Спасенные любовью

Глава 7

Плащ Кэтрин валялся на кровати. Лючия небрежно скользнула по нему отсутствующим взглядом и подумала, что, вероятно, здесь, на берегу океана, этот плащ с меховой отделкой не смотрится. Сейчас это была единственная вещь, которую не упаковали в дорожный сундук. Оглядываясь на то, что произошло за последнее время, девушка чувствовала, что заканчивается самая красивая и романтическая глава книги, книги ее жизни.

На протяжении всего ужина она ни разу не решилась поднять глаза на дона Карлоса, сидевшего за столом напротив. Лючия старательно прятала свой взгляд куда-то вниз, чувствуя, что не сможет проглотить ни кусочка, даже если будет заставлять себя это сделать.

Генерал Боливар, казалось, был единственным человеком за столом, который находился в великолепном расположении духа. Соуверби и О'Лери наперебой рассказывали ему про битвы, в которых им довелось участвовать. Лючии стало понятно, что генералу эти истории нравились потому, что в них фигурировал и он сам. К тому же Мануэлла внимательно слушала рассказы обоих офицеров, и Боливар хотел видеть себя героем в ее глазах.

Лючии, занятой сейчас своими невеселыми мыслями, было совершенно безразлично, являлся ли генерал героем или нет — разговор за столом не доходил до ее сознания. Она твердила себе одно: вот и пришел тот самый вечер, когда она видит дона Карлоса в последний раз, теперь уже точно — в последний.

Еле дождавшись окончания ужина, когда мужчины вышли во двор пить кофе, Лючия быстро поднялась в свою спальню, надеясь, что скоро все затихнет. Она снова взглянула на плащ, и в этот момент в дверях появилась Мануэлла. Лючия с тревогой уставилась на Саенз — неужели опять произошло что-то такое, что нарушило ее планы?

— Я пришла узнать, не изменили ли вы своих намерений? Может быть, вы все-таки одумаетесь, ведь ваше решение может оказаться ошибкой, в которой вы будете раскаиваться всю жизнь?

Испанка была одета в очень декольтированное платье темно-зеленого цвета с изумрудным оттенком, делавшее ее совершенно неотразимой. Казалось, оно еще сильнее подчеркивало женственность Мануэллы. Это обстоятельство окончательно утвердило намерение Лючии немедленно уехать из этого дома, из этой страны — подальше от дона Карлоса. Разве сможет она когда-нибудь выглядеть такой сказочно красивой, чтобы соперничать с такой прекрасной женщиной, как, например, Мануэлла?

— Нет… нет, сеньора. Я должна ехать.

Саенз задумчиво подошла к раскрытому окну. Солнце уже почти село, его догорающий свет отбрасывал последние блики на внутренние стены двора асиенды, тени стали длинными — мир был готов к тому, чтобы погрузиться в неумолимо накатывающиеся сумерки.

— Знаете, Лючия, я считала вас более смелой, чем вы оказались на самом деле. — Лючия вопросительно посмотрела на Мануэллу, не совсем понимая, к чему она клонит. — Нужно уметь бороться за себя, мисс, за свое счастье, за свою любовь, в конце концов! На свете нет ничего невозможного, и всегда можно выиграть, если идти на открытый бой.

Складывалось такое впечатление, что Мануэлла говорила сейчас больше для самой себя, пытаясь убедить не только Лючию, но и как бы настроить себя на решительный лад.

— До меня генерал мимолетно любил очень многих женщин, но я не хочу быть в их числе, мне не нужен огонь, который через мгновение угаснет, — я желаю Боливара всего, без остатка. И я сделаю все, чтобы добиться его любви, такой любви, что он больше не станет смотреть ни на одну женщину, кроме меня. Его душа, его мечты, стремления и чувства должны стать моими! Клянусь вам, мисс, когда-нибудь настанет такой день, когда наши судьбы окажутся неразрывно связаны в единый узел!

Лючия слушала ее пламенную речь, будучи уверенной, что Саенз сдержит свою клятву.

