подставить руки под ее ладони и нежно вытер уже остывшие слезинки. С трудом он заставил себя поднять глаза, а не опустить взгляд ниже, на ее тонкую льняную ночную рубашку и темные соски, которые были хорошо видны через пропитанную потом ткань. По ее телу прошла дрожь, но ему и в голову не пришло, что это из-за его прикосновений.

Хотя он был бы очень рад этому. Ему хотелось облегчить ее страдания, утешить, успокоить, и он знал только один способ, как это сделать, — с помощью своего тела. Но он не мог рисковать. Несмотря на меры предосторожности, которые он наверняка предпринял, единственной ночи хватило, чтобы она понесла. Он должен был держать свои проклятые руки при себе.

— Как бы мне хотелось помнить эти два года! Тогда я знал бы, чем могу помочь вам.

Она обратила на него проникновенный взгляд:

— Моих воспоминаний хватит на двоих.


Стивен предложил позвать прислугу, а когда пришла горничная, велеть ей приготовить ванну. Мерси, вся в липком поту, была только рада возможности смыть его и переодеться в чистую ночную рубашку.

Между ее комнатой и соседней находилось помещение для переодевания, где имелась медная ванна. Ее и наполнили горячей водой. Мерси с несказанным облегчением сняла с себя липнущую к телу рубашку и опустилась в умиротворяюще теплую, душистую воду. Она думала, что горничная останется с ней, но девушка ушла. Мерси была этому рада. Она положила голову на край ванны, прикрыла веки и стала смотреть на пламя свечей, которое разбрасывало по всей комнате беспокойные тени.

Она знала, что кошмары прятались неподалеку, как ночные грабители, наблюдали, выжидали подходящей минуты, чтобы напасть. У нее вошло в привычку спать урывками: пару минут здесь, несколько мгновений там. Поначалу ей помогал график кормления Джона — нужно было просыпаться каждые несколько часов, но теперь малыш стал спать дольше. Обычно ей удавалось просыпаться, не давая сну навалиться на нее. Но, как она говорила Стивену, сегодня вино ослабило контроль, и ее увлекло в царство демонов. Эти кошмары являли собою странную смесь событий, произошедших в госпитале, с тем, что случилось с ней в ту ночь, когда Стивен спас ее, вырвав из рук троих негодяев. Каким-то фантастическим образом все это переплелось, но она не хотела рассказывать ему о своих обидчиках. Не хотела, чтобы он вспомнил их отвратительные похотливые рожи. Да и не стоили эти презренные людишки того, чтобы о них помнить.

Чаще всего ей снилось, как умирают хорошие, достойные люди. Мужья, которые никогда не вернутся к женам, совсем молодые люди, еще не успевшие жениться. Наверное, у них остались где-то возлюбленные, которые их уже никогда не дождутся. Все, что могла она, — это поддержать их в последние минуты, а потом поплакать над ними. Они преследовали ее потому, что, как ей казалось, она подвела их.

Время шло, и ей казалось, что она уже никогда не сможет проспать спокойно всю ночь.

Стукнула дверь. Наверняка это горничная вернулась, чтобы ей помочь.

— Простите, я еще не готова, — сказала она и потянулась за мылом.

— Ничего, — раздался голос Стивена. — Я не спешу.

Она стремительно развернулась, расплескав воду вокруг ванны. Схватившись за ее край, Мерси погрузилась в воду как можно глубже, но так, чтобы не упускать его из виду. Он надел легкую воздушную рубашку, но не застегнул верхние пуговицы. Она уже видела его грудь, мыла ее, водила по шрамам пальцами, но теперь, лишь слегка приоткрытая, она выглядела куда более соблазнительно. Неужели он специально ее дразнил?

— Что вы здесь делаете? — Она хотела, чтобы это прозвучало строго, гневно, но, к ее ужасу, голос ее задрожал и осекся. Слишком часто она представляла себе, как он будет пытаться ее соблазнить, а она станет сопротивляться, но в конце концов отдастся ему.

