Среди песчаных холмов

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

– Они целовались, – сообщила Марта Мелиссе и Рут. Все трое сидели вокруг крохотного кухонного столика у тетушки Рут и собирались играть в карты. – Я видела их.

Рут сурово на нее взглянула:

– Не рассказывай байки, юная леди.

Она раскачивалась на стуле и то и дело морщилась, словно у нее вновь болела нога. Папа говорил, что у Рут сильные боли в ноге. Вот почему она больше не может заботиться о них и приходится приглашать нянь.

– Я не рассказываю байки. Я взаправду их видела. Папе нравится Эмма, а Эмме нравится папа. – Марта шлепнула колоду карт на стол и при двинула ее к тете Рут, которая умела тасовать карты, не роняя их на пол. – Здорово, а?

Тетя Рут смотрела на нее во все глаза:

– В каком месте они целовались?

– В губы. – Она хихикнула, а следом за ней и Мелисса.

– Нет, Марта. В каком месте дома ты это видела?

– На кухне. Я вернулась спросить Эмму, не хочет ли она поиграть с нами в карты, но она целовалась с папой, поэтому я не спросила.

– Гм. – Тетя Рут взяла карты, разделила колоду на две равные части и стала тасовать так, как пыталась и не могла перенять Марта. – Чтобы поверить, я должна увидеть это собственными глазами, юная леди. Эмма не из тех, кто прельщается фермером, у которого сапоги в коровьем навозе, а в волосах сено.

– Папа чистит свои сапоги, – возразила Мелисса. – Мы все чистим перед тем, как войти в дом.

Будем играть в «ловлю рыбки» или в «королей по углам»?

– В «ловлю рыбки», – сказала Марта.

– И я за это. – Рут раздала карты. – Марта, поди принеси мне мое лекарство, хорошо? Оно у меня в спальне возле кровати.

– Конечно.

Марта сползла со стула. Ей нравился маленький домик тети Рут. Он напоминал кукольный дом, только чуть больше, без лестниц и без обоев с алыми и красными розочками. У тети Рут имелись корзины с пряжей, изящные вазочки с леденцами, наборы картинок-загадок, а главное – телевизор, который работал. Марта нашла лекарство и побежала на кухню отдать его тете.

– У тебя болит нога, тетушка?

– Ага. – Рут проглотила таблетки и запила их чаем. – Это старое бедро не может успокоиться целый день.

– Бедняжка, – сказала Марта, встревожившись. – Хочешь, полежи на диване и посмотри телевизор, пока мы поиграем?

Тетя Рут вздохнула, потом с усилием, превозмогая боль, поднялась на ноги и оперлась на трость.

– Думаю, это в самом деле хорошая мысль, солнышко. Возможно, если я прилягу, мои старые кости перестанут болеть.

– Целовались, – повторила Мелисса, удрученная тем, что не видела этого сама. Марта смешала свои карты с картами тети Рут, свои же Мелисса схватила в охапку и прижала к груди. – Целовались?

– Ага. Как по телевизору.

– О Господи, – пробормотала тетя Рут. – Не рассказывайте своему папе, что я разрешаю вам смотреть «Дни нашей жизни». Никак не дождусь, когда этот сериал кончится.

Она остановилась и оперлась плечом о дверной косяк, чтобы передохнуть. Марта следила за ней глазами.

– Что худого в поцелуях? Папа может жениться на Эмме, и у нас будет мама. – Иметь маму, как имеют ее все остальные девочки, было бы самой прекрасной вещью на свете. Она не любила рассказывать другим, что ее мама умерла давным-давно. – Я хочу маму, как у других. Тетя Рут тяжело вздохнула:

– Эмма не как другие. Она не умеет даже готовить.

Мелисса захихикала:

– Папе нравится, как Эмма готовит. Когда у нее подгорает мясо, он не бесится, а отдает его собакам.

– В «Днях нашей жизни» никто не готовит, – сказала Марта, ожидая, когда тетя Рут уйдет в гостиную и сядет на диван.

Это был самый лучший диван, мягкий-премягкий, с пуховиками из афганской шерсти, сложенными на диванных подушках, поэтому любой при желании мог нырнуть под теплое шерстяное одеяло.

– Подите-ка лучше найдите вашего папу, девочки, – вымолвила Рут, задыхаясь и опрокидывая стул. – Я падаю от усталости.

