Сокровенные тайны

Глава 26

Ангус вошел в спальню и тихо прикрыл за собой дверь. Сидевшая в кровати, облокотись на подушки, Сара-Джо отложила книгу и взглянула на него поверх сползших на конник носа очков.

— Что это ты так рано сегодня?

На вид она, казалось, и мухи не обидит, но Ангус знал, что за хрупкой внешностью скрывается железная воля. Отступать она могла — из безразличия, но потерпеть поражение — никогда.

— Я хочу поговорить с тобой.

— О чем?

— О том, что произошло сегодня. Она прижала пальцы к вискам.

— У меня из-за этого так разболелась голова! Поэтому я и не спустилась к обеду.

— Приняла что-нибудь?

— Да, сейчас уже лучше.

Они обменивались этими фразами по поводу ее головной боли почти каждый день.

— Не садись на покрывало, — сделала замечание Сара-Джо, когда он присел на краешек кровати. Он привстал, подождал, пока она отвернет стеганое атласное покрывало, и снова сел, придвинувшись поближе к ее бедру.

— Боже, у тебя такой удрученный вид, Ангус, — сказал она обеспокоенно. — В чем дело? — На наше имение, надеюсь, больше никакие психи не нападали?

— Нет.

— Слава богу, что пострадала только одна лошадь, да и та принадлежала Риду.

Ангус ничего на это не сказал. Сара-Джо недолюбливала Рида, и Ангус знал почему. Ее отношение не переменится никогда, поэтому бранить ее за эти злые слова бесполезно.

К тому же он пришел поговорить с ней на другую, очень щекотливую тему. Выждав паузу, он начал, осторожно подбирая слова:

— Сара-Джо, насчет сегодняшнего…

— Я очень расстроилась, — сказала она, складывая губы в милую гримасу.

— Ты расстроилась? — Ангус с трудом подавил раздражение. Не стоило спешить с выводами, не выслушав, что скажет об этом она сама. — А что же тогда чувствовала Алекс?

— Она, естественно, тоже расстроилась. А ты бы не расстроился, если бы узнал, что ты незаконнорожденный?

— Нет. — Он невесело усмехнулся. — Я бы этому даже и не удивился. В жизни никогда не проверял, есть ли у моих родителей свидетельство о браке, да хоть бы и не было, мне все равно. — Брови его нахмурились. — Но я-то ведь старый стреляный воробей, а Алекс чувствительная молодая женщина.

— Я считала, ей хватит сил пережить это.

— Очевидно, не хватило. Она промчалась мимо, даже не заметив меня. Была чуть ли не в истерике. Улыбка сошла с губ Сары-Джо.

— Ты винишь меня за то, что я ей сказала? Считаешь, я поступила не правильно?

Всякий раз, когда она смотрела на него вот таким испуганным взглядом маленькой заблудившейся девочки, сердце его таяло. Ангус взял ее руку. Своими грубыми лапами он мог бы легко раздавить ее, как цветок, но с годами он научился, лаская ее, сдерживать свою силу.

— Я вовсе не виню тебя, родная, за то, что ты ей сказала. Я просто сомневаюсь в благоразумии этого шага. Жаль, что ты прежде не посоветовалась со мной или Джуниором. Она ведь вполне могла прожить и не зная тайны своего рождения.

— А я считаю иначе, — резко возразила Сара-Джо.

— Ну что с того, что ее мама и папа поженились только после того, как сделали ее? Сейчас это случается сплошь и рядом, уже и за грех-то никто не считает.

— Зато теперь она по-другому представляет себе Седину. Алекс ведь возвела мать на пьедестал.

— Ну и что?

— Селина едва ли заслуживает пьедестала, — резко заметила Сара-Джо — Хватит уж нам сдувать пылинки с Алекс, я решила, что пора выложить ей всю правду о ее матери.

— Зачем?

— Зачем? Затем, что она хочет уничтожить нас, вот зачем. Я решила, что пора перестать потакать ей, пора начать борьбу. И воспользовалась единственным имевшимся у меня оружием. — Во время подобных сцен Сара-Джо обычно очень возбуждалась. — Я всего лишь пытаюсь защитить тебя и Джуниора.

