Сороковник. Книга 3

ГЛАВА 14

…Во многая мудрости многая печали; умножающий познания, умножает скорбь. Так-то вот.

Мой дар развивается уже без участия кидрика, открывая эпизод за эпизодом из прошлого, показывая всё, что хотела узнать, и даже с избытком, а я, вместо того, чтобы вздохнуть с облегчением, маюсь. Вроде бы всё в порядке: дети в безопасности, у своих… но не со мной же! И мать рядом с ними другая, хоть и "я", и родня хлопочет, любящая и всемогущая… незнакомая пока, но втереться в душу и привязать к себе подростков — дело времени, особенно, если подростки — большие поклонницы фантастики и фэнтези, и новый мир для них — воплощение грёз. Они-то получат всё, о чём мечтали, а я? Впрочем, дело не в этом. Просто я ревную. Отчаянно ревную.

Да ещё оказывается, что кроме дель Торресов у нас в родне и паладины, и мой дражайший наставник для Соньки и Машки не кто иной, как четвероюродный дядя. Хоть и седьмая вода на киселе, но тоже не чужой. Это сколько же экзотики для неокрепших душ: отец — некромант, дядя и дед — некроманты, ещё один дядька — самый что ни на есть воин господень… Забыть не могу, с каким обожанием этот "самый что ни на есть" смотрел на девочек: как на чудо какое-то. Жениться вам пора, дорогой друг, вот что я вам скажу, вот заведёте себе маленьких паладинчиков и любуйтесь на здоровье. К тому же, старшим Кэрролам хронически мало единственной внучки. Давно уже вашей славной фамилии нужны новые сэры, будущие хозяева фамильного замка, продолжатели традиций; кому, как не вам, озаботиться и обеспечить?

А сам Каэр Кэррол, окончательное весомое свидетельство попадания в другой мир? Я же знаю, как мечтали девочки побывать в настоящей крепости, твердыне, сколько просмотрели исторических фильмов, сколько видео перелопатили. Недаром детективы и фэнтези на их книжных полках щедро разбавлены "Историей Средневековья", "Лучшими рыцарскими замками Европы", "Средневековыми замками и их обитателями", и фолианты эти, достаточно дорогие, изданные на прекрасной мелованной бумаге, набитые фотографиями, схемами, чертежами, иллюстрациями отнюдь не пылятся и не служат украшением интерьера, а любовно перечитываются, пересматриваются и даже иногда ночуют под девичьими подушками. Да-да, случается и такое.

Теперь Мария и Софья дель Торрес да Гама увидят… впрочем, уже увидели воочию древние стены, облицованные загадочным розовым камнем, галереи с фамильными портретами, часовню с витражами и просторный холл с парадной лестницей. Это в их честь устраивался торжественный обед, во время которого слуги выворачивали шеи, стараясь рассмотреть почётных гостий, и хозяева улыбались радушно и приветливо. Их ждут затерянные сокровища в грудах хлама на чердаках под черепичными крышами, лодочные прогулки по озеру и тайны крошечных островков, конные прогулки в компании Тейлора и Карыча, местные легенды и привидения, выезды в собственной карете. И это только начало, а впереди — полная загадок и тайн резиденция Эль Торрес, где дети появятся уже не как гости, а как маленькие хозяйки. Наследницы. Со всеми полагающимися этому званию привилегиями.

"Ты хочешь, чтобы у них была спальня в башне на берегу моря?"

Окончательно падаю духом. Никогда, никогда я сама не смогу дать им этого.

И эти новоиспечённые… язык не поворачивается назвать бабушкой холёную разноглазую Клеопатру и дедушкой моложавого изысканного дона. А ведь уже навострили когти, с виду вроде и не навязываются, а на самом деле ждут в засаде. Первая же возможность — и влезут в детские души, опутают заботой на всю оставшуюся жизнь, и не будет девочкам отказа ни в чём, потому как, сколь однажды выразился дон, "для меня невозможного мало". А я-то, случается, после выматывающего рабочего дня, да в отчётную пору, придя домой, "брысь" не могу сказать, валюсь на диван, и тут уж не до разговоров и обнимашек, уйти бы в прострацию, отключиться… Есть разница? Несомненно. Их ждёт с нетерпением Клан, где дети — главная ценность, ради которых на алтарь кладётся всё. Что я — по сравнению с Кланом?

Успели мы и горя хлебнуть, и безденежья, и наютиться в тесноте старенькой квартирки несколькими семьями… пока были они у нас, эти семьи. Нет, девчонки никогда не жаловались, но сейчас-то у них впереди — вечный праздник. И контраст между двумя жизнями таков, что можно потерять голову. В новом настоящем, не устыдятся ли они прошлого? И меня, такой скромной, ничем не выдающейся, матери?

…В общем, и без того невесело, да ещё не пойми куда занесло после сновидений. Как попробовала в очередной раз проснуться — так сюда и попала. Видимой опоры под ногами нет, вокруг какое-то серое марево, ни верха, ни низа, одна хмарь клубящаяся. И кажется даже, что в этой хмари печальные мысли мои сгущаются, оседают хлопьями на завитки тумана, рвут в клочья, а сгустки погуще, прижимают… к тому, что условно можно назвать твердью, а вот земной или небесной — кто ж разберёт. Лимб. Нихиль. И нет того озарения, что приходит иногда вместе со сном, когда твёрдо знаешь, где ты и для чего.

Я до сих пор бестелесна. Что, наверное, кстати, иначе, отягощённой плотью, мне вряд ли удалось бы, хоть и после нескольких попыток, очередным напряжением воли вытолкнуть себя куда-то, вперёд и дальше. Но получилось, наконец… Пронзая грязно-дымчатые облака, я ломлюсь наобум, куда вынесет, и вдруг, словно пробка из бутылки, вылетаю на ярко освещённое место. Кубарем несусь вниз, ко вполне осязаемой и плотной земле, но каким-то чудом не расшибаюсь в лепёшку, а отталкиваюсь и зависаю над поверхностью на высоте своего роста.

Что это за место? Где? И в свете последних сновидений, разбросанных во времени, ещё один немаловажный вопрос: когда?

Степь, степь вокруг. Не та, что мне запомнилась по дороге к гостинице Михеля, полная жизни, бушующая травами, со шныряющими, стрекочущими, щебечущими обитателями. Эта степь мёртвая. Выжженная. И царит над ней тяжёлый дух гари, совсем как на развалинах Галиного дома. Идеально ровная, как стол, она тянется на многие километры окрест, не давая зацепки взгляду ни оврагами, ни возвышенностями. Но вот, повернувшись, вижу вдалеке высокий холм, чересчур правильные пропорции которого заставляют подумать о рукотворном происхождении. Хоть и на большом расстоянии, но даже отсюда видно, что травой он не оброс и лоснится жёлтыми глинистыми боками. Значит, недавно насыпан. Опускаю глаза. Под невидимыми ногами — потрескавшаяся корка земли, припорошенная золой и пеплом вперемежку с почерневшими скелетами редкого кустарника. Местами в ошмётках сожжённой растительности поблёскивают стекловидные озерца, как бывает иногда на морском берегу после грозы, когда от ударов молний расплавляется песок. Но здесь поработали не молнии, а, скорее всего, драконы. Сколько же огня досталось этой земле! И тем, кто на ней сражался… И внезапно я понимаю, что тот рукотворный холм — это курган. Огромная братская могила.

Степь большая, вспоминаю я слова Николаса, на всех места хватило… И почему-то как живых вижу: Акима и Флора, Василия и Добрыню — Васютиных друзей-сотоварищей; весёлых Лориных девчат — одна из них так и погибла, заслоняя собой Магу… кто из тех, кого я успела узнать, остался под этой насыпью? В горле першит от застрявших рыданий.

Мимо, шурша и оставляя в пепле извилистый след, торопливо скользит пёстрая ящерица. Неподалёку выскакивает и тотчас, заметив меня, юркает в нору суслик, в небе пересвистываются стрижи. Нет, степь не убили, жизнь возвращается. Не вернутся только люди.

Так что сейчас — прошлое, настоящее или будущее? Если прошлое — то совсем недавнее, потому что насыпной холм совсем свежий. Но меня уже изрядно протащило в видениях по временной линии, возможно ли, что по инерции занесло в завтрашний день?