В ту минуту, когда Мэтт вносил Рут внутрь дома, Эмма поняла, что она остается. Завтра автобус уйдет в Норт-Платт без нее, и это было прекрасно. Удивительно прекрасно.

– Положи ее на диван, – предложила Эмма. – Там ей будет удобно, и мы сможем за ней присматривать.

Мэтт бросил на нее удивленный взгляд:

– Мы? Я думал, ты уезжаешь.

Она не ответила ему. Она была слишком занят поисками в чулане чистого белья. Позже, когда Рут уложили на диван, Эмма обратилась к пожилой женщине, придав своему голосу теплые интонации заботливой сиделки:

– Хотите чаю, Рут? Или чего-нибудь холодного?

– Нет, Эмма, я в порядке. Я встану, как только смогу. – Рут застонала и перевернулась на бок. – Эти приступы благодаря милости Всевышнего не длятся слишком долго.

– Если вам нужно что-то принести… – Эмма заколебалась, не зная, можно ли Рут оставлять одну.

Нет, гостиная была в двух шагах, однако Рут все-таки стара, и боль у нее пока не стихла. Эмма пришлет сюда девочек на какое-то время, пока она не убедится, что Рут в порядке. Мэтт чинил на крыше телевизионную антенну, поэтому у Рут скоро будет возможность смотреть телевизор, пока она лежит здесь.

– Спокойно занимайся своими делами. Мэтт сказал, две недели испытательного срока истекли и завтра ты уезжаешь. Это правда?

Эмма подняла голову и встретилась со взглядом Рут.

– Нет, неправда. Я не собираюсь уезжать сейчас, когда вы не можете даже встать с дивана. Кто позаботится о девочках?

– Полагаю, это мы уладим, как улаживали прежде.

Эмма опустилась на стул. Она не часто засиживалась в гостиной, но теперь было самое время поговорить с тетушкой Мэтта по душам.

– Я вам не нравлюсь. Почему?

– Не дело городским жителям находиться здесь.

– Вам не кажется, что вы немного несправедливы? Меня наняли ухаживать за детьми, а не управлять фермой.

– Ты знаешь, о чем я говорю, милочка. Несправедливо – это то, как поступила с Мэттью его жена, а она тоже была из города. Думаешь, что парень запомнил урок, а он вместо этого приводит в дом еще одну худенькую барышню с длинными ногтями на руках и модной прической, которая не имеет представления, как вести хозяйство в доме или как готовить приличную еду для мужчин, работающих в поте лица. – Рут закрыла глаза и откинулась на подушку. На ту подушку, которую для нее взбила Эмма. – У меня просто разрывается сердце оттого, что все это повторяется вновь.

– Оттого, что все это повторяется вновь?

Рут открыла глаза и уставилась на нее:

– Мэтту нужно жениться еще раз. Мы вместе обсуждали некоторых женщин – местных женщин, – которые могли бы стать хорошими фермерскими женами. Ты не из их числа.

Разумеется, подумала Эмма, это не затронет ее чувств. Однако ей стало больно.

– Я не подыскиваю себе мужа, Рут.

– Марта видела, как ты сегодня целовалась с ее отцом. Тебе следовало бы поразмыслить, что подумают эти дети.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, – сказала Рут, повышая голос, – что эти маленькие девочки думают, что ты собираешься стать их новой мамой. И только небесам известно, что в голове у Мэттью.

С веранды донесся громкий и ясный голос Мэтта:

– У Мэттью в голове одно: не лезь в чужие дела и включи телевизор. Дай мне знать, как работает двенадцатый канал.

Эмма почувствовала, как кровь прихлынула к ее лицу, а Рут проглотила комок в горле. Они отвели друг от друга взгляды. Потом Эмма встала и включила телевизор.

– Хорошо, – сообщила Рут, когда на экране возник репортаж футбольного матча. – Мы пока понаблюдаем, как топчется на поле «Нотр-Дам», а позже в игру вступит «Небраска». Просто обожаю схватки между студенческими командами, а как вы?

Он не знал, что ему делать. Эмма хочет уехать, Рут в гостиной на диване смотрит футбол и раздает поручения, у Макки все еще не спал жар, и ко всему прочему нужно торопиться с продажей телят, пока цены на говядину достаточно высоки, чтобы получить от продажи кое-какую прибыль, а вырученные деньги вложить в счет оплаты нового трактора, который доставили на ферму в прошлую пятницу.

