Современная мадонна

Глава четвертая

Энджел уставилась на Роури, пораженная настолько, что едва могла дышать.

— Ты серьезно? — прошептала она. — Ты хочешь, чтобы я… я стала няней этому ребенку?

— Я никогда за всю свою жизнь не был так серьезен, как сейчас.

— Ты хочешь, чтобы я заботилась о… — она хотела сказать «Си Ар», но поняла, что просто не сможет выговорить это без содрогания, — ребенке? — Ее нежные губы исказила жесткая складка.

— Неужели так странно, что я прошу об этом, Энджел? — мягко проговорил Роури. — Особенно тебя. Ведь ты всю жизнь воспитывала маленьких детей.

— Конечно, это очень странная просьба!

— Почему?

О, этот четкий, острый допрос профессионального адвоката!

— Подумай сам!

— Господи! Да я последнюю неделю ничего больше не делаю! — почти простонал он. Его голос, исполненный муки, вызвал у Энджел желание обнять его. Но она слишком хорошо помнила его реакцию на это и постаралась справиться с собой. Взяв чайник дрожащей рукой, Энджел попыталась разлить темно-янтарную жидкость по чашкам. — Скажи мне, что тебя удивляет!

— Мы же говорим не просто о каком-то ребенке! — Она поставила перед ним чашку, машинально заметив, как дрожит ее рука. Почему бы это? Просто потому, что его глаза, устремленные на нес, заставляли ее чувствовать себя безнадежно эгоистичной? Энджел глубоко вздохнула. — Конечно, ты понимаешь все!

— Да, конечно, это не какой-то ребенок, — согласился Роури. — Это мой племянник…

— И сын моего бывшего мужа! — добавила она едко. — Его сын, которого родила ему другая женщина! — Женщина, ради которой он оставил меня, могла бы она добавить, но промолчала. Сейчас не время для горьких обвинений.

— И что это меняет?

Энджел вздохнула.

— Это было бы совершенно неприлично, если бы я растила его! Пошли бы разговоры…

Роури покачал головой.

— Но Чад тебе не «бывший муж». Раз вы так и не развелись, ты его вдова, Энджел. А что касается разговоров… Знаешь, за годы работы в суде я понял, что есть нечто, от чего ты всегда будешь зависеть, стоит только раз позволить этому взять верх над собой. Это людские пересуды. Просто забудь о них.

О, каким убедительным он может быть! А мягкий голубой свет его глаз, без сомнения, способен растопить и лед.

— Ты же понимаешь, могут возникнуть разные проблемы, если я буду растить его, Роури, — взывала она. На мгновение ей пришло в голову, мог бы он вот так, запросто обратиться с подобной просьбой к одной из своих опытных, искушенных в житейских делах лондонских подруг? Почему-то Энджел не могла представить себе этого. Значит, она для него просто деревенская простушка, которой можно управлять по своему желанию?

— Какие проблемы?

Энджел подумала, неужели он умышленно делает этот разговор таким трудным для нее?

— Ты знаешь, — уклонилась она от прямого ответа.

— Откуда же мне знать, если ты не говоришь! Я никогда не отличался способностью читать чужие мысли.

— Относительно законности этой ситуации, — проговорила Энджел осторожно, делая вид, что не заметила его сарказма, — сомнений нет, но… ребенок… — Она почувствовала, как ее голос непроизвольно смягчается, и подумала, что все дело в ее отношении к детям. Если бы ей пришлось выбирать между ролью в Голливуде и крошечным беззащитным ребенком, она, бесспорно, выбрала бы ребенка. Дети, по крайней мере, не унижают тебя.

— Говори, говори, — мягко настаивал Роури. — Он сын Чада!

— Значит, — задумчиво произнес он, — ты все еще так уязвлена бегством Чада, что не можешь заставить себя ухаживать за его ребенком? Потому что это слишком сильно будет напоминать тебе о мужчине, которого ты любила…

— И потеряла, — едко добавила Энджел.

Роури пожал плечами, поставил пустую бутылочку на стол и погладил спинку малыша.

— Если тебе так нравится.

Глаза Энджел засверкали.