Солнце в зените и явно печёт. Не будь я бестелесна, пришлось бы несладко, но в нынешнем состоянии зной мне не страшен. И всё же ощущение не из приятных: ты есть — и вроде бы нет. Должно быть, так чувствовал себя уэллсовский Человек-невидимка, когда на него налетали прохожие… Так зачем я здесь? Если рассуждать логически — то ли подсознание, то ли иная сила, на которую недавно намекал ГЛАВА, ведёт меня по яви и по снам отнюдь не хаотично. Словно…

Словно в Игре, где услужливый разработчик вовремя подсовывает нужную для развития инфу. Моделирует ситуации экспромтом, если в рабочем порядке почему-то не получается — не успевает или упустил что-то изначально, а снабдить перса данными необходимо, иначе дальнейшее прохождение застопорится. Вот и придуман для Обережницы новый навык, возможно, не такой уж уникальный, зато действенный. И прокачивается себе; глядишь, скоро она и пророчествовать начнёт, как Симеон, птицей вещей заделается… Но ведь этого не может быть, правда? Потому что Сороковника нет, я от него, сбежала, когда переместилась к Николасу и тем самым нарушила алгоритм попаданства; ведь по правилам покинуть мир-плацдарм можно единственным путём, установленным демиургом, а я — вот уж, действительно, непутёвая — взяла и повернула всё по-своему. И в свой собственный мир перескочила, минуя оставшиеся квесты и Финал, потому, что… так получилось, так фишка легла. На фига мне теперь этот Финал, когда от него уже ничего не зависит?

Но Игрок каким-то макаром настиг меня дома (прямо в постели, гад!) и наговорил при этом всякой ереси, и про дальнейшее прохождение тоже. Блефовал? Или всё дело в том, что я задела его за живое, спутала планы, заинтересовала своей бестолковой удачливостью? Нет, я несу вздор и готова в него же поверить. Одно-единственное "но" перечёркивает напрочь весь мой жалкий лепет: то, что впервые я столкнулась с демиургом, оказывается, много лет назад.

Какие у него ко мне могут быть счёты?

Я хорошо помню, как он науськивал свою зверушку: "Сжечь их, Гарм!" Трактуется однозначно: он хотел меня убить. Что я ему сделала? Что м ы с Магой ему сделали? Ведь не просто так он столкнул нас лбами тогда, пятнадцать лет назад, да и после… не слишком ли долго ко мне возвращается память? Почему обстоятельства нашего знакомства всплыли только недавно? Лихорадочно тру невидимой рукой лоб. А ведь в тот момент, когда Мага невольно снял заклятье забвения — как оказалось, не только с меня, но и с себя тоже, на мою голову с временных слоёв обрушилось столько, что я чуть было концы не отдала. Ох, меня потом и клинило, до сих пор толком не помню, как выбралась из замка… Куда, спрашивается, девалась масса информации?

Впрочем, её пропажа могла оказаться защитной реакцией: мозг, испугавшись, что свихнётся окончательно, взял и перекрыл доступ к большей части данных, просто выстроив хронологическую цепочку основных событий. Выдал мне по минимуму, дабы знала — что было, чем сердце успокоилось, и хватит.

Но ведь и Мага недавно признался, что и к нему возвращается былое. Это что же получается, Игрок давил на нас обоих?

Да, впервые мы с суженым в его мире, столкнулись нехорошо, очень нехорошо. Но уже во вторую встречу он… что он предложил? Попробовать начать всё сначала. С корыстными ли целями, с далеко идущими планами — наказать меня за присуху, сделавшую из него почти законченного психа — не столь важно, главное было обозначено. А уж когда он узнал про детей — ясен пень, отпускать меня больше не собирался. И пусть я упорствовала, как могла, но Мага-то гнул своё и догнул, в конце концов, привязал к себе, хоть и временно. На три месяца. Теперь же, с этой внеплановой моей беременностью он, ещё не заключив брачный договор, намерен пересмотреть его сроки, и уж братец-то с папочкой его поддержат, это ж невооружённым глазом видно.

Рушится всё, что составляло мою жизнь, а я… теперь даже и не знаю, как к этому отнестись. Я во всём начинаю сомневаться и, наконец, даже в моей любви к Васюте. Может, просто потянуло меня от одиночества, от страха, от обречённости к тому единственному мужчине, что оказался рядом? Не знаю. Хотя думать об этом стыдно, словно я предаю того, чьих детей ношу под сердцем.

Как напоминание о моём нынешнем состоянии, подкатывает дурнота.

А ну, прекрати, жёстко одёргивает внутренний голос. Разнылась, надумываешь неизвестно что, сейчас жалеть себя начнёшь… Это — сон, и токсикозу и неприятным ощущениям тут быть не полагается! Займись-ка лучше делом, не зря же ты здесь, в конце концов!

Слабость пристыжено отступает, а я пытаюсь поймать за хвост одну из последних мыслей. Давайте-ка абстрагируемся от эмоций… Скорее всего, Игрок действительно контролировал нас с Магой, как-то придерживая воспоминания, не давал осознать — чего? Кажется, вот-вот пойму. Но ведь довольно долго у него получалось: с какой кровью от сердца я дала согласие выйти за Магу! Лишь в его доме, увидев, почувствовав его другим… и после моего освобождения… и совсем недавно… Да, в моём суженном что-то действительно стало меняться, а картины прошлого, всплывшие так внезапно, кажется, подтолкнули к дальнейшим изменениям нас обоих.

Значит ли это, что Игрок ослабил вожжи… э-э… контроль?

Зависшая прямо перед глазами стрекоза со слюдяными прозрачными крылышками словно пытается сбить меня с толку. Машинально отмахиваюсь несуществующей или невидимой рукой, и насекомое словно ветром сшибает в сторону. Сердито зазудев, оно улепётывает восвояси.

Да силы у Игрока уже не те, продолжаю с неожиданным злорадством. Если уж попал в человеческое тело, если способности остались небольшие — он не в состоянии следить за нами непрерывно. На личное наблюдение нужна энергетика, а запасец-то в коконе ограничен. А ведь он меня один раз потерял, наверняка. Ну-ка, когда там на меня накатило? На скамейке у пасторального пруда, там я припомнила наше с Магой знакомство… Точно-точно! Тогда по всему городу шастали фальшивые обережницы, я ещё смеялась над тем, что некоторые вошли в образ куда лучше, чем я сама. Может, Игрок или его шпионы и вели меня от самого дома, недаром дон Теймур намекал, что опасается прослушки; но затем — отвлеклись на двойников, потеряли след, а я, освободившись от контроля и зачарованная музыкой, вдруг вспомнила то, что Игроку не нужно. А потом и вовсе фактически замаскировалась, переодевшись у Мишеля! Вот и пришлось как-то обрабатывать Ипатия, чтобы меня разыскать, напеть, нашептать ему всяких гадостей под руку, уж на это мой враг мастер… Психолог, блин.

Сейчас демиург нервничает, как пить дать, потому что упускает ситуацию. Не удивлюсь, если скоро последуют какие-то неприятные сюрпризы…

Минуту.

Погоди-ка, Ваня. А твоё недавнишнее нытьё — не сюрприз, что ли? Это надо же — усомниться в собственных детях! У меня словно пелена с глаз спадает. Да, бывали у меня затяжные депрессии, но так, чтобы я на девчонок наезжала да подозревала их в махровом эгоизме? Я слишком хорошо их знаю. Вот чёрт… он даже во сне пытается на меня надавить, не иначе. Конечно, это на улице незримая охрана могла поставить на меня защиту, а тут-то, в подсознании — я совершенно открыта.

Теперь уже и змеи, которых разогнал храбрец Рикки, и обвал в пещере, и Анна, обречённая на угасание в моём мире — всё видится далеко не случайным. На слабачка берёшь, разработчик? Не поддамся. Хватит надо мной экспериментировать.

У меня даже щека начинает дёргаться от нервного тика, в точности, как когда-то у отца, когда он волновался. В сердцах я топаю невидимой ногой и поднимаю тучу пыли вперемежку с седыми клочьями пепла. Невидимость невидимостью, но почему-то от поднявшихся клубов свербит в носу, я едва сдерживаю чих и поспешно отступаю, а на земной коре тем временем обнажается свежая борозда, похожая на засыпанную канаву или трещину, длинная, без конца и края. И становится, наконец, ясно, где я.