Мэтт задумался, где он допустил ошибку. Он полагал, что поступил правильно, когда нанял домработницу. Он думал освободить от домашних забот Рут и перехитрить Стефани. Вместо этого он вызвал одну сумятицу.

Он пошел на кухню, достал с верхней полки кухонного шкафа бутылку виски и налил себе маленькую стопку. От виски сразу стало спокойнее. О, он знал, что ему нельзя было ее целовать. Да, но как было, черт возьми, удержаться? Как он мог не поцеловать ее, когда она стояла там, смотрела ему в глаза и говорила об отъезде? Из-за разговора об отъезде он потерял рассудок и поцеловал эту женщину средь бела дня, посреди кухни, где любой мог их увидеть. Где и увидела их Марта.

Его влекло к Эмме. Всевышнему известно, как его влечет к Эмме, однако после почти четырех лет воздержания он мог бы научиться принимать взвешенные решения. Рут, возможно, права. Из Эммы не выйдет идеальная фермерша, но он и не ищет, на кого бы свалить часть работы по ферме и по дому. Ему нужна жена, партнерша, возлюбленная. Он хочет чтобы ночами рядом с ним было теплое женское тело. Хочет слышать, как женщина жалуется на его холодные ноги. Хочет чувствовать, как женщина – его женщина – прикасается к нему глубокой ночью, перед тем как уснуть. Его не волнует, как она стряпает или убирает в доме или способна ли отличить телку от бычка. Главное, чтобы она любила его.

Вот в чем проблема, решил Мэтт. Любовь. Он никого не любил. Если бы перед ним стоял выбор, он взял бы Элис или Герту. Или другую миловидную женщину из местных, с которой даже еще не знаком. Он никогда бы не выбрал прекрасную незнакомку, которую встретил в магазине фирмы «Голд», женщину, которая настояла, чтобы его озорные дочурки имели собственные балетные туфельки, женщину, которая думала, будто «круглый бифштекс» действительно должен быть «круглым».

Мэтт допил виски и потянулся за своей шляпой. Сейчас в доме было пять женщин, которые хотели бы с ним поговорить и принудить к какому-то выбору. Мэтт опять сел и налил себе еще одну порцию виски. Он переговорит со всеми ними позже, а теперь хочет наслаждаться тишиной и покоем.

Кроме того, Эмма причиняла ему боль. Он не думал, однако, что это любовь. Это было совершенно другое.

Паула ничего не понимала.

– Выбирайся оттуда немедленно. Я пришлю тебе денег, куда пожелаешь. Ты не можешь там оста ваться, Эм. Ты в своем уме?

Эмма не нашлась что ответить.

– Во-первых, я намерена уехать, но сейчас не могу. У Макки воспалилось ухо, а у Рут приступ артрита. Я им нужна.

– А тебе нужно пойти к психиатру.

– Мне нужно зарабатывать деньги, – ответила Эмма, протянув телефонный шнур через всю кухню, чтобы ни Рут, ни девочки не могли подслушать. – Ты знаешь, что тем, у кого нет богатых мужей или преуспевающих отцов, нужно зарабатывать?

– Ты никогда не говорила мне, что станешь экономкой.

– Я знала, что ты подняла бы меня на смех.

– Золотце, ты никогда не обременяла себя чем-то большим, чем прочитать меню, – четко и медленно произнесла Паула; ее голос звучал теперь скорее весело, нежели ошарашенно. – Как, ради всего святого, ты собираешься справляться с работой?

– До сих пор я справлялась замечательно. И получала от этого удовольствие. – Последнее было правдой. – Это лучше, чем сидеть дома с отцом.

– Да, – признала Паула, – думаю, в твоих словах есть резон. Твой отец заявил прессе, что ты все еще больна и что свадьба переносится на неопределенное время, пока тебе не станет лучше. В «Новостях» показали несколько кадров с Кеном, как он стоит с весьма озабоченным и усталым видом на лестнице больницы Милосердия.

– Он притворяется, будто навещает меня в больнице?

– По-моему, это идея твоего отца. Джордж Грейсон ищет сочувствия у избирателей. – В голосе Паулы появилась резкость. – Однако будь осторожна. Бульварные газетчики все еще вынюхивают, что к чему. Стоит тебе засветиться, и пресса придет в неистовство. С твоей стороны будет разумно позвонить отцу и договориться об условиях твоего возвращения.