В самом деле, подумал Ангус, Саре-Джо потребовалось огромное мужество, чтобы сразиться с такой уверенной в себе женщиной, как Алекс. Он по-прежнему считал, что Саре-Джо не обязательно было рассказывать Алекс о ее родителях, но ведь сделала она это из благих побуждений. Она защищала свою семью. Можно ли осуждать ее за такой храбрый поступок? Он наклонился и поцеловал жену в лоб.

— Я ценю твой боевой дух, но никто из нас не нуждается в твоей защите, родная. Как может такая крошка защитить нас, таких больших и сильных парней? — Он засмеялся при этой мысли. — У меня хватит и денег, и опыта, чтобы уладить любые трудности. А из-за этой рыженькой, росточком всего-то в шесть футов, и вовсе не стоит беспокоиться.

— Если бы воскрес этот гнусный Клейстер Хикам, он бы, я уверена, с тобой не согласился, — сказала Сара-Джо. — Смотри, что с ним случилось. В отличие от тебя и Джуниора и, очевидно, всех других мужчин, я не подвластна чарам этой девицы. — В ее голосе зазвучало отчаяние. — Ангус, неужели ты не видишь? Джуниор начинает терять из-за нее голову.

— Не вижу в этом ничего ужасного, — сказал он с простодушной улыбкой.

— Да это было бы просто катастрофой! — воскликнула Сара-Джо слабым голосом. — Ведь в свое время ее мать уже разбила ему сердце. Неужто тебе все равно?

— Ну, это было много лет назад. И потом, Алекс не такая, как ее мать, — нахмурившись, напомнил Ангус.

— Я в этом не уверена, — сказала Сара-Джо, глядя в пространство.

— Алекс не такая пустышка и ветреница, как се мать, — возразил Ангус. — Она немножко любит покомандовать, но, может, это как раз то, что нужно Джуниору. Все его жены позволяли ему помыкать собой, и он ни в грош их не ставил. Может, ему нужна как раз такая жена, которая заставит его считаться с собой.

— А кстати, где он? Он еще сердится на меня? — с тревогой спросила Сара-Джо.

— Он расстроился, но это пройдет, он ведь отходчив. Сказал, что поедет куда-нибудь и напьется.

Они оба рассмеялись. Первой посерьезнела Сара-Джо.

— Надеюсь, он доедет домой благополучно.

— Он, э-э, наверное, не вернется ночевать.

— Вот как?

— Что ж тут удивительного. Алекс нужно какое-то время, чтобы успокоиться. Даже если Джуниор и сгорает от любви, он ведь, в конце концов, живой человек. И найдет себе женщину, которая его утешит, ему это сегодня необходимо. — Его взгляд остановился на декольте жены, кожа ее была бархатистой и гладкой благодаря пудре, которой она пользовалась после ванны. — У него здоровый мужской аппетит, точь-в-точь как у его папочки.

— Ох, Ангус, — устало вздохнула она, когда его рука, пробравшись через кружевные оборки, нащупала ее грудь.

— Меня и самого хорошо бы немножко утешить.

— Все вы, мужчины, одинаковы. У вас всегда лишь одно на уме. Из-за тебя…

— Из-за тебя у меня встал.

— Что за выражение! Так грубо. И потом, мне сегодня не хочется. У меня снова начинает болеть голова.

Его поцелуй оборвал все дальнейшие возражения. Она покорилась, в чем он и не сомневался. Она всегда возражала на словах, но на деле никогда ему не отказывала. Ее с колыбели приучили к мысли, что она всегда должна выполнять супружеские обязанности, точно так же, как и уметь правильно сервировать чай.

То, что она отдавалась ему скорее из чувства долга, чем из-за страсти, не умаляло его желания, может, даже еще усиливало его. Ангус любил брать препятствия.

Он быстро разделся и лег на нее. Немного повозившись с пуговицами, он в конце концов справился с ними без ее помощи и распахнул пеньюар. Ее груди были такими же упругими и высокими, как и в ночь их свадьбы, когда он впервые дотронулся до них.

