Страстный. Плохой. Опасный (СИ)

Часть 10.1

Улицы столицы с высотками и домами через время начали рассеиваться. Машина держит путь из города по Новорижскому шоссе, приближаясь к поселку Кристалл Истра. Внутри меня все переворачивается от осознания того, что я оказываюсь самой настоящей пленницей Господина Гордеева, который никак не хочет расставаться и мечтает провести для меня воспитательную процессию.

Машина проезжает мимо коттеджей, удаляясь к крайним постройкам, где вокруг роща леса и река. Поверить не могу, что он решил буквально похитить меня и вывезти из города без каких-либо проблем, ведь я сама пришла к нему и села в машину. Он не принуждал, а я не сопротивлялась.

Страшно подумать, что он может сделать, когда знает в любом случае останется безнаказанным, нетронутым полицией, и совершенно чистым в СМИ, как прежде. Отчаянье поглощает меня с головой.

Я не хочу здесь быть, не хочу быть с ним… Хочу домой.

Игнат останавливается у высокого каменного ограждения, посигналив. Тяжелые массивные ворота открываются и пропускают машину на территорию коттеджа. Игнат паркует автомобиль, а я почти не шевелюсь, только осматривая местность, пытаясь определить, что нужно предпринять в таком ужасном положении.

— Сиди здесь, — приказывает Максим и выходит из машины вместе с Игнатом, отойдя в сторону, о чем-то беседуя. К ним присоединяются еще трое из охраны, которые стояли ранее на входе… Думаю, Гордеев информирует их по поводу моего местонахождения на территории.

Поглядываю на открытые ворота метров в десяти от машины. За ними дорога и густой зеленый лес в пугающей темноте. Машина удачно стоит правой стороной к воротам, пока мужчины что-то обсуждают слева, повернувшись спинами.

Выбора другого не вижу и не хочу видеть, когда нужно бежать без оглядки. Я максимально тихо открываю дверцу машины и выскальзываю из нее, осторожно присаживаясь.

Слышу голос Гордеева в привычно приказном тоне, и отступаю. На мне удобные эластичные леггинсы, майка и кроссовки для бега. В какой-то момент разворачиваюсь и прытко выбегаю за ворота, помчавшись в глухой лес, скрываясь в темноте.

Но всего мгновенье затишья и пугающий рев моего имени летит в спину, заставляя бежать быстрее и как можно дальше. Я слышу, как преследователи рассеиваются по лесу, не давая мне возможности их обхитрить и скрыться где-нибудь в стороне. И также они стоит слишком близко, чтобы остаться незамеченной.

Через какое-то время я начинаю задыхаться, нещадно колит в левом боку, и я опираюсь на дерево, тяжело дыша. Слышать то, когда приближается Гордеев и его люди невыносимо, но бежать больше нет сил. Я готова рухнуть за землю. Мне нужно несколько минут хотя бы отдышаться.

Когда ветки громко трещат под их ногами, а свет просачивается через темный лес, я прилипаю спиной к громадному дереву, притаившись за ним. Мое сердце останавливается, когда вижу с двух сторон приближающихся мужчин, освещающих дорогу фонарями. Рядом с деревом ничего нет, теперь я ничего не могу сделать для своей защиты больше, чем смирно стоять с колотящимся сердцем в груди и молиться остаться незамеченной.

По мере их приближения я присаживаюсь ниже. Вижу, как один из мужчин проходит достаточно далеко, чтобы меня не заметить. Оказываюсь за его спиной так, что, если он хоть один раз обернется, сразу меня заметит, как и услышит любое передвижение.

Второй подбирается совсем близко, практически впритык к дереву, может нас разделяет три шага, а, может, и десять. В любом случае он слишком близко, и от страха быть найденной, передвигаюсь за деревом, пытаясь скрыть себя за ним по мере приближения преследователя. Обхожу дерево…

Нечто хрустит под ногами. Свет направлен на дерево, его тень падает на меня. Наступила на шишку, их здесь полно. Мужчина не шевелится, пытается прислушаться, и я не шевелюсь, пытаясь не выдать себя.

