Соучастница

- Ирочка, ты хорошо себя чувствуешь? Не температура ли у тебя?

Он поставил поднос на стол и подошел к Ирине, приложился губами ко лбу.

- Да нет, лоб ледяной. Но, может быть, все же ляжем? Ты пойдешь в ванну?

Ирина едва передвигая ногами прошла в ванну, пустила воду. Гели, мыло, кремы. Ирина машинально взяла один тюбик в руки "Ирэна" - было написано на нем. Сбросила платье, встала под душ. Дверь была прикрыта неплотно, Ирина слышала сквозь шум воды музыку, различала французские слова, но слышала и грузинскую речь - Ота с кем-то говорил по телефону. "Все кончено. Уже все кончено", - точно знала Ирина. Было больно, холодно, пусто и в то же время нестерпимо нужно было сейчас оказаться в руках этого самого человека - у него же в руках забыться от боли, которую он причинял. Ирина чувствовала изменилось все и почему-то мгновенно. Что-то в этом, в сущности, абсолютно закрытом от нее мужчине непоправимо для нее, Ирины, изменилось. Но почему-то она знала, чувствовала и другое - вчера и раньше он не лгал. Разочаровала? И не это... Что-то вмешалось. Слезы текли, нестерпимо хотелось завыть, повалиться на пол. Ирина взяла себя в руки, вылезла из душа, завернулась в большое полотенце, приготовленное для нее, и вышла в коридор.

Ота стоял возле открытого окна, курил.

- Иди ложись, маленькая. Я через минуту, - в голосе была нежность.

Ирина просто упала в огромную его постель, свернулась в клубок. "Ничего не хочу! Только хочу, чтобы эта тоска, тоска ушла. Если не уйдет, как же я встану?.. А. там Катя, мама, день рождения..." Ота вошел, обнял ее. И на какое- то время Ирина абсолютно вылетела из реальности. Секундами она ловила себя на том, что во всю силу вцепляется в плечи Ота, близко-близко, тесно-тесно прижимает его к себе, что-то говорит... Очнулась она от сна. Был ранний рассвет, пели птицы. Рядом, разметавшись, спал Ота. Ирина встала, мгновенно проснулся и он.

- Все хорошо? - спросил он и погладил ее по голове.

- Да. Очень хорошо

Ота легко поднялся, прошел в ванну. Ирина сидела на крае постели. Вчерашняя тоска мгновенно вцепилась в нее. "Сладу с тобой нет, - попыталась прикрикнуть на нее боявшаяся депрессий и слабости Ирина - Уйди! Я же не поднимусь, если свалюсь. Уйди!"- шептала Ирина. Ота вошел уже в наброшенном халате, подал Ирине чашечку дымящегося кофе. Ирина прикрылась одеялом, откинулась на спинку кровати. Сделав несколько глотков, Ирина отставила чашку. Они молчали. Нужно было встать, но Ирина не в состоянии сейчас была пройти мимо Ота в ванну, где осталась ее одежда. Ота понял.

- Ирочка, я обнаружил, что у меня кончились сигареты. Я выйду на минуту.

Ота вышел из спальни, через несколько минут хлопнула дверь. Ирина вскочила, пробежала в ванну, поспешно, оделась, умылась. Когда она уже причесанная вышла в коридор, вернулся и Ота. Ирина еще раз с болью отметила, как ей нравится его лицо. "Чужое лицо. Мне нравится этот чужой мужчина. Я спала с этим чужим мужчиной". Я умирала от нежности к этому чужому мужчине. Что ж теперь делать? Влюбилась? Нежность возникла. Она-то не виновата, что к чужому. А я не - чужая. Я - сама своя. Но и он вдруг потянулся ведь ко мне - не своей. Просто - ничьей. Ирина не осознавала, что она стоит перед Ота, покачивает головой - и что-то бормочет.

- Я пройду? - Ота мягко отодвинул ее с дороги.

- Где моя кассета? - вдруг почти резко спросила Ирина.

- Ирочка, я с оказией переслал ее жене. В Испанию. Мне почему-то показалось, что ей это будет полезно. Но мы вернем, обязательно...

Ирина вымученно засмеялась:

- Я рада, что она вам помогла примириться и лучше понять друг друга. Как все просто...

- Если бы... Да, жена позвонила мне на работу днем. Сказала такое, чего я от нее последние лет пят не слышал... В общем, я сегодня лечу к ним. Возможно, это иллюзии. Возможно, ошибка, порывы ведь проходят...

- Да, проходят...

- Нет-нет, Ирочка, вы правда настолько заинтересовали, пленили меня, что я вот посмел вас обнадежить. Я себя не знал... Не знал, насколько она жена - крепко укоренилась во мне.. Насколько. Мне трудно...

Ирина смотрела на него с некоторым даже удивлением - понятно, ему трудно, а ей?

- Ирочка, вы удивительная, чудесная женщина, я абсолютно уверен, что вы еще обретете...

Ирина не дала ему договорить.

- Спасибо. Утешать меня не надо. Я повторяю, что рада. Кассету возвращать мне не нужно - роль наглядного пособия она уже сыграла. Одной паре воссоединиться помогла. А мне не требуется. Я ни с кем не расставалась. Сейчас, если вам не трудно, отвезите меня домой. И я хочу вам сказать, что вы замечательный мужчина, отменный кавалер и любовник, и думаю, что вы тоже обретете...

Он не дал ей договорить, схватил в объятья и крепко-крепко прижал к себе:

- Ирка! Друзьями мы не будем и приятелями... Прощаемся совсем. Поверь только, что мне очень -очень -очень жаль...- все это он проговорил быстро, горько, потом отпустил ее.

- Поехали! - нервно дернул связку ключей, подхватил портфель,

Ирина обвела взглядом комнату, схватила сумку и вышла на лестницу. Машина почему-то завелась не сразу, Ирина молчала, смотрела в окно. Ота что-то цедил сквозь зубы по-грузински. Наконец поехали. Домчались быстро. Не было больше не сказано ни слова. Ирина вбежала в подъезд, не оглядываясь. На часах было двенадцать минут восьмого, "Вечером вчера я ушла в это же время"- не могла не отметить Ирина. Она набрала Катин номер:

- Ой, мамочка! Ты после бабушки первая, кто меня поздравляет!

Ирина, набрав побольше воздуха, проговорила:

- Кексик! - Желаю тебе всего в меру - радостей, счастья, друзей, любви. А вот здоровья сверх меры, чтобы выдержать все остальное, что жизнь будет предлагать.

- Какой хороший тост! - засмеялась Катя - Мам, ты не забыла, что у меня экзамен, а после, к обеду, Витя приедет и знаешь, с мамой!

- Я к этому времени буду. Может быть, заглянет Галочка, дочка моей одноклассницы, она постарше, но вы сойдетесь. А вечером мы с ней в Консерваторию...

- А мы с Витей в Парк Культуры - на карусели Мне так хочется! Экзамен-то последний! Отметим!

- Ладно, Кексик. ни пуха. Целую.

Ирина чувствовала себя измочаленной, страшно вдруг заболела голова, лицо полыхало, какой-то зуд охватил кожу, Ирина подбежала к зеркалу - лицо красное в каких-то мелких волдыриках "Крапивница, аллергия что ли? Супрастину? От головы что-нибудь..." Ирина бросилась к шкафу, где стояла какая - никакая аптечка. В тот же миг кто-то позвонил в дверь "Кого в такую рань несет!" - взвыв, Ирина подбежала к двери.

- Кто там?

- Ирина Викентьевна! Это я, Надежда, Васина супруга бывшая

"Бывшие, настоящие - какая разница, если считаете себя супругами, вот как та испанская. А я кто?" - Ирина стояла у двери и молчала. Открывать не хотелось так болит голова! Сил нет. Да и причина уважительная - аллергия, но... Ирина открыла дверь

- Не пугайтесь. Это у меня крапивница, наверное. Реакция. На продукты какие-то или...

- Ой, это все нервы. Мне как Вася, бывало, давал концерт пьяный, так я потом по пять дней, бывала, такая ходила

- Этого еще не хватало! У меня у дочки сегодня день рождения, - Ирина сама не знала, зачем она все это говорит, просто очень болела голова и не было сил хоть как-то контролировать ситуацию. - Я слушаю вас, Надя.

Ирина смотрела на ее круглолицее миловидное лицо "И нос хороший. Вот бы девочке ее такой же, а не Васин"

- Ирина Викентьевна, так я съездила туда, к Васе. Он тихий теперь. Бессмысленный, но хороший. Ласку понимает. Я его вот по плечу погладила замычал.. Мы возьмем его скоро. Только они мудреное что-то говорят, я не пойму. Опекунство или опять расписываться надо. Квартира, пенсия, доверенности. У меня голова кругом пошла - мне бы посоветоваться...

Ирина кивнула.

- Знаете, Надя, вот давайте я поправлюсь, обдумаю, может быть, тоже у кого-то спрошу и мы созвонимся. День два ведь пока ничего не меняют, да? Вы ведь пока и так можете к нему ездить, даже забрать. Ведь он у вас будет, не в эту же квартиру его вести?

- А вот мы и не знаем. У нас та метров на пять вроде бы меньше...

- Ой, не знаю, Надя, Ирина еле стояла на ногах - давайте отложим нашу беседу, я видите, болею.

Надежда поджала губы и вроде бы недовольная ушла. Ирина вздохнула и продолжила поиски супрастина. Было жалко себя.

- Ну вот эта Надя - видит же, что я больна, а все о своем. А мне-то что сейчас делать? Вася бы выручил... Ирина невесело усмехнулась - все связано Васина болезнь, моя беспомощность. Галке позвонить - пришла спасительная мысль: "Не приедет, так хоть утешит". Мысли об Ота Ира гнала настойчиво - она даже не позволяла себе связать свое недомогание с нервной реакцией на случившееся. Она как бы отгородилась насущными заботами, свежими впечатлениями от сегодняшнего утра. Ирина позвонила Гале домой

- Галочка!

- Ой, Ира! Мы так давно не говорили... у меня гости - приехал брат покойного мужа с другом. Уже два дня у меня. Я, кстати, о тебе вспоминала, хотела, чтобы ты с нами как-нибудь посидела.

- С удовольствием. Как-нибудь.

- Ну, у тебя все в порядке?

- Да-да, я просто навестить тебя позвонила

- Спасибо. Так созвонимся на днях? Они недельку пребудут.

Ирина положила трубку. Закипали слезы. Конечно, ясно было, что последние события как-то изменили их с Галей отношения, но все-таки представить себе, что у нее не повернётся язык сказать: "Мне плохо, Галка. Я сильно расшиблась об эту неудачу, я болею... Что делать, Галка?" Нельзя. Не скажешь.