— Вы уезжаете, Лючия, подняв руки, вы сдаетесь, а я остаюсь! Пошевеливайтесь, крошка! Уезжайте в Англию присматривать за артритным кузеном! Все готово для вашего отплытия. Судно, отплывающее в Британию, готово! Оно называется «Дерзкая Кэтрин» — эта грузовая галоша возит туда кофе. Боюсь, оно не слишком комфортабельно, но в данной ситуации, надеюсь, вы не будете слишком привередливы.

— Еще раз благодарю вас, сеньора. Я могу расплатиться за свое место на судне?

— Вы сделаете это на борту. Человек который доставит вас на «Кэтрин», возьмет деньги только за стоимость пассажирского места. С кучером экипажа, который я наняла для вас, договаривайтесь сами, но советую не торговаться.

Лючия набросила на плечи плащ, скрывающий ее белое платье, в котором она сидела за столом. Как только она окажется в крытом экипаже, можно будет снять эту маскировку.

— Прощайте, сеньора!

— Adios! — резко бросила Саенз в ответ.

Экипаж, ожидавший Лючию, очевидно, много повидал на своем веку и, казалось, мог в любой момент развалиться от старости; запряженная в него лошадка, усталая и измученная, видимо, покорно из года в год тянула свою лямку. Когда они тронулись, Лючии пришла в голову забавная мысль, что пешком она дошла бы до порта значительно быстрее, вдобавок экипаж нещадно трясло на каменистой дороге, и тучи пыли из-под колес временами мешали свободно дышать.

Лючия открыла маленькое оконце этого ящика на колесах и ощутила приятную прохладу ночного воздуха. В темноте не видны были очертания гор, даже звезды, такие яркие на высокогорье, здесь, на побережье, так слабо мерцали, что даже нельзя было разглядеть дорогу. Лишь иногда попадались огоньки фонариков, обозначающие палатки, в которых солдаты расположились на ночной отдых. Кроме этих светящихся точек, ее окружала темнота, если не считать, конечно, дальних огней — это светились окна домов города и, чуть в стороне, сигнальные фонари на кораблях.

Ей показалось, что прошло очень много времени, пока дорога стала немного ровнее и пыли стало меньше. Это могло означать только одно — океан и порт где-то рядом. Вокруг стало немного светлее, и Лючия успела заметить, что экипаж проехал мимо нескольких стоящих почти впритык друг к другу небольших церквушек.

Наконец они выехали на совсем ровную дорогу — копыта лошади монотонно зацокали по набережной. Впервые Лючия так остро ощутила, что покидает Южную Америку — континент, который она успела так сильно полюбить. Покидает навсегда.

Кучер, кряхтя и бормоча под нос что-то неразборчивое, слез со своего сиденья и услужливо распахнул скрипучую дверь экипажа. В повозку ворвался прохладный морской ветер, сразу растрепавший волосы девушки. Она вышла наружу и снова накинула на себя плащ — слишком странно выглядела она ночью в порту в своем белом наряде.

Причал начинался здесь же, и она безмолвно последовала за провожатым, который оставил повозку на набережной.

— Сеньорита Каннингхэм? — послышалось откуда-то снизу, от самой воды.

Лючия посмотрела вниз — около причала покачивалась небольшая лодка с двумя дюжими молодцами, сидящими на веслах. Хотя ее имя было произнесено с ужасным акцентом, совершенно очевидно, лодка ждала именно ее. Третий, который как раз и окликнул Лючию, помог ей спуститься в лодку и, приняв у возницы ее нехитрые пожитки, состоявшие всего лишь из одного дорожного сундука и коробки со шляпами, оттолкнулся от стенки причала. Перед тем как отправиться назад, извозчик выразительно потер пальцы, давая понять, что за экипаж нужно платить отдельно. Запрошенная сумма казалась большой, чрезмерно большой, но у Лючии не было времени вступать в спор. Не поблагодарив, он быстро ушел. Да, здесь, у океанских берегов, жили совсем другие люди, совсем не похожие на тех, к доброте и отзывчивости которых она уже успела привыкнуть в Кито!

