Соловей и кукушка

Глава 30 Кофейный кот

Счастливая от мысли о возможной встрече, я вернулась в домик. В конце концов, неприязненно меня встретили только девушки. Но Дафна — мне не враг, я на её Волка не претендую. А вот «змея»… Мне показалась вчера, или она неровно дышит к моему мужу?

— Взрывчатку можно положить вот здесь и здесь, — донеслось до меня со стороны комнаты. Я застыла в прихожей, вжимаясь в стенку. — Поезд останавливается вот тут, и у нас есть пара минут…

— А если разобрать пути? — весёлый голос Волка. — И на взрывчатке сэкономим.

— Тогда поезд сойдёт с рельс и пострадают невиновные, — злой голос змеи. — Опять же, поднимется паника…

— Что нам на руку, — не согласился Волк. — Люблю панику. Паникующие люди так беззащитны…

Что? Простите? Мне как-то сразу вспомнился наш переход через чёртов мост.

— Мысль дельная, — сухой голос «Топорика». — Селена, в этом поезде невиновных нет. Одни толстосумы, которых не жаль пустить в расход, если придётся.

— Соловей не одобрит. Он не любит лишних жертв, — упорствовала «змея».

— А нам Соловей не указ! — Чей это звонкий голос? Неужто Дафны? — Давно пора его переизбрать товарищеским голосованием. Слишком уж нежный, боится ручки запачкать.

— Осторожный он, — заспорила «змея» по имени Селена. — А то, что людей бережёт, так это только плюс…

— Товарищ Дафна права, — вмешался «Топорик». — Сейчас межцарствие. Если не сейчас, то когда? Революция чистыми руками не делается. Революция делается по уши в крови. И этого не надо бояться. Это — неизбежность. Товарищ Соловей слишком либеральничает. Все эти идеи о государственной думе, конституции, уменьшению рабочих часов и так далее, всё это лишь ослабит революционный пыл в массах.

— Соловья не трожь. За время его руководства у нас ни один из товарищей не погиб…

— Ой, да ладно, Волк, — фыркнула Дафна. — Все знают, что ты ему предан как… как пёс, а не волк. Почти как Селена.

— Да-аф, — в рыке Волка послышались угрожающие ноты. — Не нарывайся.

— Я не лично товарищу Соловью предана, — полыхнула Селена. — Я предана нашему общему делу. Товарищ Алонсо, скажите ей…

— Ой да ладно, всё мы видим. Нечего нам тут лапшу на уши вешать! Пока ты по нему сохнешь, он уже себе другую девку приискал. Беленькую, чистенькую, из дворяночек. Вот помяните моё слово: не из простых.

— Кто? Кукушка-то? — заржал Волк. — Ну ты, Дафна, скажешь тоже.

— А я что? Думаешь, вру? Вы на неё внимательнее посмотрите: кожа белая, почти розовая. Волосы гладкие и блестящие, ухоженные. А ногти её видели? Неженка она, из знати. Точно вам говорю. И розыск на неё королевский. Не ищут так людей не голубой крови.

— Ну, накрутила, — фыркнул Волк. — Роман да и только. Остынь, Дафна. Амурные дела Соловья — это только его дела, ничьи больше. Если бы он не был уверен в ней, то я бы не привёз её сюда, в схрон.

— Он-то уверен, да я-то не уверена…

— Дафна, помолчи, — вмешался «Топорик». — А ты, Волк, ответь: вот сейчас лучшее время для удара, чтобы народ поднять. Это понятно. Где же твой товарищ Соловей? Почему не с нами? Когда будет? Вот то-то, что не ответишь. Странный он…

— Поднимали уже, — холодно проговорила явно задетая словами Дафны «змея». — И что толку? Ролдао пушками ударил по городу. Столько людей погибло… Эта тварь ни перед какой кровью не остановится.

— Правильно, Селена, умница, — весело отозвался Волк. — Потому что — рано. Рано поднимать народ. Ты этому народу сначала объясни, за что ему умирать. Ну, рабочие, положим, знают за что. Но пока не знает солдат, не знает матрос, все эти стачки — это только лить кровь на мостовые. Хорошую кровь, красную. Надо в армию идти, надо объяснять: рабочий — брат вам. И вот, когда армия за нас будет…

— Ну так объясни! — взорвался молодой голос. — Ты же служил в армии, тебе и объяснять. Ты под Ролдао служил, если правильно помню… Значит, знаешь, что сказать…

— И скажу. Время нам нужно. Армия Ролдао любит. От низа до верха. Любой солдат на него, как на бога смотрит. И, мерзавец, хорош. С простыми и нижними прост и справедлив, а верхних во как держит! Любой боец знает, что за Ролдао он — как за каменной стеной.