Ирина включила ледяную воду, стала брызгать себе в лицо. Лицо уже заломило от холода, голова не проходила. Ирина вспомнила, что в какой-то из сумок все же должен быть анальгин - как-то покупала, не пригодился. Не вытирая лица, пошла к шкафу, выкинула сумки на пол, из одной из них выпал анальгин и блокнот. "А-а, готовилась к интервью с актрисой... Кому это все нужно?" Ирина брезгливо отнесла блокнот в помойное ведро. Выпила лекарство, прилегла. Перед глазами возникло лицо Ота - все морщинки, прищур глаз, улыбка. Ирина погладила себя по плечу: "Хорошая девочка". Голова болела, глаза открывать не хотелось, чуть меньше горело лицо, но бил озноб. Ирина встала, выволокла из шкафа теплое зимнее одеяло, которое уже убрала, как только наступили теплые дни, и укрылась с головой. Проспала она часа три. Никто не звонил, не стучал, не тревожил. Но проснулась она физически почти здоровой - только небольшая слабость напоминала о мигрени, лицо было чистое, а вот на душе было горько. Это была уже отстоявшаяся бесконечная, беспросветная горечь. С ней предстояло жить. Ирина вяло стала собираться к Кате, достала давно отложенные Костины деньги - нужно еще заехать в "Детский мир" и купить Катьке давно присмотренную "навороченную" куртку будет в восторге. Ирина вспомнила о Ксениной Гале и удивилась, что это она не звонит. Смешная Ксеня - прислала сала и грибов. Кому картошку на сале жарить, да грибные щи варить? "Тане отдам, у нее там съедят за милую душу". Почему-то воспоминание о Тане чуть-чуть развеселило. Ирина вылезла из платья, швырнула его в угол, теперь оно казалось ей мерзким, достала джинсы, майку. Отмокнув в ванне, она тщательно накрасилась, чуть ярче, чем обычно, закрыла все окна, почему-то проверила газ. Ирина смотрела на себя со стороны и отмечала каждое движение. "Вот героиня проверила, выключен ли газ, повернула ручку, закрывая окно. Крупным планом все детали. Рука с колечком на безымянном пальце, черные краны плиты". "Я не в себе, отметила Ирина, - это определенно, надо быть осторожнее". Ирина вышла из квартиры, заперла дверь почему-то на два оборота. Загадала - если встретится психиатр - все у меня будет хорошо! Что именно хорошо, она даже теперь и не знала, вроде бы все уже однажды было хорошо. Психиатр не встретился, но и неприятная дворовая компания тоже не попалась на пути.

До метро Ирина дошла спокойно, только уже подходя к кассе, чтобы купить - "магнитку", она задним числом испугалась гипнотизера Валентина, но, войдя в вагон, забыла о нем. Она погружена была в какое-то странное состояние - вдруг ее изумляло наличие у нее рук и ног, она будто видела себя со стороны - некое прямостоящее существо с двумя отростками по бокам, то вдруг она начинала пристально вглядываться в чье-то лицо - ее поражало его устройство - нос, рот. Человек смущенно отводил глаза. Потом ее заинтересовала тоненькая косыночка, кокетливо наброшенная на плечи маленькой девочки, стоящей рядом, Ирина даже тихонько эту косыночку потрогала. Вывела ее из этого состояния встреча - на "Лубянке" на нее буквально налетела та самая "странная"; "ревнивая" подружка Полина. Увидев Ирину, она затараторила:

- Ну что, прочитала мои воспоминания? Пригодятся? Или уже вставили в сборник? Обязательно позови на презентацию.

К счастью, она не ждала от Ирины ответа.

Уверенная в себе, шумная, она подхватила под руку спутника, от которого на минуту отцепилась, чтобы забросать Ирину вопросами, и умчалась.

Ирина рассердилась, и это дало ей возможность на какое-то время вернуться к ощущению реальности - осознать, что вот сейчас она идет в "Детский мир" покупать куртку, что в метро с ней творилось что-то странное и надо быть осторожнее, что ни в коем случае нельзя впадать в депрессию, а тем более лишаться рассудка, Что в общем-то ведь ничего не случилось. Ирина уговаривала себя, утешала. Куртку она кутила быстро, толковая продавщица вежливо и быстро показала ей подходящие модели и уточнив размер, предложила самую модную. Ирина расплатилась и вышла с пакетом на улицу. Солнце слепило нестерпимо. Ирина подумала минуту и вернулась в магазин, купила тёмные очки, и здесь ей понравилась продавщица - все было так же быстро с улыбкой сделано. На улице в темных очках и с фирменным пакетом в руках Ирина почувствовала себя иностранной, из любопытства отоваривающейся в центральных московских магазинах. Вспомнив, что она против обыкновения не съела фирменное "детскомировское" мороженое, Ирина вернулась в магазин, но тут все же случилось то, что и должно было случиться - ей не повезло, пока она выбирала мороженое, перекладывала пакет из руки в руку, у нее стащили кошелек. Причем она поняла, кто это сделал - возле нее терлись двое плохо одетых детей - девочка и мальчик. Когда она увидела спину ввинчивавшегося в толпу мальчишки - она только вздохнула - и у него соучастница! Шума не стала поднимать ни она, ни продавщица мороженого, только махнула рукой, а Ирина наскребла по карманам сумки мелочь и расплатилась. К потере крупной суммы - это все отложенные, Костины, Ирина отнеслась тупо, как - будто это до нее не дошло. Мороженное она ела на улице, тоже как-то вяло и даже оставила недоеденный стаканчик на ступеньках. Сначала к этому мороженому подлетел голубь и, клюнув, унес кусок вафли, а потом подошла собака и утащила в зубах все оставшееся. "Хоть кому-то радость", - подумала Ирина, входя в метро. На Юго-3ападе, Ирина даже не удивилась, что в сумке нашлась мелочь. Покупая цветы, она столкнулась с Верой - ее она не видела с того раза, как попросила и за ее знакомых пьяниц помолиться в монастыре. Вера выглядела ужасно - постарела, как-то вся полиняла, сказала, что страшно запил зять - совсем молодой человек. Ирина и не знала, что Верина дочка уже и замуж вышла, И запил, и вроде бы еще что-то, а дочка девочка слабенькая, институт бросила, за ним все бегает, спасает.

- Поверь, Ира, не знаю что делать. И мальчишку, конечно, жаль, но с моей что происходит, просто нет слов. Говорит, любит... А мое дело только ей помогать. Что еще можно?

- Вера! Но ты себя побереги. Нельзя так убиваться. Да и потом, ты же в монастыри ездишь, молишься. Уладится!

- Спасибо, Ира, на добром слове. Твои-то, о ком ты просила, как.?

- Вася в больнице. Вот жена скоро заберет.

- Отпился?

- Кажется.

- Извини, Ира, побегу, вышла купить продукты - дочка у меня сегодня обедает.

- Держись, Вера.

Ирина с цветами неторопливо шла к дому, ее окликнули. У самого подъезда ее нагнали Витя с Аллочкой. Стройная миниатюрная Аллочка в брючном костюмчике казалось еще моложе и милее.

- Ой, как я рада вас видеть. Надо же, как детки подружились. Как вы думаете, понравятся ли Катюше духи? - и Аллочка назвала какую-то неизвестную Ирине фирму.

- Уверена, что по нравятся. А что дети наши так пришлись друг другу, мне очень и очень нравится.

Ирина чувствовала, что отвечает как-то сухо, нескладно, но язык во рту почему-то был, как суконный, не слушался, и голос звучал бесцветно. Но вот они позвонили в квартиру и навстречу выскочила сияющая Катя.

- Мамочка, Витька, Алла Игнатьевна! Ура! Бабуля! Они все вместе пришли! А у нас уже знаешь кто? Угадай? - Катя прыгала вокруг Ирины.

Ирина качала головой, от Катиного крика ей почему-то сразу стало хуже - опять заполыхало лицо. Но к счастью, вышла мать, провела слегка растерявшуюся Аллочку в комнату, Катя утащила за собой Витю, а к Ирине выслала улыбающуюся Галочку.

- Я, Ирина Викентьеквна, поняла, что у вас дел много и решила сразу сюда, Кате, позвонить, она сразу же и позвала. Мы с ней салат резали.

Ирина наконец вошла в комнату. В кресле сидел пожилой полный мужчина в очках. Увидев Ирину, он сразу поднялся и подошел к ней. Подошла мать, встала рядом с ним.

- Знакомься, Ира, Это Михаил Федорович.

Ирина протянула руку, он склонился весьма церемонно и поцеловал, чуть уколов своими усами. От него веяло спокойствием, доброжелательностью. По контрасту Ирине вспомнился бывший тесть, от которого напротив всегда несло неудовлетворенным мужским тщеславием. Мать выглядела, помолодевшей, нарядно. На Ирину она взглянула с некоторым беспокойством. Успокоившись, что Михаил Федорович начал занимать Аллочку беседой, а дети уселись рассматривать подарки, мать увела Ирину на кухню - "помогать" - объяснила она гостям. На кухне мать, прикрыв дверь, округлив глаза сказала:

-Звонил Костя... Ты, знаешь, они ждут прибавления...

Ирине стало еще тоскливее - чего мать ждет от нее? Изумления, радости? У Ирины - сейчас вообще нет никаких чувств. Ирина сказала свое обычное:

- Очень хорошо.

Мать всплеснула руками

- Ира! Что ты говоришь? Опомнись! Что "очень хорошо? Они вернутся сюда, Костя, может быть, еще и не найдет хорошо оплачиваемой работы. Будет много проблем! Что ты за мать, в самом деле!

Ирина прищурилась - даже в более сложные моменты мать не обижала ее резкой критикой, а сейчас вроде и повода нет.

- Мама, Костя взрослый, и Рита не подросток. У Кости своя квартира, к тому же ему всегда помогал его отец

- Вот-вот, отец, а не... - мать осеклась под взглядом Ирины, - ладно, бери блюдо с овощами, пора садиться за стол.

Ирина поставила большое круглое блюдо на вытянутую ладонь и, приплясывая, вышла из кухни. Ее чуть не сшибла Катя, кинувшаяся к ней с восторгом по поводу куртки. Голова кружилась, улыбка, казалось, была приклеена, но как-то криво, у Ирины было неприятное чувство, что щеки, зубы и верхняя губа ей мешают, что они - посторонние. Поставив блюдо на стол, она нервически подергала щекой, скривила губы. Аллочка разговаривала с Михаилом Федоровичем, но перехватив его встревоженный взгляд, направленный на Ирину, уставилась на нее тоже. Ирина взяла себя в руки, улыбнулась, и сделав вид, что на столе чего-то еще недостает, быстро вышла из комнаты.. За спиной матери, что-то раскладывающей на тарелки, тихонько проскользнула в ванную. Заперев за собой дверь, с облегчением прислонилась к стене, потом осторожно взглянула с опаской на себя в зеркало. "А не так уж и страшно",отметила она с удовлетворением. Прополоскав рот, умывшись холодной водой, она вышла к гостям. Позвали детей, расселись.