Через несколько мгновений они уже неслись вперед, разрезая воду, — ходовые качества лодки оказались намного лучше ее внешнего вида. Лючия впервые видела ночной Гуаякиль со стороны — огни города удалялись все дальше и дальше. На рейде стояло множество судов, сигнальные фонари которых отражались в воде, и в этих местах вода казалась не иссиня-черной, а мутновато-зеленой. Лючия очень надеялась, что «Дерзкая Кэтрин» окажется не слишком маленьким судном — пересекать всю Атлантику на утлом корыте представлялось не слишком приятным занятием. Она тоскливо представила себе большой, удобный и на совесть построенный корабль своего отца. Она совсем неплохо переносила раньше путешествия через океан, однако в сильный шторм даже груженное оружием судно сэра Джона взмывало вверх и опускалось так, что на следующий день Лючии казалось, все ее члены существуют по отдельности.

Она старалась не думать о доне Карлосе и пыталась сосредоточиться на чем-нибудь другом. Море… Пираты… Пираты!

Два столетия назад, когда корсарство повсеместно процветало у берегов испанских колоний. Гуаякиль как магнит притягивал этих любителей легкой наживы. Знаменитый Френсис Дрейк держал здесь свои и захваченные торговые корабли, да и после него многие известные «джентльмены удачи» жаловали своим вниманием этот удобный залив, заодно поджигая и грабя город.

Лючия очень старалась сосредоточить свое внимание на исторических событиях, но разум противился этому, заставляя шептать снова и снова:

— Я люблю его! Я люблю его!

На глаза опять навернулись слезы, мешающие видеть огоньки судов, проходящих мимо: вместо ярких точек перед ней проплывали какие-то желтые мохнатые пауки. Лючия изо всех сил сжала пальцы в кулаки, пытаясь как-то справиться с собой. Перед ней возникло лицо дона Карлоса, когда они с отцом, сидя за столом, обговаривали подробности предстоящей свадьбы. Ведь он даже не подозревал, что на следующее утро Лючия будет уже далеко — на пути в Англию!

— Мы на месте, сеньорита.

Она подняла заплаканные глаза и осмотрелась — перед ней темнел борт какого-то судна, очевидно, «Дерзкой Кэтрин», с которого свисали концы веревочной лестницы. Привычным движением, без труда поймав мокрый канат, один из мужчин помог ей сделать первый шаг, легко подсадив сильными руками.

Едва взобравшись на палубу, Лючия увидела, что на шкафуте ее ожидает офицер, совсем не похожий на моряка торгового флота.

Вопреки недобрым предчувствиям корабль оказался большим и не таким уж неудобным, как говорила Мануэлла, по крайней мере он был ничуть не меньше судна отца. Все страхи, связанные с предстоящим путешествием, стали покидать ее.

— Вы готовы отправиться в путь, мисс? — заботливо спросил офицер на превосходном английском. Судя по всему, он был не прочь скрасить серые будни путешествия, общаясь с Лючией. — Ваша каюта на корме, разрешите, я провожу вас.

Она прошла по палубе следом за офицером, еще раз убедившись, что судно большое, надежное и вмещает, должно быть, много груза. Отец явно не отказался бы иметь такое же.

Офицер распахнул дверь каюты и отошел в сторону. Лючия думала, что сейчас увидит небольшую комнату, чуть больше повозки, в которой она приехала в порт, однако, к ее удивлению, перед ней открылось большое и просторное помещение, настоящий салон.

В дальнем конце, у самой переборки, сидели двое мужчин, они немедленно встали при ее появлении. Первый, она готова была поклясться, был ей совершенно незнаком, второй же… Второй был дон Карлос, который не отрываясь смотрел ей в глаза. Ноги Лючии приросли к палубе, хотя что-то, сидящее глубоко внутри, толкало ее вперед, навстречу своей, казалось, безвозвратно утерянной любви.

Она пришла в себя, когда почувствовала, что ее руку крепко сжимает дон Карлос, словно по воздуху перелетевший из дальнего конца помещения.