— А если так, то чего же сам ушёл из армии? — ядовито прошипела Селена.

— А не моё это — строем ходить, — засмеялся Волк. — Моё — коней воровать.

— И упыря хвалить, — процедил ещё один незнакомый голос.

— Ты поосторожней такие вещи говори, — Волк смеялся, но мне стало не по себе от чего-то, промелькнувшего в его голосе на мгновенье. — Я ведь не посмотрю, кто там товарищ, а кто не товарищ. Ты меня знаешь. Не можешь удержать язык — положи в карман. Я дело говорю. Если Ролдао хорош, то так и говорю: хорош. Как командир — хорош, как военачальник — цены ему нет. Как король — хуже не придумаешь. Подтянет полицию, не продохнуть будет. Вот увидите, через год-два все вы в Ингварию убежите. Или ещё куда. Потому что он вас как блох по одному переловит и перещёлкает. Хуже нет, чем врага недооценивать.

— Ну ты, полегче, — зазвучало сразу несколько возмущённых голосов.

— Пока Ролдао жив — армию нам не взять, — продолжал Волк. — Вот с его братцем было бы полегче.

— Предлагаешь убить короля? Как его деда? — оживилась Дафна. — Волк, да ты… Ты вот прямо…

— До Ролдао не добраться, — хмуро отозвался «Топорик». — Да и пора нам отказаться от принципа точечного террора. Уничтожать надо класс, а не одну какую-то личность. Нужно поднимать народные массы…

— Ну, как знаете, — фыркнул Волк. — Моё дело — маленькое.

— Вернёмся к поезду…

Я прижала руку к груди, инстинктивно пытаясь заглушить стук сердца, и попятилась к выходу. И вдруг прямо на меня из двери комнаты вышел Волк. Я застыла в ужасе, понимая, что меня засекли. Он шагнул ко мне, прижал палец к губам, взял за руку и утянул в темноту под лестницей на чердак. Тут было очень мало пространства. Волк втолкнул меня, шагнул вновь в коридор, ногой открыл дверь и, когда та хлопнула, вернулся ко мне. Обнял, прижав к себе, и замер.

— Почему мы терпим в своих рядах таких личностей? — хмуро спросил кто-то. — Либеральный Соловей… Да, положим, он умён, и, положим, бесстрашен, и… Но на большую кровь ради идеи не пойдёт. Но Соловей — ладно. Его есть за что терпеть. А вот этот… Волк? Он же вообще не идейный. Он по куражу с нами, пока ему весело.

— Да, — согласился «Топорик». — Всё это лишь попутчики революции. Временные. Им нет места в будущей свободной Лузитании, но сейчас они нам нужны. Без них нам революцию не сделать. Потому что за Волком рабочий пойдёт, и матрос пойдёт, и солдат — тоже. Вон, как Дафна. Влюбится сразу в такого горячего красавца, увлечётся им. Потому что простой человек не будет читать твои тезисы, товарищ Марио. Потому что ты не умеешь сказать так, чтобы сердце зажглось. А Волк — умеет. И в атаку Волк поведёт, и сам под пулю бросится…

— А если не бросится? Ну, или если пуля промахнётся?

— Значит, потом найдёт. А мировому делу революции сейчас и такие попутчики нужны. Каждому человеку — своё время.

Что-то горячо начала возражать Дафна, но Волк утянул меня за дверь, на этот раз выскользнув из неё бесшумно.

— Ты чего, красивая, подслушивала? — спросил, когда мы отошли от домика в небеснокрышные коридоры. — Зачем?

Я закрыла лицо руками. Сволочи… Такие же, как Ролдао. Только принц не прикрывается красивыми идеями.

Волк развёл мои руки, заглядывая в лицо.

— Эй? Ты чего? Не убьют твоего Соловья, не боись. Побалаболят и проголосуют. И дальше дело не пойдёт.

— Тебя совсем не трогает, что они тебя… попутчиком назвали?

Он обнажил крепкие зубы, засмеялся:

— Так а я и есть — попутчик. Всё правильно они сказали. Мне после их революции в счастливом мире места нет. Я под драку заточен. Мне враг нужен позарез. А в мире без врагов… Скучно.

— Неужели тебе не нравится жить только ради того, чтобы жить? — прошептала я с болью. — Горы, море… Всё так красиво, так… Неужели нельзя просто радоваться и…

— Вот потому ты и не моя девка, — улыбнулся Волк почти добродушно. — И это хорошо, что Соловей тебя раньше нашёл. Со мной бы ты сгорела, Кукушка. У меня мать — ромейка, знаешь таких? Воровка, конокрадка, нож воткнёт так, что не заметишь куда. А отец из благородных. Я с детства учился выживать, я по-другому и не знаю как жить. А Дафна права, ты точно голубых кровей. В тебе совсем нет умения глотку грызть.