- Ирочка, за вами можно поухаживать? - спросил Михаил Федорович,- вам вина, водки?

- Водки.

Ирина смотрела на стоящую перед ней рюмку с прозрачной влагой и почему-то думала о Васе, его некрасивом носе и печальной судьбе.

- Ира! - окликнула ее мать - Михаил Федорович предложил тост за Катюшино здоровье

- 3a мое! - радостно подтвердила нарядная раскрасневшаяся Катя.

Ирина подняла рюмку, чокнулась, дети тянулись к ней своими стаканами с минералкой, Аллочка бокалом, где плескалось красное вино.

- Тебе положить салату? - обратилась к ней мать

- Нет, спасибо.

Завязался разговор, Галочку стали расспрашивать про Минск, всем ли там обязательно учить белорусский в школе, Аллочка что-то начала рассказывать про американские школы. Стало шумно. Тут Катя предложила:

- А давайте теперь выпьем за мою маму!

Ирина молча протянула рюмку, Михаил Федорович опять наполнил ее водкой. Дети весело чокнулись со всеми, и Катя попросила разрешения на время выйти из-за стола - им надо приготовить какой-то сюрприз. Бабушка как хозяйка дома милостиво разрешила... Ирина сидела, не сводя глаз с пустой тарелки. Мать опять обратилась к ней с каким-то вопросом. Ирина вдруг взяла тарелку в руки, поднялась и, размахивая ею, вдруг закричала:

- А я не хочу! Понимаете вы, что я не хо-чу! Что вам всем нужно?

Она еще видела округлившиеся глаза матери, как-то глупо хихикнувшую Катю, выглянувшую из детской, а потом тарелка полетела в стену.

Ирина отпрыгнула как-то боком от стола, одним движением сдернула с себя майку.

- Ирина! - кричала мать

- Мама! - вторила Катя.

Кто-то, кажется, Михаил Федорович, пытался ее усадить, но она брыкалась и орала, орала.

- К Васе пустите! К Васе!

- Она, - Ирина указывала почему-то на бедную растерявшуюся Аллочку, она сказала - он мой любовник! Ну и что? А у нее-то кто? К Васе меня немедленно пустите!

Аллочка уже вытаскивала в переднюю сопротивлявшегося Витю, шептала ему, неловко, неудобно присутствовать, это, мол, очень личное что-то, не для свидетелей. Катя вцепилась в Витю и, плача, кричала:

- Не уходи! Ты же видишь, мне страшно! И не отпуская Витиной рубашки, тянулась и к Ирине - Мамочка, ну мамочка!

А Ирина уже извивалась на полу, пыталась стянуть с себя джинсы, туфли она уже скинула, одна угодила, в вазочку, посыпались стекла, мать прыскала на нее водой и побелевшими губами шептала

- Михаил! Михаил Федорович, извините, она не в себе!

- Ничего, ничего, бывает, - успокаивал ее Михаил Федорович, подбирая стекла.

Аллочке удалось наконец утащить Витю, он прокричал напоследок:

- Катька! Я позвоню! Видишь, она...

Катя рыдала. Бабушка шикала на нее:

- Катерина, замолчи немедленно хоть ты!

Галочка потихоньку подошла к Ирине, прикрыла ее майкой. Ирина продолжала все приговаривать.

- К Васе! К Васе - в сумасшедший дом.

Всем на секунду показалась, что она притихает, мать отошла чуть в сторону... Ирина вдруг вскочила и, высоко подбрасывая ноги, кинулась к открытому окну. Михаил Федорович отреагировал, когда она уже вся в порезах все еще колотилась о разбитое стекло. Вдвоем с Галей они оттащили ее, бросили на диван. Катя перестала всхлипывать и застыла в ужасе. Михаил Федорович заорал.

- Скорую. Скорую немедленно! В психосоматику ee.

Совершенно бледная мать, приговаривая, - Я же ей ничего такого не сказала, - начала вертеть диск телефона.

Михаил Федорович скомандовал Кате строго.

- Чистые полотенца принеси, воды кипяченой холодной!

Катя стояла как вкопанная.

- Что с мамой? Что с мамой? - только и шептала она.

В ванну рванулась Галя. Мать диктовала адрес, сообщала Иринин возраст. Михаил Федорович, всем корпусом повернувшись к зареванной трясущейся Кате, ответил:

- Бывает. Нервный срыв. Реактивное состояние...

- Бабушка! - Катя отшатнулась к сидящей возле телефона Марии Филиповне, - бабушка, а почему она про Васю кричала, вот это, что ее... ну, любовник?

- Ерунда какая-то, Катя. Это болезнь кричала не, она.

- Значит, моя мама больна? Она - сумасшедшая?

Михаил Федорович отошел от Ирины, с которой смывал кровь мокрым полотенцем, подошел к Кате и строго посмотрел в глаза.

- Не говори, девочка, глупости! Случиться такое может с любым, что-то ее надломило.

- Михаил, а как быть? - спросила его кротко Мария Филиповна, - без больницы нельзя?

- Сейчас нельзя. Да я буду в курсе дела. Обойдется. А теперь все умойтесь, приведите себя в порядок, сейчас уже "Скорая" подъедет.

И действительно, через несколько минут позвонили в дверь. Мария Филип

повна открыла Иринину сумку, нашла паспорт, протянула врачу. Михаил Федорович что-то тихо говорил пожилой восточного типа врачихе с умными слегка раскосыми глазами, она кивала, поглядывая на лежавшую неподвижно Ирину.

- Она спит? - тихо спросила Катя Галю, стоящую рядом с ней .

- Не знаю,- так же тихо ответила Галя.

Сестра сделала Ирине какой-то укол, потом видимо, по знаку врача, выглянула в окно и помахала санитарам, те вскоре поднялись с носилками. Мария Филипповна сделала было попытку сказать, что она поедет с дочерь, но Михаил Федорович твердо оттеснил ее, сказал, что сам позвонит через какое-то время на пост и все выяснит, а уж завтра - посещать. Катя, а за ней вслед Галя выскочили на улицу к машине, санитары погрузили Ирину, захлопнули перед девочками дверь.

"Скорая" умчалась...

Семнадцатого июня Ирина вышла из больницы. Так получилось, что встретить ее было некому: Мать с Михаилам Федоровичем были в Германии, Катя отказалась от поездки: "мама больна, а я поеду? Как это?", но и в Москве ей было одиноко.

День, когда Ирина попала в больницу, подарил ей подружку - Ксенину Галю. Так просто, дружелюбно, по-родственному вела себя Галя, Что Мария Филипповна задним числом оценившая это, позвонила Ксене, наговорила ей множество комплиментов, поблагодарила за дочку. Ксеня, узнав обо всем случившемся и о желании Кати побыть с Галочкой, пригласила ее к себе, сообщив, что и поездка в Европу не исключена, но об этом позаботится "Дядя Слава" и тогда Катя повидается и с Костей, но это попозже, в середине июля - начале августа. Подружек - Гали и Татьяны тоже не было в Москве...

Ирина стояла на ярком солнце на нижней ступеньке больничного крыльца. Темные очки она держала в руках и знала, что без них она не сделает ни шагу, нужно скрыться, заранее защитить от ранящего мира. Ей предстояло ехать на Костину квартиру... Когда Ирина проснулась после сильнодействующего успокоительного, первые три вопроса, которые она задала сидящей рядом матери были: "я не пропустила свадьбу Людочки, моей коллеги по институту?", "Звонил Мухамад насчет диссертации, я же ему не отдала?" и "Неужели правда в Домжуре лежат Полинины воспоминание о Сашке, а я, свинья, не забрала?" Мать встревожилась, понимая, что ни на один вопрос она ответить не может и осознавая, что у Ирины что-то произошло со временем и с расстановкой "ценностей" - то, что было неважно еще вчера, почему-то вышло на первый план, а то, что волновало очень сильно, как бы испарилось. Мария Филипповна пообещала Ирине, что к следующему своему приходу, то есть утром, все выяснит и если нужно, диссертацию передаст, а рукописи заберет и даже по поводу свадьбы выяснит, если Ирина скажет у кого, Ирина махнула рукой и сказала:

- Потом, через некоторое время. Сейчас я хочу только спать.

Около трех суток она то спала, то, проснувшись, плавала в дреме, в каких-то грезах, видениях, есть ей не хотелось, только пила воду, сок, который приносила мать, - ее внимательные глаза Ирина видела каждый раз, когда просыпалась, впрочем иногда это были глаза медсестры: одна из них была похожа на мать: те же коротко стриженные волосы, очки в тонкой оправе, серые глаза.

В первые сутки - двое Ирина не могла бы их отличить друг от друга и, возможно, некоторые ее вопросы, пожелания и сомнения выслушивала сестра, но ведь все это было важно и интересно той, еще одурманенной Ирине.

Через три дня ее интересовали Катя, Костя, мать, затем несколько позже - Вася, а потом уж и Татьяна, Галя. Вот когда весь "набор" близких опять попал в поле зрения Ирины, она почувствовала себя сама собой пережившей сильное потрясение, спровоцированное долго подавляемой депрессией, слишком сильным углублением в прошлое. "Да, я соучастница, вечная соучастница - это диагноз моей хронической болезни. Но ведь хроники тоже живут и иногда долго. Вот и буду, сколько Бог отпустит..." Ирина уже знала, что для Кати ее "реактив" не прошел бесследно - перед ней вдруг со всей очевидностью проявилась беспомощность ее матери, всего лишь относительная надежность бабушки, еще более несправедливым показалось отсутствие надежного крепкого отца. К тому же вся эта "ненормальность" близких Оталкнуло такого нужного, близкого Витю, ну, даже если не его самого, то его маму точно, а он полностью с ней солидарен: он ее любит, и любил всегда, задолго до ее, Катиного, явления в его жизни. Этот урок Катя усвоила - ты любишь человека и любима им, но это не значит, что ты - все, что ты перечеркиваешь существование других людей, и требовать подобное от того, кого любишь постыдно. Катя как бы разграничила любовь и страсть.