Это место последнего боя Васюты, то самое где разверзлась, а потом сомкнулась земля, погребая в себе всё, что успела ухватить. Пытаясь подняться на цыпочки, чтобы разглядеть бывший разлом, неожиданно взмываю — и скольжу, плыву над ним. Он тянется неровным изломом, словно небрежно, на живую нитку сделанный на рубище шов. Кого я пытаюсь отыскать, ведь надежды нет? Зацепку или какое-то доказательство, или хотя бы лоскут знакомой рубахи, ну хоть что-нибудь?

Конечно, стоит лишь подключить магическое зрение — и я увижу гораздо больше, но… не могу себя заставить. Панически боюсь, заглянув в земные недра, обнаружить изувеченное сплющенное тело, и тогда — прощай, надежда… Мне останется только порыдать у Васютиной могилы без конца и края. Но заниматься самообманом и тешить себя зыбкими надеждами — тоже не дело. И я решаюсь.

Вдоль земляного рубца — вернее, под ним, на глубине, куда я всё же рискую проникнуть взглядом, мерцает ледяная жила, вроде той, что в посохе у Симеона, только толще, мощнее. Но почему она дрожит, словно живая, неужели до сих пор активирована? И ведёт она к большому плоскому камню, в который и упирается бывшая трещина — нет, должно быть, именно в этом месте она и зародилась, раззявив пасть и исторгнув на белый свет ледяного Змея. Сейчас-то камень прикинулся безобидным округлым валуном, но в ином зрении видно, что от него по земле расходится концентрическими кругами знакомое лазоревое сияние портала, правда, не такое выраженное, как в реальности, приглушённое. Неужели — всё-таки вход в подземелье? Прямо в питомник Игрока?

Войти? В конце концов, неуверенно говорит внутренний голос, что с тобой сделается-то — во сне? В крайнем случае — проснёшься в собственной постели.

Да, но до этого меня не носило по временам и безвременью, я не чувствовала столь явственно запахов и не жмурилась от солнечного света; может, в этот раз я уже не во сне, а в реальности, просто сама сменила телесную форму? Я же сама толком не знаю, как работает мой дар, и спросить не у кого. Вдруг что-то пойдёт не так, и я… не проснусь?

Осторожно протянув руку, натыкаюсь на невидимую стену. Страхи оказываются напрасны: никто не собирается меня пропускать. Вход в тайное убежище охраняется то ли силовым барьером, то ли заклинанием, — кто его знает, Игрока, чем он пользуется. С досады пинаю преграду и чувствительно отбиваю большой палец на невидимой ноге, уж как это у меня получается — не знаю, но только забываю о боли, потому что в точке соприкосновения ноги с границей портала вижу странную вспышку. Облачко зеленоватого дыма отделяется от земли и, неспешно клубясь, закручивается в толстую спираль, вспухает и поднимается. Поспешно отстраняюсь. Что за…

… ерунда какая-то. Приглядевшись, обнаруживаю по самой кромке наземного портала тончайший, в нитку, зеленоватый ободок, из-за ужины почти неразличимый глазом. Хочу наклониться, рассмотреть ближе, но в этот момент ядовито-зелёный сгусток, зависший в воздухе, пыхает — и разлетается на миллионы брызг. И мне, несмотря на бестелесность, опять становится дурно настолько, что содержимое несуществующего желудка так и рвётся к горлу, а в глазах мекнет. В панике рвусь прочь от этого места — хорошо, что совсем недавно у меня был удачный опыт, видимо, подсознание запомнило, как это делается, и теперь утащило меня в безопасное место — в знакомую клубящуюся хмарь безвременья.

Яд, вот что это такое. С учётом затаившейся под землёй стихии холода — двойная ловушка на входе в портал, оставленная насторожённой для тех, кто скоро приедет к месту последнего боя Васюты. Сволочь ты, Игрок. Если уж мне в теперешнем виде стало плохо, каково придётся людям из плоти и крови?

Случайно или нет я её увидела? И как-то неспешно она сработала, может, была повреждена во время боёв и ослабла? Если только… Меня охватывает паника. Если только это не было демонстрацией. А вдруг я распознала таящуюся смерть только потому, что Игрок сам мне её показал? Этот паршивец почему-то не может дотянуться до меня в реальности, но у него получилось напугать, заставить трястись от страха за жизнь друзей, изнывать от бессилия. Ведь я не успею никого предупредить, потому что сэр Майкл усыпил меня на сутки, а завтра — или уже сегодня — все они все будут тут, у этого самого портала, и паладины, и некроманты, и Ян, и беременная Лора… Что мне делать? От отчаянья и разгорающегося гнева я готова заорать в полный голос и молотить кулаками плывущие как ни в чём не бывало клубы тумана. Сбежать отсюда, куда угодно, сбежать немедленно, вырваться! Крутанувшись на пятках, снова рвусь куда-то вперёд, как совсем недавно… и вновь у меня получается.

Только на сей раз меняется не место пребывания, а я сама, и вот уже под тяжестью собственного веса я приземляюсь на пятую точку. Болевая вспышка в копчике приводит меня в чувство.

Наконец-то можно себя видеть! Я проявляюсь, как на фотобумаге позитив обретает контуры, а затем всё больше и больше наливается цветом, и лёгкий шок от собственной материализации временно застилает насущные проблемы. Ой, мои пальчики, все на месте, надо же! Пробую сжать-разжать правый кулак и с огорчением убеждаюсь, что безымянный и мизинец слушаются плохо, почти не гнутся, но, должно быть нужно время на разработку. Не помешал бы вскорости теннисный мячик или какой-нибудь ручной эспандер… Магино обручальное колечко с турмалином на месте. И вместе с прежним обликом, пальцами и кольцом ко мне, наконец, возвращается спокойствие. Теперь я могу рассуждать здраво.

Странная получается смена эмоций, словно вместе с бестелесностью сошло какое-то наваждение. А ведь, кажется, я тебя только что вытурила, демиург доморощенный. Получил? И надеюсь, Игрун, плюха тебе досталась увесистая.

Однако злорадствовать не время. Мой враг кое на что ещё способен, и ловушка, им настропалённая, никуда не делась, ждёт. Хватит ли у спасателей сообразительности проверить подступы к порталу? Приоткрыв ядовитую линию для меня, Игрок мог скорёхонько её замаскировать или придумать что-то отвлекающее. А отомкнуть портал наверняка попробует Мага, он же в этом специалист…

От одного воспоминания о тошнотворном зелье становится тошно. Не могу я сидеть и ждать, чем дело кончится. Умом понимаю, что в отряде — ветераны, мастера, не один квест прошедшие, не проглядят, не сунутся на рожон, проверят все подходы. А если расслабятся? Я вот — купилась на известие, что Игрок теперь не страшен, так и попала под его негатив, как под асфальтоукладчик. Ладно, я, конечно, зелень, но и на стариков бывает проруха. С младшим наследником у Главы по сей час отношения неровные, станется с благородного дона ловушку распознать, а сына не известить, хотя бы из тех соображений, чтобы сам учился подобные вещи видеть. И что тогда? Нарвётся Мага — шарахнет по всем остальным. Ой, придумываешь, ой, накручиваешь себя, Ванька, ведь не дурнее тебя люди на дело собрались, ты им в подмётки не годишься, а приписываешь им поступки, совершенно детские…

Попробовать как-то присниться Маге, предупредить? Получалось же у нас общаться телепатически!

Однако попытки мысленно дотянуться до суженого терпят фиаско, я только взмокаю от напрасных усилий, и это во сне! Слишком я себя, должно быть, переоценила, не по зубам мне это. Да где же она, та самая интуиция, за которую так часто, бывало, хвалил меня наставник? Самое время ей заработать!

Нет, опять не выходит. Ментальный зов возвращается бумерангом, болезненно оглушая. Неуч, ругаю я себя, неумёха, вот когда в подвале у Рахимыча сидела — завопила мысленно так, что местные огневики сразу засекли, а сейчас словно силы растеряла. Как же мне не хватает такого наставника, как Симеон! Ну почему он от меня отмахну…

Симеон. Я лихорадочно цепляюсь за это имя. Старец обещался услышать меня из любого места, где бы я ни очутилась, и ещё этак подчеркнул интонацией: из любого! Не мой ли теперешний случай имел в виду? Попытка не пытка. В который раз за последние полчаса я сосредотачиваюсь.