Точно. Я почувствовала, как на плечи словно скала водрузилась. Мы как раз подошли к проёму арки. Под нами жил город. И мне стало странно, что я не вижу палевых мундиров, цепью окружающих старый замок. Неужели Ролдао меня всё ещё не нашёл? Я отвернулась от революционера-попутчика и залюбовалась вечереющим видом.

— Это плохо? — спросила устало. — Да, ты прав. Мой отец — инженер. Я — дворянка. И ни разу в жизни не заработала ни песо. Можешь меня ненавидеть.

Волк неожиданно обнял меня со спины, уткнулся лицом в мои волосы.

— Ты мне нравишься, — просто сказал он. — И твой Соловей мне нравится. Вы из другого мира, не из моего. И не будь ты девушкой моего товарища, я бы тебя увёл.

— А как же Дафна?

— Она жёсткая, как я. Боевая. Хорошая девчонка. Настоящий товарищ. А ты… Принцесса, одним словом. Нежная такая. Мягкая. Я, когда сказки читал в детстве, вот такую себе представлял. Не моего поля ягода. Это-то и цепляет.

— Я стрелять умею, — прошептала я, заворожённая его голосом и словами. — И на коне скакать, и….

— Да-да, — шепнул он. — Смешная. Умеет она. Ты хоть кого-то в своей жизни убила?

— Нет, — буркнула я. — Но ты рискуешь стать первым.

Волк снова рассмеялся. Мне стало досадно. Я разжала его руки. Вернее, попыталась, но парень сам меня отпустил.

— И ничего бы не увёл. Я… я Соловья люблю. И очень скучаю по нему. А с вами мне плохо. У вас мир жестокий. Как у Ролдао. У вас тоже нет жалости к тем, кто не такой, как вы. Вы тоже не умеете жить и радоваться жизни. А Соловей умеет. Даже когда ему плохо. Он не живёт ради войны, он живёт, чтобы жить. И борется, чтобы жить. А не живёт, чтобы бороться.

— Очень любишь? — тихо шепнули мне на ухо.

— Да. Очень.

Я резко обернулась. А потом треснула ладонью по щеке. По наглой, немного заросшей щетиной щеке. Потому что нечего ухмыляться так радостно.

Криштиан нежно обнял меня, притянул к себе и тихо засмеялся. Или Алейшо дэ Аншо? Он снова был в своей разбойничьей одежде.

— Прости, — шепнул. — Я не специально. Не смог удержаться.

— И я не смогла, — я уткнулась ему в плечо. — Тебя там свергнуть хотят… Ты слишком либеральный. И попутчик… Так себе у тебя товарищи.

— Я знаю, — рассмеялся Алейшо. — Они уже не первый год меня свергнуть хотят. Хочешь, пойдём в кофейню? Поговорим.

Я посмотрела на него. Измученный. Улыбается, но под глазами тени, и лицо осунулось. Глаза блестят, но скорее лихорадочно.

— Ты ранен? — мой голос дрогнул.

— Да. Сложно драться с Ролдао и не пораниться.

— Сандра…

Его губы дёрнулись от внутренней боли. Криштиан отвёл глаза. «Я никого не смог уберечь…». Теперь ещё и эта смерть на нём, он ведь непременно станет считать, что виноват в гибели сестры.

— Пошли, — сказала я решительно.

Огляделась: Волка не было. Видимо, он первый заметил Соловья и слинял раньше, чем я успела договорить.

Мы спустились вниз по козьей тропинке и вышли на мощёную брусчаткой узкую старинную улочку.

— Почему ты меня сюда отправил, если они так ненадёжны? — тихо спросила я.

— Волк — надёжен, — ответил Криштиан. — И ещё пара человек. Этого достаточно.

— И Селена, — проворчала я.

Принц удивлённо глянул на меня:

— Селена — прекрасный химик. Но она очень преданна идее. Я бы не стал на неё всецело полагаться. Почему ты решила, что…

— Потому что она в тебя влюблена, — прямо ответила я.

Криштиан вновь удивлённо покосился на меня и пожал плечами. Он был как-то рассеяно задумчив.

Мы зашли в небольшое полуподвальное помещение с очень уютной вывеской, изображающей кота, облизывающего лапу, и надписью буквами цвета капучино «Кофейный кот». Кирпичные стены, покрытые живыми лианами в горшках. Стеклянные банки с шоколадного цвета зёрнами на полках за прилавком. И худенькая большеглазая девочка-брюнетка лет шестнадцати.

Взяв две стеклянных кружки с напитком и пару круассанов, Криштиан вывел меня в патио — внутренний дворик. Здесь никого не было. Наверное, потому что рабочий день ещё не был закончен.