Катя писала маме письма, передавала их с бабушкой, и попросила разрешения пока не приходить - ей как - то очень больно сейчас видеть маму. Ирина это поняла и сама попросила мать оградить Катю от больничных тем и проблем и с кем-нибудь отправить ее на дачу. Мария Филипповна Иринину просьбу выполнила и на неделю посадила Катю на даче со своей приятельницей, а сама наезжала. Ирина попросила и Kостю в известность не ставить пока. Но через полторы недели Ирина поняла, что без Кости ей не обойтись категорически не в состоянии вернуться в свою квартиру! К тому времени Катя уже уехала в Минск, а мать готовилась к поездке в Германию. Вот вроде бы все улеглось - концы начинают сходиться с концами, она вроде бы и способна уже читать, писать давно заброшенную статью, строить планы, давать трезвую оценку себе и происходящему, но это здесь - в больнице, но как только она мысленно переносится в свою квартиру, слезы начинают литься рекой, и врачи качают головами, откладывая выписку. Наконец, Ирина попросила Татьяну, примчавшуюся к ней на третий день и ее как-то навещавшую, разрешить позвонить по ее мобильнику Косте. Он конечно же звонил в Москву несколько раз, не заставал Ирину дома, звонил бабушке, и та ему сообщала, что Ирина с Катей на даче и у них все прекрасно. Теперь же предстояло попросить помощи у сына, но ведь он хотел сдать квартиру, и скорее всего кого-то он уже там поселил - ему нужны деньги. Иринина неравноценна, но как только она окрепнет, она сможет заработать и покрыть разницу, главное, сейчас поселиться в несвязанном со всем тяжелым месте, не спотыкаться о компьютер - не распакованный, не утыкаться взглядом в "видик", где когда-то крутилась "роковая" кассета, и не встречаться со всеми "дворовыми", не попадаться на глаза Валентину. Ирина набрала Костин номер и, выслушав его радостное приветствие, коротко рассказала о том, что с ней произошло. К ее облегчению Костя сам предложил ей пожить у него, с постояльцами почему-то не сложилось, а у них с Ритой материальное положение сносное - можно ничего и не сдавать, а если кому-нибудь сейчас понадобится жилье в Москве, то тогда, конечно, пригодится Иринина квартира. Костя разговаривал с Ириной бережно, не задавая лишних, вопросов. "Как с больной", - грустно подумала Ирина.

Ну так или иначе - все уладилась, и Ирина, стоя на крыльце, в задумчивости вертела в руках очки. "Так пора... В Костину квартиру... Хотя и там были беды -подбрасывали записки с угрозами, мальчики подходили "чернорубашечники". По Костину душу. Скроюсь там, приду в себя и... заберу Катю. Нет причин мне по свету свободно, бессемейно скакать. Я и дочка семья. Мать была права, когда меня уколола..." Ирина не спеша шла к метро. Появилось желание всматриваться в лица, разглядывать пляшущие тени на асфальте, - ветер сильный, теплый. В метро Ирина начала уже строить планы на завтра. Сегодня, конечно убрать дом, проветрить, а завтра звонить и может быть сразу ехать в Минск к Кате. Ирине вдруг стало не по себе: "Я же не знаю Кати! Я совсем ее не знаю! Она в Вите и нашла близкого человека, потому что ей нас нехватало. Или наоборот? Было слишком много - с нашими проблемами... Вот, отказалась лететь к деду..." Ирина вышла из метро, огляделась - место чужое. Здесь не бродит призрак "сумасшедшей вдовы", не шляются Надежда с "грязнулей". Но здесь нет и доброго психиатра с Сэром... Ирина отогнала от себя прилипчивые мысли и храбро двинулась к дому...

Первые часы в Костиной квартире она чувствовала себя неуютно, вдруг стало гореть лицо, и Ирина перепугалась, запаниковала, бросилась к зеркалу -так свежо все же мучительное воспоминание о том дне. На нее смотрела осунувшаяся женщина с тревожными глазами, бледная женщина. "Жар-то нутряной, но супрастин принять нужно, врач советовала. Как в воду глядела". Ирина бросилась к сумке - на первое время сестричка положила ей с собой несколко таблеток. Через какое-то время жар спал, Ирина продолжила уборку. Компьютер в комнате сына смотрелся естественно, Ирину не смущали ни мебель, ни телевизор.

"Я так все же странно устроена, - думала Ирина - я ведь никогда по-настоящему не отдавала себе отчет, как много сделал Павел, Костин отец. Я все же слишком всегда была занята собой - последний период - распутывание старинных связей и вычленение в себе "соучастницы" - просто квинтэссенция, а по сути, я всегда только этим и занималась: отыскивала поводы и причины каких- либо моих личных ситуаций. А в это время росли дети, сменялись мужья. Итак, остановимся на этом острове и поживем как Робинзон: осмысленно и аскетично". Ирине понравилась эта мысль, она развеселилась. Спать она укладывалась в хорошем расположении духа. Подержала в руках таблетку снотворного, рекомендованного врачом, да и отложила: "На новом месте приснись жених невесте". К сожалению, не спалось. Ирина бродила по квартире; поглядывала на телефон - никто ей сюда не позвонит (это и хорошо пока), но хочет ли она с кем-нибудь поговорить в ночи? Пожалуй, да, с Таней.

Таня приходила к ней в больницу дважды - первый раз просто сидела радом и потихоньку утешала и рассказывала о незначительных событиях - в Гришу влюбилась однокурсница из Таллина, тот сначала вроде оставался равнодушен, а теперь пригляделся - понравилась, купила себе новое зимнее пальто - "готовит, мол, сани летом" и еще о чем-то неторопливо поведала. О своих мужиках не заговаривала - больно Ирина уж была некоммуникабельна. Во второй раз, увидев, что Ирина уже вполне пришла в себя, начала по обыкновению, трещать - тут и Павел - он "развязал" -и понеслось тут, и Петр, )который оказывается, очень и очень интересен) и еще о ком-то неизвестном Ирине болтала Таня. Тани нет в Москве, но у нее - мобильник и можно с ней связаться, по крайней-мере услышать голос.

- Алло, - откликнулся мужской голос по Таниному номеру.

- Простите, а могла бы я поговорить с Таней?

- Конечно, - засмеялся мужчина. Возвращаю ей ее собственность

- Да? - кокетливо - вопросительно откликнулась Таня

- Это я.

- Ой, Ирка! Как я рада тебя слышать. Ты дома? Давай я по обычному перезвоню, поболтаем...

- Я у Кости. Пока поживу здесь. Запиши телефон, а поболтаем завтра, если сможешь

Ирина продиктовала номер. Танин голос ее и в самом деле приободрил: хорошо, что она в городе. Ирина легла с каким-то старым журналом и уже минут через десять почувствовала, что ее смаривает. Последнее, о чем она подумала было: "А все же каждая из нас и я, и Таня, и Галя в большей или меньшей степени "качество жизни" оцениваем по наличию или отсутствии мужчины рядом с нами. Нечего это скрывать. В истории с Ота я проявилась как соучастница - примирительница, впрочем, случайная. Мирить его с женой я не собиралась, но он так ее долго и хорошо знал и степень его связанности с ней велика (не сравнить с его привязанностью ко мне!), что призыв с ее стороны был воспринят им с готовностью. Не было предательства, все было естественно... Мне было больно, я свихнулась. Что ж... И все равно ведь так будет - "качество жизни" по наличию спутника.... "He додумав до конца, не сделав никакого вывода Ирина уснула... "Жених" приснился. Роскошный породистый жеребец играл с ней на лужайке в салочки, позволял вплетать в гриву ленточки, позволял гладить..., брал с ладони сахар, "Вот мой друг, кому-то представляла его Ирина ,- настоящий".

Утром Ирина, проснувшись, осознала, что она не у себя - кофе нет, чая нет - здесь ведь не жили давно, а вчера ей было как- то не до того. Она вышла из подъезда - магазин в соседнем доме. Возле дверей стоял парень в черной рубашке с собакой на поводке, Ирина запаниковала: "это тот, что к Косте приходил, записку приносил, узнает - привяжется", но парень равнодушно скользнул по ней взглядом. Ирина с облегчением вздохнула, но себя за мнительность отругала.

Дома, сварив кофе, она уселась у телефона. Звонить Кате... Ирина вдруг поняла, что она боится, ведь Катя может ее винить в преждевременном отъезде Вити и, вообще, у нее может остаться навсегда тяжелое впечатление. Хочется жить с ней здесь, вдвоем. Попробовать организовать осмысленную нехаотичную жизнь для них обеих. "Моя работа, ее школа... Общий быт. Разговоры, чтение..." Нет, что-то в этом построении не так. "Кажется, я не учитываю особенности наших характеров и реальные факты наших биографий. У меня получается идиллия. XIX век, нет, шестидесятые годы двадцатого. "Ладно, предложу Кате, но навязывать ничего не стану. Главное, я ее люблю, как и Костю, и всегда любила - единственное, может, в чем честна: во все периоды своей жизни их любила, душой к ним не охладевала... Там видно будет... Уж больно я неудобной какой-то формы..."

Ирина размышляла, пила кофе и то подносила руку к диску, то отдергивала.

"Уф... Звоню". Решительно набрав номер Ксениного телефона, Ирина вслушалась в тихий шорох, какие-то далекие гудки. Наконец раздались длинные гудки и затем

- Алло?

- Ксеня?

- Нет, это Галя, здравствуйте тетя Ира, как вы себя чувствуете?

- Спасибо, все в порядке. А как у вас идет жизнь? Можно мне поговорить с Катей?

- У нас все в порядке. Сейчас Катю позову, секундочку подождите, пожалуйста, она в ванной.

Ирина слышала как где-то там в глубине минской квартиры Галочка крикнула её дочке:

- Катюша! Мама твоя звонит!

- Мама, привет! - голос Кати веселый. - Как ты? Ты уже дома?

- Привет, Кексик. Дома, но я у Кости. Я теперь тут живу.

- Здорово...

- Катюш, я думаю...- Ирина вдруг опять оробела - и ты сюда переселишься, ведь у бабушки теперь своя жизнь... А мы с тобой вдвоем...

Ирина произносила все эти слова и чувствовала все большую и большую неловкость.

- Мамуля, я тут тоже много думала... Обо всем... Я тебя очень люблю... И понимаю...

Ирина почувствовала, как слезы наворачиваются на глаза...

- Что, Кексик? Что? - упавшим голосам после паузы спросила Ирина

- Честно? Без Вити в Москве мне будет очень плохо! Я могу, как-нибудь испортиться, злой стать. Я не хочу. Мне Галя, как сестра, понимаешь? Мне сейчас у них хорошо и я никуда не хочу! - выпалила, наконец Катя и со слезами в голосе повторила. - Никуда!

Ирина молчала.

- Хорошо, Катюш. Пусть так и будет...

- Ты согласна? - радостно закричала Катя. - Я знала, что ты умница мама, самая лучшая! Классная! Супер!