— Так вот как ты думаешь обо мне, Роури? И все остальные тоже? Этакая жалкая жертва! Собственный муж сбежал от нее!

Роури ни капельки не смутился. Он смотрел на нее спокойно, мягко, почти — Энджел могла бы поклясться — с одобрением.

— Нет, я не считаю тебя жертвой, Энджел, — тихо ответил он. — Если бы я так думал, мне и в голову не пришло бы предложить тебе заботиться о ребенке брата. Жертвы не склонны заботиться о других, ты знаешь.

— Так почему ты все же попросил меня? И именно меня, когда мог выбрать самую профессиональную няню в Англии? Я всего лишь ирландская девочка без особого опыта, если не считать заботу о собственных младших братьях и недолгую работу в Англии.

— Ты же обожаешь детей, — тихо проговорил Роури. — По-моему, этого не заменит никакая квалификация.

Энджел возмущенно тряхнула головой, и несколько локонов упало ей на спину.

— Но ты не можешь знать! Ты исходишь из слов Чада.

— Почему же, я сейчас видел это своими глазами.

— Всего лишь пару минут! Ты слишком быстро принимаешь решение, это опрометчиво.

— Я наблюдаю людей каждый день у себя на работе. У меня достаточно опыта, чтобы сразу понять, когда человек искренний, настоящий. — Он взглянул на нее, и Энджел утонула в бездонной синеве его глаз. — Когда я вошел в кухню и увидел, как ты прижимала его к себе, твоя душа была за много миль отсюда. Ты не знала, что я наблюдал за тобой. Ты просто вся светилась любовью к малышу. Ты стала бы прекрасной мамой. И этому ребенку в особенности.

— Спасибо тебе, Роури, — глотая слезы, произнесла Энджел, вспыхнув от неожиданной похвалы. Она была, бесспорно, приятна ей, но тут Энджел вспомнила, что перед ней человек, который старался помешать их свадьбе с Чадом.

Однажды вечером они пригласили Роури в гости на квартиру Чада. Он принял их приглашение, наговорил комплиментов Энджел по поводу ее спагетти, настоял на том, чтобы ему позволили купить бутылку дорогого вина. Энджел тогда показалось, что вечер прошел очень хорошо. Но перед уходом Роури посмотрел на них обоих и сказал своим таким холодным, спокойным голосом: «Если вы хотите услышать мой совет — а вы, скорее всего, не хотите, — то я посоветовал бы вам пока не жениться. Зачем лишние волнения?»

Энджел была оскорблена, а Чада неодобрение Роури, казалось, только раззадорило.

Сейчас Энджел посмотрела на Роури и задала ему тот вопрос, который должна была осмелиться задать еще тем вечером:

— Почему ты был так против нашей свадьбы, Роури?

— Энджел, — вздохнул он, — зачем снова?

— Мы должны обсудить это! Ты же понимаешь, иначе я не отвечу утвердительно на твою просьбу. Между нами не стоит ничего больше, чем это. И я хочу знать! Тебе так не нравилось во мне, что я была простой девочкой из ирландской провинции? Не умеющей выбрать нужный нож за обеденным столом?

— Энджел Мандельсон, — проворчал он мрачно, — если бы у меня на руках не было ребенка, я бы с удовольствием отшлепал тебя за такие глупые слова! Дело не в том, что мне не нравилась ты, — мне не нравились ваши отношения с моим братом. И, если уж ты обязательно хочешь знать, я не одобрял ваш брак потому, что вы совершенно не подходите друг другу.

— Но почему? Ты видел мня всего несколько раз, и то случайно!

— Это правда. Но я знал Чада лучше, чем кто-либо еще. Я знал, какой переменчивый у него характер. И я знал еще, что Чад безнадежно избалован нашей мамой и не допускал для себя отказа ни в чем.

— И это все?

Роури покачал головой.

— Почти!

— Тогда продолжай! — горько рассмеялась она.

— Тебе будет неприятно это услышать, — предупредил Роури.

Ее изумрудные глаза метали зеленые молнии.

— Но я уже большая девочка, Роури. Я выдержу.