— Волк знает, кто ты? — уточнила я.

Криштиан отрицательно покачал головой.

— Что мы будем делать дальше? Спать на чердаке домика, в котором твои товарищи готовят взрывчатку? Или в спальниках, как остальные?

— Нет, — он улыбнулся. — Знаешь, за годы общения с настоящими революционерами, я несколько охладел к их идеям. Мы с тобой уедем на юг. Туда, где пальмы и море. Снимем отель и будем жить.

— И он нас не найдёт?

— Нет.

Я невольно залюбовалась его синими лживыми глазами. Мой летний дождь.

— Как ты смог выжить?

— С трудом. Меня спасла летающая машина Алессандры. Когда он её увидел в небе, то пырнул меня саблей и поспешил уйти, не проверив, умер я или нет. Я довольно успешно изобразил мёртвого и тоже поспешил убраться.

— И почему ты сразу меня не нашёл?

— Я немного умирал, мне было не до этого. Ну, не умирал, но ранение было тяжёлым. Хорошо, что донья Фаустина меня приютила. Далеко с такой раной я бы не ушёл в ту ночь.

— Фаустина? — Я вспомнила смешную и глупую тётку.

— Она неплохая, — улыбнулся Криштиан. — И далеко не такая глупая, какую привыкла изображать. А потом дон Лаудалино смог переправить меня в город. Знаешь, его ошибка — излишняя гордость и презрение к другим людям. Он умнее прочих, это верно, но люди лучше, чем ему кажется. Он — одиночка, и не понимает, что сила — в объединении с другими…

— Угу, — буркнула я. — Твоя банда это подтверждает. Жалкие выродки, которые хотят…

Криштиан задумчиво посмотрел на меня сквозь бокал кофе.

— Среди этих выродков есть Волк, который тебя спас. Есть Бес, который пару раз спасал меня. Есть наивный, но очень крепкий мальчик Атэйшо. И, чтобы встретить их, стоило познакомиться и с остальными.

— Я очень устала, Криштиан. Я так устала, что, мне кажется, могла бы лечь и уснуть, и проспать вечность. Давай уедем. Куда-нибудь в Ингварию. На солнечные курорты, как и писали о нас в газетах. Или в горячие пески Андурии, или в Латению. Или на север, хоть в саму Раштию…

Он наклонился и ласково коснулся пальцем моей щеки. Кивнул:

— Давай. Только нужно дождаться новых паспортов.

Мне стало легче.

— Заедем к моему отцу?

— Это опасно, — посерьёзнел Криштиан. — Мне кажется, он этого ждёт. Там наверняка будет засада.

— Пожалуйста. Мне это очень нужно. Я потом не смогу жить, если буду думать, что единственный мой родной человек меня продал…

Супруг задумался.

— Хорошо, — шепнул. — Я понимаю. А сейчас пойдём наверх. Я снял нам комнаты. Там есть душ, и широкая кровать, и жалюзи… А ещё бар с вином. Хочу тебя напоить так, чтобы ты обо всём забыла.

Я тихо засмеялась.

— Когда ты успел?

— Сразу после нашей свадьбы, — улыбнулся Криштиан лукаво. — Я так и предполагал, что рано или поздно нам понадобится бежать.

Мы допили кофе и поднялись наверх, в полутёмные прохладные комнаты. Здесь не было электричества. Пол выложен простой узорчатой плиткой, стены побелены, мебель свита из ротанга, а кровать застелена лоскутным покрывалом. Но почему-то только здесь я, наконец, ощутила, как тяжёлый камень начинает таять в моём сердце.

— Я бы хотела здесь остаться жить, — шепнула ему.

Криштиан обнял меня сзади, потёрся щекой о мои волосы.

— Я запомню, — прошептал на ухо. — А сейчас посмотри во вторую комнату. Там что-то вроде столовой. Не самое подходящее место, конечно, но… Я уверен, что ты обрадуешься.

Я шагнула в проём, не закрытый дверью, и замерла.

Прислонённый к жалюзи, на окне стоял лист бумаги. С моей картиной. Той самой, где солнечный свет мешался с синей водой. Свидетельством нашей первой ночи…

— Как ты… Как ты смог её забрать? — прошептала я.

— О, это была целая операция, — тихо рассмеялся он. — Я потом расскажу.

— Почему именно её? — я обернулась к нему, пытливо всматриваясь в его лицо. — Что ты видишь на ней, Криштиан? Ты понимаешь, о чём она?

— Нет, — ответил Соловей, поморщившись. — Она очень необычна. Как всплеск эмоций. Я не знаю, что ты изобразила на ней, но я могу это сыграть, если хочешь.

Я обняла его, поцеловала и прошептала:

— Хочу.