- Ладно-ладно, Катюш, обычная. Обо всех "житейских" делах я поговорю с тетей Ксеней, она-то хоть в курсе ваших с Галей планов?

- Конечно! И поддерживает. Только ее сейчас нет дома, она в университете. Но ты с ней созвонишься, ладно? Ведь может так получится, что нас с Галей ее папа в Европу в какой-то студенческий подход отправит, а значит, я смогу увидеться с Костей и его женой. Интересно, у нее уже виден животик? Как ты думаешь кто родится?

Ирина слушала веселое щебетание Кати, и ей было и грустно, и как-то спокойно, надежно одновременно. "Так вот зачем была нужна эта встреча с Ксеней, подготавливалась ее помощь, участие. Галочка в Москве в тот момент... Вот так... Помощницы". Ирина отвлеклась на секунду от Кати и переспросила:

- Что, Катюш? Прослушала...

- Я говорю, и ты приедешь, Костя же так хотел, да?

- Наверное... Да... Только сейчас мне нужно здесь все наладить: работу и все остальное...

- Конечно, - посерьезнела Катя, - ты, главное, отдыхай и не расстраивайся - все у нас будет хорошо.

Ирина положила трубку - у нее текли слезы: "Дочка утешает, берет меня под защиту, что-то решает. А я? Мне-то что предлагается?"

Вещи нужные, бумаги - все ведь там. Ехать не хочется, страшно. Нет здесь верного Васи... Кстати, надо узнать, как у него дела, забрала ли его Надя?

- Але, - сразу откликнулась Надя

- Здравствуйте, Надя, это Ирина Викентьевна, как Вася?

- Вася? - как-то ехидно и зло спросила вдруг Надя. - Да хорошо. Мы вот с Надюшей за ним ходим. А вам-то, собственно, что? Не получилось квартиру-то заграбастать, так в больницу с горя загремели, в "дурку".

Ирина слушала и чувствовала, что у нее опять начинает гореть лицо, колотиться сердце, но трубку она почему-то не бросила и оттуда неслось:

- Мне Люся с Надей все-е рассказали: как вы ему в любовницы набивались, а он не хотел - ему Надюша нравилась, как спаивали его. Все я знаю. А я, дура наивная, поначалу-то вам верила, советовалась. Дочку к вам посылала. С Васьки-то что взять - пьяница он, ну и кобель немножко, но он простой, а вы хитрая!

Ирина сидела с трубкой в руке, потом медленно положила ее на рычаг. Она чувствовала себя оплеванной, одураченной, более всего она чувствовала себя идиоткой, несмышленышем. Встав со стула, она подошла к зеркалу - лицо горит, но как и вчера бледное, глаза несчастные. Ирина подмигнула себе и вдруг рассмеялась - вдруг представила себе этот "совет в Филях" - сговор "неприятной" Люси, вот как ее оказывается зовут, беззубой Нади и гаражных алкашей с обычными шуточками, курением сигарет и бутылкой по кругу. Слухом земля полнится - как-то узнали, что Ирина в больнице, все разведали про Надю - жену, выработали план. За что боролись? Вася в семье - да, но за женой шлейф "опекунов" во главе с Надюшей. Бедный Вася, безумный, беспомощный Вася. Кормить, мыть, гулять водить станут - в этом я почти уверена. А прочее... А что может быть "прочее"? Ирина не знала... "Там ведь еще дочка..." - подумала Ирина и опять вспомнилась Катя, вернулась боль от разговора с ней... Дети, дети... Вот все они: и Катя, и Витя, и Васина Даша заложники наших взрослых капризов, пороков, глупостей... Чего хотеть, чтобы выросли побыстрее, что ли? Ну а там что? Как я? Как Вася? Ну - Аллочка еще туда - сюда... Но Витькин отец - Саша... Ирина опять впала в уныние. Но поймав себя в тот миг, когда руки еще только начали опускаться, она прикрикнула на себя строго "Перестань! Не смей опять доставлять беспокойство и хлопоты! " Ирина бродила по Костиной квартире и выла. Успокаивала себя, кричала на себя и выла! Зазвонил телефон.

- Алло? - всхлипнув, сказала Ирина.

- Ира?

Это была Таня

- Таня, ну тебя Бог послал. Мне так плохо, так плохо!

- Перестань, успокойся! Я сейчас приеду. Еще не хватало, чтобы ты опять в больницу загремела! Говори адрес, я же у Кости не была...

- Мне так стыдно, неудобно, что со мной вот опять, но я...

- Ирочка, все это ерунда, я тебе столько баек порасскажу отвлечешься... Записываю, диктуй.

Ирина сквозь слезы продиктовала адрес и, положив трубку, немного успокоилась. "Приедет Таня, надо угостить" - проснулось все же обычное гостеприимство. Ирина умылась, чуть подкрасилась и выскочила опять в магазин, теперь она уже не оглядывалась по сторонам, продавщица даже улыбнулась, как знакомой - утром покупала кофе и йогурт, Ирина накупила всякой всячины - Таня любит сладкое, и побежала к дому - вдруг уже подъехала. Но Тани, конечно, еще не было. Зазвонил телефон. Взволнованный голос матери звучал очень близко:

- Ира! Слава Богу! Я так волновалась, куда ты делась. Все в порядке?

- Конечно. Я в магазин выходила, но вообще-то могла и по работе куда-то отправиться. Что же такого? Что волноваться? - Ирина почему-то почувствовала раздражение - ее контролируют?

Мать благоразумно пропустила Иринину тираду мимо ушей и начала передавать приветы от Михаила Федоровича, от отца, от Майи - все желают ей здоровья.

- Как отец? Тебе у них понравилось?

- Отец очень дружелюбный. Играют с Мишей в шахматы, а мы с Майей на велосипедах катаемся. Здесь чудные парки. Да сама увидишь, как к ним соберешься, отец очень надеется на твой приезд с Катей.

Упоминание о Кате опять заставило Ирину внутренне съежиться - "дочка не хочет со мной жить, хоть понятно, но больно!" В трубку Ирина вежливо сказала.

- Да-да, конечно.

О Кате мать не спросила, значит, созванивается с ней сама и в курсе ее решения, а Ирину лишний раз травмировать не собирается. Мудро.

- С Костей я созванивалась, - сказала мать, - у него все как будто тьфу-тьфу-тьфу.

- Да, мне тоже так показалось.

Разговор иссяк.

- Хорошо, Ириша, я буду звонить, мы через десять дней уж будем дома.

- Целую, - Ирина повесила трубку.

"Сплошной айсберг - подумала она с грустью - всем все ясно, что все очень и очень неясно и не благополучно. У меня. Но об этом мы молчим. И правильно. И не о чем говорить". Раздался звонок.

- Таня.

Ирина ей бесконечно обрадовалась. Яркая нарядная Татьяна вбежала и комнату.

Давай разбирать сумку - ты же небось голодная сидишь.

- Я тебя жду, - как-то по-детски сказала Ирина. Татьяна вытащила сыр, сок, 6улочки, мороженное, посмотрев пристально на Ирину, достала и маленькую яркую бутылочку.

- Подарочный коньячок хорошей марки. К кофе.

- Кофе у меня есть и неплохой.

Таня крупными шагами прошлась по комнате.

- А здесь у Кости очень не плохо. Молодец твой "бывший" - Павел, хорошую базу парню создал. И тебе есть, где сейчас передохнуть. Все уладится.

Ирина, так мечтавшая излить душу, рассказать о Кате - о самом больном, о разговоре с Васиной женой, вдруг почувствовала неимоверную усталость от себя самой.

- Знаешь, Тань, я вроде Серого волка, сожравшего и бабушку и Красную шапочку - сидят они там, перешептываются, а мне тяжело с набитым брюхом, скорей бы вспороли...

Таня даже не улыбнулась: "Ты, Ира, чудная, нечего мучаться - в истерике прошлое сгорело, нового ты еще поганого не нахлебалась, а за прошлое, что ж держаться.

Ирина села в кресло, положила ногу на ногу, скрестила руки на груди, опустила голову. Таня вертелась возле стола, что-то раскладывала, расставляла. Обернувшись к Ирине с каким-то вопросом, она увидела ее позу и сразу бросилась к ней.

- Ты что замкнулась? Если обидела, прости! - затормошила ее, защекотала. Ирина вымученно улыбнулась, но Таня дождалась, когда Ирина действительно отреагировала на щекотку - засмеялась, завизжала, начала отбрыкиваться.

- Танька, прекрати, с детства щекотки боюсь!

Таня, наконец, отстала от раскрасневшейся Ирины, отошла от нее.

- Ир, ну давай поедим все-таки, а?

Сели за стол, и разговор теперь завязался легко. Таня, с аппетитом жуя маленькие 6утерброды, выбалтывала Ирине свои последние новости.

- Паша запил, съехал от меня... У него планы в голове роятся... Перед началом запоя он генерировал идеи: снять сюжет о дизайнере, воспроизводящем интерьеры "хрущоб" 60-ых. Для ново русских - мы о таком в газете прочитали и о настоящих жителях этих "хрущеб", встык. Проследить судьбы и тех и других. Он мне часами взахлеб рассказывал, я прониклась, советовала, да даже с теткой своей по телефону познакомила - она как раз в такой "хрущебе" живет, и интерьер у нее еще тот: люстра с рожками, Хемингуэй на стене... Сниматься согласилась, а он запил... А с Петей... Об этом потом как-нибудь... - Таня вдруг нахмурилась.

Ирина крутила в руках ножик и слушала Таню, затем вдруг поднялась с места.

- Танюш, а давай мы с тобой в Дом Жур съездим... Там Полина давно еще мне оставила какие-то воспоминания о Сашке. Давай?

Таня пожала плечами.

- Вообще-то, я набегалась, хотелось бы посидеть поболтать, да уж ладно, вижу, что ты не в своей тарелке. Может, так будет лучше. А Полина это - кто?

- Я тебе не говорила? Бывала когда-то у меня в доме, потом как-то с Сашей ее жизнь свела, теперь вот с Шурой общается... От меня убежала в свое время, взревновав... Тань, извини, но я почему-то чувствую, что должна забрать ее бумажки - я ее перед больницей встретила...

- Поедем - поедем, - поднимаясь со стула, сказала Таня.

Через двадцать минут они вышли из дома. Ирина взяла Таню под руку, почему-то боязно было идти по малознакомой улице, Накатила вдруг тоска по "Преображенке".

- Никогда, - вдруг с грустью вслух сказала Ирина.

- Что? - откликнулась Таня.

Почему-то на ходу Ирина смогла рассказать Тане все и о Кате, и о Васе, и о своей нахлынувшей уже тоске по брошенному дому. В метро, склонившись к Ирининому уху, Таня уверенно сказала.