– Нет никаких условий для возвращения, мой отец отрекся от меня, помнишь?

– Он простит и позабудет. Просто сядь без лишнего шума в самолет и не забудь надеть темные очки и шляпу, чтобы никто не узнал тебя.

– Паула, я сказала тебе, что не вернусь домой в ближайшее время. Я собиралась, но не могу. Мэтт… нуждается во мне.

– Мэтт?

– Отец детей. Фермер.

– Понимаю. Ты превратилась в мамашу. Ты спишь с ним?

Она сдавила телефонный шнур между пальцев.

– Паула, конечно, нет!

– Он зануда?

– Нет, что ты. Он очень… красив.

Мелисса вошла в комнату и обвила руками колени Эммы.

– Что у нас на ужин?

– Одну секунду, милая, – прошептала Эмма.

Паула повысила голос:

– Хорошо, почему же тогда ты с ним не спишь? Ты могла бы использовать свой маленький отпуск на полную катушку и получить удовольствие.

– Я сейчас повешу трубку, – предупредила Эмма, поглаживая рукой шелковистые волосы Мелиссы. – Я не могу больше говорить, дети хотят есть.

Паула захихикала:

– Дети хотят есть. Это бесподобно!

– Я позвоню тебе на следующей неделе. И оплачу все телефонные звонки. – Внезапно у нее пропало всякое желание говорить со своей подругой. Она не хочет выслушивать шуточки по поводу Мэтта или собственной жизни здесь на ферме.

– Эм, прости, мне не следовало тебя дразнить, – ответила Паула. – Только поддерживай со мной связь.

Она сняла руки малышки со своих ног, чтобы дойти до стены и повесить трубку. Почему же ты не спишь с ним? Будто секс – это что-то побочное, что-то неважное. Она хотела полюбить, прежде чем ложиться с мужчиной в постель. Она думала, что они с Кеном влюблены друг в друга, но он уговорил ее не заниматься любовью до первой брачной ночи. Говорил, что потерпеть с этим так романтично.

Она могла терпеть чертовски долго. Она любила Кена как друга, как человека, которого знает всю свою жизнь, как человека, отношения с которым одобрял ее отец, как такого мужчину, который легко вписывался в ее мир. Однако любила ли она его, как женщина любит мужчину, с кем готова делить остаток своей жизни?

– Эмма. – Мелисса дернула ее за руку. – Мы хотим есть.

Эмма с улыбкой посмотрела в эти темные глаза, точь-в-точь такие же, как у отца девочки.

– Еще бы, солнышко. Мы устроим сегодня вечеринку с пиццей. Разве это не здорово?

– А потом потанцуем?

– Да, потом потанцуем. Поставим балетную музыку, и ты покажешь тете Рут, как хорошо уже научилась.

Это развлечет даже Рут, подумала Эмма. Она подошла к окну и бросила взгляд в сторону сараев. Где Мэтт?

Он поцеловал ее. «Скажи мне, чего ты хочешь», – были его слова.

Простой вопрос. Она хотела бы оставаться в его объятьях, покуда не отыщет ответ. Увидев, как знакомая фигура движется к дому широким шагом, она поняла, что он идет домой на ужин. Сейчас она скажет ему, что останется до тех пор, пока он будет в ней нуждаться. И нравится ему это или нет, но он получит на ужин пиццу.

– Я не останусь ужинать.

Мэтт подошел к кофейнику и налил себе немного остывшего кофе. Он мог бы сварить свежего кофе в домике для отдыха, однако уверил себя, будто ему необходимо вернуться домой и проверить, как там Макки.

– Погода меняется, и мы загоняем бычков. в сарай, чтобы продать на следующей неделе. Как Макки?

Эмма открыла банку с томатным соусом и полила пиццу.

– У нее все в порядке. Поди убедись сам.

Он взглянул за угол и увидел, что все три его дочки, как загипнотизированные, таращатся в телевизор. Рут слабо махнула ему рукой и тут же вновь уткнулась в телевизор. Никто не удосужился даже произнести «привет». Он повернулся к Эмме и облокотился на прилавок.

– Они не смотрели телевизор много месяцев. Думаю, соскучились по нему.

– Я не разрешу им слишком много смотреть телевизор, – пообещала она, – но сейчас это пойдет на пользу и Макки, и Рут.

– Немалое достижение, – сказал он и заметил, что она слегка улыбнулась.