Вспоминаю Обережника: его суровый взгляд, почти прозрачные глаза под седыми кустистыми бровями, посох в сильной руке, смотрящийся, как боевой, а не просто магический, простецкую вроде бы речь, уверенную поступь. Чем-то на Гэндальфа похож. Ёлы-палы, Ванька, не отвлекайся! А как его позвать-то, просто окликнуть по имени? Ведь не Наставник он мне…

— Да уже позвала, не морочь головушку-то, — слышу спокойный голос. — Эк тебя занесло, дева…

Он всё тот же, каким я видела его в последний раз. Не спеша обозревает пространство. Поднимает посох — и туман рассеивается.

— Просил же — по мелочи не беспокой, — пеняет с досадой — Выбраться, что ли, не можешь? А кто просил в будущее заглядывать? Больно ты прыткая, не по мерке шагаешь, только силу зря потратила. Как сон закончится, Наставником положенный, так и сама уйдёшь спокойно. Или случилось что?

Почему-то я никак не могу объяснить, в чём дело, рассказать о ловушке. Мысли сбегают напрочь.

— Говорил же — прыткая, вон как поизрасходовалась, не соберёшься всё. Да не пыжься, сам посмотрю. — Симеон касается прохладными сухими пальцами моего виска, и я вздрагиваю: так непривычно во сне осязать чужое прикосновение! Обережник с минуту молчит, шевеля губами, словно не картинку с меня считывает, а текст, затем брови его сдвигаются.

— Погодь. Пойду сам гляну.

И мне остаётся только в растерянности поморгать над пустым местом, где он только что стоял. Хотя… чему я удивляюсь? Раз уж он меня в сновидении разыскал, то перемещаться по этому чужому сну для него — раз плюнуть. Симеон проявляется минут через десять, за это время я уже успеваю известись от нетерпения.

— Прыткая ты, — только и повторяет. Задумчиво вертит тяжёлый посох, как тростинку. Ледяная составляющая горит ультрафиолетом, брызжет морозными искрами. — Ну, холод-то я оттянул, а с ядами не работаю, не моё оно. Это уж твой свёкор-батюшка с отравой договорится, ему, Ящеру, и карты в руки; хотя поговаривают, что и муж твой названый — мастер по этой части. Предупредить, что ли, хочешь? Погодь, не спеши, — вскидывает в предостерегающем жесте руку. — Помнишь, о чём упреждал? Только раз меня вызвать сможешь. Подумай, Ваня, другой раз не приду.

— А что тут думать, — осмелев, выдаю. Надо же, заговорила, а совсем недавно казалось — двух слов в присутствии старца сказать не смогу. — Ведь шарахнет ловушка по всем сразу! Или дон её распознает?

Симеон медлит с ответом.

— Пять вероятностных линий я считал, — нехотя выдаёт. — И только в одной всё обойдётся. В первой — сгинет Ян, потому как увидит камень первым и поспешит, да и твой Наставник на свою беду ближе всех к мальцу окажется. Во второй — твоя подруга угодит под раздачу, сама уцелеет, а ребёнка потом скинет. Третья…

— Не надо, — прерываю. — Получается — один шанс из пяти, что все целы будут?

Симеон уточняет, недовольно шевельнув кустистой седой бровью:

— Один из пяти, что портал откроют благополучно, и зайдут в него все, живы-здоровы. А вот что с ними там случится, кого встретят, вернутся ли — то для меня закрыто. Здесь твой морок, я в нём ограничен.

— Предупреди их, Симеон. Прошу.

Крепкие пальцы со слегка сплюснутыми кончиками оглаживают деревянную птицу, застывшую в навершии посоха.

— Не тут я тебя видел, Ваня, когда помощь предлагал, — неожиданно говорит Обережник. — Может статься, что в совсем другом месте тебе мой совет куда больше пригодится, чем сейчас. Подумай.

И так в этот момент его голос напоминает отцовский, что даже слёзы наворачиваются. Я сердито мотаю головой.

— Ну, смотри… — Он, как мне кажется, сдерживает вздох. — Молодая ещё, глупая. А может, чувствуешь, что так и надо. Значит, выберешься в другой раз без меня. Тому и быть.

Он всматривается мне в глаза.

— Твоих предупрежу, не бойсь. Наказ, какой нужно, дам. — Неожиданно усмехается. — Будет у Ящера ко мне ещё один должок. А тебе за то, что по временам неподготовленной скакала, наказанье: к тому времени сна, что Наставник положил, даю тебе ещё сутки. Восстановиться тебе надо, иначе и себе, и детям навредишь. Прощай, дева Ванесса теперь нескоро свидимся.

— Ещё сутки? — Собираюсь возмутиться, но тут с навершия посоха взвивается знакомый мне петушок, и я, растерявшись от неожиданности, промаргиваю полновесный удар клювом в лоб. И даже не успеваю удивиться на "деву Ванессу", а ведь какая из меня де…

… Да что же вы из меня делаете спящую царевну бессловесну…

… И проваливаюсь на этот раз в абсолютные тьму и запустенье. Которые почему-то пахнут морским бризом. И слышится откуда-то издалека шорох прибоя.

***

… но вот чего я по неопытности не учла, так это всей прелести хождения по гальке. Несмотря на кажущуюся гладкость, она так и норовит впиться в чувствительное местечко на ступне или поехать под ногами, или расступиться — и утопить в себе мою ногу по самую щиколотку. Налюбовавшись на мои подпрыгивания, Мага перехватывает меня за талию, легко отрывает от земли и волочёт в море — я даже пискнуть не успеваю. Когда вода доходит ему до пояса, ставит меня на ноги, но не отпускает. От его тела так и идёт горячая волна, по контрасту с волной морской, прохладной, и я чувствую себя как на терминаторе, границе света и тьмы, жары и холода. Конечно, только из-за этого меня кидает в дрожь

— Не бойся, не утоплю, — насмешливо говорит он. И тащит за собой за руку, преодолевая, как ледокол, сопротивление встречной волны. Убедившись, что на поверхности я держусь нормально, несколькими сильными гребками идёт в отрыв, и вскоре я вижу только чёрную макушку вдалеке.

А вода здесь — не неопределённо-серая, как в Дону или в наших прудах, а бутылочно-зелёная, словно изнутри подсвеченная. И какая-то плотная… И прозрачная на удивление. С удовольствием зависаю "солдатиком", поднимаясь и опускаясь вместе с водяной массой. Наконец, просто ложусь на спину и смотрю в небо.

— Хорошо? — только и спрашивает Мага, подплыв.

— Хорошо, — мурлычу в ответ.

— В открытом море ещё лучше. Там теплее. Верхний слой прогрет, а тут, у берега, перемешивается. Так и будешь лежать?

Он заставляет меня доплыть до буйков. Оградительная линия, до которой с берега, кажется, что рукой подать, на деле неимоверно далека. Кое-как добарахтавшись до неё, понимаю, что выдохлась.

— С твоей подготовкой всё ясно, — заключает Мага, притиснув меня к буйку и заставляя за него схватиться. — А раньше сказать не могла? Обратно на мне поедешь.

— Да ладно, — недоверчиво говорю, — я ж тебя притоплю! Сейчас отдохну и спокойно доплыву сама!

— Мне нужна тренировка с утяжелениями. Побудешь грузом.

Вспоминаю его прыжок с балкона — и возражения замирают на устах. А что, в самом деле он такой супермен? Кто бы на моём месте отказался проверить?

Куда меня несёт, и почему я так ему доверяю?

Спина у него мощная, сильная, цепляться за такую — сплошное удовольствие, а уж чувствовать, как под ладонями перекатывают мышцы… В общем, доверять хочется. При выходе на берег он небрежно одной рукой перехватывает меня — да не за талию, а подмышки, как ребёнка, вольно или невольно коснувшись и груди, я брыкаюсь. Чертыхнувшись, как мне кажется, он смещает руку ниже и благополучно извлекает меня из воды.

— Я что, сама дойти не могу?