Ангус поцеловал их с вежливой сдержанностью. У нее были маленькие соски. Ему редко удавалось, лаская языком, заставить их стать твердыми. Да знала ли она вообще, что соски уплотняются от желания? Сомнительно. Разве только те романы, которые она читает, были более откровенны в вопросах пола, чем он полагает.

Она слегка поморщилась, когда он вошел в нее. Ангус сделал вид, что не заметил ее гримасы. Он старался не потеть, не издавать никаких звуков, не делать ничего такого, что она сочла бы некрасивым или неприятным. Свою похоть он приберегал для одной вдовушки, которую содержал в соседнем округе. Ее-то не коробил его грубый язык. Напротив, она покатывалась со смеху от некоторых его красочных выражений.

И она не меньше его была охоча до любовных утех. У нее были крупные, темные, пахнущие молоком соски, которые она разрешала ему теребить сколько угодно. И не возражала против того, чтобы попробовать другие, разные способы. Каждый раз, как он ложился на нее, ее круглые бедра обхватывали его сзади, как тиски. Оргазм у нее всегда сопровождался громким криком, и только она одна умела радостно смеяться, когда занималась любовью.

Они встречались уже более двадцати лет. Она никогда не требовала от него большего, да на большее она и не рассчитывала. Им было чертовски хорошо вместе, и Ангус не мог себе представить жизни без нее, но любить ее он, конечно же, не любил.

Он любил Сару-Джо. Или, вернее, любил ее изящество, чистоту, утонченность и красоту. Он любил ее, как коллекционер любит бесценную статуэтку, до которой можно дотрагиваться только в особых случаях, да и то с крайней осторожностью.

По ее требованию он неизменно надевал презерватив и потом, осторожно снимая его, старался не испачкать ее шелковые простыни. И сейчас, проделывая эту операцию, он наблюдал, как Сара-Джо оправила ночную рубашку, застегнула все пуговицы и разгладила покрывало.

Ангус сновал лег в постель, чмокнул ее в щечку и обнял. Он любил держать в объятиях ее маленькое тело, любил прикасаться к ее гладкой благоухающей коже. Ему хотелось лелеять ее. Но, к его огорчению, она убрала его руки и сказала:

— Теперь спи, Ангус. Я хочу дочитать эту главу.

Она снова открыла роман, наверняка такой же сухой и безжизненный, как и сама она в постели. Устыдившись этой предательской мысли, Ангус повернулся на другой бок, чтобы свет лампы не падал ему на лицо.

Ему почему-то никогда не приходило в голову стыдиться своих поездок за тридцать пять миль к любовнице, которую он решил навестить завтра же к вечеру.

Керамическая кружка выскользнула у Стейси из рук, упала на кафельный пол кухни и разбилась.

— Боже мой, — прошептала Стейси, судорожно сжимая отвороты бархатного халата.

— Стейси, это я.

Стук в заднюю дверь так сильно напугал ее, что кружка просто выскользнула у нее из рук. Но при звуке знакомого голоса, произносившего ее имя, сердце Стейси забилось еще сильнее. Несколько мгновений она стояла, уставившись на дверь, затем бросилась к ней и отодвинула накрахмаленную занавеску.

— Джуниор?

Ей не хватило воздуха, чтобы громко произнести его имя. Губы беззвучно шептали его. Она не сразу справилась с замком, торопясь изо всех сил, будто боялась, что Джуниор исчезнет раньше, чем она откроет дверь.

— Привет! — Он улыбался так бесхитростно и открыто, будто стучал в эту дверь каждый вечер. — У тебя что-то разбилось или мне послышалось?

Она подняла было руку, чтобы дотронуться до его щеки и убедиться, что это действительно он, но, застеснявшись, отдернула.

— Что ты здесь делаешь?

— Пришел повидать тебя.

Она посмотрела мимо него, ища взглядом во дворе какое-нибудь объяснение, какую-нибудь причину, приведшую ее бывшего мужа к этому крыльцу.

Он рассмеялся.

— Я пришел один. Просто не хотелось звонить в парадную дверь: вдруг судья уже лег спать.

— Да, лег. Он… Ах, но ты заходи, заходи! — Опомнившись, она пропустила его в дом. Джуниор вошел. Они стояли, глядя друг на друга в ярком свете кухонной лампы, довольно безжалостном для Стейси, уже снявшей косметику перед сном.