Не значит ли это, что она больше не сердится из-за того, что было днем? Он произнес бы несколько очаровательных глупостей. И поцеловал бы ее опять, вопреки своему обещанию этого не делать. Она, должно быть, подумает, будто он сексуальный маньяк. Он наблюдал, как она поверх томатного соуса посыпала пиццу тертым сыром.

– По-моему, сегодня вечером я пропущу великолепный ужин.

– Я оставлю немного для тебя.

– Не стоит. Я сделаю себе сэндвич в домике для отдыха. – Так будет лучше, уверял он себя. – Я слышал, ты сказала Рут, что завтра не уедешь.

– Да. То есть нет. Не уеду. – Она подняла на него глаза и перестала украшать пиццу. – Если не возражаешь, я решила поработать еще какое-то время.

Какие уж тут возражения. Наоборот. Это означает, что у него появился еще один шанс. В этом он не был уверен, однако чувствовал себя теперь значительно лучше.

Двадцать четыре часа спустя Эмма была уже не так уверена, что приняла правильное решение. Рут все еще пребывала в лежачем положении на диване, девочки танцевали без устали в балетных туфельках, Эмма наблюдала за ними до головокружения, Мэтт же провел в доме не более пяти минут. Воскресный день подходил к концу; ей хотелось горячей ванны, хорошей книги и тихого вечера без разговоров и без капризов трех маленьких девочек и одной старой любительницы вязания тамбуром.

Макки поглядела на чайную ложку с микстурой и покачала головой.

– Сливки с шоколадом, помнишь? – внушала Эмма, приближая себя на шаг к горячей ванне.

Малышка открыла ротик, и очередное препятствие было преодолено.

– Хорошая девочка, – похвалила Рут, которая успевала одновременно вышивать тамбуром, лежа плашмя на спине, болтать с любым, кто готов был ее слушать, и угадывать слова в «Колесе Фортуны» прежде, чем участник конкурса успевал открыть одну гласную букву. – Марта, передай мне вон ту голубую пряжу. Думаю, пора сменить цвета.

– Потом ты и Мелисса пойдете наверх и разберете постели, – велела девочкам Эмма. Она заметила, что Мел зевнула уже трижды, хотя на часах не было еще семи.

– Мне нравится этот цвет, – сказала Мелисса, притрагиваясь к прямоугольнику из афганской шерсти, который вскоре вырастет до размеров покрывала.

Лоскут шириной в дюйм имел бледно-желтый оттенок яичницы-болтуньи. Две старшие девочки поцеловали перед сном свою тетю и убежали наверх, а Эмма села на стул и посадила к себе на колено Макки. Жара у малышки не было, и она прикорнула у груди Эммы. Рут Таттл покачала головой.

– Не знаю, откуда она набралась этих идей.

– Возможно, когда-нибудь она станет художником.

– Трудно сказать. У нас в семье никогда не было художников, но, думаю, все возможно. Твоя ранза была вправду хороша, Эмма. Ты попала в самое яблочко.

Эмма не смогла скрыть удивления:

– Вам она понравилась?

– Что ж, а почему нет? Откуда ты взяла рецепт?

– Из церковной поваренной книги. – В рецепте, однако, не было сказано ни слова о том, что на приготовление ранзы уйдут часы, а приготовленного будет достаточно, чтобы накормить целую футбольную команду. – Я не имела представления, что получится так много.

– Хорошо бы завернуть немного для Мэтта. Держу пари, парень не ел весь день.

– Думаю, он очень занят. Прошлым вечером он сказал что-то насчет продажи скота и что погода меняется.

– Работы на ферме всегда по горло. И одиночества тоже.

– Мэтт, кажется, стремится к одиночеству.

Он в самом деле поступал так, будто не может дождаться рассвета, чтобы покинуть дом. А возвращался глубоко за полночь. Эмма считала, что, если бы не дочери в доме, хозяин спал бы в сарае. Макки уткнулась головой в подбородок Эммы и закрыла глаза.

– Мэтт тяжелее переживает одиночество, чем кто бы то ни было, – провозгласила Рут, поднимая свою вышивку и держа ее напротив света так, слов но не может разобрать, какого она цвета. – Разве ты этого еще не заметила?

– Почему вы так милы со мной, Рут?

Старая женщина пожала плечами:

– Наверное, плачу тебе заботой за заботу. Не многие терпели бы старуху с больными ногами.