— Тебе нужны тапочки. Купальные. Или другой пляж. — Не обращая внимания на мои пыхтения, он заматывает меня в полотенце. — Сохни.

— Ты что это раскомандовался? — интересуюсь. А сама украдкой на него поглядываю, ибо посмотреть есть на что. — Мне, конечно, нравится, когда обо мне заботятся, но не на каждом шагу!

— Потому что ты одна, — отрезает он, будто это само по себе многое объясняет. — Кто-то должен о тебе заботиться. Сама же признаёшь, что нравится.

Он откидывает со лба пятернёй мокрые кудри, оборачивает полотенце вокруг бёдер. Неподалёку от нас уже крутятся любители утренних купаний, ранние пташки, и косятся вроде как с уважением: их опередили, надо же!

— Послушай, Мага, — начинаю нерешительно. Мне хочется сказать: я чересчур старомодна по меркам нашего времени и могу принять обычные знаки внимании за ухаживание, и навоображаю себе бог весть что и уже в мыслях буду считать тебя своим парнем — а ты возьми и укати, оставив меня наедине с рыданиями и разбитым сердцем. Нет, именно так я, конечно, не ляпну, а вот, например, скажу ему…

— Послушай, Ива! — прерывает он. Внезапно меняет тон. — Может, и командую. На самом деле, я не часто с женщинами общаюсь, к куртуазности не привык… — Невольно отмечаю старомодное слово "куртуазность", чуждое, казалось бы, его лексикону. — Если я вижу, что нужно помочь — я помогаю и ничего предосудительного тут не вижу. — Вот ещё одно словечко проскочило… — Мне часто приходится ходить… — он словно спотыкается, подбирая определение, — старшим в походы с группой, там невольно следишь за новичками. Я привык. Для меня ты сейчас такой же новичок.

— Да ну? — Смотрю недоверчиво. — Мага, да я уж не девочка давно и ты думаешь, я не в состоянии…

Он усмехается.

— В море — новичок. Признайся же! Если бы не я — тебя ж безобидная волна раскатала бы по берегу, пока ты ножки поджимала на камнях.

Подозреваю, что он преувеличивает, но вот насколько? Врождённое женское упрямство заставляет меня насупиться. Молча беру сумку и иду в кабинку для переодеваний, всем видом, как мне кажется, изображая, что продолжения разговора не будет. И, накинув хлипкий крючок на фанерную дверцу, стягивая прилипающий к телу мокрый купальник, вытираясь полусырым полотенцем всё стараюсь придумать ответ поязвительней. Хотя поезд и ушёл…

К моему удивлению, Мага поджидает меня на лестнице, выводящей на набережную. А сидит он интересно, боком, вытянув длинные ноги вдоль ступеньки и перегородив мне дорогу. Ну что за детский сад? Вот сейчас возьму — и демонстративно перешагну через его ножищи!

— Выпьешь со мной кофе? — невинно осведомляется. — Тут неподалёку неплохо готовят, на песке. Заметь, не командую — приглашаю.

Останавливаюсь в нерешительности.

— Что ж ты робкая такая… — саркастически замечает он, поглядывая на меня снизу вверх. — Можно подумать, тебя в жизни никто на чашку кофе не приглашал. Ива, это ни к чему нас не обязывает, мы просто посидим за одним столиком и полюбуемся на море. Ну, пошли! Это гораздо невиннее, чем выйти встречать рассвет с незнакомым мужчиной, — добавляет, задорно сверкнув глазами.

— Вообще-то, — не выдержав, улыбаюсь, — меня действительно ещё ни разу не приглашали на кофе. Ты первый. Но тогда имей в виду — за мной завтрак. Угощу тебя сырниками.

— Идёт, — он легко поднимается со ступенек и снова возвышается надо мной на целую голову. А мне это нравится. Высокий мужчина, да ещё такой сильный, подтянутый, уверенный в себе… Красивый, в конце концов. Почему бы и не пройтись, и не посидеть вместе?

По раннему времени набережная пустынна, кафе и ресторанчики закрыты, и только в одной небольшой кофейне обнаруживаются признаки жизни. Седобородый лысенький старичок в экзотичном длиннополом лазоревом халате не спеша выставляет на прилавке склянки с разными сортами кофе, розетки с сахаром — рассыпным жёлтым и коричневым, кристаллическим, ароматизированным… К добавкам типа всяческих "Сливок", "Амаретто", "Ирландского ликёра" и "Шоколада" у Маги, как я понимаю, отрицательное отношение. Кофе должен быть кофе, и больше ничем. По-видимому, здесь мой спутник уже засветился, потому что хозяин кофейни, доброжелательно кивнув, предлагает ему на выбор несколько баночек — не стеклянных, а керамических, с плотно пригнанными крышками. Мага заказывает смесь — две трети арабики и треть робусты, и у нас на глазах зёрна слегка обжаривают, "освежая", мелят на ручной мельничке, рассыпают по медным туркам и заливают горячей водой. Сухие стариковские руки, лишённые признаков артрита и синюшных вен — непременных спутников почтенного возраста — колдуют столь виртуозно, что я невольно заглядываюсь.

— Мастер, — одобрительно шепчет мне Мага. — Пойдём, однако, выберем местечко. Нам всё принесут.

А мне непривычны его ухаживания. Нет. Не так. Не ухаживания, а даже соблюдение правил хорошего тона: то, что он пропускает меня вперёд, отодвигает стул, поддерживает иногда за локоть. Мне, не особо избалованной подобным вниманием, конечно, приятно. Да и где мне это внимание видеть? В офисе? В общественном транспорте? Я живу не в том времени, когда дамам подавали обронённые платочки и добивались пожатия руки как наивысшей награды. А бывает иногда жаль, что не в том…

Вместе с кофе моему спутнику подают ледяную воду в высоком тонкостенном стакане, а мне мороженое, два шарика, сливочный и тирамису. Восхитительный вкус восточного напитка с тонкой бархатной горчинкой долго остаётся на языке и долго потом будет неотделим от воспоминаний о солнце, стоящем высоко в синем небе, белых вспышках чаек, треугольном парусе, распущенном неподалёку… я знаю.

— Хочешь покататься на яхте? — спрашивает Мага.

— Хочу!

Ответ срывается у меня непроизвольно, и я чувствую, что краснею. Да что я, самом деле, как дитё малое, которому леденец протянули, а он и рад! Мага же наблюдает за мной с нескрываемым удовольствием.

— Я вот тут подумал, — говорит, — день впереди погожий, тебе ж его всё равно захочется с пользой провести, красиво. Давай махнём куда-нибудь вместе. Мне одному бродить надоело, а надо ж себя куда-то деть на ближайшие несколько дней. Набьюсь-ка я к тебе в сопровождающие. — Предупреждая возражения, выставляет вперёд ладони в успокаивающем жесте: — Обещаю сразу: никаких приставаний и покушений на женскую честь, напротив: тебе со мной будет безопасней. Нагляделся я на здешние нравы, в одиночку ты так и будешь отбиваться от доброжелателей. Ну, если только у тебя самой какие-то планы на этот счёт… — Он кидает в рот кусочек сахара и хитро на меня поглядывает.

Я растерянно отставляю чашку. Таких предложений мне ещё никто не делал! И вдруг начинаю смеяться.

— Объясни, ты-то чем отличаешься от таких доброжелателей?

Он красиво приподнимает бровь.

— Я порядочный и высокоморальный, — поясняет.

— Ну да. И поэтому время от времени влезаешь на балконы к знакомым дамам.

— Это частный случай, — он отмахивается. — Я и к тебе на балкон влез, но разве ты можешь меня в чём-то упрекнуть? Вроде бы я не посягал на твою добродетель. Или надо было? — Собираюсь возмутиться, но вовремя замечаю лукавые огоньки в глазах. Он сдерживает усмешку. — В общем, у меня пропасть свободного времени и у тебя тоже. Мы можем провести их и в одиночку, но вдвоём будет не так скучно. Согласна?

— Без дураков? — уточняю. В меня вселяется тот самый бес неразумности, который совсем недавно в пику здравому смыслу выпроводил меня из дому навстречу утренней авантюре, а теперь так и подзуживает согласиться.