Она часто представляла себе, как он придет к ней однажды вечером, но сейчас, когда это случилось, Стейси оцепенела и онемела, отказываясь верить собственным глазам. Тысячи слов любви и нежности пронеслись в ее голове, но она знала, что они ему неинтересны. И поэтому выбрала более безопасную тему.

— Папа сегодня лег рано. У него что-то с желудком. Я подогрела ему молока. А из оставшегося решила приготовить какао. — Не в силах отвести от него взгляд, Стейси нервно махнула рукой в сторону плиты, где молоко уже готово было убежать из кастрюли.

Джуниор подошел к плите и выключил конфорку.

— Какао, говоришь? Что может быть лучше твоего какао! А на две чашки хватит?

— Да… Ко… конечно. Значит, ты останешься?

— Ненадолго. Если ты не против.

— Нет, — сказала она, едва дыша. — Нет.

Обычно ловкая, Стейси неуклюжими движениями налила две чашки какао. Она не могла понять, с чего он вдруг решил навестить ее сегодня. Впрочем, это неважно. Главное, он здесь.

Когда она подала ему чашку с какао, Джуниор обезоруживающе улыбнулся и спросил:

— У тебя есть что-нибудь выпить? Он пошел за ней в гостиную, где в шкафчике стояло несколько бутылок, вынимавшихся только в особых случаях.

— Ты уже пил сегодня, да? — спросила она, наливая ему в чашку коньяку.

— Пил, — он понизил голос до шепота, — я и закрутку марихуаны выкурил.

Она осуждающе поджала губы.

— Ты ведь знаешь, Джуниор, как я отношусь к наркотикам.

— Марихуана не наркотик.

— Нет, наркотик.

— Ах, Стейси, — жалобно сказал он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в ухо. — Бывшая жена не имеет права браниться.

От прикосновения его губ внутри у нее все затрепетало. Ее недовольство растаяло, как мороженое в августовскую жару.

— Я и не думала бранить тебя. Просто мне интересно, почему ты вдруг пришел сегодня после стольких лет.

— Захотелось.

Она знала, что для Джуниора это действительно причина. Он развалился на диване и, потянув се за руку, усадил рядом с собой.

— Нет, не включай лампу, — сказал он, когда она потянулась к выключателю. — Давай просто посидим рядом и попьем какао.

— Я слышала о беде на ранчо, — сказала она после небольшой паузы.

— Все уже расчистили. Даже следов не осталось. Еще легко отделались.

Она нерешительно коснулась его рукой.

— Тебя могло ранить.

Он поставил пустую чашку на журнальный столик и вздохнул.

— Тебя все еще заботит моя безопасность?

— Конечно.

— Никто не относился ко мне так, как ты, Стейси. Мне не хватает тебя. — Он взял се руку и сжал в своих ладонях.

— У тебя усталый и озабоченный вид.

— Ничего не поделаешь.

— Это из-за нападения?

— Нет. — Он еще глубже погрузился в подушки дивана, положил голову на его спинку. — Вся эта каша, которая заварилась вокруг убийства Седины. Неприятно до чертиков. — Он наклонил голову, так что она оказалась у нее на плече. — М-м, как от тебя хорошо пахнет. Именно этого запаха мне и не хватало. Такой чистый. — Он уткнулся ей в шею.

— А что тебя так тревожит в этом расследовании?

— Да ничего особенного. Просто у Алекс вышел сегодня с матерью скандал. Мать проговорилась, что Седина нагуляла ее и поэтому ей пришлось выйти замуж за того солдата. Сцена была не из приятных.

Он обнял ее за талию. Стейси машинально подняла руку, чтобы погладить его по щеке, и прижала его голову к своей груди.

— Я солгала ей, — тихо призналась она, — не сказала всей правды.

Джуниор пробормотал что-то, не проявив никакого интереса.

— Я не сказала ей, что была в конюшне в тот день, когда убили Седину.

— Почему?

— Я не хотела, чтобы она набросилась на меня с вопросами. Я ее не выношу, Джуниор, у тебя ведь снова неприятности из-за нее.