- С Катькой все образуется, увидишь, и умница, что сейчас не стала ни на чем настаивать. Беды ведь у обеих, ее с Витей не меньше, хоть она и маленькая. Увидишь, вас это ничуть не рассорит... А вот если упрешься и материнскую власть покажешь некстати, то... Сама знаешь, как мы на жесткость старших всегда реагируем...

- Да уж...

- А что касается Васи... У них там свое... Ты ничем более не поможешь. Васи прежнего нет, а бабам его ты не нужна... - видишь, какая я умная? произнеся все это, рассмеялась Таня.

- Умная, умная, не спорю. Мы приехали.

Возле метро Таня предложила съесть мороженое.

- Я так сегодня хотела мороженого. То, что я принесла, томится теперь в холодильнике...

- Прости, Танюш, меня негостеприимную.

- Бог простит. Давай по "Марсу" съедим.

- Я лучше "Фили".

В Дом Журе Ирина быстро взяла у дежурного давно дожидающийся ее конверт, прямо в холле нетерпеливо надорвала его. Там оказалось три сложенных листочка. Какие-то черновики и Полинина записка: "Воспоминания мои коротки. Саша был не только бабник. Точнее, не столько бабник, сколько бабья отрада. Мы ж все ему в жилетку плакались. Знаю от "сестер по страсти". Я - плакалась! А в нас всех он играл. Вот об одной его "постановке" хочу (и могу) рассказать". Ирина положила листок обратно в конверт.

- Пойдем, Танюш, потом прочитаю.

Таня разглядывала афиши, объявления.

- Люблю фламенко. Вон через неделю будет... А я тебе не говорила? Пашка еще давно водил меня на выставку знакомой своей художницы Элины Алимы - такие взвихренные, ввинчивающиеся в пространство пляшущие фигуры. Прекрасные пастели. Фламенко! Он снимал ее работы. Кстати, удачно. Компьютерная анимация. Талантливый, гад! - Таня вздохнула.

- Пойдем?

Они вышли на яркое солнце.

- Я Танюш, перестала уже распутывать клубки прошлого, вроде бы отключилась от Сашки, прекратила диалог... А тут опять Поля эта. И опять возникает соблазн запустить руку в прошлое - вдруг выловлю какой-нибудь ответ...

- Не глупи. Давай лучше на фламенко сходим...

Возвращаться к Ирине Таня не захотела, заторопилась к Грише.

- Павел может звонить, Петя... Ну, о нем потом, потом, - опять как-то сама себя остановила Таня.

- А мобильник твой где?

- Сейчас у Пашки... Нужен ему ... Но не меня контролировать. Пьет он опять, говорю.

И Ирина не очень поняла, как сейчас на самом деле обстоят дела у Тани и, уже расставшись с ней в метро, осудила себя за эгоизм: тащила куда-то Таню, настроения ей свои демонстрировала, а в ее дела так и не вникла "Нет, надо смирно сидеть, никому не навязываться, аспиранта дочитать, в институт съездить. Ах, да еще и про Людочкину свадьбу узнать. Позвонить, поздравить". Ирина вошла в дом. После Тани в квартире еще остался запах ее духов и сигарет... Ирина посмотрела на часы, решила что Таня уже доехала, набрала ее номер.

- Танюш, прости меня, убогую, я чего-то намудрила сегодня, таскала тебя зачем-то. Спасибо тебе. Возилась ты со мною.

Таня почему-то рассердилась.

- Ир, какая же ты эгоистка! Все со своими страданиями да ощущениями! Некогда мне - я звонка жду! Не твоего, кстати.

И повесила трубку... Ирина в недоумении застыла возле телефона, потом засмеялась, Танька все же ошпарила меня, надоела я ей... То же мне "Смерть чиновника". Ну, не поссоримся, уладится. Почему-то на душе стало легче. Остаток дня Ирина провела спокойно: созвонилась с Мухамедом, извинилась, назначила встречу, вызвонила вышедшую замуж Людочку, поздравила и договорилась о встрече и, наконец, решилась позвонить Ксене в Минск.

- Ксеня

- Ой, Ирочка, как хорошо! Девочки сейчас на концерте - Галя сегодня играет... У нас все в порядке, ты не тревожься...

- Ксеня, я даже не знаю, как мне разговаривать. Что спросить, сказать...

- Ириш, ничего не нужно, все понятно и мне и тебе...

- Я признательна тебе... - Ирина чувствовала, что опять набегают слезы.

- Тонечка! Все же в порядке...

- Да-да, давай о практической стороне... Школа, Катино содержание.

- Со школой просто - все знакомые, учат хорошо. И с содержанием просто - определись сама. Я отказываться не стану. Но это - с сентября. Лето все Катино оплачено, включая поездку (если она состоится!) мама твоя это сделала... Не тревожься...

Ирина положила трубку расстроенная: "За меня мои обязанности выполняют моя мать и мой сын, конечно, Костя во всем участвовал... А я? Я даже компьютер распаковать не удосужилась. Реактивное, видите ли, у меня состояние, больница. Это уход от ответственности! Слабость, трусость и безответственность. Но бесплодно грызть саму себя!" Ирина не позволила и затвердила мантру: "Разумно себя вести себя в будущем! Трезво смотреть на себя саму и на жизнь. Наладить все. Иметь возможность обеспечивать Катю! А там будет видно..."

Ирина вроде бы и решила не бередить прошлое, прекратить игры с Сашей, но Ксенино обращение к ней "Тонечка!" вновь соблазнило на чтение Полининых записей.

"Саша познакомился с продавщицей соседнего магазинчика. Заходил за сигаретами. Говорил комплименты, и читал стихи. Как-то спросил.

- А ты ласточка, стихи не пишешь?

- Не-а, не умею... А слушать люблю...

- А хочешь, я тебя учить буду? Поражать подружек и кавалеров будешь...

- Ну, не знаю...

Короче говоря, убедил ее Сашка. Так она и подружек привлекла, и стал Сашка кружок поэзии вести. Семинар для продавщиц. А они все иногородние: кто с Украины, кто с Кавказа. Они к нему на дом приходили. Конечно, фаворитки были. Ревность там вспыхивала, даже слухи ходили, дрались они из-за Саши, но не при нем - при нем держались культурно. Дорожили его обществом и отношением... Но кончилось все грустно - забрав с собой одну из них, Сашка как-то сменил место жительства, дела у него появились другие некогда стало девочек учить версификации. А те обиделись, да не на него, а на подружку - подговорили своих ребят, те ее поймали, в машину и... В общем, к Саше она больше не вернулась. Позвонила пьяная, рыдала и его проклинала, и парней, и подружек. Саша пошел своим путем, они - своим. Хождение в народ не всегда безнаказанно... Базаров он что ли?"

Этим вопросом заканчивались Полинины записки. На остальных листках были какие-то беспомощные рифмованные стихи. "Приложение, - подумала Ирина. - Понятно, стихи учениц. Но ничего мне это не прибавило для понимания Сашки. Просто еще одно напоминание о наказуемости (или безнаказанности?) безответственности".

Ирина, еще раз проглядев Полинины листочки, обнаружила номер ее телефона, e-mail, факса. "Пожалуй, по факсу. Завтра с почтамта. Спасибо, мол, очень ценные материалы. И все. На этом можно будет закончить интенсивное погружение в биографию Александра Семеновича У., явившегося прообразом Мякшева-младшего - героя малоизвестного произведения малоизвестного автора Игоря Порева". Наткнувшись мысленно на Порева, Ирина с сожалением констатировала факт своего бессилия - поиски не увенчались удачей. "Но теперь-то уже все равно. Теперь уже все кончилось. Завтра с письмом Полине улетит от меня навязчивая идея. Начнется новая жизнь? Очередная новая жизнь?"

Прошло четыре месяца... Четыре относительно спокойных месяца - Катя по-прежнему жила в Минске у Ксени, писала стихи, много читала и считала, что пока в Москву ей не нужно, в Европу съездить не получилось - резко изменились обстоятельства у Славы - Ксениного бывшего мужа - мечтающего отправить туда свою дочь. Да и Косте какое-то время было не до чего болела Рита, и он полностью был занят ей. Но девочки не особенно расстроились - Галю пригласили с ансамблем в Таллин. Катю удалось отправить с ней. И две недели, как писала Катя, она провела среди скрипок, виолончелей, гобоя и альтов. Кстати, с одним альтом она подружилась - он чем-то напоминал Витю. А с Витей шла оживленная переписка: из Минска в Бостон летели Катины стихи, а оттуда Витины картинки - он серьезно подумывал в будущем делать мультфильмы. Ирина, поначалу тяжело переносящая такое положение дел, успокоилась, когда поняла, что с Катей контакт не только не потерян, а наоборот все как-то выстроилось, уточнилось, и появились перспективы. Мать по возвращении из Германии, вскоре вышла замуж за Михаила Федоровича, в свадебное путешествие съездила в Минск повидать Катю. Вернулась вполне довольная и, кажется, как-то сумела понять и принять сложившиеся отношения дочки и внучки, назвала она их, правда, не без иронии, "романтическими". Ирина несколько раз порывалась навестить Катю, но та откладывала их встречу до какого-то ей ведомого момента. Ирина удивлялась себе, но доверяла безоговорочно своей четырнадцатилетней дочке. "Она имеет право, да она и знает, ведает, что делает. А мне, кажется, сейчас только и нужно, что никому не мешать - себя не навязывать. Опеки сейчас от меня никто не требует и не ждет, за слабость - не осуждает. И, кажется, между нами есть любовь - у кого сколько: у кого осталось, у кого зародилось..." Ирина жила какой-то "суховатой", прохладной, подтянутой. Именно так она воспринимала себя сама, да и отношения с окружающими так и шли. Совершенно потерялась, отпала Галя. "На этот раз, наверное, мы расстались уж навсегда, - с грустью с небольшой горечью думала Ирина, - не забуду наши такие душевные посиделки то у нее, то у меня, Галину доброту, порядочность, сдержанность и ясность чувств, но... Она вернулась к себе, а я, кажется, попала на какой-то новый "необитаемый остров", где придется осваиваться, обустраиваться". Галя вскоре после Ирининого выхода из больницы поехала в Венгрию навестить родственников покойного мужа и после недолгих колебаний, может быть, и под некоторым нажимом этих родственников (они Галю любили и вовсе не хотели, чтобы она жила вдали от них, в непонятной России), приняла предложение того самого венгра, что приезжал к ней в Москву. "Дело" свое, агентство, Галя очень выгодно продала, тут тоже нашлись толковые консультанты, и уехала из России, теперь уж окончательно. С Ириной они повидались. Как Галя не скрывала, а доминировали два чувства жалость к Ирине и облегчение, что не совершила ошибку здесь, в России, - не взяла ребенка (ох, Ирочка, это было бы легкомыслием!) и не вышла за невнятного неумеющего себя вести, держать в руках, контролировать свои эмоции юриста. В Венгрию Галя уезжала вполне обеспеченной женщиной и, не питая сильных чувств к будущему мужу, испытывала уважение, была и дружеская приязнь и даже, как она призналась Ирине, большой сексуальный интерес. Жених же в свою очередь увлекся Галей не на шутку, был вполне хорош собой, умен и предсказуем. А это для Гали было самое главное.