— Без дураков, — подтверждает Мага. — Пошли, посигналим этому яхтсмену, пусть нас прокатит. Наверняка не откажет.

— Я ещё не согласилась, — говорю быстро.

— Но и не отказалась. Да брось, Ива, надо же куда-то девать день?

…А в открытом море вода действительно теплее.

Куда меня несёт, снова спрашиваю, и кому я доверяю?

***

— Тебя что-то беспокоит? — спрашивает он. Поправляет занавеску на автобусном окне, чтобы солнце не било в глаза. Наш маленький туристический ПАЗик бодро наматывает витки в гору.

— Да, — сердито отвечаю. — Ты всё время за меня платишь. Меня это нервирует.

Моё признание порядком его озадачивает. Он даже лоб морщит, осмысливая.

— Но послушай, — говорит, наконец. — Я же не цацки тебе дарю, не шмотки какие-то. Если бы так — да, я поставил бы тебя в неловкое положение. Но почему мне не платить за ужин, за кофе, за наши поездки? В конце концов, это ж я тебя с собой повсюду таскаю, а не ты! Инициатива была от меня, мне и расплачиваться. И не затевай больше подобных разговоров.

Я не решаюсь напомнить, что разговор начат не мной. Хотя уже привыкаю к его сдержанности и нарочитой суровости. У него такая манера общаться.

С утра ветер разошёлся, нагнал волну, и на пляже делать было нечего. Маге пришло в голову отправиться в горы. Обмолвился, что хочет сравнить с теми, что оставил дома. Но по-прежнему почти ничего не рассказывает о себе, а я не спрашиваю. Зачем?

С самого начала, верный своему слову, он определил между нами дистанцию, которой и придерживается до сих пор. Вроде и внимание оказывает, и в то же время обходится без фамильярностей, по-дружески, чем-то напоминая мне старшего брата. Тот до сих пор держит себя со мной и братьями, как с маленькими: немного покровительственно, с толикой снисходительности, но никогда не упустит случая поддержать словом или делом. Иногда мне кажется, что я понимаю своего странного компаньона. Ему действительно не хочется куковать одному, дожидаясь назначенной встречи, а заводить серьёзные отношения только ради того, чтобы развлечься… тоже не хочется. Похоже, моральные нормы ему привиты даже более суровые, чем мне. На пляже он с плохо скрываемым раздражением косит на девиц в чересчур открытых бикини, и я заметно выигрываю на их фоне в своём цельном купальнике, приобретённом из единственного желания казаться стройнее.

Но бывают моменты, когда он взирает на окружающий мир с нескрываемым удовольствием и азартом, как ребёнок, попавший впервые в развлекательный центр. Сейчас ему нравится маленький туристический автобус, маленькая женщина-экскурсовод с музыкальным именем — Иоланта, он жадно разглядывает горные склоны, тонущие в кучерявой зелени с кое-где проглядывающими крышами домов. Не менее получаса стоит рядом с экскурсоводом, но интересует его, главным образом, водительское место. Не будь я так уверена, что Мага — нормальный человек, я бы приняла его за пришельца из прошлого. Иоланта находит в его лице самого внимательного и благодарного слушателя. Описание края и местных народностей вызывает у него неподдельный интерес, такой же с каким он не так давно в поезде раскручивал меня на всё новую и новую информацию. Особенное одобрение вызывают у него слова экскурсовода о том, что у адыгов-черкесов нет этих "позорных домов" — Домов ребёнка и Домов престарелых. И даже недоумение мелькает в лице: мол, а разве может быть иначе?

Может, Мага, может. Не знаю, с каких гор ты спустился, но только, похоже, совсем не с наших… Но я не хочу этого знать.

В одном из аулов нам показывают технологию изготовления местного сыра, а затем приглашают на дегустацию вин. Унюхав издалека характерный запах бражки, я наотрез отказываюсь пробовать местный алкоголь: подозреваю, что продукты виноделов чересчур молоды для оценки. Может кто-то и любит вина, недавно снятые с осадка и ещё толком не выстоянные, но мне кроме головной боли знакомство с ними ничего не принесёт. Покамест остальные наши одногруппники разбирают стаканчики и с воодушевлением прикладываются к маркированным бутылям, рассматриваю довольно неплохие росписи на стенах винного погреба. И замечаю, что Мага куда-то подевался.

Покрутившись на месте, вижу его в проёме, ведущем в соседнее подвальное помещение. Мой спутник о чём-то тихо переговаривается с тем самым молодым человеком, который недавно самолично готовил для нас знаменитый адыгейский сыр. Судя по жестикуляции, джигит отнекивается, но лукавые глаза полны ожидания. Мага небрежно подбрасывает на ладони какой-то блестящий жёлтый кругляшок и выражение лица его собеседника меняется. Одно ловкое движение — и монета исчезает, но уже в другой ладони. Усмехнувшись, мой спутник возвращается, а меня так и разбирает любопытство: мне интересна даже не тема, а чем именно он расплатился. Неужели золотом?

Уже перед самым отъездом нас нагоняет молодой человек и с почтительным поклоном передаёт Маге небольшую корзину. Сверху содержимое прикрыто чистым полотенцем, из-под которого воинственно проглядывает бутылочное горлышко тёмного стекла с пробкой, залитой сургучом. Мага пристраивает корзину на сиденье автобуса, который остаётся нас ждать, самих же нас приглашают в открытые низенькие грузовички, чем-то похожие на бронетранспортёры — штурмовать горную речку, через которую лежит путь к местным водопадам.

…- Красиво? — спрашиваю у Маги.

— Красиво, — соглашается он. — Но у нас теплее, поэтому зелени больше.

— Что, и водопады есть?

— Есть. Туристов нет, — отвечает лаконично.

— Почему?

— Опасно. Хищников много.

Больше из него ничего не удаётся вытянуть.

Он с интересом осматривает запущенную чайную плантацию и срывает понюхать и попробовать на зуб несколько листочков с чайного куста. Сочувственно смотрит на тюльпанное дерево, двухсотлетнее, разваленное почти надвое молнией года три тому назад и теперь скреплённое цепями, и радуется вместе со всеми, обнаружив бутон — а ведь биологи опасались, что после "операции" старейшее в краю дерево перестанет цвести! Он пробует на пасеке разные сорта мёда — вот от чего и я не отказываюсь, а потом с удивлением выслушивает мои пояснения, почему мёд первого сбора этого года брать не стоит. Да потому, что он ещё весь "сахарный", а натуральный — со свежей пыльцы — ещё должен созреть и до Спаса, его не попробуешь. Заодно рассказываю про Спасы, Яблочный, Медовый и Ореховый, и про дедову пасеку. Я уже начинаю понимать смысл поговорки: "Коготок увяз — всей птичке пропасть!": стоит Маге зацепиться в разговоре за что-то интересное — и он, как клубочек, раскрутит нужную тему до конца. Уж не из-за моей ли словоохотливости и, главное, терпения, он набился в спутники?

Возвращаемся мы поздним вечером, с гудящими ногами, отмахав пешком не менее десятка километров. Темнота за автобусными окнами начинает заметно сгущаться, а фары встречных — слепить глаза. Мага решительно опускает занавеску перед моим носом.

— Отдохни.

Пожав плечами, устраиваюсь в кресле поудобнее. Даже и не думаю спорить. Ступни горят, челюсти сводит от зевоты — спать хочется, да и воздух тут разрежен, мы же ещё не спустились в долину. Но задремать я не успеваю.

Мага, до этого расслабленно прикрывший веки, вздрагивает, открывает глаза и поворачивается ко мне. Охватывает взором быстро, цепко, как будто что-то пытается во мне увидеть. В полусумраке особенно заметна его неестественная бледность. Опешив, я собираюсь спросить, что случилось, но он прижимает палец к губам. Привстав, бегло оглядывает салон. Пассажиры в основном подрёмывают, и ничего подозрительного я не наблюдаю, но Мага уже тянет меня за локоть.

— Пойдём, — говорит тихо. — Держись рядом. Тут лучше не оставаться.

И тащит за собой по проходу.