– Вы не так уж плохи.

– Но и не так уж хороша. Я капризная старая женщина, сующая нос в чужие дела, я не умею держать рот на замке, и мне теперь слишком поздно учиться этому. Но я беспокоюсь о Мэтте и об этих малышках.

– Я бы тоже беспокоилась, – согласилась Эмма, – если бы они были моими.

– Это не просто – воспитывать детей и работать на ферме, – предостерегла Рут. – Но в то же время это чертовски прекрасная жизнь.

– Да, – сказала Эмма, с наслаждением ощущая на руках тяжесть спящего ребенка. – Могу себе представить.

Она принесла ему ужин и свежий кофе в термосe. Укрывшись одной из его старых курток, надев на голову выцветшую шляпу с надписью «Универсальный магазин Соудера» на полях, Эмма тем не менее не защитилась от непогоды: на ее щеках были дождевые капли, а к сапогам, надетым в прихожей, прилипли комья грязи.

– Спасибо, – единственное, что Мэтт нашелся сказать, когда она вручила ему завернутую в фольгу ранзy. Он не ожидал, что она разыщет его ночью в сapae. Он видел, что в доме горел свет, и хотел было отправиться на огонек, однако так и не выбрался. Теперь он вдыхал запах свежеиспеченного хлеба. – Тебе не обязательно было это делать.

– Наверное, ты уже ел в домике для отдыха.

– Нет. Я только хотел сказать, что тебе не обязательно было нести сюда еду. Незачем так хлопотать, особенно в такой час. А кроме того, предполагалось, что это будет твой выходной день.

Она едва заметно дрожала.

– Сегодня ты почти не появлялся дома.

– Я навещал Макки дважды, – сказал он, гадая, не кроется ли в ее словах упрек ему за отцовскую халатность. – С ней было все в порядке.

– Я хотела сказать, что знаю: ты занят скотом или чем-то еще. А Рут подумала, что ты, возможно, голоден, поэтому я решила… что ж, во всяком случае, рабочие сказали, что ты где-то здесь, и тебе лучше поесть, прежде чем эта ранза остынет.

– Присаживайся сюда, тут потеплее, – сказал он, указывая на кладовую для конской сбруи. Там были сиденья и поддерживалась чистота. – Девочки уже в постели?

– Да. А Рут смотрит фильм. Ей сегодня немного лучше, но она не может вставать без посторонней помощи. Ты не думал нанять для нее сиделку?

– Думал. И она устроила мне такой нагоняй, что до сих пор в ушах звенит. – Он закрыл дверь. чтобы сохранить в комнате тепло. – Угрожала побить меня тростью, поэтому я отступил. У меня развито чувство самосохранения.

– Здесь приятный запах.

– Запах мыла и жидкой мази для седел, – объяснил он. – Садись.

Она села на старенький деревянный стул с изогнутой спинкой, Мэтт поставил себе другой возле нее.

– Лучше поешь, пока не остыло, – сказала она вновь.

Она больше напоминала топ-модель, чем домработницу с песчаных холмов. Несмотря на странное одеяние, она по-прежнему была прекрасна. Ничто не могло это скрыть, даже старые шляпы и ветхие куртки.

– Хорошо. – Мэтт снял фольгу и достал прямоугольник из теста.

– Даже Рут понравилось. Она впервые сказала мне кое-что приятное этим вечером.

– Правда? Думаю, старушка идет на поправку. Почему бы и нет, если она во всем от тебя зависит.

– Ничего не имею против. Я уже начала к ней привыкать.

– У нее доброе сердце, но иногда она может быть излишне резкой. – Он попробовал угощение. Совсем неплохо для женщины, которая две недели назад не умела готовить. – Это действительно вкусно, – признал он.

– Вот. – Она налила кофе в крышку термоса и протянула ему. – Спасибо. А сама не будешь?

– Нет. Иначе не засну. Я не понимаю, как ты пьешь так много кофе на ночь и после этого нормально спишь!

Потому что он заставляет себя работать в поте лица по восемнадцать часов в день. Во время работы он думает только о своих фермерских делах, о том, как получить прибыль и отложить деньги на обучение девочек и на погашение кредитов. Он не думает об Эмме и об аромате роз, который струится от ее кожи. Во всяком случае, не все время.

– Спасибо, что осталась, – сказал он, не находя иных слов.

