Сон Бруно

Глава XVI

Денби стоял в густой траве Бромптонского кладбища. Было это в среду.

Весь день, да и предыдущие несколько дней он жил точно во сне. Своим чередом возникали все те же маленькие кризисы, которые он обычно с наслаждением преодолевал. Колумбийский пресс, на котором печатались малотиражные афиши и объявления, сломался, и один из новичков, взявшись устранить неполадки, доконал его. Заказчики карточек для бинго решили изменить формат, когда карточки находились уже в печати. Пришло в неисправность ограждение гильотинного ножа, но им продолжали пользоваться, нарушая технику безопасности. Машина, груженная свинцом, дав задний ход, задела кипу бумаги и опрокинула ее. Репродукция картины современного художника для одного из лондонских журналов оказалась напечатанной вверх ногами. Прибыл дорогостоящий новый шрифт для наборной машины, и в счете была проставлена сумма вдвое больше сметной стоимости. Девушка из упаковочного отделения упала на складе с лестницы и сломала ногу. Старый чудак, которому они печатали репродукции гравюр, звонил пять раз на дню по поводу японской бумаги. Художественное училище, где Денби хотел приобрести старый «Альбион»[27], прислало представителя для переговоров. Но Денби ушел, предоставив все Гэскину, и тот изумился, ибо ждал, что Денби, уж во всяком случае, будет ликовать в предвкушении покупки, о которой давно мечтал.

Денби подумал, не пропустить ли ему для бодрости стаканчик в «Турнире» или в «Лорде Рейнлафе», которые как раз в это время гостеприимно распахивали двери, но предпочел все же остаться трезвым, что на этот раз не составило труда: пей не пей — никакой разницы. Все сверкало после недавнего дождя в неярких лучах выглянувшего к вечеру солнца. Был час пик, за высокой железной оградой на Олд-Бромптон-роуд мерно, будто в гипнотическом сне, двигались автомобили. Здесь же буйная трава делала кладбище похожим на луг, или, скорее, оно напоминало заросшие травой руинц разрушенного города — Остии, Помпеи, Микен? Огромные, как дома, склепы, обители смерти, стояли вдоль центральной аллеи, которая вела к видневшемуся вдалеке, освещенному холодными лучами солнца полукружью колонн. Вдоль более скромных боковых аллей зеленели могилы победнее, без памятников и могильных плит, кое-где виднелись свободные участки земли, кое-где — огороженная цепью аккуратная могилка, гранитные плиты в человеческий рост, рядом с чьим-то именем увядали принесенные недавно цветы. Над кронами дымно-зеленых распускающихся лип возвышались вдалеке черные трубы электростанции Лотс-роуд. «…Вы приступили к горе Сиону и ко граду Бога живаго…»[28]

Денби не удивился, когда Бруно сказал после ухода Лизы: «Эта девушка чем-то похожа на Гвен». Денби уже и раньше уловил это сходство, глядя на их склоненные друг к другу головы — Бруно и Лизы. Он видел тяжелую копну темных волос, задумчивое, серьезное продолговатое лицо, сосредоточенный взгляд широко открытых глаз, большой, выразительный рот, глубокую бороздку над верхней губой. Он смотрел на Лизу во все глаза и размышлял о ее лице вечерами после очередного прихода Лизы, во время которого тихо, незаметно сидел в углу и вставал только затем, чтобы налить шампанского, пока Лиза беседовала с Бруно, совершенно не путаясь в лабиринте его излияний, — такого Денби никогда не доводилось слышать, сам он мало что понимал в разговоре. Он ожидал, что его попросят удалиться. Но никто ничего не сказал, и он остался. Когда Лиза ушла, они с Бруно посмотрели друг на друга, изумленные, опешившие. Казалось, Бруно порывался что-то спросить. Может быть, он хотел узнать, кто она? А может, он принимал ее за жену Майлза? А может, его интересовало что-то совсем другое? Во всяком случае, они не сказали друг другу ни слова.

Как только Денби осознал встревожившее его сходство Лизы с Гвен, он сразу вспомнил, какой непонятный страх охватил его, когда он увидел Лизу в окне на Кемсфорд-Гарденс, и ему стало ясно, что его испугало. Это была не просто серьезная, необыкновенно чуткая женщина с красивым ртом. В типографии он гнал от себя мысли о ней, старался отвлечься работой, не думать и не заглядывать в будущее. В крайнем смущении размышлял он о своем столь привычном образе жизни. Он был приветлив с Аделаидой, но сказался больным. Когда позвонила Диана, он назначил ей свидание, а потом отменил его. Он был рад, что Бруно по-прежнему погружен в себя и не заговаривает о Лизе. Денби надеялся, что как-нибудь все сгладится, забудется, и в то же время уже знал, что не сгладится и не забудется.