Слова застревают в горле. Руки-ноги вдруг становятся негнущимися и цепляются за всё подряд. Мага медленно идёт меж рядов сидений, высматривая что-то впереди, как хищник, унюхавший опасность, я же изображаю собой хвост. Мне страшно

Неожиданно автобус сворачивает влево, слишком круто и резко даже для горного серпантина. Угол скобы на сиденье впивается мне в бедро. Пассажиры охают, навалившись друг на друга. Мага прыжком преодолевает расстояние до Иоланты, которая в испуге пытается дотянуться до шофёра.

— Сергей Дмитриевич, что с вами? Сергей Дмитрич!

Хорошо, что здесь не как в ЛИАЗе, нет разделительного стекла между водителем и пассажирами. Мой компаньон одним махом запрыгивает в переднюю часть кабины и выкручивает руль, уводя автобус от дорожного бордюра, за которым — пропасть. На мужчину, что навалился грудью на рулевое колесо, он вроде и внимания не обращает.

— Как остановить? Ну? — со сдержанной яростью шипит он Иоланте. Та, судорожно сглотнув, бормочет:

— А… Этот… стоп-кран… нет, ручник… ручной тормоз… — Приходит в себя: — Вот там рычаг внизу, кнопку отжать и дёрнуть наверх!

Автобус под визг тормозов врезается в какую-то преграду, видимо — очередной бордюр. Меня уносит инерцией вперёд, я сбиваю с ног девушку и обе мы заваливаемся на барьер, отделяющий нас от водителя. Больно ударяюсь животом, от толчка чуть не вышибает дыхание.

И первое, что вижу, подняв глаза — сплошная скала в полуметре от лобового стекла. Хорошо видна, поскольку подсвечена снизу фарами. Вот ещё бы чуть-чуть… Или, не доезжая, когда первый раз крутануло прямо к пропасти… Ноги вдруг слабеют. Я так и села бы на пол, но меня выводят из ступора испуганные возгласы сзади.

— Дядя Серёжа! — уже в голос кричит Иоланта водителю, — что с вами?

— Тихо! — зычный голос Маги перекрывает панику, нарастающую за моей спиной. — Всем оставаться на местах, делать то, что я скажу! Может понадобиться помощь! — Он торопливо приподнимает тело водителя, пытается усадить, заглядывает в лицо. Проверяет пульс на шее, оттягивает нижнее веко.

— Похоже на сердечный приступ, — говорит громко. — У кого-нибудь есть с собой подходящее лекарство?

А как не быть, если половина группы — пенсионеры! Но самое главное, что Магины слова воспринимаются ими как конкретная команда. Если кто-то взял опасную ситуацию под контроль, уверенно распоряжается — всё не так страшно, всё наладится! Успокоившись, наши соседи энергично перетряхивают сумки, и не проходит и минуты, как мне протягивают упаковки нитроглицерина и пузырьки с валокордином и засыпают инструкциями. И даже отыскивают бутылку минералки и складной дорожный стаканчик, чтобы было, куда накапать валокордин.

— Двоих ко мне, быстро, — командует Мага, умудрившись впихнуть мужчине сквозь зубы таблетку. — Пусть выйдут и помогут снаружи его вынести.

Иоланта, всхлипнув, указывает ему на кнопку, горящую красным.

— Двери, — только и говорит сквозь слёзы.

Шофёра вытаскивают на чудный свежий воздух, который даже выхлопными газами отравить нельзя, кое-как усаживают, прислонив к дорожному высокому бордюру. Расстёгивают рубашку, растирают грудь, чтобы облегчить дыхание. А за нами уже выстроен хвост из машин, и хлопают дверцы, спешат люди — не из праздного любопытства, а из солидарности водительского братства, для которого ни чинов, ни званий, ни национальностей не существует.

Водитель старенькой "Волги" берётся довести дядю Серёжу до ближайшего поста ГАИ. Там вызовут по рации и "Скорую", и другой автобус, чтобы нас, горемык, доставить до Лазаревского. Не ночевать же на дороге! Иоланта разрывается между группой и дядей — в самом деле он ей родственник или просто хороший знакомый? Мага, цыкнув, впихивает её в ту же Волгу. И остаётся, с молчаливого согласия остальных, за старшего.

Новый автобус в сопровождении гаишников приезжает минут через сорок, к тому времени нервы у большинства натянуты до предела. Тем не менее, Мага не забывает вернуться в салон за корзиной. Передав её мне с рук на руки, кратко обрисовывает пожилому старшему лейтенанту обстоятельства происшествия, выслушивает благодарность, отклоняет предложение подвезти нас с ветерком до Лазаревского на служебной машине. Он должен лично убедиться, что группа доставлена на место в целости и сохранности. И если после спасения дяди Серёжи туристы смотрели на него, как на героя, то после этих слов его рейтинг поднимается до уровня местного божества.

Он привык водить группы, внезапно вспоминаю. Сам говорил. Вбито ли это воспитанием, взращено привычкой — но, раз приняв на себя ответственность, он несёт её до конца. Кто бы ни был рядом.

***

— Возле "Гренады" останови, — командует водителю Мага. Кидаю на него вопросительный взгляд: слыхала про этот пансионат, однако, далековато он от моего нынешнего жилья, да и от места нашей стартовой посадки. Но Мага ободряюще мне улыбается, и охота возражать пропадает. Он подаёт мне руку, помогая выйти из автобуса.

— Слышь, парень, — окликает его новый шофёр, — за Серёгу тебе спасибо! Хороший мужик, жалко, ежели преставился бы.

Мага только кивает.

Несмотря на поздний час, улицы оживлены, как, должно быть, в любом курортном городке. Ловко лавируя между прохожими, Мага выводит меня прямо к воротам пансионата, которые я знаю по рекламному проспекту, что подсовывали мне на работе подруги.

— Что значит — преставиться? — неожиданно спрашивает. У меня-то свой вопрос вертится на языке, но по опыту знаю, что Мага не угомонится, пока не получит развёрнутую информацию.

— Умереть, — со вздохом отвечаю. — Со старославянского — переставиться, перейти в другой мир.

— Как поэтично, — задумчиво говорит он. — Да, кстати, я ведь тебя не просто так сюда привёл. Рассвет мы с тобой видели, приглашаю на закат. Не слишком устала? Придётся пройти ещё немного.

— Отдохнула в дороге, — осторожно отвечаю. — Мага…

— М-м-м… Спрашивай, — великодушно разрешает он.

— Ты почему на меня так смотрел? Как будто привидение увидел? Ну, тогда, в автобусе…

— Я понял, — прерывает он. Поудобнее перехватывает ручку корзины. Пропускает меня в калитку ворот. Всё ещё молчит. И я молчу — из упрямства: пусть хоть раз пооткровенничает, не всё же мне на него работать! — Как тебе объяснить, Ива… Не привидение я увидел. И не только рядом с тобой. Ты веришь в предчувствия? В то, что некоторым дано видеть будущие события, например?

— Верю. И предчувствия, и вещие сны бывают, — отзываюсь. — Даже возражать не буду, со мной пару раз такое случалось. Так ты увидел…

— Морану. Смерть. И не только над тобой — она витала над всеми. Мне нужно было найти, к кому она вот-вот присосётся, кто потянет за собой на тот свет всех остальных. Я не кажусь тебе сумасшедшим?

После того, как он у меня на глазах спас человека? И всех нас? Надо самой в уме повредиться, чтобы так подумать.

— Не кажешься, — говорю медленно. — Ты иногда экстравагантен, но в здравом уме, это уж точно. А меня с собой зачем тащил? Думал — целее буду? А если это… — я не в силах за ним повторить слово "Смерть", — и надо мной висело, то какой смысл?

— Тебя я не отдал бы, — сквозь зубы отвечает. — И давай закроем эту тему.

Оставляя в стороне основной корпус пансионата, бассейны и детские площадки, мы проходим через громадный парк. Дорожки скудно освещены фонарями, сработанными под старину, откуда-то издалека доносятся звуки дискотеки, приглушаемые вековыми деревьями. Впрочем, освещение-то не скудное, просто оно вязнет в громадных кронах… не знаю чего, тут растительность совсем иная, нежели дома. И тополя какие-то странные, с белой лысой корой, и ели чересчур высокие, а иглы раза в полтора длиннее привычных… У меня хватает времени всё это рассмотреть, потому что совершенно не хочется разговаривать. Снова у меня перед глазами как наяву разверзается пропасть, куда ещё чуть-чуть — и ухнул бы наш автобус.