— Алекс тут ни при чем. Она не виновата.

Знакомая песня. Стейси от нее прямо передернуло. То же самое Джуниор говорил и о Селине. Как бы подло она с ним ни поступала, он ни разу не сказал о ней ни единого резкого слова.

— Ненавижу эту девчонку Седины так же, как и ее мать! — прошептала Стейси.

Алкоголь и крепкая мексиканская травка уже притупили мысли Джуниора.

— Забудь сейчас об этом. Так хорошо, да? — бормотал он, скользя рукой, а вслед за ней и губами к ее груди. Его влажный язык коснулся ее соска.

— Тебе раньше нравилось, когда я делал так.

— И сейчас нравится.

— Правда? А так? Вот так тебе еще нравится? — спросил он, втянув в рот ее сосок и погружая руку в пушистую влажную теплоту между ногами.

Она со стоном произнесла его имя.

— Если ты не хочешь, я настаивать не буду. — Он слегка отстранился.

— Нет-нет, — быстро сказала она, снова притягивая к себе его голову и зажимая ногами его руку. — Я хочу. Пожалуйста.

— Стейси, Стейси, как нужна мне сегодня твоя нежная, заботливая любовь. Ты всегда помогала мне, когда мне бывало несладко. — Он поднял голову от ее груди и поцеловал в губы долгим, медленным, глубоким поцелуем. — А помнишь, что мне нравилось больше всего? — спросил он, не отнимая губ.

— Помню. — Она серьезно посмотрела на него снизу вверх. Он улыбнулся ей блаженной ангельской улыбкой. Когда он смотрел на нее вот так, она ни в чем не могла отказать ему — ни тогда, когда они были еще подростками, ни когда были женаты, ни сейчас, никогда.

И Стейси Уоллес Минтон, добропорядочная и высоконравственная дочь судьи, проворно опустилась перед ним на колени, поспешно расстегнула ширинку и взяла вожделенный предмет своим голодным ртом.

— Мисс Гейтер, мэм! Мисс Гейгер? Вы здесь? Алекс дремала. Ее разбудил стук в уже отремонтированную дверь, она проснулась и обнаружила, что лежит поверх покрывала. Тело онемело и замерзло. Глаза распухли от слез.

— Что вам нужно? — хрипло спросила она. — Уходите.

— У вас снята телефонная трубка, мэм?

— Черт! — Она спустила ноги с кровати. Одежда ее помялась и сбилась в комок. Она одернула ее, подошла к окну и отодвинула занавеску. У двери стоял ночной дежурный мотеля.

— Я сняла трубку, чтобы меня не беспокоили, — объяснила она через окно.

Он смотрел на нее, радостно улыбаясь, очевидно, тому, что она жива.

— Тогда извините, что побеспокоил вас, мэм. Все потому, что этот парень никак не мог до вас дозвониться. Все доказывал, мол, не может быть, чтобы вы так долго говорили по телефону.

— Какой парень?

— То ли Харпер, то ли Харрис, — бормотал он, заглядывая в зажатую в руке бумажку. Он поднес ее поближе к лампе над дверью. — Никак не могу разобрать, что я тут нацарапал. С письмом у меня плоховато.

— Харпер? Грег Харпер?

— Похоже, он, мэм.

Алекс опустила занавеску, сняла цепочку и открыла дверь.

— Он сказал, что ему нужно?

— А как же. Просил передать, что вы должны быть в Остине завтра в десять часов утра на совещании. Алекс в недоумении уставилась на дежурного.

— Наверно, вы не правильно записали. Завтра в десять утра?

— Так и сказал. Какое не правильно, вот, гляньте-ка, здесь все записано. — Он показал ей клочок бумаги с карандашными каракулями. — Он названивал вам весь день, а потом его соединили с дежурным, потому что он не мог дозвониться до вас. В конце концов он сказал, что должен куда-то идти вечером, а мне велел сходить к вам и передать все лично, ну я так и сделал. Так что спокойной ночи!

— Подождите!

— Знаете, мне ведь положено сидеть на коммутаторе.

— А он не сказал, что за совещание и почему так срочно?