Денби и теперь казалось, что все связанное с Гвен было ниспослано ему свыше, помимо его воли. Он вполне понимал, чем было вызвано недоумение и недовольство Майлза. Их союз с Гвен казался невозможным. Они были людьми разного склада. Власть, которую имела над ним Гвен, проистекала скорее от полной ее чужеродности, а не основывалась на каких-то доводах разума. А может быть, это была просто власть безмерной любви. Оглядываясь назад, Денби видел в своем союзе с Гвен истинное торжество бога любви, некую случайность и вместе с тем абсолютную закономерность — они соединились по прихоти бога любви без участия каких-либо земных природных сил. Конечно, Денби, который за всю жизнь не прочитал ни одного учебника по психологии, все же понимал, что работа природы подчас скрыта от глаз и их влечение друг к другу в конце концов вполне объяснимо естественными причинами, но он знать не желал об этом. Денби предпочитал верить, что его жизнь не обошлась без вмешательства божества, причем вмешательства совершенно своеобразного и неповторимого.

После смерти Гвен, оправился от которой он очень не скоро, Денби чувствовал, что возвращается к свойственному ему куда более легкому образу жизни, какой он вел и до женитьбы. Но это не приносило ему облегчения. Гвен была для него постоянным источником нежданной радости, и даже непрерывная борьба со своим характером, осознанная лишь впоследствии, не тяготила Денби. Становясь понемножку самим собой, словно сила гравитации вновь опустила его на привычную почву, Денби через какое-то время начал даже успокаиваться. Это настолько волновало Денби, что он поделился своими сомнениями с Линдой, и вывод, к какому они пришли, его положительно утешил. Не то чтобы Гвен стала казаться ему сном. Денби свято верил в ее реальность. Зато вся дальнейшая жизнь без нее представлялась ему сном. Но Денби, не без помощи Линды, порешил на том, что он, как и большинство людей, не создан для реальности. Да и в любом случае выбора у него не было. Жизнь, которую он влачил теперь, без Гвен, представлялась ему не чем иным, как жизнью во сне homme moyen sensuel[29], каким он и был до кончиков ногтей.

Но с течением времени, когда после Линды, которая так ему помогла забыться, он здраво и спокойно пошел на связь с Аделаидой, Денби почувствовал в себе некое весомое активное начало, также свойственное его натуре, и стал сомневаться, ни в малейшей мере не кощунствуя, был ли он вообще когда-нибудь пробужден к иной жизни даже самой Гвен. Она казалась чудом, постичь которое ему было не дано. Такая любовь бывает у человека лишь однажды, Гвен стала для него святыней, и размышлять о ней он мог до конца дней. Но жил ли он сам хоть когда-нибудь в том мире, о существовании которого узнал, полюбив Гвен? Постепенно он начал в этом сомневаться. У него не было сомнений относительно того, каким необыкновенным существом была Гвен. Нос годами, лучше познавая себя, он только удивлялся, как это человека вроде него занесло на подобный пир любви. Денби понимал, что все забывается. Но в общем-то считал, что Бог, должно быть, при всем его, Денби, энтузиазме, несколько в нем разочаровался. Денби любил всем сердцем, но сердцем слишком уж посредственным.

Диана вовсе не была для Денби загадкой. В ней сочетались черты Аделаиды и Линды, но она была привлекательней каждой из них в отдельности. Угадывался в ней и холодок Линды, и особая эротическая сладость, соблазнительность Аделаиды. Ему нравилось болтать с Дианой, нравилось прикасаться к ней. Ее очарование снова дало почувствовать Денби, как равнодушен он стал в последнее время к женщинам, даже мало с кем из них вообще виделся. И еще она дала ему почувствовать, что он по-прежнему способен нравиться. Танцуя с ней, он испытывал наслаждение, какого не знал уже много лет. Конечно, ему хотелось бы стать ее любовником. Однако Диана была женой Майлза, и если вначале ему и улыбалась мысль наставить Майлзу рога, то по здравом размышлении он натолкнулся на некоторое препятствие.