— Я подогрел для вас бренди.

Только сейчас она смогла оторвать взгляд от его заманчиво приоткрытой груди и посмотреть на бокал, который он держал в руке. С нарастающей тревогой она наблюдала за тем, как он подтащил к ванне табурет и уселся на него. Стивен протянул ей бокал.

— Ради всего святого, что вы делаете? — возмущенно зашипела она.

— Отвлекаю вас.

Она почувствовала, что у нее глаза полезли на лоб. Это было просто смешно.

— Вы сошли с ума?

Он наклонился вперед, и она невольно отпрянула, но, сообразив, что этим только улучшила ему обзор того, что должно быть спрятано, тут же прижалась к боковой стенке ванны, которая хотя бы частично ее прикрывала. Как же спрятаться от его взгляда? Он застал ее врасплох, и это бесило ее больше всего.

— К чему эта стеснительность, Мерси? Мы с вами были вместе.

— Больше года назад. И только одну ночь.

— Возьмите бренди.

Если после этого он уйдет…

Она буквально вырвала бокал из его руки. Стивен лишь улыбнулся.

— Выпейте, — сказал он. — Вам станет лучше.

— Сомневаюсь. — И все же она сделала глоток. Горло и ноздри как будто опалило огнем. Глаза заслезились.

— Я все равно не могу заглянуть, — лениво обронил он.

— Что, простите?

Он кивнул на ванну.

— Под этим углом я не могу заглянуть в нее. Вы хорошо прикрыты. Так что расслабьтесь и купайтесь в свое удовольствие.

— Вы что, собираетесь остаться?

— О чем вы думали до того, как я вошел?

— Вы можете ответить прямо хоть на один вопрос?

— Конечно могу. Да, я собираюсь остаться. Теперь вы отвечайте на мой вопрос.

Она сделала еще один глоток и на этот раз подержала бренди во рту чуть дольше.

— Я думала о ночном кошмаре.

— Как я и подозревал. Поэтому и пришел сюда. Я, видите ли, весьма недурно умею утешать объятых печалью дев.

Поспорить с этим она не могла. Если бы не это, они бы не провели ту ночь вместе.

— Почему бы вам не отойти и не сесть на диван? Я быстренько помоюсь и присоединюсь к вам.

— Я предпочел бы смотреть, как вы моетесь.

— Что за извращенное желание!

Он рассмеялся, густой баритон разнесся по всей комнате. Такого его смеха она не слышала никогда, даже в Ускюдаре.

— Что же тут извращенного? — наконец отдышавшись, сказал он и улыбнулся с довольным видом. — Я просто ценю наготу…

— Вы же сказали, что не видите меня.

— Не вижу, но могу представить.

— Вы меня специально злите?

— Отвлекаю.

Протянув руку, чтобы поставить бокал, она вдруг сообразила:

— Вы вошли без трости!

— И в вашу комнату я тоже без нее пришел. — Он потер ладонью бедро, и она представила, как эта ладонь прошлась бы по ее бедру. Глупая! Он и в Ускюдаре на нее не обращал внимания, а сейчас на это тем более можно не надеяться. — Я услышал ваш крик и не раздумывая бросился к вам. Может, после того как тот обломок вытащили из ноги, трость мне и не нужна вовсе. А я продолжал ходить с ней просто по привычке.

— Значит, вы выздоравливаете.

— Тело — да, а разум… — Он усмехнулся. — Давайте не будем об этом, ладно?

Кивнув, она поставила бокал и стала искать мыло, которое нырнуло в воду при его появлении. Наконец обнаружив его, она стала мыться при помощи тряпки. Стивен ничего не говорил, просто наблюдал за ней. К его чести, он ни разу не опустил взгляд ниже ее подбородка. Она же, к своему стыду, была горько разочарована тем, что он не оказался более любопытным.