— Отец Пабло находится здесь, чтобы обвенчать нас, Лючия. Здесь, сейчас и немедленно, — решительно произнес он. — У нас не так много времени.

— Н-н-н… — Язык прирос к нёбу. — Но я… — Улыбка дона Карлоса была так ласкова, что возражения, готовые сорваться с ее губ, тут же забылись.

— Я знаю все, что ты хочешь мне сказать! Эта каюта будет принадлежать нам во время нашего путешествия домой, в Англию.

Лючия стояла, судорожно подбирая слова для ответа, но мысли ее путались под пристальным взглядом дона Карлоса. Он решительно, но при этом очень нежно поднес ее руку к своим губам.

— Пойдем! У нас еще будет много времени поговорить обо всем. — Он потянул ее вперед, не забыв, однако, снять с нее плащ и аккуратно повесить его. Только сейчас Лючия сообразила, насколько она нелепо выглядела в этой тяжелой меховой одежде.

Еще не осознав до конца происходящее, она увидела, что они с доном Карлосом стоят, взявшись за руки, перед отцом Пабло, который произносит на латинском языке слова венчального обряда. Прошло совсем немного времени, а Лючии казалось, что уже давно небеса разверзлись над ее головой и трубные голоса ангелов торжественно приветствуют их.

Она замерла, когда в длинной речи отца Пабло впервые услышала имя дона Карлоса, произнесенное по-английски:

— Чарльз Энтони Френсис!

Он произносил клятву медленно, словно желая, чтобы в первую очередь ее слышал не Господь Бог, а Лючия, но девушка от волнения не могла разобрать ни слова.

Священник торжественно благословил обоих, и дон Карлос, нежно поцеловав руку Лючии, проводил отца Пабло к двери. Ошеломленная Лючия посмотрела вокруг себя и пришла к заключению, что это помещение все-таки маловато для салона, но слишком велико для обычной каюты. Похоже, это была флагманская каюта — самое важное и почетное место на любом военном судне. Здесь было так уютно, что, если бы не мерная бортовая качка, она бы забыла, что находится не на суше.

Лючия бессильно опустилась на стул. Судя по всему, судно все еще стояло на месте, а если и шло вперед, то совершенно незаметно, медленно и лениво, как черепаха.

Не может быть! Это не может быть правдой! Теперь она — жена дона Карлоса? Какой-то бред! Она же специально покинула Гуаякиль, чтобы не было никакой свадьбы! И кроме того — военное судно… Откуда здесь английское военное судно? Правда, они иногда заходили в Гуаякиль — из эскадры адмирала Коушрейна. Неужели это одно из них?

Лючия успела вспомнить, что лорд Коушрейн был шотландцем по происхождению, но тут мысли оборвались — в каюту пришел ее муж. Она сидела, с трудом справляясь с дрожью, которая охватывала ее все сильнее и сильнее.

— Ну, теперь, когда мы одни, надеюсь, ты можешь объяснить мне, зачем тебе понадобилось бежать с асиенды? — Голос дона Карлоса был немного сердит.

— Я… мне было нужно уйти тайком, чтобы меня никто не смог задержать… чтобы ты не смог меня задержать.

— Почему же, почему?

— Потому что все это неправильно. Ты не должен был жениться на мне.

Дон Карлос подошел ближе, внимательно вглядываясь в ее растерянное лицо. Лючия прикрыла глаза, прислушиваясь к биению своего сердца, Даже сейчас, когда дон Карлос был рядом с нею, она еще до конца не верила в реальность происходящего.

— Как? Как ты узнал о моем намерении покинуть асиенду сегодняшней ночью?

Дон Карлос попытался улыбнуться:

— Не забывай, что я не один год служил Боливару. У меня очень много осведомителей и агентов, причем многие из них — настоящие профессионалы.

— А Мануэлла? Мануэлла ничего тебе не рассказала?

— Так это Мануэлла помогла тебе с побегом?

— Откуда? Ну а это откуда тебе известно?