— Не-е, только, что вам надо быть там.

Он выжидательно медлил. Когда же она, бормоча слова благодарности, сунула ему в руку доллар, резво помчался в сторону вестибюля.

Алекс задумчиво закрыла дверь и вновь перечитала записку. Бессмыслица какая-то. Такая загадочность совсем не в духе Грега. И не в его духе назначать совещания, на которые практически невозможно успеть.

Когда она несколько оправилась от изумления, перед ней встала вся чудовищная трудность этой задачи. Ей надо быть в Остине завтра в десять утра. Сейчас уже темно. Если выехать немедленно, придется ехать всю ночь, и приедешь в Остин ни свет ни заря.

Если же подождать до утра, то выезжать надо в страшную рань, и еще неизвестно, поспеешь ли вовремя. Оба варианта никуда не годятся, да и сама она в таком состоянии, что не может решить, что ей все-таки делать.

Затем ее осенило. Не давая себе времени пойти на попятную, она набрала номер.

— Отделение шерифа.

— Будьте добры, шерифа Ламберта.

— Его нет. Позвать кого-нибудь из сотрудников?

— Нет, спасибо. Мне нужно поговорить с ним лично.

— Простите, это мисс Гейгер?

— Да.

— Откуда вы звоните?

— Из своего номера в мотеле. А что?

— Именно туда и поехал Рид. Он вот-вот приедет. — И, помолчав, спросил:

— Скажите, а с вами все в порядке?

— Разумеется. Кажется, шериф подъехал. Спасибо. — Алекс повесила трубку и подошла к окну как раз в тот момент, когда Рид, выскочив из машины, бросился к ее двери.

Она распахнула ее. Он резко остановился, чуть не потеряв равновесие.

— Пожалуйста, не выбивайте ее снова.

— Мне не до шуток, — сказал он, хмуро глядя на Алекс. — Что, черт побери, происходит?

— Ничего.

— А это? — Он указал на стоявший на тумбочке телефон.

Трубка лежала на месте, и это, очевидно, еще больше возмутило его. Рид осуждающе ткнул в аппарат пальцем.

— Я несколько часов пытался дозвониться вам, и все время было «занято».

— Я сняла трубку. А что, случилось что-нибудь важное?

— Мне стало известно, что произошло между вами и Сарой-Джо.

У нее опустились плечи, она тяжело вздохнула. Ошеломленная внезапным вызовом к Грегу, она почти уже забыла о разговоре.

Алекс никогда не обращала внимания на дату в родительском свидетельстве о браке. К тому же дата может быть и неверной. Как юрист, она знала, что даже на так называемых юридических документах даты могут быть фальсифицированы. Но по тому, как все реагировали на слова Сары-Джо, она поняла, что это правда. Ее зачали вне брака.

— Жаль, что вас там не было, шериф. Ну и видок у меня был! То-то вы повеселились бы.

Ее легкомысленный тон не смягчил его настроения. — Зачем вы сняли трубку?

— Чтобы отдохнуть. А вы подумали, что я наглоталась таблеток или перерезала себе вены?

— Мало ли что бывает, — серьезно ответил он на ее саркастический вопрос.

— Ну, тогда вы меня совсем не знаете, — сердито бросила она. — Я так легко не сдамся. Да и не стыжусь я вовсе, что мои родители поженились по необходимости.

— Я и не говорил, что вы стыдитесь или должны этого стыдиться.

— Ошибку эту совершили они. И ко мне как таковой она не имеет никакого отношения. Так?

— Так.

— Поэтому не думайте, что… Черт побери, да мне плевать, что вы там себе думаете! — воскликнула она, потирая виски. Больше всего она досадовала не на него, а на себя. Ее грубость свидетельствовала лишь о том, как сильно она на самом деле расстроена. — Мне нужна ваша помощь, Рид.

— Какая помощь?

— Не могли бы вы отвезти меня на самолете в Остин? Просьба застала его врасплох. Он даже выпрямился, отвалившись от недавно починенной двери, к косяку которой вальяжно прислонился.

— На самолете в Остин? Зачем?

— Меня вызывает Грег Харпер. Мне нужно быть там на совещании в 10 часов утра.