- Понимаешь, Ириш, я не сумела все же, видимо приспособиться к здешней спонтанности. Если разобраться, кроме тебя у меня здесь никого и не было близкого. А все эти бардовские песни и ностальгия по "тем" кухням не от чего сейчас не спасает и ничего, конечно же, не может и не должна заменить.

С этим Галя и уехала, подарив Ирине на намять уйму приятных 6езделушек из своего дома и честно сказав, что вряд ли будет писать, звонить. Ирина обиды не чувствовала - здесь тоже срабатывало новое ощущение жизни - не претендовать, не навязывать и не навязываться. Ирина чувствовала, что Галя к ней, Ирине, осталась и добра, и тепла, и ничуть не предала их прошлое, то есть совместно и любовно проведенное время и не презирает или чернит Иринино настоящее, просто в настоящем нет места их посиделкам и беседам. Так получилось... Очень неплохо складывалось с Костей - он регулярно звонил, рожать Рита собиралась у родителей в Риге, и теперь все свои театральные проекты Костя соотносил с их решением и продумывал маршруты гастролей. В их маленькой труппе пока (тьфу-тьфу-тьфу) царил мир, все они были привязаны друг к другу, а в Москве, в Ирининой квартире поселилась какая-то парочка - их общие друзья - которая впоследствии должна была влиться в их труппу. Все это произошло без участия Ирины, Костя только сообщил ей это:

- Ириш, ты не о чем не беспокойся, тебе сейчас нужно просто жить: писать там что-нибудь, в институт ездить, читать, а обо всем прочем и не задумывайся.

Ирина хотела, было возмутиться (поймала себя на том, что неискренне):

- Что я маленькая что ли?

Костя только посмеялся и миролюбиво подтвердил.

- Очень даже.

Все вроде бы шутили друг с другом, а получается, берегли.

В ноябре представилась возможность поехать в Прагу на конференцию. Ирина вспомнила Георгия, свой рассказ "Перевод на русский нежелателен" и поразилась, как её все же далеко отнесло от тех переживаний, той жизни. Спокойно, размеренно шла Иринина жизнь, спокойно, не торопясь, она и собиралась. Кстати, или не к стати, вспомнилась выдуманная ей когда-то Марина: "Как она хотела тогда, чтобы обернулся человек, а обернулась только собака... Как я-то могла так чувствовать, так сама хотела чьего-то внимания... Не понятно. Сейчас я даже и через свою же писанину не могу поймать свои те ощущения. Ну и не надо". В ночь перед отъездом приснился странный сон, будто празднуют какой-то ее, Иринин юбилей, кто-то берет у нее интервью.

- А как обычно происходит у вас выбор названия для рассказа?

- Самое, для меня, сложное, - будто бы отвечает Ирина.

Катя принимает звонки и вдруг звонок от какого-то друга детства, которому Катя почему-то говорит.

- А вы сфотографируйтесь возле своего памятника и пришлите маме в подарок, она будет рада.

Ирина проснулась с ощущением, что получила привет из прошлого, а еще точнее - с того света: "Опять от Сашки весточки, - почему-то без тревоги, а радостно подумала Ирина. - Памятником обзавелся... Важный", - с ворчливой нежностью подумала Ирина и решила - с утра забежит перед поездом в церковь, помянуть его. После больницы поминать Сашу за упокой и писать записочки за здравие, вписывая туда и несчастного Васю, стала Ирина постоянно. Иногда с ней ходила и Таня, поминала родителей и ставила свечки за здравие опять крепко чудящего и чадящего Павла.

Утром Ирина решила, что поедет на "Преображенку", не в тот дом, где жила, она теперь даже мысленно не называла его "своим домом", а просто на "Преображенку" - в церковь Ильи Пророка. Когда-то там работал сторожем один талантливый горько пьющий писатель, Ирина была в него влюблена. Он тоже уже умер... Был некролог в газете. К нему сохранилась благодарность, нежность... В метро на переходе на Ирину налетел огромный толстяк - он шел почему-то боком, что-то высматривая, и Ирина буквально подвернулась ему под ноги. Он затормозил, кругло развел руками, склонился к ней и очень мягко бархатным голосом сказал.

- Ах, маленькая, как же это... Простите, я вас чуть не сшиб.

Ирина увидела необыкновенно свежее улыбчивое лицо, рыжеватую бородку и брови, белые зубы, почувствовала запах хорошего трубочного табака. Толстяк чуть приобнял Ирину за плечи, извиняясь и возвращая ей равновесие.

- Ничего-ничего, - весело откликнулась Ирина и почему-то сочла это хорошим знаком.

"Он принесет мне удачу!, - твердо решила она - в нем чувствуется добродушие и надежность. Он не наступает на "маленьких".

В церкви Ирина побыла не долго, оставила старушке денег, чтобы поминала Сашу и писателя А. До метро не спеша дошла пешком и вернулась к себе. Да, у Кости она себя чувствовала неплохо, пару раз видела издали неприятных парней в черных рубашках, но ее не беспокоили, а абстрактно думать об исходящих от них опасностях Ирина теперь не умела. Собралась она быстро, позвонила матери попрощаться, ну тут ее ждала неожиданная неприятность - Михаил Федорович сказал, что мать рано утром улетела в Минск. Вызвала Катя. "А почему мне...", - начала, было, Ирина, но осеклась, она же знала, "почему" - и мать ее, и дочка знали о ее теперешней неспособности делать усилия, концентрироваться, и решали все между собой.

- Что там? - только и спросила Ирина.

- Депрессия у Кати. Что-то с Витей связано.

- Я позвоню? - вроде бы спросила разрешения Ирина и рассердилась сразу на себя - "что я себя так веду, как будто и вправду беспомощная..."

- Конечно, позвоните, - вроде бы не покровительственно, не менторски, а просто грустно отозвался Михаил Федорович.

Ирина набрала минский номер. Трубку взяла Ксения.

- Ксенечка, здравствуй...

- Тонечка! Вот сидим с твоей мамой, чай пьем...

- Что с Катей? - все же не удержалась и в лоб спросила Ирина.

- Теперь уже все в порядке, она в школе... Тут Витя... Он ведь, знаешь, хотел прилететь, очень обнадежил Катюшу, а потом сорвалось. Что-то изменилось у его мамы. В общем, Катя страдала. Бабушку ведь она вызвала, когда уже все было позади, просто погреться возле...

- А по мне она не скучает? - вырвалось у Ирины.

- Что ты, Ирочка, Господь с тобой, скучает, конечно, но она тебя любит, бережет, считает слабенькой и говорит, что не должна тебя огорчать.

Ирина разрыдалась - опять себя почувствовала распустехой, кислятиной на фоне своих близких. Взяла трубку мать.

- Ира, немедленно перестань! Что ты себя казнишь - ничего же не произошло. Катя любит Витю. Он - ее. Естественно, они рвутся друг к другу. Не получается. Плачут. Твое дело сейчас спокойно заниматься собой. Будет с тобой все в порядке - у нас на душе будет покой...

Ирина вытерла слезы.

- Хорошо-хорошо, я же сегодня уезжаю. Я звонила попрощаться.

- Вот и хорошо. Успехов тебе в Праге. Уверена, что поездка пойдет тебе на пользу. Не думай там ни о чем - радуйся городу, покоряй коллег,- мать как-то молодо рассмеялась.

Ирина положила трубку с двойственным чувством: - "благословили, отпустили, но они-то сейчас вместе... А я? Одна. "Чистый лист". И я чистый лист. И передо мной чистый лист. Белое на белом. Не слиться бы... Ладно. Пора". Ирина на секунду присела на стул. Подхватила сумку и вышла.

К поезду проводить пришла Таня. Молча покурила у вагона.

- Не знаю, Танюш, к чему все это приведет...

- И я, Ир, не знаю. А у Гришки моего невеста вдруг завелась. Я говорила? А может, и давно завелась, а представил вчера... Как и ты - Ира. Ирочка... Знаешь, такая "карманная" девочка... Хо-ро-шенькая... Может, и поженятся. Пашка вчера "завязал", сегодня с детками в Планетарий пошел. Дурная бесконечность...

- Ничего, Татусь, поверь, порадует тебя кто-то.

- Видишь, ты меня Татусей назвала, по-детски. Это точно уж к разлуке.

- Или к дождю, или к деньгам, - засмеялась Ирина.

Поцеловались. Ирина вошла в вагон. Помахала Тане. Поезд качнуло, Ирина рефлекторно схватилась за проводницу, та так же рефлекторно оттолкнула ее бедром.

- Ну, что ж, путешествие началась, - усмехнулась Ирина.

Настроение скакало: то вдруг всплывало почему-то сказанное когда-то противным Шурой "сама виновата", то Галино: "писать не буду", то вдруг радостное - теплый добрый толстяк, не затоптавший ее - "меленькую", то вдруг сон с памятником. Ирина задремала и приснилась ей, что знакомый режиссер приглашает ее на спектакль "Адам и Ева" по Булгакову. Она благодарит, а он вдруг добавляет - "а Еву-то играть вам", и ехидно хихикая, исчезает...

В Праге было солнечно. Ирина сразу же отправилась в русский дом на Заторце. Нетяжелая сумка не отравляла прогулку, и Ирина шла мимо рынка вдоль оплетенных плющом заборов медленно, ни о чем не думая, просто вроде бы сливаясь со здешним воздухом, погруженная в особую Пражскую тишину. Первым человеком, с которым она столкнулась у дверей, был Игорь Порев. Худой, бледный, вялый, но он, казалось, даже и не удивился, а она вдруг обрадовалась несказанно. Искренне, не раздумывая, она чмокнула его в бледную щеку, и сразу же отпрыгнув, чуть смущенно засмеялась. Он же скучным голосом спросил.

- Какими судьбами?.

Ирина, уже закрывшись, сдержанно ответила.

- Да вот, лекцию читать приехала. Завтра. Придешь?

- Зайду, - он пожал плечами. Ни о чем больше не спросил, посидеть нигде не предложил.