— Я думаю, Чад хотел жениться на тебе, потому что ты была недоступной.

— Но это нелепо! — нахмурилась Энджел. — Как я могла быть недоступной, если согласилась стать его женой?

— Я полагаю, были некоторые условия, которые ты соглашалась выполнить только после того, как выйдешь за него замуж, не так ли?

Энджел оцепенела.

— Что ты имеешь в виду?

Роури сжал губы.

— Я говорил, что тебе это не понравится…

— Неважно, продолжай!

— Думаю, ты отказывалась заниматься с ним любовью до тех пор, пока вы не станете законными супругами. И думаю, что Чад считал это одной из тех вещей, которую нельзя купить за деньги, — закончил Роури с неохотой.

Энджел машинально насыпала в чай три полных ложечки сахару — в три раза больше, чем клала обычно. Она была так ошеломлена, что едва стояла на ногах и медленно мешала чай в полной тишине, пока он не остыл. Потом все так же машинально выпила половину чашки и подняла на Роури помертвевшие от боли зеленые глаза.

— Чад так и сказал тебе? — спросила она с ужасом. Голова у нее кружилась, она не могла поверить, что он мог говорить о столь интимных вещах.

Роури покачал головой.

— Нет, он ничего такого не говорил.

— Но если Чад не говорил тебе, что я была девственница, как ты мог об этом узнать? Это тоже твой опыт наблюдения за людьми, Роури?

Его губы дрогнули. Он, казалось, колебался.

— Со мной редко бывает, что я не могу найти слов, но этот вопрос я не стал бы поднимать. Раз уж ты спросила, я отвечу. Твоя невинность была совершенно очевидна, она образовывала ауру вокруг тебя.

Слова были довольно лестны, не могла не признать Энджел, хотя и с неохотой.

— Это редкость для женщины в твоем возрасте!

— Но мне было всего двадцать лет! — воскликнула Эпджел.

— Все равно, это редко встречается, — тихо сказал Роури. — Особенно среди женщин, с которыми Чад, да и я обычно имеем дело.

Теперь она смутилась!

— Но если дело было в этом, почему ты возражал, Роури? Разве невинность — это не прекрасное качество?

Он покачал головой. Его брат мертв. Зачем сейчас объяснять? А сокровища все равно уже разграблены без истинного понимания их красоты.

— Я просто думал, что вы не подходите друг другу, — повторил он осторожно.

— Я понимаю.

— И я был прав, — добавил он уже спокойнее. — Ведь так?

— Да, ты был прав! — Энджел смотрела на него напряженно. — И тем не менее ты хочешь, чтобы я бросила все и отправилась с тобой в Англию воспитывать твоего племянника. Но почему? Почему бы тебе не найти кого-нибудь в Лондоне, кто просто будет выполнять свою работу, не причиняя тебе боль?

Слабая улыбка мелькнула на его губах.

— Как ты собираешься причинять мне боль?

Но она постаралась не поддаться его обаянию.

— Ты знаешь, что я имею в виду, Роури, — упрямо сказала она. — Не уходи от ответа.

Он отсутствующе погладил ребенка по макушке.

— Хорошо, я скажу. Я зову тебя, потому что ты любишь детей, но главное — я думаю, что ты будешь обращаться с этим ребенком нежнее и бережнее, чем кто-либо еще.

— Поскольку я была женой его отца?

— Именно так.

— А как же моя жизнь здесь?

Роури окинул взглядом большую старомодную кухню. В ней было тепло и уютно, соблазнительно пахла выпечка, и Энджел стояла посреди нее, словно бесплотный дух, смертельно бледная в своих траурных одеждах. Он нахмурился. Глупо, нелепо запереть юность и красоту в этом Богом забытом месте. И хотя это он просит Энджел помочь ему, но, может быть, в то же время он спасает ее от столь безрадостной судьбы?

— Ты сбежала в Ирландию, когда твой брак развалился. И ради чего? Чтобы состариться раньше времени, разнося подносы с чаем для туристов? Бегая с поручениями по гостинице? Чувствовать себя неудачницей, потому что от тебя сбежал муж? Неужели это все, чего ты хочешь от жизни, Энджел?