— Вы ездите верхом? — поинтересовался он.

Она посмотрела на него через плечо.

— Однажды пробовала. Это было давно.

— Быть может, через несколько дней мы с вами покатаемся. Это мое второе любимое занятие. — Взгляд его понуждал ее спросить, каким было его первое любимое занятие, но она это и так знала. Почувствовав, как к щекам прилила кровь, Мерси заподозрила, что он догадался, что она это знает.

— Далее следуют азартные игры, — продолжил он. — Потом выпивка. А вы что больше всего любите?

— Поскольку вы не упомянули, что вам нравится больше всего, и назвали только второе, третье и четвертое любимые занятия… — Увидев по его глазам, что ей не стоило так подшучивать над ним, она поспешила ответить: — Читать, ходить на концерты и есть клубнику.

Он хитро улыбнулся.

— Я знаю, что для вас самое большое удовольствие.

Целовать вас, быть в ваших объятиях, чувствовать ваш пряный аромат, прикасаться к вашему…

— Джон, — сказал он.

— Конечно. Вы совершенно правы. Вы удивительно проницательны. — Она стала яростно тереть себя, надеясь скрыть румянец. Джон был для нее удовольствием, и несоизмеримо большим, чем все остальное, поэтому она не упоминала его в этом разговоре. Она бы никогда не стала оценивать его, потому что он всегда будет выше всего.

Комнату снова наполнил его гулкий смех.

— Право же, Мерси, неужели вы и в самом деле предпочтете клубнику поцелую? Много ли мужчин вас целовало?

По всему ее телу разлился такой жар, что она удивилась, как это вода в ванной не закипела.

— Только вы, — стыдливо произнесла она вполголоса.

Зачем он это делал? Зачем мучил ее? Чтобы отвлечь? Он мог бы просто сидеть здесь, и этого вполне хватило бы. Ему вовсе не обязательно было заставлять ее воображать, как его губы припадают к ее губам.

— Как видно, я не очень старался, иначе это вклинилось бы где-нибудь между чтением и концертами.

— Вы смеетесь надо мной.

— А вы лжете.

— Я никогда не лгала вам.

Она выдержала его взгляд со строгим выражением лица, которое должно было дать ему понять, что она говорила правду. Очень важно было, чтобы он это осознал. Она никогда не обманывала его. Она могла кое-что недоговаривать, но обманывать — никогда.

Он какое-то время серьезно смотрел на нее, потом сказал:

— Значит, я ошибся. Я неправильно угадал ваше любимое занятие.

Мерси не стала ни подтверждать, ни опровергать это, а принялась сосредоточенно тереть тело, которое под его внимательным взглядом вдруг стало невыносимо чувствительным.

Когда она закончила, он взял полотенце и протянул ей.

— Положите и выйдите, — потребовала она.

— Да будет вам, я просто хочу обернуть вас.

В его глазах Мерси увидела вызов, который она не могла не принять. Она встала в потоках воды, спиной к нему. Шагнула из ванны и стала ждать… Наконец полотенце легло на ее плечи, закрыв тело от шеи до колен, но, прежде чем она смогла отойти или воспротивиться, он развернул ее лицом к себе. Она схватилась за края полотенца, закрываясь. Его руки оказались над ее руками и тоже взялись за полотенце. Потом он осторожно потянул ее на себя так, что она чуть не упала на него, утонув в голубизне его глаз.

— Почему каждый раз, когда я смотрю на вас, в ваших глазах появляется страх? — спросил он. — Что вы так боитесь мне показать? Веснушки? У вас их восемнадцать.

— Нет. Меньше. Полдюжины, не больше.

— Похоже, я разглядываю вас внимательнее, чем вы сами себя в зеркале. Их восемнадцать.

С этими словами он отпустил ее и вышел, широко шагая, из комнаты. Мерси опустилась на край ванны, гадая, какие еще неожиданности принесет этот вечер.

Загрузка...