— Перестань, — вдруг говорит Мага и одной рукой обнимает меня за плечи. — Я же сказал тебе давно — со мной безопасно. Не думай больше об этом.

Деревья расступаются, мы выходим к морю. Тут освещения и того меньше: всего-то и есть, что тусклые фонари над крылечками нескольких одиночных домов, разбросанных вдоль берега на солидном расстоянии друг от друга. Дорожки, устланные шуршащим под ногами гравием, ведут от одного коттеджа к другому.

— Нам к самому дальнему, — поясняет Мага. — Ну, соберись с силами. Там замечательно. Даже если дождь… О, а вот и он! — Подставляет ладонь и ловит первые редкие капли. — Укроемся под навесом. Оттуда прекрасная панорама открывается.

— А нас не выгонят?

Он подавляет смешок.

— Не выгонят. Я его снял. Что? — Это я от неожиданности и возмущения останавливаюсь. — Да брось, Ива! Ты со мной в запертом купе не боялась наедине оставаться, а тут вдруг начинаешь трястись от страха? Перестань. Глупо.

— Это неприлично, в конце концов, — говорю, уже сдаваясь.

— Целомудренная моя, мы же не будем болтать об этом на каждом углу? И потом, я не в постель тащу, я совершенно серьёзно пригласил тебя на закат. Ну, и на небольшой пикничок, — он выразительно потряхивает корзинкой, и та отвечает весёлым бульканьем. — Ты хоть раз видела звёзды над морем? Увидишь. Не лишай меня радости сделать тебе такой подарок.

И вдруг я совершенно осознанно говорю себе: плевать! Надоели мне эти приличия! Да что же я сама себя по рукам и ногам связываю, словно институтка какая-то? Мне давно уже хочется…

… быть с ним рядом, наконец, признаюсь я самой себе. Хватит лицемерить Ты сюда приехала с тайной мечтой — встретиться именно с ним. С таким вот, молодым, красивым, бесстрашным. И встретила, но словно страус, прячешь голову в песок, боишься собственных чувств. Не надоело?

Мага искоса на меня поглядывает. Качает головой.

— Хотел бы я знать, что у тебя на уме. Только что ты была неуступчива, словно статуя, а теперь…

— Что теперь? — чопорно спрашиваю, аккуратно просовывая руку под его локоть. Имеет же право дама держаться к мужчине поближе в темноте, чтобы, не ровён час, не споткнуться!

— …а теперь ты Женщина, — мягко завершает он. — Но не волнуйся, ты нравишься мне во всех ипостасях.

Крылечко дома с небольшой террасой и навесом обращено к прибою, до которого метров двадцать, не больше. Дождь начинает покрапывать сильнее, шуршит по виноградным листьям, обвивающим решётки навеса. Глаза уже привыкли к темноте, я различаю и небольшой столик, и несколько плетёных стульев, и диванчик, также плетёный. И, как немедленно выясняется, ужасно скрипучий. Ойкнув, поспешно пересаживаюсь в кресло, которое немедленно и уютно обнимает бёдра гладкими боковинами.

Мага застилает стол белеющей в темноте салфеткой, выставляет бутыль, снова приветственно булькнувшую, и вослед ей из корзины появляются несколько домашних пресных лепёшек, упоительно пахнущий круг подкопченного сыра и глиняная миска, полная крупной клубники.

— Стаканов нет, — озабоченно говорит Мага, — подожди, я в доме поищу.

Он ненадолго уходит, а я прислушиваюсь.

Здесь вообще не пахнет цивилизацией. Тихо, по-домашнему строчит спорый дождь, неподалёку рокочут волны, цикады в кустах трещат… И всё. Даже поездов не слышно. У нас дома, несмотря на то, что вокзал в двух километрах, нет-нет, да слышны гудки тепловоза, шум проезжающих составов, а здесь — ничего похожего, хотя есть места, где железная дорога проходит вплотную к береговой линии. Здесь — покой…

Мага ставит на стол и зажигает две толстых свечи. Разливает по высоким стаканам вино, кажущееся чёрным. Невесть откуда взявшим ножом, подозрительно напоминающим кинжал, пластает на ломти сыр. Подаёт мне стакан.

— С днём рожденья, Ива.

На миг я теряю дар речи.

— Откуда ты узнал?

Его рука застывает.

— Что, в самом деле? Я-то хотел сказать, что сегодня тебе, да и нашей группе, просто суждено было… начать всё сначала. Неужели угадал?

— Почти. А который час? Если уже полночь — то как раз.

— Одиннадцать, — не задумываясь, отвечает. — Значит, пьём за предстоящий твой день. А когда закончится дождь и прояснится — тут-то я и подарю тебе звёздное небо.

"… Подари мне себя, Мага", — думаю. — "Ты ведь скоро уедешь, и мы больше никогда не увидимся. Боюсь, такого, как ты, я больше не встречу".

У него странно дёргается щека.

— Ива, — говорит тихо. — Да я бы с радостью… Пойми только, что кроме этого я больше ничего не в состоянии тебе дать! Ни с собой увести, ни жениться. Не могу я так подло с тобой поступить.

Я смотрю на него во все глаза.

— А я ничего и не говорила, — наконец, выдавливаю.

— Ты подумала.

— Понимаю. — Я верчу в пальцах ягоду. Снова его странное чутьё? — Не маленькая. Мы из совершенно разных миров, Мага, я же вижу. Там, откуда ты приехал, своя иерархия, там наверняка признают только своих, из рода, из клана. — У него снова дёргается щека. — Да я же и не прошу ничего. Мало ли что я там подумала… или ты решил, что я подумала.

— Значит, ничего и не было, — спокойно довершает он. — Выпей, Ива. Попробуй, наконец.

Вино изумительно. Тёплое, словно глоток солнца, оно растекается по жилам, согревает кровь. Его вкус настолько богат, что всех оттенков и не перечислишь — язык слишком беден для этого. На виноградно-ягодном фоне проступают, к великому моему изумлению, оттенки шоколада и кофе, а послевкусие, невероятно долгое, дарит тонкий аромат цветущей липы. Никогда не пробовала ничего подобного.

— …Хорошо? — тихо спрашивает Мага.

"Хорошо", — думаю. Он кивает. Режет сыр на совсем уж тонюсенькие ломтики, которые ложатся на язык, как маленькие солоноватые маслянистые рыбки. Мякиш лепёшки с куском шершавой корочки оттеняет фактуру сыра. Делаю ещё глоток, и вдруг в животе и в голове словно взрывается фейерверк. Прикрываю глаза ладонью, но под веками всё ещё пляшут призрачные солнечные зайчики.

— Это бывает, — слышу голос Маги. — Не бойся, сейчас пройдёт. От хорошего вина не пьянеют. — Я слышу звук пододвигаемого кресла. — Пьянеют от того, кто рядом, — шепчут мне на ухо. Он слегка трётся своей щекой о мою щёку. — Ива-а… — Трёхдневная щетина не колючая, а шелковисто-мягкая, но я едва успеваю её почувствовать: мой сосед отстраняется. — Ещё глоток, звезда моя. Он как противоядие, поверь мне.

Мне хочется выпить залпом, но Мага удерживает. Только глоток, не больше.

И вкладывает мне в губы клубнику, что лопается во рту, отдавая сочную плотную мякоть и хрустящие на зубах зёрнышки.

— Не открывай глаза, Ива.

И снова глоток вина.

Нежный кусочек сыра.

Вино.

Хлеб с мелкими зёрнышками кунжута, тоже солоноватый, словно политый слезами.

Глоток солнца.

Ягода… Это какая-то оргия.

Мага пересаживает меня на диванчик, у которого вдруг разыгрывается жуткий склероз, ибо ничем иным объяснить невозможно, почему он больше не скрипит. Мой загадочный спутник просто обнимает меня сзади, прижимая к тёплой груди, уткнувшись подбородком ко мне в плечо. Он дышит мною. Мы смотрим на звёзды.

— … Хорошо? — спрашивает.

— Хорошо.

Когда успел закончиться дождь, и когда очистилось небо — я не заметила. Я дышу тем, кто рядом. Мы смотрим на звёзды. И ветер, дабы пламя свечей не мешало нам, тактично гасит оба огонька.