Эмма сидела на стареньком стуле, подобно принцессе, выпрямив спину. Она сняла шляпу, и волосы гладкой волной упали ей на плечи. Потом расстегнула куртку, открыв белую тенниску и джинсы. На тенниске под ключицей, к которой Мэтт страстно желал притронуться, темнело горчичное пятнышко. Не надо думать об этом.

– Действительно хорошая ранза.

– Да, ты уже говорил. – Она оглядела комнату. На стенах из грубых досок висели уздечки, недоуздки и различная упряжь из кожи. Она не знала предназначения большей части из увиденного. – Здесь, должно быть, множество лошадей.

– Было еще больше. Мой отец держал табун во много раз крупнее, чем я. Все, что висит на стенах, мы используем каждый день. Ты ездишь верхом?

– Не очень хорошо. Последний раз я садилась на коня в двенадцать лет.

– Думаю, мне надо было спросить об этом в твой первый визит. Может, тебе иногда захотелось бы прокатиться верхом.

Она покачала головой:

– Я всегда немного побаивалась лошадей. Езжу верхом я даже еще хуже, чем готовлю.

– А твоя стряпня улучшается день ото дня. – Он разломил ранзу надвое, обернул фольгой оставшийся кусок и положил сверток на доску, заменявшую скамью. – Пойдем. Кое с кем познакомишься.

Он вывел ее из кладовой с конской сбруей, и они спустились по длинному коридору в другой отсек сарая. Дождь барабанил по металлической крыше, так что Мэтту пришлось перекрикивать шум, когда он подвел ее к Коуди.

– Вот он, – возвестил Мэтт, останавливаясь перед стойлом. – Билл Коуди, старейший конь на ферме. Ночью мы держим его в сарае, чтобы его старые кости были в тепле. – Palomino[3] опустил голову на верхнюю доску стойла, чтобы хозяин по хлопал его по носу. – Привет, парень, как ты? – Мэтт повернулся к Эмме, которая смотрела на коня с любопытством, но и с опаской. – Протяни руку. Он не укусит.

– Точно?

– Ага. – Он наблюдал, как она осторожно поглаживает нос старого Коуди. – Видишь? Он любит внимание. Зимой девочки приносят ему яблоки и морковку, а летом он кормится на ближнем пастбище. Я загнал его в сарай только вчера.

– Поэтому он в тепле и безопасности всю зиму?

– Да. Мой отец хотел, чтобы за Коуди хорошо ухаживали.

Выражение лица Эммы изменилось, и она отдернула руку:

– Мне пора вернуться в дом.

– Ты промокнешь. – Дождь барабанил так громко, что Мэтту опять пришлось повысить голос. – Подожди, пока немного стихнет. Если Рут что-то потребуется, она позвонит в домик для отдыха. Скажет Ясперу, где ты. Она может дотянуться до телефона?

– Я поставила дополнительный аппарат на пол рядом с ней.

Мэтт кивнул, радуясь, что она может побыть с ним еще немного.

– Тогда давай попутешествуем.

– У тебя есть время?

– Леди, у меня столько времени, что его хватит до конца света. – Он подмигнул, надеясь вновь вызвать ее улыбку, однако уголки ее губ приподнялись только самую малость.

– Что-нибудь не так?

– Твой отец, – начала она. – Вы были очень близки?

– Да. Я стал работать рядом с ним, едва лишь научился ходить, как и моя сестра Стефани, но она хотела покинуть ферму, а я хотел лишь одного – оставаться здесь до конца своих дней. – У нее по-прежнему был печальный вид, поэтому Мэтт показал на грубую приставную лестницу, прибитую к стене: – Ты когда-нибудь забиралась на сеновал, городская леди?

Ее лицо просветлело:

– Сначала поужинал, а теперь обзываешь меня?

– Давай. – Он поставил ногу, обутую в сапог, на перекладину лестницы. – Я полезу первым и помогу тебе подняться. Верхняя ступенька немного пошаливает.

Он легко взобрался по лестнице, потом опустился на колени, чтобы подать ей руку. Он почти втащил ее наверх и выпустил сразу же, как только она обрела равновесие и встала на ровное место, где не было сена.

– Я видела стога сена на полях по дороге в город, – сказала Эмма. – Я не знала, что вы держите сено еще и в сараях.

– Мы запасаем его на прокорм лошадям и немного для телят, которых содержим рядом с домом, – объяснил он и поднял взгляд на потолок. – Дождь лупит вовсю.