У себя в комнате Ирина расплакалась: "Неужели старые связи уж совсем порвались и мы настолько чужие, что встретив подругу юности в чужом городе, ее нужно в лучшем случае проигнорировать - в худшем - отшить". Успокоилась она только в Граде. Гуляя в овраге возле крепостной стены, где обычно по утрам гуляют пары с собачками, где как-то особенно звонко поют птицы, она вдруг пожалела Игоря: "Жена-то сбежала, детей увезла. Боль, наверняка, выгнала из Иерусалима. Плох, сразу видно, плох". Остаток дня Ирина об Игоре почти не вспоминала, готовилась к лекции. Ужинала с коллегами.

Стоя возле стола в гостиной Русского дома, оглядывая собирающуюся публику, Ирина ждала Игорю и гадала: "Придет - не придет". Он пришел, кивнул ей, сел возле окна, достал какой-то блокнотик. Ирину поразило сходство с описанной когда-то ею сценой в рассказе "Перевод на русский не желателен". Будет рисовать бабочек, всяких змеек? Нет, просто вертел блокнот в руках, смотрел в окно. Ирина досадовала, но весь свой пыл, всю энергию адресовала ему. Наконец, ей зааплодировали. "Все. Справилась", сказала себе Ирина, захлопывая папку с бумагами. К ней подходили с комплиментами, цветами. Подошел Игорь. Склонился к руке: "Молодец!".

- Тебе, правда, понравилось?

- Было интересно. У тебя какие планы? Ужинаешь с ними? - он указал на устроителей.

- А у тебя?

- Я бы тебя украл. Поболтали бы.

- С удовольствием.

Ирина вежливо отговорилась неожиданно возникшими делами, выслушала еще раз благодарность и похвалу, и, с легким сердцем распрощавшись с ними, подошла к Пореву. Они шли в ногу. Игорь взял ее под руку.

- Не ожидал, Ирка, не ожидал кого-нибудь из прошлого встретить. Ты вообще-то как? Выглядишь прекрасно.

- Ты-то как? Что здесь делаешь?

- Да, так. Почти ничего. Немного халтурю для одного журнальчика. А вообще на "птичьих правах"

- А семья? - Ирина все же решила коснуться больного, чтобы побыстрее прояснить его обстоятельства.

- Семья в Канаде. Но теперь это не моя семья - Алика Келецкого. Впрочем, ты не знаешь, был такой удачливый да красивый. Все ему удавалось вот Инку мою тоже увести удалось. Да, наверное, к лучшему. Я, видишь ли, слишком московским остался, все, вишь, меня ностальгия - по 70-ым, по юности, по тому - сему. И писанина моя все о том. Да и в бизнесе все наперекосяк - не издатель я, видно, а так себе писатель. Черт его знает.

Они сидели за столиком, и пили, конечно, любимую обоими "Бехеровку". У Игоря нервно дергалась щека. Постарел, осунулся, но ему идет. Ирина попыталась рассказать о своих встречах с Алексеем, Шурой, но все никак не могла найти верного тона. Потом она и вовсе замолчала, потягивала молча свою "Бехеровку", да глядела на свечу. Как ни странно, на душе было спокойно. Кажется, и у Порева чуть улучшилось настроение - он тоже примолк, но глядел на Ирину спокойно, добро, внимательно. Он проводил ее, чмокнул в щеку, спросил, когда уезжает.

- Послезавтра, - ответила Ирина, дал свой адрес, попросил завтра навестить.

Утром, рано, Ирина опять гуляла по любимым дорожкам, слушала птиц. В Праге ей во все приезды нравилось просыпаться рано, пить кофе с рогаликом в маленьком кафе, заходить на рыночек у "Грачанской". Все нравилось. Сегодня же к состоянию обычной радости примешивалась тревога. Что-то дома? С детьми? Прислушалась к себе - нет, не то. Сегодня у нее свободный день, в эту поездку кроме лекции ничего и не намечалось, можно просто побродить, погулять... Откуда же взялась тревога? И вдруг она ясно почувствовала - это Игорь! С ним что-то. Ирина сунула руку в карман, слава Богу, бумажка с адресом не потерялась, и быстрыми шагами двинулась прочь от Града. К трамваям. Название улочки знакомое, кажется, года два назад случайно по ней проходила, недалеко от Карлова Университета. Ирина проехала на трамвае, вышла, пошла "ровно", как ей подсказала вежливая пани, потом повернула направо... Вот он небольшой отель, Ирина сказала консьержу, что ей нужен номер 17. Ей показали на второй этаж. Подошла к двери, постучала. Громче. Наконец Игорь приоткрыл дверь. На нем лица не было. Он почти качался. Ирина вошла. Дверь в ванну открыта, течет вода в раковину.

- Что с тобой?

- А-а, с дуру таблеток нажрался, решил все счеты закрыть. Но не хватило их, что ли. Только галлюцинации начались. Вот решил брюхо промыть... Душа, вишь, улетать не захотела, только ум замутился - глюки. Ты-то реальность? - он дернул щекой.

Ирина обняла его за плечи, втолкнула в ванну.

- Продолжай, Гарик, продолжай. Промывайся. Дурак ты... Если б я после каждого развода... - Ирина запнулась - было б кому говорить. Ладно. Бог миловал.

- Нас с тобой миловал, - сказала вслух Ирина. - А Сашка уже давно на том свету.

- Сашка? У.? Что ж ты не сказала?

А Ирина и сама не знала, почему вдруг вчера говорила про что угодно, только не о нем, даже о Шуре как-то так говорила, будто и не в связи с Сашиной смертью встречалась. "Наверное, потому, - подумала Ирина, - что это близко касается моих личных проблем, моего диагноза - "соучастница"- вот и промолчала". Ира пожала плечами. Ослабевшего Игоря она уложила. Присел рядом. Погладила по голове и сама себе удивилась: все происходило сейчас очень естественно. Ей-то казалось, что ни к кому она не сможет прикоснуться. Кольнула, какая-то "фантомная ревность" - непонятно к кому, но Ира отогнала, - не до тебя. Она смотрела на Игоря - он дремал. Она оставила его, пошла, подтерла пол, достала свежее полотенце. Осмотрелась. На кухне нашла кофе, печенье. Заварила себе. Вернулась с дымящейся чашкой в руке и опять села около Игоря. Вдруг он ясно произнес:

- Ир! Ирка! Спасибо тебе. Видишь, старый дурак, бед натворил. Я же вчера тебя видел, слушал, понял же, что у тебя душа болит, но эгоист ведь считал, что у меня все больнее. Ладно... Инки не вернуть. С детьми увижусь когда-нибудь, надеюсь, а с Аликом ей и правда лучше - он одессит, для нее свой. А я - москвич. И ты, Ирка, глупая москвичка... Вот тебе тема: "Москвичи в Праге", а?

Ира улыбалась, молча пила кофе. "Оклемался. Теперь болтает, неловко ему, что я его таким застала. Но жив, жив. Как хорошо!" Она просидела с ним до вечера. Слабость никак не проходила. В сумерки они все же вышли пройтись.

- Неужели ты завтра уедешь?

- Уеду.

- А я останусь?

- А ты останешься.

- Но я теперь без тебя не хочу.

- Это почему же?

- Ну, почему-почему... Что-то вдруг мне хорошо с тобой сделалось...

- А-а.

Они замолчали. Как и вчера шли под руку в ногу. Влюбленности никакой Ирина не чувствовала ни в нем, ни в себе. Но было легко, спокойно. "С чего вдруг?", - опять с недоверием отнеслась к этому ощущению Ирина.

- Знаешь, Гарик, а я ведь тебя искала. Мне нужно понять, как это твой "Роман с пистолетом" на нас отразился... Тебя-то там нет, а я, Шура, Саша, Алексей. Я устала быть Тонечкой! Оказывается (я это недавно осознала), я была ей много лет. Мне нужно было тебя увидеть. Значит, нашу встречу в Праге заказала я - это я только сейчас осмыслила.

- Ну, а теперь мне тебя нужно видеть. И, заметь, каждый день. Тонечка, ты или уже не Тонечка, я тебя, Ирка, не отпущу! Женюсь на тебе, и будем с тобой здесь, в Праге жить, старости дожидаться...

В Ирине все запаниковало: "А как же там Катя? Что скажут мама, Костя", - но вдруг все смятение ушло и она услышала, что Игорь безмятежно продолжает свои речи.

- Будешь мне помощницей...

- Думаешь, я уже могу быть помощницей? А любовь? - спросила Ирина и покраснела - Прости за глупый вопрос...

Но Порев был серьезен.

- Глупая ты, знаешь ведь, "В карете прошлого далеко не уедешь" - тема экзаменационного сочинения нашей юности. Придет она, придет, как к Одинцовой. Доживем до любви. Теперь она до сердца доберется через поступки наши, через выбор дел, слов, интонаций. Поверь. Мы с тобой теперь уже нужны друг другу. Если я тебя когда-то заколдовал - Тоней сделал, то и расколдую, кому ж еще это под силу. А ты - моя ровесница, однокашница. Ирка, ты же догадываешься, что я прав. Оставайся! Я понимаю - дети, родители, работа. Все решим. Я хочу все это с тобой решать! Оставайся, все мы с тобой теперь сможем!

ххх

Солнце освещает стены Пражского Града, поют птицы. Неспешно выходит на прогулку под стены Града средних лет пан, впереди бежит собака. Садовник подстригает ветки кустов. Вот и еще пан, и еще. Резвятся, бегают собаки. На тропинке появляется среднего роста худой господин с палкой, под руку его держит коротко стриженная светловолосая дама, рядом бежит собака... Они негромко говорят по-русски.

- Пан Йозеф уже вышел, вон его Музичек бегает, сейчас они с нашим Гномом играть начнут.

- А садовник здесь?

- Да, Гарик, он всегда на месте. Он мне уже кивнул.

Ирина медленно идет рядом с Игорем. Месяц назад, после трех счастливых недель совместной, как они ее определили - настоящей семейной жизни - у него вдруг внезапно остро заболели глаза... Зрение упало. Он практически не видит. Врачи обнадеживают. Сам Игорь не очень им верит, но шутит, что вместо своих приобрел куда более добрые и зоркие глаза - жену. Ирина соглашается. Она теперь точно знает, где ее место, какое у нее есть дело: читать ему, беседовать с ним, вспоминать с ним Москву, записывать за ним и писать свое. И выслушивать его критику и советы. Гулять с ним, обедать, спать... Когда-то же, очень давно, пригрезилось же ей, что встретит она своего милого в Праге, и будут целоваться они на Карловом мосту. Ну и целовались с Гариком. И каждый день целуются, и будут целоваться... "Вечная Тонечка - пока мир стоит..." А он рухнул, тот мир, скрылся от незрячих глаз нашедших друг друга. И убежала, стыдливо прикрывая лицо рукой, инфантильная соучастница...