Денби, хотя он никогда не признался бы в этом, побаивался Майлза, который представлялся ему загадочной, выдающейся и заслуживающей всяческого уважения личностью. В конце концов, Майлз был братом Гвен, и здесь не место грязи. Денби не сомневался, что ему легко удалось бы победить мнимую щепетильность Дианы. Но, как следует поразмыслив, он пришел к выводу, что, может быть, и лучше, в конце концов, ограничиться сердечной дружбой, которой, по ее словам, ей так хотелось. Они и в самом деле оба были достаточно эгоистичны, чтобы рисковать своим спокойствием и благополучием. Во всяком случае, встреча с Дианой натолкнула его на мысль, что хорошо бы найти женщину, с которой не было бы осложнений, такую же милую, как Диана, и стать ее любовником. А о будущем Аделаиды он бы позаботился. И все было бы хорошо, и все были бы довольны. Так он думал до воскресенья. Однако теперь все переменилось.

Денби, который стоял возле участка, где были погребены пенсионеры Челси[30], подошел ближе к ограде, спотыкаясь о невидимые в траве камни. От лучей закатного солнца он почти ослеп, его глаза устали следить за бесконечным потоком людей, выходивших из Уэст-Бромптонского метро. Лиза сказала, что сегодня не придет к Бруно, потому что его не следует слишком уж приучать к ее посещениям. И вот в какой-то миг Денби почувствовал, как невыносимо, что он ее не увидит, и понял — хватит обманывать себя, заблуждаться насчет случившегося не приходится. Она сказала, что возвращается домой к половине шестого. Денби ждал с пяти, и вот уж теперь шел седьмой час. Может быть, он проморгал ее, может, она поехала еще куда-нибудь, а может, пошла другой дорогой, свернув с Уорвик-роуд на Кемсфорд-гарденс. Денби продрог, у него слегка кружилась голова, словно от нехватки воздуха. По улице неслись машины, и люди шли нескончаемой вереницей, освещенные вечерним равнодушным солнцем. Здесь же, на кладбище, было пусто, просторно, тенисто. Денби не отдавал себе ясного отчета в том, зачем пришел сюда, да он и остерегался строить какие бы то ни было планы. Просто ему необходимо было видеть ее.

Денби бросился к кладбищенским воротам и выскочил на улицу. Лиза, которая только что прошла у самой ограды, остановилась на переходе. Когда Денби подбежал к ней, едва не сбив ее с ног, она обернулась, сощурившись от бившего в глаза солнца.

— Простите…

— А, здравствуйте.

Когда она взглянула на Денби, у него сжалось сердце и потемнело в глазах.

— Я… Э… тут увидел вас и хотел, если, конечно, вы не очень спешите, сказать вам…

— Пожалуйста. Как там у вас дела? Надеюсь, Бруно не стало хуже?

— Бруно… Нет… Все так же. Только он очень по вас скучает…

— Он знает, что я приду завтра?

— Да-да.

— Понимаете, у меня ведь не всегда есть время, иногда я бываю занята, и вообще — лучше не приходить слишком часто.

— Я все понимаю…

— Так что же вы хотите?

— Ну, я хотел поговорить о Бруно, о ваших посещениях, может быть… знаете, давайте зайдем на кладбище, здесь столько народу.

Денби легонько тронул ее за рукав. На Лизе был тот же коричневый плащ, но Денби не осмелился взять ее под руку. Он пошел к воротам, чувствуя, что Лиза идет следом. На кладбище он сразу же свернул на тропинку, ведущую к одной из боковых аллей, и остановился под липой у высокого прямоугольного замшелого обелиска, увенчанного урной.

Лиза подошла, коснулась пальцами обелиска, погладила его шершавую поверхность. Денби видел ее длинную руку с четкими лунками ногтей, про которые Бруно сказал, что они похожи на полумесяцы, и действительно они были похожи.

— Надеюсь, я не слишком утомляю Бруно?

— Нет, вы его успокаиваете.

— Бывает, человек поговорит с кем-нибудь по душам и потом раскаивается.

— Вы как раз то, что нужно Бруно. Ему необходимо было излить душу.

— Скоро мы станем говорить с ним о самых обычных вещах. Постепенно все уляжется.

— Вы замечательно беседуете с ним. Он рассказывает вам все как на духу.

— И ему уже не придется рассказывать это Майлзу.

Она сбросила на плечи свой желтый шарф и высвободила из-под него волосы. Выглядела она усталой.

— Вы устали?

— Ничего. Послушайте, чтобы Майлз навестил Бруно…

— У вас был трудный день?

— Очень, как обычно. Майлз говорил, он снова придет в воскресенье, если вы считаете, что Бруно готов к этой встрече.