— Вот она! — кричит мужчина, который был дальше, но очень не вовремя обернулся на заминку второго. Пока один стоит и пытается одуматься, а второй уже побежал, я снова кинулась в бег, теперь оказываясь слишком легкой и видимой мишенью для своих гонителей.

Они освещают лес яркими фонарями, и это становится для меня самым неудачным фактором, когда мужчины бегут, а свет мельтешит. Они дезориентируют меня в темноте своими фонарями.

В самые последние моменты обнаруживаю перед собой деревья, выставляя руки, прищуриваясь, двигаясь почти на ощупь. Чем ближе они за моей спиной, тем хуже я начинаю ориентироваться.

Я спотыкаюсь через корень дерева, покатившись по влажной прохладной земле с надрывным визгом и особо острой болью в лодыжке. Последние силы отнимает нещадная боль и страх, когда на меня наводят свет, заставляя отвернуться и зажмуриться.

Постепенно подтягиваются другие, охраняя меня, как сторожевые псы. Только Игнат отличается от других мужчин присаживаясь и осматривая мою ногу. На прямой взгляд не отвечает, он кажется совершенно равнодушными ко мне при Господине Гордееве и других мужчин.

— Набегалась? — раздается ехидный вопрос за спиной. Я не отвечаю, только больше напрягаясь из-за его близкого передвижения за моей неприкрытой спиной. — Игнат, — призывает он своего телохранителя.

— Обычный вывих, через несколько часов пройдет, — отчитывается мужчина, при этом помогая мне встать на ноги. Когда подходит Гордеев, тут же хочется вернуться на землю, и притвориться мертвой, только чтобы он ко мне больше не прикасался.

Игнат отходит в сторону, а я с опаской поворачиваюсь к Максиму. Он изучающе смотрит на меня в непрямом свете нескольких фонарей охраны, я и замечаю, как ежесекундно им овладевает ярость. В полутьме он выглядит настоящим бесноватым убийцей.

Я не застаю момента, когда Гордеев поднимает руку, и его мужская ладонь оставляет звонкую пощечину на моей правой щеке. Это было так громко, что в ушах зазвенело. От неожиданности я не успела испугаться, как и не почувствовала боль.

Ощущаю, как к щеке начинает приливаться кровь, и она становится горячей.

Меня захлестывает такое сильное впечатление, что я не шевелюсь. Никто и никогда не поднимал на меня руку. Весьма строгий отец ни разу не стегал ремнем, несмотря на мое своенравие с самого раннего детства. Ни единого подзатыльника за всю жизнь, как бы сильно не портачила. Меня воспитывали словами, но, похоже, Господин Гордеев решил внести свою лепту, и научить быть послушной весьма жестоким способом.

Пощечина равна унижению, которое я воспринимаю слишком буквально, с ненавистью, трепетом и горячими слезами.

— Не смей от меня сбегать, — холодно говорит он, когда я опускаю голову, пытаясь овладеть собой. Но как бы сильно ни старалась, слезы льются тихой рекой, губы дрожат, а в ушах до сих пор звучание хлесткой пощечины. — Не слышу ответа.

Смотрю на него с ненавистью.

— Такого больше не повторится, — и путь голос звучит твердо от бушующих во мне эмоций, но я сама себе не верю.

Я никогда не останусь подле этого чудовища.

— Когда повторится, ты об этом очень пожалеешь, Ярослава, — предупреждение звучит угрожающе. Он хочет вселить в меня страх перед ним, но именно сейчас ненависть перекрывает все остальные чувства.

Ненависть помогает почувствовать бесстрашие. Оно горит внутри, разрывает грудь и придает тихую надежду. Бесстрашие душит во мне безропотную лань, что я тщательно скрываю эти эмоции от внимательного взгляда Гордеева, снова опуская голову и глаза вниз, глядя себе под ноги.

Он принимает подобный жест за покорность и поднимает на руки, направляясь обратно к коттеджу.

Не прощу. Не забуду. Не сдамся.