Его слова звучали так жестоко.

И так правдиво.

От унижения и обиды она набросилась на него в ответ:

— Но теперь я не просто женщина, которую бросил муж, ясно? Чад мертв, а я его вдова, как ты сам справедливо заметил, Роури. Неужели это не даст мне то уважение, которого, как ты считаешь, мне недостает?

Если она ожидала встретить хоть каплю сочувствия, то ошибалась.

— Тот факт, что ты вдова, — чисто формальный, — сказал он холодно. — Это только слово, не больше. Слово, которое ты, без сомнения, используешь, чтобы спрятаться от проблем. И это очень могущественное слово, Энджел, на позволяй себе заблуждаться относительно него. Некоторые женщины используют его как щит, чтобы держать весь мир на дистанции. И я предсказываю, что именно это и случится, если ты останешься здесь.

Она чувствовала справедливость его слов, но не могла удержаться от возражений.

— Ну, и что ты мне предлагаешь? Такой маленький ребенок требует постоянного внимания. И кто бы ни занимался его воспитанием, он очень скоро сильно привяжется к малышу, а тот — к своему воспитателю.

— Но в этом нет ничего плохого…

Энджел возмущенно покачала головой.

— А сколько тебе лет?

Роури нахмурился.

— Тридцать четыре. Какое это имеет значение?

Энджел строго поджала губы.

— Ты женат?

— Конечно, нет! — вырвалось у него. — Стал бы я умолять тебя о помощи, если бы у меня была жена!

— А что будет, когда ты наконец встретишь женщину своей мечты и решишь остепениться? Она не захочет делить ни тебя, ни ребенка с кем бы то ни было. Захочет, чтобы это был ее ребенок, а меня просто выбросит!

Как только эти слова слетели с ее губ, Энджел пожалела о них. Она говорила так, словно заведомо чувствовала себя жертвой, а эту роль она не собиралась играть ни под каким видом.

— Нет! — покачал головой Роури. — Послушай теперь меня, Энджел. Никто не может заглянуть в будущее, и я не буду пытаться. Я только могу постараться уверить тебя, что не собираюсь снимать с себя ответственность за ребенка. Если для этого потребуется сократить время моей работы, значит, я сделаю это. А что касается женщины моей мечты…

— То? — спросила Энджел, не вполне уверенная, стоит ли продолжать эту тему, если принять во внимание холодный, жесткий изгиб его губ.

— Я и так слишком долго верил в сказки о возможности быть бесконечно счастливым с одной женщиной, — процедил он сквозь зубы.

Энджел, затаив дыхание, ждала его ответа, пока воздух с легким свистом не вырвался из ее груди.

Если Роури и заметил это, то не подал виду. Он расстегнул последнюю кнопку и осторожно вытащил малыша из конверта.

— Мне нужно искупать и переодеть его, — сказал он будничным тоном. — И пока я делаю это, пожалуйста, обдумай мое предложение и решай. Я хочу отплыть в Англию завтра. И тем временем… — Ребенок открыл глаза, и Роури, не договорив фразу, замолчал, вглядываясь в крошечное личико.

На его сильном, мужественном лице, пока он смотрел на племянника, отражались и горе, и боль, и сожаление, но больше всего любовь. И именно она решила все за Энджел. С невольным восхищением Энджел поверила в его любовь к осиротевшему младенцу, в его готовность принять на себя такую страшную ответственность. Немногие мужчины в его возрасте оказались бы способны на это.

— Тем временем… — медленно повторил Роури, все еще не в силах оторваться от темно-голубых глаз ребенка, так похожих на его глаза.

— Тем временем… — эхом медленно повторила Энджел, поднимая его дорожную сумку с пола. И что-то в ее голосе заставило его замереть и взглянуть на нее.

— Спасибо… — прошептал Роури.

Энджел ответила на его пристальный взгляд и сразу заметила, как внезапно расслабились его напряженные плечи. Он понял, что она собиралась сделать! Неужели ее намерения так прозрачны? Или это он необычайно восприимчив?

Ее голос звучал очень мягко и немного печально:

— А, мы ведь еще не решили, как его назвать…