— Лючия, мы были вместе достаточно долго, чтобы я смог понять ход твоих мыслей, поверь мне, я неплохо разбираюсь в людях. Даже очень неплохо.

Его низкий бархатный голос опять будил в Лючии чувства, которые ей раньше не приходилось испытывать.

— Я очень прошу тебя, скажи мне, что ты ощутила, когда я поцеловал тебя на прощание тогда, в павильоне?

— Это… это было что-то удивительное. — Она ответила сразу, не раздумывая. — Твой поцелуй показался мне чем-то волшебным, я до сих пор не могу забыть того счастья, которое при этом испытала!

— Так вот, Лючия, поверь мне, то же самое испытал и я.

Она удивленно и недоверчиво посмотрела в темные глаза дона Карлоса.

— Почему же, — взволнованно продолжал он, — почему ты решила, что я не испытываю к тебе никаких чувств, моя дорогая? Уже тогда, в павильоне, я понял, что люблю тебя так же сильно, как ты любишь меня!

— Ты… ты любишь меня? — прошептали ее губы.

— Да! С того самого момента, когда, очнувшись, увидел тебя. Когда ты читала мне книги, когда ухаживала за мной, я уже знал, что ты единственная девушка, которая нужна мне, девушка моей мечты.

— О! Но ведь ты… молчал? — Лючия вспомнила свое состояние, когда дон Карлос уехал из Кито, свою растерянность, боль и отчаяние от сознания, что она потеряла свою первую и единственную любовь.

— Лючия, я служил патриотам, боролся против испанских поработителей и приносил Боливару немалую пользу. Но что мог я предложить тебе тогда? Мог ли я сделать тебя частью своей жизни, когда она мне самому не принадлежала? Я долго раздумывал и пришел к выводу, что не имел никакого права принести тебя в жертву, причинить тебе горе. — Он с нежностью посмотрел в ее глаза, наполненные слезами, и продолжал: — Моя жизнь была полна риска, в любой момент, днем или ночью, здесь или у испанцев, меня могли убить… И я не мог ставить на карту твое будущее.

— Но ведь я хотела делить с тобой все тревоги и заботы… Чтобы только ты всегда был рядом, — прошептала она в ответ.

— …Когда я поцеловал тебя в первый раз, я уже знал, что, если когда-нибудь попрошу тебя быть со мной, ты не откажешь мне. Я прочел это в твоих глазах. Разве я ошибся? — Он опять улыбнулся.

— Так, я всегда и везде буду с тобой, пока мы живы, — проговорила Лючия очень серьезно.

— А я, признаться, уже начинал думать, что ошибся. Иногда мне казалось, что моя маленькая жена принимает мои чувства за блажь… Вот так, искательница приключений.

— С тобой я готова идти на любые приключения! До сих пор не могу поверить, что возвращаюсь в Шотландию, и не одна, а с мужем, с любимым мужем. — Лючии всхлипнула. Ей показалось, что дон Карлос может так же, как и ее отец, не принять всерьез ее слова.

Он ласково взял ее голову в свои руки и решительно притянул к себе.

— Как много еще предстоит нам узнать друг о друге, моя драгоценная! И я обещаю тебе, это будут лучшие минуты нашей жизни!

Их губы встретились, и Лючии показалось, что корабль мягко закачался на волнах. Она не верила своему счастью, ей было страшно, что этот волшебный сон оборвется и она вернется назад в свое опостылевшее прошлое. Лючия прижалась к мужу, чувствуя, что еще немного, и она потеряет сознание.

Теперь она принадлежит любимому мужчине и полностью отдается его власти! Поцелуи дона Карлоса приводили ее в исступление, унося от реальности куда-то вдаль. Каюты больше не было — ее обступали горы, ее заполняли цветы и солнце. Только теперь это был ее мир, мир необыкновенной красоты, который принадлежал только им двоим.

— Отныне наши сердца и души принадлежат нам обоим.

Лючии казалось, что это не она шептала эти слова — они доносились откуда-то со стороны, как будто свыше, с небес.