– Здесь хороший запах. Вот он, запах сарая. – Она села на сноп сена и осмотрелась вокруг. Подросший котенок вынырнул откуда-то и потерся о ноги Эммы. – Привет, киска. – Она погладила зверька по спине и взглянула на Мэтта: – Как он сюда попал? Мэтт улыбнулся:

– В западном крыле сарая есть пологий подъем со ступеньками.

– А ты заставил меня карабкаться по приставной лестнице.

– Я подумал, тебе будет полезен такой опыт, – сказал он в свою защиту.

Эмма засмеялась. Смех спугнул котенка, который удрал вверх на гору из сена.

– Меня радует, что мне не нужно спускаться вниз по приставной лестнице. По мне, легче подниматься, чем спускаться.

– Тебе не нужно никуда уходить. – В его слонах прозвучал дополнительный смысл, который он не вкладывал в них сознательно, но который, однако, не сумел и скрыть.

– Я бы не могла оставить тебя с больным ребенком и Рут, которая неважно себя чувствует. Это было бы несправедливо.

– Люди совершают много несправедливого.

– Но не я, – сказала она, поднимая подбородок в характерной манере, которую он уже запомнил.

– Нет, – подтвердил он, – не ты. Впрочем, лучше тебе уйти. Во всяком случае, не следует оставаться здесь наедине.

– Не следует? – Она улыбнулась ему, припоминая, как вчера в их разговоре он подчеркивал эти слова.

– Это ошибка, – вымолвил он, приблизившись к ней на шаг и увидев, как расширились ее зеленые глаза. Он взял ее за руку и повел в ту сторону, где был пологий спуск.

– Да, – согласилась она. – Очень большая ошибка.

– Ошибки случаются, – прошептал он, притягивая ее к себе. И его руки как-то сами собою обняли Эмму, рот вкусил сладостную теплоту ее дыхания, и они оба повалились в душистое сено. Он не мог больше себя сдерживать, как не мог остановить барабанную дробь дождя по крыше над их головами, особенно когда она ласкала пальцами его лицо и вплетала их в его волосы, когда их губы были слиты в поцелуе, от которого они больше не могли удержаться.

Он целовал теплую кожу над ее ключицей, его рука скользнула по мягкой хлопчатой ткани ее тенниски и легла на ее грудь.

– Мэтт, – сказала она, задыхаясь, в то время как он ласкал большим пальцем ее набухший со сок. – Есть кое-что…

Он коснулся языком края ее нижней губы:

– Кто-нибудь говорил тебе, как нежен твой рот?

– Нет. Какое…

После еще одного долгого поцелуя он оторвался от ее рта.

– Эмма!

Она открыла глаза.

– Что?

– Скажи мне, что это не ошибка.

Эмма провела пальцем по его щеке и слегка коснулась его губ.

– По-моему, это не похоже на ошибку, но за последнее время я их совершала столько, что ни в чем не уверена.

– Я тоже, – пробормотал Мэтт, придавливая ее теплое тело своим. – Думаю, нам просто нельзя упустить этот шанс.

– Хорошо.

Она улыбнулась ему, и Мэтт почувствовал, как камень упал с его сердца: она хочет его, как хочет ее он, – вот подлинное чудо, дарованное им этой дождливой воскресной ночью.

– Поцелуй меня опять, – сказала Эмма. – Нет ничего слаще.

Он не смог сдержать улыбки.

– Леди, ты в двух шагах от непоправимого. Поцелуй – это только начало.

– Я слышала об этом. – Ее взгляд не дрогнул, когда он посмотрел ей прямо в глаза. – Тебе придется научить меня остальному.

Он не сразу уловил смысл ее слов, но растерянное выражение на лице Эммы наконец вразумило его.

– Ты хочешь сказать, что никогда…

– Нет. Никогда.

– А твой жених…

– Хотел подождать.

Этот жених, должно быть, был холоднее льда, подумал Мэтт, однако он ничего не желал знать о другом мужчине, которого любила когда-то Эмма. Все, что ему следовало знать, она уже сказала. Женщины – непредсказуемые создания и обладают порой странными понятиями.

– Хорошо, – все, что мог сказать на это Мэтт. – Я ни с кем не занимался любовью очень-очень давно, – признался он, лаская губами ее губы. – Нам придется обучаться вместе, пока у нас не получится все, как надо.