— А вы тоже придете?

— Может быть…

— Было бы лучше всего, если бы вы тоже пришли вместе с Майлзом.

— Возможно. Я подумаю. Значит, в воскресенье в то же самое время?

— Конечно, конечно.

— Ну, договорились. Всего…

— Еще минутку, Лиза. Вы бы…

Она уже пошла было к выходу, но обернулась, снова внимательно посмотрела на Денби. Позади нее находились детские могилы, маленькие трогательные надгробные плиты, затерянные в траве. Дети, заснувшие вечным сном в могильной тишине. Люди, шум машин уже не имели к ним никакого отношения.

Денби споткнулся в высокой мокрой траве, пытаясь преградить ей дорогу к воротам. Он даже руки протянул, чтобы не дать ей уйти.

— В чем дело?

— А завтра вы придете?

— Ну конечно. Я же сказала.

— Можно мне называть вас Лиза?

— Да, конечно.

Она смотрела на него все с тем же преувеличенным вниманием, слегка надувшись и сощурясь от солнца.

— Лиза, когда вы придете завтра к Бруно, вы потом сможете уделить мне немного времени? Может быть, сходим куда-нибудь, посидим, выпьем.

— Вы хотите со мной о чем-то поговорить?

— Нет, да, то есть…

— Насчет Бруно и Майлза?

— Нет, не совсем. Простите, это трудно объяснить…

— Бруно стало хуже?

— Нет-нет, у Бруно все хорошо.

— О чем же вы хотите поговорить?

— Ну просто, я только хотел… Я думал, может быть, выпьем, может, пообедаем… Вы бы не отказались пообедать со мной завтра?

Она улыбнулась:

— Никакой благодарности мне не нужно. Я с радостью прихожу к Бруно. Вы совершенно не обязаны приглашать меня обедать.

Денби тяжело вздохнул. Ноги его, казалось, совсем запутались в траве.

— Вы меня не так поняли, речь не о Бруно, речь обо мне.

— Ас вами что?

— Я попал в затруднительное положение…

— Что ж, мне очень жаль.

— Вы, наверное, подумаете, что я малость спятил…

Лиза нахмурилась и опустила глаза, теребя пуговицу на плаще. Она сделала шаг в сторону и попыталась обойти его, глядя на ворота.

— О сестре я говорить не хочу.

— О Господи…

— Я считаю… это… не мое дело. Так что прошу простить.

— О Боже! Ваша сестра тут совершенно ни при чем!

— Ну тогда я ничего не понимаю. Мне нужно идти.

— Лиза, так вы сможете завтра пообедать со мной?

— Я всегда занята во время обеда.

— Лиза, ну поймите же, мне просто хочется увидеться с вами.

— Сомневаюсь, что от меня вам будет какой-нибудь прок.

— Да не в том дело. Вы останетесь после того, как повидаете Бруно, поговорить со мной?

— Не вижу никакого смысла.

Она глядела на него теперь враждебно, подняв воротник плаща, стоя перед ним в виде этакого крестного знамения.

— Может, для вас и нет никакого смысла. А для меня…

— Мне нужно идти.

— Пожалуйста, поймите меня, пожалуйста…

Он умоляюще протянул к ней руки, преграждая путь к воротам.

— Я не знаю, что там у вас с моей сестрой, и уверяю вас, не желаю знать. И пожалуйста, дайте мне пройти.

— Вы не должны так думать обо мне. Это вовсе не так. Мы с Дианой просто… ничего такого… ничего.

— Послушайте, я не желаю в этом разбираться. Мне нужно домой.

— Ну, пожалуйста, Лиза, не отказывайте мне. Я вам напишу, не будьте такой жестокой.

— Я не жестокая. Просто ни к чему такие разговоры. Мне кажется, у вас весьма странный взгляд на…

— Я же вам ничего толком не объяснил. Позвольте объяснить вам. Давайте встретимся и поговорим, пожалуйста…

— Я очень занятой человек, и у меня своя жизнь, как и у вас. Вы мне дадите пройти?

— Я вас не могу просто так отпустить, я вам напишу, вы ведь придете завтра, правда?

Изогнувшись, Денби протянул руку, пальцы скользнули по рукаву ее плаща, но она шагнула в высокую траву и обошла его.

— Лиза!

Она быстро приближалась к воротам. Еще мгновение — и она была уже на улице и скрылась в мерно движущейся толпе. Денби проводил ее взглядом, повернулся и медленно побрел по аллее мимо надгробий.