Ее глаза сияли, как звезды на ночном небосводе, а губы продолжали шептать:

— Я тебя люблю! Я тебя люблю!..

Он поцеловал ее мягкие волосы:

— Я тоже, дорогая. Ты моя, и только моя. Ты никогда больше не покинешь меня!

— Я скорее умру, чем сделаю это, — смущенно пробормотала Лючия.

— Для меня это тоже будет подобно смерти! — воскликнул дон Карлос. — Если бы ты знала, как я желал тебя!

— Никогда не говори так. — Лючия смутилась и покраснела.

— Ты просто не представляешь себе, как трудно мне было удержаться в последнюю ночь в Гуаякиле, чтобы не поцеловать тебя! Помнишь, когда мы стояли в коридоре у твоей спальни?

— Я ждала этого! Как я хотела, чтобы ты меня поцеловал тогда!

— Знаю… Но тогда нам было бы еще труднее расстаться… Это была бы пытка для нас обоих, и в разлуке мы тосковали бы еще больше друг о друге.

— А сейчас… Поцелуй меня, пожалуйста, поцелуй! Я хочу еще раз удостовериться, что это не сон!

— Я заставлю тебя поверить, что это явь. Только позволь, мое счастье, я отдам приказание, чтобы сюда принесли твои вещи. А потом… потом никто не потревожит нас до утра, обещаю тебе.

В его голосе было столько любви и страсти, что Лючия опять покраснела.

— Постой, пожалуйста, подожди. Я хочу спросить тебя, — прошептала она. — А если я не та женщина… Вдруг я разочарую тебя, оказавшись совсем не такой, какой ты меня представляешь. Не той, с кем бы ты захотел провести вместе всю жизнь?

— Ты серьезно полагаешь, что я смогу найти кого-нибудь лучше тебя?

— Просто Мануэлла как-то говорила мне, что ты еще никогда не делал подобного предложения ни одной женщине.

— Да, это правда, хотя для меня остается загадкой, откуда Мануэлла может знать это обо мне.

Лючия улыбнулась в ответ:

— Я думаю, что, как и ты, она отлично разбирается в людях и может чувствовать то, о чем не догадываются остальные.

— То есть?

— Она сказала мне, что заставит Боливара полюбить ее так, как он никогда не любил ни одну женщину.

— Что ж! — рассмеялся дон Карлос. — Иногда люди вступают друг с другом в открытый бой, пытаясь выдать за настоящую любовь только ее подобие. А любовь незаметно проходит стороной. — Заметив ее непонимающий взгляд, дон Карлос пояснил. — И может быть, мне тоже придется выдержать этот бой, дорогая, выдержать его с тобой. Мне нужны не только твои нежные губы и твое тело, мне нужно знать, о чем ты думаешь и мечтаешь, ощущать биение твоего сердца вместе со своим. Наверное, это и называется единением душ, и за это нужно побороться.

— Не надо никакого боя, не надо! Все уже принадлежит тебе, ты выиграл этот бой без боя!

— Мне предстоит убедиться в этом. — Он прижался к ней губами, целуя ее в горячие губы, в глаза, щеки, шею…

Лючия ощутила неизведанный прежде огонь желания.

— Я люблю тебя, — снова попыталась прошептать она, но из груди ее вырвался только стон.

— Ты моя! Вся моя! — Дон Карлос целовал ее снова и снова, пока оба они не утратили чувство реальности, и им уже казалось, что они на необитаемом острове, который один остался посреди бушующего моря страсти.

Может быть, в павильоне Лючия и предчувствовала нечто подобное, но теперь все ее казавшиеся несбыточными мечты воплотились в нем, в доне Карлосе. Теперь она знала, что родилась заново, для новой жизни, полной счастья и любви.

Ее любовь была всепоглощающей и открывала перед ней удивительные горизонты, которые бывают только при счастливом единении тел и душ.

— Я люблю тебя, Карлос, люблю тебя всем своим существом! — шептали ее губы.

Дон Карлос вторил, целуя ее:

— Да, моя прекрасная любовь! Да, моя восхитительная супруга, отныне и навеки будет так!